Текст книги "Святослав, князь курский (СИ)"

Автор книги: Николай Пахомов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц)

– Теперь жди замятни[74]74
  Замятня – конфликт, ссора, вражда.


[Закрыть] в земле Галицкой, – поделился своими размышлениями по данному поводу с воеводой Петром Святослав Ольго-вич. – Не те князья, чтобы мирно княжить… И года не пройдет, как начнут воду мутить!

– Пока Владимир Мономах на великом столе, – был более сдержан в суждениях воевода, – будут вести себя смирно. Не посмеют смуту заводить… Побоятся.

– А потом?

– Что будет потом, то только Всевышнему известно, – уклонился от конкретного ответа многое повидавший на своем долгом веку воевода. – Как говорится, поживем – увидим.

– Поживем – увидим, – согласился с воеводой и с народной мудростью князь Святослав.

ВО ВРЕМЕНА МСТИСЛАВА ВЕЛИКОГО

Опять на Руси тревога, опять переполох: вновь случилось затмение солнца. Одиннадцатого августа, поутру, ни с того, ни с сего красное солнышко, ярко сиявшее в небесной лазури, вдруг черной пеленой за-крылось, став как нарождающийся месяц. Народ, видя такое чудо, исто-во крестился, шептал чуть ли не вслух «Отче наш», а некоторые, кре-стясь, вместо с молитвой Христу еще на всякий случай по языческой традиции шептали: «Чур меня!». Звонарь же Спасо-Преображенского монастыря, Федот, с перепугу ударил в набат. Народ перепугался еще больше: думали, что пожар. Однако нигде ничего не горело, а случив-шийся в ту пору поблизости от монастыря князь Святослав Ольгович, разобравшись в чем дело, чтобы пресечь начинавшуюся панику и смуту, не поленился лично взобраться на колокольню и собственноручно вза-шей согнать оттуда Федота.

Федота согнал, панику пресек, но слухи о смерти кого-то из стар-ших русских князей, моментально распространившиеся среди народа, пресечь уже не мог, даже тогда, когда солнышко, разогнав тьму, вновь ярко сияло на небосводе, словно и затмения никакого не было.

Но в этот год умерла только вдовая княгиня Святополка Изяслави-ча, и слухи затихли. Зато в мае следующего года, 19 числа, в Киеве умер великий князь Владимир Всеволодович Мономах.

– Теперь стоит ждать перемен, – заволновались черниговские кня-зья, узнав о кончине столь мудрого правителя и счастливого воителя. – Не может того быть, чтобы перемены не случились.

– Ярослав Святославич, – собравшись на очередной совет в княже-ской гридницкой, чуть ли не хором заявили Ольговичи и Давыдовичи своему дяде, – ты теперь самый старший в роду и тебе думать о киев-ском престоле. Отцов наших Мономах оттер, сославшись на вече, так, может, тебе теперь повезет. Поезжай в Киев, заявляй права. Мы как один тебя поддержим.

– Что ж, – согласился Ярослав Святославич с доводами племянни-ков, – попытка – не пытка. Только думаю я, что пока до Киева доберусь, там уже есть, кому на престол сесть! Ведь путь от Вышгорода до Киева ближе, чем от Чернигова. И недаром уже несколько лет в Вышгороде как страж, как пес цепной, Мстислав Новгородский сидит. Зря, что ли, его туда Мономах перевел…

– Не посмеет, – загудели Ольговичи. – По Русской Правде киев-ский стол – твой!

«Посмеет, еще как посмеет, – глядя на нерешительного дядю, даже не распорядившегося о сборе дружин, подумал Святослав Ольгович, – вот если бы братцу Всеволоду случилось, этот бы своей удачи не упус-тил… а дядя слаб духом, не по Сеньке шапка… то бишь корона Моно-маха для него». – Подумать – подумал, но вслух ничего не сказал: зачем же расстраивать братьев и черниговского князя раньше времени.

Святослав Ольгович оказался прав, словно в воду глядел: Мстислав не только посмел сесть на киевский стол, но, сев, тут же и другие столы распределил между своими братьями, отдав Ярополку Владимировичу Переяславль, Вячеславу Владимировичу – Туров, Юрию – Ростов и Суздаль, а Андрею – Владимир Волынский, в котором тот и так уже давно княжил. Мало того, что братьям столы раздал, он еще и сыновей своих столами и уделами наделил: Изяславу – Курск на Семи со всеми посемскими городками, Всеволоду – Новгород и Псков, Ростиславу – Смоленск. А чтобы узаконить свое решение и придать делу необрати-мость последствий, призвал всех русских князей на княжеский совет в Киев, пригрозив строптивым, что если не явятся, то могут быть вообще «вышиблены» из земли Русской.

Стать изгоями желающих не нашлось, а потому приехали все, да-же князья перемышльский и звенигородский, Ростислав и Владимирко Володарьевичи со своими двоюродными братьями Игорем и Ростисла-вом Васильковичами. Только полоцкий князь Давыд с братьями и сы-новьями не пожелал явиться, обиженный за смерть Глеба Всеславича, да Всеволод Святославич Тмутараканский, отрезанный от Киева вновь нахлынувшими половецкими ордами хана Бора, прорваться не смог.

Княжеский снем проходил не в самом Киеве, а рядом с ним, неда-леко от Печерского монастыря, славного на Руси святостью своих под-вижников Антония Печерского, Феодосия Печерского, преподобных Никона Великого и Нестора-летописца. Так что перед началом совета все прибывшие князья посетили не только мощи святых молитвенников, но и игумена печерского Маркела и митрополита Никиту, специально прибывшего из Киева по такому случаю. Многие князья впервые видели митрополита, и тем более мало кто из них знал, что митрополит Никита был всего лишь вторым русским первосвященником в Киевской митро-полии. Первым русским митрополитом был Иларион,[75]75
  Иларион – церковный деятель, писатель XI в. на Руси, первый русский митрополит.


[Закрыть] поставленный синклитом русских епископов по повелению великого князя Ярослава Мудрого в 1051 году, который сразу же по смерти Ярослава в 1054 году то ли схиму принял, то ли хитрыми греками был от митрополии отре-шен и тихо жил под именем игумена Никона. Сие осталось тайной, как говорится, за семи замками…

Совместно отстояли торжественный молебен в храме Пресвятой Богородицы, строительство которого было начато еще преподобным Феодосием незадолго до его кончины в 1074 году. Храм был наполнен солнечным и свечным светом, запахом ладана и лампадного масла; по-ражал великолепным алтарем, огромным иконостасом, множеством икон с темными строгими ликами святых, освещаемых лампадками, обилием золота, чудной росписью стен и торжественностью. И даже после того, как храм князьями был покинут, торжественность момента: посещение святого места, проповедь митрополита, праздничная литургия – осталось в сердцах и душах и говорило о величии Руси и настраи-вало прибывших князей на лад и согласие.

«Достойный сын достойного отца, – отметил Святослав Ольгович мудрость Мстислава Владимировича. – У кого после всего увиденного и услышанного язык повернется перечить великому князю? Ни у кого. Таких безумцев не сыщется». Святослав Ольгович хоть и был одним из младших князей на этом съезде, но мыслил вполне здраво и разумно: Мстислав Владимирович полностью следовал по стопам своего велико-го родителя и не скрывал того.

«Братья! – открыв снем, обратился он к собравшимся князьям с ре-чью. – Я сел на стол отца не потому, что прельщен властью, а потому, что хочу соблюсти порядок в нашем государстве, установленный моим отцом, когда младшие почитают старших и никто никого силой не примучивает[76]76
  Примучивать – применять силу.


[Закрыть] и не обижает. Древний греческий мудрец, именем Платон,[77]77
  Платон – древнегреческий философ-идеалист (428–347 гг. до н. э.), ученик Сократа, около 387 г. основал в Афинах школу или Акаде-мию платоновскую; автор множества работ на нравственные и фило-софские темы.


[Закрыть] писал, что власть – это опека закона. Вот я и хочу, чтобы все мы жили по закону, а не по праву сильного и дерзкого, обижающего слабого. А если найдется у нас кто такой, кому закон и порядок будут не по нраву и станут им попираемы, – сделав паузу и обведя пристальным взглядом присутствующих, продолжил он, – то, будь он хоть моим братом, хоть сыном, тут же будет призван к ответу. Станем же жить, братья, в любви и согласии, в помощи друг другу – и тогда ни один враг не будет стра-шен Святой Руси!»

Князья слушали речь Мстислава внимательно, не перебивая, но вот какие мысли роились в их головах, было не понять. Вряд ли они все соглашались со сказанным великим князем, но возражать открыто не смели.

«Слова, слова, – подумал Святослав Ольгович, которого жизнь, не-смотря на молодость лет, сделала уже закоренелым скептиком. – Пока одни слова. Говорить слова сейчас все мастера, и ссылку на древних мудрецов ввернуть для красного словца – тоже мастера. А вот какие дела последуют за словами – еще увидим…»

Однако вскоре, а точнее через год, Святослав Ольгович убедился, что у Мстислава Владимировича, великого князя киевского, слова не расходятся с делами. И убедился, как ни странно, на примере своего брата Всеволода, князя Тмутараканского, доводившегося Мстиславу по супруге своей Агафье зятем. Но сначала в этом убедились братья Воло-дарьевичи, князья галицкие. После смерти их отца, Володаря Ростисла-вича, они еще какое-то время, опасаясь тяжкой руки киевского князя Владимира Мономаха, жили мирно, находясь в тех уделах, которые им были завещаны. Но после смерти Мономаха князь Владимирко не по-желал оставлять брату Ростиславу Перемышль. Между ними возникла рознь. И не просто рознь, но кровная вражда. Владимирко призвал к себе в помощь венгров, а Ростислав – двоюродных братьев Игоря и Рос-тислава Васильковичей. Узнав о смуте, Мстислав Владимирович тут же собрал ближайших русских князей с дружинами и послал их на усмире-ние братьев. Не успели русские дружины подойти к городу Чирску, как князь Владимирко, чувствуя за собой вину, что привел в свое княжество иноземцев, был вынужден бежать в Венгрию к тестю со всей семьей, где находился до тех пор, пока не был прощен Мстиславом.

То же самое случилось и с Всеволодом Ольговичем, который в лето 6635 от Сотворения мира[78]78
  В лето 6635 от сотворения мира – речь идет о 1127 годе.


[Закрыть] придя из Тмутаракани с дружиной и 7000 половцев ханов Оселука и Осташа к стенам Чернигова, потребовал от Ярослава Святославича черниговский престол. Видно, кровь матери, гордой и властолюбивой гречанки, текшая в его жилах, не давала спокойно жить, требуя большего, чем имел. Князь Ярослав вначале решил дать Всеволоду сражение, но, увидев в его войске своих сыновей, свя-занных по рукам и ногам, которые в любой момент могли быть под-вергнуты казни, переменил решение и сдал город Всеволоду, а сам с освобожденными сыновьями и остальным семейством выехал в Муром и Рязань. В Тмутаракань возвращаться он уже не пожелал – знал, что дни этого княжества уже сочтены. Знал, что никто его там уже не ждет. Впрочем, не только его, но и других русских князей.

Всеволод сел на княжеский стол, а его союзники, половецкие ханы Оселук и Остош, со своими ордами отошли к Ратмировой дубраве за Вырь-реку и там стояли, ожидая дальнейших распоряжений со стороны Всеволода, согласно состоявшемуся между ними уговору. Однако степ-ные воины стоять на одном месте спокойно не могли и принялись рыс-кать по окрестностям в поисках наживы, доскакивая порой до посем-ских городков, что вызывало недовольство Переяславского князя Яро-полка Владимировича, возмущало князя курского Изяслав Мстислави-ча. А, главное, раздражало великого князя киевского Мстислава Влади-мировича, обещавшего всем справедливость и порядок.

Святослав Ольгович хоть и одобрял действия брата, как и осталь-ные Ольговичи, по занятию черниговского стола, однако предупредил его о последствиях:

– Рискуешь, брат, Мстислав тебе этого не спустит… на снеме о том предупреждал… да и с галицкими князьями на деле доказал. Смотри…

– Кто не рискует, тот на великом столе не сидит! – отпарировал с беспечностью юнца уже начинавший лысеть Всеволод. – Разве сам Мстислав не рисковал, когда киевский престол под себя примерял? – добавил он уже более вдумчиво и серьезно. – Рисковал, еще как риско-вал! Ведь не по старшинству рода взял… Так чего же мне не рискнуть! К тому же я ему не просто вешний пух с куста, а зять. Родственник!

– Смотри, брат, риск риску рознь, – вынужден был пожать плечами Святослав, видя бесполезность своих слов. – И на родство особо-то не надейся… Оно хоть и говорится, что своя рубашка ближе к телу, но это же Мстислав…

Но разговор – разговором, а дело – делом. Поговорив с младшим братом о возможных неприятных последствиях, Всеволод Ольгович вскоре об этом разговоре забыл, занятый более важными заботами: ук-реплял Чернигов, готовясь к возможной обороне от войск Ярослава Святославича и его сыновей. Но благодушествовать ему долго не при-шлось: узнав о самоуправных действиях Всеволода Ольговича и возму-тившись ими, киевский князь прислал в Чернигов грозное послание с требованием немедленно возвратить черниговский стол его законному владетелю, князю Ярославу, а самому отправляться вновь в Тмутара-кань или же тихо сидеть в Чернигове, под рукой дяди своего. Прочитав послание, Всеволод Ольгович переменился в лице, но упрямо мотнул головой: «Не оставлю этого стола, ни за что не оставлю. Пусть что хо-чет делает».

– Поможете? – спросил он родных братьев.

– Поможем, – заверили те.

– А вы? – задал он вопрос двоюродным Давыдовичам: Владимиру и Изяславу.

– И мы, – за двоих ответил младший, Изяслав. – Только уж, чур, Новгородок Северский пусть будет нашей вотчиной. Ты уж, брат, изви-ни, – смягчил он свой запрос извинением, – но за просто так чирей на седалище не садится, а тут придется выю под меч подставлять!

– Хорошо, – был вынужден согласиться с Давыдовичами Всеволод Святославич, впрочем, без особой радости на челе.

Ни Глеб, давно женатый и имевший уже двух сыновей: Изяслава и Ростислава, ни Святослав, ни Игорь уделов от старшего брата не потре-бовали, хотя в душе каждый из них хотел, чтобы Всеволод выделил из всей земли Черниговской и им по уделу. Хотя бы по маленькому. По одному лишь городку с волостями. Но благоразумно промолчали, по-нимая, что это не тот момент, когда у старшего брата можно что-то тре-бовать или просить, они все же не Давыдовичи… Только Святослав про себя отметил с каким-то безразличием: «Вот и началось деление княже-ства на уделы», – однако вслух опять же ничего подобного не сказал. Брату и без его едких замечаний сейчас несладко приходится.

Когда киевскому князю стало известно, что Всеволод, зять его, Чернигов отдавать дяде Ярославу не собирается и противится воле ве-ликого князя, то послал своего брата Ярополка, князя переяславского, и сына Изяслава, князя курского, союзных Всеволоду половцев разбить и к Чернигову приступить.

– Я сказал, что не допущу самоволия, – возмущался Мстислав, сверкая грозно взглядом и наставляя брата и сына, попытавшихся всту-питься за Всеволода, – значит, не допущу.

– Так зять все же… – заикнулся было Изяслав. – Сестру Агафью жаль… Не чужая, чай…

– Не проси за неправое дело, – прикрикнул на сына Мстислав, воз-вышая голос. – Лучше половцев, приведенных Всеволодом, поскорее разбей да Чернигов у него возьми.

Ярополку и Изяславу ничего не осталось, как исполнить волю ве-ликого князя. Заняв с дружинами города по Семи, входившие в Черни-говское княжество, и определив в них своих посадников, они многих половецких посланцев к Всеволоду перехватили и доставили в Курск под стражу, а на реке Локне малую орду, обнаружив, полностью разби-ли. После чего половецкие ханы, испугавшись, увели остатки своих орд в степь. Так Всеволод Ольгович остался без союзников. А вскоре Мсти-слав с дружинами переяславцев и курян взял в осаду Чернигов, но на приступ не повел, жалея своих и черниговских людей, все еще надеялся, что зятек одумается и от черниговского стола добровольно откажется.

Всеволод Святославич как ни был горяч и скор на решения, но тут поступил благоразумно: осаждавших приказал не задирать, в бой не ввязываться, наоборот, помогать им всем, чем только можно, кровом и питанием. Сам же стал лично и через супругу свою слать Мстиславу послания и подарки, надеясь таким способом умилостивить грозного властелина. Но Мстислав был неумолим. «Отступись от стола черни-говского, отступись… отступись», – как заговоренный бабкой-шептухой твердил он из послания в послание. Впрочем, от Чернигова он возвратился в Киев – дела ждали – войско же оставил на брата Яро-полка да сына Изяслава.

– Ты, княже, – посоветовала как-то мужу, видя его мучения, княги-ня Агафья, – попробовал бы как-нибудь через игумена Андреева мона-стыря, преподобного отца Григория, которого мой батюшка очень ува-жает, воздействовать. Может, и прислушается батюшка-то к нему… и смилостивится.

– А что, брат, – тут же ухватился за подсказку княгини Игорь, как и все остальные Ольговичи, переживавший за Всеволода и взятый им стол, – супруга твоя разумное говорит. Я слышал: прислушивается к слову игумена Григория великий князь. Попробуй! Попытка – не пытка, и за спрос денег не берут.

Тут и остальные братья поддержали Игоря:

– Поклонись игумену, попроси подсобить! Поклонись, Всеволод, спина, чай, не сломится. Хуже, когда выя не гнется да с головой нера-зумной расстается!

Всеволод, хоть и не долюбливал черноризцев, красноречивых и сладкоголосых, о мзде никогда не забывающих, да делать нечего, при-шлось на поклон идти.

Получив подарки для себя и монастыря, игумен Григорий, дебелый еще старик с осанистой седой бородой и немного насмешливыми глаза-ми, тут же приступил к делу, и в том ему помогали почти все бояре ки-евские, также задобренные подарками Всеволода Ольговича. Однако Мстислав Владимирович уперся, и дела шли не так быстро, как хоте-лось бы всем Ольговичам.

До самой зимы войска Ярополка и Изяслава стояли под стенами Чернигова без какого-либо действия. Князья знали о заступничестве за Всеволода игумена Андреева монастыря, надеялись на то, что дело вот-вот разрешится миром. Ведь игумен Григорий, и бояре киевские чуть ли ни денно и нощно просили великого князя простить Всеволода и оста-вить его на черниговском княжении, но Мстислав не думал изменять своему слову.

«Как я, глава государства, могу клятву свою преступить? – вопро-шал он священника и бояр своих, когда те особенно доставали его своими просьбами. – Как могу я, видя неправду и явную обиду, терпеть и суд неправый учинять? Как я смогу потом от подданных своих со-блюдения права и закона, соблюдения справедливости и клятвохране-ния требовать, если сам стану это первым нарушать?»

Но игумен и хитроумные бояре и тут нашли лазейку, предложив для такого дела собрать духовный собор, который смог бы разрешить эту проблему. Сказали – сделали.

Собор епископов и игуменов собрался и, разобрав дело, рассудил, что великий князь от данных Ярославу Святославичу обещаний осво-бождается во избежание кровопролития на Руси, Всеволод получает черниговский стол и на него накладывается епитимья, а Ярославу Свя-тославичу возвращается Тмутаракань, в придачу к которой еще в удель-ное владение всему его роду дается Муром и Рязань с волостями. Детям же Давыдовым: Владимиру и Изяславу – выделяется Северское княже-ние, как они того и хотели, когда брались поддерживать Всеволода Оль-говича в споре с дядей и великим князем.

Мстиславу Владимировичу ничего не оставалось делать, как согла-ситься с этим «мудрым» решением. Правда, потом, как рассказывали бояре из его ближайшего окружения, он часто укорял себя за это: «Эх, смалодушничал, смалодушничал…». Но что сделано, то сделано! Об-ратно не повернуть.

Осталось неизвестным, каково было бы решение духовного собора, если бы не золотые и серебряные гривны[79]79
  Золотая гривна – а) золотое украшение у славян, знак отличия; б) денежная единица в виде слитка золота. Серебряная гривна – весовая и денежная единица – слиток серебра весом около полуфунта.


[Закрыть] из Чернигова, да не куны[80]80
  Куна – денежная единица на Руси, равная 1/50 части серебряной гривны; приравнивалась также к арабскому дирхему (2,74 г серебра).


[Закрыть] с резами[81]81
  Реза (резана) – денежная единица Руси (с XII в. приравнена к ку-не; до этого составляла 1/50 гривны серебряной, 2/5 ногаты и; куны). Ногата – денежная единица Руси, имевшая хождение в XI–XV вв. Равнялась 1/20 гривны (серебряной) и 2, 5 кун.


[Закрыть], которыми умасливали как киевских бояр, так и весь духовный клир, собравшийся на собор. Святослав Ольгович, до той поры не очень-то жаловавший весь женский род, считая его глупым и легкомыс-ленным, способным разве что на сплетни и слезы, княгиню Всеволодо-ву, Агафью Мстиславну, зауважал.

– Умная, братец, у тебя супруга, – как-то раз в разговоре заметил он. – Это ж надо, так дело повернула…

– Да уж не дура, – согласился Всеволод. Но тут же добавил: – Ко-гда о таком лакомом куске речь зайдет, как большой княжеский стол, то любая баба вмиг умной станет. Да что там, баба, лошадь, и та поумнеет. А вот, что красавица, так это верно: в мамашу свою, Кристину, уроди-лась, такая же светлоокая да золотоволосая.

– Но доволен ли ты, братец, тем, как разрешился твой спор за Чер-нигов? Ведь княжество дробить пришлось… – перевел Святослав разго-вор на тему, не дававшую ему покоя: вдруг да решит Всеволод и брать-ев уделами наделить. Однако сказал не то, что думал: – А еще дед наш предупреждал, что дробить землю нельзя, ослабеет…

– Да, пришлось, – с прежней напускной беспечностью отозвался Всеволод. – Однако, брат Святослав, еще не вечер… Чернигов – это только начало… Бог даст – и вам уделы раздобудем…

«Хорошо бы», – подумал Святослав, но вслух ничего не сказал: че-го попусту воздух сотрясать.

Вот так довелось князю черниговскому Всеволоду и всем Ольгови-чам испытать на себе гнев и милость великого князя. Впрочем, как ви-дим, Всеволод был доволен и даже на что-то в будущем рассчитывал.

* * *

Этот год распрей и примирением Всеволода Ольговича с великим князем не закончился. Случилось то, что и должно было вот-вот слу-читься: полоцкие князья, осмелев после смерти Владимира Мономаха, стали тревожить порубежные волости Смоленского, Новгородского и даже Черниговского княжеств.

– Надо в корне пресечь это буйство, – узнав об очередном набеге полоцких князей, на семейном совете высказался Мстислав. – А то по-вадится волк в овчарню ходить – всех овец и порежет…

И приказал огнищанину своему, взяв остро заточенное гусиное пе-ро, пузырек с чернилами и чистый лист пергамента, тут же готовить послание князьям русским, чтобы исполчали дружины свои для совме-стного похода на полоцких князей, ворогов земли Русской.

– Пусть идут четырьмя путями, – выстроив в голове весь план по-хода, диктовал он огнищанину свое повеление. – По первому пути идут брат Вячеслав – из Турова, брат Андрей – из Владимира, Всеволод – из Городца, князь луцкий, Ярослав Ярославич – из Луцка. Двигаться им в сторону града Изяславля и там ждать прибытия остальных дружин.

– Не ослушаются ли? – скривил хитро глаз огнищанин, не отрыва-ясь от пергамента.

– Не ослушаются, – с неудовольствием заметил Мстислав, не лю-бивший, чтобы его перебивали. – Пиши далее. По второму пути пойдет Всеволод, сын мой из Новгорода – к Неключу. Записал?

– Записал, – не поднимая глаз на князя, молвил огнищанин и засо-пел пуще прежнего, по-видимому, от усердия.

– Третьим путем идут черниговские, Всеволод Ольгович с братья-ми своими. Идти им на Стрижев. А чтобы им веселее шагалось, – ус-мехнулся Мстислав в курчавую бороду, – с ними идет еще мой воевода Иван Войтишич с дружиной и торками.

– С Иваном Войтишичем черниговские быстро поскачут, – не удержался от очередного замечания огнищанин, но на этот раз великий князь пропустил его слова мимо ушей.

– Четвертым путем идет сын мой Изяслав из Курска со своими курчанами и рыльчанами, а также жителями других градов и весей По-семья – на Логожск, – диктовал Мстислав, – а Ростислав со смольчана-ми идет на Друцк. Написал?

– Написал.

– Тогда для всех добавь, что встреча у них для объединения ратей в единое войско должна состояться 14 августа у городка Борисова. Вот теперь, кажется, все… – окончил диктовку плана похода великий князь. – Теперь передай дьякам моим, чтобы размножили в нужном количест-ве, потом, поставив печать великокняжескую, с конными нарочными послать князьям.

Когда в Чернигове получили послание великого князя, то обрадо-вались: «Раз зовет, значит, простил окончательно».

– А ты говорил «рискуешь!», – напомнил Всеволод брату Свято-славу прежние его страхи. – Кто смел – тот и съел, кто тих да неудал, тот сам на зуб попал! Учись, брат, пока я жив, – пошутил он, – и на ус мотай.

Святослав и Глеб промолчали, а Игорь буркнул себе под нос: «Бу-дем учиться, авось пригодится».

– Вот и учитесь, – услышав бурчание среднего брата, продолжил Всеволод. – Хотя бы в данном случае: в поход, конечно же, мы идем – как не идти, но при этом помним, что это война не наша, а потому не геройствовать, в гущу сечи не лезть, беречь свои животы и головы. Они нам еще пригодятся. Как говорится, не наша каша – не нам ее и есть! Беречь также и дружины – без них любой князь как без рук.

Уже на следующий день черниговская конная дружина со всеми Ольговичами и прибывшими по их зову Давыдовичами была готова. Звали и дядю Ярослава Святославича с сыновьями, но тот, тая обиду, идти в поход отказался и сыновьям не разрешил. Потом ждали прибы-тия конных полков киевлян под командой воеводы Ивана Войтишича и торков с берендеями, и как только те прибыли, то, придерживаясь ука-занного маршрута, двинулись в путь, держа направление к Борисову.

Окруженные со всех сторон союзными дружинами, полоцкие кня-зья отчаянно сопротивлялись, особенно Давыд Глебович, таивший оби-ду за смерть отца своего Глеба Всеславича, умершего в заточении в Киеве. Да и другие полоцкие князья от него не отставали, тот же Изя-слав, сын Мстислава Всеславича, или братья Рохволдовичи. Все были воинственны, честолюбивы, храбры на рати. Да и к колену Ярославову еще со времен первых предков своих от рода Изяславова глубокую не-приязнь питали. Однако силы были неравны и, в конце концов, они ока-зались вынуждены запросить мира. Мир был дан, но старшим князем в Полоцке стал не Давыд Глебович, а Рохволд Борисович.

В этом походе трижды отличился молодой курский князь Изяслав Мстиславич со своей курской дружиной. Первый раз – это 13 августа. Тогда он опередил на день приход в обусловленное место своей дружи-ны. И, видя перед собой город Лагожск, не дожидаясь прибытия других князей с их воями, прямо с марша напал на город и захватил его без ка-кого-либо сопротивления. Второй раз Изяслав Курский отличился, ко-гда, двигаясь от покоренного им Лагожска на Изяславль в помощь Анд-рею и Вячеславу, в пути наткнулся на полоцкую дружину князя Брячи-слава. Этот князь также спешил на выручку, только к защитникам Изя-славля. Курский князь, не растерявшись, действуя смело и решительно, окружил Брячислава с дружиной и принудил сдаться без боя. И в третий раз Изяслав Мстиславич отличился уже при взятии города Изяславля Полоцкого. Он привел с собой из Логожска знатных логожан, которых вместе с князем Брячиславом показал осажденным изяславцам, уже не-сколько дней успешно отбивающим все атаки войск Андрея и Вячесла-ва. Лагожане закричали обороняющимся, что с ними поступают по чес-ти и по совести, и предложили сдаваться, напомнив, что во всех по-стигших бедах виноваты их князья, которые первыми начали нападать на окраины Смоленского и Новгородского княжеств, чем и подорвали боевой дух защитников города. Мнение горожан разделилось: одни призывали продолжать оборону города, другие настаивали на том, что-бы открыть ворота и сдать город на почетных условиях.

Пока горожане спорили на вечах, как поступить, воевода владими-ро-волынский Воротислав, и тысяцкий Всеволода Иванко, видя, что дело идет к сдаче города на почетных условиях, а, значит, князья не до-пустят грабежа, решили не мешкать. Воспользовавшись ночной темно-той и утерей бдительности горожан, тайно, возможно, с помощью го-родских доброхотов, провели в город несколько десятков дружинников, захвативших под утро одни из ворот. Увидев вражеских дружинников в городе, защитники совсем растерялись и, не оказывая сопротивления, отдались на милость победителей. Но почетной сдачи уже не было, и город был подвергнут грабежу.

Изяслав Курский, не потерявший в двух стычках с противником ни единого воина, а потому пользующийся уважением не только своих ратных людей, но и многих князей, возмутился действиями союзных воевод и, прискакав к стрыям, потребовал, чтобы те отдали приказание прекратить грабеж, взяв с горожан выкуп.

– Млад еще, чтобы нам указывать, – обиделись на племянника дя-дья, однако, подумав, все же послали по городу бирючей и глашатаев с приказом грабежи прекратить и собраться на торговой площади для совета по определению суммы выкупа.

«Поступил по-рыцарски, по чести и по совести, – узнав о расто-ропных и разумных действиях курского князя, мысленно похвалил его Святослав Ольгович. – Интересно, смог бы так поступить я? – задал он после этого себе вопрос и понял, что готового ответа не имеет. И чтобы как-то с честью выйти из созданной самому себе мысленной ловушки, вынужден был слукавить: – Просто везет человеку… Везунчик!»

Изяслав Курский хоть и поступил по-рыцарски, заставив старших Мономашичей прекратить грабеж покоренного города, но именно с этих пор между ним и его стрыями «черная кошка пробежала». Затаили дя-дья обиду до поры до времени.

Когда установился мир и с благословения великого князя в Полоц-ке был посажен на стол Ролхволд Борисович и союзные дружины, отя-гощенные данью и пленниками, стали возвращаться в родные места, между братьями Ольговичами зашел спор: долго ли продержится мир с полоцкими. Путь пролегал через сумрачные леса, и чтобы как-то скоро-тать время и тем самым сократить путь, говорили о всякой всячине, лишь бы не видеть темно-зеленого однообразия. Вот и зашел разговор о судьбе полоцких князей.

Игорь считал, что полоцкие еще долго не смогут придти в себя по-сле столь внушительного поражения и посрамления. С его точкой зре-ния были согласны Глеб и Святослав. Однако иного мнения придержи-вался Всеволод.

– Горбатого только могила исправит, – уверенно, без каких-либо колебаний и намеков на иное мнение, изрекал он. – Пока злое семя Рог-неды Полоцкой и Владимира Святославича, племя Изяславичей, не бу-дет под корень истреблено, никогда земля Полоцкая не будет с осталь-ной Русью заедино. Как враждовал Изяслав Владимирович с нашим пращуром Ярославом Владимировичем, так и потомки Изяславовы все-гда будут враждовать с потомками Ярослава Мудрого. Или вы забыли историю Полоцкого княжества?

Что-что, а историю Руси со времен Рюрика и Олега Вещего Ольго-вичи хорошо знали и помнили. Им не стоило напоминать, как князь Владимир Святославич, которого сейчас все чаще и чаще величают Святым и Крестителем Руси, будучи еще язычником, собственноручно посеял эту рознь. Через своего дядьку Добрыню, брата матери Малуши, он посватался к полоцкой княжне Рогнеде. Но та отказала ему. Причем отказала не просто, а с обидой, заявив, что замуж за сына рабыни нико-гда не пойдет, «не разует сына робичича». Оскорбленный отказом Рог-неды, Владимир в 979 году от Рождества Христова, направляясь из Нов-города в Киев, захватывает Полоцк, насильно овладевает гордой девой на глазах у родителей и братьев. После этого лишает жизни ее братьев и отца, князя Рогволда, а саму Рогнеду в качестве супруги берет с собой в Киев. И как она, уже имея сыновей Вышеслава и Изяслава, хотела убить Владимира во время сна. Но тот вовремя проснулся, чем и спас свою жизнь от уже занесенного над ним ножа. Владимир хотел предать Рогнеду лютой казни, согласно существовавшим тогда законам, но за мать вступился юный Изяслав, который по научению Рогнеды подал отцу меч и попросил сначала убить его, а потом уж, кого пожелает. Владимира так поразил поступок юного сына, что он простил Рогнеду. Крестившись сам и крестив Русь в 988 году, Владимир Святославич разделил Русскую землю между сыновьями, отдал Полоцк и волости вокруг него Изяславу с Рогнедой. Он же и построил там еще в дар сыну город Изяславль, который, спустя сто сорок лет, был взят потомками Ярослава.