Текст книги "Королева Жанна. Книги 4-5"

Автор книги: Нид Олов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 29 страниц)

Он наконец поклонился с Лианкаровым изяществом.

– Ваше Величество, можете быть всецело уверены, что я был и останусь вашим преданнейшим слугой, – произнес он бархатным придворным голосом.

– О! Теперь я узнаю моего Лианкара, – воскликнула Жанна как будто бы даже обрадованно. – Так легче и вам, и мне, герцог, не правда ли?.. Ну, а теперь, – сказала она заговорщическим полушепотом, придвигаясь к нему вплотную, – теперь поцелуйте меня так, как вы целуете ваших женщин… Ну же, parbleu [14]14
  Черт возьми (фр.).


[Закрыть]! Вы думаете, я ничего про вас не знаю! Хотите, я назову вам имя вашей теперешней любовницы?.. Хороша ли она, эта итальянка?

За все время этого разговора они, незаметно для самих себя, передвинулись в глубокую оконную нишу. Здесь было светлее, и они могли вполне отчетливо видеть друг друга.

– Сбросьте к черту Лианкарову маску, – прошептала королева. – Неужели я хуже этой вашей куртизанки из Вероны?

Она с любопытством наблюдала, как с лица его сходит придворный лак.

– Я тоже не всегда понимаю вас, Ваше Величество… – хрипло сказал он. – Но если…

Не закончив, он схватил ее, грубо откинул ей голову назад и прижался губами к ее полураскрытому рту. Он сдавил ее очень сильно и сдавливал все сильнее. Они закаменели надолго. Тишину в Цветочной галерее подчеркивала музыка из бальной залы.

Жанна два раза пыталась вывернуться, но он не отпускал ее, и она яростно длила поцелуй. Он был вынужден наконец оторваться от ее губ. Оба тяжело дышали. У Жанны кружилась голова. Она смотрела в его хищные, совсем черные глаза.

– Благодарю, месье… недурно… – произнесла она.

Лицо его исказилось.

– Показать вам, что я еще делаю со своими женщинами? – просвистел он одним горлом.

– Попробуйте… – ответила она с какой-то веселой ненавистью.

Он снова схватил ее. Она не сопротивлялась. Не отрывая своих губ от ее рта, он подхватил ее правой рукой под коленки и поднял ее ноги на широкую доску подоконника. Она села поудобнее, продолжая обнимать его. Тогда его рука скользнула под платье королевы. Жанна почувствовала его пальцы на своих коленях, обтянутых чулками; она инстинктивно сжала колени. Его рука сдвинулась выше, к подвязкам, тронула уже обнаженную часть ноги.

«Хорошенький у меня, должно быть, вид со стороны», – подумала она, оторвалась от его губ и сказала:

– Спасибо, герцог, довольно.

Он вздрогнул от ее слов, но похоже было, что не понял их. Наконец, преодолевая тяжелое дыхание, он вытолкнул в ответ:

– Ведь вы же… не будете… кричать…

– Нет, конечно… – прошептала она.

Это прозвучало как будто бы обреченно. Он оскалился и снова приник к ее губам, сдавливая ее, точно в тисках. Жанна уронила руки и лежала в его объятиях совершенно безвольно. Его пальцы под платьем снова пришли в движение. Они продвигались все дальше, поглаживали кожу, мяли тело. Королева не реагировала, она, казалось, была без сознания.

И вдруг сильный укол в грудь заставил его отпрянуть; он охнул и ударился о противоположную стену ниши.

Королева, вытянув ноги, сидела на подоконнике; платье и прическа ее были слегка растрепаны, но на губах играла странная улыбка. В руке она держала его кинжал.

– Я же сказала вам, ваше сиятельство: довольно… Вы, что, забыли, что я – не ваша итальянка?

Он посмотрел на нее пьяным взглядом, затем закрыл лицо руками и надолго замер. Жанна молча смотрела на него. Камзол на его груди был покрыт прошвами, прорезями, кружевами – так что места, куда она его уколола, совершенно нельзя было угадать.

Когда он наконец отнял руки от лица, она увидела прежнюю Лианкарову маску. Собственно, именно этого она к ожидала.

– Помогите мне слезть, ваше сиятельство.

Он почтительно подал ей руку, и королева спрыгнула на пол. Он вышел из ниши и стоял перед ней в предписанной этикетом позе.

– Долго ли мы, по-вашему, отсутствовали? – спросила она, отдавая ему кинжал.

– Я полагаю, не более четверти часа, Ваше Величество, – ответил герцог Марвы. – В зале успели протанцевать всего три-четыре танца.

– Прилично ли мне будет идти в зал вот так?

– Ваша куафюра несколько повреждена, Ваше Величество.

– Благодарю вас, герцог. Ближайший менуэт за вами. – Она подала ему руку, он поцеловал ее. – Что же до вашей куафюры, то она в полном порядке.

Бал продолжался. Появившуюся королеву гости приветствовали дружными возгласами: «Жизнь! Жизнь!» Она чарующе улыбалась. Перед началом менуэта к ней с безукоризненным поклоном подошел герцог Марвы. Оба танцевали превосходно, и все видели, что танец доставляет этой паре явное удовольствие.

Королева оказала честь и своим верным союзникам: она танцевала с князем Мазовецким и с графом Сеченьи и обоих удостоила милостивых слов.

В заключение были показаны костюмированные танцы, главным номером которых был стилизованный военный марш, исполненный фрейлинами Ее Величества. Юные девицы в облегающих мужских костюмах были очаровательны. Промаршировав через залу, девицы с энтузиазмом прокричали: «Смерть Волчьей Лиге!» Разъезд гостей начался только на рассвете.

Жанна не сказала Эльвире ни слова о том, что произошло между нею и Лианкаром в Цветочной галерее. И Эльвира ни слова не спрашивала. Не потому, что у них с Жанной появились какие-то тайны друг от друга. Просто, увидев снова Жанну и Лианкара в зале Эльвира почувствовала, что точащий ее червячок внезапно исчез.

Interludia
ПИРШЕСТВО В ЗАМКЕ ДЕМЕРЛЬ

Motto:

 
Но душу осквернить у них не хватит силы.
 

Агриппа д'Обинье

– Матушка, мне все-таки кажется, что вы напрасно отказались от гвардейцев, – сказала Изабелла.

– Я слышу это от тебя каждый день, дочь моя. Нельзя ли сыскать другого предмета для разговора?

Изабелла обиженно замолчала, склонившись над пяльцами. Ее младшая сестра Анна прилежно вышивала рядом с ней, всем своим видом являя ангела кротости. Но графиня отлично знала, что это одна только видимость.

– У вас обеих на уме одни кавалеры да гвардейцы, – сказала она. – С тех самых пор как Ее Величество обещала взять вас ко двору, вы стали словно чумные и безумные. Поймите же наконец, что теперь война, Ее Величеству не до забав и плясок, уж во всяком случае с вами…

Девицы продолжали скромно вышивать, но до чуткого слуха матери долетел еле уловимый шепот Анны:

– А что, если она забудет о нас?..

– Анна! – воскликнула графиня Демерль. – У тебя душа камеристки! Сколько раз я должна тебе внушать, что короли ничего не забывают!..

– Да, матушка, – смиренно сказала Анна.

– Матушка, вы упорно считаете нас за детей, – рассудительно произнесла Изабелла, любуясь вышитым узором. – Между тем сестре уже пятнадцать лет, а мне…

– Слава Богу, я и сама помню, – отрезала графиня. – Да, для меня вы дети и останетесь детьми… по крайней мере, пока я не выдам вас замуж.

– Ах, эта противная война! – вздохнула Анна.

– Как раз о войне, матушка, я и веду речь, а совсем не о кавалерах, – не отступала Изабелла. – Вы не пожелали принять от Ее Величества отряд, который охранял бы нас. Воля ваша. Но вы велите днем держать ворота замка открытыми, а мост опущенным, словно никакой войны нет… Шайки лигеров разъезжают вокруг замка, мы сами как-то видели их со стены… Открытые ворота – это просто приманка…

Графиня надменно выпрямилась в кресле.

– Ворота замка Демерль не запирались никогда! Ибо такова традиция нашей фамилии, и я не собираюсь нарушать ее из-за каких-то разбойников. Кто посмеет поднять на нас руку? Мужикам и в голову не придет столь кощунственная мысль, а дворяне, будь они хоть трижды лигеры, – все знают, что наша фамилия записана в Золотой книге Виргинии. Это служит нам вернейшим щитом. И вы сами видите, дети, что я права. Они уже три месяца рыскают по нашему бедному краю, но они проезжают мимо нашего замка, словно бы не видя его… Или, быть может, вы боитесь, дочь моя?

Изабелла вспыхнула и опустила голову. Она боялась, но сознаться в этом было выше ее сил. Графиня сделала презрительную гримасу и перекинула страницу молитвенника, лежавшего у нее на коленях.

Подобные разговоры происходили почти каждый день, и она привыкла к ним и даже находила в них какое-то удовольствие.

Графиня Демерль по тогдашним понятиям была женщина немолодая – ей шел тридцать четвертый год. Она овдовела десять месяцев назад. Ее муж, граф Демерль, когда-то ходивший в закадычных друзьях принца Карла, постепенно отдалился от своего августейшего друга, ставшего королем. Высокая политика была ему чужда и непонятна. Тем не менее он хранил нерассуждающую верность своему повелителю, и король в знак благодарности женил его на девушке из старинного острадского рода. Граф удалился с молодой женой в свой замок и очень редко показывался в Толете, преданный своему любимому занятию – охоте. Однажды король даже почтил его замок своим посещением; он охотился с графом, и после охоты они беседовали, как в добрые старые времена, но оба чувствовали, что прежняя связь меж ними порвалась. Король вернулся к своим великим делам, а граф – к своим собакам. Он ненадолго пережил своего государя.

Графиня затруднилась бы сказать, любила ли она мужа. Он был старше ее более чем на двадцать лет. Вначале она его обожествляла, потом привыкла к нему, а когда она родила ему, одну за другой, двух дочерей, между ними тоже порвались все связи. Внешне, однако, все было благопристойно. Они не мешали друг другу жить так, как им хочется. Жизнь обоих была заполнена – у него собаками и травлей, у нее – дочерьми и этикетом, и каждый, вероятно, был по-своему счастлив.

Графиня получила аристократическое воспитание и в своем захолустном замке держала себя как grande dame [15]15
  Знатная дама (фр.).


[Закрыть], благо муж не стеснял ее в средствах. Она имела штат фрейлин, камеристок и прочее, в строгом соответствии с этикетом небольшого двора. Положение супруги графа Демерля обязывало ее беречь традиции.

Псарня была одной из традиций рода. После смерти мужа графиня не продала собак, хотя на них сразу нашлись покупатели; она предпочла нести большие расходы на содержание своры и псарей, которым было предписано постоянно дрессировать и натаскивать собак, заботиться о потомстве и так далее. Сама она ничего не смыслила ни в собаках, ни в охоте, но псарня поддерживалась ею в таком состоянии, что могла быть в любой момент брошена на травлю любого зверя, точно вымуштрованная армия на штурм крепости.

Ее дочери, юные девицы, получали также аристократическое воспитание. Их обучали манерам, танцам, умению вести светскую беседу и вообще всему, что полагается знать настоящей даме. Разумеется, в замке им было скучновато. Они мечтали о Толете, о дворе. Они не могли забыть тех прекрасных дней, когда они вместе с отцом и матерью присутствовали на коронационных торжествах и представлялись новой королеве. Они знали, что их отец был другом короля Карла, и были уверены, что его дочь сейчас же их заметит, приветит, полюбит и приблизит к себе. Увы, этого не случилось, Жанна ведь не знала, что граф Демерль был когда-то другом короля Карла… да если бы даже она и знала?.. Напоминать же о себе, как им внушали родители, графам Демерль отнюдь не пристало. И они вернулись домой разочарованные, а потом скончался отец, и жизнь их совсем омрачилась.

Их пора было бы выдать замуж, и в женихах не было бы недостатка, но графиня сказала дочерям: «Браки таких, как мы, устраивают короли». Это тоже было традицией рода, хотя бы даже королева Иоанна, которой надлежало устроить их браки, понятия об этой традиции не имела. Ничего не поделаешь – при слове «традиция» мать становилась тверда, как статуя, и девушкам оставалось покориться судьбе.

Как они радовались, когда узнали, что королева приедет в Демерль на охоту! Они скакали, точно белки, забыв свое звание, воспитание и все приличия. «Она вспомнила! Мама, она вспомнила о нас!» – восторженно визжали они, повисая на шее у графини и безжалостно сминая ее плоеный воротник, и мать была не в силах на них сердиться.

Королева и вправду приехала, охотилась на волков, храбро убила двух зверей и после охоты прожила в замке четыре дня. Она очаровала всех своей красотой, ловкостью, с которой носила мужской наряд, но пуще всего – своей приветливостью. Она обласкала мать и дочерей. Она пожелала взять их всех тот же час ко двору… Изабелла и Анна замерли от счастья, но графиня почтительно отклонила предложение государыни, сославшись на то, что традиция не позволяет ей и ее дочерям покидать замок до истечения годичного срока траура в память о покойном муже и отце. Тогда королева сделала им другое предложение: она предложила к их услугам роту Марвского батальона для охраны замка от лигеров. Графиня ответила на это так: «Ваше Величество, мне и моим дочерям чрезвычайно льстит высокая честь, оказанная нам; однако нам будет мучительна мысль, что храбрые солдаты Вашего Величества, столь нужные на поле боя, будут бесполезно прозябать здесь, где мы, смею заверить Ваше Величество, не подвергаемся никакой опасности. Я велела всем моим вассалам вооружиться и ехать на службу Вашего Величества, ибо каждое копье сегодня должно служить ниспровержению мятежа». Королева, в свою очередь, была очарована благородством графини. Она наговорила ей комплиментов, но затем добавила: «Графиня, я все-таки прошу вас не рисковать собой и вашими прелестными дочерьми. Если опасность возрастет, поезжайте хотя бы в Демерль – этим вы не слишком нарушите традицию, поскольку не покинете пределов своих владений. Я не прощу себе, если вы как-либо пострадаете». Графиня обещала выполнить волю государыни.

Но она ее не выполнила, ибо не видела, чтобы опасность возрастала. Так оно, в сущности, и было – даже если вглядываться пристально. Лигеры вели себя гораздо тише, чем в Кельхе. Они изредка совершали набеги на окрестные деревни и фермы, не проливая при этом чересчур много крови. Было похоже, что они побаиваются. Зимой, правда, они спалили две дворянских усадьбы западнее Демерля и вырезали их обитателей, но на замок Демерль они не пытались нападать, хотя и проезжали мимо него.

И тем не менее опасность постоянно висела в воздухе. Изабелла, старшая дочь графини, чувствовала ее всем своим существом. Каждый день, рискуя навлечь гнев матери, она заводила разговор о том, что если уж матушке угодно было не принять королевскую милость и отказаться от охраны, то разумнее было бы перебраться в город Демерль, стоящий от замка в пятнадцати милях… или уж в крайнем случае держать ворота закрытыми. Графиня изо дня в день холодно пресекала все эти разговоры. Даже в глубине души она не считала дочь правой. Приверженность к этикету и традиции были для нее сильнее разума. Была у нее и еще одна сила, вероятно самая сильная – сила аристократического высокомерия. Стоило ли, в самом деле, бояться этих смердов, этих самозваных дворян, прикрывающихся голубым сердцем! Да они и глаз не посмеют поднять на графов Демерль, тем более что их поведение уже не раз доказывало это. Нет, графиня решительно не склонна была чего-либо опасаться и считала разговоры Изабеллы и вздохи Анны чистым ребячеством, детским нежеланием уважать традиции.

Апрель был в лучшей поре. Жизнь в замке Демерль протекала в прежнем размеренном порядке, несмотря ни на что. Каждое утро фрейлины и статс-дамы приветствовали выход графини и дочерей – затем были чинные прогулки в зазеленевшем цветнике, чинные трапезы, уроки, сидения с дочерьми, сидения с фрейлинами и так далее. В замке был только женский придворный штат. Граф обходился обществом своих псарей и охотников; графиня же, после его смерти, не сочла необходимым расширить штат кавалерами, как бы ни было это прискорбно для ее дам. Мужчин в замке было меньше, чем женщин, и все они были черными слугами. Их возглавлял старик мажордом, величественный, как вельможа. Вместе с ним в отдельном флигеле жил старый демерльский егерь, пожалованный после визита королевы титулом Хранителя графской псарни.

Восемнадцатого апреля, около полудня, когда графиня, согласно этикету, сидела с дочерьми, он вломился к ним без доклада и сообщил, что отряд лигеров свернул с манской дороги и движется к замку.

Благородный кавалер анк-Фтес пал смертью героя в одной деревушке южнее Шанетра: женщина, которую он уже повалил на постель и, казалось бы, лишил способности защищаться, в самый последний момент разбила ему голову подсвечником. Командование перешло к лейтенанту Муалу, первым приказом которого были слова: «Заставьте эту подлую бабу пожалеть об этом!» Вольные стрелки с удовольствием и старанием выполнили этот приказ.

Однако счастье покинуло их со смертью первого капитана. В Кельхе им везло: они избежали неприятных встреч с «Вифлеемскими детьми». В Остраде им не везло постоянно. Земля смрадной Иоанны ди Марена встретила «волков» отнюдь не как покорная жертва. Отряд Муала дважды напарывался на засады – добро бы это были настоящие солдаты, так нет же – мужичье, но оно оказалось куда страшнее солдат. В Кельхе их было сто десять, в Остраде, к началу апреля, осталось пятьдесят шесть. Они стали осторожны и даже робки. К тому же отряд был отягощен большим обозом с награбленным за зиму добром; это лишало их главного козыря – подвижности, но расставаться с добычей было жалко. Муал облюбовал под долговременную стоянку большую деревню между Демерлем и Ксантом; наведя на жителей первый страх, «волки» в дальнейшем не трогали их. Правда, женщин это не касалось – их насиловали ежедневно; но это не считалось тогда особенным злодеянием. Капитан высылал небольшие партии для «взимания налогов» с окрестных деревень и ферм, возбраняя далеко заезжать. В округе бродило еще два отряда вольных стрелков Лиги, но с ними лучше было не связываться. Они предпочитали держаться подальше друг от друга, а при случайных встречах обменивались ругательствами и выстрелами.

Когда пришла весть о том, что Принцепс повелел всем, у кого истинно голубое сердце, без промедления собраться под его знамена, – в отряде начались сомнения и колебания. Муал со своими лейтенантами и прочими дворянами (их было в отряде шестнадцать человек) заперся в корчме и совещался с ними двое суток без перерыва. Господа никак не могли решить, как им быть. С одной стороны – долг. С другой стороны – а какой, собственно, долг? С третьей – не век же нам тут сидеть. С четвертой – у нас огромный обоз. С пятой… В разгар полемики, когда выпито было уже целое озеро пива, фельдфебель Эрм доложил, что с севера идут телогреи. Капитан и все прочие толпой высыпали из кабака. Боя, в сущности, не вышло. Отряд в панике и беспорядке бежал, бросив всю добычу и потеряв пять человек. Только сумерки спасли их от полного разгрома.

Утро застало их в глубоком лесу: без обоза, без знамени, многие без лошадей и даже без оружия. Капитан Муал скомандовал остановку, охая, спешился и уселся под деревом. Голова его была обвязана тряпкой, шлем он потерял.

– Похмелиться бы… – прохрипел он. – Эрм!

– Я здесь, капитан.

– Вина… Пива хотя бы…

– Ни капли нет, капитан. Я уж обыскал всех.

– Да что там пиво, – сказал кавалер Спланк, один из лейтенантов. – Как нам теперь быть? – вот вопрос.

– У нас одна дорога – в Мрежоль, – сказал кавалер Гемтон, второй лейтенант.

– В Мрежоль! – усмехнулся Спланк. – Хороши мы там будем. Воины Лиги! Мы лишились всего. Мы мало что не голые.

– Двое и впрямь без штанов, – сказал кто-то сзади. – Не успели надеть…

Это сообщение никого не развеселило. Муал улегся на спину и закрыл глаза.

– Господа, убейте меня… Я дерьмо… Я просрал телогреев… Не возражать! – вдруг заорал он на весь лес. – Как я покажусь на глаза принцу… Меня засмеют и будут правы… Убейте меня здесь…

Господа равнодушно наблюдали эту комедию. Им уже были знакомы сцены меланхолии и самоуничижения, которые устраивал капитан после каждой неудачи. За последние месяцы таких сцен они навидались немало.

– Вот скотина, – внятно прошептал Гемтон. – Ничего не выйдет, мой капитан, – жестко заявил он вслух. – Вы нас поведете в Мрежоль, это ваш долг. Уж мы последим, чтобы именно вы довели нас до Мрежоля. Вы сейчас ведь просите от нас доброго дела, но не забывайте: и вы, и мы когда-то клялись великой клятвой воинов Лиги – отречься от добрых дел даже ради собственной матери. Так что не просите.

Муал не шевелился. Некоторое время молчали все.

– Господин капитан, позвольте предложить вам хорошее дело.

– Кто тут? – Муал приоткрыл один глаз.

– Это Фанс, – ответил Гемтон. – Гоните его в шею, Эрм. Что ты вечно трешься около господ?

– Я же хочу говорить не с вами, а с капитаном, – нагло ответил тот, кого назвали Фансом. – О-ой, за что же вы меня!.. Господин капитан…

– Ну, чего ты? Говори, – милостиво произнес капитан, не меняя позы. – Пустите его, Гемтон.

Бродяга важно растопырил локти и, смерив Гемтона взглядом вельможи, подошел к капитану.

Настоящее имя его было Фансх, он был наполовину фригиец; но никто, разумеется, не мог выговорить такого варварского имени. Его звали Фанс или попросту Рвань – это было созвучно и куда более понятно. Он прибился к отряду уже в Остраде – донельзя грязный, оборванный и тощий. Он умолял принять его, соглашался делать все, что прикажут. Его взяли в отряд на роль прислуги, но в первом же деле он показал изрядную храбрость и такую изобретательную жестокость, что вольные стрелки, видавшие всякие виды, и те удивились. Тем не менее он был в отряде парией – он был чужак. Фансх не обращал внимания на эти мелочи. Всеми силами он старался прислужиться к капитану и другим господам; в нем жила душа лакея – льстивая и наглая.

– Так что ты там придумал? – спросил капитан.

– Можно попировать в замке Демерль, – выпалил Фансх. – Мы одним махом.

– Дурак, он и есть дурак, – оборвал его Эрм. – Так нас там и ждали. Гарнизон небось из телогреев…

– Сударь, можете вы выслушать одного меня? – завопил Фансх, игнорируя фельдфебеля. – Клянусь распятием, я говорю одну правду! Я знаю это гнездо, как свои пять пальцев. Там одни бабы, у них нет ни одного солдата – вот вам святой крест. И ворота нараспашку – вы это сами же видели, сударь, потому что эта надменная сука, графиня, не считает нас за тех, кого следует бояться. Она нас презирает…

Капитан Муал открыл глаза и перевел себя в сидячее положение.

– Излагаешь ты хорошо, – сказал он, – но почему ты так хлопочешь вокруг этого дела?

Бродяга ощерился.

– Я скажу вам всю правду… – зашипел он. – Я жажду мести. Я хочу видеть голубую кровь этой подлой суки… Я был у них лакеем, и за какой-то пустяк она велела меня высечь и выкинуть за ворота, в чем был. Это было зимой. Я не ел три дня, пока не набрел на ваш отряд. Я все ждал, что вы пойдете на них, но вы почему-то медлили… – Капитан ухмыльнулся. – Ну что же, говорил я себе, подожду. А теперь вы уходите, и уходит мой самый последний шанс… – Его трясло от страсти.

– Ты хочешь отомстить, а мы при чем? – лениво спросил Муал.

– Так вам же будет и удовольствие, и польза, и почет, вам будет все! – закричал Фансх, близкий к истерике. – Там отличные бабы, сливочные дворянки, mimsxe-n atxlaxa-n [16]16
  Белые (здесь: прекрасные) женщины (фриг.).


[Закрыть], – внезапно перешел он на фригийский, но сразу спохватился. – Там и золото есть, и всякое добро! Все это будет ваше! А в Мрежоле вы будете покрыты славой превыше всех! Все это бабье – против Лиги, вырезать их – благое дело!

– Мда, – сказал капитан. – А ты уверен, что нет солдат?

– Боже мой, да там несколько лакеев, на что они годны?! Один только человек хорошо владеет оружием – это егерь. Да еще есть псарня, полная собак…

Окружающие расхохотались.

– Псарня? Сколько собак-то? Больше полсотни? Гу-гу-гу, га-га-га! Теперь понятно, почему графиня Демерль ни черта не боится! Ну, Рванина, увеселил!

Фансх лихорадочно шарил глазами по лицам, оценивая настроение. Оно складывалось в его пользу. Лейтенанты, дворяне и простые стрелки, незаметно для себя сгрудившиеся вокруг капитана, плотоядно улыбались и потирали руки.

Оценивал настроение и капитан Муал. У него, в отличие от Фансха, были кое-какие сомнения.

– Послушайте, господа, – криво усмехнулся он, – а вам известно, что фамилия графов Демерль записана в Золотой книге?

– Плевать, в какой книге она записана! – в один голос рявкнули Гемтон и Спланк. – Принцепс перепишет все книги заново!

– Ур-раа! – воодушевленно заревели остальные. – Вперед, на Демерль!

Муал поднялся на ноги, поправил боевой пояс. На губах его все еще кривилась какая-то странная усмешка.

– Дорогу-то ты знаешь?

– Конечно, сударь. – Фансх преданно смотрел ему в глаза. – К полудню будем в замке, даже если пешком.

– Ну что же, господа? – сказал капитан. – Рискнем, а?

– Если он не врет, то риска никакого нет, – холодно отозвался Гемтон. – Мы только теряем время.

– А, видно, так хочет Бог! Берите!

Капитан протянул Гемтону раскрытую ладонь. Тот подал ему руку, на их сжатые руки легла рука Спланка, на нее – еще рука, и еще, а те из шестнадцати дворян, кто не поместился в круг, положили свои руки на плечи тех, кто был в круге. Такова была принятая в Кайфолии «прочная клятва» – по сути дела, круговая порука в самой буквальной ее форме.

– Видно, не зря я взял тебя, – сказал капитан Фансху, державшему его стремя. – Ты мне определенно нравишься… – Он утвердился в седле и зычно крикнул: – Эй, волки, в поход! По дороге в Мрежоль мы завернем пообедать к графине Демерль и спросим ее, признает ли она Лигу и Принцепса!..

Лицо графини выразило прежде всего гнев: какое неслыханное нарушение этикета! Егерю вообще не подобало входить сюда. Все же она не прерывала его, пока он не кончил.

– Лигеры? – сказала она – Ты с ума сошел, любезный.

– Самые настоящие лигеры, клянусь вам, ваша светлость! Прикажите поскорее закрыть ворота и поднять мост…

Изабелла и Анна побледнели и выронили пяльцы.

– Матушка, мы погибли, – прошептала Изабелла.

– Вздор, – хрипло сказала графиня.

Снаружи прогремело два выстрела.

– Поздно! – отчаянно закричал егерь. – Спасайтесь, ваша светлость! – И он выскочил из комнаты как угорелый.

Чинная тишина замка была осквернена криками отчаяния, переходящими в пронзительный визг. Анна громко заплакала. Графиня, живее, чем ей подобало, подошла к окну.

«Ничего не понимаю. Бред какой-то. Кто сошел с ума – я или они? Как они посмели? Как они посмели?..»

Двор наполнялся всадниками и пешими самого разбойничьего вида. У всех на одежде краснели пятиконечные кресты с голубым сердцем. Они валили через ворота уверенно и нагло, как к себе домой, что-то кричали, по-дурацки палили в воздух… Графиня несколько времени зачарованно смотрела на них.

«Нет, я не сплю, это не сон. Проклятье! Да как же смеет эта грязь…»

– Ваша светлость, лигеры! – раздалось у нее за спиной. – Они убьют нас! Боже мой, лигеры! Оооо!

Графиня обернулась. Перед ней, на коленях, ломая руки, взахлеб рыдала Касильда, ее приближенная фрейлина. Посмотрев на нее, графиня внезапно поняла, поверила, что это не сон. Все это правда.

И сразу страшная слабость свалилась на нее. Графиня опустилась в кресло, вся отяжелевшая, покрытая холодным потом.

– Касильда, иди… Беги, спасайся, – прошептала она с закрытыми глазами. – Я велю, беги.

«Да, они посмели. Значит, это смерть. Но как же они!.. Мы все умрем. Ворота… Демерль… Нет, это невозможно! Как они посмели! А дети? Боже, Боже, мои дети! Нет, я не верю, не верю. Нас они не посмеют тронуть. Не посмеют. О, какие там крики. Кажется, там уже убивают… Нет, это выше моих сил. Я схожу с ума. Поднять руку на графов Демерльских?! Да скорее небо упадет на землю! Мы записаны в Золотой книге, об этом знают все! Открытые ворота… какая подлость…»

– Матушка! Мама!

Графиня открыла глаза. Касильды в комнате не было. Изабелла и Анна рыдали, уткнувшись ей в колени.

«Да, это правда, правда, правда. Они вошли в мой замок, и небо не упало на землю, и все мы умрем. И я, и мои дети.

На все воля Божья».

Графиня Демерль преодолела слабость, встала и положила руки на головы дочерей.

– Дети, – сказала она. – Мы умрем.

– О матушка, мне страшно! Мне страшно! – закатились девушки, цепляясь за ее платье. – Я не хочу! Я не хочу!

– Прошу вас об одном, – сказала графиня, изо всех сил кусая губы. – Сумейте умереть, как подобает женщинам из рода Демерль. Не просите пощады у смердов.

Грохот, выстрелы, крики, женские вопли уже наполнили весь замок. Внезапно какофонию страшных звуков покрыл яростный собачий лай, смешавшийся с конским ржанием, проклятиями и частой пальбой. Графиня стояла неподвижно, а у ног ее рыдали дочери.

За какую-то долю минуты она вся переменилась. Щеки ее запали и нос заострился, точно у покойницы. Только сухие глаза ее горели, и шевелились губы, как будто некая мысль искала выхода.

И вот мысль родилась, оформилась, приняла четкий облик.

– Идемте за мной, – сказала графиня, с силой подымая девушек с пола.

Она отвела их в смежную комнату, бывший кабинет графа. В комнате был старик, весь в черном, с крупной серебряной цепью на груди. Он снимал со стены графские аркебузы.

– Это вы, Элиас? – сказала графиня. – Оставьте нас одних.

– Слушаю, ваша светлость, – поклонился дворецкий. – Я буду защищать двери, сколько смогу.

Он вышел, волоча за собой две аркебузы. Графиня собственноручно замкнула за ним дверь.

– Дети, – торжественно произнесла она. – Я не хочу, чтобы вы попали в руки этих мерзавцев. Господь возбраняет нам самоубийство, но, убитые моей рукой, вы несомненно сподобитесь рая. Вы невинны и чисты. Я за свой поступок заслуживаю ада, но я крепко надеюсь, что мы соединимся в лучшем мире. Ибо здесь, на земле, у меня нет иного пути. Господи! – воскликнула она, воздев глаза, – ты видишь нас! Ты справедлив, а Сын Твой милосерден к мученикам! Дети мои, молитесь.

Девушки в полной прострации опустились на колени. Графиня сняла со стены любимый кинжал покойного мужа. Этот кинжал, она знала, был всегда остро наточен.

Грохот и топот приближались. За дверью выстрелили.

– Открой грудь, Анна. Не бойся, доченька.

– Ма-амочка…

Хрупкая пепельноволосая Анна, обливая слезами руку матери, расстегнула платье. Взгляд графини сделался диким.

– Изабелла, отвернись, – прошипела она без голоса.

Недрогнувшей рукой она ударила лезвием в грудь дочери, прямо под сердце. Анна со страшным криком осела на пол. Графиня выдернула нож, и кровь рванулась фонтаном из раны и изо рта девушки.

В дверь уже колотили.

– Изабелла, теперь ты.

Изабелла повернулась лицом к матери, держа обеими руками раскрытое на груди платье.

– Я молюсь за тебя, мама, – сказала она.

– Спасибо тебе, дочь моя. Прощай. – Графиня привлекла к себе голову старшей дочери и поцеловала ее, одновременно ударив ее кинжалом. Изабелла упала, не вскрикнув.

В ту же секунду упала и ореховая дверь кабинета. Графиня Демерль выпустила из рук окровавленный кинжал и пошла прямо на людей, не видя и не слыша их.

Выскочив из апартаментов графини, демерльский егерь сломя голову кинулся на псарню, понимая, что и это уже поздно. Тем не менее он распахнул воротца и крикнул вожакам своры: