Текст книги "Святослав, князь курский (СИ)"

Автор книги: Николай Пахомов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)

– А что, – продолжал развивать свою мысль Глеб Юрьевич, – Мстислава оттуда попросим и сами начнем княжить.

– Чего же не попросить? – в тон ему сказал бывший курский князь. – Попросим, еще как попросим! Завтра же идем к Кромам, а оттуда и на Курск… А княжить там ты будешь один. Вдвоем в уделе не княжат… Мне же с Божьей помощью что-нибудь добудем еще. А Курск – тебе! – И пока княжич Глеб благодарил Святослава, тот продолжил, возвраща-ясь уже к обстоятельствам предстоящего похода: – Неплохо было бы впереди себя людишек послать до курян, чтобы те ожидали нас. У меня в граде этом остались верные люди, – имел в виду он своего прежнего посадника Власа Ильина, – за нас, княжич, порадеют, стоит лишь на-шим дружинам на виду у града остановиться.

– Вот и прекрасно, – расцвел улыбкой сын Юрия Владимировича. – Вот и прекрасно.

Вскоре Борис Юрьевич отбыл к отцу в Суздаль, а северский князь повел свою дружину на Кромы.

Порубежный со степью Курск шумел.

Со всех его концов посада к торжищу, привычному для проведения веча месту, по зову вечевого била[113]113
  Било – металлический брус, подвешенный на столбу с перекладиной; при ударе по нему издавался звук.


[Закрыть] спешно собирались разномастно одетые горожане, торговый и ремесленный люд, дети боярские и сами немногочисленные бояре во главе с Власом Ильиным, бывшим курским посадником, а ныне просто родовитым жителем града. Торопко семени-ли женщины, надежно спрятав власы свои под туго повязанными плат-ками, шумными стайками сбегались ребятишки, за которыми с лаем и тоненьким повизгиванием от удовольствия носились вислоухие собаки-дворняжки.

– Да тише вы, сорванцы, – время от времени шикали на ребятню объятые тревогой взрослые куряне. – Чему, как глупые галчата радуе-тесь? Еще неизвестно, что стряслось…

В центре торжища на деревянном помосте уже стоял в окружении двух десятков гридней, облаченных в кольчуги и иные ратные доспехи, только что прибывший из-под Кром курский князь Мстислав Изясла-вич, высокий стройный юноша лет восемнадцати-девятнадцати. Он, как и его дружинники, был в светлой с серебряным зерцалом кольчуге. По-золоченный шлем, по-видимому, недавно снятый им с головы, держал в левой руке, подставив невидимым струям ветерка свои светлые кудри. Поверх кольчуги на князе было наброшено алое корзно, ловко прикреп-ленное золотой заколкой-фибулой, искусно украшенной литыми рисун-ками листьев и крупным алым лалом, у левого плеча.

Когда большинство курян прибыло на торжище, и местное боярст-во встало в первых рядах, Мстислав Изяславич поднял вверх десницу, призывая к тишине.

– Тише! Тише! – зашикали друг на друга собравшиеся, пытаясь на-вести порядок и тишину. – Пусть князь говорит.

Вскоре шум в толпе прекратился, и над торжищем повисла тре-вожная тишина.

– Я собрал вас, жители славного града Курска, – звонким юноше-ским голосом начал князь, так и не одев шлема, позволяя ветру играться в его кудрях, – чтобы сказать неприятное известие: к Курску идут полки Святослава Ольговича и его союзников… Глеба Юрьевича, сына суз-дальского князя Юрия Владимировича, да половецкие ханы – сродст-венники Святослава…

Толпа колыхнулась, удивленно легонько шумнула, словно ветер, промчавшись в верхушках деревьев, резко потревожил их своим поры-вом, но тут же вновь затихла наподобие порыва ветра.

– А потому я хочу знать, – продолжил князь Мстислав, – готовы ли вы сразиться с дружинами Святослава и его союзников? Готовы ли вы оборонять город вместе со мной и моей дружиной от них?

– Готовы, – не очень-то дружно отозвалась князю мужская часть горожан, тогда как бабы отчаянно зашмыгали носами, тоже готовые… пустить слезу.

– Светлый князь! – поднялся на помост к князю бывший посадник Влас Ильин. – Как видишь, люди готовы сразиться с твоими врагами… и постоять за город. Жители Курска уже давали клятву племени Влади-мира Мономаха стоять за его потомков, и они, жители, эту клятву ис-полнят. Но…

– Что «но»? – потребовал грозно кто-то из княжеских телохраните-лей, тогда как сам князь молчал лишь вопрошающе глядя на бывшего посадника и ожидая от него разъяснений. – Что еще за «но»?

– Куряне готовы, – не смутившись угрожающего окрика княжеско-го дружинника, продолжил Влас все тем же ровным голосом, – но дело в том, что к граду идет не просто Ольгович, бывший наш князь, но и потомок Мономахов, Глеб Юрьевич, равный тебе по роду и положению. Потому и говорим тебе, князь, решите-ка вы дело между собой, не ввя-зывая бедных горожан в родственные распри. Ведь, вступившись за те-бя, мы обязательно вызовем гнев Глеба, который может наш город пре-дать огню и разорению. Кроме того, как нам поднять меч на потомка Мономахова, не нарушив клятвы? Да никак! Нам нельзя обнажать меч против него… А потому, светлый князь, спасайся сам и спасай этот го-род, не подвергай его разорению. Помни, случится возвратиться – встретим тебя с честью, с хлебом-солью, с хоругвями церковными, с пением хвалебных псалмов…

Влас Ильин не успел окончить свою речь, как собравшаяся толпа курян разразилась гулом одобрения.

– Мудро сказано, – усмехнулся невесело Мстислав Изяславич, не-смотря на свой юный возраст поняв жгучее желание горожан спасти не столько свои жизни, сколько свой град. – Самому царю Соломону так бы не сказать… Да Бог с вами, живите. Ежели снова к вам приду с си-лой, то встретьте меня так же, как приготовились встречать Глеба. А я пока пойду в Киев к родителю… призывал к себе…

– Слава-а-а! – взорвалось вече радостным криком. – Слава нашему молодому, но мудрому князю!

Взяв своих людей, недобрыми взорами буравивших курян, Мсти-слав Изяславич поспешил покинуть Курск, а уже к вечеру следующего дня у его врат появились дружины Святослава Ольговича и Глеба Юрь-евича. Город, не подвергаясь разрушению, передался под руку Глеба Юрьевича, но посадником в нем вновь был поставлен боярин Влас Иль-ин, узнавший в тот же день лично от князя Святослава о смерти своего старшего брата.

«Царство небесное брату-ратоборцу, – перекрестился Влас истово. – Пусть земля ему будет пухом», – тут же, совсем как язычник, добавил он. Традиция! Ничего с ней не поделаешь, ее ни княжеским словом не отменишь, ни церковной анафемой не убьешь.

В опочивальне черниговского князя сидели двое: сам князь Влади-мир Давыдович и его брат Изяслав. Оба в легкой, но богатой одежде. На столе серебряный кувшин с узким горлышком и серебряные чары для вина, легкие закуски и заедки.

– Святослав с каждым днем все больше и больше в силе – по-видимому, продолжая давно начатый разговор, произнес Изяслав между несколькими глотками вина. – Все Вятичи под себя подмял… Мои по-садники бежали оттуда сломя голову.

– Знаю, – поморщился как от зубной скорби Владимир, – знаю.

– Да что там Вятичи, – продолжил Изяслав раздражительно. – Он уже и к северской земле подбирается. Слышно, Курск у Мстислава ото-брал… и другие посемские городки…

– Отобрал, но не себе, а союзнику своему, князю Глебу, сыну суз-дальского князя, – уточнив, поправил брата Владимир.

– Суть-то едина, – тут же отреагировал на реплику старшего брата Изяслав, – хоть совой об пень, хоть пнем по сове… Суть в том, что Святослав, братец наш двоюродный, чтоб ему пусто было, ныне в силе. К тому же племянничек его, Святослав Всеволодович, о котором мы с тобой так радели, как мне сказывали сведущие люди, уже с ним зами-рился. И не только замирился, но и посредничество свое в замирении с великим князем предлагает…

– И про то знаю, – взглянув пристально на младшего брата, молвил Владимир Давыдович. – К чему все эти речи?

– А к тому, брат, – оживился Изяслав, – что не пора ли нам о мире со Святославом подумать?..

– Тяжело будет… Столько бед мы ему принесли… – не отвергая мысли младшего Давыдовича, осторожно обронил свои опасения стар-ший.

– Ничего, – был более оптимистичен Изяслав. – Как пообещаем ему помощь в борьбе с Изяславом Мстиславичем, так о многом забудет. Только владения Игоря, перешедшие к нам, за нами должны остаться. Иначе какой смысл будет?..

– Со Святославом решить дело хоть трудно, но можно, – продол-жил Владимир, – но как быть с великим князем? Ведь не простит он нам предательства…

– А его надо как-нибудь хитростью к нам сюда заманить, да и схватить, а Игоря Ольговича снова на престол возвести…

– Брат! – укоризненно молвил Владимир. – Опомнись! Мыслимое ли дело затеваешь?! Ведь такого еще не было на Руси. Одно дело – бо-роться за великий стол, другое…

– А что?! – загораясь только что высказанной им идеей, перебив брата, стал развивать далее свою мысль Изяслав. – Схватим Изяслава Мстиславича – и в узилище. Игоря же – на киевский стол! Он в благо-дарность нам новые уделы и земли подарит! Первыми князьями на Руси станем!

– Мы и так не последние, – перебил его Владимир. – Слово о мире со Святославом поддерживаю, а о кознях против великого князя даже слушать больше не желаю! И ты поосторожнее бы, брат, с такими реча-ми – говорят, что и у стен уши имеются…

После этого оба черниговских князя на долгое время замолчали, неспешно и сосредоточенно попивая вино, словно ничего более важно-го, кроме данного занятия, у них не было. Они молчали, но мысли, са-мые разные мысли, большей частью тревожные, беспокойные, изматы-вающие душу, не покидали их склоненные головы.

Святослав Ольгович был в Курске, когда ему доложили, что при-были послы от братьев его двоюродных, Давыдовичей.

– С ними еще Андрей Ростиславич, князь елецкий, внук Яросла-вов… – уточнил дворцовый гридень Славша.

– С чем пожаловали черниговские послы? – недовольным тоном перебил гридня Святослав.

– Мир предлагают.

– Мир – это хорошо, – подобрел голосом князь. – Зовите. Послу-шаем. А князь елецкий с чем пожаловал? – поинтересовался он.

– С тем же… Посредник…

– И его зовите. Миром любое дело решать проще…

Когда Изяслав Мстиславич, находившийся со своей дружиной под Нежатиным, узнал от тысяцкого Улеба о примирении Давыдовичей со Святославом Ольговичем и о коварном плане Изяслава Давыдовича ос-вободить Игоря из узилища, он тут же послал гонцов в Киев к брату Владимиру. Ибо тот в отсутствие самого Изяслава восседал наместни-ком на киевском престоле. В послании великий киевский князь излагал тревожные известия и приказывал усилить охрану узника и схимника Игоря.

Юный Владимир Мстиславич, которому только-только исполни-лось пятнадцать лет, призвал к себе митрополита Клима и тысяцкого Лазаря, чтобы посоветоваться с ними, как быть дальше.

– Надо собрать вече и объявить на нем о кознях Давыдовичей, – тут же предложил Лазарь. – И как вече решит, так тому и быть!

– Но это же явная смерть князю Игорю, – недовольно поморщился митрополит, предвидевший разворот последующих событий в Киеве и не желавший кровопролития. – Народ наш, что младенец – его всегда к огню тянет или голову кому-нибудь оторвать! Кроме того, Игорь уже не светлый князь, а смиренный чернец, инок киевской обители святого Феодора… К тому же под надежной охраной.

Но тысяцкого Лазаря, искавшего любой повод, чтобы отомстить Ольговичам за смерть сына Андрея, не так просто было сбить с его за-думки.

– Владыка! – молвил он язвительно. – При князе Изяславе Яросла-виче в Киеве был также один князь в узилище, Всеслав Полоцкий… Вот и случилось тогда так, что ему удалось освободиться из заточения и сесть на престол! А потом Киеву было великое разорение… Ныне Игорь главный злодей князя Изяслава Мстиславича, главная опасность! Он – это живой символ власти и права на киевский престол, это стяг, под ко-торый собираются все приверженцы! Не станет символа, не станет стяга – и собираться, и зариться на киевский великий стол уже будет некому! Верно, Владимир Мстиславич?

– Верно! – сказал князь Владимир, так как с доводами тысяцкого юному и малоопытному князю трудно было спорить.

– Если кровь прольется, то она падет на ваши головы, – как бы от-страняясь от обоих собеседников вытянутыми вперед ладонями, про-молвил митрополит. – Я же умываю руки.

«Ишь ты, «я умываю руки», – отметил про себя князь Владимир, – ну, совсем как Понтий Пилат,[114]114
  Понтий Пилат – римский наместник Иудеи в 326–366 гг. н. э., отличавшийся крайней жестокостью. Согласно новозаветной традиции, приговорил к распятию Иисуса Христа.


[Закрыть] когда вынес приговор Христу». Однако вслух ничего не сказал.

Вече было объявлено и тот час же собрано пред стенами Святой Софии. Нарочные великого князя Добрынко и Рагуил попеременно за-чли княжеское послание киевлянам, призывая их всех, от мала до вели-ка, вооружаться, собираться в десятки и сотни, и идти комонно, пеше или же в ладьях на Чернигов в помощь великому князю. Как и предпо-лагал митрополит Клим, киевляне не только пожелали идти в ополче-ние, но и тут же на вече приняли решение о казни Игоря Ольговича. Возможно, для принятия такого решения «подсуетился» тысяцкий через своих поверенных и клевретов, но также нельзя было исключать и то обстоятельство, что слишком много киевлян имело собственный «зуб» на Ольговича за поруганную честь жен и дочерей. Толпа разъяренных горожан ворвалась в обитель Феодора и вытащила Игоря из церкви, где он молился, прося у Господа прощения и защиты. Сорвав иноческие одежды, повели его нагого и униженного на городскую бойню, чтобы там предать позорной смерти. Игорь умолял горожан отпустить его, не убивать, но те только зло надсмехались над его мольбами.

– Что же ты, князь, не внимал нашим, – кричали разъяренные го-рожане, – когда мы молили тебя не насильничать женок наших да доче-рей, девиц честных и целомудренных?!

– Бес путал, – дрожащим от страха голосом плакался Игорь, – его козни. Но я молился, я каялся…

– Вот и иди теперь к бесу, жалуйся или же молись ему, – улюлюка-ла чернь, радуясь княжескому унижению. – Тебе, князь, среди бесов самое место!

– Я уже не князь, я схимник ноне, – пытался достучаться до хри-стианских добродетелей киевлян и разжалобить их бывший великий князь, на собственной шкуре познавший всю глубину неволи и бессилия маленького человечка. Ведь теперь он, совсем недавно чувствовавший себя владыкой жалких душонок всех этих кузнецов, гончаров, плотни-ков, скорников и прочих ремесленных людишек, считавший себя впра-ве, словно Господь Бог, распоряжаться их жизнью и смертью, вдруг по мановению перста судьбы стал жальче и беспомощней любого из них. Но его глас был гласом вопиющего в пустыне. Страдания и боль ближ-него своего не только не вызывали христианского сострадания, но еще пуще разжигали нездоровое наслаждение мучителей, наконец-то почув-ствовавших свою собственную власть над низвергнутым василиском.

Тут на пути беснующейся толпы появился князь Владимир со сво-им тысяцким Михаилом.

– Брат! – закричал Игорь, увидев князя Владимира. – Спаси! Ведь убивать ведут!

Юный Владимир Мстиславич, еще не очерствевший душой и серд-цем, не мог безучастно проехать мимо обреченного князя. Он соскочил с коня, подбежал к Игорю и, сняв с себя княжеское корзно, набросил на обнаженные плечи несчастного, словно желая оградить и защитить его этим символом княжеской власти. Но толпе, ведущей Игоря на казнь, защита князя Владимира не понравилась. Тут же, как часто это случает-ся в жизни, нашлись горлопаны, жаждущие крови и зрелищ, которые бросили клич: «Бей!». И сразу же множество рук стало наносить удары не только Игорю, но и князю Владимиру, и княжескому тысяцкому Ми-хаилу, попытавшемуся вступиться за своего князя. Михаил, озлясь, вы-хватил меч, но обезумевшая толпа стала бросать в него первыми под-вернувшими им под руки предметами: комьями земли, осколками кам-ней, палками. Кто-то уже выламывал из забора жерди… Видя такой оборот дела, тысяцкий Михаил счел за благо спрятать меч в ножны.

Воспользовавшись заминкой, Игорь попытался бежать, но толпа, оставив князя Владимира и тысяцкого, тотчас устремилась следом за ним, настигла с улюлюканьем и завертела в своем диком водовороте.

Видя свой смертный час, Игорь взмолился, прося священника для исповеди. Ему же опять отвечали со злостью: «Когда вы с братом Все-володом жен и дочерей наших брали на постели и дома грабили, то попа не спрашивали! И ныне поп не надобен. Дьявол и так с большой радо-стью примет в объятья свои».

Убив Игоря, отвезли его обнаженный, обезображенный труп на по-ганой телеге к Подолу и там бросили на поруганье черни безродной, на съедение бездомным псам, без христианского погребения. И только на следующий день, 20 сентября, когда страсти в городе утихли, митропо-лит Клим послал игумена Феодорского монастыря подобрать тело кня-зя, облечь в монашеские одежды и тихо похоронить в монастыре свято-го Симеона.

– Какой никакой, а христианин, – перекрестился митрополит, – должен быть погребен по-христиански…

Ставленник Изяслава Мстиславича, известный мудрец и книжник митрополит Клим не питал любви к чуждым его сердцу и воззрениям Ольговичам, но поступить иначе не мог. Было бы не только не по-христиански, но и не по-людски как-то. Все же бывший князь…

Игумен же Анания, совершая печальный обряд и видя истерзанное тело князя, не сдержался и воскликнул, обращаясь к помогавшим ему монахам: «Горе живущим ныне! Горе суетному веку и сердцам жесто-ким!»

Только услышал ли его глас кто-либо, а, услышав, воспринял ли к своему разуму, осталось неизвестным, как остались неизвестными и безымянными многочисленные курганы от прошлых народов и племен на земле Русской.

И ранее на Руси убивали князей: то сами князья друг друга, то по их приказу, то в бою. Но чтобы вот так, по приговору веча… да еще толпой… да безо всякого суда… да позорно… – такого еще не бывало. Впрочем, все когда-то случается впервые. Впервые Каин убил брата Авеля, а русский князь Святослав Игоревич – брата Улеба. Затем, идя уже по апробированной дорожке, князь Ярополк Святославич, хоть не собственными руками, а через своих ближайших, убивает брата Олега, князя древлянского, чтобы быть вскоре убитым от людей Владимира Святославича; Святополк Окаянный – своих сводных братьев князей Бориса, Глеба и Святослава… Да, все когда-то бывает впервые, но по-том… потом это становится вполне обыденным и привычным делом. Важен почин. И вот почин состоялся…

Предав тело Игоря Ольговича земле, игумен Анания надолго за-творился в своей келье. Сначала долго молился, прося у Господа мило-сти и ниспослания на князей русских просветления разума, чтобы они, наконец, прекратили междоусобия и успокоили народ свой, впадающий в безумство, от их склок и свар. Потом возжег от огонька лампадки не-сколько свечей и, установив их в массивный бронзовый подсвечник на поставце, присел тут же и сам. Дрожащий свет свечей развеял полумрак кельи, отчетливо обозначились предметы, находившиеся в келье и на поставце: в святом углу иконы, узкое дощатое ложе, а также несколько книг, тоненькую пачку чистых листов пергамента, поодаль – вторую, более толстую, стопку уже исписанных листов. Еще бронзовую с узким горлышком чернильницу, деревянную коробочку-песочницу, заполнен-ную мелким, словно пыль, песком, и несколько приготовленных для письма гусиных перьев.

– Благословясь, приступим, – произнес вслух игумен, беря сухой жилистой дланью одно из перьев и окуная его в чернильницу. Потом аккуратно расправил перед собой один из листов пергамента и стал пи-сать. Когда с написанием было покончено, захватил щепотью песок из песочницы и посыпал невысохшие строки с буквицами, чтобы ускорить их высыхание. Затем все так же осторожно стряхнул песок с листа об-ратно в коробочку и вновь прочел написанное, словно желая, чтобы текст этот остался не только на пергаменте, но и в его сердце.

«Сей Игорь Ольгович был муж храбрый и великий охотник к ловле зверей и птиц, читатель книг и в пении учен, – шептали губы игумена. – Часто мне с ним случалось в церкви петь, когда он был во Владимире Волынском. Зато обряды священнические мало почитал и постов не хранил. – Игумен вздохнул. – Из-за того у народа мало любим был. Рос-том же он был средний и сух телом. Смугл лицом. Волосы же, как поп, носил длинные. Борода у него была узка и мала. Когда же в монастыре был под стражею, тогда прилежно уставы иноческие хранил. Но делал то от чистого сердца, раскаявшись в грехах, или же притворно, то того не ведомо. Ибо только одному Богу ведома совесть человека».

– Хоть мало княжил этот отпрыск Олега Святославича, – вновь произнес игумен вслух, разговаривая сам с собой, – но память о нем для потомков должна остаться. Ведь кто знает, не будет ли он со времен причислен к лику святых церкви нашей за свою мученическую смерть? Пути Господни неисповедимы…

Изяслав Мстиславич стоял с дружиной в верховьях реки Супоя, той самой реки, на берегах которой в далеком уже 1136 году от Рожде-ства Христова Ольговичи выиграли битву у Мономашичей, когда к не-му пришли вести из Киева.

«Скверно, – мелькнула мысль в голове великого князя. – Теперь недруги всех собак на меня за убийство Игоря повесят. Но ничего, пе-реживу, зато дамоклова меча, долгое время постоянно висячего надо мной, не стало», – решил он, успокаивая свою совесть, и с новой энер-гией принялся за подготовку своего войска к войне со Святославом Ольговичем и изменившими ему черниговскими князьями. А то, что войны не миновать, он не догадывался, знал твердо. Понимал, что се-верский князь позорной смерти своего брата так ему, без попытки отом-стить, не оставит. Теперь, поддержанный не только своим прежним со-юзником суздальским князем Юрием Владимировичем, но и новыми, князь Святослав обязательно предпримет поход против Киева или же Переяславля. Достанется и Смоленскому княжеству.

Совсем по-иному была встречена эта печальная весть в Курске, где суждено было находиться князю Святославу Ольговичу. Весть пришла от Давыдовичей, которые, находясь в своем Чернигове ближе к Киеву, первыми получили ее от доброхотов. Прочтя послание, Святослав за-плакал, тихо, по-мужски, роняя скупые соленые слезы на столешницу стола своей опочивальни. Предавшись горю, не заметил, как неслышно подошла княгиня.

– Что опечалило тебя, князь? – мягко поинтересовалась Мария, возложив легкую длань свою на широкие, но поникшие плечи супруга.

– Игоря не стало, – словно очнулся Святослав, уставившись мут-ным взглядом на супругу.

– Как так не стало? – переспросила недоуменно Мария, до которой еще не дошел смысл слов мужа.

– Убили его в Киеве, – выдавил скорбно князь. – Потому и не ста-ло. Подло убили… Явно с подачи великого князя и его ближайших бо-яр…

Ни подтверждать догадку супруга, ни опровергать ее Мария не стала, лишь тихонько поглаживала опустившиеся долу плечи мужа, словно жалея, как ребенка.

– Все, – заявил Святослав тихо, но твердо, убрав ладонью слезы. – Не быть между нами миру, пока не отомщу за смерть брата! Как гово-рится: зуб за зуб, око за око!

Вскоре в Курск из Суздаля прибыл князь Глеб Юрьевич с братом Мстиславом и суздальской дружиной, направляемой Юрием Владими-ровичем в помощь Святославу.

– Сзываем вече, – загорячился князь Глеб, принявший к сердцу эту печальную весть, – ставим всех курчан под копье! Накажем безумных!

– Вече собрать недолго, – заметил грустно Святослав, – будет ли толк? Куряне, воины конечно, знатные… Но это те, кто в моей дружине! А вот ремесленный люд, торговый… не говоря уже о смердах… те только за град свой да за дом стоять будут насмерть. А так… не знаю. Не забыл, как они князю Мстиславу отповедь дали, как путь-дорожку указали?.. Не нарваться бы и нам на такое… Да и мало их против киев-лян.

– Так что, по-твоему, нам черни городской надо бояться?! Тогда град такой даром не нужен. Своими руками его стереть с лика земли! – горячился Глеб Юрьевич, еще не познавший что такое сила людская, народная. А вот князь северский уже не раз видел это море буйное, для которого любая дружина, что песчинка, смахнет – и не заметит!

– Сделаем так, – стал успокаивать своего союзника Святослав, знавший курян не понаслышке, – вече созывать пока не станем, но созо-вем всех старейшин городских, всех нарочитых да родовитых и послу-шаем, что они нам скажут.

– Делай, как знаешь! – бросил в сердцах Глеб Юрьевич. – Удел этот хоть и мой, но тебе его лучше знать.

«Уж это точно, – отметил про себя с грустью Святослав Ольгович. – Кому, как не мне об этом знать».

Посадник Влас постарался, и в детинце на княжеском дворе собра-лись не только бояре да их дети, не только гости торговые, не только старосты с городских концов, но все мало-мальски известные отцы се-мейств. Это тоже было вече, но малое, как бы вече ближнего круга, вече лиц избранных, с которым можно было поговорить без крика и шума, не напрягая горла и голосовых связок. Можно было и обсудить любой во-прос, не опасаясь стать неуслышанным.

Князь Святослав поблагодарил собравшихся курян за оказанное внимание, затем довел до них причину такого представительного сове-та.

– Теперь же, други, рассудите по правде и присоветуйте, как мне быть? – окончил вопросом князь свою речь. – Только говорите без лу-кавства… все, как есть… Как на духу! А чтобы вас не смущать своим присутствием, я удалюсь в терем.

Долго гудело на разные тона и лады малое вече, рассматривая дело и так и этак. Были и ярые сторонники немедленного всеобщего ополче-ния и похода на Киев, действуя по принципу: «Сначала ввязаться в борьбу, а там что Бог даст», но были и такие, кто трезво оценивал воз-можности курского ополчения и скоропалительного похода, который ничего доброго не принесет. Порой спорили не только знакомцы или добрые соседи, но и кровные родственники так, что того и гляди дело до кулаков дойдет – и только вмешательство рассудительного посадника Власа немного остужало горячие головы. В конце концов, малое вече пришло к общему решению, о чем дали знать князю.

– Слушаю, – вышел на крыльцо теремных сеней князь.

– Старейшины курские, – выступил вперед посадник Влас, которо-му было доверено слово для князя, – посоветовавшись, решили: «По-скольку киевляне давно Изяславу объявили и общенародною клятвой утвердили на Ольговичей и Давыдовичей всею их возможностью помо-гать, того ради вам советуем оставить войну против роду Владимирова, так как брата твоего Игоря не Изяслав Киевский убил, а Давыдовичи своим коварством и непристойным против киевлян и их князя предпри-ятием. Однако оставляем, князь, на твою волю последнее слово и нашу судьбу: что ты решишь, то мы должны исполнять». Таково решение старейшин, – сообщил посадник. – А еще старейшины просят тебя, светлый князь, зная, что ты с дружиной своей будешь в любом случае мстить киевскому князю за смерть брата, о том, – добавил он тише – чтобы князь Глеб Юрьевич от своего имени оставил в Курске посадни-ка. Вдруг в отсутствие тебя на град нагрянут Мстиславичи – то злобы на род Владимиров у них не так много будет, чем на твой. Ты уж прости, князь. А еще, князь, – решив подсластить горький вкус прежних слов, добавил Влас Ильин, – старейшины поспособствуют тебе в наборе но-вых ратников для дружины. Даже обязуются конями и вооружением в случае нехватки помочь. Теперь все, – облегченно вздохнул посадник, выполнив трудную миссию. И вытер обратной стороной длани вспо-тевшее от напряжения мысли чело.

Несмотря на то, что княжеский слух резануло словосочетание «мы должны исполнять» вместо привычного «мы исполним», он поблагода-рил старейшин за совет и отпустил восвояси, пояснив, что будет думать над их «мудрым словом».

– Ну, что? – встретил его вопросом князь Глеб Юрьевич.

– Как и предполагал, – бесцветно отозвался Святослав, – куряне готовы подчиниться моей и твоей воле, – добавил он из соображений тактичности, – но большим желанием идти в поход не горят. А еще про-сят тебя, князь, дать им своего посадника на всякий случай, вдруг, мол, город Мстиславичи займут.

– А прежний, Влас?

– Влас почему-то считает себя моим ставленником, потому и про-сит поставить вместо него иного, твоего.

– Ну, – усмехнулся обрадовано Глеб, – за этим дело не станет. – И тут же приказал одному из своих дружинников быть посадником Кур-ска. – Бди и не воруй, – посоветовал он ему вместо напутствий, – и знай, что куряне скверный народ. Им палец в рот не клади – без руки оста-нешься!

«Не скверный, а мудрый», – мысленно поправил Святослав своего союзника, но вслух ничего не произнес.

На следующий день Святослав, призвав новых добровольцев в свою дружину из числа курян, проверил их воинскую справу. У кого, на его взгляд, воинское снаряжение было старым и не очень надежным, взыскал со старейшин, как те обещали. Те поднатужились и предоста-вили для новых ратников недостающих коней и оружие. Окончив смотр воинству, бывший курский князь взял с собой семью и покинул Курск, держа путь на Кирим. Зла на курян не держал. Зачем? Они поступили честно.

Глеб Юрьевич с братом Мстиславом и суздальской дружиной так-же пошли с ним, имея намерения поставить своих посадников в Кириме, Бехане, Папаше и прочих городах на Выри и в верховьях Сулы. Города эти принадлежали Переяславскому княжеству, но суздальский князь решил, что они должны быть под его рукой. «Если уж всего княжества не взять, то хоть часть его», – наставлял он не раз своих сыновей, напо-миная о своих правах на Переяславль по старшинству в роду.

Папаш сдался, но другие города, послав за подмогой в Киев и Пе-реяславль, решили защищаться. Осаждать их было некогда, так как ото-всюду к ним шла помощь, к тому же, что было более важным, чем пол-ки великого князя, зарядили осенние дожди. Потому Святослав Ольго-вич, посоветовавшись с князем Глебом и подошедшими к нему Свято-славом Всеволодовичем и Изяславом Давыдовичем, а также половецки-ми ханами, также вызванными им из степи, решил возвратиться в Курск.

Половцы ушли в свои степи, готовясь встать на зимовье в вежах; Изяслав Давыдович со Святославом Всеволодовичем поспешили в Чер-нигов; Глеб Юрьевич с братом и суздальской дружиной направились к Брагину-городку, который без особых хлопот взяли и расположились в нем на зимовку.

Изяслав Мстиславич на этот демарш черниговских и северских князей, совокупившись с братом Ростиславом Мстиславичем Смолен-ским, занял города Утень и Беловежск, заложенный не так уж давно русскими выходцами из Белой Вежи, града, расположенного в излучине Дона. До похода Святослава Игоревича там была хазарская крепость Саркел – царский город. Крепость русским витязем была взята, пере-именована в Белую Вежу, и вокруг нее на многие поприща вокруг обра-зовалась волость, заселенная русичами. Более полутора веков Белая Ве-жа как и Тмутаракань со своими окрестностями была русской землей, пережив и хазар, и печенегов, и торков, и ковуев. Но вот половецкого нашествия пережить не смогла. Заполонили половцы всю степь вокруг града, все сильнее и сильнее затягивая кольцо вокруг него. Когда стало совсем невтерпеж, покинули беловежцы свой град и свою землю, с семьями, стадами и скарбом просочились сквозь Половецкую степь. Пришли к Чернигову и заложили недалеко от него новый град с преж-ним названием. И вот Беловежск был занят киевской ратью.