Текст книги "Роско планета Анджела"

Автор книги: Николай Полунин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 29 страниц)

Николай Полунин
Роско: планета Анджела

Пролог

– Прощай, Роско.

– До свиданья, Анджелка.

– Тебе обязательно улетать на свое небо?

– Я улетаю на ваше небо.

– Тебе не понравилось у нас? Не понравился наш дом, моя семья, мой отец, мои братья? Не понравился наш Город-под-Горой?

– Мне очень понравился ваш Город-под-Горой.

Понравился твой дом, твоя семья и все другие люди, кого я встречал.

– Тогда тебе не понравилась я. Конечно, ведь у меня… И я маленькая. Но я вырасту, мой возраст – скоро.

– Ты самая хорошая, умная и красивая девочка вашего Города, Анджи. Я верю, все у тебя поправится и те, кто тебя дразнит, будут счастливы дружить с тобой.

Так будет, Анджелка. А мне необходимо вновь быть там, в вашем небе. Там ждут моих известий.

– А ты не можешь передать им просто с твоим… «шариком»?

– Не могу, Анджелка. Этого «кораблик» не умеет.

Наверное, его делали те, кому этого умения «кораблика» уже не требовалось.

– Я не понимаю…

– Не понимаю сам, но это так. Все-таки ты зря поднималась сюда со мной, Анджелка. Обратно идти долго. И холодно. И ночь…

– Это тебе у нас холодно, Роско. А ночь… ничего, я доберусь.

– Я полечу вон туда, на большую яркую звезду, которая бежит.

– Это очень далеко.

– Это совсем недалеко. Я буду там быстро.

– Роско, может быть, ты поцелуешь меня на про щанье? Я все-таки уже не очень маленькая.

– Я поцелую тебя… когда вернусь. Сюда придут многие.

– Нет, нет, ты не вернешься, Роско, я знаю!

– До свиданья, Анджелка. Пора. Смотри, «кораблик» зовет.

– Чем там так хорошо, Роско, куда ты уходишь?

– Я там родился, там мой дом.

– Как зовется твоя звезда?

– Земля. «Кораблик» зовет, Анджи…

– Погоди, Роско, я знаю, знаю, я слышала! Скажи, какой он, твой дом?

– Какой… Рай.

ЛЮДИ И ЛЮДИ

1

К Земле

День Земли угасал. Равнина, уходящая из-под ног Роско, справа и слева постепенно загибалась вверх и смыкалась там в обращенной к нему вышине, за тихо меркнущей линией солнца.

Холмы и реки, рощи и озера и лежащее впереди, в десятке дневных переходов, Срединное море с островами; забытые дороги и Старые Города, еще не полностью поглощенные лесами и сгинувшие в песках; крохотные искры – жилища людей, стоящие строго обособленно друг от друга, и скопления их – места, где люди встречаются и проводят время сообща, – все это располагалось на внутренней поверхности исполинского тоннеля, протянувшегося от Роско к Северному краю Земли, где всю ее опоясывает Хребет Инка и острия снежных пиков смотрят друг на друга сквозь солнце с противоположных сторон.

Море, равноудаленное от Северного и Южного краев, также почти смыкалось в невероятном круге. И солнце – разгорающаяся утром, ослепительная днем и потухающая к ночи продольная ось Земли – проходило по всей ее теряющейся в дымке протяженности.

Не видел и не увидит человеческий глаз замкнутого пространства – если это определение подходит для распахнувшейся необъятности – большего, чем то, что простирается сейчас перед Роско.

Однако Роско не испытывал ни малейшего трепета и благоговения. Такой и должна быть его Земля. Такой она была всегда: светлой, грандиозной и замкнутой.

Вдыхая по-особенному хрустальный, как это бывает на Земле вечерами, мягкий воздух, Роско развалился прямо в изумрудной траве, распустил застежки-ремешки у безрукавки сыромятной кожи. Кучу сброшенной меховой одежды он просто отпихнул пока подальше.

По воде близкой Большой реки поплыли оранжевые вечерние блики. Птицы в роще рядом допевали последние предночные песни. Река мерно несла свои поды, спускалась по вогнутой вдалеке поверхности Земли справа от Роско и поднималась слева.

От Южных скал, под которыми лежал Роско, гораздо более дальнюю даль Северного края было уже не различить. Лишь ясными днями и очень зоркому глазу видно, как с Хребта Инка стекают, рождаясь, облака. Запирающие этот край Земли Южные скалы вздымаются, гладкие, до самой, верно, линии солнца и всегда чистые. Северный край вечно затянут белесой мглой. За исключением курортных склонов, разумеется.

Роско нечего делать глубоко на Севере, но захаживал он и туда. Столько раз и так далеко, сколько и как ему требовалось.

…Роско протянул руку, нащупал за изголовьем пульт сервиса, и захватывающий вид исчез. Осталось широкое ложе под имитирующим муравчатую травку покрывалом. Изнутри нежно-палевый купол «кораблика» казался не таким и тесным.

Взгляд Роско остановился на длинных и узких – на одного – почти зеркальных дверях в перегородке, разделяющей «кораблик» на две неравные половины. Двери, плотно сдвинутые сейчас, доходили до самого верха купола. Зеркало было ребристым и лишь ярко блестело, ничего толком не отражая. Сброшенный ком провонявших потом мехов и кож валялся у противоположной стены, у люка, каким Роско пользовался на Земле.

Воссоздаваемая «корабликом» картина приводилась к настоящему моменту стандарт-земного времени, и Роско видел происходящее на Земле в данный конкретный миг.

«Блудный сын вновь и вновь возвращается домой, – думал Роско. – Блудный ли? Нет – сын-герой, сын-первопроходец, открыватель новых земель и племен. Вот только чуть-чуть обиженный судьбою, но от этого его еще больше любят и ценят».

Что бы там ни было, а эта выдумка затерянных в прошлом создателей с земными пейзажами прямо в «кораблике» в самые первые несколько стандарт-минут встречи постепенно сделалась Роско совершенно необходимой. После планет-месяцев, планет-дней мгновенно переноситься из очередного жаркого, промокшего, сухого, холодного, враждебного, доброжелательного, но всегда чужого мира в свой, родной и близкий, означало, что, несмотря на все пройденное, Земля помнит и ждет.

Роско с упрямством, которое позволял себе только в «кораблике», мысленно пожелал, чтобы стало немного потеплее. Разумеется, из этого ничего не получилось, и пришлось вновь обращаться к сервису. Поиграв его кружками, треугольниками и овалами, Роско установил желаемый режим.

Свет сменил оттенок, запахло разогретым лугом, на фоне звенящей птичьей трели потекла едва уловимая мелодия.

Сервис был устроен в расчете именно на Роско, который сам встраивать вокруг себя микросреду не мог. Невольно вспомнилась укутанная в меха фигурка за порывами метели на краю узкого ледника. Каково Анджелке было карабкаться следом за ним по заледеневшим скалам и каково будет спускаться от проплешины, оставленной теплым «корабликом». Этот их мир, полный льда и снега, как они сумели выжить там…

«Она доберется, ничего. Город-под-Горой. Это ваша Гора… Знали бы вы…»

Роско включил на внешней стене «кораблика» экран. Огромная тень закрывала привычно незнакомый рисунок созвездий. Земля надвигалась и меняла очертания, оставалась угольно-черным провалом на фоне звезд. Роско никогда не обращал внимания на звезды. В крайнем случае, его могло ненадолго заинтересовать местное светило, одно или два, или сколько их там будет. Но и то постольку поскольку. Экран, кстати, тоже был сделан специально для Роско.

Земля надвигалась и меняла очертания. Прямоугольник тьмы рос, стал сперва овалом, затем начал превращаться в круг. «Кораблик» подходил к Земле с торца, единственно безопасным способом.

Только абсолютная чернота земной брони не позволяла догадаться, как стремительно вращается вдоль оси невозможных размеров цилиндр. Но именно благодаря этому вращению – за четыре с малым стандарт-минуты один оборот – реки Земли текли, дождь падал из облаков на почву, растения тянулись к солнечной нити в центре, а люди и звери могли ощущать под собой твердь. Коснись же кто-то Земли снаружи иначе, как с полюса – например, Южного, куда и заходил без всякого вмешательства со стороны Роско умный «кораблик», – его постигнет участь сидящего на плоской бешено крутящейся карусели без ограждения. Напавшего или просто неосторожного отшвырнет прочь с ускорением большим, чем ускорение свободного падения внутри Земли.

Экран почернел. Звезд не осталось. Все они были теперь за спиной. «Кораблик» выбирал точный центр круга, равного по диаметру дневному переходу Роско. Впрочем, попыток выяснить это Роско не предпринял бы, даже имей он такую возможность.

Сейчас заботливое чрево Земли разверзнется, и впустит в себя «кораблик», и захлопнется за ним, отделяя от враждебности космоса драгоценного Роско. Роско, который принес землянам известия еще об одном мире, еще одной населенной разумной планете, которой достиг свет Земли. Принес правильно и без искажений. И без собственных пристрастий. Роско выполнил свою обязанность перед Землей, и она ждет его. Точно та, которую он видел только что, но уже настоящая. Словом, все, как обычно.

Однако теперь было иное. На этой заснеженной планете Роско столкнулся с таким, чего никогда прежде не бывало. Просто осмыслить такое невозможно, и самому Роско потребовалось перешагнуть буквально через свои представления и прежний опыт.

Ему помогла выучка и, конечно же, то, что он видел уже очень многое в своей такой отличающейся от судьбы любого землянина жизни. А еще – вера в непогрешимость Земли и ее силу. Ведь Роско и сам был плоть от плоти ее. Правда, на взгляд обыкновенного человека, каждого из населяющих Землю более чем тридцати, тысяч, – с рядом весьма существенных недостатков.

Если не сказать – уродств.

«Лабиринт»

Коридор сменялся коридором, шахта шахтой, уровень уровнем. Материал стен был все тою же бронею Земли, ее внешней оболочкой, сквозь толщу которой Роско следовало пройти самостоятельно от порта с доставившим его «корабликом» до светлых рощ и озер Юга – глухой, запирающей с торца крышки Земли. Пробираясь по «лабиринту», Роско опять невольно сравнил его с проточенным жучками старым деревом.

Роско очень долго учился ходить по «лабиринту». Мерцающие гладкие стены были абсолютно ровными; коридоры, спуски, подъемы и колодцы-шахты – неотличимыми друг от друга. С самого первого своего шага здесь Роско ощущал при себе нечто, условно названное им «проводничком», либо одобрявшее выбор, либо недовольное избранным Роско направлением. Вверх-вниз, вправо-влево, холодно-горячо… Затем он начал запоминать очередность, и вдруг – непонятно откуда к нему пришло понимание основных принципов устройства «лабиринта» в той его части, которую он проходил. Роско выяснил для себя самый короткий путь и стал придерживаться только его. Затем «проводничок» пропал.

Роско шел очень быстро, задерживаться в «лабиринте» не стоило. По многим основаниям. Потому хотя бы, что путь здесь занимает восемь-девять стандарт-часов, а Роско хотелось поскорее встретиться с Землей.

Налево, направо. Вверх. Прямо. Вперед и вверх… Имелись и другие, более веские причины, отчего ему всякий раз бывало не по себе в «лабиринте».

Рядом раздался легкий шелест. Роско запнулся. Сердце упало, но он сейчас же продолжил идти.

– С прибытием, мой Роско.

Роско шел.

– Ты не рад, что я тебя встречаю? Для тебя это совсем не неожиданность? – Выйдя прямо из мерцающей стены, Нока заступила ему дорогу. Роско шел.

– Я могла бы этого и не делать. Думаешь, было просто? Тебя так долго не было, Роско, мы все успели соскучиться. Роско, эй, я думала, тебе будет приятно.

Роско нырнул в ответвление в крутой шахте, выводящей сразу через два уровня. Ровный свет стен позволял отлично видеть дорогу. Отсюда он мог бы идти уже с закрытыми глазами. К концу «лабиринта» однообразие начинало вызывать глухую злобу, сказывалось напряжение нервов при каждом шаге здесь.

– Как тут интересно, Роско! Почему ты раньше меня сюда не приводил? Настоящие дороги, пещеры…

– Коридоры, – буркнул Роско. – А это называется «колодец». Берись за выступы, поднимайся.

– Долго подниматься?

– Не дальше Земли, могу обещать.

– Ты пробыл там, на планете…

– Очень долго, сама же сказала. Три месяца… три месяца по планет-времени, – поправился он, думая, что для Ноки это пустой звук.

– Вот удивительно, а у нас прошло почти полгода.

– Там дни длиннее.

– Как это?

– Слушай, ты не запыхалась одновременно лезть и разговаривать?

– Ничего, мой Роско, я сильная. И я могу подниматься вот прямо рядом с тобой, место же есть. Под винься только чуточку. Как это – дни длиннее?

– Еще узнаешь.

«Да она-то не узнает, ей Земли не покидать».

– Что там есть еще, Роско?

– Много холода.

– Какая там пища? Что там едят? Там растут деревья пай?

– Отвратительная. Там едят мясо убитых животных. Деревьев пай там нет.

– Какой ужас! Бедненький Роско. Я приготовила тебе целую корзину пай! Отдала ее Папаше Скину.

– Спасибо.

– Славненький Роско…

Они ступили в следующий коридор, и Роско устремился вперед – быстрый, во вновь напяленных шкурах, на голову ниже своей стройной загорелой спутницы. На Ноке были легкие шорты и короткая накидка-распашонка с глубоким вырезом.

– Как все же утомительно идти этими… коридорами, лазать по колодцам! Тебе это приходится делать каждый раз? О, извини, Роско…

– Ты же сильная. Как ты сюда попала? Откуда узнала, что я должен прибыть и где меня ждать?

– Какой ты, Роско! А узнать было проще простого.

Я только навестила Наставника Скина – и все. Ты ведь к нему?

– Да, я иду к Наставнику Скину, и тебе вовсе не нужно быть со мной сейчас.

– Ты будешь говорить им всем словами? Прости, прости.

– Я по-другому не умею.

– Ты злишься?

– Начинаю.

– Роско, ну почему ты всегда такой мрачный? Какая у тебя интересная одежда! – Нока решила, что тонко переводит тему. – Там, на планете, все одеваются так?

– Некоторые еще более так.

– Что? Я не…

– Вот видишь, не все можно сказать словами. Нам сюда.

– Роско, не злись. Я не люблю, когда ты злишься.

А знаешь, Краас построил себе новый дом. Он откололся от открытой семьи и заключил стандарт-годовой брак. Дом, говорит, выстроил для новой жены. У него пятая по счету. Я ее видела – настоящая красавица, ты обязательно влюбишься. Я сама в нее была чуточку влюблена. Хотя мне до нее далеко.

Роско бросил короткий взгляд на щебечущую Ноку. У нее были черные свободные волосы и черные, как агаты с горного озера Кан, продолговатые глаза. Прямой нос и сочные полные губы, открывающие белоснежную улыбку.

– Краас – длинное имя, из Переселенцев. Да я и так помню. Зачем Переселенцу новый дом и новая жена? Накануне…

– О, ну это же было почти сразу, как ты отправился, Роско. А Краас сказал, что хочет оставшееся время на Земле провести с любимой женой и оставить после себя наследника.

– И как, получилось?

– Еще нет. Похоже, она – ее зовут Ива – не особенно горит желанием. А так у нее останется грандиозный дом. – Нока хихикнула.

– Где это?

– На синем побережье. Искристый пляж, помнишь, мы бывали там?

Да-да, кажется, он что-то припоминает. Полеты на досках в длинном прибое. Ровный пассат шевелит твердые постукивающие листья пальм. Над Срединным морем царит климат тропиков. А еще можно отправиться к известному Серпантину на ближайших отрогах Хребта Инка, вот только он сомневается, что после проведенных планет-месяцев под секущим лицо ледяным ветром и в липком поту под шкурами ему скоро захочется видеть снег…

А ведь что-то там было еще. Что рождается в человеке, когда сидишь в относительном тепле и безопасности, а снаружи воет ветер.

Чувство родного очага…

– Я помню, – сказал Роско. – Там хорошо. Рядом, по-моему, роща этих самых древних деревьев… эвкалипты. Угу. – Теперь он окончательно вспомнил. – Как это Краасу разрешили там ставить дом?

– Да уж, видно, разрешили. Краас будет старшиной Переселенцев на этой планете. Ты уже назвал ее как-нибудь?

– Это придумают после.

– А планетники? Как они выглядят? Сильно отличаются от нас? Хотя это, конечно, не имеет значения.

– Почти совсем нет, – сказал Роско чистую правду. – Совсем, можно сказать, не отличаются.

– Ну, тогда Переселенцам будет легко, – сказала Нока с важным видом. Роско, поворачивая вслед за изгибом коридора, оглянулся на нее.

– Ты думаешь, будет легко? Думаешь, никакого значения не имеет?

– Разве бывало иначе? – Продолговатые, из горного озера Кан, агаты безмятежно распахнулись.

Роско не ответил не потому, что ему нечего было сказать. Он просто не успел.

Впереди коридор в невесть какой раз ответвлял боковые ходы. Они были значительно уже, правый вроде бы заканчивался близким тупиком. Свет из тупикового рукава вдруг резко усилился, одновременно становясь из теплого желтого ярко-зеленым, как молодая зелень.

«Собственно, почему – в невесть какой раз? В сорок четвертый на одиннадцатом уровне, если считать от порта с «корабликом» и если я не перепутал нигде повороты».

Роско думал так, а сам уже прижимал Ноку позади себя, распластавшись по правой стене. Быстро оглянулся. Коридор обратно шел, чуть спускаясь, длинный, прямой, бежать не было смысла.

Бежать в любом случае нет смысла. Остается надеяться, что пронесет, как с Роско уже бывало. Свечение, усилилось до ярко-голубого.

Роско постарался, чтобы от него исходили уверенность и сила, которые Нока обязательно воспримет. «Разговаривать словами» в этот момент не стоило.

– Ро…

Он надавил ей на плечо. «Все хорошо, – повторил мысленно, – все в порядке. Ничего не бойся. Это сейчас пройдет».

Девушка послушно замерла. Нужно было только не двигаться и ждать.

«В «лабиринте» наверняка полным-полно загадок, – размышлял Роско, чтобы отвлечься, – я не вижу и малой части. И не хочу. Недаром отыскал и теперь хожу только этим путем покороче. С меня хватает моих высадок, всего, что я имею там. А потом еще и здесь. «Лабиринт» вообще не нормален. От центральной оси, куда меня доставляет «кораблик» и где вообще не должно быть никакого веса, я должен, спускаясь – именно спускаясь, по внутренним ощущениям, – набирать его. А я иду, как просто по твердой дороге. Кто, интересно, кроме меня, понимает это на Земле? Наставники? Вряд ли. Не разобраться мне, видно, никогда».

Сияние сделалось нестерпимо белым. Прибавился гул – ощущение, как будто ты внутри гигантского колокола. Роско испытывал похожее однажды. Плато Кан знаменито не только озером посредине, но и древним огромным колоколом меж трех каменных столбов.

«И сейчас будет запах… вот он. Свежо и резко. И быстро пойдет на убыль… уже пошло. Ну, все».

– Ну, все, можно идти. Пошли, пошли, хватит дрожать.

Нока судорожно вздохнула, приложила руку к груди.

– Что это было?

– Понятия не имею. Было – и прошло, и хорошо, что прошло.

– Это… как будто из стены в стену лился поток пламени. Совсем белого и странно холодного. Он не обжигает, ты почувствовал?

– Ничего я не почувствовал, – Роско снова начи нал испытывать досаду. – Просто в «лабиринте»… бывает.

– Такое?

– И такое тоже. Ну, ты идешь, или остаешься, или еще чего? Лучше – еще чего. Как ты все-таки меня вычислила?

– И ты не знаешь, что это такое… – Нока рассматривала Роско с новым интересом. – Тебе, по твоим же собственным мыслям, «не разобраться никогда». А на счет Папаши Скина – все так, как я говорю.

Роско, окончательно помрачнев, двинулся вперед. Он так и не привык относиться спокойно, когда ему тыкали в нос его собственной неполноценностью перед другими. Для всех он был открытой книгой, которую может читать каждый, сам для нее, книги, оставаясь недоступным. Какое его дело, что между собой-то люди так общаться привыкли, но ведь то на равных! Но такова уж судьба Роско.

Проходя поперечный тоннель, где только что лился молочный огонь, Роско невольно задержал шаг, вытянул шею, заглянув по обе стороны в глубину. Такие же коридоры, только меньшего сечения, вот и все.

– Никакая ты не открытая книга, дорогонький мой Роско. Просто я испугалась. Терпеть не могу, когда пахнет – бр-р! – как в грозу. Ну, с запахом-то мы сейчас…

Роско втянул ноздрями моментально возникший вокруг них букет цветущей лалы, цветущего веретенника и цветущих мелких роз – Нока окружила их своей любимой гаммой.

– Представляешь, как взовьются наши, узнай они, что мы с тобой увидели?

– Ты делиться с ними собираешься? На прогулку сюда приводить? Или так покажешь – в мыслях?

– Нет, сюда нельзя. Папаша Скин разрешил одной мне, и то под большим секретом.

– Ты умеешь хранить секреты дольше одного стандарт-дня, что я – часа? Вообще секреты возможны между вами, нормальными людьми?

– Отыгрываешься, да, мстительненький Роско?

Еще как возможны, душевненький мой. Вот так, как ты сейчас изо всех сил стараешься кое о чем не думать.

Про то, что было. А ведь что-то у тебя есть…

Он остановился перед шахтой, пронизывающей уровни вплоть до последнего, выводящего уже на поверхность.

– Ничего у меня нет. Нока, тебе не пора?

– Куда?

– Ну… куда-нибудь. Не знаю, как ты сумела уговорить Наставника Скина, но, чтобы остальные видели, что ты встречала меня раньше их, не стоит.

– Пфуй! – Длинная тонкая кисть с безупречными пальцами описала презрительный полукруг. – Очень-то я их спрашивала. И ведь они все равно узнают от тебя же, простодушненький Роско. Не для того ли ты и идешь? А мне бы только поточнее про Переселение, когда оно? Сам понимаешь, знать первой после Роско… Краасу, хоть он и старшина, утереть нос.

Роско сдержался.

– Краас, может быть, когда-нибудь и сам узнает.

– Может быть? Когда-нибудь?

Роско очень глубоко внутри проклял свой язык. Но это – очень глубоко.

– Откуда мне знать о начале Переселения, – сказал он беспечно, – Роско этого знать не полагается. – И повторил: – Нока, тебе пора.

– Хм. Ну так и быть. Ты придешь взглянуть на новый дом Крааса?

– Если меня пригласят.

– Я тебя приглашаю. Сиинты, Тосы, Вике, Каабы, Флайк – вся наша обычная компания. Мы будем рады тебе.

– Мне придется говорить словами, – не мог не съехидничать он.

– Ничего, мы потерпим, – отпарировала она.

– Переселенцев ведь и так известят. Есть Настав ники. Будет обычный праздник…

– Мы хотим знать из первых рук.

– Все хотят этого от Роско.

– И потом, Краас желает предъявить тебя Иве. Он, по-моему, ее и покорил своим якобы тесным знаком ством с тобой, едва не дружбой.

– Едва. Никогда мы с ним не дружили.

– Во всяком случае, не к каждому придет Роско.

– Велика радость. То есть я хочу сказать – напоследок, что ли?

– Тебе трудно? Хоть бы и напоследок. А Ива остается одна…

– Перестань.

Нока наклонилась к его щеке.

– Все-таки гадко воняют на твоей холодной планете, славненький Роско. Почти так же гадко, как одеваются. Еще хуже. Уже чтобы только их отмыть и приодеть, Переселение необходимо…

…В доме, приютившем его, как и во всех жилищах тут, было не намного теплее, чем снаружи, только что метель не мела. А ходили здесь почти без одежды, одна Анджелка надевала длинные, до пят, платья с невероятно красивой вышивкой чем-то мелким и блестящим, переливающимся, Роско узнал, что это крохотные раковины моллюсков-паразитов, приживающихся на домашней скотине. Они могли приживаться и на людях. Длинными платьями Анджелка скрывала от гостя свою хромоту…

– …хотя в общей гамме есть что-то экстравагантное. – Нока сморщила нос. – Я, пожалуй, запомню и попробую оттенки добавить.

– Я приду в гости, но не сразу. Сама понимаешь, отнимет время дорога. Мне еще море надо переплыть, – Конечно, конечно, все эти старые дороги – для одного моего обожаемого…

Нока побелела, что при ее цвете кожи выглядело, как – «посерела». Отшатнулась. Взлетели на покатых плечах распущенные волосы, в свободном вырезе прыгнула смуглая грудь.

– Роско, – прошептала она. – На том перекрестке. Это были… Это был кто-то из?.. Да?

Роско, испытывая сумрачное удовлетворение, смотрел, как в длинных агатах закипает ужас. Потом кивнул. Нока закусила палец.

– Ты можешь не бояться, – сказал он. – Я не узнаю, что ты сейчас подумала. У меня же не получится.

И я не скажу никому. А в «лабиринте» бывает всякое, я говорил.

– Но это… это…

– Точно, – подтвердил Роско, – это они.

Нока пропала со слабым шелестом, остался только легонький след цветочных запахов, которые очень быстро рассеялись.

Вот так. В «лабиринте» ходит один Роско. Он уходит отсюда и возвращается сюда в одиночку, и незачем ему этот обычай нарушать. Это его «лабиринт». Должно же хоть что-то пусть не на самой Земле, так в толще ее стен принадлежать одному ему?

«Не верить в это, но думать-то мне так разрешается? А с загадками «лабиринта» я как-нибудь уживусь. И я ничуть не боюсь».

Роско безуспешно пытался обмануть самого себя. Он всегда боялся. Как любой землянин.

То, чем стращают непослушных детей. О чем рассказывают «страшные» истории ребятишки. Что приличные люди не упоминают вслух.

Что находится под негласным запретом. Табу.

Шагая на первую ступеньку лестницы, после которой останется лишь один тоннель, Роско спросил себя, видел ли он и в этот раз в гаснущем молочном огне очертания причудливой фигуры или ему показалось.

Первые два раза, что встречался в «лабиринте» с этим явлением, Роско сумел уверить себя, что – показалось.