Текст книги "Океан. Выпуск пятый"
Автор книги: Николай Непомнящий
Соавторы: Юрий Иванов,Владимир Алексеев,Виктор Широков,Юрий Дудников,Олег Туманов,Марк Рейтман,А. Муравьев-Апостол,Семен Белкин,Герман Серго,Владимир Матвеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 27 страниц)
Море приучило Макарыча не показывать своих чувств: смотришь на него – и видишь абсолютно спокойного человека, будто он специально за этим и пришел сюда за 6000 миль от Родины, чтобы неделями не видеть ни одного рыбьего хвоста. И только, пожалуй, по преувеличенной заинтересованности, с какой Макарыч осматривает и пересматривает свои снасти, можно догадываться, как тяжело дается ему это затянувшееся безрыбье.
Кончается очередной день. Над океаном повеяло приятной прохладой. Моряки, в свежевыстиранных рубашках и отутюженных шортах, чистые и выбритые, рассаживаются за столы, установленные на верхней палубе, чтобы за долгими разговорами и не менее долгими настольными играми добить еще один праздный вечер.
СПАСИБО ТЕБЕ, КАШАЛОТ!Кончался очередной день рейса – такой же обычный и невыразительный, как и предыдущие. Было часов 6 вечера. Солнце уже «шло на посадку», когда наблюдатели заметили несколько бревен, плывущих навстречу судну. Об этом немедленно сообщили в ходовую рубку по трем причинам: во-первых, при этом потрясающем однообразии даже бревна – это тоже событие; во-вторых, если судно наскочит на бревна, можно повредить корпус или винт и, в-третьих, около плавающих предметов часто концентрируются косяки рыбы.
Как всегда в подобных случаях, сразу же к штатным наблюдателям присоединился десяток добровольцев, и все стали с интересом рассматривать эти бревна. И каково же было удивление, когда бревна начали фонтанировать. Они оказались не поваленными ураганом деревьями, а живыми кашалотами! Видимо, чтобы окончательно развеять наши заблуждения, на поверхности появилась ужасно некрасивая голова одного из морских гигантов, похожая на авиационную бомбу эдак тонн на десять, и начала открывать и закрывать свой рот, напоминающий ковш гигантского экскаватора. Создалось впечатление, что кашалот исполнял песню. Потом он нырнул и продемонстрировал нам свой хвост. Затем этот хвост начал шлепать по воде с такой силой, что брызги взлетали вверх метров на двадцать.
Пока кашалоты развлекали нас, в стороне показался еще один здоровенный кит, пасшийся в гордом одиночестве на солидном расстоянии от своих расшалившихся собратьев. Но что это? Вокруг него внезапно закипела вода, и на поверхности появился косяк тунцов – эдаких резвых бычков килограммов по пятьдесят. Они были в превосходном настроении, выпрыгивали из воды в полный рост и, выполнив свой трюк, шлепались о поверхность океана, уступая место новым исполнителям. Видимо, вместе с китом они охотились на какую-то рыбную мелкоту.
Решение идти в замет было принято мгновенно. То, что в неводе может запутаться кит и разворотить всю сеть, – это капитана не пугало: он хорошо знал, что киты никогда не попадают в сети – почувствовав опасность, они ныряют на большую глубину и уходят из зоны обмета. А вот с точки зрения рыбалки присутствие кита даже полезно: тунцы во время замета будут держаться около этого гиганта и не станут метаться в разных направлениях.
Быстро спустили бот, на него передали капроновый трос, привязанный к неводу, уложенному в виде высокого, неуклюжего горба на корме траулера. Наше судно начало набирать скорость: малый ход, средний, полный, самый полный… Траулер задрожал словно под ударами пневматических молотков. Казалось, что двигатель вот-вот выпрыгнет из корпуса. Судно поравнялось с косяком.
– Отдать невод! – Помощник мастера добычи, стоявший на корме, отдал стопор, и огромный невод шуршащим каскадом капронового полотна начал сходить в воду. Все дальше отходит траулер от стоящего на месте ботика, и вскоре на воде начал вырисовываться белоснежный овал поплавков образующих верхнюю кромку невода.
Сначала тунцы, увлеченные охотой, не замечали судна, не слышали грохота двигателя и шума сходящего в воду невода, но когда траулер описал половину окружности вокруг косяка, они забеспокоились и бросились наперерез курсу судна. Мы были готовы к этому, и, когда косяк приблизился, старший помощник капитана, стоявший на баке, выстрелил в воду две сигнальные ракеты. Волшебное голубое пламя взметнулось в толще воды. На поверхности забурлили пузырьки отходящих газов. Косяк буквально на месте развернулся и пошел в обратную сторону. Но это было не страшно – там сеть опустилась уже на полную глубину.
Когда закончили замет, перед нами возникло редкое и волнующее зрелище: безмятежно плавающий кит, окруженный стаей играющих тунцов, и все это – в обрамлении из белых пробковых поплавков. Вскоре кит исчез – наверное, шум стягиваемого стального троса насторожил его, и он счел за благо занырнуть – только его и видели. Косяк тоже исчез. Всех мучил вопрос: последовали ли тунцы за китом и поднырнули ли под нижнюю кромку невода или просто слегка приглубились?
На капитана Ивана Данилыча было страшно смотреть. Босиком, в одних трусах, он метался по верхнему мостику, напоминая взмыленного коня во время скачек, боксера на ринге – одним словом, бойца во время жаркой схватки. Его огромная двухметровая фигура загромождала весь мостик. Можно было залюбоваться очень выразительными, экспансивными жестами капитана – для связи с ботом. Правда, для этой цели имелась переносная радиостанция, но Данилыч приучил экипаж бота понимать капитанские распоряжения без современных технических средств, а по взмахам его рук, по положению корпуса. Ну, а если на боте, не дай бог, что-то делали не так, Данилыч засовывал в рот четыре пальца и молодецким посвистом наставлял моряков на путь истинный.
Капитан заметно нервничал и подгонял мастеров добычи: «Быстрее, ребята, берите невод, быстрее…» Макарыч и его помощник и без того понимали, что нужно торопиться, и вместе со своими подчиненными – матросами промысловой команды – работали на пределах своих возможностей.
В воде оставалось уже совсем немного невода, но на поверхности не было ни одного тунца, что дало основание нашим штатным пессимистам высказать рабочую гипотезу, что берем пустыря. И вдруг один из матросов закричал что-то нечленораздельное, показывая за борт. Все посмотрели и обмерли: вода забурлила, и на поверхность воды внутри невода всплыл большой косяк. Встревоженные рыбы вслед за вожаком начали совершать сверхскоростные броски в разные стороны, но всюду натыкались на прочное полотно сети.
Нужно было видеть ликование, неуемную радость, восторг людей, впервые за много дней познавших радость победы. Капитан приказал остановить выборку. Пустили в дело каплер – большой черпак, сделанный из сети. Его, словно ведро в колодец, опускали в невод и каждый раз выгружали на палубу несколько больших, неистово бившихся тунцов.
Теперь хозяином положения стал мастер обработки. Под его руководством приступили к разделке и заморозке рыбы. Работали всю ночь в сумасшедшем темпе – на открытой палубе при тридцатиградусной жаре долго рыбу не продержишь.
Улов оказался настолько крупным, что вся рыба не поместилась в морозильные камеры, поэтому значительную часть тунца уложили в трюм, куда предварительно нагнали холод, и там хранили его до тех пор, пока шла заморозка улова. Когда первую «порцию» тунца заморозили, шатающиеся от усталости матросы «выбили» его из камер и, поместив твердокаменные тушки в рогожные мешки, уложили в трюм, а освободившиеся камеры загрузили следующей партией тунца.
И снова потекли обычные, будничные дни, но теперь уже в настоящем промысловом режиме: утром замет, вечером второй замет, потом разделка улова, заморозка, «выбивка» камер. На протяжении многих дней на палубе не было видно ни одного доминошника, почти никто не смотрел кино, судно как бы вымерло, и только иногда мелькнет небритая тень с воспаленными от бессонницы глазами и снова исчезнет в трюме или в морозилке.
И люди, и траулер очень сильно изменились внешне: ребята похудели, осунулись, еще больше почернели, почти не следили за своей внешностью. Судно тоже очень быстро утратило свой парадный вид: борта поржавели, палуба почернела, каюты не прибраны. Зато настроение у моряков боевое, бодрое. Трюмы начали быстро наполняться первоклассной рыбой. Если так пойдет и дальше, значит, рейс кончится успешно, и домой мы вернемся не горе-рыбаками, а победителями, не стыдно будет людям в глаза смотреть. А за все спасибо кашалоту! Если бы не он, может быть, до сих пор ходили бы как неприкаянные по морям-океанам – чистенькие, свеженькие, как туристы в круизе. Спасибо тебе, кашалот!
ВЕЧЕРНИЕ ПОСИДЕЛКИВ этот день команда освободилась довольно рано: с утра сделали один замет, к обеду управились со всем уловом, после обеда боцман выгнал всех на драйку палубы, и часов в 6 вечера один за другим моряки начали «выходить в свет»: часть из них расположилась за деревянными столами, предусмотрительно сколоченными боцманской командой в начале рейса; другие – на крышке люка; третьи уселись прямо на палубе, аппетитно пахнувшей свежевымытым деревом.
По кругу идет пачка сигарет, и начинаются долгие и неторопливые рыбацкие посиделки. О чем только не услышишь в этом импровизированном дискуссионном клубе: и о международном положении, и об иностранных портах, и о проделках моряков на берегу. Иногда чувствуется, несет рассказчик несусветную чушь, но все равно слушатели воспринимают рассказ с самым неподдельным интересом и охотно от души смеются, если увлеченный рассказчик «зальет» что-то особенно сногсшибательное.
– Был у меня друг, боцман, – плетет нить своего рассказа один из матросов. – Приехал после рейса в Находку, увидел на аэродроме заблудившуюся корову и привязал ее за рога к вертолету. Вертолет взлетел вместе с рогами… Потом штраф боцман уплатил – пятьсот рублей – за порчу домашнего скота…
Чушь несусветная, но дружный хохот взрывает ночную тишину.
С мачты испуганно взлетает, громко хлопая крыльями, присевшая отдохнуть большая птица.
– А у нас на судне медведь был, – выступает новый рассказчик. – Как какая-нибудь проверка или инспекция, мы его сразу выставим к парадному трапу и полное спокойствие. Никто не идет…
Когда я первый раз попал на судно, я не мог понять, почему эти здоровенные и вполне взрослые люди могут так самозабвенно и так долго предаваться пустопорожней болтовне, в которой подчас так трудно отделить правду от вымысла. И только потом я понял глубокий смысл этих разговоров. В научно-фантастических романах авторы нередко подвергают своих героев-звездолетчиков анабиозу, то есть усыпляют их на много лет, чтобы не подвергать космических путешественников самому страшному виду пытки – испытанию временем. Так вот морская травля – это и есть своеобразный анабиоз. Послушает моряк десяток невероятнейших баек, сам наговорит с три короба, насмеется, насмешит других – глядишь, и еще один вечер прошел.
На верхнем мостике по вечерам у нас собирается самая серьезная публика. Здесь наш «мозговой» центр. Под тентом, где висит яркая электрическая лампочка, стоит пара маленьких столиков. Один из них постоянно ангажирует матрос Никита, который готовится к поступлению в институт и ежедневно решает десятки математических задач. Рядом с ним в импровизированном гамаке пристроился рефмеханик Ваня, который дал клятву своей молодой жене, что за рейс проработает двадцать пять параграфов учебника английского языка. За другим столиком засел штурман Леша с красными то ли от загара, то ли от умственного перенапряжения ушами. Он делает контрольную работу по теоретической механике за второй курс Дальневосточного рыбного института. Несколько матросов, живописно расположившись на тюфяках, читают книги, взятые из судовой библиотеки.
Снизу раздаются взрывы хохота, перебранка доминошников, занятых «разбором полета» после очередной проигранной партии, а здесь академическая тишина, как в столичной библиотеке. Равномерно стучит дизель, слегка покачивается электрическая лампочка, вырывая из кромешной тропической тьмы сосредоточенные лица «интеллектуалов». Каждый занят своим делом.
Часов около девяти с палубы начинают доноситься нетерпеливые голоса: «Пора фильм запускать!», «Давай фильму!» Фильмы… Я нигде не видел, чтобы люди так страстно увлекались кино, как на флоте. Порою даже приходит в голову совершенно нелепая мысль: как же люди ходили в море до изобретения кинематографа?
В первый же день рейса в кают-компании монтируют киноустановку, и все время плавания она работает с предельной нагрузкой. Как обычно, на борту среднетоннажного траулера имеется тридцать – сорок фильмов, так что можно открывать грандиозный кинофестиваль. Но на фильмы набрасываются с такой жадностью (с первого же дня плавания, пока идем в район промысла, наши киновечера начинаются часов в семнадцать и продолжаются далеко за полночь), что число непросмотренных лент катастрофически тает. Как-то я не поленился и записал в свой дневник названия фильмов, просмотренных неутомимыми зрителями за один такой вечер:
«Война и мир» (2 серии);
«Руслан и Людмила» (2 серии);
«Русское поле»;
«Человек в штатском»;
«Я – следователь».
В кают-компании не продохнуть, из-за шума двигателей половина речи героев не слышна, но моряки сидят (или лежат, чтобы не загораживать экран сидящим сзади) не шелохнувшись и смотрят, смотрят очень экспансивно, как мальчишки-второклашки, остро реагируя на все, что происходит на экране.
По мере приближения к экватору кино переносится на палубу – на мачте подвешивают большой экран, около лебедок ставят проектор, и кинозал готов. Правда, к тому времени все фильмы уже досконально изучены, причем настолько, что моряки разговаривают друг с другом в основном цитатами из полюбившихся и выученных наизусть фильмов. Но сколько бы раз ни крутили любимую ленту – можно быть уверенным, что кинозал будет переполнен.
А видели бы вы, как проходят переговоры об обмене фильмами, когда в море встречаются два советских судна! Мы уже говорили, как хитроумно, в несколько туров, проводят дипломатические переговоры боцманы. Так на фоне уполномоченных по обмену фильмами боцманы выглядят желторотыми птенцами! Ведь сколько нужно иметь профессионального опыта, выдержки, изощренности, чтобы выведать, какими фильмами располагает партнер, заставить его раскрыть свои карты и в то же время ни в коем случае не проторговать свои самые заветные ленты! Но финал этих переговоров – точно такой же, как и у боцманов: стороны расходятся, крайне довольные тем, что им здорово удалось одурачить друг друга… И команда безмерно счастлива: после того, как корабли разошлись, на борту оказалось десятка два совершенно новых фильмов, которые можно смотреть снова и снова.
Море есть море. Оно накладывает особый отпечаток на каждого профессионального моряка, и не случайно, что у всех них вырабатывается немало общих черт, вызывающих уважение, а порою – улыбку. Например, подавляющее большинство людей, работающих на судах, отличает исключительная добросовестность, очень ответственное отношение к труду. Если моряку что-то поручили или о чем-то попросили его, можно не сомневаться, что все будет сделано так хорошо, как это только возможно.
Моряки, как правило, никогда не спрашивают, нужно ли помочь. Молча, без лишних слов, они включаются в работу, не корысти ради, а просто так, из-за остро развитого чувства локтя, взаимной выручки. И это вполне объяснимо: находясь на судне, вдали от берега, вдали от других людей, все члены экипажа зависят друг от друга и очень хорошо понимают, что от согласованности их действий, от чувства ответственности, от их взаимовыручки зависит все: и уловы, и жизнь на корабле, и в конечном счете их жизнь в буквальном смысле этого слова.
КАПИТАНЕще будучи учеником начальной школы, я очень часто рисовал в своем воображении капитана корабля – мужественного, решительного человека, наделенного кучей всяческих добродетелей. Одним словом, капитан представлялся мне неизменно таким, каким его изображал Жюль Верн и другие авторы доступных мне в ту пору приключенческих романов. Для меня капитан был всегда героем, первопроходцем, сильным и справедливым, смелым, отчаянным человеком.
И вот настало время, когда я лично познакомился с капитаном, причем не на берегу, где он сидит за бокалом шампанского при всех регалиях и рассказывает очарованным слушателям, а особенно слушательницам, удивительные морские истории и приключения из собственной жизни. Нет, я получил возможность познакомиться с капитаном в его повседневной работе, когда он один на один с океаном, один на один с кораблем и его экипажем. Капитаном во время шторма, при замете, при швартовке, на собрании, в иностранном порту, за партией в шахматы… И увиденное произвело на меня гораздо большее впечатление, чем все читанное мною о капитанах каравелл, бригантин и чайных клипперов и даже о самом капитане Немо.
Да, действительно каждое плавание в эпоху парусного флота было подвигом. На утлых суденышках капитаны уходили в полную неизвестность, не имея элементарных навигационных приборов, нормальной пищи, они жестоко страдали от жажды, от отсутствия примитивных жизненных благ и удобств, постоянно вступали в яростные схватки то с ветрами, то с пиратами, а порою и с мятежниками на собственном судне. Безусловно, в этих условиях капитан должен был обладать поистине необыкновенными, сверхъестественными качествами.
Так что же, может быть, сейчас работа капитана легче? Не спешите отвечать утвердительно. Да, современный капитан живет в комфорте. У него отдельная каюта, а точнее – целая квартира на судне: кабинет, спальня, ванная. У капитана есть свой холодильник, радиоприемник, телефон; каждое утро к нему приходит дневальный и делает уборку. А сколько прав у капитана! Ни один человек не может быть зачислен в штат судна без согласия капитана. Все его распоряжения обязательны для выполнения и обсуждению не подлежат. Он может поощрять, наказывать, даже уволить провинившегося члена экипажа, отправив его на попутном судне домой. Если в море рождается ребенок, капитан составляет акт о рождении, если член экипажа или пассажир умер на борту судна, капитан составляет акт о смерти. Одним словом, капитан на судне – наивысшая инстанция решительно по всем вопросам.
Но вместе с тем ни одна профессия, ни одна должность не накладывает на человека такого бремени ответственности. Прежде всего, капитан – это штурман высшего класса, и он лично отвечает за безопасность судовождения. Как только возникает трудная ситуация: нужно проходить канал, шлюз, узкий проход, произвести швартовку, разойтись с близко идущим судном – капитан обязан находиться на мостике и лично руководить маневром. В любое время дня и ночи его помощники обязаны поднять капитана и пригласить его в ходовую рубку, если возникает хоть малейшая угроза безопасности судна. На чьей бы вахте ни произошла авария, кто бы ни был в ней виновен – ответственность в первую очередь несет капитан, и с него всегда взыскивают строже, чем с других.
Но капитан – это не только штурман. Капитан рыболовного судна – это опытный рыбак, который лично руководит промысловой работой траулера или сейнера. Мы с вами уже немного видели, как работает капитан во время замета. Ведь это настоящий главнокомандующий на поле боя, держащий в своих руках все нити боевых операций. Матросы и командный состав, определяясь на то или иное судно, прежде всего интересуются, кто капитан. Попадешь к хорошему капитану – значит, будет богатый улов, хороший заработок, слава и почет.
Капитан утверждает расстановку людей по вахтам, по тревогам, отвечает за техническую исправность судна, за его пожарную безопасность, чистоту, порядок, за бытовые условия моряков… Одним словом, за все. За границей капитан является полпредом своей Родины, которому страна доверила представлять и защищать ее интересы.
Но и это еще не все. Любое советское рыбопромысловое судно – это социалистическое предприятие, которое должно быть рентабельным и приносить государству доход. Значит, капитан, являясь директором этого своеобразного предприятия (кстати, на крупных рыбопромысловых судах высшая должность так и называется «капитан-директор»), обязан хорошо разбираться в вопросах хозяйственной деятельности, иметь основательную экономическую подготовку.
Итак, капитан нашего времени – это высокоэрудированный специалист, превосходно знающий штурманское, а на рыболовных судах – и промысловое дело; хорошо разбирающийся в технических вопросах – теории и устройстве корабля, радиотехнике, электронике; имеющий основательную подготовку в юридических, экономических и хозяйственных вопросах. И кроме того, унаследовавший от капитанов старинных парусников такие замечательные качества, как мужество, решительность, чувство высокой ответственности, умение подчинить своей воле большой и очень самобытный коллектив моряков, повести его за собой.
Так уж получилось, что за время долгого рейса я очень сдружился с капитаном нашего траулера, потому что даже среди других капитанов (а я повидал их немало в своих частых рыбацких рейсах) он показался мне личностью необыкновенной. И поэтому я с особенным интересом наблюдал, как он работает, как ведет себя в самых разнообразных ситуациях: и во время промысла, и на отдыхе, и в иностранных портах, и т. д.
Сразу после утреннего чая Данилыч спешил на верхний мостик и, вооружась мощным биноклем, принимался самым тщательным образом осматривать горизонт.
– А ну, ребята, у вас глаза получше, – льстил он наблюдателям. – Посмотрите-ка справа по борту 15°. Мне кажется, там чайки кружат.
Бинокли обратились в указанном направлении, а в следующую минуту судно уже шло на чаек, и по траулеру рокотал усиленный современной радиотехникой громовой бас Данилыча:
– Команде к замету приготовиться! Спустить бот! Быстрее, быстрее, ребята!
– Я считаю, – поделился со мной Данилыч, наблюдая, как матросы хорошо отработанными движениями спускают бот и заканчивают последние приготовления к замету, – что поиск и промысел нужно вести очень активно, прямо-таки агрессивно. Чем больше людей участвует в поиске, тем лучше. И капитан должен почаще в бинокль поглядывать: во-первых, лишняя пара глаз, а во-вторых, личный пример – все видят, что капитан сам заинтересован, сам ищет. Капитан должен быть больше всех заинтересован, чтобы поиск велся хорошо. Я даже приз установил: кто первый обнаружит десять косяков, тому кок торт печет.
Тем временем судно подошло к большому косяку, который ослепительно сверкал на солнце. Бурлящее, клокочущее пятно медленно перемещалось по застывшей глади удивительно спокойного океана. Данилыч весь напрягся, ушел в себя, словно охотник перед решающим выстрелом или командир ракетной установки за мгновение до команды «Огонь!».
– Отдать невод!
И снова, уже в который раз, я не смог не залюбоваться этим прекрасным, захватывающим зрелищем, когда по синей поверхности океана на твоих глазах выстеливается огромный овал из белых поплавков невода, обрамляющий стремительный косяк тунцов.
Некоторые специалисты, проработавшие много лет на лове скумбрии и других рыб, держащихся на глубине, пренебрежительно относятся к тунцовому промыслу: подумаешь, рыбалка, весь косяк на поверхности. – ума особого не надо. А сделать, круг около косяка вполне можно и медведя научить, не только штурмана. Вот на скумбрии – это другое дело, все по приборам или по наводке с самолета. Тут уж соображать надо!
О вкусах, конечно, трудно спорить, но, на мой взгляд, гораздо увлекательнее и драматичнее выглядит именно такая рыбалка, когда ты собственными глазами видишь «дичь» – быструю, осторожную, мчишься ей наперерез, делаешь головокружительные маневры, чтобы сбить ее с толку, закружить, запутать. Промысел этот требует очень высокой квалификации, железной выдержки, крепких нервов, но зато какое удовлетворение получает команда, когда поединок с косяком оканчивается в пользу человека, и результатом его является каскад серебристых рыб, льющихся из невода на палубу. Ради таких минут стоит жить, стоит ходить в шестимесячные рейсы, стоит рыбачить!
Замет оказался на редкость удачным. Пойманной рыбе не было конца. Мелкие тунцы с черными продольными полосками около брюшка, за что их называют полосатыми тунцами или ласково полосатиками, сыпались на палубу. И Данилыч был тут же, на палубе, среди матросов. Забыв про свой высокий пост и неотложные капитанские дела, он самозабвенно занимался обработкой улова, придирчиво следя, чтобы от этой грязной работы не отлынивали «интеллигенты», как он шутливо называл штурманов, начальника радиостанции, рефмеханика.
Капитаны бывают разные. Одни по своей натуре замкнутые, суровые, из своей каюты выходят только «по производственной необходимости». Данилыч же все свободное время проводит среди команды. То, вооружась наждаком и напильником, обрабатывает какую-нибудь замысловатую раковину, то шлифует зуб кашалота, то забивает с моряками «козла» или же ведет шахматную баталию. Когда Данилыч впервые пригласил меня сыграть с ним партию в шахматы, я начал разыгрывать дебют, так сказать, несколько снисходительно, полагая, что сильные шахматисты в море встречаются довольно редко. И только с треском проиграв партию, а за ней и еще две, я понял, как жестоко ошибался.
Я очень любил проводить вечера в его каюте. И чего там только не было! Диковинные раковины, кораллы, кокосовые орехи, мастерски обработанные искусными руками капитана, клинок с рукояткой из зуба кашалота. А еще капитан пел, аккомпанируя себе на гитаре, и это было чудесно. Голос у Данилыча могучий и очень сильный, но пел он тихо, бережно, обращаясь с песней словно с хрупкой девичьей ладошкой, вложенной в его геркулесовы ручищи.
Однажды, когда капитан отмечал день своего рождения, он открыл себя с еще одной, совершенно неожиданной стороны. Где-то часа в три утра, когда мы пили холодное сухое вино и закусывали кокосовыми плодами, Данилыч вдруг достал из письменного стола большую общую тетрадь в красной обложке, долго и задумчиво листал ее и вдруг нерешительно пробасил:
– Хотите, я вам свои стихи почитаю?
Стихи были нескладные, но настолько самобытные, искренние и мудрые, что мы слушали затаив дыхание. Да, капитан-поэт – это, пожалуй, встречается не так часто…
И все-таки это не высшая доблесть капитана – мастерски шлифовать кокосовые скорлупки, играть на гитаре и даже писать стихи. Самое главное, что я искал и нашел в Данилыче, – это удивительная способность создавать из моряков отлично сыгранный ансамбль, в котором каждый с полуслова и полужеста понимает дирижера и превосходно знает свою партию. За Данилычем закрепилась репутация «везучего». Да, действительно Данилыч никогда не был «в пролове», всегда его траулер возвращался домой с полными трюмами, даже когда другие суда приходили в порт с мизерными уловами. Что это? Везение? Повезти может один раз, два, а дальше это уже называется не везением, а высоким профессиональным мастерством в сочетании с каким-то сверхъестественным чутьем на рыбу и слаженностью команды.