Текст книги "Бурелом"

Автор книги: Николай Глебов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

ГЛАВА 13

Василий Обласов бежал из троицкой тюрьмы. Вместе с ним исчезли два уфимских горных стрелка, как именовались добровольцы татаро-башкирского егерского полка.

Следователь контрразведки Дегтярев был взбешен. «Черт меня связал с этим дамским шаркуном Крапивницкий. Вот теперь и отделывайся. Если бы не он со своей таинственной незнакомкой, Обласов давно был бы расстрелян. – Дегтярев вздохнул. – Плохо. Донесется до Строчинского – не миновать тогда взбучки. А, впрочем, провались все к чертям. – Дегтярев достал из ящика недопитую бутылку водки, налил полстакана и выпил, – Если полковник будет раздувать дело Обласова, попрошусь на фронт, – успокоил он себя и налил полный стакан. – Сообщать Крапивницкому о бегстве Обласова пока не буду. Успеется. Однако ловко меня обвели. Явиться во всей форме, при оружии, отрапортовать: «От капитана Курбангалеева связной Калтай», – просить личного свидания с Обласовым – нужна большая смелость. Документы у Калтая были в порядке. И, не допуская мысли о подвохе, я разрешил свидание. Как потом выяснилось, Калтай передал форму горного стрелка заключенному и спокойно вывел его через контрольный пост у тюремных ворот. Там уже дожидался их всадник с двумя оседланными лошадями. Побег был обнаружен слишком поздно. Погоня ничего не дала, да и где их искать? Степь широка, – подумал Дегтярев и с сожалением посмотрел на пустую бутылку. – Впрочем, дело поправимо. Для отчета Строчинскому внесу в списки расстрелянных при попытке к бегству. Кто будет проверять? Полковник? Ему и так дел хватает по Челябинску. Сложнее с Крапивницким. Ясно, что потребует налицо этого молодчика. А где его возьму? Тут никакие увертки не помогут. Что ж, объясню, как есть. Ведь им с примадонной важно, чтоб Обласов уцелел от расстрела. Но все же надо предупредить контрразведку. Пускай установит наблюдение за дорогой на Белорецк». – Дегтярев занялся бумагами.

Но связаться Дегтяреву ни с Верхне-Уральском, ни, с Белорецком в те дни не пришлось: там уже был отряд красных казаков под командованием Ивана Каширина. Трое беглецов – Василий Обласов, Калтай и его новый дружок Фарит благополучно пробрались в Верхне-Уральск.

Дегтярев запил. Пьяный вызывал на допрос захваченных в бою за Троицк командиров и комиссаров, жестоко избивал и всячески глумился над ними. Порой запирался в своем кабинете, ощупывал оконные задвижки, припадал ухом к замочной скважине, прислушивался к голосам дежурных казаков. Заглядывал в ящики письменного стола и долго не подходил к телефону, несмотря на звонки. Начались галлюцинации. Ему казалось, что комнату наполняют какие-то кровавые маски вместо лиц, сжимая кулаки, бесшумно надвигаются на сидящего в кресле Дегтярева. Дико вскрикнув, он метнулся в угол комнаты, но и там не было спасения. Трепещущие руки тянулись к нему, вот-вот они схватят его за горло, и тогда конец.

– А-а, вам меня не взять. – Он выхватывает пистолет, нажимает на курок. Раздается выстрел, звон разбитого графина на столе. Видения исчезают. Вбегает дежурный.

Дегтярев, махнув на него рукой, шатаясь, идет к креслу и бессильно валится в него. Через некоторое время слышится стук в дверь, настойчивый, упорный. Капитан проводит рукой по лбу. Сознание начинает возвращаться. Стук продолжается.

– Войдите.

В дверях вновь появляется дежурный.

– Господин капитан, вас спрашивает какой-то человек.

– Скажите, что я занят.

– Он просит принять его незамедлительно.

– Ну черт с ним, пускай войдет. – Спрятав револьвер в стол и убрав остатки разбитого графина в корзину, Дегтярев стал ждать.

Вошел некто в штатском, но наметанный глаз Дегтярева сразу узнал в нем военного.

– Господин капитан Дегтярев?

– Да, я. Что вам угодно?

Пришелец плотно закрыл за собой дверь.

– Я начальник штаба отряда Каширина Енборисов. Бывший, конечно, – криво усмехнулся Енборисов. – Не желая служить красным и для того, чтобы внести свой вклад в дело спасения России от большевиков, передаю вам секретный план военных действий отряда. – Енборисов подал бумаги.

Дегтярев окончательно протрезвел. «Такая удача! Надо немедленно сообщить Строчинскому. Нет, пожалуй, я лично доставлю этого офицера в разведывательный отдел армии. Синяя птица сама залетела ко мне».

– Садитесь, – любезно предложил он Енборисову. – Итак, вы говорите, что каширинцы поспешно оставили Верхне-Уральск и вошли вновь в Белорецк? Первоначально они хотели идти на соединение с регулярными частями Красной Армии через Екатеринбург. Почему они изменили план?

– Были получены сведения, что Екатеринбург уже занят белочехами и войсками Временного правительства.

– Так. Понятно. На последнем совещании командиров Верхне-Уральского партизанского отряда, на котором вы присутствовали, было, очевидно, решено избрать другой вариант отхода?

– Да. Было решено идти из Белорецка в горы на Авзяно-Петровский, Кагинский и Богоявленский заводы и далее на соединение с регулярными частями Красной Армии в районе Кунгура.

– Хорошо, – пристукнув пальцами по столу, сказал Дегтярев, – Вам придется провести несколько часов в не особенно удобном помещении, но сами понимаете – служба, – деланно вздохнул он и вызвал дежурного. – Поместите этого господина в одиночную камеру. – И, повернувшись к Енборисову, сказал со скрытой усмешкой: – Общество красных для вас сейчас небезопасно.

– Понимаю, – кивнул тот.

В Челябинске Строчинский встретил Дегтярева сухо.

– Плохо работаете, капитан. Троицк наводнен шпиками и лазутчиками из Бухары. А вы ловите мелкую рыбешку, не замечая крупной. В бухарском эмирате активно действуют сейчас панисламисты. С помощью англичан они готовы объявить газават – священную войну красным. Нужно умело направить действия своих агентов, а вы занялись контрабандистами. Ну какая беда, если бухарец продаст на базаре несколько цветных халатов или корзину кишмиша? Подумаешь, преступление, – пожал плечами Строчинский. – Нам сейчас важно настроить азиатов против большевиков. А потом можно будет говорить с ними о юридических правах на самоопределение. Кстати, как у вас дела с командиром партизанского отряда Обласовым.

«Сказать или не сказать о побеге Обласова? Если говорить правду, то только сейчас», – и мысленно перекрестившись, Дегтярев произнес неохотно:

– Сбежал.

– Как сбежал? – полковник приподнялся в кресле. – Прошляпили, – уже зло сказал он.

– Часовые наказаны, господин полковник.

– Что мне ваши часовые! Вы понимаете, сбежал важный преступник, красный командир, из которого я бы, на вашем месте, все жилы вытянул. Что у вас еще? – недобро спросил Строчинский.

– Господин полковник, я задержал перебежчика от красных – бывшего начальника штаба отряда Ивана Каширина Енборисова.

– Где он?

– Ждет в приемной.

– Позовите.

Дегтярев вышел из кабинета и вернулся с Енборисовым.

– Бывший хорунжий Оренбургского казачьего войска Енборисов, – вытянувшись в струнку, отчеканил тот.

Допрос Енборисова продолжался недолго. Выпроводив перебежчика, Строчинский обратился к Дегтяреву более мягко:

– Эта птица, пожалуй, не менее важна, чем Обласов. Я имею в виду те сведения, которые мы получили от Енборисова. Но перевертыша этого, прежде чем отправить в штаб генерала Ханжина, я еще не раз пощупаю. Ваше счастье, Дегтярев, что вы его заполучили. Отпускаю вас с миром, – произнес Строчинский уже довольным тоном.

Закрыв за собой дверь, Дегтярев вздохнул с облегчением: «Пронесло. Сходить разве на радостях в «Островок»? – подумал он и направился к мосту.

ГЛАВА 14

В штабе полка Прохору дали направление к бунчужному второй сотни Кургузову. Разыскать его было нелегко.

– Он проверяет посты, – объяснил Черепанову дневальный. – Лучше посиди здесь у ворот. В караульном помещении посторонним находиться нельзя.

– Но ведь я не посторонний. У меня направление от штаба.

– Так-то оно так, но ты пока не самостийник, а вообще не отвлекай разговорами, выйди, – заявил решительно дневальный.

Прохор вышел. Наружный часовой оказался более словоохотливым, чем первый, и Черепанов узнал от него, что сотник Лушня, его будущий командир, не особенно ласков к своим подчиненным.

– Да вот он и сам едет, должно, пьяный, – сказал часовой и торопливо отошел от Черепанова к воротам.

Показался немолодой, тучный всадник. У него было полное, багровое лицо с модными в то время английскими усиками, толстые, мясистые губы, невыразительные темно-карие глаза. Папаха с желтым шлыком, белой кистью на конце была сдвинута на затылок. Из-под расстегнутой чумарки виднелась кривая сабля с инкрустациями. В правой руке всадник держал нагайку. Черепанов встал во фронт.

– Шо за чоловик? – спросил сурово Лушня.

– Пан атаман направил меня к бунчужному второй сотни для зачисления в курень.

– Кажи пану атаману, шо кроме бунчужного есть сотник Лушня. Дэ твоя бумажка? – Пробежав глазами направление, Лушня вернул его Черепанову. – Иды до писаря, кажи, шо сотник приказав зачислыть тэбэ к отделенному Мартынюку. Поняв?

– Так точно, пан сотник, – лихо козырнул Прохор. Повернувшись четко по-военному, бодро зашагал к казарме.

Следом за ним, слегка раскачиваясь в седле, напевая вполголоса, ехал Лушня.

– Куда ты пишов, бисов сын! – неожиданно заорал на Прохора Лушня, видя, что тот взялся не за ту дверь. – Иды в кинец казармы! – передавая лошадь выбежавшему навстречу ординарцу, гаркнул он.

«Ну и собака», – подумал Черепанов про своего сотника и прибавил шагу.

В казарме он нашел писаря и своего отделенного командира Максима Мартынюка, бывшего семинариста Челябинской учительской семинарии, вступившего в курень «добровольцем» по заданию подпольного комитета. Выбрав удобный момент, Прохор передал Мартынюку условный пароль, и тот зачислил Черепанова в одну из «пятерок».

Начались похожие один на другой казарменные дни. Ежедневные строевые учения под наблюдением сотника, сидевшего на своей рыжей кобыле в конце плаца.

До позднего вечера гонял свою сотню Лушня. Как-то осенью, принимая парад, генерал Ханжин сказал своим близким штабистам:

– Челябинский гарнизон держится на трех китах. Это курень атамана Святенко, части Каппеля и полк Курбангалеева.

То, что говорил Ханжин в отношении Каппеля, сомнений не вызывало. Карательные части Каппеля, состоящие из отъявленных головорезов, не щадили стариков, детей и женщин. Где они прошли, оставались сожженные дома партизан и трупы повешенных людей. Курень Святенко, конный полк Курбангалеева считались опорой генерала Ханжина и ревностно несли караульную службу при его штабе.

Казарменная жизнь начала тяготить Прохора. Вечерами, когда начальство расходилось по своим квартирам, Черепанов порой слушал украинские песни, полные лирики. Так и на этот раз. На нижних нарах под звуки домбры чей-то молодой голос напевал речитативом:

 
Думи мої, думи мої,
Лихо мені з вами!
Нащо стали на папері
Сумними рядами?
 

Тихо звенели струны. Певец продолжал:

 
Чом вас вітер не розвіяв
В степу, як пилину?
Чом вас лихо не приспало,
Як малу дитину?
 

Грустный, задушевный напев был так близок его настроению, что он решил познакомиться с певцом. Спустился с верхних нар, поздоровался и предложил свой кисет. Разговорились. Новый знакомый Черепанова, Дмитрий Черненко, оказался земляком – из деревни Кучегун, недалеко от Косотурья.

– Ты что, по мобилизации здесь?

– Ні, пришов добровольцем.

Это обстоятельство сразу охладило Прохора:

– В каком взводе?

– Пулеметчик я.

– Что из дома пишут? – продолжал расспрашивать Прохор.

– Плохо, карательный отряд половину Кучегуна сжег. Отца выпороли.

– За что?

– Старший брат у мэнэ в партизанах.

– Значит, твой брат партизан, а ты, стало быть, доброволец белой армии, гайдамак? Так, так, – Прохор потушил цыгарку и отодвинулся от собеседника.

– Можа, так трэба. – Черненко пытливо посмотрел на Прохора. – Можа, совисть привела мэнэ в курень?

– Как же так? Отца выпороли, дом сожгли, а ты рад стараться – айда в курень. Козлиная у тебя совесть, вот что, – невольно вырвалось у Прохора.

К удивлению Черепанова, пулеметчик не обиделся.

– Якая у мэнэ совисть, кажу потом, – произнес он загадочно.

Прошло несколько дней. Однажды при вечерней проверке Черненко не оказалось. Не появился он и в следующие дни. В казарме поползли слухи: пулеметчик Дмитрий Черненко арестован контрразведкой, как большевик, и после зверских пыток умер, не выдав своих товарищей.

Прохор несколько раз проходил мимо нар, где сидел когда-то Черненко, и каждый раз останавливался перед одиноко стоявшей в углу домброй, вспоминая песню на слова великого поэта Тараса Шевченко, над памятью которого надругались националисты, присвоив его имя белогвардейскому полку.

Позднее Черепанов узнал, что Дмитрий Черненко состоял в одной из «пятерок» и во время свидания с подпольщиками города был выдан вместе с ними провокатором. Руководителям «пятерок» со стороны подпольного комитета полка был дан наказ сменить пароль и усилить конспирацию.

ГЛАВА 15

На следующий день после вечера в офицерском клубе Галя Крапивницкая встретилась с Соней Кривой, которая передала ей деньги для нуждающихся семей партизан и красногвардейцев.

– Думаю, на первых порах хватит. Дело в том, что с деньгами у нас плоховато, и это до некоторой степени тормозит нашу работу. Но все это поправимо, – убежденно сказала Соня. – Расскажи, как у вас дела в Павловске?

– Я почти ничего не знаю, – призналась Галя. – Выполняю лишь отдельные поручения.

– Кстати, ты где остановилась?

– В семье Высоцких.

– А-а, знаю. Высоцкий – типичный приспособленец. Дочь, правда, я знаю мало. Но об этом хватит. Вот что, Галя. Перед твоим отъездом мне хотелось бы еще раз встретиться с тобой. Когда уезжаешь?

– Завтра, с ночным поездом.

– Хорошо. Теперь слушай меня внимательно. Завтра часов в десять утра мы увидимся здесь. За час до ухода поезда возле дома Высоцкого тебя будет ждать военный в форме гайдамака, высокого роста, брюнет. Подойдешь к нему, спросишь, как пройти на вокзал, он тебе скажет пароль, который я тебе назвала, проводит тебя до вокзала и поможет сесть в вагон.

– Спасибо, Соня, – Крапивницкая с благодарностью пожала руку Кривой. – Завтра в назначенное время я буду здесь.

Захватив саквояж с деньгами, Галя вышла.

Вернувшись к Высоцким, прошла в отведенную ей комнату и поставила саквояж под кровать. Сусанны дома не было. Выпив наскоро чашку чая, Галя легла в постель и забылась тревожным сном.

Проснулась от какого-то неясного беспокойства. Ночную тишину прервал резкий стук входной двери.

Послышался голос Сусанны:

– Проходите, господа, в гостиную. Я сейчас вернусь.

Вскоре раздался стук в дверь и голос Сусанны:

– Галя, Галя! Это я, открой. Ты оденься и выходи, – заговорила Сусанна, когда Крапивницкая открыла дверь. – У меня гости – поручики Карцев и Халчевский. Папа на целую ночь засел за преферанс в офицерском клубе. Прислугу тревожить не будем. – От Сусанны пахло вином. – Они очень милые, интеллигентные люди, из хороших семей. – Видя нерешительность Гали, начала расхваливать своих приятелей Сусанна.

Галя молча оделась и в сопровождении Высоцкой вышла в гостиную. Из-за стола поднялись два молодых офицера.

– Знакомьтесь, господа, – весело сказала Сусанна, пропуская впереди себя Крапивницкую.

– Поручик Карцев, – пристукнув слегка каблуками, поклонился первый.

– Поручик Халчевский, – легкий наклон головы и вежливо поданный стул. – Садитесь, пожалуйста.

На столе появилось вино и закуска. Затем после оживленного разговора о городских новостях Халчевский поднялся из-за стола и подошел к пианино. Взял несколько аккордов, и Галя закружилась в вальсе с Карцевым.

После танцев вновь сели за стол. Рассказывая Карцеву о Павловске, Галя не заметила, как Сусанна исчезла со своим кавалером из гостиной. Спохватилась, когда Карцев вплотную подвинул к ней свой стул и бесцеремонно взял ее руку. Вспыхнув, девушка поднялась и сказала сухо:

– Извините, но мне пора.

Пошатываясь, Карцев поднялся на ноги.

– Вас проводить?

– Нет, нет, – испуганно заговорила Галя и повернулась к дверям. В тот же миг почувствовала, как руки Карцева обхватили ее стан. – Что вы делаете!? – с возмущением крикнула Галя, пытаясь развести его руки. Но Карцев только сильнее прижал ее к себе. Началась борьба. Крапивницкой с трудом удалось вывернуться из его объятий, и она забежала за стол.

Карцев кинулся за ней.

«Если бежать в свою комнату, этот негодяй может меня нагнать. Что делать?» Взгляд Гали упал на фужер, наполненный шампанским. Не раздумывая, она выплеснула его в лицо Карцеву. Тот остановился и стал вытирать глаза. Воспользовавшись этим, девушка убежала в свою комнату и повернула ключ. Прижалась к дверному косяку и положила руку на сердце. Казалось, оно вот-вот выскочит из груди.

Остаток ночи она провела без сна. Наконец наступил мутный рассвет, предвестник ненастного дня.

У подъезда послышался стук открываемой двери. Галя выглянула в окно. Со ступенек крыльца спускались Карцев и Халчевский. Офицеры постояли у подъезда, поговорили о чем-то и разошлись. Крапивницкая с облегчением вздохнула.

Утром пошел густой снег, затем выглянуло солнце. Не дожидаясь, когда проснутся хозяева, Галя, захватив саквояж с деньгами, ушла на конспиративную квартиру.

Ждать Соню пришлось недолго.

– У тебя такой усталый вид, – здороваясь с Крапивницкой, сказала она озабоченно. – Наверное, плохо спала?

– Да, неважно. – Рассказывать о ночном происшествии не хотелось.

– Вот что, Галя. Есть предложение поручить тебе Красный Крест в Павловске. Правда, эта работа сопряжена с опасностью. Тебе придется много ездить по селам и деревням, помогать деньгами, а где и добрым словом семьям партизан и красноармейцев. Комитет считает, что ты с этой задачей справишься. В больнице, где работаешь, обстановка для тебя благоприятная?

– Да. Главный хирург относится ко мне хорошо. И если нужно, допустим, выехать куда-то, замену всегда найдет.

– Хорошо. – Помолчав, Соня спросила: – Тебе нравится Челябинск? – И, не дожидаясь ответа, мечтательно заговорила:

– Посмотреть бы на него лет через десять-пятнадцать. Представляешь, каким он будет. Это будет город без полиции, без фабрикантов и купцов. Хозяевами станут те, кто трудится, кто будет его строить. И какой же они воздвигнут город! Красивый, свободный. И такие же будут в нем жить люди. Но это все пока мечта. Сколько еще предстоит нам бороться и пережить, чтоб она сбылась! А как хочется дожить до этих дней. – Соня вздохнула. В комнате наступила тишина, только стенные ходики выводили однообразное «тик-так, тик-так». Как бы очнувшись от своих мыслей, Соня поднялась и, взглянув на ходики, сказала: – Мне пора идти. Желаю тебе, Галя, успеха. Без провожатого на вокзал не ходи. До свидания.

...Вечером, попрощавшись с хозяевами, Галя быстро вышла из дома, перешла улицу и, увидев стоявшего на углу высокого военного в гайдамацкой форме, подошла к нему и спросила:

– Как пройти на вокзал?

В ответ услышала пароль. Военный говорил по-русски с легким акцентом. Дорогой он рассказал о себе. По национальности венгр, он попал в плен и был отправлен в далекое Зауралье – в Павловск. Там и женился. В полк Шевченко вошел по заданию подпольного комитета.

– А кто еще у вас в курене есть из павловцев? – поинтересовалась Галя.

– Федор Колчук. Одно время он жил в батраках у хмелевских мужиков.

– Хмелевка – это пригород Павловска, – сказала Галя.

Уштванг – так звали ее спутника – живо повернулся к Гале.

– Как вы знаете?

– Я из Павловска.

– Значит, вы мне землячка, – обрадованно заговорил Уштванг, а я писем от жены давно не получаю. Найдите, пожалуйста, ее и передайте, что я жив и здоров. – Уштванг назвал улицу и дом в Павловске, где жила его жена. – С письмами стало плохо, – пожаловался он, – очевидно, перехватывает военная цензура. Да, чуть не забыл: не так давно во вторую сотню куреня поступил добровольцем Афанасий Курочка из Косотурья. Вы, очевидно, знаете это село. Оно не так далеко от Павловска.

– Из Косотурья? – в удивлении спросила Галя. – Какой он из себя.

Уштванг, как мог, обрисовал наружность Курочки.

– Афанасий Курочка, – протянула в задумчивости Крапивницкая. – «Теперь понятно, почему молчит Прохор». – Передайте, пожалуйста, Курочке мой привет. Я Крапивницкая Галя, дочь лесничего.

– Хорошо, передам.

– Скажите ему, что в следующую поездку в Челябинск я постараюсь увидеть его.

– А когда вы думаете приехать? – поднявшись на ступеньку вагона, спросил Уштванг.

– Не знаю, как позволят обстоятельства, – торопливо сказала Галя, услышав звон вокзального колокола, и, крепко пожав руку Уштванга, вошла в тамбур.

Поезд, набирая скорость, отошел от перрона.