Текст книги "Роско планета Анджела"

Автор книги: Николай Полунин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 29 страниц)

2

Легенда для Анджелки

Дневные дела закончены. Чапы убраны, подоены, с них сняты наползшие за день паразиты. В загон к чапам и ульми наносили на ночь сухих блинов мха, напоили из кожаных ведер согретой на печи водой. Ведра, вновь набитые снегом, выстроились на лавке вдоль разогретой стенки. Сегодня мать не жалела топлива, к утру весь снег превратится в воду, может быть, даже теплую. В доме почти жарко.

Отец еще не вернулся из Управного дома, а старший брат вместе с друзьями-охотниками третью ночь пропадает в степи. Он прихватил тушку павшего детеныша чапы и надеется подманить чапана. Он хочет брать себе первую жену, и ему нужна шкура для сватовства. Мать беспокоится, что его все нет, покрикивает и раздает подзатыльники чаще обычного.

И светильники сегодня горят все, а ужин был сытный. Эта зима принесла достаток в дом – приплод был обильным и сохранился почти весь. Младшая жена отца родила здорового младенчика. Его пока не показывают никому: боятся сглаза.

Анджелка убрала вымытую посуду.

– Я пойду к бабушке, мама? Сегодня рассказный вечер, все уже там.

Обычно суровое, лицо старшей жены отца смягчилось, когда она поглядела на девочку. Анджелка, хоть и не родная дочь, была ее любимицей. Женщине нравилось, когда та называла ее мамой. Она провела грубой ладонью по мягким, пушистым волосам Анджелки. Они окружали голову золотистым ореолом в свете светильни.

– И в кого ты такая солнечная, Анджелка?

Волосы Анджелки были невиданного для Города ярко-рыжего цвета.

– Может быть, в маму?

– Нет, я помню Этиль. Она, как и твой отец, была черной-черной. Будто сажа.

– Мама, ты все время называешь меня солнечной – отчего?

– Уж очень ты яркая. Ах, Анджи, я бы так хотела иметь дочку, но у нас с Картом получились одни мальчишки.

– Может быть, еще…

– Нет, Анджи, у женщины срок короткий, и мой уже прошел. Теперь черед Дэны (так звали младшую жену), хоть и она вот тоже, кажется, собралась выпекать одного охотника за другим. А я – все.

Анджелка украдкой оглядела мать. Больше тридцати ей было, тридцать длинных трудных лет здесь. Как обычно, мать в доме оставалась в одной недлинной юбке из старого материала, который она называла «холст». Он был совсем простой, без вышивок и аппликаций. Груди матери, выкормившие семерых братьев Анджелки и еще троих соседских детей, когда у охотника Тирса погибла жена, а тройню – редкий случай – кормить было поблизости некому, плоские и пустые, висели ниже локтей. Красные распухшие пальцы, и на левой руке двух не хватает. Шрам, белый, давний, поперек запястья, – всего один, как у большинства женщин, выходящих замуж только один раз. У мужчин обычно по два. (У отца Анджелки – три.).

Глядя на раздувшиеся ноги матери в переплетении вен, на морщины и мешки под глазами, пегие от седины волосы, собранные в неаккуратный пучок, Анджелка подумала, что все женщины в Городе становятся такими очень быстро и мать еще долго продержалась. Анджелке стало страшно, ведь ее ожидает то же самое.

– Ты очень красивая, мама, – сказала она, прижимаясь к голому плечу матери. Под дряблой кожей все еще угадывалась твердая круглая мышца.

– Да, я была ничего. Когда-то много парней приносили мне шкуры чапанов. А я добыла свою и принесла Карту. И он женился на мне, хотя всего год, как у него была Этиль, и ты даже еще не родилась. Этиль, вот странно, совсем не ревновала ко мне. Может, по тому что Свану шел третий год, мы родили его с Картом без брака. С твоей матерью мы замечательно уживались, Анджи, и не ссорились ни разу. Не то что с этой дурочкой Дэной.

– Ты ее не любишь?

– Ее слишком любит твой отец. Ну да в его возрасте это бывает частенько. А Дэна просто еще молоденькая. Хочешь посмотреть маленького?

– Да, мама, конечно, но…

– Тебе не терпится к бабушке. Ты боишься пропустить что-нибудь в рассказный вечер. Ах, Анджи, что из тебя получится, какая жена? Тебе ведь пора уже думать об этом.

– Мне?

– Конечно. Тебе скоро восемь лет, самый возраст.

Подожди, Пикор со Второй Подгорной первым принесет тебе шкуру. Недаром он болтается то на нашей улице, то возле Управного дома, когда ты ходишь к отцу.

– Не может быть. Я и… Мне никто никогда не принесет шкуру. Кому я нужна? Я не могу охотиться и не сумею защищать дом, если…

– Глупая девочка. Это всегда может взять на себя один мужчина. Или возьмет еще жену. Таких красивых, как ты, больше нет в Городе, и могу тебя уверить, нет и в Скайле, и в Меринде. И я не слышала, чтобы такие солнечные рождались где-нибудь на фермах. А я знаю много, Анджи. Парни будут драться за тебя, помяни мое слово. Тебе нужно только не спешить, а на губошлепов и оболтусов не обращай внимания.

Словно для того, чтобы подтвердить слова матери, на кухню забежал Эгнус, белобрысый толстячок, обладатель самого скверного характера из всех братьев Анджелки. Он был предмладшим братом.

– Гуляй-нога, хромай-нога, не выйдешь замуж ни фига! – пробурчал он вроде бы себе под нос, проносясь мимо стола, откуда ухватил кусок зеленого хлеба.

Хлеб тоже выпекался из муки растертых сухих перекати-мхов, богатых белком и клейковиной.

Подобные штучки и просто так у матери не пpoходили, а тут она, поймав Эгнуса за хохол на макушке, отходила сынка по круглым бокам и заду подвернувшейся скалкой.

– Ой-ей-йе! Ну, ма!..

Но даже в визге Эгнуса звучало торжество. Анджелка знала причину: Эгнус на нее поспорил. На то, что пробежит и скажет дразнилку при матери. А хлеб – это уж небось его собственная инициатива. От жадности.

Анджелка глубоко вздохнула, силясь не выпускать слезы. Эту ее повышенную чувствительность давно разгадали братья и разнесли по ближним улицам. Поэтому на Анджелку спорили частенько. А еще – чаще просто развлекались таким образом, доводя. Дети Города-под-Горой были детьми суровой жизни, и слезы у них не приветствовались. Тем более им было интересно, что вдруг среди них есть такая…

«Солнечная», – подумала Анджелка и, не удержавшись, всхлипнула.

– Ну-ка прекрати, – велела мать. Она тоже не приветствовала слез. Конечно…

– Мама, так почему я – солнечная? Ведь солнца никто никогда не видел. Откуда же все знают, что оно есть?

– Не видел? С чего ты взяла? Я видела солнце, и не один раз… Два раза, по-моему. Да и ты еще увидишь.

Ты, правда, похожа на него цветом. Вот однажды на время утихнет ветер, и как-нибудь… на рассвете, по весне…

– Я увижу и без того, чтобы утихал ветер! Мне обещали, – Анджелка сознавала, что говорит неправду, но ей так хотелось верить самой себе. Что так и есть.

Она даже верила почти.

– Что-что? Кто это тебе обещал?

– Роско. Он вернется и заберет меня с собой на небо.

– Замолчи, бесстыдница! – Мать не на шутку рассердилась. – Думать про колдуна этого забудь! Пусть скажет спасибо, что ушел жив-здоров, куда он там ушел.

– А я знаю. Я видела.

– Убирайся, девчонка! – Двойной шрам на щеке матери налился кровью. – Ступай к своей бабке слушать дурные россказни. Глядишь, наберешься от нее, и впрямь замуж возьмут. Какой-нибудь полоумный вроде тебя! Ступай, и чтоб я больше не слышала про твоего небесного дружка! Я с отцом еще поговорю, что они его там привечали…

В доме бабушки Ки-Ту пахло травами и жиром светилен. Пучки сухих веточек, которые Ки-Ту отыскивала на местах, где дикие чапы, разрывая наст, кормились одними им известными целебными побегами, были развешены под потолком и вдоль стен. У Ки-Ту тоже очень тепло, набившиеся ребятишки сидели почти голышом.

Анджелка стряхнула снег с платья. У двери он лежал горкой, а дальше таял, растекался лужей. От дома до бабушки было не очень далеко, Анджелка не взяла накидку. Среди отсвечивающих потных детских спин виднелось несколько взрослых. Молодые охотники, девушки, которым все никак не несли шкуру чапана, иногда подмастерья с Кузнечной улицы, – они также наведывались к Ки-Ту в рассказные вечера.

Опоздавшая Анджелка постаралась проскользнуть на свободное место у задней стены понезаметнее.

– …Может быть, боги спустились с неба в упряжке с шестью по шесть пар огненных зверей. Или они пришли из далеких пещер, выбрались, растревожив дымные горы. Разогрели их докрасна, так что камень потек, как вода. Боги стояли под ливнем жара, и белые доспехи их дымились! Они принесли с собой синий луч и привели страшных огнедышащих зверей с крыльями, чтобы те могли летать с быстротой, не уловимой глазу. Лучом они пробивали лед и камень, а их зверисражались и пожирали снег. Боги сжигали почву там, где она раньше плодоносила. Они сеяли в прах новые травы, а старые заставляли расти иначе. Они переворачивали поля и степи, и где раньше была желтая почва – стала черная, а где была черная – она пожелтела и умерла. Боги устраивали в лесах пожары, а на равнинах наводнения, заставляли ветры дуть вспять, сотрясали твердь и губили животных. Для людей это были злые боги…

Кое-кто из малышей ойкнул. Кто-то пропищал: «А что такое – леса, бабушка?» Бабушка Ки-Ту была очень доброй, но когда она принималась за свои страшные рассказы, у нее выходило очень убедительно и натурально. Анджелку всегда пробирало до самых костей, и она словно наяву видела невероятные и никогда не бывшие события, о которых говорилось.

Ее и сейчас пробил холодок, хотя эту историю она уже слышала.

Бабушка Ки-Ту говорила нараспев, узкие, как щелочки, глаза ее терялись в сети морщин, множество седых мелких косиц скрывало лицо. По обе стороны комнаты потрескивали, горели большие светильни.

– Люди мало знали богов. Люди почти не видели их, ибо боги редко принимали облик человека, а проносились подобно струям белого огня и ослепительным шарам горящего пара. Люди почти не помнили их, только слушали Старейших, которые говорили словами других Старейших – тех, что были до. Некоторые из людей даже пытались противостоять богам, но что они могли? И был день, когда богам надоело заниматься только обителью людей, они решили и человека перекроить по-своему. Они не хотели сделать его лучше. Они не хотели сделать его хуже. Не лучше – потому что лучшего, чем человек, существа даже боги выдумать не могли. Не хуже – потому что хуже существа не бывает. И настала очередь людей.

Анджелка стала слушать очень внимательно. Этого поворота сказки она еще не знала.

– Боги решили: для чего нам самим трудиться, если есть человек? Если он сможет делать за нас то, что до сих пор делали мы? Надо только научить его, ведь он этого достоин, ибо сколько ни странствовали мы, не нашлось никого более подходящего, чем он.

Боги задумали: если уж первый везде и всюду – человек, то он им и останется, и в него надо вложить то, что они хотят в нем видеть. И как знать, когда-нибудь и он сослужит им службу, и он защитит их. Боги тоже нуждаются в защите.

В углу кашлянули, светильня затрещала особенно громко. Вошел и остановился у двери еще кто-то. В словах бабушки было что-то завораживающее.

– Боги работали. Это было трудно – сделать из возомнившего о себе человека послушное и разумное орудие. Против богов были гордость и чванство человеческие. Но боги были хитры – злые боги. Они наслали на род людской беды и болезни, войны и голод и сделали так, что выстроенное и созданное людьми перестало служить им. И стали наблюдать, как люди справятся со свалившимися напастями. Боги действовали с дальней мыслью. Но и тогда не пришли к ним люди, и боги, решившие стать добрыми, но все те же хитрые боги, сами явились к людям и сказали: «Ваше солнце скоро погаснет. Вы погибнете. Вас зальет огонь, а пепел затем обратится в лед. Но мы можем помочь вам, мы сделаем так, что ваш дом, ваша обитель, мир, в котором вы живете, сохранится. Вы будете странствовать всюду, и всюду рассказывать, какие у вас хорошие боги». И люди согласились…

– Бабушка Ки-Ту, а почему мы не странствуем? – спросил тот же писклявый голосок. Тут же прозвучала затрещина нетерпеливому от кого-то из ребят постарше.

– Отправились люди в свое великое странствование. Многое они повидали, и многие повидали их, – продолжала Ки-Ту. – И повсюду, где побывали они, оставался след их богов. Немало новых мест появилось, где славили богов человеческих, забывая иных, собственных, бывших прежде. Хоть люди исправно выполняли возложенное на них, на всякий случай боги отправили с ними своих соглядатаев, чтобы те во время замечали нерадивых. И прекращалось тогда странствование людей. На веки вечные они приковывались к какому-нибудь острову на бесконечном пути, и не было им оттуда выхода. Но таких случаев было мало, и все они произошли в незапамятные времена… Бабушка Ки-Ту приоткрыла черные щелки глаз. История кончалась.

– И так и странствуют добрые люди и несут весть о своих богах. Когда-нибудь, возможно, они принесут эту весть и нам…

Все зашевелились. Послышались приглушенные голоса, возня.

К Ки-Ту вышла Доня, прямая внучка, что жила при бабушке постоянно. Голова Дони, по обыкновению, была повязана черным гладким платком до того плотно, что он казался наклеенным. Она подала чашу, и бабушка отпила душистого горячего настоя.

С замиранием сердца Анджелка решилась на то, чего никогда не делала ни на рассказных вечерах, ни вообще при большом скоплении народа – в основном сверстников, потому что при взрослых ей было как-то свободнее. Она спросила из своего заднего ряда:

– Бабушка, а как они странствуют? Ну, эти люди?

Если боги сохранили им их дом, значит, они странствуют прямо в нем?

– А-а, – глазки Ки-Ту раскрылись пошире, – Солнечная! Ты стала редко навещать свою бабушку. Да, Анджи, им позволено было отправиться прямо в собственном доме, как он есть, с утварью, стадом, запасами воды и пищи. У тех давних людей был хороший, богатый дом. И еще боги научили их многому, чего люди прежде не знали. И назывался их дом чудно и красиво – Земля…

При виде Анджелки, вставшей у стены, многие из повернувшихся к ней ребятишек начали корчить рожи, высовывать языки, преувеличенно раскачиваться, передразнивая ее неровную походку. Пополз ехидный шепот: «Солнечная-дворничная, никуда-не-годнич-ная… Гуляй-нога, хромай-нога… Чапа колченогая…».

– Бабушка, а может, они уже пришли к нам? Может быть, они придут совсем скоро? – Анджелка изо всех сил старалась не замечать рож и не слышать шепота.

– Не-ет, Анджи, навряд ли. Хотя кто знает, когда я слушала свою бабушку, я тоже верила и надеялась, что они вот-вот придут к нам. Но путь их долог, остановок множество, а Земля – только одна… А ну, замолчите, баловники! Сядь на место, а то ничего больше не стану рассказывать! – прикрикнула она на совершенно голого мальчишку, что прыгал, тряся стручком, и показывал, как у колченогой Анджелки вырастают еще и рога.

Анджелка выскочила на снег снаружи под писк, визг и улюлюканье. На ресницах вскипали слезы. За захлопнувшейся дверью послышалось: «Бабушка Ки-Ту, расскажи что-нибудь поинтереснее!» Это просил один из молодых охотников. «А что же тебе рассказать, сынок?» – «Ну, про то, как Великий Охотник Кариб сразился сразу с шестью чапанами и взял шесть шкур, и женился на шести красавицах!» – «Ну хорошо, будь по-твоему, сынок, слушай. Слушайте все. Жил да был знатный охотник, и равного ему не было…»

Анджелка вытерла горящее лицо снегом. Метель разыгралась к ночи, но домой идти не хотелось. Не обращая внимания на секущие порывы, по улицам еще ходили горожане, идя по своему делу или прогуливаясь просто так. Проехала повозка, запряженная парой чап, двое подростков прогнали небольшое стадо ульми. Анджелка поспешно отвернулась, чтобы не началу-дразнить.

Она решила, куда пойдет. Припадая на короткую ногу, заспешила в сторону особенно освещенной Первой Подгорной, упиравшейся в площадь, где находился Управный дом. Возможно, отец ее там.

И вдруг сквозь свист метели и холод ей почудился нестерпимо жаркий огонь. Впереди, по бокам, сзади. В посвист ветра вплелся незнакомый шипящий звук. Анджелка остановилась, тряхнула головой, и все пропало.

Но она как будто слышала. Прямо рядом с собой, сбоку или из-за спины.

Город-под-Горой

Только на отрогах, куда ее водил Роско, Анджелка впервые увидела звезды и узнала о том, что они такое. Она поверила Роско и все сразу поняла. Так получалось, что всякий раз он брал ее с собой под вечер. Его «шарик» прилетал к нему на малое время, и Роско о чем-то советовался с ним. Анджелку Роско внутрь не звал.

Над самим Городом почти никогда не бывало спокойного ясного неба. Серые лохматые тучи ползли с Горы, с самой вехней кромки, также открывавшейся редко, и закручивались вокруг Города снежными спиралями. С окраины увидишь, как они стелются над белой равниной, и в узком пространстве меж снегом и спустившимся к нему небом бегут-бегут вереницы перекати-мхов. Возле рогаток, закрывающих дорогу в Город, горят чаши неочищенного жира, ветер рвет оранжевое пламя и вбивает его в снег тут же, рядом. И только огненные сполохи играют на камне стен, которыми отгородились от степи крайние дворы.

А над Городом, жмущимся к отрогам, высится, простирается в обе стороны Гора, и невозможно охватить ее взглядом всю за раз.

Но Анджелка шла в противоположном от окраины направлении. Она вообще не любила крайние улицы, главным образом потому, что стояли там в основном дома охотников, тех, что постоянно ходили в степь, а их дети отличались особенной вредностью и даже жестокостью по отношению к ней, хромоножке. Там ценилась сила, равно что у мальчиков, что у девочек, и игры там были соответствующие. Даже не все братья Анджелки осмеливались захаживать в Охотничью окраину.

Зато у нее было много знакомых среди оружейников и кузнецов, и она, бывало, часами простаивала на пороге их кузен, наблюдая за жаркой и трудной работой. Ее отсюда не гнали. Металл был редкостью в Городе, его находили далеко у самой Горы и еще дальше очень немногие. Несколько семей, знавшие заветные места и тропы к ним, ревниво хранили свои секреты, а за добытый и перекованный металлл брали недешево. И, однако, у Анджелки уже было блестящее светлое ожерелье из металлических плоских бусин, и монисто в шесть рядов, и согнутая гладкая полоса, которую можно было надевать, как браслет.

Все это ей дарил, отчего-то смущаясь, совсем взрослый, по ее меркам, – уже почти пятнадцать лет – подручный в одной из кузен. Он был большой, и где не курчавилась на щеках борода, у него играл яркий румянец. Кузнец, хозяин кузни, ворчал, когда видел, но не препятствовал подаркам и позволял Анджелке перебирать сваленные в углу звонкие обрезки и куски. А подручный топтался рядом, молчал и тяжело вздыхал, как самец чапы в загоне.

Анджелка подумала, что в словах матери, когда та говорила о близком замужестве, есть резон. Анджелка прошла, не свернув на Кузнечную. В ночной мгле ярко светились окна дома Искусной Мины – в ее семье главным ремеслом было шитье по коже, Анджелка училась у нее вышивке бисером, жилами, а также крою. Матушка Искусная Мина тоже жила хорошо, ее дом в шесть окон всегда ярко освещался и тепло обогревался. Анджелка хоть сейчас могла постучаться, и ее усадили бы к столу, дали теплого молока и пирог. Правда, с дочерьми Мины у Анджелки дружба не получилась. Сами виноваты, только и знают, что хвастать своим умением. Еще бы, если к делу Искусница Мина их приучает, едва научатся ходить и иголку не ронять. Шьют, и верно, лучше всех в Городе, а сами страшней ульми – лбы узкие, волосы, как щетина, рты мокрые, груди черные, ноги жесткой шерстью заросли.

Анджелка показала язык окнам, за которыми, хоть и не видно, но знала, – склонясь над длинным столом, дочери Искусницы Мины работали свое рукоделие. Пошла дальше. На голове наросла корка снега, но Анджелка не стряхивала ее. Так лучше, не то еще сильнее вымокнешь потом.

Ей показалось, что позади мелькнула быстрая тень. Анджелка огляделась, но никого не заметила в окаймляющих улицу оградах. Стало не по себе. Ведь уже поздно. И народ весь куда-то подевался. Она пошла быстрее. А если отца в Управном доме уже нет? Не беда, она попросит кого-нибудь проводить ее. Дочери Большого Карта не откажут Солнечной.

Анджелка про себя усмехнулась. Когда она бывала одна, ей казалось, что она имеет сильный и твердый характер. Чувствовала себя намного умнее большинства взрослых, не говоря уж о сверстниках. Напоминала себе, что способна на кое-что такое, чего никому больше не дано. И это было правдой. Думала, что одно положение ее отца должно заставлять относиться к ней особо. Думала, что… много чего еще она думала, оставаясь наедине с собой.

К сожалению, все эти гордые соображения куда-то девались, стоило Анджелке столкнуться с грубостью и неприкрытыми издевками. Внутри сжималось, губы начинали мелко дрожать, навертывались непрошеные слезы, хотелось убежать и спрятаться. А сталкиваться приходилось. В самых разных видах. Неожиданно и исподтишка. Например…

Например, снежок, метко пущенный в лицо. Или даже два снежка.

Еще ничего не видя, ослепнув от удара, с залепленными глазами, Анджелка услыхала топот двух пар ног, торжествующий вопль. Ей показалось, что голос она узнает. Впрочем, это все равно.

Вопль перешел в отчаянный визг.

– Пусти! Пусти меня! Не смей меня трогать! А-а!

– И меня пусти! Я ничего не делал! Это он! Уй-юй!

Анджелка, всхлипывая, вычищала снег из-за ворота платья. Позади послышались звуки увесистых оплеух.

– Если еще раз возле Анджи я вас увижу! Это тебя тоже касается, Фрай!..

– Погоди, мы еще встретимся…

– Мы с ребятами с тобой еще поговорим…

И в два голоса, отбежав, видно, на порядочное расстояние:

– Анджа – сука одноногая!!! Выродок! Недоделка! Не-до-дел-ка!!!

Ветер сбивал пламя фонаря. Руки были мокрые, волосы были мокрые, мокро за пазухой, и мерзли пальцы ног. Она зря пошла к Управному дому. Или хотя бы следовало взять накидку.

На плечи легла шелковистая шерсть. Руки из-за спины заботливо запахнули на Анджелке шкуру с густым и теплым ворсом. Специфический запах, который ни с чем не спутаешь.

– Это был один из твоих милых братцев. Кажется, Сатти.

– Я поняла.

– А с ним Дылда Фрай с Охотничьей окраины. Я их немножко повозил рожами по стенке.

– С парнями с Охотничьей опасно связываться.

– Мне? Я никого не боюсь.

– Спасибо тебе, Пикор. Это что, шкура чапана?

Пикор со Второй Подгорной смутился. Он был высок и широкоплеч.

– Ну… Не в том смысле. Просто я… я тоже заходил к бабушке Ки-Ту послушать что-нибудь. Потом увидел, что ты пошла, ну и… Думал, ты домой, но потом увидел, что нет, и пошел следом. Мне ведь почти в эту же сторону.

– А шкуру чапана ты брал с собой просто так? Или ты зябнешь, Пикор? – Анджелка на миг ощутила, какую власть имеет над этим парнем. Впервые ощутила. Это было ново и непривычно, но тут же пропало.

– Я не зябну. Я могу шесть дней жить в степи в одной рубашке!

– Я тебе верю. Конечно, можешь, Пикор.

– Это не шкура, это просто накидка.

– Но ты добыл ее сам? – Анджелка не унималась, она ждала, что необычное ощущение вернется. – Для кого, Пикор?

Даже в неверном свете фонаря было видно, как юноша покраснел.

– Мы охотились вместе с отцом, и… А, думай, что хочешь! – Он повернулся, чтобы уходить.

– Погоди! Что, если я оставлю ее себе?.. Нет, не оставлю, Пикор. Но все равно спасибо. Я иду к отцу, в Управный дом. Он еще там, и мама беспокоится. И старший брат в степи. Вот он отправился за чапаном специально. Для Тунии, ты знаешь ее? Она откуда-то с вашей стороны.

Анджелка незаметно двинулась дальше к близкой уже Ярмарочной площади, и Пикор как привязанный пошел рядом.

Они миновали хлебную лавку Гацци, большой дом с башенкой, принадлежащий семейству Рафальдов, Анджелка все говорила. Пикор приноравливался к ее неровному шагу. Он даже покачиваться стал Анджелке в такт, причем совершенно незаметно для себя. Она-то это сразу отметила.

– Ну, вот, – сказала она перед входом в Управный дом, куда вели три высокие ступени. Сняла накидку («Вот как он пахнет вблизи, чапан! Мне будут дарить их еще много-много! Парни будут драться за меня! Они уже готовы, уже дерутся! Мама Сиэна, ты была права!»). Протянула Пикору. – Отец здесь, видишь свет. Спасибо, что проводил. И защитил.

– Я сделаю из них приваду для чапана! – горячо воскликнул парень.

– Мне нужно поговорить с отцом. Не знаю, сколько это продолжится. Домой мы, наверное, пойдем вместе, меня будет кому оберегать.

Пикор переступил на месте. Снег скрипнул. Ночью всегда падал мороз. Накидку Пикор мял в руках.

– А если он… он задержится? Ведь у Большого Карта много дел. С кем ты пойдешь?

– Попрошу кого-нибудь. Скригу или Миса, если они там.

Анджелка чувствовала, как горят щеки. Необыкновенное, опьяняющее ощущение. Если она прикажет, он будет стоять здесь до утра. Она? Хромоногая замарашка? Она! Солнечная!

– Ну, если хочешь, можешь подождать меня. Если хочешь.

– Я подожду. Подожду.

Она поднялась по ступеням, будто летела по воздуху, не касаясь припорошенного снегом камня. Ей казалось, что она совсем не хромает.

– Анджи!

Она повернулась.

– А что, если бы… если бы я добыл этого чапана сам? Один? Для тебя? Ты бы взяла?

Глядя с высоты третьей ступени на Пикора, Анджелка вдруг отчетливо представила совсем другую фигуру и другое место. Свистящая, завивающаяся пороша над ледником. Едва отличимая от черноты неба округлая масса, наполовину утонувшая в таящем под ней льду. Масса излучает тепло и вдруг вспыхивает призывно и часто, и на ее фоне вырисовывается завернутая, как любой охотник, в меха тень. Широкая, мощная и невероятно далекая, хоть находится ближе, чем на расстоянии крика.

«…Нет, нет, ты не вернешься, Роско, я знаю!»

«До свиданья, Анджелка…»

– Оденься, Пикор. Возможно, ждать тебе придется долго.