Текст книги "Океан. Выпуск пятый"
Автор книги: Николай Непомнящий
Соавторы: Юрий Иванов,Владимир Алексеев,Виктор Широков,Юрий Дудников,Олег Туманов,Марк Рейтман,А. Муравьев-Апостол,Семен Белкин,Герман Серго,Владимир Матвеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 27 страниц)
Стоило остановиться, как мокрые брюки облепили тело, озноб пополз вверх до самого ворота бушлата. Костю передернуло. «А что, если действительно старшина прикажет положить термос на место?» Чай был горячий, с ошеломляюще вкусным запахом… И Костя не стал окликать старшину. Он его еще догонит, успеет. Только два глоточка, всего лишь два…
Дородный скрылся за поворотом. Костя отвернул колпак, выдернул пробку и прямо из горла, торопясь и обжигаясь, хлебнул раз, другой. Никогда раньше не представлял он себе, что чай – это так здорово. Оглушающе здорово!
– Ах ты падло! Щенок! – услышал он где-то над собой. – За это!.. За это!..
Костя сунул термос за спину и обернулся на голос. По самому краю обрыва суетливо бегал Саня. Прыгнуть он боялся: недолго и ноги переломать, искал спуска поположе. Костя почувствовал, как у него загорелись уши – будто поймали его за руку в чужом кармане.
– Подлюга! – Саня съехал вниз и теперь крупными прыжками бежал на Костю.
Заткнув термос пробкой, Костя отставил его в сторону, чтобы не мешал, и стоял, ожидая рыжего. Драки он не хотел, но и не боялся ее: до флота, в народной дружине, самбо пригождалось не раз.
Рыжий был в ярости. Знал, что шепнет пацан старику или горбоносому о спрятанном термосе – и ему будет туго. У Заполярья, как и у моря, свои законы.
Еще не добежав до Кости, рыжий замахнулся, а когда осталось шаг-полтора, обрушил кулак на его до странности спокойное лицо.
– А-а… щенок! – выдохнул зло Саня. И вдруг земля вырвалась у него из-под ног. Он плюхнулся на камни, звонко стукнулся о них затылком и на какую-то долю секунды окунулся в темень.
Лежал он неудобно, тихо, и Костю обдало страхом: не убил ли? Случайно, но кто будет разбираться? Он сделал шаг к нему, когда раздробившаяся волна хлестнула Саню по лицу и тот открыл глаза, ошалелые и ненавидящие. Зацепив первый попавшийся под руку булыжник, Саня завопил:
– Не подходи! Я за себя не отвечаю!
А Костя и не думал подходить. Он был счастлив то того, что рыжий жив, что все обошлось благополучно. Но ощущение это было мимолетным. Опалив, оно пропало, уступив место брезгливому стыду за все: и за термос, и за эти глотки чая, и за нелепую драку. «Опоганился, – даже не подумалось, а четко сформулировалось в голове, – опоганился!» На глаза попалась цветастая боковина термоса, и Костя поймал себя на мысли, что сейчас для него нет более ненавистного предмета, чем этот термос, что…
Он не успел додумать, как большой булыжник смял цветы и термос, стеклянно дзинькнув, покатился вниз к воде. Неплотно заткнутая пробка выскочила, и из горлышка вместе с зеркально поблескивавшими кусочками стекла толчками выплескивался чай. Оба, и Костя и Саня, не двигаясь, смотрели на термос, а он, дребезжа, медленно перекатывался с камня на камень, пока не очутился в водяной круговерти. Саня успокоенно сел и ухмыльнулся:
– Концы в воду. Пойди теперь докажи, щенок.
Только сейчас до Кости дошло, почему рыжий разбил термос.
– Подонок, – бросил он и, отвернувшись, пошел вдоль берега.
Выждав, пока Костя отойдет подальше, Саня начал кричать ему вслед:
– Жу-лик! У меня же спер, мой чай пил, а я подонок! Тебя, гад…
Порыв ветра скомкал последние слова рыжего, но и то, что успел расслышать Костя, заставило его посмотреть на себя со стороны и вдруг с горечью до слез понять, что он сам-то… подонок. И все из-за какой-то пары глотков…
Он шел, машинально переставляя ноги, и не замечал ни холода, ни ветра. На душе было пусто и тоскливо. У самой расщелины вспомнил о дровах и поплелся обратно. Это было даже хорошо, хотелось побыть одному.
Но сколько ни броди, а холод гнал к костру. Дородный дремал. Когда Костя подошел, он поплотнее закутался в бушлат и сонно спросил:
– Чего так долго?
– Да так…
Рыжий сидел у самого огня. От брюк его и сапог валил пар. Костя постелил погуще мох и тоже сел сушиться напротив Сани.
Как-то, когда еще Костя учился в школе, приснился ему сон, настолько кошмарный, что и до сих пор при одном воспоминании о нем становилось муторно. Приснилось, что связался Костя с какими-то жуликами, ограбили они квартиру и попались. И вот сидит он на скамье подсудимых, прямо перед ним отец, мать, Оля, ее родители, тренер Борис Исакович. Сидит он и казнится: зачем это ему было нужно? Любил, был любим, а теперь кто? Хотел стать подводником – стал заключенным. Как сейчас помнит Костя – проснулся в холодной испарине и долго, долго никак не мог прийти в себя, все никак не верилось в счастье пробуждения.
Вот проснуться бы и сейчас, чтобы и термос, и рыжий, и драка с ним были только дурным сном. Чтобы мог он перед своей совестью сказать: первое испытание выдержал на пять баллов. Но нет. Саня сидел напротив и изредка через языки пламени посматривал на Костю, нудно мусоля про себя одну и ту же мысль: продаст или не продаст?
Утром посветлело. Небо чуть приподнялось, перестала сыпать сверху слякоть. Зато ветер прибавлял и прибавлял.
Стало слышно, как расходившиеся волны гоняют по берегу тяжелые камни.
Наконец сон сморил Костю, и он заклевал носом. Близкого воя корабельной сирены он не слышал. Зато Дородный вскочил, будто его подбросило. Сразу же проснулся и Николай Федорович.
– Никак, пароход кричит?
– Вроде да. – Дородный, прислушиваясь, вытянулся, замер, напоминая легавую собаку в стойке.
И вновь, теперь уже не сквозь сон, услышали они высокий голос сирены. Сдернув с головы спящего Кости берет, старшина одним духом по каменной осыпи взобрался наверх. Николай Федорович видел, что старшина, держа вместо флагов береты, кому-то «писал» семафором.
Еще стоя наверху, Дородный закричал:
– Подъем! За нами пришли!
Саня не спал, он все слышал, но не пошевелился, продолжал бездумно смотреть в огонь. Костя встал, пошатнулся со сна, привалился к скале и опять, но теперь уже стоя, задремал.
– Прийти-то пришли, а как снимут? – усомнился горбоносый.
– Снимут. На надувной шлюпке. Они ее по волне на тросе к острову пустят. Приказано с собой ничего не брать, оставить на острове. Переправляться по одному. Ясно?
– Ясно. Давай, старшой, командуй. Только я на острову останусь. Лодку куда я дену? – Николай Федорович пнул рюкзак с продуктами. – Харча на одного хватит, а стишает – я и твое хозяйство вам на пункт доставлю.
– Ну, смотри, Федорыч, тебе виднее.
Большой морской буксир, подрабатывая винтами, удерживался недалеко от берега. Он, как на качелях, то задирал к небу корму, то вздыбливал на гребень волны обшитый по привальному брусу веревочным кранцем по-утиному широкий нос. Ветер гнал к острову оранжевую надувную лодку.
А на берегу, обдаваемые водяной пылью, продрогшие, ждали ее люди. Пятеро. Старик тоже пришел проводить. Ждали молча, каждый погруженный в свои мысли.
«Продаст щенок или не продаст? Надо к нему пока поближе держаться».
«Ой, трус! Подонок! Из-за каких-то двух глотков чая!»
«Молодцы ребята, догадались сообщить на базу. Вот только нафитиляют мне теперь за двойку…»
«Может, тоже со стариком остаться? На этой живопырке утонуть ничего не стоит».
«Пень старый! И что меня дернуло спирт выбрасывать? Сейчас-то как бы в пору был!»
Ю. Иванов
ДЕВОЧКА С ОСТРОВА СЕЙБЛ
Повесть
– Док! А ну собирай свою санитарную сумку, – загремел в телефонной трубке могучий, рокочущий бас капитана. – Сигнал бедствия с острова Сейбл получили: подозрение на острый аппендицит. Обращаются островитяне ко «всем-всем» о помощи, а ближайшие «все-все» – это мы. Пойдешь на остров?
– Пойду?! Конечно, пойду! – радостно заорал я в трубку. – Сейчас подготовлю необходимый инструмент… Минут через десять буду готов.
– Не суетись. До острова еще несколько часов хода, – сказал капитан.
Вскоре я был готов.
Поднялся в ходовую рубку. Пощелкивал эхолот. Капитан, сидя на откидном стульчике, листал лоцию, вахтенный штурман следил за глубинами, а радист вызывал остров Сейбл на шестнадцатом канале радиотелефона.
– «…При подходах производить непрерывные промеры глубин, – громко читал капитан. – Пройдя банку Мидл-Банк, соблюдать особую осторожность…»
– Восемьсот… восемьсот… семьсот… – бубнил вахтенный штурман, вглядываясь в ленту эхолота. – Четыреста… четыреста…
– Хорошее место для стоянки – одна-две мили от северного берега острова… Слышите, старпом? – крикнул капитан.
– Туда и проложен курс, – отозвался из открытой двери штурманской рубки старший помощник капитана. Склонившись над штурманским столом, он разглядывал карту. – Что там локатор? Зацепился за остров?
– Уже вижу, – сказал навигатор, вжавшись лицом в раструб радиолокатора. – До острова восемнадцать миль.
– Хорошее место для стоянки, – повторил капитан. – «Глубина от девяти до восемнадцати метров. Грунт: песок, хорошо держит якорь». При смене ветра – немедленно уходить, опасаясь сильного волнения.
– Триста… двести пятьдесят… двести метров, – бубнил штурман.
– До острова десять миль, – сообщил радионавигатор.
– Самый малый! – приказал капитан и, захлопнув лоцию, соскочил со стульчика.
– Остров на шестнадцатом канале, – сказал радист и протянул трубку радиотелефона капитану: – Говорят, что уже видят нас, что уже спустили на воду свою шлюпку. Спрашивают: хирург ли наш врач?
– Спустили свою шлюпку? Ну и ладненько, – сказал капитан. – Нам меньше забот. Док, переговори! Ты ведь лучше всех по-английски чешешь…
– Алло, алло! Маринершиф на связи! – проговорил я в трубку и услышал шорох, поскрипывание, острое потрескивание. – Я врач-хирург рыболовного траулера «Сириус». Сообщите, что с больным…
– …острые боли внизу живота, справа. Тошнота, головокружение, слабость… – донесся чей-то встревоженный голос. – Нужна срочная консультация… Подозрение на острый аппендицит…
– Сто метров под килем… восемьдесят, – докладывал штурман.
– Вижу идущую навстречу шлюпку. – Капитан оторвал от глаз бинокль. – Ишь мчит… Старпом, стоит ли становиться на якорь?
– А зачем? – спросил старпом, выходя из штурманской.
– И я так думаю, – согласился капитан. – Командуй. Пускай боцман парадный трап майнает.
– Боцман! Майнай парадный тр-рап! – прорычал в микрофон старпом. И тотчас с палубы послышался недовольный голос боцмана:
– Ишь, парадный! Он что – старик какой? И по штормтрапу спустится.
Сделав свирепое лицо и выглядывая в открытое лобовое окно, старпом возвысил голос:
– Боцман?! Что споришь, стар-рая калоша… – Покосился на капитана, капитан отвернулся. – Говорю: майнай пар-радный. Приказ капитана!
Я пожал руки капитану, старпому, совсем еще юному штурману, которого мы все ласково звали Шуриком, и вышел из ходовой рубки. Траулер едва заметно скользил по сине-зеленой, усыпанной солнечными бликами, спокойной воде. Матросы толпились на верхнем пеленгаторном мостике, глядели на золотистую полоску земли. Раздувая пенные усы, неслась к траулеру широкая, глубоко сидящая в воде шлюпка. Трое мужчин в ярко-красных штормовых куртках сидели возле двигателя в корме и все трое дымили трубками. Один из них махнул рукой, поднялся и пошел в нос посудины. Смуглые, обветренные лица, чей-то веселый прищур светлых глаз, чья-то добрая улыбка.
Скрежеща в блоках, раскачиваясь, трап закачался подо мной, запружинил. Сильные руки подхватили, потянули к себе, и я спрыгнул в шлюпку. Сверху опустилась моя сумка с медикаментами и инструментами, борт траулера откатился в сторону. Капитан, старпом и штурман стояли на крыле мостика, и я махнул рукой: до встречи!.. А сердце сжалось черт знает отчего… От страха? Нет. От грусти? Пожалуй, тоже нет. Какая тут грусть: много ли пройдет времени, когда опять я поднимусь на палубу своего траулера? И все же, такое бывало уже не раз, сердце слегка сжалось в невольной тревоге. На какой-то срок я расставался с родным, привычным миром, расставался со своей обжитой, уютной каютой, с этим траулером, частичкой моей Родины, и с людьми, к которым уже привык за долгие месяцы рейса.
Сердце слегка сжалось, а потом отпустило. Я увидел протянутую мне широкую, грубую ладонь и пожал ее:
– Зови меня Джо, дружище, – сказал мужчина и улыбнулся.
И я улыбнулся ему и стиснул крепкую ладонь, вгляделся в лицо говорящего, а было оно широким, большеротым, чертовски добрым. Из-под лохматой кепки, надвинутой на самые глаза, на меня весело смотрели два маленьких цепких глаза, одно ухо было примято кепкой, а второе смешно торчало в сторону, и на мочке его был вытатуирован маленький синий якорек. Пошарив возле себя, мужчина, назвавшийся именем Джо, протянул мне спасательный жилет:
– Надень, дружок. Давай помогу… Знакомься: этот, высокий, – Бен, а рыжий – Алекс… Эй, Бен, скажи русскому хоть словечко.
– Бен, – произнес сухощавый, бровастый, остроглазый мужчина и сердито добавил: – Иди-ка в корму, Джо. Шлюпка носом в воду зарывается.
Громоздкий, неповоротливый, как платяной шкаф, Джо добродушно улыбнулся. Топая громадными ножищами, он прошел в корму и устроился рядом с третьим островитянином, огненно-рыжим, краснолицым мужчиной, который, встретившись со мной взглядом, приветственно помахал возле своего рыжего мясистого уха короткопалой ладонью: привет!
Траулер уходил к горизонту. Шлюпка приближалась к острову. Чем ближе к берегу, тем волны становились круче. Когда шлюпка вкатывалась на очередную волну, был виден остров: песчаные дюны, зеленая трава, мерно колышущаяся под порывами теплого, дующего с моря ветра, несколько домов в низинке, группка людей на берегу. Волны с громом выкатывались на песчаный пляж и долго катились по нему Становилось страшновато: ни пирса, ни причала. Прямо на песок выбрасываться будем?
Ревел мощный двигатель. Шлюпка со все нарастающей скоростью неслась к берегу. Вдруг я уловил запах земли. Втянул с жадностью носом воздух: пахло сеном! Ах, какой запах!.. Все ближе берег, все ближе. Я уже слышал тяжкий гром наката и весь сжался, приготовился к броску через борт, как только шлюпка коснется килем дна. Люди что-то кричали с берега, махали руками. Среди них там плясала и прыгала девочка, метались над ее худенькими плечиками расплеснутые ветром, вздыбленные желтые, как песок дюн, волосы.
Шлюпка взлетела на гребень пенной волны и вместе с ней ринулась к пляжу.. Гром, плеск, скрежет днища о гальку С неожиданной для такого громоздкого тела сноровкой толстяк Джо махнул в воду и, вцепившись в левый борт медвежьей хваткой, со страшной силой поволок шлюпку на песок. И Бен и рыжий выскочили из шлюпки. Рывок, еще один… Пенный, остро пахнущий морскими глубинами, насыщенный песком и клочьями морских водорослей вал поднялся стеной, стеклянно заблестел и рухнул. Шлюпка, омытая бурлящей пеной, шевельнулась, вода потянула ее в океан, но люди оказались сильнее воды. «Хоп!» – заорал толстяк Джо и затопал в воде, поволок шлюпку.
Все. Здравствуй, незнакомый, таинственный остров Сейбл!
Мы быстро шли по нагретому солнцем песку. Время от времени я посматривал в океан: траулер уже скрылся за горизонтом. Мужчины шли молча, а девочка, мелькая синей юбчонкой и загорелыми икрами, то забегала вперед и, оборачиваясь, разглядывала меня, то вприпрыжку спешила рядом. Лицо у нее было озабоченным, а широко расставленные глаза сияли лучиками солнца. Отбрасывая со лба тяжелые пряди волос, она выкрикивала:
– Эй, а вы действительно врач?
– Врач, врач. Если ты болеешь – вылечу.
– Ха-ха, я никогда не болею! Я даже зимой, когда выпадает снег, бегаю босиком. И все – ничего! Но вы смотрите вылечите отца, капитана Френсиса. Слышите?
– Что, это твой отец?
– Иес! И толстяк Джо, он тоже мой отец. И вот Бен – тоже. И мистер Хофпул, и рыжий Алекс. Эй, Алекс, ведь верно?
– Что верно, то верно: мы все ее отцы, а она – наша дочь, – сказал рыжий Алекс. И прикрикнул на девочку: – Перестань-ка болтать. А то русский хирург укоротит тебе язык.
– Ха-ха! Русский? Он добрый. Я это вижу по его лицу. – Девочка подбежала ко мне, улыбнувшись своим большим веселым ртом, заглянула в мои глаза и потянула сумку. – Давай понесу. Ты действительно русский, да?
– Послушай-ка, отстань от русского, – сказал рыжий Алекс и, опережая всех, направился к крайнему из трех дому.
Груда поплавков-бобинцев. Красных, синих, желтых, круглых, квадратных, четырехугольных. Гора спасательных кругов. «Омега», «Бисмарк», «Санта-Катарина» – уловили глаза надписи на некоторых из них… Куча полузасыпанных песком спасательных поясов и жилетов. Обломки весел, шлюпочных рулей, пробитые и целые бочонки-анкерки для пресной воды. Откуда все это? Океан повыбрасывал на берег?
– Вот мы и пришли, – сказала девочка. – Входите!
Рыжий Алекс толкнул дверь бревенчатого дома, и я вошел в сумеречную, остро пахнущую валерьянкой прохладность.
Больной лежал на громоздкой деревянной кровати в большой комнате дома, возле окна. Это был костлявый, широкоплечий мужчина. Мутные от боли, страдающие глаза, сухие, искусанные губы, короткое, жаркое дыхание. Я осторожно дотронулся до низа живота больного, и тот замычал сквозь крепко стиснутые, желтые от табака зубы. У двери комнаты столпились, затихли мужчины; толстяк Джо мял в своих ручищах кепку, улыбаясь жалко и растерянно, девочка стояла чуть в сторонке, настороженно сверкали ее глаза.
– Быстро освободите стол от посуды, – сказал я и стал стягивать куртку. – Необходима срочная операция. Кто будет помогать?..
Рыжий Алекс, рванувшись к уставленному тарелками и бутылками столу, ухватился за края грязной скатерти, потянул ее и, оглядываясь, отрицательно покачал головой: нет-нет, я не могу. Он вышел из комнаты. За ним ушел и Бен, и еще один из мужчин, а толстяк Джо показал мне свои громадные, неповоротливые ручищи, и я сам понял: какой же из него помощник?
– Эй, давайте я! – окликнула меня девочка и слизнула розовым языком росинки с верхней губы. – Я ничего не боюсь. И крови не боюсь. Когда толстяк Джо разрезал себе руку ножом, я ее быстро забинтовала.
– Хорошо. Подойди ко мне, – сказал я, торопливо вынимая из сумки инструменты и бутылки со спиртом, эфиром, йодом. – Как тебя звать?
– Виктория. Хотя нет: меня звать… – Девочка нахмурила лоб, сосредоточилась. – Вот! Для тебя я буду – Арика. Рика!
– Что значит для меня? Ну хорошо. Вода готова?
– Эй, Джо! Русский спрашивает, вода готова? – крикнула девочка в приоткрытую дверь.
– Иес, сэр! – медведем проревел из кухни толстяк Джо. Что-то там зазвенело, стукнуло, послышался тихий вздох – ошпарился, что ли? – и в комнату просунулся Джо с громадным медным чайником: – Вот, сэр. Горячая вода…
– Быстрее таз. Лейте мне на руки.
– Иди, Джо, я сама. Но далеко не уходи! – скомандовала девочка с именем – для меня – Рика.
Она поставила на табуретке тазик, я намылил руки, и она начала лить воду. Спросила:
– А вы сделаете так, чтобы капитану Френсису не было больно? Он мой отец, и я очень его люблю.
– Что ты болтаешь? Лей-лей… Этот у тебя отец, тот отец… Хорошо. Спасибо. Ну-ка, намыливай лапки и ты. И мой как следует. Так кто же твой отец? Джо? Бен?
– Они все мои отцы. Все, кто живет тут, на станции Майн-Стейшен, – Джо, Бен, Алекс, и капитан Френсис, и мистер Грегори – они все мои отцы, а я их дочь. Вот! И еще у меня есть отцы: трое на станции Ист-Пойнт, двое – на Уэст-Пойнт и двое на станции Уоллес. Двенадцать отцов! А я их дочь. Но это и так и не так, все они мне отцы и… И никто!
– Ну, всё, Рика, кончай свои сказки. Завязывай мне халат. Так, теперь надевай вот этот халат. Он длинноват, правда… Держи. Это марлевая маска на лицо… А, черт! Джо и кто-нибудь там еще! Положите больного на стол и разденьте. Осторожнее. Да не топочите вы ногами!.. Потерпи, дружок, потерпи. Сейчас, я сделаю уколы, и боль пройдет. Выйдите все! Рика, лей на живот Френку…
– Мистеру капитану Френсису, сэр.
– …Лей капитану спирт на живот. Вот так. Молодец. Подай теперь вон ту марлевую подушечку. Спокойно, не торопись. Минутку… Как себя чувствуете, капитан? Вот я тут жму, боли не ощущаете?
– Не-ет… – пробормотал больной. – Боль отошла. Так хорошо.
– Закройте глаза. Рика, бутылочку с эфиром. Да, вот эту. Капитан, считайте до десяти.
– Раз… два… три… четыре… пя-ать… ше…
– Заснул капитан. Рика – скальпель. Нет, другой. Если тебе будет неприятно, не гляди, что я тут делаю. Хорошо?
– Хорошо. А вы…
– Все. Больше ни слова!
Вовремя мы тут оказались, у острова Сейбл, со своим траулером. И вовремя я высадился на берег. Час-два промедления – и отправился бы капитан Френсис к праотцам. Повозился я с ним! А девчушка – чудо! Чертовски понятливая: уже в середине операции она знала названия инструментов и безошибочно подавала мне то, что я просил. Смелая. Глядела на располосованное брюхо капитана и только белела да зубы сжимала. Много у меня было добровольных помощников при таких делах, и помню, как мертвели от вида страшной раны бравые штурманы и отчаянные боцманы, как валились они с ног в самый ответственный момент.
Ну, вот и все, капитан. Можете улыбаться. «Ведь улыбка – это флаг корабля-аа…» Жив будешь, правда, денька два-три придется понаблюдать за тобой; что ж, побуду на острове, подышу земным воздухом, на травке поваляюсь. Стягивая рану нитками, я тихонечко засвистел сквозь зубы, улыбнулся Рике, и та тоже улыбнулась, вздохнула облегченно, а потом, хватаясь за спинки стульев, пошла из дома на чистый воздух.
И мне бы передохнуть. Как устали ноги. Ч-черт, ну и духота!
– Эй, Джо, – позвал я, и когда боком-боком, будто опасаясь, как бы не своротить своим крутым плечищем косяк двери, вошел Джо, а за ним показалась и рыжая голова Алекса, я сказал: – Вот что, ребята, осторожненько положите капитана на койку. Подождите, уже и схватили! Поправлю простыни… Во-от так… Что? Все будет о’кэй, Джо. Настанет день, и капитан Френсис поднимется в ходовую рубку своего корабля.
– Сэр, глотните, – сказал Джо, вытягивая из заднего кармана обвислых брюк плоскую, с выемкой для ягодицы бутылку. – Лучшее виски, какое есть на этом острове, сэр.
– Спасибо, Джо… Б-р-рр, ну и гадость. Это виски, случаем, не настояно на старых галошах и еловых шишках? И все же: спасибо. Пойду и я на воздух, поброжу.
– В одиночку бы не ходили, сэр.
– Нет-нет, все же один. Я недалеко.
– Не задерживайтесь, сэр. Мы готовим большой ужин, сэр. И потом… – Джо, поддергивая штаны, проводил меня до двери и махнул рукой в сторону океана: – Видите те белесые тучки? Боюсь, что к вечеру подует северный ветер и разыграется буря, сэр.
– Я все понял, дружище. Но уж такая привычка: после операции мне надо хоть с часик побыть одному.
Ветерок, едва приметный с утра, окрепчал, взматерел. Ну и пожалуйста: дуй! Теперь ты можешь реветь, беситься!.. Мне было хорошо. Хорошо оттого, что кончилось мое столь длительное профессиональное безделье, что люди обратились ко мне за помощью и я помог. И теперь, если, тьфу-тьфу, не возникнет какого-нибудь осложнения, человек будет жить и когда-нибудь вспомнит про меня, улыбнется и, может, пожелает мне счастья. И придет пора, я вспомню про капитана Френсиса, про остров и этих, еще не знакомых мне людей, про глазастую девчонку Рику, и на душе станет хорошо и грустно.
Хлопали на ветру полосатые тельняшки и выгоревшие до белизны брюки. Кто-то из островитян занимался стиркой, развесил свое белье на веревке. Несколько низкорослых, с длинными гривами лошадей стояли возле дома за загородкой, глядели в мою сторону, широко раздували ноздри – видно, почуяли чужого, совсем с чужим, непривычным для этих мест запахом человека. Я засмеялся, помахал рукой лошадям: да-да, я пропах рыбой. Все мы там, от камбузного матроса до капитана, пропахли, провоняли рыбой!..
Хорошо мне! Повернувшись к ветру спиной, я закурил сигарету и увидел, как Рика шмыгнула за угол дома. Я подождал немного, она выглянула и, увидев, что я заметил ее, подбежала к веревке с бельем и со строгим выражением лица стала снимать заштопанные тельняшки и белые, в заплатах на коленях и задах брюки. Подсматривает она, что ли, за мной? Подсматривай, девчонка с острова Сейбл! Мы еще с тобой поговорим, и ты расскажешь про своих двенадцать отцов, и еще – почему для других ты Виктория, а для меня – Рика.
Ах, хорошо! И хорошо, что поднимается ветер. Пускай-ка он заревет, загудит, пускай он раскачает море и пускай волны выбрасываются на берег! Летние штормы в этих широтах коротки, сутки-двое, а потом все стихнет – и надолго.
Я осмотрелся. Сразу же за домами – а было их тут три, и возле одного из них виднелась радиомачта («там радиостанция», – догадался я), – сразу же за домами вздымалась дюна. На ее вершине стояла металлическая башня маяка с «вороньим» гнездом. Видно, во время шторма оттуда ведется наблюдение за океаном…
А жилых-то дома два, третий – сарай. Дверь была приоткрыта, я заглянул вовнутрь. В одном углу – электродвижок и щит с рубильником, аккумуляторы на стеллажах. Тут у них своя маленькая электростанция. В другом углу – спасательный бот на кильблоках и две небольшие шлюпочки. Весла, мачты, смолисто-вкусно пахнущие бухты пеньковых тросов. Закрыв дверь, я отправился на берег океана.
Шлюпка, на которой меня встречали островитяне, была поставлена на эстакаду с рельсами. Вернее, на рельсах стояла небольшая тележка, а уже на ней – шлюпка. Эстакада круто спускалась в океан, она как бы рассекала волны, выкатывающиеся на берег. Все это для того, чтобы можно было выйти в море и во время шторма. Однако смелости, видно, этим мужикам с острова не занимать.
Якоря. Груда якорей. Маленькие и большие, двух– и четырехлапые якоря-кошки… Каким судам служили вы? При каких обстоятельствах океан рвал цепи, выдирал вас из грунта и выбрасывал на эту пустынную песчаную землю?
Шлюпка, разбитая в щепы. Рыбацкая «дорка» с проломанным бортом. Крошечный ялик с оторванной кормой. А там, дальше, торчат из песка деревянные ребра разрушенной волнами, ветрами и временем шхуны. Щепки, опилки. Дрова! Печально. Я похлопал ладонью смолянистый шпангоут и пошел по берегу, по самой кромке прилива. Громыхали волны, и я чувствовал, как земля вздрагивала от напора воды. Шипя, вороша мелкие, битые раковины, волны катились к моим ногам, а потом, оставляя на песке мыльно-пузырящуюся пену, неохотно откатывались в океан, чтобы снова с яростью ринуться на пляж.
Оглянулся – синяя юбчонка мелькнула за ребрами шпангоутов разбитой шхуны. Ах ты, маленький шпион, что ты выслеживаешь меня? Что хочешь узнать обо мне? Я вздохнул.
Как-то скверно сложилась жизнь – уже под тридцать, а все еще один. Нет, не то чтобы я сторонился женщин, но судьба сводила меня с такими, которые не очень-то спешили выходить замуж. Хотя что сваливать на женщин? На берегу-то месяц-два, можно ли за этот коротенький огрызок времени познакомиться с серьезной девчонкой, узнать ее, полюбить?..
Я снова оглянулся: Рика неторопливо шла по моим следам, что-то искала. Или делала вид, что ей надо что-то найти на берегу.
Ветер становился все сильнее, он просто продувал меня насквозь, и я решил свернуть, уйти за дюны, спрятаться от ветра. К тому же интересно было посмотреть, а что предпримет девчонка? Вот и небольшая ложбина среди обрывистых песчаных гор. Подгоняемый ветром в спину, я полез по сыпучему песчаному откосу и вдруг услышал негромкий крик. Обернулся. Рика бежала, махала руками, будто пыталась меня остановить. Я засмеялся: «Ага, плутовка, значит, ты все же выслеживала меня?..» И полез в гору быстрее. «Эй, если хочешь, догоняй!..»
– А-аа-а! – донеслось с берега.
С высоты дюны открывался великолепный вид. Внизу и чуть правее лежало синее, все подернутое серебристой рябью озеро. Вправо и влево от него уходила зеленая, покрытая высокой, плавно колышущейся травой долина. Обрамляя ее, поднимались, где выше, где ниже, ярко-желтые песчаные дюны. Ветер дул со стороны океана, и над дюнами курились мутные песчаные смерчики. Зеленый, солнечный мир! Все тут – и океан, и озеро, и зеленая трава, и песчаные горы! Стайка уток взметнулась с озера и перелетела к другому его краю. Лошади! Метрах в двухстах от озера неторопливо передвигался, будто плыл в траве, табун лошадей. Хорошо были видны черные спины и желтые, будто овсяные, гривы и хвосты. Прерии… Но зачем островитянам столько лошадей?
– Погоди-ии!.. – послышался зов девочки.
– А догони, догони! – отозвался я и побежал вниз с дюны.
Жесткая, шершавая трава стеганула по коленям. Взметнулись в воздух бабочки и сердито жужжащие жучки. Какое удовольствие после пяти месяцев разлуки с сушей бежать по траве… В каждом рейсе я мечтаю: «Вернусь в порт и, не заезжая в свою пустую холостяцкую квартиренку, на такси – и в лес! В поле!..» Вот так мечтаю я, но, вернувшись в родной порт, беру такси и мчусь домой. А потом, еще не сбросив плащ, хватаю запыленную телефонную трубку и звоню друзьям, звоню знакомым женщинам.
– Остановись! Остано-овись!..
– Ну, догони! Догони-и!
– Кони! Ко-они!
Я оглянулся. Подхватив юбчонку, чтобы не мешала, мелькая угловатыми детскими коленками, Рика стремительно бежала следом за мной, прыгала через холмики и ямки, вот упала, вскочила и снова побежала. Что-то было в ее лице такое, что я замедлил бег. Остановился. При чем тут кони? О чем она?
– Кони!.. Теперь… скорее к озеру… в дюны не успеем! – Она задыхалась. Лицо ее горело красными пятнами, на щеке багровела царапина. Дернула меня за руку – Бежим! Потопчут!
И тут я почувствовал, как тяжко колыхнулась земля. Поглядел вправо: кони неслись в нашу сторону. Развевались гривы и хвосты, кони стлались над землей, ног их видно не было, и они будто стремительно плыли в зеленых волнах травы. Чуть не плача, Рика что было силы рванула меня за руку и побежала к озеру. Я бросился следом. Гул многих копыт накатывался. Мне казалось, что на своем затылке я уже чувствую жаркое дыхание взбесившихся коней. Под ногами запружинило. Вот и вода. Рика с разбегу прыгнула в воду, нырнула и поплыла от берега. Я нырнул, проплыл под водой с десяток метров, вынырнул. Рядом крутилась девочка. Откидывая волосы на спину, она захохотала, а потом крикнула.
– Ну что? Ну что?.. Будешь один уходить?
– А чего они? Чего?
– А дикие они кони! И долина их… к-ха… их территория!
Кони плотным косяком стояли на берегу. Я видел их пылающие глаза, вздрагивающие ноздри. По шерстистым бокам и шеям коней пробегали нервные судороги. Ух вы!
– А не поплывут за нами?
– Не-ет… Ой, я замерзла. Сейчас я их уведу. А ты плыви во-он в ту бухточку. Жди там…
– А как же они? Не тронут тебя?
– Меня? Ха-ха! Они не трогают ни меня, ни толстяка Джо.
– А что же ты? В воду?
– Д-да тебя ув-водила. Ну, плыви!
Девочка направилась к берегу, нащупала ногами дно и пошла к берегу. Она что-то покрикивала ласковое, успокоительное, и лошади, подняв головы и поставив торчком уши, прислушивались к детскому голосу, фыркали, но в этом фырканье слышалось дружелюбие, а не злость. История! Хорош бы я был под конскими копытами… Ага, вот и дно. Нащупав ногами твердое песчаное дно, я ринулся вдоль берега к указанной бухточке, а Рика выскочила из воды и подошла к одной из лошадей, похлопала ее по боку. Потом уцепилась за косматую гриву, что-то крикнула, подпрыгнула и вскарабкалась на лошадь. Поскакала! И все остальные лошади, а было их тут с полсотни, с мягким и тугим громом копыт унеслись следом.
