Текст книги "Королева Жанна. Книги 4-5"

Автор книги: Нид Олов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц)

Фрам отстегнул плащ и шпагу, бросил их на пол и уселся в кресло.

– Только что видел королеву, – сообщил он. – На мрежольской дороге, против садов… Девочка очень была разгневана, грозила мне шпагой, что-то кричала оскорбительное…

Кейлембар молча жег бумаги.

– С ней были ее амазонки, Эльвира де Коссе и эта испанка, – продолжал Фрам, как бы беседуя с самим собой. – Они погнались за мною, но какой-то негодяй из сада подстрелил одну из них… не знаю уж которую… Королева немедленно забыла обо мне. Сейчас бедняжка, наверное, горюет и убивается… Благодарение Богу, что это было сделано не моей рукой…

– Вы не голодны, Фрам? – деловито спросил Кейлембар. – В столовой накрыто.

– Да, – сказал Принцепс, – подкрепиться необходимо.

– Сейчас я закончу, и мы пообедаем вместе. Мы вполне успеем сделать это не торопясь. Наша армия оказалась лучше, чем я ожидал… Перед центральным редутом они дрались, как спартанцы, сат-тана! Если Баркелон еще сломает хребет Альтисоре, мы можем считать, что проиграли драку с большим почетом!

– Да, – снова мертвенно отозвался Принцепс. – В Дилион вы уже послали?

– Послал, – ответил Кейлембар. – Там ведь тоже надо спалить кое-что в башне Дилионского замка… Монсеньер епископ, я полагаю, в данный момент уже удирает, подобравши ряску…

– Удастся нам спасти что-нибудь из армии? – спросил Фрам.

– Крохи какие-нибудь, не больше. Но ведь могло и хуже выйти, басамазенята! Преторианцев мы во всяком случае выведем… Затем – на юг, в Правон и Олсан… или еще дальше… увидим там…

Фрам закусил большой палец.

– Об армии я, впрочем, не сожалею, – сказал он сквозь зубы. – Она того и стоила, чтобы дать ее разбить.

Кейлембар ничего на это не ответил; может быть, потому, что он был занят пересмотром оставшихся бумаг.

– Ну, кажется, все… – пробормотал он. – Это можно и не жечь… надо же и королеве оставить что-нибудь… почитать… Все концы спрятаны, пусть теперь ищут, кому охота…

Фрам взял верхний из оставленных листков. Это был список с манифеста Лиги Голубого сердца. «Истинно говорим вам, что спознается она с выворотом рук, с огнями, клещами, колесами и всеми пытками…» Болезненно оскалившись, он смял лист и швырнул в камин. Кейлембар молча следил за ним.

– Кого вы послали в Дилион?

– Д'Эксме, сир. Золотой человек.

– Да. Мне жаль будет его потерять… Пойдемте обедать, Кейлембар. Перед дальней дорогой… Ночевать в Дилионе сегодня будем не мы.

В половине восьмого мрежольские укрепления перестали отвечать на огонь. Фанфарные сигналы объявили решительную фронтальную атаку. Жанна подбежала к своей лошади и легко вскочила в седло. (От былой свинцовой усталости не осталось и следа.) Эльвиры не было, удерживать ее было некому. Анхела самоотверженно выдвинулась на полкорпуса вперед и жестом велела Адольфу Викремасингу прикрыть королеву с другой стороны.

Так, шагом, под надрывающий душу стук барабанов, они двинулись в последнюю атаку на укрепление, где еще торчал черно-багровый флаг Лиги. Жанна, стиснув зубы, со шпагой у бедра, смотрела на ненавистный флаг. С вала захлопали выстрелы – слабо и негусто; но нервы у всех были на пределе, барабаны сбились с ритма, солдаты стали нажимать, побежали. Крики «ура» покрыли всю окрестность. Жанна тоже закричала что-то нечленораздельное, вздернула шпагу, послала свою лошадь вперед. Через минуту флаг цвета запекшейся крови был сорван и исчез под копытами коней.

Надвигались ворота Мрежоля, разбитые пушечной пальбой. Солдаты уже бежали лавиной, потеряв строй. Белый штандарт королевы покачнулся и выпал из рук знаменосца; но в тот же миг знамя было подхвачено чьими-то руками, и ревущая масса телогреев, увлекая королеву и ее свиту, ворвалась в город. Жанна поневоле неслась в этом потоке по узкой улице – свернуть было некуда.

На городской площади ей удалось остановиться. Телогреи ушли вперед. Только знаменосец с ее личным штандартом остался здесь. Это был немолодой, тяжко дышавший сержант – ему пришлось бежать изо всех сил, чтобы не отстать от королевской лошади.

– Подойдите ко мне, – сказала Жанна. – Как ваше имя?

– Сержант Ариоль Омундсен, – с трудом выдохнул телогрей.

– Вы обеспечили успех моей атаки, – сказала Жанна, наклоняясь к нему. – Вы, я вижу, ветеран?

Омундсен уже справился с дыханием.

– Я ходил с державным отцом Вашего Величества в Богемию и в Венгрию.

– Благодарю вас, капитан Омундсен, – сказала Жанна. – Вы заслужили этот чин.

Омундсен поцеловал ее руку, все еще сжимавшую оружие.

К ней подъехал Викремасинг в сопровождении военачальников. Поглядев на маршала, Жанна вдруг почувствовала, что шпага больше ей не нужна. Она подняла ее и старательно вложила в ножны.

– Ну, что вы скажете, маршал?

Впервые за этот день она увидела под седыми усами Викремасинга улыбку.

– Победа, Ваше Величество. Теперь я могу твердо сказать, что мы ночуем в Дилионе.

Копья, знамена, стволы, перья лесом заполонили площадь. Только сейчас Жанна отметила, что в окружающем ее шуме нет одного звука: пушечной стрельбы. Битва окончилась, и настала победа.

Надо было пройти через битву, и она прошла через битву. Но зачем ей надо было пройти через битву? Чтобы убить их, наступить ногой на их трупы. Жанна не думала об этом. Она забыла о тех чувствах, с которыми начала этот длинный-длинный день. К тому же она еще не ощутила победы на вкус. Тут, в Мрежоле, была еще битва. Победа будет там, в Дилионе. «Принесите мне Дилион». И ей принесли Дилион. Уж она въедет туда как подобает, с музыкой и колоколами, как Дева Жанна, ее тезка, вступала когда-то в освобожденный Орлеан. Именно так.

– Маршал, – сказала она Викремасингу, – я рассчитываю на торжественный въезд в Дилион. Полагаю, все мы достойны триумфа.

– Все будет исполнено, Ваше Величество, – ответил маршал.

Жанна, не сходя с коня, послала нескольких адъютантов найти карету и доставить в Дилион Эльвиру де Коссе. Передавая им это поручение, она рассеянно вертела головой. Чего-то недоставало, она никак не могла понять чего. Или, скорее, кого-то недоставало. На глаза ей попался смеющийся, донельзя элегантный герцог Лива, и из каких-то недр памяти вдруг вынырнули строчки Ланьеля, которые еще утром не давали ей покоя:

 
Изящный плащ струится шелком,
На кудрях шлем с орлом златым,
Ну как сравнишь такого с волком!
Не человек, а херувим.
 

Эти строчки из «Героических поэм» вспомнились ей, когда она утром посмотрела на Лианкара… В самом деле, где же Лианкар?

– Где же герцог Марвы? – спросила Жанна, обрывая себя на полуслове.

Никто этого толком не знал. Стали выяснять, кто видел его последним. На редуте Принцепса он определенно был; его видели многие. Потом, правда, он куда-то пропал. Уж не погиб ли он в последней атаке?

– Разыщите мне его поскорей, – приказала Жанна.

Сзади закричали:

– Едет! Ваше Величество, герцог Марвы здесь!

Жанна обернулась и увидела Лианкара. Она узнала его только по расшитому супервесту брусничного, марвского цвета: лицо сиятельного герцога Марвы было совсем чужое, непривычное. Можно было подумать, что он едет как представитель побежденной стороны, чтобы подписать капитуляцию. Но Жанне на этот раз не показалось, что он – один из них. Она смотрела на него удивленно и сочувствовала даже; но он не улавливал ее взгляда, хотя смотрел прямо ей в лицо.

Ему молча дали дорогу, и он проехал между стволов и копий. Перед королевой он склонил голову и произнес:

– Поздравляю Ваше Величество с великолепной победой.

– Благодарю, месье, – сказала королева. – Но почему у вас такой странный голос? Таким голосом не с победой поздравлять, а скорее выражать соболезнования. Что с вами, вы ранены?

– Простите, Ваше Величество, – отозвался он. – Я скорблю по поводу моих гвардейцев. Долина красна не только от крови, но и от красных колетов моего батальона. Он лег без малого весь.

– Так тем больше вам чести, мой герцог! – воскликнула королева. – Значит, именно вы принесли мне победу, месье… если не всю, то лучшую ее часть!

Лианкар сделал то, что сделал бы на его месте каждый, – он поцеловал протянутую ему королевскую руку. После этого Жанна отвернулась от него и всю дорогу до Дилиона разговаривала с другими. Лианкар, ее тень, ее вернейший паладин, был здесь, и ей было достаточно этого сознания.

Глава XLVI
VENENA [23]23
  Яд (лат.).


[Закрыть]

Motto: Какова мера сущности, такова и мера могущества. Какова мера могущества, такова и мера действия.

Джордано Бруно

Король есть король милостью Божьей, и эти слова отнюдь не пустые. Ибо нет власти, кроме как от Бога, человек же, похваляющийся, что он будто бы имеет власть сам по себе, есть самозванец. Король получает власть от Бога не прямо, но через посредство священника, то есть человека, который несравненно ближе к Богу, нежели сам король. И кто же выше в глазах Бога – власть имущий или власть дающий? Нечего даже и заводить споры вокруг этого вопроса. В руках дающего власть есть сила и отнять ее. Самуил выше Саула [24]24
  Самуил выше Саула. – Согласно Библии (I кн. Царств, гл. X), первого израильского царя Саула помазал на царство Самуил, пророк Господень. Правление Саула сопровождалось политическими и идеологическими ошибками, вследствие чего Господне благословение было у него отнято. Узнав об этом через волшебницу из Аэндора, вызвавшую дух умершего пророка Самуила (там же, гл. XXVIII), Саул вскоре был вынужден покончить с собой. Формула «Самуил выше Саула» была выработана папством в средние века, и отдельные папы неоднократно пытались применить ее на практике, вступая в прямую конфронтацию со светскими государствами. Чемий, как видно из его текстов, стремится к тому же.


[Закрыть]. Только перед Богом равны все люди без изъятия, а король тоже всего-навсего человек.

И поскольку он человек, как и все люди, он обязан выполнять заповеди Господни и жить в согласии с Писанием, как и все люди. Если же он заповеди преступает, то он преступник перед Богом, как и всякий человек. Нет, гораздо больше, нежели всякий человек, ибо простой человек, в силу положения своего, может отравить преступным своим ядом небольшой круг людей, тогда как преступный король заражает всю страну.

Такой король должен быть отсечен, яко ветвь гнилая и иссохшая, и это также не пустые слова. Это значит: он должен быть судим и осужден судом церкви и наказан по делам его. Ибо превыше церкви нет ничего на земле.

Осуждая такого короля, церковь ни в малой мере не стремится посягнуть на королевскую власть как таковую. Но случается так, что, Божьим ли попущением или же интригами врага человеков королевское помазание приемлет преступник. И в этом случае следует проводить тонкую, но твердую грань между принципом и личностью. Церковь не осуждает и не может осудить принцип, но она осуждает и обязана осудить преступную личность.

– Таковы некоторые тезисы к обвинительному акту, написанные рукой его преосвященства, – сказал каноник ди Аттан, закончив чтение.

Голос у него был тихий и вежливый. Басилар Симт сидел перед ним в позе смиренной, но вполне достойной, как учили его в Коллегии Мури.

– Я всецело и без оговорок принимаю эти тезисы, – сказал он инквизитору. – Сознаюсь вам, что путь мой был непрост. Я давно знаком с сочинениями нашего святого отца на эту тему, но поначалу они ужаснули меня. Укрепив себя молитвами и размышлением, я понял, что святой отец наш говорит от Бога, и теперь моя вера в его правоту сильна и не имеет изъянов.

Каноник ди Аттан выслушал эту исповедь не шевелясь. Когда Басилар Симт умолк, его тонкие губы тронуло подобие улыбки.

– Если бы я не был уверен в сказанных вами словах заранее, вы не сидели бы здесь, отец. Мы видим промысел Божий в том, что тайна Иоанны ди Марена попала именно в ваши руки. Это руки надежные.

Басилар Симт наклонил голову.

– Но я позвал вас, отец, не для комплиментов и похвал. Тезисы, мною прочитанные, не абстрактная вещь, они имеют в виду весьма конкретное лицо. Его преосвященство начинает готовить процесс против Иоанны ди Марена…

Инквизитор помедлил, всмотрелся в лицо Басилара Симта, но тот не дрогнул ни единым мускулом.

– …и поручил мне ввести вас в состав инквизиционного трибунала. Будете ли вы повиноваться мне?

Басилар Симт встал.

– Я обетный член конгрегации Мури, – бесстрастно произнес он, – повиновение – моя высшая добродетель. Обязуюсь повиноваться вам, как раб, как собака, как восковой шар, которому можно придать любую форму, как маленькое распятие, которое можно поднимать и опускать и поворачивать в любом направлении [25]25
  Обязуюсь повиноваться вам, как раб… и т. д. – слегка видоизмененный текст присяги, которую приносили вступающие в орден иезуитов. Авторство текста приписывается Игнатию Лойоле.


[Закрыть].

– Хорошо. Вы поступаете правильно, отвечая мне по уставу. А теперь садитесь, отец. Итак, пусть Иоанна ди Марена сегодня на верху колеса Фортуны – это несущественно. Колесо Фортуны находится в непрерывном движении… Сегодня мы вынуждены скрываться даже от собственных братьев, не зная, кому можно довериться, но так будет не вечно. Сегодня наша деятельность может быть квалифицирована как государственная измена, но это мирская логика, для нас не имеющая никакой цены…

– Именно так, ваше преподобие.

– То, что называется инквизиционным трибуналом сегодня, – это куклы узурпатора Карла и Симона Флариуса. Не слушайте их. Трибунал – это те, которые находятся в Понтоме, и мы с вами, которые находимся в Толете. Имеете ко мне вопросы?

– Да. Что я должен делать, ваше преподобие?

– Называйте меня так же, как и я вас: все мы равны перед Богом… Я скажу вам, что делать. Придите ко мне сюда завтра в это же время.

В это время Жанна наблюдала праздничный фейерверк с террасы старого дворца Браннонидов. Снопы лучей, чудеса пиротехники, взлетали в черное ночное небо Дилиона и высвечивали ее надменное лицо и лица Лианкара и герцога Лива, которые стояли к ней ближе всех.

Она была в своем военном костюме, и на груди ее сверкала орденская цепь Золотого Щита. Этот орден вручил ей на днях государственный секретарь как знак признательности пэров и всего виргинского дворянства. Приняв награду, Жанна повернулась лицом к господам и сказала: «Именно я, ваша королева, дам вам процветание и мир. Именно я защищу вас от всякой опасности. Именно я, а не самозваный Принцепс, бывший герцог Кайфолии! Клянитесь в верности мне, господа!» Она и сама не знала, как сказались у нее эти слова: как-то сами собой. Весь зал рухнул на колени, и старые своды были потрясены дружным воплем господ. Она стояла над ними и слушала их без улыбки. Эльвира потом сказала ей наедине: «Я начинаю бояться тебя». Вздор говорит Эльвира. В эти дни в Дилионе Жанна с какой-то ярко выраженной, обостренной силой чувствовала себя Королевой. Да ведь она и была ею. А что же еще она могла сказать этим лощеным ничтожествам? Она видела только склоненные спины. Приятно или неприятно было на них смотреть – об этом речи не было. Так должно было быть – вот и все.

В день битвы были схвачены маркиз Гриэльс, граф Фарсал и барон Респиги. Она велела заточить их в Таускарору. Она не карала, не рубила голов, хотя все с трепетом этого ждали. Нет, она просто смотрела на всех презрительно и холодно. На всех, и на своих тоже. Высокомерно раздавала награды. Уэрта, проливший за нее кровь на поле брани, получил в виде компенсации должность королевского комиссара Дилиона и Кайфолии. Все военачальники, все мушкетеры и гвардейцы были жалованы орденами, землями и золотом. Нате, ешьте. Викремасинг получил какую-то мелочь, и об этом ходили самые разнообразные толки. Может быть, его не было на глазах – он ушел на другой же день с частью армии на юг, добивать лигеров. Может быть, настоящая награда ждала его впереди. А чем, собственно, она еще могла его наградить? Маршальский жезл и Святую Деву пожаловал ему еще король Карл. Вешать ему на шею вторую Святую Деву? Да и обижаться на нее он как будто бы не мог, он свою награду получил заранее. Она возвела его в звание пэра, а он за это выиграл ей битву – значит, они были квиты?..

При очередной вспышке фейерверка на лице королевы была заметна усмешка, похожая больше на оскал. Она вспомнила встречу с епископом Дилионским. Его карету перехватили по дороге, он не успел далеко уйти. Монсеньер епископ был бледен и дрожал в свете факелов. Жанна смотрела, как он подходит к ней между двумя телогреями. «На колени, – негромко сказала, даже не приказала, она. – Руку, целуйте руку, ну». И этот почтенный господин в фиолетовой мантии коленопреклоненно облобызал ее боевую перчатку, пахнущую конским потом. «Взять его под стражу», – сказала она, отворачиваясь от епископа, и тогда-то все увидели на ее лице холодную презрительную маску.

Эта маска была для всех одна и та же, но чаще всего она была обращена в сторону македонского красавчика, герцога Лива. И тогда в глазах королевы появлялся жадный животный блеск. Она желала его.

Снова вспыхнули огненные змеи и озарился черный поверженный город.

– Отойдите от нас, – бросила она Лианкару. Затем обратилась по-французски к герцогу Лива: – Послушайте, месье, ведь вы мне какой-то дальний родственник?

А Лианкар вообще как бы перестал для нее существовать. Она не выделяла его из массы, как раньше. Раньше она чувствовала его присутствие даже спиной, не видя его; она вся напрягалась, когда он входил. Теперь этот магнетический ток пропал. Она даже знала наверняка, когда именно пропал: в день битвы. Теперь он был для нее, как все, даже не как все – как безымянный какой-то мушкетер у дверей: стоит, потому что так надо.

И ему приходилось самому напоминать о себе, чтобы она заметила его.

Вчера он явился перед ней в тоге праведного гнева.

– Ваше Величество, – сказал он, получив разрешение говорить, – я прошу за одного моего дворянина, которого арестовали по ошибке, приняв за человека Лиги…

Она смотрела на него, пока он говорил, и думала о том, что на трупах павших гвардейцев Марвского батальона, в карманах и под мундирами, были найдены голубые кокарды Лиги. Ей сказали об этом накануне. «Сколько же было таких кокард? – спросила она. – Три, пять?» – «Нет, Ваше Величество, – ответили ей, – их нашли у многих». Измена. Более явного знака измены нельзя было и сыскать. А что же шеф Марвского батальона, что же сам герцог Марвы? Или он ничего не знал? Королева могла бы задать ему такой вопрос, но она не задала его. Вслух она произнесла:

– Для вас я сделаю все. Имя этого человека?

– Маркиз Перн, Ваше Величество, младший сын… Мой осведомитель… Его схватили солдаты Викремасинга в бывшем кабинете Фрама. Я послал его, чтобы получить секретную переписку…

– Довольно, месье. Скажите там, кому следует, что я отдаю вам вашего осведомителя…

Лианкар поцеловал ей руку, исчез, потом снова появился – она отметила это без всякого волнения. Ее вернейший паладин, как ему полагалось, был при ней.

Когда снопы огней перестали взлетать в черное небо Дилиона, когда наступила тьма и тишина в поверженном городе и кончился еще один королевский день – к восточным воротам подъехал всадник. Он предъявил пропуск, придирчиво прочитанный караульными генерала Уэрты, и, выехав из города, погнал коня галопом.

Виконт д'Эксме торопился в Толет.

В это время Жанна, в ночной рубашке, сидела у себя перед свечами и винными бокалами и ждала герцога Лива.

Он явился в назначенный час, без опоздания. Жанна поднялась ему навстречу и сказала:

– Кузен, любите меня.

– Вам придется писать, отец… Ибо эти дела нельзя доверить ни одному протоколисту…

– Я готов, отец мой.

Басилар Симт сел к окну, на место писца. Каноник ди Аттан встал, неслышно прошелся по темной, без окон, келье.

– Пометьте в углу листа: «Преступления». Этого довольно. Итак, первое преступление Иоанны ди Марена состоит в том, что она – дочь своего отца. Пометим: «Преступление потенциальное». Она могла бы опровергнуть это обвинение, сделай она одно, но самое главное, дело: верни она престол кардинала Мури тому, кому он принадлежит по закону. Она этого не сделала. Пометим: «Возможно, по неведению». Это грех, но открывающий путь прощению.

Каноник ди Аттан сел в свое жесткое кресло.

– Зато второе деяние Иоанны ди Марена откровенно преступно. Им она превзошла своего отца. Ибо она издала книжку гнусного эпикурейца Ферара Ланьеля, удавленного при ее отце вполне справедливо. Будь он на свободе, им непременно занялась бы инквизиция… Вы читали эти стишки, отец?

– Да, отец. Это опасная книжка. Полагаю, она отвратила от меня многих моих прихожан, ведь мои прихожане – студенты…

– Да, в ней заключен великий соблазн… Мы предадим ее огню, наряду с другими. Отметьте это на полях, отец… Далее. Третье преступление Иоанны ди Марена вам известно не хуже моего…

– Диспут, – сказал Басилар Симт.

– Да, диспут. Боже правый! Королева… королева! которая первой обязана беречь и прикрывать светоч веры, набрасывается на него подобно фурии, пытаясь погасить его собственным подолом!.. Однако, отец, – инквизитор откинулся на твердую спинку кресла, – пусть никто не упрекнет нас в пристрастности. Суд церкви справедлив. Мы отнюдь не будем стараться утопить жертву в обвинениях, напротив, мы будем стараться понять мотивы каждого деяния… Диспут – это преступление. Так, но в молодости многим свойственны заблуждения, и потому диспут может быть квалифицирован как… скажем, шалость. Разумеется, шалость преступная и соблазнительная, но все-таки шалость. Так случается, что человек не ведает, что он творит… Но затем мы обращаемся к четвертому пункту, и это уже не шалость. Это вполне сознательное преступление, которому ни прощения, ни оправдания нет.

– Отмена Индекса, – сказал Басилар Симт.

– Увы, да. Вы замечаете, отец, какая выходит прямая линия? Отмена Индекса и сразу вслед за этим – запрет на казни колдунов и лиходеек… Все это принуждает нас выдвинуть версию о том, что Иоанна ди Марена находится в стачке с Диаволом…

Инквизитор посмотрел в глаза Басилару Симту. Но тот недрогнувшим голосом сказал:

– Эту версию можно считать доказанной, отец. Я имею также косвенные свидетельства…

– Какие? – быстро спросил каноник ди Аттан.

– Первое – дружба Иоанны ди Марена с Эльвирой де Коссе, слишком тесная, чтобы быть естественной привязанностью. Затем к Эльвире де Коссе прибавилась еще испанская еретичка Анхела де Кастро, девица поведения самого развратного и вольнодумного. Затем Иоанна ди Марена завела плотскую связь с одним из своих мушкетеров, Алеандро де Бразе, за которую и наградила его орденом и титулом маркиза де Плеазант…

– Что до последнего, отец, то это деяние вполне естественное… Но девицы Иоанны ди Марена несомненно подлежат нашей компетенции. Откуда вы получаете эти сведения, отец?

– С этого Рождества у меня исповедуются некоторые черные служанки Иоанны ди Марена и одна из ее фрейлин – девица Эмелинда ди Труанр.

В это время Жанна лежала на спине рядом с беззвучно спящим герцогом Лива. Ее голубые глаза были неподвижно уставлены в постепенно светлеющее небо за раскрытым окном. Осунувшееся лицо с потрескавшимися губами не выражало ни удовлетворения, ни покоя – это была все та же холодная, надменная, несытая маска.

Она долго, не мигая и не шевелясь, следила за тем как растет рассвет за окном. В старом саду Браннонидов было тихо, казалось, можно было услышать, как капли росы падают с листьев. Наконец Жанна вздохнула, протянула руку и тронула герцога Лива за плечо.

– Кузен, вам пора уходить. Надо же соблюдать приличия.

Она не выставляла напоказ свою любовную интригу с герцогом Лива, но и не старалась ее особенно скрывать. Может быть, поэтому о ней мало кто догадывался, а знали наверняка – единицы.

Эльвира, конечно, знала, уж с этим ничего нельзя было поделать. И это угнетало Жанну. Несмотря на королевский яд, пропитавший ее всю и делавший ее, казалось бы, нечувствительной к мнениям других, она все же чувствовала, что ей не безразлично отношение Эльвиры к ее связи. Эльвира была тиха, ровна, как ей и полагалось быть; Жанна несколько раз пыталась вызвать ее на объяснение, но Эльвира уходила от разговора, то ли сознательно, то ли не понимая ее намеков.

Насколько проще было бы все, если бы Эльвира тоже завела себе любовника! Вокруг нее увивались десятки молодых людей, лучших кавалеров Виргинии, Польши, Венгрии; не последними были и македонцы из свиты герцога Лива, истые херувимы душой и телом. У нее был богатейший выбор! Но Эльвира оставалась чиста и холодна, как весталка, и в этом Жанна видела вечный молчаливый упрек себе.

Другое дело – Анхела де Кастро. Ее шевалье Сивлас, чудом уцелевший в самой страшной схватке битвы, снова был с ней; Жанна пожаловала его чином лейтенанта, деньгами – они с Анхелой были счастливы, как птицы. Сердце радовалось глядеть на них.

Наконец, как-то вечером, Жанна решительно задержала Эльвиру в своей спальне.

– Герцог Лива очень мил, – с вызовом сказала она. – Он красив, как Аполлон, и отлично умеет любить… Что ты имеешь против него?

– Что же я могу иметь против него, Ваше Величество? – невольно вырвалось у Эльвиры.

– Как ты сказала?

Эльвира сама испугалась не на шутку. Девушки постояли, глядя друг на друга, потом кинулись друг другу в объятия Минуты две, давясь плачем, они повторяли: прости меня, прости меня. Наконец Эльвира страстно крикнула:

– Жанна, прогони его!

Жанна, спрятав лицо у нее на груди, сбивчиво оправдывалась:

– Мне очень плохо, Эльвира, черненькая моя… Это выше моих сил… Не понимаю, что со мною… я стала, как волчица… Не нужен мне совсем этот македонец… он противный, глупый, как кукла… Его я хочу, только его… Я прогоню македонца, скоро прогоню, ты потерпи немножко… Не укоряй меня, Эльвира, сестричка моя… Домой надо ехать, в Толет… Здесь и воздух какой-то вредный…

– Ну не плачь, Жанета, не плачь, мое золотое солнышко…

– Эльвира… нет, нет… не отнимай рук… Не покидай меня… Я его хочу, за него не укоряй меня… прости меня… Скажи, ну скажи, прощаешь?

– Да, Жанна, да… ну, будет, будет… Люби его, я же… Ну, голубушка, верь мне…

– Он приедет… можно?

– Да, Жанета, милая, родная, да, да…

Душевная связь была восстановлена. Это далось обеим с большим трудом. Жанна все-таки спала с герцогом Лива еще раз, последний. Наутро, во время королевского выхода, она при всех заявила македонскому Ахиллесу:

– Месье, мы несказанно благодарны вам за вашу доблестнейшую службу. Немедля отправляйтесь в Толет и ждите там моей награды. Вы получите ее из моих рук. Я вечно буду помнить вашу услугу, месье.

Каноник ди Аттан отлично владел собой – недаром же в Коллегии Мури он обучал других именно этому искусству.

– Мир вам, отец мой. Вас никто не видел?

– Никто, если не считать моего провожатого.

Каноник ди Аттан осенил себя крестом.

– Слава Богу. Это мой человек: он глухонемой и понимает одного меня… А вы как поняли его?

– Признаюсь, я не подумал, что он глухонемой Он подал мне монету, а когда я указал ему на церковную кружку, он весьма искусно сделал пальцами мурьянский знак, и я, не задавая вопросов, последовал за ним.

– Я позвал вас вот зачем. Как вам известно, две недели назад Иоанна ди Марена арестовала епископа Дилионского. Вчера вечером я получил достоверное подтверждение ее намерения арестовать и его преосвященство…

Басилар Симт также превосходно владел собой:

– Это значит только то, что наша версия правильна. На это не решался даже узурпатор Карл…

– Вы говорите, как прирожденный квалификатор, отец… Однако положение таково, что арест угрожает и мне.

– Вы допускаете…

– Я допускаю все, отец мой. Но вам арест не угрожает. Никто не видел, как вы ходили ко мне, вы были связаны только со мной, а за себя я вполне могу поручиться. Поэтому нам надо кое-что сделать, чтобы ваше имя было совершенно чисто. Все листы, что вы здесь писали, вы возьмете с собой и будете хранить у себя… кроме одного листа… списка лиц, сопричастных преступлениям Иоанны ди Марена… вот он. Сейчас я перепишу его своей рукой, а это мы уничтожим…

Каноник ди Аттан проглядел список дважды и поднял глаза на Басилара Симта.

– Отец, он не полон. Как вы могли забыть герцога Марвы?

– Я подумал…

– Я знаю, что вы подумали, отец. Именно поэтому его место третье, сразу после девиц Иоанны ди Марена… И преступления куда как ясные: первый советчик и пособник Иоанны ди Марена, вероятно, скрытый католик, жизнь ведет свинскую и эпикурейскую… все это правда, не так ли?

– Да, отец, все это правда.

– Вот и утверждайте правду… Помимо этого, не возбраняется и то, что мирская логика называет клеветой… нас не должны смущать эти мелочи, ибо для Бога все пути святы…

Читая эту маленькую лекцию, каноник ди Аттан переписывал список. Басилар Симт бесстрастно слушал его.

– Мы ни в коем случае не должны допустить ареста кардинала… – сказал он как бы про себя.

– Будьте спокойны, мы его не допустим, – отозвался каноник ди Аттан, не отрываясь от работы. – Вот в этих бумагах вы найдете копии писем Симона Флариуса примасам Фригии и Македонии. Он и сам дрожит, как лист иудина древа, и делает то, что ему велят, с великой неохотой… Что же говорить о других – они душой с нами, но боятся это обнаружить. Поэтому их машина работает крайне медленно, подчиняясь нажиму властей земных… сочиняют обвинительный акт… прощения им за это, разумеется, не будет… но, вот я и кончил. Суньте это в камин. Арест кардинала Мури – неслыханная вещь, и они еще не скоро решатся… пока дело дойдет до выдачи ордера – а его должна подписать она сама… до этого времени фигуры переместятся, и будет объявлен шах королеве…

– Могу я попросить пояснения?

– Да, отец мой. Но прежде снимите сутану, все листы мы спрячем под ней. Ведь вы вошли ко мне с пустыми руками… Вы носите пояс? Отлично… по пять-шесть листов в трубочку и сюда… и сюда… За спину я сам сделаю, вам не достать…

Каноник ди Аттан ловко рассовывал бумаги за поясом Басилара Симта, который стоял перед ним в грубой, почти власяной, рубахе без ворота, таких же грубых штанах и в сандалиях на босу ногу. Сейчас он походил больше на поденщика, чем на служителя церкви.

– Готово, – сказал каноник ди Аттан. – Наденьте сутану. Сядьте. Встаньте. Пройдитесь… Мне ничего не заметно, а ведь я знаю, в чем дело… так что же заметит тот, кто не знает?.. Однако присядьте, отец мой, и выслушайте меня. Итак, в Дилионском сражении очень кстати погиб князь Мазовецкий, один из лучших юношей Польши. Это прекрасный козырь в наши руки. Мы и без того зажгли бы огонек в Польше, но теперь это облегчит нам дело. И армия Викремасинга будет привлечена этим огоньком… Не скрою от вас, мы сотрудничаем с нашими братьями во Господе из ордена Иисуса…

– Пред адским ликом атеизма… – подал реплику Симт.

– Именно так, отец мой. На случай, если меня арестуют, – каноник ди Аттан изобразил улыбку, – запомните одно имя: Эссек Тлакенан из Коллегии Мури. Вы знаете его, тем лучше… Но он сам найдет вас, коли будет нужда. Вам же предписано сидеть тихо, все связи с Понтомом прервать, с амвона высказываться, как Флариус велит. Продолжайте исповедовать ваших духовных дочерей…

– Во всем повинуюсь вам, отец.

– Идите с Богом и ждите знака. Если все обойдется, я пришлю вам моего глухонемого. Ночью, разумеется. Днем я вас больше не позову: это слишком опасно…

В это время Жанна давала интимный праздник в загородном замке Браннонидов. Это был Abschiedsfeier, прощальный праздник: она с честью отпускала домой своих верных союзников и сама завтра же собиралась покинуть Дилион. Кавалеры из Богемии, Польши и Венгрии услаждали ее на прощанье своими родными танцами и музыкой. Были одни свои: Гроненальдо, Альтисора, Рифольяр, дамы из ордена Воителей Истины. Королева была мила, нежна и приветлива, совсем как в давнопрошедшие времена в замке Л'Ориналь. Впервые за долгие недели на лице ее не было холодной королевской маски.