Текст книги "Океан. Выпуск пятый"

Автор книги: Николай Непомнящий

– За большой труд маленький глоточек коньяку, – предложил в каюте капитан, расписываясь на лоцманской квитанции.

– Да, по случаю такой промозглой погоды сгодилось бы, – согласился Саар и лишь теперь почувствовал, что он весь мокрый. Неужто это его на катере, когда готовился к прыжку на штормтрап, так здорово прополоскало?

После того как Макко отправил лоцманский катер на рейд, старому смотрителю показалось, что Саар унес с собой и его душевный покой. Макко поплотнее натянул на голову капюшон и, согнувшись дугой, побрел навстречу ветру, туда, где было отведено место для причала «Хийюсаара». Смерил глазами расстояние между швартовыми тумбами и решил: хвалиться нечем, но все же уместится. Что касается порта, то все было более или менее… Правда, портальные краны стояли не самым лучшим образом, но при таком урагане никто передвигать их не станет… Да и темновато тоже. Ну, с этим уладится.

Макко вернулся в контору. Позвонил диспетчеру. Попросил дать у причала полное освещение и зажечь огни на кранах. Затем известил карантинного врача о прибытии «Хийюсаара», дал также знать таможеннику и оперативному дежурному.

Жены моряков, несмотря на ночное время, откуда-то прознали, что лоцман отправился к «Хийюсаару», и теперь звонили, требовали от Макко, голова которого и без того была забита мыслями, ответа на вопрос:

– Когда причалит?

Дежурному хочется ответить обстоятельно и исчерпывающе. И он начинает объяснять:

– Видите ли, если бы погода была божеской, тогда бы я вам, конечно, сказал точно, но сами знаете – шторм…

– А как вы думаете, когда все же? – спрашивает нетерпеливый женский голос.

– Мало ли что я думаю! Вот как ветер и море… Да и лоцман на рейде может все перерешить и…

– Да что вы тянете! Можете сказать наконец, когда мой муж придет домой?

Тут выходит из себя и Макко. И бросает трубку.

Но телефонный аппарат существо не живое. Нервы у него отсутствуют. Терпеливо тренькает до тех пор, пока Макко снова не снимает трубку. У новой просительницы голос другой, нежнее, но вопрос тот же самый:

– Когда?

Обретший было равновесие Макко начинает опять толковать о погоде, о шторме, о том, что пароход может причалить в любое время и что возможности тут всякие…

Вдруг с треском распахнулась дверь, и на пороге показался запыхавшийся матрос.

– С рыбацкого причала сорвало траулер! Снесло на семнадцатый! На судне всего один человек… Огни «Хийюсаара» уже у мола!

Обычно Макко в разговоре и в обхождении вежливый, как оно и подобает пожилому человеку, но на этот раз и с его языка сорвалось богохульное слово:

– Черт!

Не было у него времени накинуть на себя плащ и схватить с вешалки шапку. Выскочил в чем был. Бежал, собрав все свои старческие силы, на семнадцатый причал.

Брызжущая водяная пыль слепила глаза, ноги с каждым шагом становились все непослушнее, уже грозились не успеть за туловищем. А там, где вчера сгружали с «Кыргелайю» цемент, старик упал. Когда поднялся, то был весь перепачкан серой массой – будто выплыл из мучной похлебки.

Добравшись до злополучного траулера, Макко, прежде чем сказать слово, вынужден был несколько секунд переводить дух, хотя глаза и подсказывали ему, что, может, именно эти мгновения решают все дело. «Хийюсаар» был уже под самым носом. А траулер, подобно самоубийце, бросившемуся под колеса поезда, дожидался у причала своего смертного часа. Прибывшему с рейда пароходу больше швартоваться было некуда..

Саар траулера явно еще не заметил, потому что маленькое суденышко стояло в тени причала. Макко видел, как вахтенный изо всех сил пытался оттолкнуться от стенки отпорным крюком и продвинуть судно вперед, но шторм напирал, и будь здесь хоть десять мужиков, толку бы не было.

– Ты матрос или моторист? – выкрикнул наконец Макко.

– Моторист! – донеслось в ответ.

– Сможешь запустить мотор?

– Смогу, только штурмана нет!

– Дай руку! – приказал Макко матросу, который прибегал в контору, и опустился на четвереньки.

– Что ты, сумасшедший, надумал? «Хийюсаар» сомнет тебя в лепешку! – предостерег матрос.

– Не твоя беда! – начальственно гаркнул Макко. – Руку!

«Весу-то в старике не больше, чем в мешке половы», – пронеслось в голове у матроса, когда он, держась одной рукой за причальную тумбу, другой спускал Макко на палубу траулера.

– Я штурман. Немедленно запустить мотор! – приказал Макко вахтенному.

В голосе Макко была сила, которая заставила молодого вахтенного тут же действовать, хотя он и понимал, чем рискует. Будь его воля, он бы немедленно выскочил на причал – шедшее с рейда судно уже наваливалось…

Макко решил, что сейчас он должен оправдать все свои придумки о героических подвигах на «Адмирале Завойко». Сейчас или никогда должен спасти судно от аварии и – что, может, самое главное – показать этому насмешнику Саару, на что способен штурман старой школы.

Макко забрался по крутому трапу на раскачивающийся мостик. Открытая дверь рулевой рубки при каждой волне ударялась о стенку. Нащупал штурвал… Но мотор молчал…

Выбора у Макко уже не было. На причал он бы не успел выбраться. Да и матрос куда-то исчез. Не иначе – побежал за буксиром. Глупый! Буксиру надо целых полчаса, чтобы разогреть двигатели. Внизу кипела и пенилась вода. Мужество готово уже было покинуть его. А «Хийюсаар» все наползал… Подавал тревожные гудки. Значит, Саар все видел…

Что ж, пожито, конечно, с лихвой, мелькнуло в сознании Макко. Но оказалось, что слишком рано поддался судьбе. Корпус траулера вдруг вздрогнул – заработал двигатель, – и Макко тут же толкнул ручку машинного телеграфа вперед.

Сперва казалось, что траулер и не собирается набирать ходу, но вот причал медленно поплыл назад. Все быстрее и быстрее скользило суденышко вдоль стенки и успело вовремя оказаться за округлой кормой огромного океанского парохода, где Макко и застопорил ход…

…Он смывал с лица и одежды грязь, когда в контору вошел Саар. Глаза мутные, лицо раскрасневшееся. Да и поступь как у боцмана парусника, когда с борта задувает бриз. Увидев Макко, Саар, расставив ноги, с большим трудом остался стоять на месте, разудало гаркнул:

– Эй, Макко, чего это у тебя поджилки трясутся? Страх смертный подкосил, да? Погляди на меня – я даже и мимо владивостокской мореходки не проходил, а мужик что бык! Эту трижды проклятую коробку раздавил бы – и глазом не моргнул…

– Ах, не петушись! – устало отмахнулся Макко и продолжал тереть щеткой замасленные руки.

– Это я петушусь? – всерьез вскипел Саар. – Всего второй раз в жизни забрался на мостик – и уже хвост задрал, и кричать смеешь.

На этот раз Макко не рассердился и спорить не стал. Сел за стол, хотел сделать в журнале запись о прибытии в порт «Хийюсаара». Но рука не слушалась. На бумаге, правда, оставались какие-то каракули, но принять их за буквы и цифры при всем желании было невозможно. У Макко не только дрожали руки и ноги, но и сердце время от времени выкидывало фортели, а перед глазами плыли черные тени.

В полвосьмого Макко разбудил Саара:

– Вставай, иди домой!

Кряхтя и охая, старший лоцман выбирается из постели. Скребет кудлатую голову. Вокруг набухших и иссеченных ночным штормом глаз появляются насмешливые складки.

– Значит, будет надо – сам справишься. Пустое дело! Ты ведь старой закваски – экзамены лоцманские ночью тоже, считай, на пятерку сдал. Глядишь, в трудовую книжку еще и благодарность запишут… Так что…

На этот раз Саар почему-то запнулся. Смотрит на тщедушного старика и вдруг протягивает ему руку:

– Хоть и впервые в жизни, ну да ладно! Бери пять!

Макко нерешительно принимает протянутую пятерню и покашливает. Ему хочется что-то сказать, но слова застряли…

Прогноз погоды все же не соврал – к утру стихло. Небо совсем прояснилось, и погрузка на «Хийюсааре» шла полным ходом.

– Ничего тут особенного за ночь не было… Подувало, правда, ветерком, но судно с рейда честь честью привели, – докладывал Макко пришедшему утром на работу капитану порта.

– Да-да, лужи повсюду, ночью тут, видно, плескало, – соглашается капитан. И начинает смотреть записи, которые Макко сделал в вахтенном журнале. Редкие брови капитана сошлись у переносицы. – У вас тут… Что это? Взгляните-ка!

– Что делать, бывает… – извиняется Макко.

– Сколько раз я должен напоминать вам, что вахтенный журнал – это официальный документ! – предупреждает капитан порта.

Но видно, что сегодня он в хорошем настроении и длинных нотаций не будет. Да и с какой стати капитану сердиться, если месячный план выполнен и остается лишь дожидаться приглашения кассира, чтобы получить премию…

И старый Макко, направляясь в утренних сумерках домой, сегодня держится куда прямее, чем обычно, и шаг у него такой же легкий, каким был некогда на борту «Адмирала Завойко».

Виктор Широков
ПОД ФЛАГОМ

 
Я не завидовал линкорам,
большим линейным кораблям,
в броню закованным, которым
легко промчаться по волнам.
 
 
Они, казалось, так надежно
защищены от всяких бед;
в батальных сценах непреложно
царил их гордый силуэт.
 
 
И все же на киноэкране
встречал я сцену не одну,
когда, торпедою таранен,
стальной красавец шел ко дну.
 
 
И в книжках эти же картинки…
С банальной истиной знаком,
я чаще бегал, сняв ботинки,
по летним лужам босиком.
 
 
Дитя поры послевоенной,
я бредил формой в якорях
и полюбил обыкновенный
с командой маленькой корабль.
 
 
Его никак не брали мины,
и, волоча тяжелый трал,
он был таким незаменимым,
что даже мальчик понимал.
 
 
С тех пор воды поутекало,
морской не выпало судьбы.
Но мне еще понятней стала
поэзия большой борьбы.
 
 
Мне не забыть,
как с красным флагом
в боях отстаивая мир,
отважный тральщик-работяга
берет линкоры на буксир.
 

В. Матвеев
В ШТОРМ

 
Смотрят хмуро дали штормовые.
Их мрачней – тралмейстера чело.
Даже тем, кто в море не впервые,
Выдюжить сегодня тяжело.
 
 
Трос – что нерв, натянут до предела.
Океан – сплошной водоворот.
А треска – ну, словно ошалела,
Прет себе, проклятая, и прет!
 
 
Мускулы налив свинцовым грузом,
Жмет усталость, будто осьминог.
Палуба – огромная медуза —
Так и ускользает из-под ног.
 
 
Взгляд порой затянется туманом —
И не разберешь, от качки пьян:
То ли рыба пахнет океаном,
То ли рыбой пахнет океан.
 

Ю. Грачевский
КАРАВАН
Главы из повести [1]1
  Сокращенный вариант.


[Закрыть]

Река все мелела и мелела.

Дробилась на рукава и старицы. Путала русло с излучинами и протоками.

Ложе реки обманывало, петляя. Грозило порогами. Устрашало крутыми уклонами.

Казалось, заманивает Ключевая своих непрошеных гостей, чтобы вдосталь посмеяться над ними. Оглушить внезапными порожистыми всплесками, напугать таинственными отзвуками – как сычи или выпи прячутся они меж береговых каменистых круч.

Караван продвигался не по прямому фарватеру, кривил обходными зигзагами, словно бы спасаясь от кого-то. Старый капитан буксира Лука Байбалов знал, от кого он удирает второпях – от зимы, столь ранней в его краях, от нагоняющего ледостава. И прикидывал замысловатую лоцию в уме, все чаще закрывал при этом узкие гляделки, спрятанные в глубоких, как два ущелья, глазницах. И пожевывал серебристые, наподобие лисьего хвоста, усы. То ли молился про себя, то ли прятался от одолевающих забот.

Не было нужды внушать капитану Байбалову, с каким драгоценным грузом движутся они по строптивой реке. Земляки его радио слушают каждодневно и давно уж прознали: если стройка начнется вовремя, без отсрочек, то и заработки будут всю зиму напролет не скудные. И впредь веселее заживется байбаловским внучатам и племяшам, а последышей у Луки наплодилось, что оленят в добром стаде. И все ждут каравана с азартным нетерпением.

При погрузке новенькие машины, яркоцветные, что твои игрушечки – экскаваторы, грейдеры, скреперы, бульдозеры, автопогрузчики, – своим ходом взбирались на стальные палубы барж. Позади широкопалубных барж в караване встала тентовая баржа с научными изыскательскими приборами, где на обшивке тюков и ящиков красовались бокальчики и буковки красненькие: «Не кантовать!» Ко всем грузам, какие встречаются у них на воде, Лука Байбалов привык относиться с извечным почтением. А тут нечто совсем невиданное тянут, и трижды был предупрежден капитан: доставить точно к сроку, хоть по льду иди, а пробейся! Люди ждут, а время не ждет!

И вот уже четыреста километров буксир-трудяга «Водник» тащит по текучей, разбегающейся веерами тропе всю эту прочно сцепленную вереницу судов. Лишь подстраховочная баржа-самоходка да кран подъемный ползут за ними своим ходом. А впереди еще сотни обмелевающих к зиме верст.

Последний беззадержно проходимый об эту пору отрезок миновали на той неделе. А как затуманилась вода тонким салом и стала местами попадаться на глаза шуга и снежница, то и замаячила на палубе фигура загадочного попутчика. В начале рейса, при чистой воде он все больше в каюте посиживал.

Еще дома, только-только приготовились убрать концы и отвалить от причала, как трусцой подборзил портовый диспетчер и вручил категорический приказ: принять пассажира на борт! Зимовщик не зимовщик, командированный не командированный в замасленном полупальто из бывше зеленого нейлона. И багажа-то при нем, считай, никакого, кроме портфеля, доверху набитого бумажной кладью – замки не застегиваются.

Отчалили. И начкаравана Княжев, которого по давней привычке все – и сверху и снизу – величают дядей Володей, заперся с ним у себя в каюте. Уж какой у них там исполнялся дуэт, в подробностях никому не дано было знать. Но словеса долетали громкие. «Я же настоятельно предлагал вам добираться независимо от нас!» – доносился смачный княжевский басок. «Имею все основания находиться здесь и сопровождать свой груз…» – слышались возражения неизвестного. «Но ваш груз к нашей магистрали первоначального отношения не имеет!» – парировал дядя Володя. «Коли бы не имел, то и меня б здесь не было…»

Спорили, что называется, до хрипоты. Крутой мужик Княжев, и слово его – замок. Но на сей раз верх, по-видимому, взял не он. А на вопросы любопытствующих: «Кто таков этот дядечка?» – отвечал неодобрительно: «Так, посторонний…» Но постороннего он на борту не оставил бы.

Краснолесье по берегам Ключевой исподволь сменялось поникшим, угнетенным леском. Мельчали ельники. Голыми и мшистыми становились заплески – сумрачные подножия каменистых крутояров. И по фарватеру все чаще подстерегали коварные камни и мели, именуемые здесь осередками и падунами.

Караван будто в гору взбирался, тянул тяжело – с подхлестом да с остановами. И календарь не сулил утешительных перемен: на пороге октября стоит солнцу хоть ненадолго укрыться из виду, уже и забереги начинают попадаться – ледяные хрустки у побережий. В особицу с теневой стороны. Но днем солнышко еще старательно пригревает.

Попутчик, осмелившийся вступить в спор с самим Княжевым, расположился на «Воднике» основательно – у Луки Байбалова причалил, в капитанской каюте. Где и зажил как у себя дома: разложил свои бумаги и что-то строчит да черкает днями и вечерами. А с утра, присев на отполированном до серебряного блеска кормовом кнехте, принимается набивать обуглившуюся трубочку духовитым, не по стати, барским табачком. На воде все запахи слышнее. Чистый речной ветерок словно бы растворяет их в прозрачном воздухе. Даже и от нераскуренной еще щепоти его табачка веет медовой пряной сладью.

Курец и сам смачно вдохнул этой пока еще бездымной пряности и, упрятав меховой разноцветный кисет в карман линялого нейлон-бушлата, задержал горящую спичку в нервных пальцах-щупалках. Словно боялся расплескать огонь. А когда взреяло медвяное дымное облачко, принялся он задумчиво пощипывать молодящую его бороду. И как бы высчитывал нечто в уме, а потом и в блокнот заносил.

Жанна Евгеньевна, инженер-механизатор, сопровождающая строительное оборудование, совершила только что обход барж. И прежде чем спрыгнуть на корму, ловко уцепилась за прут буксирной арки и повисла над сидящим – стройная, молодая, в голубом, обтягивающем всю ее спортивную фигурку тренировочном костюме. Она заглянула ему через плечо:

– Что это вы вычисляете, «мистер Икс»?.. Схемы какие-то, таблицы… «Связь продуктивности почвы с температурой воздуха и солнечной радиацией»?.. Ну какие тут почвы продуктивные посреди вечной мерзлоты?

– Хотя бы те, на коих пасется скот.

– Олени?

– Не только… Пока что здесь живности хоть отбавляй.

– Гнус, комары, энцефалитные клещи! – норовила задеть его Жанна Евгеньевна.

Но он держался невозмутимо.

– Преобладают и более ценные виды.

– Какие?

– Я не зоолог.

– А кто же вы, если не секрет?

– А если секрет? – улыбнулся он снисходительно.

Жанна Евгеньевна сменила тему:

– Откуда у вас индейский кисет?

Присевши рядом, она искоса, со смешинкой рассматривала его искуренную трубочку.

– Не индейский, а ненецкий. Но все равно ритуальный – вы угадали. И подарен как приложение к этой вот «трубке мира».

– Так дайте и мне курнуть, о бледнолицый брат мой!

Он протянул ей трубку, и она сделала смелую затяжку. Закашлялась.

– Ну вот, отныне мы с вами друзья навек! – затянулся он после Жанны Евгеньевны.

– Но в таком случае для начала я должна хотя бы узнать ваше имя.

Он снова улыбнулся ей, обнажая верхние зубы торчком вперед. Однако нескладность эта его не портила. Напротив, придавала лицу добродушную простоватость.

Приложив к ее уху ладонь, он прошептал:

– Имя мое – Отто Юльевич Шмидт. Разве не похож?

– Это нечестно. Хотя бы потому, что я Шмидта не помню!

– Ничего, по прибытии в Ожеледье вы сами убедитесь.

– Значит, и вы в Ожеледье? – удивилась она.

– И я… Точнее было бы сказать: и  в ы. Я-то ведь тамошний. Абориген.

– Что-то не верится, – оглядела она его внимательнее. – Впрочем, мы-то в самом Ожеледье не останемся: нам нужно до зимника по участкам машины разогнать.

– М-да, сложная задачка, – покачал он головой.

– Хоть зимник пробить, поселок заложить не палаточный, а попрочнее. Быт к весне наладить…

– Не все от нашей воли зависит, Жанночка Евгеньевна!

– Да, действительно, вот наскочим на какой-нибудь порог да и затонем!

– Пороги, кстати, здесь почти ласково именуются кошками, – проявил он превосходство старожила. – А затонуть не удастся – мелковато.

– Ну что ж, и это хорошо, – бросила она и скрылась у себя в каюте.

А там царил раздражавший ее бабский уют – промереженные салфеточки, вышитые подушечки… Это Дарья Беседина, полжизни проведшая в пути, желала и здесь чувствовать себя как дома. Сызмальства служит она верповальщицей – мастером по буксирной сцепке. И ни один караванный рейс с магистральными грузами не обходится сейчас без нее. «Где двум мужикам не управиться – там наша Даша!» – подшучивает Княжев. И, как во всякой шутке, есть и тут доля правды.

Было время, на верпах – ими тогда вручную орудовали – ставились матросы самые плечистые. А нынче не руками, лебедкой работают, от судового двигателя. И при сноровке и смекалке верповальному матросу не удалая силушка, а глаз точный и аккуратность отменная потребны.

Так что на воде Дарья – хозяйка полная. К тому же недавно заимела она мужа. Подобрала себе под пару – личность тоже у них в затоне ценимую, механика плавучего крана Кима Сухих. Согласился Ким принять эту командировку – вместе с Дашей. И рейс в Ожеледье со сверхсрочным грузом невольно стал их свадебной поездкой.

Но тут случилось семейное осложнение: Славка, сынок Дарьин, объявился вдруг на полпути. Смешно! Вроде бы они с отчимом друг от дружки бегают, а убежать не могут. И умудрился Славка-хитрец пристроиться к ним, да не один оказался, а в компании со смазливенькой девчушкой Оленькой – чуть постарше она его. Ей железно было предписано добраться до ожеледьевского зимника, чтобы распространить свою поклажу – книги – по трассе. У нее и мандат соответствующий на руках имелся. Так что возражений со стороны начкаравана не последовало. На вид Оля робка, застенчива. И как не устрашилась пигалица эта отправиться одна с багажом куда каким увесистым: два контейнера библиотечных даров, собранных на материке для тех комсомольцев-добровольцев, что отправились строить магистраль!

Ночь та выдалась светлая, и Дарья Славку своего признала еще на подходе к причалу. Стоит на дебаркадере в одной ковбоечке с орущим транзистором на груди. И ручкой помахивает приветливо. Дарья переменилась в лице: вот так сюрприз! Ну и мальчишке тоже досталась пилюля. Он-то рассчитывал, что мать в рейсе одна. А тут как понадобилось контейнеры с книгами погружать на баржу да подогнали плавучий кран, Славка аккурат и наткнулся на того, от кого убегал: на отчима своего, на Кима Прокофьевича.

Ким Прокофьевич, будучи мужчиной сдержанным, даже видом не показал недовольства. Наоборот.

«Так я и полагал, что ты быстренько соскучишься и нас догонишь!» – незлобиво подначил он пасынка. А в ответ получил неприкрытую дерзость: «А если бы я полагал, что я  в а с  здесь встречу, то и догонять бы не стал!..»

Парнишка приживался с трудом. А Оля сразу спланировала, к кому ей держаться поближе. И сейчас пособляла Дарье приводить в порядок немудреный гардероб обоих мужчин: пришивала к поношенному речному кителю чистенький подворотничок. А сама Дарья гладила что-то на откидной доске.

– Откуда паленым тянет? – повела Жанна Евгеньевна носом, присмотрелась. – А… мужские сподники? Мило!

– Мальчишкины… Сей момент доглаживаю. И ты, Олюшка, не затрудняй себя: я сама подошью.

– Ничего, пусть приучается, – одобрила это Жанна Евгеньевна, забираясь на свою полку. Единственную изо всех, застеленную не домашним одеялом, а походным спальным мешком. – Глядишь, и она тут замуж выскочит.

Оля смутилась. И миловидное ее личико тотчас покрыла краска.

– Ой, мне о таких пустяках помышлять рано! – вскрикнула, уколов в смущении палец.

– Сперва рано, потом поздно, – пробормотала Жанна себе под нос. – А что же, по-твоему, не пустяки?

– Хлопот хватает, Жанна Евгеньевна, – обратилась к ней Оля снизу вверх. – Основное сейчас – книги доставить в целости и домой успеть вернуться.

– Там пока не до книг, – проявила Жанна Евгеньевна привычный скепсис.

– Как это не до книг? – поразилась Оля простодушно.

– А так! Люди в палатках живут…

– И мы жили, когда нас со стройотрядом на каникулы посылали. Но читали.

– А я слышала, – вмешалась Дарья, – что даже в старое время, когда первую Транссибирскую тянули, то сперва церкви ставили, а потом уже станции.

– Не вижу связи, – поупрямилась Жанна Евгеньевна.

– Я к тому, что и о душе надлежит заботиться.

– В том смысле, что о пище духовной, – пришла Оля и ей и себе на помощь. – Да мы эти книги по всей области собирали. И я жуть как боялась: и отпуск мой кончается и командировка, а до места еще так далеко. Не бросать же всю литературу на полдороге… Ведь с книгами у нас как: в одном месте густо, в другом пусто.

– И давно ты таскаешься с этими ящиками? – принялась Жанна Евгеньевна скучливо позевывать. Ее злило все и вся.

– Ой, второй месяц уже. В Пихтовую Гриву прибыли, говорят, навигация кончилась, вода спала и будет больше пароходов. Спасибо Славке – выручил.

– Ты лучше Дарье Корнеевне спасибо скажи за ее крановщика.

– Я уж и так не знаю, как ее благодарить…

Выключив утюг, Дарья предложила Жанне Евгеньевне:

– Я, Жанна Евгеньевна, сейчас снаряжу лодку и пойду проверить все учалки на баржах. А то метеосводка на ветер тянет. Не желаете ли со мной на пару?

– Извините, но я только что с барж. Да и не стану мешать вам.

– Какая помеха? Вдвоем-то весельше.

– Ну, без меня вы куда быстрее доберетесь до своего крановщика. – Ей почему-то безумно захотелось разозлить Дарью.

– А хоть бы и так! – не злилась та. – В этом я ни перед кем отчета держать не обязанная.

– Кроме сына, наверное? – не отступала Жанна Евгеньевна.

– И перед Славочкой мне стыдиться нечего – Ким у меня муж законный.

– А перед мужем вам за сына не стыдно? Малый школу бросил, а вы поощряете.

Дарья притихла. Потом оправдалась как сумела:

– Я не поощряю. И не бросил он, а закончил – восьмилетку. Не всем же до верхней отметки жать – работать пойдет. И ничего в том нет зазорного!

С тем и вышла из каюты. За окном каюты нудно ползли лысые серые камни.