Текст книги "Святослав, князь курский (СИ)"

Автор книги: Николай Пахомов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)

– А, может, Святополка Мстиславича направишь, – попытался с другого бока зайти Святослав. – Как никак, он Мономашич, сын Мсти-слава и Любавы Новгородки… Тебе же шуринок… Возможно, и при-живется…

– Никаких «может», – отрезал Всеволод. – Идешь ты.

Спорить дальше было бесполезно.

Взяв курскую конную дружину и княгиню Марию, оставив кур-ский стол на малолетнего княжича Олега и его пестуна Микулу, пере-ехавшего по такому случаю из Ратска в Курск, Святослав с тугой на душе направился в Новгород. Но, как и предполагал, княжить ему в Новгороде долго не пришлось: в очередной раз новгородцы, собрав-шись на вече, попросили его со стола, как совсем недавно, сажая его, просили о том же князя Ростислава Юрьевича, уехавшего с обидой к отцу в Ростов.

Без особой печали Святослав покидал Новгород, уступив стол Свя-тополку Мстиславичу, брату великой княгини Агафьи Мстиславны и, соответственно, шурину великого князя. Причем, не просто уступал, а по ходатайству Агафьи Мстиславны еще и Новгород Северский от Все-волода в удел получал. В качестве благодарности за новгородский стол. Как говорится, не было счастья, да несчастье помогло.

«Сколько ранее сам северский удел просил, – размышлял Свято-слав наедине с собой, – и всегда отказ имел. Но вот стоило в дело ввя-заться княгине, как дело само собой и разрешилось. Да еще как разре-шилось! Недаром в народе говорят, что муж хоть и голова в семье, но баба-шея куда хочет, туда эту голову и поворачивает. Захочет – низко наклонит, захочет – кверху носом задерет».

Зато Игорь Ольгович, оставаясь по-прежнему сам без удела, вдруг ни с того, ни с сего, обиделся не только на Мстиславичей, но и на всех Мономашичей за брата.

– И ты будешь молча сносить позор и обиду? – Прискакал он в Курск, как только Святослав там оказался, и теперь вился вокруг, как змей-искуситель пред Евой и Адамом в райских кущах.

– Да какая там обида! – отмахнулся раздраженно Святослав. – Если бы ты только знал, как я рад, что покинул тот вертеп, да еще и городок Северский получил, в который собираюсь в ближайшие дни и пере-ехать. Всей радости от того княжения и было, что кума Якуна живым да здоровым видел, а ты говоришь обида… Пусть Святополк теперь с ними мучается, я же умываю руки. Мне в моем Курске куда как милее. Тем паче, что дел тут хватает: надо крепостные стены и заборолы кое-где обновить, а то обветшали совсем, да стену посада подальше в поле передвинуть – растет город. А еще думаю церковь каменную заложить, чтобы не хуже чем в Чернигове или Переяславле была… А там и о Нов-городке Северском думать придется… и о Путивле. Я пока с семьей еще в Курске, но думаю через недельку-другую в Новгородок перебраться. Он и поболее Курска будет, и от Половецкой степи подальше, а, значит, поспокойнее. Конечно, с Курском будет жаль расставаться – прикипел сердцем к нему, и куряне хоть не все, как новгородцы, в сапогах хажи-вают, лапотками не брезгуют, да не буйствуют на вечах… А при нужде – так и ратники бывалые, сноровистые. Жаль с ними расставаться, но что поделаешь… приходится. Впрочем, они опять же будут под моей рукой, и я постараюсь Курск мой как можно чаще навещать. – Свято-слав то ли пожалев, то ли порадовавшись за свое курское житье-бытье, немного помолчал, словно переваривая сказанное, а потом добавил, вновь обращаясь к брату: – А еще, Игорь, думаю, что задирать старше-го брата нам не след – ни к чему хорошему нас это не приведет!

– Ну и зря, – был откровенно разочарован Игорь. – Тогда хоть на суздальского князя сходим, пока он сам находится в Ростове, готовясь к походу на новгородцев, отмстить за бесчестье сыну Ростиславу, чтобы не стать в их глазах посмешищем и неудачником.

– Да не с руки мне, – попытался избежать этого похода курский князь, мысленно отметив, что если кто и есть неудачник тут, так это сам Игорь, который до сих пор не имеет собственного удела, а все предпри-нимаемые им предприятия по добыванию такого всегда оказываются неудачными. – Ведь на сестрах, дочерях хана Аепы, женаты… какая никакая, хоть и седьмая вода на киселе, но все же родня…

– А он о том не думал, когда окраины Черниговской земли разорял, – нудил Игорь, заходя то с одной, то с другой стороны.

– То пусть будет на его совести, – не сдавался, упорствуя из по-следних сил, Святослав, так как кроме этих слов и противопоставить наскокам Игоря было нечего: Юрий Суздальский действительно не раз «топтал и зорил» окраины Черниговской и Северской земли, особенно от него доставалось Вятичам, которые он чуть ли не своей вотчиной считал.

– Так я уже князей рязанских, сродников наших двоюродных, на то подбил, обещая твое участие в походе, – признался Игорь, бросив на кон спора последний довод. – Все уже готовы, дело только за тобой. Давай, поспешай. Одним ударом сразу двух зайцев убьем: и с Яросла-вичами помиримся, ведь братья-то двоюродные, да и Мономашичей слегка пощиплем.

– Слишком скор ты, брат, на решения да на обещания, – попенял Святослав, вспомнив ненароком скоропалительное решение Игоря вое-вать с Вячеславом Владимировичем и Изяславом Мстиславичем за Пе-реяславль. А еще наступивший затем срам от той скоропалительности и гордыни. – Спешка, как говорят на Руси, при ловле блох нужна… А то ведь можно поспешить да людей насмешить.

Но вскоре сдался: перспектива примирения с Ярославичами была заманчива и стала решающей на весах сомнений и раздумий.

Поход против суздальского князя прошел успешно. Пока Юрий Владимирович собрался дать отпор, рязанские и черниговские дружи-ны, подкрепленными конными ратниками из Курска и Новгорода Се-верского, куда Святослав недавно перенес свой княжеский стол, погра-бив окраинные городки в пределах суздальских и ополонившись смер-дами да ремесленным людом, возвратились восвояси.

Не успел Святослав в своем новом граде передохнуть от похода, смыть грязь и пот в изрядно протопленной слугами бане да вволю на-миловаться с княгиней Марией, вновь ходившей непраздной, как при-скакал гонец из Чернигова: Давыдовичи приглашали, не мешкая, при-быть на похороны епископа Пантелеймона.

Отказываться было нельзя: владыка Пантелеймон ведь являлся не только черниговским епископом, но и курским, и путивльским, и се-верским тоже, так как Новгород Северский, Путивль и Курск со всеми окрестными городками и селениями входили в черниговскую епархию. Вот и приходилось, бросив все дела, спешно ехать в Чернигов к Давы-довичам. Если Святослав особой радости от этой поездки не испытывал, то его княгиня Мария, наоборот, оживилась, зарумянилась, засобира-лась. Хотелось после длительного сидения в Курске и неудачной поезд-ки в Новгород с княгинями черниговскими пообщаться, о том о сем по-говорить, посудачить. «Да и по граду Чернигову соскучилась, – говори-ла она, когда Святослав намекнул, что не лучше бы ей дома побыть в таком положении. – Хочется хоть одним глазком взглянуть. А что до положения, то Бог милостив…»

СЕВЕРСКИЙ СТОЛ

Новый 1143 год начался с того, что киевский князь, часто болея, и как все смертные, не зная часа своей кончины, решил упорядочить по-сле себя престолонаследие, чтобы тем самым избежать ненужных смут. Потому и разослал своих гонцов по княжеским градам с приказом о прибытии на очередной съезд под Киевом.

Съезжались под Киев, как того требовали давно установленные традиции, на конях, оружно, при боярах думных и ратных, знаменосцах и трубачах, чтобы потом, сойдясь, оставить ближайшую дружину непо-далеку, а самим войти в шатер киевского князя, где должны были быть заранее расставлены столы с пенными напитками и сладкими закусками и лавки, покрытые дорогими коврами, чтобы мягче было сидеть.

Выяснилось, что прибыли Игорь и Святослав Ольговичи, Влади-мир и Изяслав Давыдовичи, Изяслав и Ростислав Мстиславичи – все в нарядных одеждах, в серебряных или же золотых доспехах, при легких цветного бархата шапочках, отороченных собольим мехом, и мечах – символах княжеского достоинства.

Почти все русоволосы и кучерявы, только у Мстиславичей, акку-ратные окладистые бородки не только кучерявы, но и явственно рыже-ваты – пошли явно в породу деда Владимира Мономаха. Впрочем, ры-жий или как говорили чаще, чермный цвет был присущ и Ольговичам, особенно Всеволоду. Но к этому его голову уже украшали большие за-лысины и плешь на затылке, в данный момент скрываемая шапкой.

Когда в просторном и светлом шелковом великокняжеском шатре, установленном на высоком берегу Днепра в нескольких верстах от Кие-ва, собрались прибывшие князья, то слово взял великий князь.

– Братья, известно вам, что всяк свое дает сыну, как закон русский показывает, или брату, – обвел своими большими, слегка на выкате, очами Всеволод присутствующих. – Это еще отцы и деды наши в 1097 году по Рождеству Христову, собравшись в Любече, подтвердили. Но великое княжение – это иное дело…

Собравшиеся князья, услышав последние слова Всеволода Ольго-вича, стали недоуменно переглядываться между собой: к чему бы это?..

– И вот почему, – продолжил между тем киевский князь, тяжело дыша. – Ибо прапрадед наш Владимир Святославич дал Киев после себя старшему сыну Мстиславу, а Мстислав, не посоветовавшись с осталь-ными братьями-князьями, не имея на то их согласия, отдал брату Яро-полку. И произошло потому всякое беспокойство. Ибо все старшие не хотели младшим повиноваться и их почитать… И даже не пожелали в согласии с ними землю Русскую оборонять, через что, как вы сами ве-даете, столько зла и разорения приключилось.

Всеволод сделал вынужденную паузу, так как приступ сухого каш-ля помешал ему продолжить речь. И, вообще, говорил Всеволод мед-ленно, превозмогая одышку, которой страдал в последнее время.

Прибывшие князья хоть и переглядывались между собой, особенно оба Мстиславича, не очень-то довольные происходящим, но молчали, ожидая продолжение речи.

Прокашлявшись и смочив горло глотком вина из стоявшего напро-тив него серебряного кувшина, Всеволод продолжил:

– … А потому рассудите, братья, если того зла добрым упорядо-ченьем не пресечь, то насколько больше вреда последовать может?..

Князья опять переглянулись.

– … Я вам не говорю о моих детях, – продолжал Всеволод, не об-ращая внимания на молчаливый обмен взглядами собравшихся, – я го-ворю о вас самих. Ежели мне смерть по Божьей воле приключится, то кому быть на великом княжении, требую вашего совета. Потому и со-звал вас.

Князья заерзали тяжелыми задами на лавках: речь великого князя не могла оставить их равнодушными. Интриговала. Однако молчания никто не нарушил.

– … Я так рассудил, – вновь прокашлявшись, с одышкой продол-жил Всеволод, – что по смерти моей киевский стол отдать брату моему, Игорю. Если, не дай Господь, Игорь помрет ранее, то брату Святославу. И на том целуйте мне крест, что завещание это сохраните, – тяжело дыша, окончил киевский князь свою непростую речь.

После чего снял с себя золотой массивный крест и, поцеловав его сам, передал ближайшему к себе князю, которым оказался Владимир Давыдович. Тот, переглянувшись с братом Изяславом, молча поцеловал распятие, потом отдал его брату. Какие мысли роились в его тяжелой голове в это время, было не угадать.

Все шло чинно до той поры, пока очередь давать клятву и целовать крест не дошла до Изяслава Мстиславича.

– Отец! – встав с лавки и возвышаясь над столом и остальными князьями, тихо, но твердо и отчетливо произнес он. – Отец! Ведь ты обещал мне прежде Киев после себя отдать, а ныне отдаешь другому! Как это понимать? Значит, когда я был тебе нужен, чтобы киевский стол добыть, ты одно говорил, когда нужда в том ныне отпала – другое мол-вишь. О родном брате хлопочешь! А мне как быть?

Всеволод, слыша дерзкие, но справедливые упреки из уст Изясла-ва, недовольно поморщился: Изяслав не врал – Всеволод давал ему та-кое обещание, когда пробивался до великого стола. Лицо его и до того красное стало багровым. Хотелось вскочить, закричать на Изяслава, топнуть ногой, но он сдержал себя и сказал примирительно:

– Верно говоришь, было такое. Я не отказываюсь от своих слов. Я действительно тебе обещал Киев после себя, а ты обещал меня как отца почитать и быть в моей воле. Так?

– Так, – подтвердил Изяслав, по-прежнему стоя за столом.

– Но не ты ли после этого, войдя в согласие со стрыями, дядьями своими, меня и братьев моих воевал? Было такое или нет? – уперся тя-желым взглядом киевский князь в лицо переяславского.

– Было, – пришлось согласиться последнему сконфуженно, так как в словах великого князя была правда.

– А раз было, – веско закончил Всеволод, – то я вправе изменить свое мнение и принять новое решение. Целуй крест, не задерживай че-ред.

Изяславу Мстиславичу очень не хотелось давать клятву и целовать крест, но приходилось: он, рассоренный с дядьями своими, полностью находился во власти киевского князя и его братии. Пересилив себя, Изя-слав Мстиславич, гордый отпрыск Мстислава Великого, дал клятву и поцеловал на том крест.

На этом, хоть не все вопросы были обсуждены, совет прекратили, оставив нерешенные вопросы на завтрашний день и приступив к трапе-зе. Ибо сладкое вино да сытная еда смягчают ожесточение сердец, уменьшают скорби и горе, а радость увеличивают.

«Мстиславичи не смирятся с таким решением, – покачиваясь в так конской иноходи, думал Святослав, возвращаясь после съезда из шатра киевского князя в собственный, возведенный дружинниками в полувер-сте от великокняжеского. – Особенно Изяслав. Не миновать новой усо-бицы. Хотел брат наш как лучше, а получилось как всегда, плоховато… с горчинкой обиды и лукавства. К тому же на съезд, – размышлял не-спешно Святослав, – не были званы Юрий Суздальский да брат его Вя-чеслав Туровский… Значит, еще одна обида. Впрочем, даже если бы их и позвал Всеволод, то они, во-первых, вряд ли прибыли бы, а, во-вторых, даже если бы и прибыли, то вряд ли поддержали бы решение великого князя: оба спят и видят себя на киевском столе».

Вскоре мысли Святослава переметнулись на иные вопросы, гася размышления о съезде и возрождая картины семейные, связанные с обеими княгинями, с подрастающим княжичем Олегом, с хлопотами по укреплению Путивля и Новгорода Северского, с поездками в степь к родственникам покойного отца и к братьям Елены, давно и настойчиво приглашавшими его, а он не смог сделать того за хлопотами по новго-родскому столу.

Половцы, конечно, были извечные враги Руси еще со времен Изя-слава Ярославича. Впервые их дикие орды появились в Южнорусских степях в 1055 г. от Рождества Христова, ровно через год после смерти Ярослава Мудрого. С тех самых пор они не только жадными глазами посматривали на русские земли, но и, пользуясь разладом среди князей, нещадно щипали порубежные грады и веси. Однако время и те уроки, которые были им преподнесены русскими князьями, особенно при Вла-димире Мономахе, сделали свое дело. Многие ханы стали родственни-ками потомкам Мономаха и Олега Святославича, взять хотя бы самого Святослава Ольговича, и уже не стремились разорять владения своей новой Родни. Правда, всегда находились другие ханы, которые в родст-венных связях с князьями русского порубежья не состояли, а потому вновь были не прочь отправиться в набег. С такими степными коршу-нами Святослав дружбы не водил, при случае старался побить как мож-но крепче, чтобы память острее была. А вот с теми, с кем породнился, имея пример отца своего, старался ладить и жить в мире. Да и они пла-тили ему тем же, хотя от набегов на земли других князей, к примеру, переяславских, никогда не отказывались. Не чурались и дальних похо-дов, и их хвостатые бунчуки видели не только полоцкие князья, но и жители высокомерного Новгорода. Как было, например в 1137 году, когда Святослав с братом Глебом ходили походом на Псков. Поход тот был неудачным, но половцы Осолука и Аепы твердо держали руку Оль-говичей в том споре новгородцев с псковичами.

На следующий день собрались вновь, чтобы продолжить съезд и положить ряд по другим делам, требующим общего согласия. Но на этот раз собрались не в шатре великого князя, а в шатре Владимира Да-выдовича Черниговского, которому Всеволод, по мудрому разумению решил предоставить такую честь.

Вновь первое слово держал Всеволод, который потребовал от брата Игоря дать клятву остальным князьям в случае своего вокняжения в Киеве быть им в место отца и судить всех по справедливости. Игорь, ранее не раз уже обойденный удачей, в данный момент преисполненный гордости и торжественности, давал клятвенные обещания и целовал на том крест, за ним этот же крест целовали и остальные.

– Теперь же последнее, – вновь взял слово Всеволод Ольгович Ки-евский. – Князь польский, Владислав Болеславич, зять мой, просит от меня помощи против братьев его, Болеслава Красивого, еще одного зя-тя, будь он неладен, Бранислава и иных, обещая вознаграждение. Я, как видите, страдаю хворью и идти сам не могу. Потому и прошу вас: пой-дите и мир между ними учините. Желательно без сеч и крови… а там как Бог даст.

– Хорошо, брат, – подхватил слово Игорь, как только Всеволод смолк. – Исполним, как велишь. Сам же не ходи из-за слабости здравия твоего. Мы все сами сделаем, правда, братья? – обратился он к осталь-ным.

Те одобрительно загудели, мол, согласны. Кто искренно, как Свя-тослав, которому действительно не терпелось в поход отправиться, чу-жие страны посмотреть да себя показать; кто – лишь бы кивнуть и под-дакнуть в нужный момент, а там, мол, разберемся… с какой стороны лошадь в телегу впрягается…

После чего, по окончании пира, князья, собрав бояр и дружины ма-лые, разъехались по своим владениям, чтобы подготовить полки для похода в Польшу. Разъезжались, кто с радужными надеждами, кто со скрытой обидой.

Как было уже сказано, на снеме в поход идти были все готовы, но как только от слов перешли к делу, то оказалось, что Владимир Давыдо-вич Черниговский идти не может, так как прослышал об угрозе княже-ству своему со стороны Юрия Владимировича Суздальского. Послед-ний решил поквитаться за прошлогодний поход против него. Не пошел и Изяслав Мстиславич, сославшись на тяжкую боль. По какой-то при-чине не пошел и князь смоленский, Ростислав Мстиславич. Так что в поход отправились дружины Святослава, Игоря да Изяслава Давыдови-ча – северяне, путивляне да куряне. Еще к ним присоединились воины Святослава Всеволодовича Волынского, сына великого князя, да около тысячи половцев ханов Сантуза да Комосы Осолуковича, сродственни-ков Святославовых.

Русские дружины двигались споро. Хоть на битвы шли, но грусти не выказывали. Даже время от времени, чтобы скоротать путь, песни-сказы затягивали. То про богатырей-воителей, сражающихся за землю Русскую, то про их прекрасных дев, томящихся в тоске-печали от неиз-вестности. Те же, кто песни не пел, как, к примеру, князья да бояре, слушали внимательно, любуясь многоголосьем умельцев. Порой каза-лось, что слушают не только ратные люди, но и их кони, навострив уши или же поводя ими в такт песенного сказа, словно соревнуясь с седока-ми в прилежании к слушанию пения-сказа.

«Что, значит, не на своего брата-русича идут, – отмечал Святослав Ольгович, – нет на душе тревоги, тяжести. И в этом походе погибнуть могут, но не журятся. Вон как ладно песни разудалые поют, словно кур-ские соловьи по весне».

Польша была хоть и иной страной, чем Русь, но многое было схо-же. Взять хотя бы язык. Русичи без особого труда понимали поляков, а те русичей. Схожими были и окрестные леса. Особенно с землями Нов-городского, Псковского и Смоленского княжеств. Так как преобладали вековые ели со своими раскидистыми лапами, не пропускающими сол-нечный свет, и сосны, упирающиеся вершинами в облака. Захочешь взглянуть на вершину – шапка с головы долой! Что-то общее было и в весях, и в жителях этих весей, целыми днями копошившихся в земле. Такие же смерды и холопы, как и в русских княжествах. Зато в городах больше было каменных да кирпичных строений, будь то храмы или же дворцы польского боярства – ясновельможного панства да шляхты.

«А Курская земля все более отличается, – сравнивал курский князь окрестные места со своими владениями. – Ярче, пожалуй, будет, кра-сочнее, добрее. Пусть там леса не такие темные, дремучие да обширные, зато березовые рощи, светлые да ласковые, всегда как весеннее сол-нышко, чего стоят! А степи-то, степи! Особенно по весне. Не степь – ковер из трав и цветов! Тут такого что-то не встречается. Мрачновато как-то… не наше, не родное».

Действительно, природа Курского Посемья значительно отлича-лась и от Черниговского и Северского Подесенья, где преобладали ог-ромные массивы смешанных лесов, и от Новгородско-Псковского края – царства огромных болот и бескрайних хвойных лесов, и, конечно же, от особенностей природы Польши. Без всякого сомнения, на землях и волостях Курского княжества лесов было немало. И хвойных, и сме-шанных и лиственных. Особенно вдоль русел рек Семи, Тускора, Свапы или Псла. Недаром же леса, в том числе и дубовые рощи, облюбовав-шие возвышенные, холмистые, прогреваемые солнцем места, были главным поставщиком строительного материла. Однако преобладали на Курской земле степные просторы. Кое-где, как правило, вблизи селе-ний, уже познавшие соху или плуг пахаря-ратая, но в большинстве сво-ем еще остающиеся действенно-нетронутыми. Конечно, и среди степ-ных просторов нет-нет, но вдруг возникнет то тут, то там темной массой лесной кряж. Но это всего лишь малый островок, который, как драго-ценный камень на чувственной груди женщины, в летнюю пору являет-ся изумрудным украшением царственной степи. По осени же – это язык божественного пламени, вдруг опустившийся на грешную землю, но не испепеляющий ее, а согревающий. Курские леса, как и все другие, пол-ны не только тенистой прохлады, но и таинственности. Даже в зимнюю стужу, когда они сиротливы и беззащитны в своей продрогшей и озяб-шей наготе, ощущения таинственности, вечной сказочности никогда не покидает их.

Особенности Курской земли, Курского Посемья сказывались не только в различии лесных угодий и степных просторов, но и в особен-ностях охотничьих промыслов. Только в Курской земле можно было еще поохотиться на дикого, первобытного по своей сути и свирепости быка – тура, любившего не только тенистость лесов, но и разнотравье степей. Только в Курской земле можно было подстрелить из лука не только дикого гуся, лебедя, рябчика, глухаря или тетерева, которых и в других краях было предостаточно, но и красавца-фазана, и дрофу, обо-жающую высокотравье степных просторов.

Нахлынувшие воспоминания вызвали благостные, с легкой и свет-лой грустинкой чувства об оставленном курском уделе, о доме. «Бог мой, – улыбнулся Святослав, – наверно старею. Чуть слеза от умиления не навернула. Впрочем, как говорится, на чужой сторонушке рад и во-ронушке».

Еще думалось об оставленной в Новгороде Северском супруге Ма-рии. Она была на сносях и вот-вот должна была разродиться, или, как поговаривали северяне, опростаться бременем. «Дай Бог, чтобы все бы-ло благополучно, – помолился про себя Святослав. – Дай Господь, что-бы сынишкой разродилась… А то княжич Олег один растет… А когда один, то плохо: в жизни всякое случится может, то болезнь скосит, то вражья рука постарается… Впрочем, чур! чур! меня, – отгонял он тут же от себя неприятные рассуждения. – Пусть и с Олегом будет все пре-красно, и новым сыном пусть Мария одарит».

Соединясь в Мазовии у Чирска, в самом сердце Польши, русские дружины скорым маршем двинулись на Болеслава Плоцкого, Генрика Сандомирского и Мечислава Познанского, забирая город за городом под себя. Однако дело до сечи не дошло: Болеслав Болеславич Плоцкий с братьями, видя сильное русское воинство, разоряющее их уделы и уже подступающее к Познани, пожелали просить мира и не испытывать судьбу в сече.

Игорь, возглавлявший этот поход, не ставя короля Владислава в известность, согласился заключить мир и призвал Болеслава с братьями к себе на пир по такому случаю. Те поверили слову русских князей и без опаски прибыли. Договор о мире скрепили не только клятвами и крест-ным целованием, но и пиром, длившимся чуть ли не трое суток. Потом Игорь направил своего посланца к Владиславу с сообщением о мире, желая его порадовать. Но Владислав, получивший уже прозвище Из-гнанник, ждал от похода русских дружин против своих братьев много большего: гибели последних. Поэтому, как и предполагал Святослав, особой радости по данному поводу не проявил. Однако сделал вид, что доволен и пообещал возместить убытки русским князьям, понесенные ими и их дружинами во время тягот и лишений похода.

Болеслав с братьями разошлись по полученным от Владислава го-родам, а Игорь, став воинским станом недалеко от Кракова, стал ждать обещанного вознаграждения. Но, прождав две недели, понял, что Вла-дислав и думать забыл о данном слове. Святослав Ольгович, Изяслав Давыдович и половецкие ханы не то чтобы со злостью, но довольно от-кровенно стали напоминать Игорю о том, не поспешил ли он с миром для Владислава. Не стоило ли сначала получить от спасенного ими Вла-дислава обещанное, а потом уже и о чести и мире говорить. Самолюбие Игоря было задето так, что он, желая возместить убытки и вознаградить своих дружинников, приказал «крепенько пощипать» окрестные села и городки неблагодарного польского короля, собирая полон, скот и рух-лядь. Это распоряжение князя немедленно и с большой охотой было исполнено.

Отягощенные полоном, гуртами скота и обозами со скарбом, рус-ские полки медленно двинулись к своему порубежью, заставив заволно-ваться польских князей., которым вдруг стало жаль расставаться со сво-им имуществом и терпеть убытки от действий русских ратей.

«Выкупайте, – чувствуя за собой силу, предложил Игорь послан-цам Владислава, – да о вознаграждении брату нашему, пресветлому ко-ролю польскому напомните: не отблагодарит моих воев деньгами, по-лоном возьму».

Угроза возымела большее действие, чем ласковые слова прежнего договора. Пришлось Владиславу и его братьям раскошеливаться, выку-пая полон со скарбом да гурты скота, а также отдавая Игорю договор-ные деньги.

Киевский князь, узнав о таком самоуправстве брата, осерчал: «Я тебя, брат и князь Игорь, не за тем посылал, чтобы ты грабил земли сва-та моего, а затем, чтобы помощь оказал». Но Игорь, довольный похо-дом, не очень-то внимал этим укоризнам. «Когда лес рубят, – смеялся он, – то как щепы не быть! Не бывает такого».

Святослав Ольгович и Изяслав Давыдович, выплатив сполна своим дружинникам за их труды, а еще имея малую толику для себя, Игоря не осуждали. Наоборот, благодарили. Не остались в накладе и половецкие ханы со своими воинами: и в польских землях поживились, и от Игоря серебром да золотом получили.

* * *

– Как прошел снем и поход? – встретила вопросом Мария Петри-ловна Святослава, посвежевшего и разрумянившегося после баньки.

До баньки Святослав успел только пунцовую, как маков цвет, кня-гиню в щечку поцеловать да одним глазком взглянуть на крохотный комочек дочери, умело спеленатый кормилицей в тугой пакет, из кото-рого только и было видно одно розоватое личико с крохотным носиком и сомкнувшимися во сне глазками. Потом сам же и заторопился пыль дорожную да пот с усталостью смыть. А может, эта торопливость в баньку была лишь предлогом побыстрее покинуть княгиню, чтобы та, и так чувствовавшая себя немного виноватой за рождение дочери вместо сына, не обнаружила на лице князя или в его голосе разочарования. Ведь он-то надеялся на сына, а тут дочь – отрезанный ломоть…

Однако пар да вода не только пот и усталость как рукой сняли, но и ростки разочарования. Банный мастер и по совместительству косто-прав Костша так мял княжеское тело, перебирая своими цепкими пер-стами чуть ли не каждую косточку, так усердно потчевал то березовым, то дубовым веничком, так усердно поливал из ковша квас на раскален-ные камни, что о плохом и думать не хотелось. От пара собственного носа видно не было, зато дух блаженства заполнял не только душу, но и все тело. Отчего оно становилось легким и невесомым, а следом обрета-ли легкость и невесомость и мысли князя.

«Велика беда – дочь, – оправдывался перед собой Святослав, – зато будущая красавица… С ней и поиграть можно, и приголубить… не то, что сына, которого надо воспитывать в суровости, пригодности к воин-скому делу».

Княгиня уже оправилась после родов. Многие женки, будучи не-праздны, дурнеют с лица, но не Мария. Не то что не подурнела, а даже похорошела. Возможно, в надежде на благополучное разрешение сы-ночком, которого так ждали. До этой поры и поговорить с князем было некогда, почти не виделись: то обустройством уделов занимался, то на снем к Киеву ездил, то дружины по городам своим собирал для похода в Польшу. Княжество Святослава вон как разрослось. Если раньше был один Курск, то теперь к нему добавились большие грады Новгород-Северский да Путивль. А еще малые, такие как Рыльск, Ольгов, Ратец, Липовец да Воргол, прибавились. Теперь их с десяток, пожалуй, набе-рется. И везде княжеский глаз нужен, княжеское внимание да участие необходимо. А рук-то у князя всего две…

– Не подкинул ли братец твой еще землицы? – довольно неуклюже уходила она от главной проблемы: объяснения по причине рождения не сына, а дочери..

– Вообще-то это, как говорят смерды, не бабьего ума дело, – был добродушен после квасного пара с березовыми да дубовыми вениками князь, – но отвечу: не подкинул. Клятву со всех взял, чтобы быть после него в Киеве брату Игорю. Потом вот на поход в Польшу настроил…

– А-а-а! – протянула неопределенно княгиня. – Я думала…

– Я же сказал: не бабьего ума это дело, – перебил ее Святослав все также добродушно. – А то от думок голова лопнуть может…

– А что бабьего ума? – вкрадчиво и настороженно спросила супру-га северского князя, слегка наклонив набок головку, словно ждала, что вот сейчас и обрушится на нее удар: почему родила дочь, а не сына-наследничка, как обещала.

– Да детишек рожать! – засмеялся довольный полученным эффек-том Святослав. – Как ты мне дочь нашу. – И, разряжая напряженность ситуации, ласково обнял десницей упругий стан жены, потом нежно привлек ее к себе. – Детишек рожать, – повторил после поцелуя в губы.

– Так за чем же дело стало, любимый мой витязь, солнышко мое, моя радость? – кошкой замурлыкала, расслабляясь, княгиня и засколь-зила всем телом о стан мужа. – Перины взбиты, постель давно ждет, – томно потянулась она, и в ее зеленых глазах-омутах заплясали веселые бесенята.

– А что нам постель да перины, – поглаживая мозолистой дланью упругие икры и мягкую податливость попки, оголяя их от сарафана, зашептал жарко-жарко на ушко княгини Святослав, – мы и тут как-нибудь справимся, чай, не впервые…