Текст книги "Святослав, князь курский (СИ)"

Автор книги: Николай Пахомов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)

Ни Игорь, ни Святослав, ни Глеб открыто оспаривать суждения старшего брата не стали, предпочтя тихо оставаться при своем мнении. Однако Всеволод и на этот раз оказался прав: не прошло и года, как по-лоцкие князья вновь стали разорять окраины Смоленского и Новгород-ского княжеств. Киевский князь пытался их урезонить, призывал к бла-горазумию, к совести, наконец, но слова на них не действовали. Не же-лая кровопролития и разорения городов, Мстислав терпел, не отдавая нового приказа о походе на них. Однако чаша его терпения была пере-полнена заносчивым ответом на призыв придти с дружиной против по-ловцев, которые вторглись в пределы Киевского и Переяславского кня-жеств. Ответ же был таков: «Ты с Боняком Шолудяком здравствуйте оба и управляйтесь сами, а мы сами дома знаем, что делать».

Тогда Мстислав, собрав вновь рать, послал ее сначала на половцев, а, разбив половцев и прогнав их за Дон к Волге, двинул все русские полки в Полоцкую землю с приказом всех полоцких князей вместе с их семействами взять под стражу и доставить в Киев на суд.

Глашатые и бирючи, двигаясь перед русским войском, исполняя волю великого князя во всех городах и весях Полоцкой земли, объявля-ли вины князей полоцких и призывали население не вступаться за кня-зей своих, чтобы не подвергаться неминуемому возмездию. Мудрость Мстислава возымела действие: князья полоцкие вскоре остались не только без ополчения, но и без бояр своих и дружины, а потому были вынуждены вместе с женами и детьми предаться в руки киевских вое-вод, которые и доставили их на суд в Киев.

«Мудр, мудр киевский князь, – в который раз подумал Святослав Ольгович, вместе с братьями и остальными русскими князьями присут-ствуя на великокняжеском суде в Киеве, проходившем на дворе Яросла-ва. – Вот всем нам их вины объявил, а им-то и крыть нечем. Кто поже-лает вступиться за них, когда в поход с нами на половцев Боняка не по-шли, когда окраинные города и веси наших княжеств разоряли? Никто, так как это истина. Мудр и велик, раз осудив, казни не подверг, а отпра-вил в Царьград к императору Иоанну, зятю своему. Вроде и наказаны, и сосланы, но и в почете будут. Мудр и велик». Но когда он вполголоса, чтобы не привлекать к себе особого внимания, поделился размышле-ниями с братом Всеволодом, тот, усмехнувшись, ответил: «Будь я на его месте – тоже бы охулку на руку не взял, возможно, еще умнее поступил бы».

«Если бы да кабы росли во рту грибы, то был бы не рот, а огород», – народной поговоркой мысленно возразил старшему брату Святослав, но вслух больше ничего не сказал.

Суд в Киеве кончился тем, что в Полоцкое княжество – к удивле-нию многих русских князей – был посажен на стол бывший курский удельный князь Изяслав Мстиславич, так отличившийся во время по-лоцких походов.

«Ну, разве не везунчик, – вновь подумал Святослав Ольгович, даже не пытаясь скрыть перед самим собой чувство зависти и возникшее раз-дражение, когда узнал последнее решение великого князя. – Везунчик, да еще какой! Разве у Мстислава кого постарше и поопытней хотя бы из братьев родных не нашлось, чтобы одно из самых больших в Руси кня-жеств младшему отдать?»

Раздражение раздражением, но разум подсказывал младшему чер-ниговскому князю, что Изяслава Мстиславича лучше в союзниках иметь, чем во врагах: «Хоть мал, да, видно, удал. Весь в деда, Владими-ра Всеволодовича Мономаха, пошел».

Относительное затишье в землях Руси, продолжавшееся не только во времена правления Владимира Мономаха, но и его сына, Мстислава, прозванного при жизни за высокомудрие и блестящие победы над вра-гами Великим, позволило всем землям русским, всем городам и весям окрепнуть и жить без прежнего страха: вдруг соседний князь с разбоем придет. Пользуясь внутренним замирением и тишиной, Русь отстраива-лась. Все больше и больше появлялось каменных зданий в Киеве, Чер-нигове, Переяславле, Новгороде и прочих городах. И не только церквей, которые в первую очередь, опасаясь огня, стали возводить из камня и кирпича, но и общественных бань, торговых палат. И это делалось не только в общепринятых центрах Русской земли, но и в малых городах, даже в тех, которые находились на порубежье с Диким Полем, с Дикой Степью, как Курск или Рыльск, как Путивль или Папаш.

Мирная жизнь способствовала приросту населения, а потому свадьбы стали часты и не только во время зимних мясоедов, но и вес-ной, придерживаясь старинных славянских обычаев, с которыми право-славной церкви приходилось мириться, и летом красным, и осенью зо-лотой.

Вот и у великого князя в семье прибавление: жена Любава одарила его сыном Владимиром. Не успели крестины Владимиру Мстиславичу отметить, как новая радость: прибыли сваты от короля венгерского, просят руки княжеской дочери Елены за королевича Гейза.

Свадьбы на Руси во все времена шумно и весело играли, с девичь-ими хороводами, с песнями, с играми. Тут и седые сказители с гуслями, тут и ряженые с бубнами, тут и сопельчики с сопелками и дудошники с дудками. Княжеские свадьбы, так те, вообще, неделями игрались. При-чем всякий свободный человек, будь он хоть темный смерд, попавший случайно на княжеский пир, мог безвозбранно во двор княжеский прий-ти и со стола княжеского угоститься. Только рабам, кабальным да заку-пам такое было заказано: не смогли свободу свою сберечь – нечего за праздничный стол лезть. И вообще: на чужой каравай рот не разевай…

Святослав Ольгович, которому пошел уже тридцать шестой год, давно вышел из юношеского возраста. Несмотря на частые воинские походы и бивуачную жизнь, он не только взматерел, что само собой разумеется, но и погрузнел. Лицо огрубело и в то же время пополнело, хотя и не обрюзгло, как у его старшего брата. Даже выражение больших и широко расставленных карих глаз изменилось: от прежнего юноше-ского задора не осталось и следа, зато добавились властность, неукро-тимость воли и ироничный прищур. Все чаще и чаще на высоком кня-жеском челе обозначались гневливые складки.

Семейная жизнь не очень-то баловала князя: Елена Аеповна хоть и любила мужа, длительное время затяжелеть не могла, ходила праздна. Что только не делали: и в церквях поклоны били и молебны заказывали, и по монастырям хаживали, на мощи святых надежды возлагая, и к баб-кам-травницам, а проще говоря, ведуньям, обращались. Даже к шама-нам половецким несколько раз ездили, надеясь, что боги и духи праро-дителей помогут. Но все было тщетно. Не будь Елена красива и горяча в любовных забавах – быть бы ей или в женском монастыре или в отцов-ской веже. Только это и удерживало Святослава от того, чтобы не рас-статься окончательно с половчанкой. Елена страдала. Но при этом, что-бы не лишиться мужа, она первой предложила Святославу обзавестись наложницами, даже советовала, на кого внимание обратить, расхваливая прелести той или иной претендентки на княжеское ложе. Святослав, зная отношение других жен к наложницам, хмыкал от удовольствия… и еще больше привязывался к праздной супруге.

К этому времени они уже давно жили в собственном тереме, кото-рому нашлось место все же в детинце, а не за его стенами, в городском посаде, ведя собственное хозяйство и содержа небольшую дружину.

Наконец, то ли боги сжалились над ней, то ли подействовали вся-кие травы-приправы да бани, в которых бедную княгиню по полдню парили да разминали сенные девушки: на двадцать втором году супружества она понесла. И как счастлива была она, когда убедилась в своей непраздности.[82]82
  Непраздна – беременна (в отличие от праздной – пустой, не беременной).


[Закрыть] Чуть ли не всем говорила, что родит обязательно сына – ведь она его выстрадала.

Повеселел и Святослав, которому надоело выслушивать от братьев колкости по поводу долгожданного пополнения его семьи. И еще более обидного сравнения с сестричем, Юрием Владимировичем, жена которого, также дочь хана Аепы, в отличие от Святославовой Елены, плодовита была словно крольчиха, чуть ли не каждый год сразу же после свадьбы рожая по ребенку. Одному, Ивану, Святослав даже крестным отцом был.

У братьев-то с детками было все в порядке. Даже у тихого по срав-нению с остальными братьями Глеба, и у того, как было сказано выше, было уже два сына: Изяслав и Ростислав.

Когда подошел срок рожать, то Елена опять подвела, родив девочку, хотя все ждали сына и так на это надеялись.

– Лиха беда – начало, – успокоил супругу Святослав. – Еще так расплодишься сыновьями, что только держись.

Та виновато улыбалась и тихо, безмолвно жалась к князю.

Пока великий князь усмирял полоцких, в Польше разбойные ватаги напали на русских купцов, шедших с товарами из Моравии. А тут еще и Литва на севере зашевелилась: что ни день, то в Киев приходили сообщения о все новых и новых набегах литовцев на окраины Псковской земли.

«Надо проучить и тех и других», – решил великий князь и послал гонцов ко всем русским князьям с приказом о немедленном сборе дружин.

Дружины собрались под Смоленском, от которого русские рати можно было быстро развернуть хоть на поляков, хоть на литовцев. В помощь Мономашичам пришли со своими дружинами и черниговские князья Ольговичи. Не остались в стороне и северские Давыдовичи. Рать собралась такая, что никакому ворогу не позавидуешь.

В Польше, по-видимому, через доброхотов следили за действиями киевского князя, так как не успел Мстислав Владимирович, который лично возглавил все русское войско, собрать княжеский совет и решить, на кого первого идти, как прискакали на чуть ли не загнанных до смерти конях польские послы. Король Болеслав спешил принести извинения за действия разбойных людей и предлагал уладить дело миром.

– Миром – так миром, – не стал становиться в позу обиженного ребенка Мстислав. – Мы крови не жаждем. Все убытки купцов наших по-крыть! За нанесение обиды и оскорбления гостям торговым и Руси – согласно уложенному ранее ряду между нами – само собой отдельно возместить! И впредь принимать меры к охране торговых гостей по до-рогам Польши!

– Король согласен! – обрадовались послы, видя, какое огромное войско находится под рукой киевского князя. – Король согласен!

– Тогда скачите в Краков к брату моему любезному, королю Боле-славу, и порадуйте его миром. Коней вам я прикажу дать свежих.

Обрадованные успешно выполненной миссией, послы в тот же день, даже не отдохнув, поскакали к своему королю, а русские рати по-вернули в сторону Литвы. Литовцы не ждали, а потому порубежные их городки и веси были захвачены почти без сопротивления.

Но не многотысячный литовский полон, ни собранная во время по-хода дань стали важным моментом, на который обратили внимание рус-ские летописцы, а слух о том, что великая княгиня Любава, пользуясь отсутствием в Киеве князя, пустилась во все тяжкие и чуть ли не еже-дневно наставляет Мстиславу рога с его тиуном Прошкой. Как просо-чился столь соромный для великокняжеских ушей слух в лесные дебри, сказать точно не смог бы никто, но подозрение пало на княжеского ев-нуха Гермогена, недавно прибывшего к князю с посланием посадника Путяты.

Доброхоты постарались – и князь Мстислав Владимирович вскоре во всей красе был ознакомлен с «художествами» женушки.

«Вот взбеленится», – усмехались в окладистые бороды князья да бояре. Только они плохо знали своего великого князя. Не взбеленился Мстислав, не взъярился. Приказал только собрать в свой шатер всех князей, воевод и старшую дружину, и когда те собрались, объявил:

«Есть слух, что моя благоверная княгиня будто бы в грех плотский с тиуном впала… Так вот, чтобы не было каких-либо кривотолков по этому поводу, хочу вам сказать следующее. Когда я был молод и жил с Кристиной, меня любившей больше самой жизни, то я по молодости лет, был не скуп на ласки к чужим женам. Но Кристина, будучи от при-роды женщиной умной, делала вид, что про те грехи мои ничего не зна-ет, и с особым почтением этих женок в тереме привечала. Теперь же я стар, и любовные утехи меня прельщают меньше, чем дела государст-венные. Моя новая супруга Любава если уже не юная женка, то еще довольно молода. Кровь у нее еще не отбродила, а потому она могла учинить что-то непристойное княгини. – Князья, воеводы и бояре-дружина смущенно молчали, не смея перебить великого князя, а тот меж тем продолжил: – Однако даже если Любава и совершила что-то недостойное, о чем мы точно не знаем, то в том судить ее не мне и, уж тем более, не вам, а только Богу. Поэтому я откровенен с вами и гово-рю, что если тут нет безумных слухи продолжать распространять, то придержите язык за зубами. Он вам всем еще может пригодиться. – Тут от добродушия князя и следа не осталось, его голос и слова были полны угрозы. Угрозы явственной и открытой. – Если же есть безумные, то напоминаю, что меч лучше всех лекарств лечит от любых болезней, в том числе и от безумства, – продолжил с прежней угрозой великий князь. Впрочем, закончил речь свою он довольно миролюбиво: – Теперь же можете идти в свои дружины и заниматься насущными делами».

С княжеского совета все расходились молча: знали, что Мстислав слов на ветер не бросает. К тому же каждый подумал: а не наставляет ли и ему рога собственная женушка с каким-нибудь тиуном, а то и просто с конюхом. То, что княгини, пользуясь отсутствием мужей, часто нахо-дящихся во всевозможных походах, погуливают да блуду предаются, ни для кого не было секретом, но как-то огласке не придавалось. С невер-ными женами каждый поступал по-своему: кто-то тихо прощал, кто-то бил безжалостным боем, а большинство под благовидным предлогом сплавляли в монастырь, чтобы тут же обзавестись новой. Можно было, конечно, уличив супругу в прелюбодеянии, предать дело огласке, что-бы, осудив, по-старинному обычаю зашить изменщицу живьем в кожа-ный мешок вместе с собакой и кошкой да и бросить в ближайший омут на радость водяному. Но такого уже со времен княгини Ольги на Руси не бывало.

Как и следовало ожидать, после «напутственного» слова Мстисла-ва слухи враз смолкли. И вообще стало не до них, когда конные разъез-ды, высылаемые для охранения рати вперед, однажды после ночного привала вдруг сообщили, что обнаружили евнуха Гермогена с литов-ской стрелой в шее. И это-то на полпути между Новгородом и Смолен-ском, куда литовцы отродясь еще не забирались!

«Вот и выходит, что Мстислав слов своих на ветер не бросает, – подумал Святослав Ольгович, младшая дружина которого в ту седмицу несла охрану всего русского воинства как во время марша, так и во вре-мя отдыха, а потому «честь» обнаружения трупа евнуха выпала именно ей. – Хоть и говорят, что язык до Киева доведет, но еще вернее, что язык может на встречу с Господом Богом раньше срока привести. И что теперь делать?»

По Русской Правде необходимо было сразу же по обнаружении убийства старшему князю объявить сыск виновного. Старшим князем был Мстислав Владимирович, а это означало, что докладывать о слу-чившемся надо было Мстиславу. Хоть Святослав и спрашивал себя мысленно «что делать?» – ему ничего не оставалось делать, как доло-жить Мстиславу Владимировичу о происшествии, с чем он и отправил-ся к шатру великого князя.

– А ничего не делать, – выслушав Святослава, спокойно молвил великий князь. – Какой-нибудь беглый литовец, озлясь, нашего евнуха и подстрелил, чтобы тот по ночам не блуждал где не надо. Не будем же мы на всю ближайшую округу дикую виру налагать… в самом деле? Что же касается литовцев, так они и без того уже наказаны. Верно?

К какой части речи великого князя относился вопрос, заключенный в слове «верно» – то ли к тому, что не следует блуждать по ночам, то ли к тому, что литовцы и так уже наказаны, Святослав не понял. Однако поспешил поддакнуть:

– Верно.

А что еще должен был сказать Святослав? Что «неверно»?.. Про-исшествие же с убийством Гермогена было предано забвению.

Когда же черниговские князья уже находились дома, то случайно услышали, что киевский тиун Прошка за мзду и лихоимства, чинимые им с киевлянами в отсутствие князя, предстал пред княжеским судом и был сослан в Полоцк, к князю Изяславу, где и умер в заточении.

– Оно и верно, – констатировал данный факт Всеволод за празд-ничным столом, вокруг которого собрались все Ольговичи со своими семьями, искоса поглядывая на собственную супругу, несмотря на ро-ды, статную и румяную, как пасхальный кулич, – нечего по чужим цветкам порхать да нектар собирать. Каждый сверчок знай свой шесток!

– Знал же кот блудливый, чье сало ест, – недобро усмехнулся Игорь, вторя старшему брату, – да, вот, не рассчитал, переел и околел…

– Не зря же говорится, – поддержал в этом братьев и Глеб, обычно довольно молчаливый и малообщительный, – повадится козел в чужой огород – остаться ему без бороды и шкуры.

Святослав Ольгович на этот раз воздержался от собственных ком-ментариев по столь интересной и скабрезной теме. Но и ему, как всем остальным братьям, тиуна Прошку было не жаль: что искал, то и нашел, раб презренный. Не замай чужого! Не ищи под князем!

Княгини же, сидевшие на противоположном конце большого стола, к мужским разговорам не прислушивались, занятые веселой болтовней между собой и присмотром за детьми, и даже не догадывались, что мужские реплики частично касались и их. Возможно, они были так чис-ты телом и душой, что плохая молва, как грязь дорожная, к ним не при-липала.

Вскоре после того похода на Литву в Киеве на 56 году жизни скон-чался и сам великий князь Мстислав Владимирович, давно уже про-званный Великим. И случилось это 14 апреля 6640 лета от Сотворения мира или в 1132 год от Рождества Христова, как записал киевский лето-писец, ученый монах Моисей. Но незадолго до кончины успел Мсти-слав Владимирович княжескими столами распорядиться: великий киев-ский стол переходил к брату его Ярополку Владимировичу. Переяслав-ский – сыну Всеволоду Мстиславичу, находившемуся пока на новго-родском княжении, полоцкий – оставался за сыном Изяславом, смолен-ский – сыну Ростиславу, а новгородский – малолетнему совсем Свято-полку Мстиславичу. Княгиня же Любава, которую Мстислав по возвра-щении из литовского похода ни словом, ни полусловом не упрекнул по поводу сплетен о ее связи с тиуном, с сыном Владимиром, которому и двух лет-то не исполнилось, оставалась в Киеве на попечении Ярополка.

Не успели тело Мстислава предать земле и справить тризну, при-личествующую великому князю, как среди потомков Мономаха нача-лись распри: большего, чем Ростов пожелал князь Юрий Владимирович, примеряясь к Переяславлю.

– Ну, все, конец миру! – потирая ладонь о ладонь, недобро усмех-нулся Всеволод Ольгович, обсуждая с братьями последние события в Киеве. – Теперь только держись! Рот не раскрывай и не зевай… Теперь всяк будет сам за себя.

– Неужели? – усомнился скептически настроенный Игорь.

– Да уж поверьте слову моему, – сказал, как отрубил Всеволод.

– А я верю, – прищурил один глаз Святослав. – Все давно к тому шло… Слишком долго мир был на Русской земле… целое поколение выросло без войн и пожарищ. Руки у всех давно чешутся на чужое доб-ро!

Святослав Ольгович был в приподнятом настроении: супруга Еле-на только что сообщила, что опять тяжела.

– Выходит, Ярополку не удержать княжения? – поинтересовался Глеб.

– Княжение свое он, возможно, и удержит, – тут же отозвался Все-волод, обводя братьев большими, круглыми, как у совы, немного на выкате очами. – А вот столы племянников своих, Мстиславичей, обе-щанные на смертном одре брату, вряд ли…

– Это еще почему? – перебил его Игорь, почти что копия старшего брата: такой же рослый, темноволосый и большеглазый, только не такой грузный и долгоносый. – Это еще почему? С какого такого боку?

– А потому, что братья Ярополка давно уже зуб точат на владения Мстиславичей, особенно на Переяславль, – ответил Всеволод без раз-думий. – Взять хотя бы сестрича нашего Святослава, Юрия Владимиро-вича… Он в своем Ростове спит и видит себя уже на переяславском сто-ле! Потому я и говорю, что вот-вот между Мономашичами начнется вражда из-за уделов…

– Если только между собой станут отношения выяснять, то Бог им в помощь! – цинично усмехнулся Игорь.

– Боюсь, что, начав между собой замятню да котору,[83]83
  Катора – вражда, междоусобица.


[Закрыть] они и нас не минуют, – предположил Святослав.

– Вот и я о том же, – хитро подмигнул братьям Всеволод. – Нам надо заранее определиться: с кем мы, на чьей стороне?

– По справедливости мы должны быть на стороне великого князя, чтобы поддерживать установленный порядок, – не очень-то уверенно отозвался первым Святослав.

– Что так-то, брат, неуверенно? – с язвинкой в голосе заметил Все-волод. – Ведь правильно говоришь. Или с сестричем и кумом своим ссориться нет охоты? – Намекнул он на отношения Святослава с Юрием Владимировичем Ростовским и, не дожидаясь ответа Святослава на свой вопрос, продолжил: – Сначала будем поддерживать Ярополка и Мстиславичей… пока нам это будет выгодно…

– А потом? – задал коварный вопрос Игорь.

– А потом будем смотреть… – уклончиво отозвался старший из черниговских князей.

По-видимому, он и сам еще не пришел к окончательному реше-нию.

– Главное, братья, – высказался эмоциональный Святослав, – нам быть всем вместе, друг за дружку держаться. А еще попытаться с Давыдовичами и Ярославичами договориться.

– С Давыдовичами, возможно, и договоримся, – как бы соглашаясь с младшим братом, продолжил беседу Всеволод, – но с Ярославичами договориться вряд ли удастся: рязанские и муромские князья в обиде на нас за Чернигов. Не простили Ярославичи мне самоволия… даже и по-сле смерти отца своего, Ярослава Святославича. Да Бог с ними. Мы са-ми – с усами! И к тому же, – усмехнулся он, весело поглядывая на боро-датых братьев, – все уже давно с сивыми бородами. Одним словом, го-товьтесь.

Обсудив в семейном кругу сложившееся положение, Ольговичи стали спешно готовиться к возможным военным действиям: набирать дружинников, проверять укрепленность городов.