Текст книги "Святослав, князь курский (СИ)"

Автор книги: Николай Пахомов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)

– Не как-нибудь, а как надо! – поправила его игриво княгиня, по-могая освободиться от одежд. – Как-нибудь – это пусть другие…

И впилась упругими и сочными губами в обветренные губы князя, да так, что тому стало немного больно. Но эту боль тут же заглушили сладкая истома предстоящего соития и блаженство от обладания подат-ливого женского тела.

Родившуюся дочь Перемогу, так как освоим появлением на пере-могла болезни матери, крестив, нарекли Ольгой в память о святой кня-гине Ольге. Теперь у Святослава было три дочери и сын. Старшей, Ми-лославе, или в крещении Елене, названной так в честь собственной ма-тери, шел уже одиннадцатый годок. Еще год-другой – и о замужестве думать надобно. Анастасии, средненькой, четыре исполнилось. Обе – красавицы писаные, обе еще при родной матери. Хотя Елену пора уже брать в княжий терем. Да княгиня Елена просит пока с ней оставить. «Вот соберусь в монастырь, приму иноческий постриг, тогда и забирай-те, – как-то раз сказала она Святославу, – обеих забирайте. Не долго ждать осталось. Пока же потерпите, дайте материнскому сердцу хоть немного порадоваться». Князь тогда ответил, что никто ее в монахини не неволит, но про себя подумал, что иночество первой супруги враз бы решило все проблемы.

Осенью все того же, 1143 года от Рождества Христова, умер в Му-роме Ярослав Ярославич Муромский, как и его отец, не дожив до глу-бокой старости. И на освободившийся стол сел его брат Ростислав, хо-дивший с Ольговичами в поход против Юрия Суздальского, а Глеб, сын Ростислава, стал княжить в Рязани.

Князья черниговские, Игорь и Святослав Северские, так как Свято-слав добровольно разделил свой северский град с братом, не имевшим до сих пор собственного удела, ездили с супругами и старшими детьми в Муром на похороны двоюродного брата. Отношения между Ольгови-чами и Ярославичами стали налаживаться. Прежняя вражда и рознь из-за черниговского стола, которого лишился Ярослав Святославич из-за племянника Всеволода, иссохла. Потомки Ярослава понимали, что так оно и лучше для них обернулось: не уйди их отец в Рязань да Муром, жили бы они в Чернигове не самостоятельными князьями, как сейчас, а в подручниках старших братьев Давыдовичей или же Ольговичей. Ведь те бы раньше имели права на стол отцов своих.

Похороны – дело хлопотное и безрадостное, да делать нечего, при-ходилось быть, ведь еще никому из живших и ныне живущих на белом свете не удавалось избежать сей горькой участи – погребать родствен-ников своих, чтобы потом, когда придет срок, быть погребенным дру-гими.

Зимой, сразу же после Рождества, играли свадьбы. Сначала Всево-лод Ольгович Киевский женил своего старшего сына Святослава на до-чери Василька Полоцкого, Рогнеде, по-видимому, названной так в честь ее великой прабабки, ставшей против воли своей женой Владимира Святославича, Красное Солнышко.

Весело звеня бронзовыми бубенчиками под разукрашенными цвет-ными ленточками дугами, оглашая серебряными колокольчиками окре-стные леса, мчались, взбивая копытами снег, санные обозы из Черниго-ва и Новгорода Северского к Киеву. Разве можно было лишить себя удовольствия побывать на свадьбе, поводить хороводы, попеть свадеб-ные песни – то тоскливые до слез душевных, то задорные до того, что ноги сами в пляс пускаются; попить и поесть всласть, одаривая моло-дых золотым зерном и серебряными монетами на счастье и плодородие.

На свадьбу к племяннику приехали не только Ольговичи и Давы-довичи, но и все Ярославичи из Муромской и Рязанской земель со своими женами и чадами. Прибыли и Мстиславичи, шурья Всеволода, в знак уважения к своей сестре, великой княгине Агафье Мстиславне: Изяслав Переяславский, Ростислав Смоленский и Святополк Новгород-ский. Только Юрий Владимирович Суздальский с братом Вячеславом Туровским, хоть и были званы, но на пир честной не явились, сослав-шись на дела и недомогания, отделавшись послами и подарками.

Пировали неделю и чуть ли не сутками, так что челядь едва успе-вала сменить яства на столах. Потом всем скопом, прихватив с собой молодую пару, помчались в Новгород, где Святополк Мстиславич же-нился на Моравской княжне Ядвиге, родственнице богемского короля Владислава, доставленной туда новгородскими и моравскими послами.

Теперь уж пировали полмесяца. Причем не только в княжеском де-тинце, но и во всем Новгороде, выкатив из подвалов бочки с вином и мясные окорока из кладуш.

– Славно попировали, – тряся ломившей от долгого пития головой и взирая на супругу покрасневшими от бессонных ночей очами, сказал Святослав, зябко поеживаясь под медвежьим тулупом на санях-розвальнях.

– Что и говорить! – в тон ему отозвалась княгиня, побывавшая, возможно, в последний раз в родном городе. – Долго вспоминать будем.

– До свадьбы наших деток?

– Точно.

Скрипел снег. Бежали дружно кони. Скользя под полозьями саней, убегал назад санный путь. Звенели бубенцы и колокольчики. Искрился в снежных россыпях тихий зимний лес.

Одним словом, зиму весело провели. И князья русские, и княгини, и их чада. И селяне с горожанами, избавленные княжескими свадьбами от войн и междоусобий. Разве этому нельзя порадоваться?..

В разгар лета Святослав Ольгович находился в Путивле и был за-нят возведением там деревянной церкви Вознесения Христова на месте недавно сгоревшей от удара молнии. При церкви строился дом для пре-свитера Никона и церковного клира, а еще школа для детей боярских и мальчиков из ремесленного люда – так постановило городское вече. Так решил и сам князь, пожертвовавший церкви несколько икон в серебря-ных и золотых окладах, вывезенных его отцом из Греции, несколько книг в толстых переплетах из бычьей кожи и полсотни серебряных гри-вен. Княгиня Мария собственноручно вышила золотыми и серебряными нитями парчовые полотенца под потир и требник. Не осталась в стороне и удалившаяся в Ратск княгиня Елена, подарив на нужды новой церкви и ее служителей купленные ею на собственные деньги парчовые ризы.

Елена давно уже не встречалась с мужем, которому за походами и другими княжескими хлопотами все недосуг было посетить свою пер-вую супругу. Досужие кумушки, которыми пришлось ей обзавестись, став крестной матерью у многих младенцев, то ли по доброте духовной, то ли из иного личного интереса, откровенно предлагали «мил друж-ком» обзавестись.

«Княгинюшка, – шептали доверительно они наедине, – ты еще так молода, так чего же зазря живому телу пропадать! Только шепни – та-кого молодца подыщем, что помнить будешь всю жизнь. И никто не сведает о том».

«Стыдно и грешно», – краснела смуглая княгиня: в причинах смуг-лости лица сказывалась ее степная кровь.

«Да какой там стыд, когда никто о том не узнает, – искушали ку-мушки. – Все так живут».

«Я – не все, – заявляла она с гордостью. – Я – княгиня! И дочь ха-на… И мне не приличествует, как простой мирянке прелюбодейством плоть свою тешить».

«Э, матушка, – не сдавались сердобольные кумушки, – и княгини мил дружков имели. Взять хотя бы, к примеру, княгиню Оду, послед-нюю супругу Святослава Ярославича, деда князя твоего, так та по слу-хам, с пасынком, Олегом Святославичем чуть ли не открыто сожитель-ствовала. Или же Гита, жена благочестивого князя Владимира Монома-ха… Поговаривали, что и она не без греха была! Оказывала внимание все тому же Олегу Святославичу, из-за чего и вражда между Монома-хом и Олегом была, из-за чего они-то друг дружку столь долго в нена-висти держали… Или же взять супругу великого князя Мстислава Вла-димировича, сына Мономахова, новгородку Любаву Дмитриевну… так та даже не с князьями тело тешила, а со своим тиуном Прохором».

«Бог им судья, если даже было все так, как вы мне рассказываете, – не поддаваясь искушению, оставалась непреклонной Елена. – Я лучше в монастырь уйду, чем при живом муже согрешу. К тому же, как видно из ваших же слов, все тайное становится явным».

«Вольному – воля, – пожимали плечами кумушки, – спасенному – рай!». А про себя думали, что глупит княгиня, заживо себя хоронит в стенах терема, ведь не в монастыре еще.

Русский закон к прелюбодейству жен был строг и суров: уличен-ную в супружеской измене женщину могли, зашив в мешок с кошкой и собакой, утопить, обрекая на мучительную смерть. Однако в жизни до такого почти никогда не доходило: никто не желал выносить сор из из-бы на потеху соседям. Если уж уличал супружницу в блуде, то дело, как правило, заканчивалось простым мордобоем. Поэтому, несмотря на су-ровость закона, русские женщины, нет-нет, но похаживали на сторону, подгуливали понемногу. Этому способствовали и сами князья, которые вопреки церковным запретам, довольно часто прельщались чужими же-нами, насильно укладывая их на княжеское ложе.

Находясь в уединении, оставленная мужем княгиня Елена все чаще и чаще посещала тамошние церкви, слушая проповеди священников или пение псалмов, все больше и больше проникалась душой необходимо-сти служению Богу. Она не раз уже заговаривала то с одним, то с дру-гим священнослужителем о схимнической жизни, но те мягко, чтобы не оттолкнуть и не обидеть, отговаривали ее, прося подождать до взросле-ния дочерей.

«Выдашь дочек, матушка, замуж, – елейными голосами советовали они, осеняя крестным знаменем, – тогда другое дело. Тогда все будет богоугодно, а пока… пока ходи в божий дом как можно чаще, церков-ным духом проникайся, праведными делами будущий сан заслужи-вай…»

Вот княгиня Елена и заслуживала: то гривен серебряных с ризами и кунами на церковь пожертвует, то собственноручным рукоделием одарит.

– Батюшка князь, – прибежал, запыхавшись, посыльный от княги-ни Марии, – нарочный из Киева прибыл.

– С чем пожаловал? – отрываясь от созерцания алтаря, украшаемо-го иконами, скорее по привычке задавать вопросы, чем серьезно, спро-сил Святослав.

– Не ведаю, – честно признался посыльный. – Я только волю кня-гини исполняю…

«Не к месту его нечистая принесла, – подумал Святослав Ольго-вич, – опять какой-нибудь поход затевается», – но вслух ничего не ска-зал, а, отдав кое-какие распоряжения мастерам, поспешил в княжеский терем.

Когда прибыл домой и выслушал запыленного с дороги посланца великого князя, выяснилось, что князь галицкий, Владимирко, победно завершив войну с болгарами и греками в Придунавье и захватив там множество городков, возвратясь в родное княжество после заключенно-го там выгодного для него мира, вдруг ни с того, ни с сего учинил гоне-ния на своих племянников Васильковичей и Ростиславичей, недавних союзников по походу в греческие земли, отобрав у них города Пере-мышль и Звенигород.

«Князья галицкие, – собственноручно писал Всеволод, – Василько-вичи и Ростиславичи, прибыли в Киев и обратились за справедливостью и за помощью. Я склонен помощь им оказать, а потому и сзываю вас, братья, на съезд и совет в свой стольный град».

– Опять на снем? – поинтересовалась княгиня Мария, когда Свято-слав, отпустив с честью киевского посланца, вошел в ее светелку.

– Опять, – кивнул, соглашаясь, князь.

– Поедешь?

– Поеду.

– Что ж, поезжай…

– Ты-то как? – спросил Святослав, уже зная, что Мария вновь не-праздна.

– Иногда подташнивает, – улыбнулась мягко, даже немного за-стенчиво, что с ней случалось довольно редко, княгиня, – но ничего, жить можно…

– Не скучай, – приобнял супругу за плечи князь, – я не надолго…

– Постараюсь, – прижалась всем телом к мужу княгиня. – Такая уж бабья доля: ждать… Мужьям воевать, а бабам ждать да рожать…

На снеме в Киеве, куда прибыли по зову великого князя не только Игорь и Святослав Ольговичи, но и братья Давыдовичи: Владимир и Изяслав, и братья Мстиславичи: Изяслав Переяславский и Ростислав Смоленский, а также Вячеслав Владимирович Туровский и полоцкие князья Глебовичи: Борис, Глеб и Ростислав, приняли решение войны Владимирку Галицкому пока не объявлять, но послать ему грозное пре-дупреждение, что если он не оставит своих племянников в покое, то все русские князья пойдут на него войной.

Составив и послав послание в Галич, князья разъехались, полагая, что галицкий князь, убоявшись, добровольно исполнит требуемое. Од-нако случилось то, чего никто и не ждал: князь Владимирко не только не убоялся, но и написал дерзкое послание киевскому князю, грозя ему походом совместно с венгерским королем Гейзой.

Такой ответ был оскорбителен для киевского князя.

«Я проучу тебя, задира, – решил Всеволод Ольгович, – так проучу, что помнить долго будешь». Однако с походом объединенных русских дружин не торопился: препятствовала тому свадьба дочери переяслав-ского князя Изяслава Мстиславича с полоцким князем Рогволодом Бо-рисовичем, назначенная на осень.

На свадьбу были приглашены не только многочисленные родст-венники полоцкого князя и все Мстиславичи со своими чадами, но так-же великий князь с княгиней Агафьей Мстиславной, их сын Святослав со своей молодой супругой и Святослав Ольгович с братом Игорем и супругами.

Свадьбу справляли в Переяславле. Справляли целую седмицу, ве-селясь и радуясь наконец-то наступившему примирению с полоцкими князьями. Заодно с пиршеством мимоходом решили и о совместном походе против Владимирка Галицкого. Так получилось, что киевский князь одним ударом сразу двух зайцев убил: и на свадьбе племянника супруги повеселился, и со всеми князьями, в том числе и полоцкими, о походе на Галич сговорился, предварительно назначив очередной съезд всех князей в Киеве.

На съезд прибыли со своими дружинами Игорь и Святослав Ольго-вичи, Владимир и Изяслав Давыдовичи Черниговские, Вячеслав Влади-мирович Туровский, Изяслав Мстиславич Переяславский, Ростислав Мстиславич Смоленский, сын великого князя, Святослав Всеволодович Владимиро-волынский, князья городненские, Борис и Глеб Всеволодо-вичи.

Святополк Мстиславич Новгородский сам не смог прибыть на снем, но прислал с новгородской дружиной воеводу Неревина.

Были посланы нарочные и к польскому герцогу Владиславу, обе-щавшему свою помощь киевскому князю, и в степь к половцам, ханам Осолуковичам, родственникам Всеволода по второму браку его отца.

Такой воинской силы уже давно не собиралось под рукой великого князя. Святославу Ольговичу, захваченному общим азартом предстоя-щего похода, также не терпелось принять как можно быстрее в нем уча-стие, чтобы перед другими князьями показать свою удаль и отвагу, но дело обернулось так, что в поход ему идти не довелось: Всеволод Оль-гович сам решил возглавить объединенные рати, а в Киеве вместо себя блюсти за престолом оставлял Святослава.

– Извини, брат, – говорил он доверительно младшему Ольговичу, – только на тебя могу довериться и оставить свой стол.

– А Игорь? – растерявшись от столь неожиданного решения вели-кого князя, спросил Святослав.

– А к Игорю, как ни к кому другому, – усмехнулся Всеволод, – у меня доверия нет. Он и брата старшего не постесняется оставить без стола… как в сказке той… про лису, попросившуюся к зайцу в его из-бушку лубяную из своей ледяной. Да и выгнавшую косого.

– Даже так?

– Даже так.

Как ни хотелось Святославу, охочему до бранного дела за преде-лами Руси, побывать с другими князьями в походе, но пришлось сми-риться и остаться в Киеве. Кто-то же должен был град сей блюсти!

Рати выступили и, сошедшись у Теребовля, на земле галицкой, двинулись к Галичу.

Однако и это не испугало Владимирко Галицкого, который тут же спешно послал доверенных бояр к венграм за помощью и получил от венгерского короля Гейзы ее в количестве 10000 всадников вместе с дядей короля, Баном.

Враждующие войска встретились на реке Сырети и семь дней, не вступая в открытые сражения, ограничившись лишь перестрелкой через реку лучников и арбалетчиков, двигались вдоль противоположных бе-регов, следя друг за другом. Однако, как ни следили галичане за рус-ским войском, Изяславу Давыдовичу, ходившему в степь за половцами, по прибытии с ними на Галицкую землю, удалось со своей дружиной захватить два больших города, Ушицу и Микулин. Чем тут же не замед-лил воспользоваться Всеволод Киевский, незаметно перейти с частью своих войск реку и зайдя в тыл галичанам.

Галичане, обнаружив, что отрезаны маневром Всеволода Ольгови-ча от Галича и Перемышля, потребовали от своего князя просить мира у Всеволода. На этом же настаивали и венгерские воеводы, опасавшиеся поражения и плена. Владимирку Галицкому ничего не оставалось, как просить мира, посредником для того он выбрал Игоря Ольговича, по-обещав ему отдельное вознаграждение в случае положительного реше-ния. Князь Игорь стал стараться – и мир между великим князем и Вла-димирком был установлен. Правда, при этом Владимирку пришлось выплатить киевскому князю и его союзникам 1200 гривен серебра.

Все это Святослав Ольгович узнал, когда из похода возвратился Всеволод, который, кроме морального удовлетворения от похода, ника-кой иной корысти не имел: так как все деньги, полученные от Влади-мирка, он раздал другим князьям и своим дружинникам, не оставив себе ничего.

Святослав еще находился в Киеве, когда туда из Галицкого княже-ства неожиданно прибыл князь Иван Ростиславич, прозванный Берлад-ником по удельному городу своему. Он, оказывается, воспользовался ослаблением Владимирка и, поддавшись зову галичан, сел на галицкий стол. Когда же Владимирко узнал об этом, то вновь собрал ранее рас-пущенную им по договору с киевским князем дружину и осадил с ней свой стольный град. Галичане стойко отражали все приступы, предпри-нимаемые Владимирком, но на Сыропустной неделе, поддавшись на уловку Владимирка, вышли из города и были разбиты. Князю Ивану пришлось бежать, а его соратникам расплатиться собственными голо-вами за измену. «Сам повинен, – сказал Ивану Ростиславичу Всеволод, когда выяснил все обстоятельства того дела. – Нового войска на Галич собирать не стану. Тебя же не выдам. Живи хоть в Киеве у меня, хоть у братьев моих».

Иван Ростиславич Берладник, обескураженный неудачей и про-хладным приемом киевского князя, был вынужден остаться в Киеве.

Зимой все того же года вновь справляли свадьбы: Всеволод Ольго-вич выдал двух дочерей покойного Всеволода Мстиславича Новгород-ского и Псковского, родных племянниц своей супруги Агафьи. Одну – за Владимира Давыдовича Черниговского, вторую – за Владимира Яро-славича Елецкого, сына Ярослава Святославича и двоюродного брата Ольговичей.

Свадьбы играли в Киеве. Играли, как и подобает тому, шумно и ве-село. Однако Святослав Ольгович на свадьбы не попал по причине тя-жести супруги.

– Поезжай один, – говорила Мария, осторожно поглаживая округ-лость живота, – что на менять оглядываться… Бог даст – тебя дождусь, а нет – так и без тебя опростаюсь. Не в первый раз, чай… А где раз, там и вдругорядь получится. Ведь от вас, от мужиков, в таком деле все рав-но помощи никакой… Только и умеете, что баб брюхатить…

Святослав хмыкал, кивал головой, соглашаясь, однако в Киев не поехал.

Мария родила сына, но тот не долго пожив на белом свете, умер и был без большого шума похоронен.

«Видишь, – смущалась, чувствуя себя виноватой Мария, – первый блин комом».

«Ничего, ничего, – подбадривал ее Святослав, – конь о четырех но-гах, но и тот спотыкается. Елена, супруга моя первая, также долго не могла родить, но потом расстаралась, сына Олега и двух дочерей пода-рила».

Напоминание о первой супруге было неловким, но Мария сделал вид, что не заметила неловкости.

«Я тоже, светлый князь, постараюсь, – полушутя, полусерьезно молвила она, покрываясь краской стыда. – Обязательно постараюсь».

Весной 1145 года снова была замятня в Польше. Владислав с суп-ружницей своей Звениславой, дочерью Всеволода и Агафьи, жаловались великому князю на братьев Владислава, особенно на младшего, Боле-слава, затеявшего междоусобную войну, просили помощи и заступниче-ства. Всеволод, будучи болен, сам в поход не пошел, но послал в Поль-шу сына своего Святослава с владимирскими и киевскими полками, а также Владимира Давыдовича с черниговской дружиной и Владимирка Галицкого с его галичанами. Болеслав с братьями, видя столь сильное войско русское, от сражений и сеч отказались и запросили мира за при-личный откуп. Мир был заключен, и русские князья возвратились в свои владения с многими польскими дарами.

Святослав Ольгович сначала расстраивался, что не был в том по-ходе, но потом, рассудив, что походов на его век будет еще предоста-точно, успокоился. Старался как можно больше находиться дома, чтобы княгиня Мария, видя подле себя мужа, быстрее шла на поправку после родов и пережитого горя по поводу потери сына.

Осенью митрополит Михаил поставил в Чернигове нового еписко-па, Онуфрия, присланного константинопольским патриархом из Визан-тии. Митрополит после этого выехал в Константинополь, а все князья земли Черниговской с женами и чадами отправились к Онуфрию, чтобы приложиться к руке первосвященника. Ездил и Святослав с Марией и всеми детьми от первого брака. Княгиня же Елена, сославшись на не-здоровье, сказала, что приложится к руке владыки позже, когда изба-вится от хвори. Как всегда, Елена была тактична, и Святослав искренне был благодарен ей.

Зима была снежной и морозной. Метели и бураны бушевали чуть ли не ежедневно. В Киевской земле, под Котельницей в январе случи-лась буря, о которой даже столетние старики никогда не слыхали: ветер был такой силы, что не только соломенные крыши с домов поснесло, но и сами дома во многих случаях до основания разорило. Много простого люду и скота насмерть поубивало, жита из гумен разметало. Но что бо-лее дивно было учинено, так это то, что бороны, лежавшие на полях, вихрем забросило в болота и леса. В довершение же всего в небе поя-вился огненный шар, похожий на Змея Горыныча из русских сказов и былин. «Конец света идет», – крестились опасливо и истово селяне и горожане, осторожно взглянув на небесный свод. «Не иначе, как князю нашему знамение преставиться, – шептались осторожно киевские наи-большие люди. – Всегда так. Как только кому из великих князей поки-нуть земную юдоль предстоит, Господь знак подает». Однако мир не рухнул, а пришедшая после зимних стуж и метелей весна своим теплом и светом разогнала зимние страхи. Даже снег, неожиданно выпавший в Киеве на самую Пасху, не смог нарушить весеннего настроения горо-жан. Правда, печорский летописец Моисей, сообщая о таком необычном явлении, попечалился, что все то было за грехи людей, забывших Бога, и указал, что снегу выпало так много, что «коню по чрево доставало».

Если не рухнул мир Божий, то мир, заключенный совсем недавно с галицким князем, рухнул: Владимирко все не мог простить Всеволоду отобранного у него Владимира Волынского, а потому искал любого случая, чтобы начать военные действия. Весной он, подговорив венгров, неожиданно захватил город Прилуки. Это была уже не просто обида для киевского князя, но откровенное оскорбление, и Всеволод, несмотря на болезнь, был вынужден собрать рать, чтобы наказать дерзкого. Званы были братья Ольговичи и Давыдовичи. На этот раз Святослав Север-ский и Курский со своими дружинами принял участие в походе на Га-лич, а в Киеве Всеволодом был оставлен Изяслав Мстиславич, шурин великого князя. Поход был тяжелый, с неба то и дело шел то дождь, то снег, заставляя ратников ежиться от холода и промозглости и искать укрытия или же жечь костры, чтобы согреться и обсушиться. Однако, несмотря на все трудности, киевский князь взял несколько малых горо-дов в Галицком княжестве и осадил Звенигород. Чтобы не губить на-прасно дружинников приступами, Всеволод Ольгович заслал в город своих людей, которые стали подбивать горожан на сдачу града. Но га-лицкий воевода Иван Захарьич, муж опытный и осторожный, каким-то образом сведал о том и приказал людей Всеволода изловить и вместе с горожанами, вступившими с ними в сговор, казнить.

Простояв у стен Звенигорода напрасно несколько дней и теряя лю-дей от приступов, Всеволод приказал изготовить пороки и разрушить с их помощью стены города. Пороки были изготовлены, но и они не дали пользы, так как горожане Звенигорода, напуганные казнью своих това-рищей, сражались отчаянно. Проломы быстро заделывали подручными средствами: стволами деревьев, досками, каменьями, а то даже телегами и санями, лишь бы не дать возможность чужим ратникам пролезть в проем. Пожары тушили. В войске Всеволода стал нарастать ропот от бесполезных потерь. Дело дошло до того, что дружинники отказыва-лись идти на приступ. Князья и бояре стали уговаривать Всеволода пре-кратить осаду города и возвратиться домой. И тот, подтачиваемый бо-лезнью, согласился. Не добившись успеха, не выполнив поставленной задачи «проучить» галицкого князя, великий киевский князь Всеволод Ольгович спешно возвратился в Киев, где вскоре тяжко разболелся. Осознавая, что умирает, он призвал к себе Игоря и Святослава с их дружинами.

– Брат при смерти, – сказал Святослав княгине с тревогой в голосе. – Надо ждать перемен… Думаю, что и дружины наши не помогут брату моему Игорю удержаться на киевском столе. Не любят нас киевляне. К тому же, братец-то, Всеволод Ольгович совсем маху дал, когда оставлял в стольном граде вместо себя Мстиславича. Тот, поверь моему слову, за это время уже успел столковаться с киевской старшиной… Голову дам на отсечение, уже на престол метит!

– Так крест же Игорю целовали, – робко заметила Мария, успевав-шая справляться не только с женскими заботами и делами, но и за про-исходящим в русских княжествах следить.

– Да мало ли кто кому и в чем крест целует, – цинично отозвался на это робкое замечание супруги Святослав. – Целовали, когда сила за Всеволодом была… – счел нужным все-таки пояснить он, – теперь сила эта вместе с Всеволодом и уйдет… Так что надо готовиться к переме-нам…

– Может, Бог своей заботой не оставит…

– Все может. Но, как говорится, на бога надейся, да сам не пло-шай…

Святослав, собрав дружину, ушел, а княгиня осталась в тревожном ожидании в Новгороде Северском – столице удельного княжества Се-верского. Ей хотелось верить в лучший исход дела, но сердце сжима-лось от недобрых предчувствий.

Всеволод, призвав бояр, взял с них клятву, что поставят Игоря на киевском столе. Хотел собрать вече, чтобы просить о том киевлян, да силы оставили его. Тогда послал нарочных в Чернигов и Переяславль, прося подтверждение прежних клятв от Давыдовичей и Изяслава Мсти-славича. Но те медлили. Не дождавшись подтверждения в верности Игорю, 1 августа 1146 года, в промозглый дождливый день, великий князь скончался, оставив после себя сына Святослава, княжившего во Владимире Волынском, и отрока Ярослава, семи лет, на руках горест-ной Агафьи Мстиславны. Не стесняясь слез, вместе с княгиней Агафьей Мстиславной, безутешной вдовой, по Всеволоду плакали Святослав и Игорь, да еще украдкой смахивали набежавшие слезы с глаз бабы, кото-рых когда-то любил киевский князь и которые, по всей видимости, лю-били его. Большинство же киевлян, если откровенно не радовались смерти своего князя, то и особо не печалились, помня его крутой нрав и тяжелую руку, а еще многие обиды, чинимые без особой на то нужды. Если не самим Всеволодом, то его ближайшими. А то и, вообще, даль-ними, но облеченными княжеской властью: тиунами, вирниками, родо-вичами – всегда пытавшимися урвать себе кус послаще да пожирнее, искавшими и находившими любой повод, чтобы закабалить ближнего своего. Не зря же на Руси поговорка сложилась: «Не имей себе двора близ государева двора и не держи села близ княжьего села: ибо тиун его – как огонь на осине разожженный, а рядовичи его, что искры. Если от огня и устережешься, то от искр не сможешь устеречься, одежду про-жжешь». Похоронили Всеволода, бывшего на великом княжении 6 лет и 7 месяцев, в белокаменной церкви святых мучеников Бориса и Глеба, возведенной на месте старой деревянной стараниями самого Всеволода Ольговича и его супруги, согласно его же завещанию. Так как был он высок и тяжел, – по-видимому, сказывалась кровь гречанки Феофании, матери покойного, – то дубовый гроб несли зараз 12 дружинников на своих могутных плечах, да и у тех лица были красны и багровы от нату-ги. Один из иноков Печерского монастыря, присутствовавший при по-хоронах князя, позже напишет для летописного свода, что «сей великий князь муж был ростом велик и весьма толст, волос мало на голове имел, борода широкая, очи большие, нос долгий». Этот ли инок или после него кто иной впоследствии допишут к сказанному следующее: «Мудр был в советах и судах, потому кого хотел, того мог оправдать или обви-нить. Много наложниц имел, и более в веселии, нежели в управлении княжеством, упражнялся, и из-за того тяжесть киевлянам от него была великая».