Текст книги "Святослав, князь курский (СИ)"

Автор книги: Николай Пахомов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)

– Так ты ведь непраздна, – напомнил ей о беременности.

Княгиня Мария к радости обоих уже пару месяцев как была в ин-тересном положении.

– Ничего, – бесшабашно отмахнулась Мария, – в Новгороде бабок-повитух предостаточно… Охулки на руку не возьмут.

– Так дорога… тряско…

– Поберегусь.

Пришлось Святославу Ольговичу, наступив на горло собственной гордости, согласиться. Согласиться согласился, только на этот раз мир-волить с новгородцами уже не собирался. Взятая им из Курска дружина в город за стены детинца не вошла, чтобы не оказаться вместе с князем в заложниках у спесивых новгородцев. Урок первого княжения и ковар-ство смоленского боярства не прошли даром. Остановилось курское воинство в небольшом городище на торговом пути из Смоленска, в по-лучасе езды до Новгорода.

– И до Новгорода близко, – отмечал расторопный воевода Петр, – и очей мозолить строптивым новгородцам меньше будут. А случись на-добность – всегда под рукой.

– Да, место возвышенное, не гиблое, не дрязглое, – соглашался Святослав, предварительно осмотрев окрестности городища. – Новго-родская сторона вся средь лесов да болот лежит, а тут ничего… подхо-дяще. Не то что в сапогах, но и в лаптях можно хаживать – ног не про-мочишь. Знаешь ли ты, – обратился он к воеводе, – что новгородцы, в отличие хотя бы черниговцев, курян и даже киевлян, всегда в сапогах хаживают? Даже самый последний ушкуйник… на плечах рванина, пуп гол, но… в сапогах!

– Знаю. Как не знать…

– Я думаю, от сырости местности.

– Скорее, от достатка, – усмехнулся воевода и, возвращаясь к прежнему разговору, добавил: – А место для дружины ты, княже, вы-брал отменное. И высокое, и сухое, и защищенное. А, главное, что от-сюда можно держать под нашим приглядом торг, особенно хлебный подвоз из полуденных земель, богатых житом. Это немаловажный факт в разговоре с новгородским людом. Ибо если сытый мало кого привеча-ет и разумеет, то голодный на сговор охотнее идет.

– Только не новгородцы, – усомнился князь. – Этим, вообще, ника-кой закон не писан…

– Ну, уж нет, – держался своего воевода. – Голод – не тетка, и нов-городцев заставит быть покладистее.

– Надеюсь, что до такого не дойдет, – не очень-то уверенно выска-зался Святослав.

Со Святославом в город вошли только старшие дружинники, суп-руга Мария да воевода Петр Ильин – всего не больше двух десятков. Княжич Олег, которому шел шестой годок, остался в Курске на попече-нии посадника Власа.

Поначалу все шло ладно да тихо. Князь вместе с нарочитыми и лучшими новгородскими людьми и старшинами концов творил суд на вечах, устраивал на своем дворе пиры и праздники. Новгородцам это поначалу нравилось, и они помалкивали, не трогая князя. Даже согласи-лись с мнением князя поставить посадником бывшего тысяцкого и кума князя, Якуна.

Но вот прошло время. Праздники отшумели, пиры наскучили, и теперь довольно часто между дружинниками Святослава и новгородца-ми стали происходить стычки, причем, не всегда зачинщиками ссор и конфликтов были новгородцы, известные задиры и буяны. Довольно часто курские дружинники, тихонько поощряемые князем, сами первы-ми задирали их, то не пропуская в Новгород купцов с товарами, то по-ложив глаз, на высоких и стройных, как березки, золотовласых новго-родок. Новгородские мужи вначале пробовали жаловаться на нахальных дружинников князю, но тот лишь руками разводил: сами, мол, винова-ты, чести не оказываете, на ссоры вызываете. Потом, видя, что князь не собирается призывать к порядку дружинников, новгородцы все чаще стали хвататься за оружие, защищая свою честь и достоинство. И уже не только появились раненые среди дружинников, но и убитые в ночное время неизвестными. Мало того, несколько раз стрелы, неведомо кем пущенные, противно шелестели у княжеского лица, заставляя того ис-пуганно морщиться. А на бесконечных вечах, проходивших чуть ли не ежедневно в Новгороде, все чаще и чаще стали раздаваться призывы к расправе над князем.

Даже слепому было понятно, что зрел заговор. Святослав это ви-дел, потому по совету старшей дружины и преданных ему новгородцев призвал часть своей дружины в детинец для пущей безопасности. И хо-тя решение князя было правильным, но оно только лишь масла в огонь полило, так как новгородцы и не думали затихать.

Стояла тихая летняя ночь, теплая и даже душная, но беззвездная, с затянутым темными тучами небом, как бывает перед дождем, нарушае-мая лишь изредка далеким глухим уханьем филина, мышкующего на лесистых окраинах Новгорода и время от времени пугающего своим уханьем запоздалых путников, ночных татей да беззубых старух, стра-дающих бессонницей, заставляя их мелко креститься. Да, в Новгороде стояла ночь. И князь Святослав, намаявшись за длинный до бесконечно-сти день с непонятливой челядью и горлопанистыми новгородскими людишками, в очередной раз требовавшими суда над его дружинника-ми, будто бы беспричинно побившими сына старосты Людиного конца, крепко спал в своей опочивальне. Спал в обнимку с княгиней Марией, разметавшей невидимые пряди золотых волос по лебяжьего пуха по-душкам. Князю снилась сеча то ли с половцами, то ли с Мономашичами – трудно понять в быстроменяющемся калейдоскопе расплывчатых лиц и событий, когда в ворота теремного забора кто-то настойчиво начал стучать.

Полусонный страж, стоявший, опершись на древко копья у ворот, долго не хотел открывать узкое сторожевое окошко, обитое для пущей прочности кованой железной пластиной, чтобы узнать, кого это принес-ло в ночную пору и что ему надобно во дворе князя. Однако стук не смолкал, и стражу пришлось, чертыхаясь и на чем свет стоит кляня ноч-ного гостя, открыть окошко.

– Кого это нечистая принесла? Ночью честные люди, все добропо-рядочные христиане спят, только вампиры, вурдалаки да ночные тати по ночам и шастают, пугая честной народ.

Но, услышав, что стучатся люди посадника Якуна, сменил гнев на милость, ворчать перестал, хотя для порядка и спросил:

– Что надобно вам в ночную пору? Светлого дня подождать, что ли, не могли?

– Так беда не ждет! – последовал короткий ответ. – Отворяй скорее калитку, пока еще жив вместе со своим князем.

В словах говорившего неподдельная тревога, но страж, верный на-казу десятского, открывать небольшую калитку в воротах не спешил.

– Обождите чуток. Надо десятнику доложиться… ему решать, – пробурчал страж, сгоняя с себя дремоту и неторопко направляясь к старшему караула. – Без него никак… Порядок – есть порядок…

– Смотри, чтобы поздно не было!.

Пока воротный страж препирался с посланцами посадника Якуна, десятский Фрол, огромный, как медведь-шатун, разбуженный стуком, сам спустился вниз. Так что идти за ним воротному ратнику не при-шлось.

– Что за шум, а драки нет? – недовольным и скрипучим спросонья голосом строго спросил он.

– Говорят, что от Якуна… – поспешил доложить причину ночного шума страж. – Стучатся… Бают: беда князю грозит…

Не расспрашивая больше стража, Фрол подошел к окошку и о чем-то недолго обменивался словами со стучавшимися людьми.

– Впускай! – кратко отдал он распоряжение после недолгих пере-говоров. – Да бди во все глаза! Дремать даже и не думай, если не хо-чешь стать короче на голову. Я сейчас тебе для подмоги еще народу пришлю.

Повозившись некоторое время с засовами, надежно запиравшими толстую дубовую калитку в левой створке ворот, страж впустил на кня-жий двор около двух десятков пешцев, с ног до головы закутанных в темные одежды и едва различимых в ночном мраке.

Десятский Фрол повел ночных пришельцев в княжеский терем, а страж стал запирать вновь на все засовы калитку. Вскоре к нему, как было и обещано, подошло еще трое товарищей-ратников из числа кур-ских дружинников, переведенных князем в детинец, недовольно вор-чавших со сна и поеживавшихся от ночной прохлады.

Не успел десятский Фрол с людьми посадника Якуна скрыться от взора воротного стража, как окутанный дремой княжеский терем, рас-плывчатой громадой возвышавшийся в ночи, начал просыпаться. Было видно, что то тут, то там, разрывая ночной мрак, в проемах окон и сен-ных переходах тревожно мечутся с места на место трепетные огни фа-келов – сразу понятно: спешно бегали, исполняя княжеские распоряже-ния, слуги и челядинцы, одевали ратное снаряжение дворцовые дру-жинники и отроки.

– Что случилось? – спросил хрипловато и недовольно Святослав постельничего Ярмила, настойчиво стучавшего в дверь княжеской опо-чивальни, одновременно с вопросом торопливо ища дланью на ощупь рукоять меча, всегда оставляемого им у изголовья одра.

В святом углу, у киота с темными иконами, хоть и горела лампад-ка, но света от нее было так мало, что он не мог рассеять ночного мрака в опочивальне, только слабо и тускло освещал суровые лица святых угодников. Потому князю и приходилось все делать на ощупь: и меч искать, и в одежонке разбираться, чтобы случайно порты на голову не потянуть вместо рубахи.

– Беда, князь, – последовал ответ Ярмила. – Прибыл кум твой, по-садник Якун, с братом и чадами. Молвит, что новгородцы сговорились живота тебя лишить. Вот-вот ударят в набат… Бежать надо! Спасаться! Иначе быть беде. Ох, грехи наши тяжкие…

Князя потянуло было зевнуть, широко, с потягом всего тела, но по-следние слова постельничего остатки сна безо всякой зевоты как рукой сняли.

– Слышала? – спросил Святослав супругу, также уже проснувшую-ся и тревожно прижимавшуюся к нему обнаженным и еще горячим со сна телом. – Одевайся! Видать, не до сна нам ныне, если не желаем раньше срока в царство небесное попасть. Ну, что за град, что за княже-ство, – посетовал он не столь с негодованием, как удрученно.

– Слышала, – шепотом отозвалась Мария, соскальзывая с теплой постели босыми ногами на деревянный пол опочивальни. – Я быстро… А кущи небесные подождут… нам и на грешной земле дела имеются.

– Буди дружину, Ярмил, – распорядился князь, разобравшись в своей одежде и натягивая в темноте порты. – Пусть надевают доспехи и опоясываются мечами… словом, пусть будут готовы… Да подай нам огня… факел что ли… или подсвечник со свечами, а то хоть глаз выко-ли!

– Дружина, княже, уже разбужена, – кратко ответил Ярмил. – Я уже позаботился. Твоего указания ждут.

Как только белесый рассвет стал рассеивать ночную темь, но ут-ренняя богиня Мерцана еще не успела окрасить в розово-золотистые тона небесный свод у восточного окоема, как из тихо распахнувшихся ворот Ярославова двора выехала, гулко цокая копытами коней по бре-венчатому настилу, кавалькада всадников, человек так под семьдесят. Все в темных одеяниях, молчаливо напряжены, а потому и скользят как тени по нешироким улочкам еще сонного града, направляясь в сторону городских ворот по Смоленской дороге. Лишь короткое всхрапывание сыных коней да случайный звон металла о металл нарушали ночную тишину и давали умелому наблюдателю, если бы был таковой, некото-рые подсказки к тому, что в предрассветном сумраке движутся не про-сто всадники, а вооруженные люди. Задержки на вратах при выезде из города не было: там стояли люди Якуна, молча отворившие ворота пе-ред первым всадником и также молча их затворившие за последним.

– Кажется, пронесло, – оглядываясь на темную громаду города, произнес Святослав, обращаясь к ехавшим возле него новгородцам Якуну и его брату Прохору.

– Рано судить о том, – не разделил княжеского оптимизма Якун. – Не такие новгородцы, чтобы спустить нам побег.

Прохор ничего не сказал, но его участившееся сопение явно гово-рило, что он полностью согласен со своим старшим братом.

– Думаю, что не так страшен черт, как его малюют, – остался при своем мнении князь. – Верно, воевода Петр? – обратился все же он за поддержкой к бывалому воину.

Но тот князя не поддержал.

– Якун верно говорит: надо ждать с часу на час погони. Не простят новгородцы нам побега, за обиду себе сочтут. Скажут, что пятой удари-ли по Новгороду, – молвил он.

– Скажут или не скажут – еще неизвестно, – отозвался Святослав с напускной беспечностью, – но не подставлять же нам свои головы, как быки на бойне. Сейчас до остальной дружины доберемся – и нас станет сила! Пусть только попробуют погнаться – по носу сразу схлопочут! Почувствуют вкус кровавой юшки! Познают, что такое курские ратни-ки. Пятьсот курских ратников – это вам не шутка! Пятьсот ратников – это не один в поле воин!

– И пятьсот дружинников не помогут, – хмурился пуще прежнего Якун, лучше других знавший повадки своих горожан, – если новгород-цы примут решение догнать нас. Что, что, а тут они мастера: десяток тысяч поднимут в погоню, лишь бы поквитаться.

– Поживем – увидим, – направив коня к скакавшей неподалеку супруге и тем самым давая понять, что разговор на данную тему окон-чен, оставил князь за собой последнее слово.

Якун не ошибся: около пяти тысяч конных новгородцев, воору-женных в основном луками, копьями, топорами да мечами нагнали и окружили дружину Святослава. Однако бой не затевали, требовали только, чтобы выдали им бывшего посадника Якуна да Прохора с их слугами.

– Что станем делать? – собрал совет Святослав. – Возможно, кому-то удастся прорваться… куряне не подведут – воины бывалые. Но большинство поляжет на поле брани – тут же добавил он мрачно, – да и раненым полона не миновать…

– Надо начать переговоры, – предложил воевода Петр, – и совес-тить, совестить их. Ведь это они тебя звали, клянясь содержать в чести, да слова своего не сдержали… Возможно пыл новгородцев за торгом и поостынет.

– Выдай нас головой, – хмуро посоветовал князю посадник Якун. – Чего всем за нас двоих пропадать. Все равно не прорваться, только зря разозлишь этот осиный рой… Вот, если что, о детках да о супругах на-ших, кум Святослав, побеспокойся, не дай пропасть сиротам!

– Выдавай, князь, делать нечего, – поддержал брата Прохор, – Только попытайся сначала слово с новгородцев взять, что до суда на городском вече нас не тронут, крест на том потребуй целовать… А там, что Бог даст! Там и епископ Нефонт, возможно, словечко замолвит, да и остынут самые горячие головы у наших недругов.

Как ни странно, но новгородцы, имея десятикратный перевес в си-лах, согласились на переговоры.

В результате длившихся до самого вечера переговоров обе стороны пришли к тому, что бывший новгородский посадник и его брат выдава-лись новгородцам головами вместе со всем их семейством, но новго-родцы клялись их до вечевого суда не казнить и дело решить так, как скажет вече.

Уже находясь в Курске, Святослав Ольгович узнал, что новгород-цы слово свое сдержали: они доставили до веча Якуна и Прохора жи-выми, хотя и изрядно побитыми. Вече сначала приняло решение о казни Якуна и Прохора привычным способом – сбрасыванием в Волхов с мос-та, но тут вмешался епископ Нефонт, предложивший взять с них денеж-ный штраф, заточив обоих в узилище.

В итоге споров и криков вече, в конце концов, приняло решение взыскать с бывшего посадника Якуна 1000 серебряных гривен, а с его брата – 500, самих же отправить в узилище при монастыре. Семьи братьев оставили на свободе, сохранив за ними и рухлядишко с хозяй-ством, дома в градском посаде да склады с мастерскими.

«Слава Богу, – переживал Святослав Ольгович за своих новгород-ских друзей-сторонников, – что хоть стараниями епископа семьи несча-стных сидельцев бедствовать не будут, перебьются до освобождения кормильцев. Иначе вообще беда. Ну и новгородцы, ну и ушкуйники… Ничего святого для них нет».

Если с новгородскими доброхотами и сподвижниками Святослава все более менее определилось, то в личных делах не очень. От потрясе-ний и тряски во время бегства, когда впопыхах не было времени забо-титься о благополучии плода, сильно заболела супруга. Открылось кро-вотечение. Ни молитвы о здравии в курских храмах, ни заговоры на ру-ду-кровь старух-ведуний, ни их отвары из трав и кореньев, не помогли. Мария лишилась плода. Обессиленная мучениями, она лишь виновато улыбалась Святославу, когда тот заходил к ней в опочивальню, чтобы проведать да спросить о здоровье. Оба, маясь, оплакивали потерю ребе-ночка: Мария часто в голос, не стесняясь слуг и домочадцев, Святослав по-мужски молча, темнее лицом да тускнея очами.

Всеволод Ольгович, узнав о бегстве брата из Новгорода, был не только расстроен этим обстоятельством, но и рассержен. Так как, нов-городцы, попросив сначала у него на свой стол шурина Святополка Мстиславича, сына Мстислава и Любавы Дмитриевны Новгородки, в последний момент отказали и ему, откупившись дарами. Святополк хоть был и из Мономашичей, но все же родственник – сводный брат княгини Агафьи, да и киевского князя держался, как и старший брат его, Изяслав. Поэтому он в определенной мере устраивал Всеволода Ольго-вича. Но не срослось, не вылепилось. Взяли же себе новгородцы князя у противной стороны: вдругорядь у суздальского князя Юрия Владими-ровича – сына Ростислава.

Разгневанный таким поворотом дела, предпочтением его отпрыску младшей ветви, Святополк в отместку коварным новгородцам занял со своей дружиной город Торжок, находившийся во владении Новгород-ской земли, чем вновь усугубил и без того натянутые отношения между Всеволодом Ольговичем и потомками Мономаха. К тому же Ольговичи остались не только без новгородского стола, но и с враждебно настро-енными к ним новгородцами.

– Что ты наделал! – вычитывал киевский князь Святославу Кур-скому, когда тот с сыном Олегом, которому исполнилось шесть лет, и он уже был отдан на обучение грамоте и воинскому делу, прибыл в Ки-ев. – Ты хоть понимаешь, что ты наделал?! Мы не только одного из лучших княжеств в Руси лишились, но и могущественных врагов себе нажили.

Предвидя подобный неприятный разговор, Святослав Ольгович всячески оттягивал поездку к старшему брату. Но вот пришлось ехать. И не просто ехать, а на свадебный пир по случаю выдачи замуж дочери Всеволода, пятнадцатилетней Звениславы, за сына польского короля Владислава, Болеслава Владиславича Кудрявого. Событие не просто семейное, но и государственное. И проигнорировать его, не прибыть с подарками для поздравления молодых было просто невозможно – вста-ла бы кровная обида не только с братом Всеволодом, но и с его новыми польскими родственниками.

Курский князь прибыл в Киев с сыном и старшей дружиной, так как княгиня Мария после болезни была слабой, только-только начавшей приходить в себя после горя, постигшего их семью. Вот и осталась в Курске. С первой же супругой, Еленой, от которой он все больше и больше удалялся, ехать не стоило по иным соображениям, чтобы избе-жать пересудов, укоризненных взглядов, а то и откровенных насмешек. Да та и сама не пожелала бы такого. И, вообще, как доносили князю верные люди, она в последнее время больше тянулась к церкви, чем к мирской жизни.

Разговор между братьями происходил один на один в опочивальне великого князя, вдали от чужих глаз и ушей, так что оба Ольговича, не присаживаясь за большой дубовый стол или на лавки, стоявшие вдоль стен, стоя посреди помещения, в выражениях особо не стеснялись. Вре-мя от времени то один, то другой подкрепляли свои слова жестикуляци-ей рук, мимикой лиц. Особенно усерден в этом был хозяин опочиваль-ни, Всеволод. Оба в отцову породу высокие, грузные, с багровыми ли-цами и взъерошенными рыжеватыми бородами. В праздничных портах и рубахах, изрядно украшенных цветным шитьем по вороту и подолу, при богатых поясах, но без мечей: на пиршество съехались, а не на поле брани.

– Брат! – оправдывался Святослав, – если бы ты знал, что за народ новгородцы, ты бы на меня так не кричал. Это не люди, а исчадие ада! Вечно всем недовольны, вечно крикливы, вечно им враги да измены всюду мерещатся! А уж как жадны, как завистливы, только Господу Богу известно… Не могу я с ними! Не могу!

Святослав хотел напомнить брату, как новгородцы держали в за-ложниках не только его супругу, но и самого митрополита, но Всеволод опередил, не дал:

– А вот Ростислав Юрьевич, Мономашич, смог!

Горечь и досада переполняли слова Всеволода, так как все выстро-енные им планы рушились.

– Надолго ли? – скривил губы в ироничной усмешке курский князь, скривил так, словно яблоко зеленое да вязко-кислое куснул. – Ты, брат, чем попрекать, лучше бы к Курску моему какой никакой городок добавил из свои владений… хотя бы Новгород Северский… или Пере-яславль. Слышал, там недруг мой, Андрей Владимирович,[95]95
  Андрей Владимирович (ок. 1102–1141), сын Владимира Мономаха, князь переяславский, прозванный Добрым, умер 20 января 1141 г.


[Закрыть] недавно преставился. Вот бы ты брату своему и порадел…[96]96
  Порадеть – в данном случае оказать услугу.


[Закрыть]

– О Новгородке Северском, возможно, подумаю, – сменил гнев на милость Всеволод, – но о Переяславле даже и не заикайся, даже не меч-тай: отдан уже Вячеславу Владимировичу, князю туровскому.

– Мономашичу?! – усмехнувшись, уколол язвительным взглядом брата Святослав. – Не пойму я тебя, Всеволод Ольгович: то ты меня бранишь за то, что новгородский стол к Мономашичам отошел, то сам по собственной воле Переславль их роду отдаешь, обойдя не только меня, но и брата нашего Игоря… А ведь ранее Переяславль ты Игорю обещал! Ведь было?

– Что было, то сплыло, – вновь недовольным тоном произнес Все-волод, нахмурившись. – Вячеслав Владимирович хоть и Мономашич, но человек мне верный и преданный… Да и на сродственников моих, Мстиславичей, зла не держит. С ним в Переяславле мне будет спокой-ней. Не то что с иными…

– А Игорь? – перебил старшего брата Святослав. – Ведь он брат наш…

– А Игорь… – замялся на мгновение Всеволод, по-видимому, со-бираясь с мыслями, чтобы доходчивее объяснить Святославу. – Игорь – это ежедневная заноза у меня на сердце. Он даже сам не знает, что учу-дит в следующее мгновение… Ты, верно не знаешь, но я скажу, что наш братец Игорь один пострашнее всех твоих новгородцев будет! Уж по-верь… Очень завистлив и властолюбив. Нет у меня на него надежды… А вот опасения имеются. Впрочем, – сменил он тему, – думаю созвать съезд князей, на нем и поговорим… в том числе и об уделах.

– И когда же?

– Да в этом же году. Как только со свадьбой дочери управлюсь…

Разговор для обоих был тяжел, поэтому поспешили его как можно быстрее окончить, однако праздничного настроя у Святослава уже не было. И все пиршество он просидел, как сыч, нахохлившись так, что даже его жизнерадостная киевлянка из разбитной прислуги, решившая скрасить князю одиночество, и та не смела лишний раз тревожить его пустой болтовней или какими-либо расспросами.

Гостей же на пиршество собралось много. Были тут не только по-слы от польского князя, но и венгерские, и галицкие бояре. Приехали князья смоленские и полоцкие. Даже кое-кто из младших рязанских князей на пир пожаловал. Видно стала боль обиды проходить. Вот толь-ко Игоря Ольговича не было: во вражде он к старшему брату и велико-му князю находился, потому и не прибыл, хоть и зван был.

* * *

Как и обещал Всеволод, вскоре после шумных празднеств он стал звать на съезд в Киев. И не только родных братьев да двоюродных Да-выдовичей, но и Изяслава Мстиславича с его братьями. Князь Изяслав, отговорившись недомоганием, от участия в съезде уклонился, а Давы-довичи и младшие Ольговичи хоть и прибыли, но съезжаться с великим князем не спешили, став друг от друга порознь: Святослав с Владими-ром Давыдовичем на Ольжичах, а Игорь со своей небольшой дружиной у Городца.

Всеволод, направив своих вестников, звал братьев в своей шатер, но те не спешили, пересылаясь между собой то доверенными людьми с устными посланиями, то короткими записками с отроками-гонцами.

«Знаешь, что Всеволод нам дает?» – спрашивал Святослав Игоря.

«Писал, что по городу каждому из области Туровской… у черта на куличках, – отвечал коротким посланием Игорь. – Берест, Дорогобуж, Черторыйск да Клецк».

«Мне того не надо, – отписывался Святослав. – Мне что-нибудь в Северах или у Вятич, поближе к Курску чтобы…»

«И мне того же хочется, – делился планами Игорь. – Да не даст. Жадный до земель очень братец наш старший».

«Что будем делать, ведь к себе в шатер зовет»?

«Так мы ему отпишем, что если Вятич нам не отдаст или иных во-лостей в земле Черниговской, то мы вольны будем сами о себе старать-ся. Если согласен, то я нынче же Всеволоду послание и направлю. А сам пойду к Переяславлю стола княжеского из-под Вячеслава Владимиро-вича искать. Поддержи, брат, меня в том».

Как не хотелось Святославу затевать склоку со старшим братом и Мономашичами, но приходилось: Игоря было жаль – родная кровушка. Потому и пообещал с поддержкой. К тому же и явная несправедливость по отношению к безудельному брату к чести княжеской взывала.

Собрав дружину, Игорь направил ее к Переяславлю. Однако пред-приятие это провалилось в самом зародыше, так как на помощь переяс-лавскому князю пришли не только родственные ему по крови Монома-шичи, Изяслав Мстиславич Волынский и Ростислав Мстиславич Смо-ленский, но и Всеволод Ольгович Киевский. Обидевшись на братьев за самовольство, послал он Вячеславу Владимировичу своего воеводу Лазяря Саковского с несколькими тысячами печенегов, берендеев, тор-ков и черных клобуков.

Игорь, от природы самый беспечный из всех братьев, при под-держке курского князя и на его гривны собрал большое войско. Видя за собой силу, поначалу гонорился, называл Изяслава Мстиславича сверч-ком запечным, советовал из своего запечья на свет белый не высовы-ваться. Однако, не имея достаточного ратного опыта и столкнувшись в сече с ним, весь свой гонор, всю спесь потерял. Так улепетывал с остат-ками разбитой дружины, что стал притчей во языцах: «Как один сверчок тьму тараканов победил»!

Святослав в той злополучной для Игоря сече не участвовал: от-дельно от Игоря стоял, потому и удалось ему сохранить дружину свою в целости и возвратиться с ней в Курск. И кто знает, как повели бы себя курские ратники, большинство из которых еще помнили, как Изяслав Мстиславич княжил в Курске да победно хаживал с ними на полоцких князей, как брали Лагожск и Изяславль… И хотя они, вступая в дружи-ну Святослава, приносили клятву – роту, но выбор был ох, как не прост. Поэтому Святослав мысленно и благодарил Господа, что тот уберег его от прямого столкновения с волынским князем.

Князь Игорь оконфузился, а в выигрыше же остались Изяслав Мстиславич да великий князь. Первому дядя его, Вячеслав Владимиро-вич, в знак благодарности за оказанную помощь уступил переяславский стол, возвратившись к сыновьям в Туров. А Всеволод посадив во Вла-димир Волынский на место Изяслава Мстиславича своего сына Свято-слава. Святославу Всеволодовичу, племяннику курского князя, в эту пору шел семнадцатый год, и он на десяток лет был старше своего двоюродного брата Олега.

Пусть Игорь и был бесконечно зол на Всеволода Ольговича, да си-ла солому ломит. Пришлось ему просить мира не только у Мстислави-чей, с которыми столкнулся в сече, но и у старшего брата, чтобы вооб-ще не стать изгоем в земле Русской. Всеволод так был разгневан на Игоря, что не на шутку грозился изгнать его и из Черниговского, и из Киевского, и из других русских княжеств. Жизнь изгоя на Руси была не-сладкой: мало, что не было собственного удела, но и угла, в котором можно было притулиться, тоже не было. Князья, думая о себе и своих сыновьях, к изгоям относились настороженно, если, вообще, не сторо-нились их как чумы. Можно было, конечно, к кому-нибудь из них в ка-честве наемного воеводы подвязаться… Но воевода – не князь! Поэтому Игорь, проглотив горечь поражения и обиду, поспешил к Всеволоду Ольговичу с просьбой о мире, дав обещание впредь больше которы не заводить. Даже крест на том целовал.

Пользуясь благоприятным моментов, киевский князь предложил всем родственникам собраться на очередной съезд, чтобы в мирной об-становке упорядочиться с княжескими уделами. «Надо по примеру от-цов и дедов наших так землю нашу обустроить, чтобы злобы-вражды на Руси не было, – писал он. – Чтобы каждый своим уделом по правде и справедливости владел, на чужое не зарясь и за свое не опасаясь».

Съехались почти все князья: оба Мстиславича – Изяслав Переяс-лавский и Ростислав Смоленский, князья черниговские – Владимир и Изяслав Давыдовичи. Не было Николая Святоши, брата черниговских князей, но он из монастыря свое благословение прислал, просил братию жить в мире и согласии. А вот Вячеслав Владимирович Туровский да Юрий Владимирович Суздальский со своими детьми то ли званы не были, то ли были званы, да не приехали.

После недолгих споров да торгов Мстиславичи от Всеволода полу-чили Черторыйск и Берест; Давыдовичи – Дорогочин и Клест: Свято-слав Ольгович – почему-то в очередной раз Новгород Великий, дважды пострадавший за последний год. Сначала емь во множестве к Ладоге пришла и четыреста ладожан побила Но этого ей показалось мало, так она еще окрестности самого Новгорода разорила. Потом шведы на шес-тидесяти судах с бискупом своим в море купцов новгородских на трех ладьях перехватили. Многих побили, а сто пятьдесят человек в полон взяли. Игорь опять ничего не получил, лишь словесные заверения киев-ского князя оставить ему после себя киевский стол. Правда, Всеволод давал ему Юрьев и Рогачев, да тот в гордыне своей вновь от них отка-зался. Снова норов проявил.

«Ну, брат Игорь, – развел на то Всеволод картинно руками, – как знаешь. Мое дело – дать, твое – отказаться».

Не хотелось Святославу отправляться в своенравный и необуздан-ный Новгород, но Всеволод требовал неукоснительно, грозя в против-ном случае курского стола лишить и изгоем земли Русской сделать.

– Не посмотрю, что мы сыновья одного отца, – багровел лицом ки-евский князь, пресекая в корне любые пререкания, – удела лишу и из земли Русской изгоню. Поезжай в Новгород, пока их послы вновь тебя кличут. Как вы не поймете, что Новгород – это начало земли Русской!

– Так там же Ростислав Юрьевич, – зыркнув на брата очами, об-молвился Святослав. – Неужели уже провожают, даже года не дав на столе своем посидеть?

– Провожают, – не сказал, буркнул Всеволод, вспомнив предсказа-ние Святослава, лишившегося того стола. – Емь и шведов припомни-ли…

– А ты не верил, помнится, – пенял брату курский князь. – Может, теперь поверишь, что княжить мне в Новгороде придется не больше того, что уже было княжено в прошлый раз, с полгода, а то и менее…

– Может, и поверю, – глухо отозвался Всеволод, – но идти тебе ту-да все равно придется, заруби это себе на носу. Послы мне клянутся, что буянство больше не допустят…

– Это они сейчас, когда в твоих хоромах находятся, овцами прики-дываются и так клянутся, – вяло заметил Святослав, заранее полагая бесполезность своего спора с братом, так как ничего от этого для него не изменится: брат не откажется от своего решения. – Совсем по-иному запоют, когда к себе придут. Первыми гнать начнут… знаю я их… на-смотрелся за два прежних княжения.

– Не желаю слушать, – отмахнулся Всеволод. – Сказано – поезжай, значит, поезжай! Курск за тобой оставляю.