355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Николай Морозов » Новый взгляд на историю Русского государства » Текст книги (страница 39)
Новый взгляд на историю Русского государства
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 17:47

Текст книги "Новый взгляд на историю Русского государства"


Автор книги: Николай Морозов


Жанры:

   

История

,

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 56 страниц)

2) В ту же зиму в ноябре и декабре 1226 года Марс обогнал обе эти планеты в Козероге, когда они были еще видны над только что погасшей вечерней зарей.

3) Среднее декабрьское новолуние было около 21 декабря 1226 года при солнце в созвездии войны – Стрельце – около 287° современной нам эклиптикальной долготы, а догнала Луна Юпитера, Сатурна и Марса в виде узкого серпа в самую рождественскую ночь на 25 декабря, когда солнце было на 291° эклиптикальной долготы.

4) Венера на 25 декабря 1226 года шла в вечерней видимости прямым движением от верхнего соединения с солнцем около 23 элонгации, т.е. мимо 314° современной нам эклиптикальной долготы, в средине Козерога.

5) Меркурий 25 декабря 1226 года шел, как и все остальные планеты, прямым движением около 18 элонгации от верхнего соединения с Солнцем, мимо 307° эклиптикальной долготы по современным нам координатам.

Мы видим, что указанное здесь соединение всех планет в вечерней видимости в рождественские дни в Козероге после их ухода из созвездия воина Стрельца для того, чтобы вслед за этим соединиться с Солнцем, могло показаться (но только для католических астрологов!) символом победоносного окончания их крестоносных войн и общего примирения и просвещения народов.

И интересно, что в следующий за этим год, в котором по рассматриваемым нами первоисточникам «преставился» великий монгольский царь, умер преемник и продолжатель воинственной политики папы Иннокентия III папа Гонорий III (1216-1227 году) и параллельно монгольскому, так называемому «Угадаю» (созвучно с русским словом угодник и с греческим Агио-диос – святой-бог) воссел на папском престоле Григорий IX (1227-1241). А умер этот Григорий IX, так как и Угадай (он же Угедей и Октай) в 1241 году Выходит как будто Угадай был папа Григорий IX, а Чингис-Хан папа Гонорий III (оба умерли 1227 году), но только в Чингис-Хане с Гонорием III объединен и его предшественник папа Иннокентий III, со времени взятия Царьграда. При этом хронологическом сопоставлении невольно является такой вопрос:

Вышеприведенный гороскоп, относившийся на Западе Европы, конечно, к смерти папы Гонория III, не перенесен ли насильственно на время смерти Чингис-Хана, под именем которого воображение азиатов объединило Иннокентия III и Гонория III? И не отнесена ли к году 1227 смерть «Великого Завоевателя» не потому, что он действительно умер в этом году (а не в 1216-1217), а именно потому, что в это время все планеты сошлись между Стрельцом и Козерогом, а затем ушли в Водолей – крестителя планет, знаменуя этим наступление общего мира? Ведь весь слог книги Гань-му настолько художественный, и в ней столько фантазии, что она очень похожа на европейские произведения XVIII века.

В общем Чингис-Хан, как видит сам читатель, не является в своих первоисточниках реальною личностью, а походы какие ему приписываются, он мог бы сделать, судя по их расстояниям, как я уже показывал, только летая на аэропланах. Вот, например, о его походе на Индию в 1222 году[400]400
  По-китайски четыре чертежика, произносимые Юв-Лун-цзы-Чи.


[Закрыть]
:

«Монгольский государь отправил на запад своих сыновей: Чжоцзия, Чаганьшая, Угадая и Тулая, каждого с особым корпусом, они взяли города Хань-то-дар, Трун-хаши и пр., а сам он взял города Телими и Балк (неизвестное место, созвучно только с Балканами). После того он приступом взял крепость Запретную[401]401
  По-китайски чертежики, произносимые Тха-Ли-Хть.


[Закрыть]
(Тарху) и приблизился к Магометанскому царству, владетель коего, оставя столицу, бежал на морской остров, и там в непродолжительном времени умер с голоду. После того Монгольский Государь расположился в Индии у крепости Железные ворота (по-китайски Тьже-мынь-гуань). Там телохранители увидели одного зверя, который имел подобие оленя, конский хвост, зеленый цвет, один рог, и мог говорить по-человечески. Зверь этот сказал телохранителям: – Вашему государю надлежит заблаговременно возвратиться.

Монгольский государь изумился и спросил об этом у философа Елюй-чуцая[402]402
  Елюй созвучно с Илья.


[Закрыть]
. А тот ответил:

– Зверь этот называется Го-дуань[403]403
  По-тангустки – Го – голова, а слово Дуань – мне неизвестно.


[Закрыть]
и разумеет языки всех народов; он знаменует беззаконное кровопролитие. Теперь уже четыре года, как большая армия воюет с Западом. Поэтому Небо, гнушаясь убийствами, послало его для объявления своей воли тебе, государь! Пощади, в угождение Небу, жителей этих нескольких царств! Это будет бесконечное счастье для тебя»[404]404
  Примечание Бичурина: «Кажется, что это была выдумка Елюйчуцаева, чтоб остановить неистовства Чингис-Хановы».


[Закрыть]
. Вследствие этого Монгольский государь произвел великие грабежи в Индии, и возвратился.

Скажите сами, читатель, миф это или реальность? И если здесь зеленый зверь, говорящий по-человечески – выдумка, то почему же не выдумка и весь поход? И на какой морской остров мог бежать «Магометанский государь» на западе Азии, если повод к этой легенде не пришел с берегов Средиземного моря?

Посмотрим теперь и на преемника «Монгольского императора», которого называют у нас Угедеем[405]405
  Огэдэй или Угэтай – по-монгольски Верховный, по-китайски соединение чертежей произносимых О-Кхо-Тхай, но я уже показывал на созвучие этого имени с греческим свято-богом (Агиодиос) и с русским угодник (Угодяй).


[Закрыть]
и который по «Ган-Му» вступил на престол в 1229 году, как раз, когда император Фридрих II начал V крестовый поход в Палестину (1228-1229).

Прежде всего оказывается, что такого имени в исследуемой нами книге нет.

«В подлиннике, – говорит Иакинф Бичурин (с. 148), – вместо Угедей везде написано император Тхай-цзу...» А между тем он же сам – Бичурин – вместо Тхай-Цзу пишет самовольно везде Угедей! Но на каком же основании?!

Я здесь отмечу только одно: этот самый Угедей, по другому произношению Угадай (и по третьему Октай), был,– говорят нам,– монгольским императором от 1227 года по 1241 год, да и верховный руководитель крестовых походов после Гонория III, папа Григорий IX царил в Риме тоже от 1227 по 1241 год. «На поклон к Октаю в глубину Монголии, – говорят нам ортодоксальные историки, – ездил Константин, сын великого князя Киевского Ярослава Всеволодовича (1201-1246 гг.), а затем и сам Ярослав в 1241 году, но в живых уже не застал Октая». Но это он мог сделать только в припадке острого помешательства, так как при тогдашних путях сообщения нельзя было добраться ранее года или двух ни монголам до Киева, ни киевлянам до Монголии, благодаря невозможности ехать по степи без дорог зимою и в летнюю засуху. Другое дело, если он, сделавшись униатом, ездил в Рим... Но тогда хан (т. е. Кохан – священник) Угедей и был – папа Григорий IX.

Он первый установил придворные церемониалы, – пишет «История Дома Чингисова» под 1229 годом,– и по ним Ханские родственники и вельможи учиняли поклонение. При нем обнародованы были и главные государственные установления. Нючженский Двор (место его не определено) прислал Агудая (т.е. Толстого человека) с приношениями к погребению Чингис-Хана. А Угадай сказал ему (совершенно как папа Григорий IX послам Фридриха II в 1228 году):

«Твой государь долго не покоряется и принудил покойного хана состариться на войне, чего я не могу забыть. К чему присылать приношения к погребению?[406]406
  По-китайски И-Сы-Ба-Ли – место не известно.


[Закрыть]
»

Он не принял приношений Нючженского (т.е., выходит Германско-Неаполитанского) Двора и решился продолжать войну с ним. Он установил, чтобы Монголы ежегодно платили со ста лошадей одну кобылицу, а с рогатого скота и овец по одной голове со ста. Завел хлебные магазины и учредил почту для развоза указов. На Китайцев (??), обитающих по северную сторону Желтой реки (Дуная?) наложил подать, считая по домам, что препоручил управлению Елюйчуцая. В Западном краю положил подушный оброк с совершеннолетних мужчин. Государи Индустанский (?) и Муруйский (Морейский) приехали ко Двору. В Западном краю покорился владетель города Избара. В том же году Нючженский двор вторично прислал посланника с дарами, но дары его не были приняты.

Как видит читатель, война с Нючженским царством разгорелась лишь при преемнике «Чингис-Хана», так называемом Угедее, одновременно с тем, как вновь разгорелись крестовые походы на Восток и при преемнике Гонория III – Григории IX (1227-1241), и началась ссора этого папы с германским императором Фридрихом II.

«Монгол, – продолжает книга „Гань-Му“ под 1232 годом,– намереваясь возвратиться на север, отправил посланника из Чжен-чжеу в Бянь, с предложением, чтобы Нючженский государь покорился; сверх того, он требовал прислать академика Чжай-бинь-вынь и еще Ян-шен-гун с Кхун-юан-цо и других, всего двадцать семь фамилий, также семейства лиц, признавших монголов, жену с детьми генерала Ира-бухи, швей и птич-ных охотников. Но вместо всего, Нючженский государь отправил своего первого министра Ли-ци, чтобы представить Монголам в заложники царевича Ваньянь-шев-сунь[407]407
  Собственное имя наследника Нючженского Шеу-шунь. Маньжурское слово Агю или Агу есть общее название принцев (примечание Бичурина).


[Закрыть]
и просить о мире. Генерал-прокурор Фоймо Эгудэ (-Удэ) назначен был Нючженским посланником для заключения мира. Но они еще не отправились, когда монгольский принц Субут, услышав об этом, сказал:

„Я получил повеление осаждать (Нючженский) город: другого ничего не знаю“.

И он поставил осадные машины, построил палисад на берегу городского водяного рва; заставил пленных китайцев (?), даже женщин, девиц, стариков и детей носить на себе хворост и солому, чтобы завалить городской ров. В несколько минут заровняли они около десяти шагов. Но так как решили договариваться о мире, то министр Ваньянь-баксан не смел сражаться с Монголами.

В городе обнаружилось неудовольствие и ропот. Нючженский государь, услышав об этом, в сопровождении шести или семи конных поехал за ворота Дуань-мынь и прибыл к судовому мосту. За это время от недавнего дождя сделалось грязно. Благодаря тому, что государь выехал неожиданно, жители столицы в изумлении не знали, что делать, они только становились на колена подле дороги, старики и дети теснились перед ним; некоторые по ошибке касались его одеяния. В скором времени прибыли к нему министры и прочие чиновники. Подали ему параплюй, но он не принял и сказал:

„В армии все ходят под открытым небом: для чего же мне иметь параплюй?“

Но, что же это такое, читатель! Ведь параплюй – это французское слово parapluiзонтик! Значит, Нючженский царь говорил по-французски, или оригинал первоисточника этой китайской летописи был на французском языке! Ведь сам Иакинф Бичурин никогда не назвал бы зонтика параплюем, если б это слово не стояло в его подлиннике. Но продолжим записку и далее.

„К нему (т. е. императору) подступили около 60 солдат из юго-западного корпуса и сказали:

– Северные войска уже до половины заровняли городской ров, а министр отдал приказ не пускать ни одной стрелы, опасаясь помешать переговорам о мире. Что это за расчет?

Государь сказал им:

– Я для спасения подданных решился именоваться вассалом (Угедея), платить ему дань и во всем повиноваться. Я имею только одного сына, который еще не пришел в возраст: теперь и его я посылаю в заложники. Потерпите несколько, пока этот князь выедет. Если после того Татаньцы не отступят, то и тогда не поздно будет отчаянно сражаться.

В тот же день великий князь отправился в путь: но Монголы, несмотря на это, начали осаждать город соединенными силами.

В столице строили баллисты во дворце. Ядра были сделаны совершенно круглые, весом около фунта; а камни для них брали из горы Гын-ио[408]408
  Гын-ио есть название искусственной мраморной горы, сделанной Китайским домом Сун в городе Кхай-фын, когда сей город был Северною его столицей (Пекином); потом Кхай-фын был завоеван Нючженями и сделан Южною столицей (Нанкином), которую теперь осадили Монголы. Впоследствии гора Гын-ио переведена была в Пекин, и ныне составляет прекраснейший мраморный остров в западном саду (прим. Бичурина).


[Закрыть]
. Баллисты, употребляемые Монголами, были другого вида. Монголы разбивали жерновые камни или каменные кашки (голыши) на два или на три куска, и в таком виде употребляли их. Баллисты были построены из бамбука, и на каждом углу городской стены поставлено их было до ста. Стреляли из верхних и нижних попеременно, и ни днем, ни ночью не переставали.

В несколько дней груды камней сравнялись с внутреннею городскою стеной. Монгольские войска употребили огненные баллисты[409]409
  Пушки.


[Закрыть]
и где был сделан удар, там по горячести нельзя было тотчас поправлять и помогать. Старики сказывали, что государь Ши-цзун из династии Чжеу, строя здесь городскую стену, брал глину для сего из Ху-лао. Сия глина крепка и плотна, как железо, и от ударов из баллист приметны были на ней одни впадины. Монгольские войска сделали за городским рвом земляной вал, который в окружности содержал сто пятьдесят ли. На сем валу были амбразуры и башни. Ров в глубину и в ширину имел около 10 футов. На каждом пространстве от 30 до 40 шагов был построен притын, в котором стояло около 100 человек караульных.

В начале Баксань приказал построить за городскими воротами земляные пристенки, кривые и узкие, чтобы два или три человека могли приходить и стеречь, дабы монголы не могли отбить ворот. Генералы предлагали делать по ночам вылазки, но войска не могли нечаянно выступать, а если когда и выходили, то тотчас были примечаемы монголами.

Потом выбрали 1000 человек отважнейших солдат, которые должны были, из прокопанного под городской стеной отверстия, переплыв через ров, зажечь подставки под баллистами. На стене городской выставлены были сигнальные фонари из красной бумаги, по зажжению которых надлежало плыть через ров, но монголы и сие приметили.

Еще спускали бумажных змейков в виде гусей с прикрепленными к ним объявлениями, для убеждения взятых в плен Китайцев (?). Когда сии змейки были над монгольским лагерем, то нитку отрывали. Политики говорили, что министры хотят бумажными гусями и фонарями отразить неприятеля, но что это трудно.

В сие время Нючженцы имели огненные баллисты (т. е. настоящие пушки-мортиры), которые поражали, подобно грому небесному. Для этого они брали чугунные сосуды, наполняли их порохом и зажигали огнем. Горшки эти назывались чжень-тьхяньлэй (т.е. потрясающий небо гром). Когда такая баллиста (пушка) ударит, и огонь вспыхнет, то звук уподобляется грому и слышен почти за 100 ли. Они сжигали (все) на пространстве 120 футов в окружности, и огненными искрами пробивали железную броню.

Монголы еще делали будочки из воловьих кож, и подойдя к городской стене, пробивали в ней углубление, могущее вместить одного человека, которому с городской стены ничем нельзя было вредить. Но Нючженцы изобрели против этого способ спускать с городской стены на железной цепи горшки (бомбы) чжень-тьхянь-лэй, которые достигши выкопанного углубления, испускали огонь (взрывались), совершенно истреблявший человека, даже покрытого воловьей кожей. Кроме того, употребляли они (нючженцы) летающие огромные копья (ракеты), которые пускались посредством зажигания в них пороха и сжигали все на 10 шагов от себя. Монголы не только этих вещей боялись. Они осаждали город 16 суток, денно и нощно. Около МИЛЛИОНА (!!!) человек с обоих сторон было убито при той осаде. После этого и могила матери Нючженского государя была раскопана.

Принц Субут видел, что невозможно взять города и потому, приняв ласковый тон, объявил, что открывает мирные переговоры, и что военные действия прекращаются. Нючженское правительство согласилось на его предложения и отправило Ян-цзюй-жинь, советника палаты финансов, за город угостить монгольские войска и поднести дорогие дары. Субут дал слово отступить с войсками и расположился между реками Желтою и Ло-шуй.

Вице-министр (Нючженского царя) Чиги-кацик, приписывая себе славу в защищении города, хотел в сопровождении всех чинов явиться во дворец с поздравлением. Но другой вице-министр, Найцзу-сэлэ, сказал:

– Клятва, учиненная под городскими стенами почитается в Чунь-цю стыдом: кольми паче можно поздравлять с прекращением осады?

Кацика, рассердившись, сказал:

– Престол спасен, государь избавлен от опасности, а вы не считаете это радостию?

Он приказал академику Чжао-вынь-бин сочинить поздравительный доклад. Но Чжао-вынь-бин сказал на это:

– По словам Чунь-цю, когда новый дворец сгорел, три дня плакали. Ныне после таковой осады столицы, в сообразность обрядам, надлежит утешать, а не поздравлять.

Тем дело и кончилось.

Нючженский государь, вступив на ворота[410]410
  Городские и дворцовые ворота в Китае строят в виде палат с проходом внизу; почему над воротами находятся пространные залы. – Примечание Иакинфа Бичурина. И мы прибавим от себя: и в европейских крепостях тоже!


[Закрыть]
Дуань-мынь, объявил амнистию, обнародовал награду чиновникам и разночинцам, которые могут починить или возобновить какой-либо важный город; войскам он сделал угощение и награду, уменьшил свой стол, отменил ненужных чиновников, отпустил девиц из дворца, запретил в докладах именовать себя премудрым. Слова: „премудрый указ“ заменил одним словом: „предписание“. В столице прекращены были строгие меры, и пешие солдаты стали выходить за ворота Фын-цю-мынь для сбора зелени и дров.

Но после этого открылась в городе зараза, продолжавшаяся 50 дней. В течение этого времени вынесено было из городских ворот около 900 тысяч (!!!) гробов, не считая тел бедных, которые не в состоянии были похорониться“.

Таково описание осады столицы страны Нючжень. Переводчик этого, Бичурин, прибавляет от себя так:

„Объяснение. – Положение Нючженского двора час от часу становилось хуже. Тщетно просил он мира у монголов. Олень, попавший в яму, может ли он убежать? Так как твердые полководцы и храбрые войска погибли, то уже не возможно стало помышлять об обратных завоеваниях... Хотя и так, но каждый, что делает, то и получает в возмездие. Таково есть взаимное соответствие небесного порядка. Нючженцы притесняли Срединное государство; хищнически овладели землями дома Сун. Точь в точь таким же образом и монголы поступали с ними“.

Таково наивное объяснение синолога Бичурина к переводимой им серии главок из „Всеобщей китайской истории“[411]411
  По-китайски Тхун-цзянь-ган-му.


[Закрыть]
. Но это и хорошо. Мы сразу видим, что имеем право, во-первых, доверять искренности таких простодушных людей, и, во-вторых, критиковать их книги, зная, что простодушные люди легко поддаются обману и переводят подлинник, какой он есть, не замазывая словесной штукатуркой его щелей и трещин.

Я уже обратил внимание на слова:

„Прибыли к нему (Нючженскому императору) министр и прочие чиновники. Подали ему параплюй, но он не принял и сказал: „в армии все ходят под открытым небом, для чего же мне иметь параплюй““.

И вот я теперь снова спрашиваю: каким же образом попало в китайскую хронику 1232 года французское название зонтика – параплюй, т. е. отражатель дождя?[412]412
  Paraplui – parez plui – отражайте дождь.


[Закрыть]

Разве не было для зонтика у китайцев самостоятельного названия? Подумать, что сам Бичурин, при его, только что отмеченной мною, наивности, подобно мадам де-Курдюковой, непроизвольно перемешивал русский и французский языки – невозможно. Скорее можно думать, что он при своем семинарском и духовно-академическом образовании, „обратившись лицом к востоку“, а „спиной к западу“ (как впрочем и большинство востоковедов), он совсем не знал французского языка, и потому принял французское слово в имевшейся у него китайской рукописи за монгольское, и оставил его без перевода... Но в таком случае и автор самой китайской „Всеобщей истории“ пользовался для нее не исключительно китайскими, а также и французскими летописями. Значит и сама эта „Всеобщая история“ может быть действительно не национальной монгольско-китайской, а ВСЕОБЩЕЙ ИСТОРИЕЙ ЗЕМНЫХ НАРОДОВ, принятой за историю мифических китайских провинций, исключительно благодаря китайскому рисунчатому письму, при котором нельзя изобразить иностранных имен, не перерядив их в китайские костюмы.

А сведения об иностранных народах легко могли занести туда сначала ромейские, а потом и католические миссионеры, принесшие туда буддизм, браманизм и конфуцианство, а вместе с тем и эту рисуночную письменность, благодаря, во-первых, тому, что ни в греческой, ни в латинской азбуке не хватало букв для изображения количества Китайских звуков речи вчетверо большего, чем в западно-европейской речи и, во-вторых, и потому, что в западной научной письменности уже практиковался способ рисуночного и символического письма (в виде наших цифр и многочисленных астрономических, алхимических и тематических международных значков, этих истинных зародышей современной китайской письменности). Ведь совершенно ясно, что современная Китайская система рисуночного письма не могла образоваться сразу, не пройдя через стадию полу-фонетическую, так как никакой человеческий ум не мог бы придумать и закрепить в своей памяти без помощи фонетической азбуки все эти тысячи значков, и передать их ученикам. А в неполном собрании они были бы так же бесполезны, как и у нас была бы бесполезна азбука, в которой употреблялось бы лишь 5-6 букв, а для остальных не было бы дано никаких фигурок.

Значит, такая азбука, как китайская, не могла развиться эволюционно из самой себя, а только путем постепенного внедрения в какую-нибудь, хотя бы и иностранную фонетическую азбуку ее множества символических значков сначала для тех слов, для которых не доставало в ней звуков, а потом постепенно поглощая фонетику целиком, и очень интересно было бы проследить, не найдется ли в китайских однозвучных или односложных словесных чертежах каких-либо признаков сходства с их арабским, индусским, греческим и латинским начертаниями?

И нет ли в китайских летописях других следов французского происхождения, кроме отмеченного мною смешного параплюя? Ведь тоже совершенно ясно, что если б в данном месте китайской рукописи стояло, как это полагается в рисуночном письме, изображение зонтика, то Бичурин и назвал бы его по-русски зонтиком, а не исковеркал бы французский язык, назвав его параплюем, вместо paraplui. Значит, и в рукописи его было не изображение зонтика, такое сочетание чертежиков, которое в сумме произносилось так, как он передал. Уже одно это слово есть признак того, что его летопись составлялась французским китаистом и, скорее всего, католическим миссионером, сношения с которыми начались, если верить современной нам версии китайской истории, лишь после низвержения исследуемой нами Юаньской династии, она же будто бы Чингисханова, хотя династию Юань теперь считают на китайском престоле не ранее, как с 1289 по 1367 год. А после нее с 1368 по 1644 была, – говорят нам,—династия Мин, при которой начались постоянные морские сношения с Западной Европой, особенно с 1522 года, когда португальцы появились в Макао, при устье Кантона и основали там свою торговую факторию, и вслед за тем появились на востоке Китая и испанцы, и другие западно-европейские народы. Все это дало возможность проникновения в Китай и западно-европейских слов, и особенно названий для предметов ввозимых в Китай из Европы, вроде французских зонтиков.

Тогда же европейцы должны были завести впервые в Китай и компас, и порох, и пушки. Отвергать то, что компас был впервые изобретен и применен к мореплаванию только итальянским инженером Флавио Джойа (Flavio Gioia) из Амальфи в 1302 году и что огнестрельный порох был изобретен впервые при химических опытах со смесью серы, селитры и угля, немецким францисканским монахом Бартольдом Шварцем (или как его иначе называют (Constantin Anklit) вслед за компасом и применен к огнестрельному оружию впервые только в 1319 году, – нет решительно никаких оснований. Последнее изобретение настолько громко, что оно не могло бы быть обойдено молчанием, если б его сделали ранее, да и компас дал бы себя знать тотчас же всему плавающему миру. Так и случилось, когда они были действительно изобретены.

А что же мы видим в разбираемой нами „Всеобщей китайской истории?“

Еще за 80 лет до изобретения пороха Бартольдом Шварцем, когда преемник „Чингис-хана“ Угедей – осаждал несуществующую теперь в Китае нючженскую крепость Бянь[413]413
  Иначе говорят: Бянь-Лянь, и Бянь-Дзын, и отождествляют с Кхай-Фын-Фу, но имя это созвучно только с Бонном на Рейне. У Абул-Гази этот город отождествляется с Нанкином, а у Иакинфа Бичурина с Хай Фын-Фу округа Ха-нань.


[Закрыть]
, и в которой зонтик назывался по-французски paraplui, как осажденные нючженцы, так и осаждающие их кочующие монголы, уже употребляли в деле и пушки-мортиры, и ракеты, начиненные порохом, и перебрасываемые как зажигательное средство в осажденный город и из него через стену.

Все в этом описании так ярко, что сомнений быть не может: во дворце Нючженского короля делали в 1232 году, как в Европе только через сто лет, круглые каменные ядра для пушек и мортир, а монголы употребляли для своих огнестрельных орудий даже каменную картечь, разбивая жерновые камни-валуны на два и на три куска.

В подражание общеизвестному в XVI веке рассказу о том, как Бартольд Шварц, оставив в ступе смесь серы, селитры и угля вместе с пестом, стал высекать огонь, и от упавшей туда искры произошел страшный взрыв, причем выброшенный пест сделал выбоину в потолке (что и послужило к изобретению пушек-мортир, имевших сначала вид чугунных горшков), так и тут мы находим следующий рассказ:

„Нючженцы (в своей столице Бяне) имели огненные баллисты, которые поражали подобно грому небесному. Для этого они брали чугунные горшки (т. е. что-то вроде Шварцовой ступы и первичных пушек-мортир), наполняли порохом и зажигали огнем. Горшки эти назывались „потрясающий небо гром“ (чьжень-тьхянь-лей). Когда такая балиста (т.е. пушка) ударит и огонь вспыхнет, то звук уподобляется грому и слышен почти за сто ли (около 300 километров). Они сожигали (поражали огнем) все на пространстве 120 футов в окружности (т.е. в диаметре около 5-6 сажень), и огненными искрами (осколками) пробивали железную броню“.

Ракеты тоже хорошо были известны нючженцам в 1232 году, когда крестоносцы еще и не подозревали о пушках и о порохе.

„Они употребляли летающие огненные копья, которые пускались посредством зажигания пороха, и сжигали на десять шагов от себя“.

Да и кочующие монголы Чингисханова преемника Удегея не отставали. Войска их тоже (как мы видели) употребляли „огненные балисты“, „и где был сделан ими удар, так по горячести нельзя было сразу тушить“.

И если верить всему этому, то, очевидно, что изобретение пороха и пушек было известно обоим сторонам уже давно, так как иначе одна из враждующих сторон убежала бы моментально в паническом страхе.

„На каждом углу городской стены, – говорит автор, – поставлено было до ста (огнестрельных орудий), стреляли попеременно из верхних и нижних (сверху из города и снизу в город?) и не переставали ни днем, ни ночью. В несколько дней груды камней (т. е. каменных ядер и их обломков) сравнялись с внутреннею городскою стеной...“

Но ведь это типическое описание осады западноевропейской крепости XIV-XVI века!

Тут мы видим вполне разработанный артиллерийский бой, из тех, какие происходили впервые у западных европейцев в конце феодального периода, – когда дисциплинированные и хорошо вооруженные королевские войска (а не скопища кочующих монголов!) осаждали неприятельский укрепленный город, каким тут и обрисован Нючженский Вянь.

Читатель видит сам, что если верить всему этому, как происходившему в Китае в 1232 году, то приходится допустить, что не только порох, ракеты и большие пушки, выстрелы которых были подобны небесному грому и слышны за сотни километров, но даже и железные брони против них были известны монголам уже при Чингис-Хане, умершем в 1227 году, т. е. всего за 5 лет до описанной здесь осады. Так почему же он не употреблял их? Почему не употребляли их его полководцы, когда разбили русских князей на реке Калке в 1224 году, положив начало „монгольскому игу“, за восемь лет до только что описанной замечательной осады? Почему не употреблял их Батый в знаменитой битве при реке Сити даже и через шесть лет после этой осады, в 1238 году?

Почему не научились у монголов этому искусству их соседи, азиатские магометане, в их борьбе с крестоносцами? Ведь пушки не иголки, чтоб их утаить, и порох слишком громкое средство для того, чтоб его замолчать после только что описанной осады столичного города Бя-ня, когда притом же порох был уже известен не одним кочующим монгольским князькам в их кибитках, но и их культурным соперникам, защищающимся в крепости, построенной по образцу Московского Кремля... Как могло это случиться? Конечно, только в сказке, а не в реальности. И, кроме того, откуда добывали кочующие монголы наследников Чингис-Хана селитру и серу для приготовления пороха в таком огромном количестве? Положим, что селитру они покупали в Индии, где ее выщелачивают и теперь из селитроносных скоплений органических отложений... Но где покупали они серу? Ведь современное техническое получение ее из серного колчедана стало возможным только в новейшее время, а вплоть до возникновения научно-оборудованных заводов ее получали только из богатейших залежей, так называемой самородной серы в Сицилии, как результата деятельности ее вулканов. Мы видим, что только что приведенные подвиги кочующих монголов не выдерживают ни малейшей критики не только с технологической точки зрения и с точки зрения материальной культуры, но даже и с самой архивно-исторической точки зрения.

Для сопоставления псевдо-китайских источников с русскими в деле Батыева нашествия, я сделаю здесь опять выписки из „Истории Чингисханова Дома“, царствовавшего в Китае под именем „Юань“ (по Иакинфу Бичурину). Вот например под 1235 годом:

„Весною хан (Угедей) обвел стеною город Хоринь (место его неизвестно) и построил в нем дворец Бань-Ан-Гун. Он отправил князя Бату (Батыя), царевича Куюка и племянника Мунка[414]414
  По Иакинфу Бичурину, Бату значит – Крепкий, по-китайски Ба-Ду; Кукж значит – Проворный, по-китайски Гуй-ю; Мунка значит – Вечный, по-китайски Мын-га.


[Закрыть]
завоевать западный край“. И далее под 1236 годом:

„По представлению (философа) Елюй (Ильи) – Чуцая учреждено (в Хорини) Историческое общество. Для библиотеки его взяты книги из городов Ян-цзын и Пхин-Ян. Ученый Лцы-Чже был назначен историографом; Ван-Вань-цин и Чжао-Чжо его помощниками“.

А по „Тань-Леу“ в то же лето написано так: „Кинча (считаемая за Россию) отстоит от Срединного государства на 30 тысяч ли (французское lieu). Летом ночи там бывают чрезвычайно коротки. Солнце едва закатится и тотчас всходит. Сия страна производит отменных лошадей, и богатые разводят их в великом множестве. Жители обыкновенно спят на металле и коже[415]415
  Под металлом разумеется оружие, под кожею – военные доспехи.


[Закрыть]
. Мужественны и храбры; тверды и пылки. Глаза имеют синие (голубые), волосы рыжеватые. Мунка с армией пришел к морю Кхунь-шьхянь-ги-сы. Неожиданно поднялся сильный ветер, и воды морские пересохли. После сего он пошел далее и вырубил народ, а старейшину Ва-чи-ман живого взял в плен. Потом он обложил города Гань-лосы и Ме-цио-сы, и покорил их“.

Это самое место и отождествляют с нашествием Батыя на Русь, бывшим по русским летописям не в 1236, а в 1238 годы.

„...и пьянство, особенно в последнее время, стало постоянным. Философ Елюй-Чуцай[416]416
  Отмечу, что Елюй – созвучно с греческим Гелиос – святой.


[Закрыть]
неоднократно увещевал его, но Хан не слушал. Поэтому Елюй-чуцай однажды, показывая ему железный ободок, заржавевший от вина, сказал:

– Это железо приняло такой вид, будучи съедено вином. Что же сказать о пяти чревах человека?

После того монгольский государь несколько уменьшил меру вина. На второй месяц того же года болезнь его усилилась и пульс прервался. Шестая ханьша не знала, что делать. Она позвала Елюй-чуцая, в ответ он сказал, что теперь должности препоручают людям недостойным, продают места и торгуют судопроизводством, многие содержатся в тюрьме безвинно. Надлежит даровать прощение в поднебесной. Ханьша немедленно хотела произвести это, но Елюй-чуцай сказал ей, что без повелений самого государя не может этого сделать. Вскоре Монгольский государь несколько пришел в чувство. Ханьша доложила ему о даровании амнистии, и он тотчас согласился на это. По издании прощения, пульс его пришел в обыкновенное состояние, но через месяц болезнь усилилась. Елюй-чуцай, по выкладкам на числах великой единицы, нашел, что не надлежит ему выезжать на звериную охоту.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю