Текст книги "Новый взгляд на историю Русского государства"

Автор книги: Николай Морозов

А когда я прочел слова: «Вот вышел на небе Конь Красный и сидящему над ним дан в руки меч», то мне, уже знавшему, что Красным Конем (по-египетски Гор Тезер) называлась планета Марс, ярко представился не какой-то рыцарь на сказочном Красном Коне, а Красный Марс, над которым находилось созвездие Персея, держащего в руке полоску звезд, называемую его мечем, как это происходит и теперь через каждые два года.

Со все возрастающим интересом начал я пересматривать в Апокалипсисе и другие места, и вновь и вновь узнавал в них давно знакомые мне картины неба.

«Вот вышел на небо Конь Бледный и сидящему на нем имя Смерть», – читал я – а моему воображению представлялся совсем не скелет, на каком-то невиданном бледном коне, а бледноватая планета Сатурн, в сидящем на ней всаднике я узнавал созвездие Скорпиона, астрономический символ смерти, в которое Сатурн входит через каждые двадцать девять с половиной лет.

Я читал далее.

«Вот вышел на небо Конь Темный и сидящему на нем были даны Весы», – и мне ясно представлялась большею частью невидимая планета Меркурий под созвездием и до сих пор называемым Весами.

Я читал еще: «Вот вышел Конь Ярко Белый и сидящему на нем даны в руки Лук и Венец». А я снова видел яркую белую планету Юпитера в созвездии Стрельца, в руке которого одна полоска звезд и до сих пор называется луком, а под ним группа звезд и до сих пор называется Южным Венцом.

С нетерпением я читал далее и во всех без исключения псевдомистических образах Апокалипсиса узнавал созвездия неба. Ничего мистического в нем не оставалось, а только самая обычная астрономия.

– Но почему же никто из ученых не указал этого до меня? – думал я, и находил только один ответ: теологи никогда не наблюдали звездного неба и не читали астрономии, а если и читали и видели, что тут описаны планеты и созвездия, то скрывали, чтоб не соблазнять верующих.

А астрономы, очевидно, не читают Библии, как не читал бы ее и я сам, если б мне не дали ее насильно.

Я стал с интересом читать и другие библейские книги и увидел в них много таких же ярких астрономических картин, выдаваемых за мистические.

И тут же мне, как уже знакомому с небесной механикой, пришла в голову мысль, что такие сложные сочетания планет, какие тут описаны, не могут повторяться чаще, чем через тысячу лет, если не более.

– Тут мы имеем – думал я – верный способ установить точную хронологию библейских книг.

Мне с нетерпением хотелось за это приняться, но для этого у меня не было опоры, т.е. точного описания положения всех планет в каком-нибудь уже известном году, да и бумаги с карандашом для вычислений мне не давали.

Так прошло целых пятнадцать лет в ожидании, и я их употребил на другие занятия и в частности прошел весь богословский факультет, так как кроме Библии мне дали читать еще «Жития святых», «Творения святых отцов», «Историю православной церкви», «Богословие догматическое», «Богословие полемическое» и т.д.

Наконец, мне разрешили иметь тетрадки и карандаш, и я получил курс астрономии Хандрикова, где были приведены положения планет, кажется на 1875 год, и даны точные времена их гелиоцентрических обращений.

Этого было для меня достаточно, и я сейчас же принялся за вычисление времени Апокалипсиса по придуманному мною способу просеивания планет друг через друга.

Я взял указанные в нем положения Сатурна в Скорпионе и Юпитера в Стрельце и убедился, что такой их комбинации не было не только в первом веке, куда его относили, но даже и за триста лет до того. Я стал вычислять для второго века нашей эры, опять ничего не оказалось: в третьем веке – тоже, и лишь в четвертом веке в 395 году это осуществилось. А положение Солнца в созвездии Девы и Луна под ее ногами указали и день – 30 сентября 395 года.

Еще не веря своим глазам, я несколько раз повторил свои вычисления и убедился, что мое решение единственное за весь тысячелетний промежуток времени взад и вперед от так называемого Рождества Христова.

Мне захотелось проверить свой результат и другими способами.

– Если мое решение верно, – думал я – то день 30 сентября будет Воскресенье, как указано с самом Апокалипсисе.

Я вычислил и оказалось Воскресенье.

– Если мое решение верно, – повторил я – то Марс будет под созвездием Персея, Меркурий в Весах, Венера в ногах Девы... Я сделал нужные вычисления и все оказалось так. Сомнений не могло быть. Я сделал расчет по теории вероятностей, и он показал мне, что если б эту картину не списал с неба автор Апокалипсиса, а нафантазировал ее, или я сам нафантазировал взамен его, напрасно отождествив коней с планетами, то мы могли бы сделать несколько миллионов таких фантазий ранее, чем хоть одна из них совпала бы с описанным здесь сочетанием семи небесных светил с двенадцатью созвездиями Зодиака в воскресный день.

– Но как же теперь быть с историческими традициями? – думал я. – Какой Иоанн Астролог мог быть в 395 году?

Было ясно: только автор христианской литургии Иоанн Златоуст, который вслед за тем стал Византийским патриархом.

– А как же быть со всеми оригенами, киприанами, евсевиями и другими авторами первых трех веков уже многократно цитирующими Апокалипсис, написанный после них?

Я сам понимаю основные причины недоверия к моему труду. Когда-то, тотчас после выхода из Шлиссельбургской крепости, я напечатал в 1907 году мое исследование «Периодические системы строения вещества». Я дал в нем впервые научно-обоснованную теорию сложности химических атомов, указав на необходимость вхождения в них электронов и гелия, как основных компонентов, и указал необходимость химических изотопов в виде разомкнутых и циклических структур. Но в то время ученые считали еще атомы абсолютно неразложимыми, меня никто не знал как химика и потому первые критики обсуждали мою книгу тоже не по существу, и не раз я слышал вместо возражения: как мог он изучить химию, просидев почти всю жизнь в одиночном заточении. Что путного может он сказать? Не стоит даже и читать его книгу (тем более, что она была полна сложных структурных химических формул).

Только потом, когда действительно были доказаны экспериментально и сложность атомов, и присутствие в них гелия, и сами изотопы, отношение к моим химическим и математическим книгам совершенно изменилось. И вот, аналогичное отношение проскальзывало до сих пор и у всех впервые увидавших мою книгу, где на историю культуры высказываются совершенно новые взгляды и где она рисуется много более молодой, чем обычно думают до сих пор. Никто не хотел верить, что в 28 лет упорного ежедневного труда и размышления можно было кое-чему научиться и кое-что обнаружить даже и в темнице, особенно после того, как и до нее человек посвящал с 12 лет почти все свое время как естественным, так и общественным наукам. А о том, что после освобождения я получил возможность пользоваться для своих работ на дому богатым материалом Академической, Пулковской обсерватории и Государственной публичной библиотеки, по-видимому, никто из моих критиков даже не подозревал.

Заключительное слово Николая Морозова на собрании, созванном в Институте инженеров по инициативе В. Р. Мрочека, в 1928 году.

Архив РАН, Ф.543, оп.1, ед. хр. 489.

XI. Н. А. Морозов. В защиту реализма в исторической науке. Коротенький ответ нападающим на мою книгу «Христос».

«На несерьезную критику

Не может быть и серьезного ответа».

Немало «опровергали» непечатно это мое исследование, но всякий раз, когда мои, еще немногие тогда, сторонники спрашивали моих порицателей: «Читали ли вы эту книгу?» – ответ был один и тот же: «Не читал, да и читать не хочу». В печати же жестокие нападки были главным образом тотчас после выхода первого тома «Христа», когда научная твердость моей позиции еще недостаточно выяснилась, и потому мои критики находились в том же положении, как и те, которые бранили меня непечатно.

Только теперь, когда с выходом четвертого тома «Христа» уже достаточно обнаружились как методы, так и сущность моего исследования, я впервые считаю возможным серьезное обсуждение в нашей печати затронутых мною культурно – исторических вопросов даже и ранее того времени, когда скажет о них свое решающее слово Heer Professor D-r Deutsch, которому я и отдаю свой долг уважения.

Теперь уже всякий может видеть, что дело у меня идет не об одном евангельском Христе, а о всей истории человеческой культуры в древности и в средние века, которую я хочу поставить на естественно – научные основы. Ведь облик основателя христианской религии является у меня здесь только тем, чем бывает небольшая человеческая фигура посреди картины, изображающей обширный ландшафт – и служащая для его оживления.

Основная же задача всей моей работы, это – осмысление истории человечества.

Я сам понимаю основные причины недоверия к моему труду.

Когда-то, тотчас после выхода из Шлиссельбургской крепости, я напечатал в 1907 году мое исследование «Периодические системы строения вещества». Я дал в нем впервые научно-обоснованную теорию сложности химических атомов, указал на необходимость вхождения в них электронов и гелия, как основных компонентов, обнаружил необходимость существования химических изотопов в виде разомкнутых и циклических структур у атомов, как у углеводородных радикалов, а также показал необходимость существования в природе нейтральных газов типа аргона и указал их атомные веса.

Но в то время ученые считали еще атомы абсолютно неразложимыми, меня никто не знал как химика, и потому первые критики обсуждали мою книгу тоже не по существу, а как теперь моей исторический труд, и не раз я слышал вместо возражения лишь вопрос: «Как он мог изучить химию, просидев почти всю жизнь в одиночном заточении? Что путного может он сказать? Не стоит даже и читать его книгу (тем более, что она была полна сложных структурных химических формул)».

Только потом, когда действительно были доказаны экспериментально и сложность атомов, и присутствие в них гелия, и сами изотопы, и нейтральные газы, отношение к моим химическим и математическим книгам совершенно изменилось.

И вот, аналогичное отношение проскальзывало до сих пор и у всех, впервые увидевших мою книгу «Христос», где на историю культуры высказываются совершенно новые взгляды и где она рисуется много более молодой и последовательной чем обычно думают до сих пор. Никто не хотел верить, что в 26 лет упорного, ежедневного труда и размышлений можно было кое-чему научиться и кое-что обнаружить даже и в темнице, особенно после того, как и до нее человек посвящал с 12 лет почти все свое время как естественным, так и общественным наукам.

А о том, что после освобождения я получил возможность пользоваться для своих работ на дому богатым материалом Академической, Пулковской обсерваторской и Государственной публичной библиотек, по-видимому, никто из моих критиков даже и не подозревал.

«Нужно полное незнакомство с данными этнографии, археологии, фольклористики и большая самоуверенность, чтобы писать такие книги», – авторитетно восклицает один критик, вместо возражений по существу дела. А другой, очевидно, не читавший его, восклицает наоборот: «Добрая часть третьего тома посвящена языку. И чего только в этих главах нет! И древняя кабалистика, как предчувствие грядущего могущества слова, и музыка речи, и человеческое слово в естественно-научном освещении, и фонемы и лингвистические спектры, как средство отличения плагиатов от истинных произведений известных авторов и для определения эпохи. Одним словом, чего хочешь, того просишь».

Одним словом, у меня вдруг оказались и этнография, и археология, и фольклористика! А по основному предмету моего исследования нигде не было никаких возражений, за исключением одной статьи проф. Н. М. Никольского «Астрономический переворот в исторической науке», единственного ученого, пытавшегося критиковать мою книгу по существу, за что я ему сердечно благодарен.

А другие просто хотели заткнуть мне рот. «Хватит ли у Ленгиза терпения для издания шести остальных томов?» – восклицал один рецензент после выхода первого тома. «Можно только искренне удивляться, – восклицал другой, подписавшийся „Историком“ в „Книгоноше“, – как Государственное издательство тратит деньги в бумагу на издание подобного рода произведений! Прекрасно изданный, с массой никому(?) ненужных рисунков том в 700 с лишком страниц годится только на размолку (т.е. снова на бумагу)».

И я не знаю, не утопился ли бы я с отчаяния в Неве, читая такие перспективы для своей книги, если б «Постоянная комиссия Академии наук по истории знаний» под председательством академика Вернадского и с участием первоклассных историков не примирила меня с жизнью, избрав меня, несмотря на такое мое полное невежество в историй, своим членом, кажется недели через две после вышеприведенного смертного приговора надо мною «историка» из «Книгоноши», да и Государственное издательство не вняло этим мольбам, и вот я остался жив...

Но действительно ли не было до сих пор никаких серьезных попыток разобрать мою книгу по существу и без раздражения? Увы! Не было ни одной. Ведь дело сводилось на простые мелочи, которые, в случае моего согласия с ними, я мог бы исправить в корректуре при втором издании моей книги, как простые опечатки. Но даже и из мелочей нет почти ни одной, с которой я мог бы согласиться.

Вот, например, нападают на мое указание, что в то время, как существующие до сих пор греческие и латинские имена имеют обыкновенно похвальное значение (Виктор – победитель, Александр – Доблестный человек, София – мудрость), классические имена часто поражают своим смешным смыслом: Марк Цицерон – значит Увядший горох, Брут – скотина, Ксантиппа (жена Сократа-Спасителя Власти) – Гнедая Кобыла, Пифия – вонючка, Пифагор – оратор вонючего собрания и т.д.

Стараются показать, будто я привожу это как издевательство над классиками, а если читатель прочтет мою книгу, то сам увидит, что я привожу это не в насмешку а только в доказательство позднейшей продуманности этих имен. Тут надо не возмущаться, а показать, что эти имена имеют другой смысл. А ведь другого перевода, кроме этого моего, негде нет и быть не может.

А вот и еще другой критик (от которого можно было ожидать лучших результатов) возмущается моим толкованием апостола Петра, описанного в «Деяниях Апостолов», которого в своих «Звездных песнях» я изложил даже в стихах:

 
Из Фраскатьи в старый Рим
Вышел Петр – астролог...[435]435
  Стихотворение Н. А. Морозова – см. в конце статьи.


[Закрыть]
 

Мой критик говорит, что этот сон надо понимать фигурально. «Апостол Петр, – поучает он читателя, – иудей, и должен проповедовать среди язычников. Борьба с ними и победа образно описываются здесь в виде преодоления другого предрассудка – относительно употребления в пищу „чистых“ и „нечистых“ животных. Это бытовое толкование достаточно, а астрономическое без всякой нужды запутывает дело».

Но чем же запутывает? – спрошу я. И не больше ли запутывает дело это старое толкование? Да и чем хуже его мое изложение, включающее притом же и толкование моего критика? Епископ Петр, говорю я, до того усердно занимался астрологией, что воображаемые им небесные звери, все эти созвездные Медведи, Драконы, козероги, Змеи и т.д., явились к нему, наконец, во сне и предложили отведать себя на вкус. После первого недоумения сон его был истолкован, как божье разрешение теологам заниматься астрологией.

А потом, когда через несколько веков астрология была отчислена в область бесовских наук, было применено и другое толкование, в смысле разрешения христианам есть свинину за одним столом с язычниками, как это и утверждает мой оппонент.

И все остальные замечания по существу отдельных мест моей книги так же легко устранимы, как и сон апостола Петра. На таких-то хрупких подпорках построены все возражения, приводившиеся до сих пор. Но разве дело в этих деталях? Ведь они – только орнаменты на большом здании, которое представляет моя многолетняя работа, выходящая теперь, так сказать, «под покровительством Христа», имя которого красуется на его обложке.

Ведь содержание моего исследования не ограничивается одним решением вопроса о том, произошло ли христианское вероучение, как думает Андрей Немоевский, самопроизвольным зарождением из ничего, или же, как думаю я, и оно произошло, как все живое, из яйца и что у него был некий индивидуальный основатель (Василий Великий), как у магометанства – Магомет, у иудаизма – Моисей и у буддизма – Будда (причем и эти имена – только прозвища, а соответствующие им личности окутались легендами, как горные вершины облаками, до неузнаваемости).

Нет! Дело у меня поставлено много шире, чем простой вопрос о личности Христа.

Основная канва моей книги заключается в том, что культурная жизнь человечества и даже его отдельных народов не шла то взад, то вперед, как думают теперь историки, от расцвета к упадку и от упадка к расцвету, а двигалась непрерывающимся эволюционным путем, подобно развитию живого организма, хотя бы по временам, как доказывает академик Вернадский, и со «взрывами». Отрицать такие взрывы, конечно, нельзя.

Вспомним хотя бы Великую Французскую революцию или наши собственные недавние переживания. Тут надо только твердо помнить, что как ни болезненны бывают такие взрывы, но они всегда приводят общество в своем окончательном результате не на низшую, а на высшую ступень развития.

Так бывает и у каждого отдельного человека. Никто не будет отрицать, что начиная от оплодотворения человек развивается до взрослого состояния путем непрерывной эволюции, но в эту непрерывность всегда врывается момент рождения, до которого он жил внутри своей матери без дыхания и пищеварения, а потом вдруг попал в огромный мир, где у него внезапно появилось и то, и другое, и начали свою деятельность все органы внешних и внутренних чувств. Еще более это обнаруживается при метаморфозах у насекомых, да и в эволюционной теории Дарвина и Менделя включается уже теория мутаций.

А с этой точки зрения вся «современная древняя история» является противоестественной, так как для падения классических Греции и Рима, а также для падения древнего Египта и Ассиро-Вавилонии мы не видим никаких геофизических, или метеорологических, или социологических причин. Не видим мы их и для возникновения на сирийском побережье и в Палестине культурных государств, вроде Финикии или Израильского царства, преимущественно перед Балканским полуостровом или Ломбардской низменностью, как несравненно более плодородными и поблизости от богатейших железных рудников, как первой основы человеческой культуры.

Ведь без железных орудий производства человек был бы еще более бессилен сделаться культурным существом, чем обезьяна, у которой вдвое более рук, чем у него.

Соответственно этому, в первом томе моей работы я показал главным образом, апокрифичность христианской церковной истории, во втором – апокрифичность раввинского мессианства, в третьем коснулся преимущественно неестественности латинского, древне-греческого, древне-арабского и других мертвых языков, которые выясняются там, как чисто литературные жаргоны Средневековья, никогда не бывшие народными говорами.

В только что вышедшем теперь четвертом томе я доказываю астрономическими методами апокрифичность всех наших классических писателей ранее IV века нашей эры, а в печатающемся теперь пятом томе я даю очерки реальной истории Греции и Рима со всеми их постройками и литературой, пользуясь уже не посторонними естественно-научными методами, а самими историками Средних веков и прежде всего замечательными исследованиями Грегоровиуса, изложенными в его замечательных книгах: «История города Рима в средние века» и «История города Афин».

В следующих томах, которые уже начерно были готовы ранее, чем я решился печатать первый том, обнаружилось (пока еще, конечно, только для меня), что и реальная история Египта начинается не с бесконечной давности, а только с Птолемея Спасителя, который при том же приходится на начало нашей эры.

А вся доптолемеевская история при астрономической разведке оказывается еще более поздней, чем Птолемей, и перебрасывается в византийский период, причем гикосы, то есть древние арабские завоеватели Египта, отожествляются с его магометанскими завоевателями.

Да и история Китая оказывается не длиннее египетской, не говоря уже об Ассиро-Вавилонии, которая целиком обращается в миф, так как все многочисленные астрономические клинописи дали при моих вычислениях безусловно Средние века.

Казалось бы, что при таких обстоятельствах даже и теперь еще преждевременно серьезно критиковать мою более чем сорокалетнюю работу, которая является неожиданностью для публики только потому, что ранее того, как все семь ее томов были уже закончены начерно, я избегал говорить о ней с кем бы то ни было.

С этой точки зрения могло бы показаться, что даже и теперь преждевременно серьезно критиковать мое исследование. Однако, такое мнение было бы не совсем правильно. Если б даже мое предстоящее омоложение Египта, Китая, Индии и Месопотамии с Тибетом и не выдержало впоследствии серьезной научной критики, то это не имело бы никакого значения для моих выводов о молодости культуры на северном и восточном побережьях Средиземного моря.

Сравнительная молодость Греции и Рима, а также мифичность всех сказаний о царствах Израильском и Иудейском в Палестине, вместе с волшебной сказкой о древней Сирийской Финикии и о ее столицах Тире и Сидоне, настолько определились в первых четырех томах «Христа», что уже и теперь вполне возможно обсудить этот вопрос отдельно от соображений о древности или молодости крупных азиатских, африканских и американских культурных государств.

В деталях своих выводов я, конечно, могу ошибаться и я уже сделал во 2-м издании 1-го тома «Христа» те поправки, которые мне справедливо были указаны проф. Н. М. Никольским в его уже упомянутой статье «Астрономический переворот в исторической науке» – единственной, на которую до сих пор стоило отвечать. Но я думаю, что и он, если внимательно прочел остальные три тома моей работы, уже достаточно убедился, что основные положения моей теории непрерывности человеческой культуры и ее сравнительной молодости в Европе не так уж нелепы, как они могли ему показаться под первым впечатлением неожиданности, раньше, чем я успел привести все мои доказательства.

В своих исканиях я, как и он и все другие серьезные работники науки, независимо от их воззрений, ищу только истины и высказываю свои мнения и сомнения только после серьезного и всестороннего ознакомления с предметом. Но я все-таки не считаю себя непогрешимым и потому готов серьезно исправить каждую указываемую мне ошибку или привести причины, по которым я не считаю ее ошибкой.

Только теперь я могу это сделать много спокойнее, чем тотчас после выхода 1-го тома «Христа», когда ожесточенные призывы в печати и закулисно о прекращении издания дальнейших томов моего исследования Госиздатом, при фактической невозможности для меня отпечатать такую многотомную работу иначе, как через него, действительно могли низвести в область небытия вместе с моей книгой и все достижения моего многолетнего и никому неведомого труда.

Николай Морозов.

Правда. 9 мая 1928 г. № 106 (3938), стр. 6

ПЕТР – АСТРОЛОГ

 
Из Фраскатьи в старый Рим
Вышел Петр – Астролог.
Свод небес висел над ним,
Будто черный полог.
 
 
Он глядел туда, во тьму,
Со своей равнины,
И мерещились ему
Странные картины.
 
 
Петр сказал: «Не легок путь,
Утомились ноги».
И присел он отдохнуть
С краю у дороги.
 
 
Видит: небо уж не грот
С яркими звездами,
Это спущена с высот
Скатерть со зверями.
 
 
В ней даны ему, как снедь,
Гидры, скорпионы,
Козерог, центавр, медведь,
Змеи и драконы.
 
 
Он подумал: «Это – Бес!
Чортово глумленье».
Но услышал глас с небес:
«Ешь их во спасенье!»
 
 
«Что ты, Боже, мне сказал? —
Молвил Петр укорно, —
Никогда я не едал
Нечисти злотворной».
 
 
Но спустилась с высот
Скатерть еще ниже.
Лезут звери прямо в рот,
И все ближе, ближе!
 
 
Петр вскочил. – «Прескверный сон!
Как тут разобраться?»
И спешил скорее он
До дому добраться.
 

XII. Проспект I—VI томов «Христа» Государственного издательства

«ХРИСТОС» Николая МОРОЗОВА. Проспект. Государственное издательство. Л. 1930, 16 стр., тираж 4000 экз. (Дан вступительный текст, воспроизведены обложки, а также дано содержание I—VI томов).

Вступительный текст к проспекту:

«Сравнительно скромная тема о „Христе“, благодаря материалистическому методу обработки материала, разрослась у Н. Морозова в обширное исследование о всей истории человеческой культуры в древности и в средние века в Европе и Азии.

И это совершенно естественно, ибо применение материалистического метода в областях, искони принадлежащих идеалистическим и религиозно-мистическим течениям в научной мысли, должно было в корне расшатать все их здание, построенное вокруг Христа и истории древней и средневековой культуры. Этим и объясняется оригинальность, смелость и широта охвата работы Н. Морозова.

Несмотря на высокое научное содержание и оригинальность, исследование доступно всем интересующимся вопросами культуры, религии и др. общественными дисциплинами».

Примечание.

В проспекте помещались обложки и оглавления всех шести вышедших томов «Христа».

Много лет Н. А. Морозов работал над фундаментальным трудом «История человеческой культуры в естественно-научном освещении». С 1924 по 1932 годы было опубликовано 7 томов этой работы объемом в 5906 страниц. Название вышедших томов – «Христос» – не вполне соответствует содержанию этого труда. По признанию самого Морозова, в этом труде «евангельский Христос играет небольшую роль, как одинокая человеческая фигура среди большой картины природы» (из предисловия к 5 тому)

В предисловии к 7 тому, вышедшему в 1932 году, Морозов писал:

«Основная задача этой моей большой работы была: согласовать исторические науки с естествознанием и обнаружить общие законы психического развития человечества на основе развития его материальной культуры, в основе которой, в свою очередь, лежит постепенное усовершенствование орудий умственной и физической деятельности людей» (стр. III).

В 1930 году Государственным издательством был выпущен проспект I—VI томов «Христа». Выше дан вступительный текст этого проспекта.

XIII. Н. А. Морозов, революционер – ученый. В. Р. Мрочек

В настоящем году, в июне, исполнилось 80-летие со дня рождения Николая Александровича Морозова и 60-летие со времени начала его революционной деятельности.

Сын богатого помещика Щепочкина и крепостной девушки Анны Морозовой, увезенной им в свое поместье Борок, где она прожила до самой смерти в 1919 г., Николай Александрович получил фамилию матери, так как родители не были повенчаны. Уже с детских лет, заинтересовавшись естествознанием, он стал им увлекаться, поступив во 2-й класс гимназии, и вскоре вместе с товарищами образовал тайное и затем и полуофициальное «Общество естествоиспытателей II Московской гимназии», Это были 60-е годы, годы увлечения в известных кругах естественными науками, особенно в России, когда в залах старого пассажа в Петербурге открылся первый своеобразный «Народный университет». Вскоре это направление в гимназиях сменилось новой волной классицизма по Дмитрию Толстому, но в обществе и среди юношества тем сильнее закрепились стремления к естествознанию.

Эти занятия теологией, химией и астрономией были первыми шагами всей дальнейшей научной работы Н. А. Морозова. Уже с 1871 г. гимназист, не по годам развитый и образованный, бегает на лекции в университет, становится «своим человеком» в геологическом, зоологическом музеях, работает в анатомическом театре. Он знакомится с рядом лиц, близко стоящих к революционному движению семидесятых годов и, наконец, весною 1874 г., входит в кружок «радикалов», как они себя называли, нигилистов – как их окрестило общество...

И уже в апреле Морозов бросает гимназию и уходит «в народ» вместе с другими пропагандистами. Дальнейшая судьба Морозова – это судьба ряда других революционеров той эпохи. Нелегальное положение сначала в Москве, потом в Петербурге; поездка, по поручению организации, в Швейцарию в 1876 г. для участия в редакции журнала «Работник»; литературная деятельность в Женевском и Лондонском журналах; вступление в 1 Интернационал; нелегальное возвращение весною 1876 г. в Россию и арест на границе; скитание по тюрьмам то Петербурга, то Москвы вплоть до окончания знаменитого «процесса 193» в январе 1878 г. и наконец, призрачное освобождение, которым ряд революционеров воспользовался для перехода вновь на нелегальное положение.

Теперь Морозов очутился в центре подпольной работы. Он вступает в зарождающуюся организацию «Земля и воля», назначается одним из редакторов одноименного журнала вместе с Плехановым и Тихомировым, а затем – после Липецкого и Воронежского съездов – окончательно входит в террористическую партию «Народной воли» как член исполкома и редактор журнала «Народная воля».

После ареста типографии в январе 1880 г. Морозов опять уезжает за границу, где занимается литературным трудом и слушает лекции на физико-математическом факультете Женевского университета. Из Швейцарии его посылают с особыми поручениями в Париж и Лондон, где он посещает Маркса и заручается его поддержкой в издании «Коммунистического манифеста» на русском языке. Отсюда он вторично едет в Россию и вторично арестовывается на границе, в 1881 г.

Опять тюрьмы... опять суд... приговор к пожизненной каторге. Но каторга уступила место одиночному заключению сперва в Алексеевском равелине Петропавловской крепости, а затем – три года спустя – в каменном мешке Шлиссельбурга. В Шлиссельбурге Морозов просидел до 28 октября 1905 г., когда его неожиданно выпустили «на волю»... Из 20 народовольцев, осужденных в 1882 г., только трое дожили до 1905 г.

25 лет провел Морозов в одиночном заключении...

Лучшая картина его тюремных занятий – отрывки из его писем.

«Уже более 10 лет я снова отдаю почти все свое время изучению естественных наук, к которым, как вы знаете, я еще в детстве имел пристрастие... Здесь я несколько лет занимался астрономией, конечно, без телескопа, по одним книгам и атласу; но на воле, еще до первого заключения, я одно время имел в распоряжении небольшую трубку и настолько хорошо помню наши северные созвездия, что по вечерам узнаю каждое из них вверху через окно».

«Года 2 или 3 я специально занимался здесь ботаникой, могу разводить цветы в крошечном садике, а для зимних занятий составил гербарий, в котором набралось более 300 видов растений. Кроме всего этого я занимаюсь постоянно теоретической физикой и химией и уже 4 или 5 лет имею хороший микроскоп. Теперь я пишу книгу о строении вещества и, если позволит здоровье, окончу в этом году. Написал уже почти полторы тысячи страниц и осталось не более 500. Хотя этой книге, вероятно, и не суждено никогда попасть в печать, но все же я усердно работаю над нею почти каждый день – в продолжение последних трех лет – и чувствую невыразимое удовольствие всякий раз, когда после долгих размышлений, вычислений, а иногда бессонных ночей мне удается найти порядок и правильность в таких явлениях природы, которые до сих пор казались загадочными».