Текст книги "Королева Жанна. Книги 4-5"

Автор книги: Нид Олов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 29 страниц)

Шевалье Мазелер, только что вернувшийся из Тралеода, снова пустился по осточертевшей дороге, сопровождаемый конвоем телогреев. В ворота цитадели он влетел хмурым дождливым вечером. Как всегда, к нему вышла Эльвира де Коссе. Приняв страшную депешу, она ушла наверх, в покои королевы, но через некоторое время снова появилась на лестнице.

– Ее Величество просит вас к себе. Вы-то знаете, что в письме?

– Знаю, сеньора де Коссе. Сапоги вот и плащ… в грязи…

– Идите же, идите, она ждет!

В затененной, совсем темной, опочивальне с душным парфюмерным воздухом он увидел королеву; она лежала в постели, уйдя головой в подушки, подняв колени под одеялами. У свечи, прикрытой колпачком, белела распечатанная депеша.

– Подробности… – прохрипела королева, уставив на него запавшие глаза.

Она показалась ему смертельно больной. Он видел одни горячечные пятна на обтянутых скулах. Машинально преклонив колено перед постелью, он пробормотал:

– Все изложено в письме, Ваше Величество…

Королева вдруг крепко закусила губу, и шевалье Мазелер с ужасом увидел ее слезы, стекающие из-под зажмуренных век. Эльвира де Коссе коршуном кинулась на него, вытолкнула вон.

– Вот что, шевалье Мазелер, – сказала она ему на лестнице, – вы Бог знает какую новость привезли нам Ее Величество нездорова, как вы видели. Запомните одно если в Толете заговорят об этом, значит, это идет от вас, и тогда не сносить вам головы! Вы поняли меня, шевалье?

– В Толете никто не знает, что Ее Величество здесь, – ответил шевалье не без надменности, – я, кажется, не давал…

– Хорошо, хорошо. – Черные глаза Эльвиры смотрели на него так же непреклонно. – Я не сомневаюсь в вашей преданности. Но я прошу вас, – она ничуть не смягчила тона, – очень прошу вас молчать о болезни Ее Величества. Ни слова никому, даже принцу.

Шевалье Мазелер наконец разглядел, что и сама Эльвира, эта прекрасная холодная весталка, которой боялся весь двор, – бледна и измучена. Он наклонился и почтительно поцеловал ее руку, пахнущую аптекой.

– Обещаю молчать, сеньора де Коссе.

Ему велено было подождать ответа. Он прожил в цитадели три дня, никуда не выходя из отведенной ему комнаты. Седьмого марта его вызвали в карлианские покои. Эльвира де Коссе, еще бледнее и измученнее, чем в прошлый раз, передала ему письмо.

– Свезете это принцу. – Затем посмотрела ему в глаза и тихонько, мрачно (он даже содрогнулся) добавила: – Ее Величеству стало лучше.

Дуэль между Делагарди и ненавистником всего марвского ди Шавельтом окончилась победой пантагрюэлиста. Ди Шавельт на шестом выпаде получил рану настолько серьезную, что теперь ему предстояло проваляться в постели очень долго, если он вообще с нее встанет.

На месте дуэли, помимо секундантов и зрителей, присутствовали также взводные командиры противников: Алан и ди Маро. Победа Делагарди была честной и неоспоримой, что они и засвидетельствовали капитану.

Авторитет Делагарди у мушкетеров сразу же вырос; тем не менее капитан, блюдя дисциплину, посадил его на месяц под домашний арест. Это было тяжкое наказание для живого, деятельного человека; Делагарди отчаянно скучал, валяясь целыми днями на постели, и оживлялся только с приходом Грипсолейля, нового сердечного друга.

– Что происходит в городе?! – сразу начинал кричать Делагарди, срываясь с постели и мечась в халате от окна до двери. – Вчера мимо дома целый день волочился какой-то крестный ход, они с ума меня свели своими псалмами! Мой дурак слуга уверяет, что на стенах домов расклеены прокламации Лиги! [40]40
  …расклеены прокламации Лиги! – Листовки как средство политической борьбы широко использовались уже в XVI в.


[Закрыть]Я велел ему сорвать одну и принести мне, но он до сих пор где-то шляется! Вас не было три дня! Ну, что же вы молчите?..

Грипсолейль, давая ему выкричаться, скидывал со стула красные мушкетерские штаны, усаживался и не спеша вливал себе в глотку стакан вина. Затем отвечал по пунктам:

– Вольно ж вам было снимать квартиру против самой Коллегии Мури. Чернохвостые заклинали беса… по слухам, он, как и вы, не вытерпел псалмов и сошел с ума… В прокламациях Лиги написано: господа дворяне, идите к нам, во-первых, вы стяжаете славу, выступая за нас, а во-вторых, мы вам еще неплохо приплатим… Ну, что еще? Доктринеры тоже не спят: они налепили Флариусу на двери отличную листовку с картинками… Я ее не видел, но, опять-таки по слухам, Симон Фарисей, он же толетский боров, уже входил к принцу с требованием двух рот телогреев для охраны его особы, а также его нимф… Будет с вас или рассказывать еще? Кстати, винцо у вас неплохое, Делагарди… Собственное?

– Нет, это цондагское, – машинально ответил Делагарди, – у нас в Уманьяре виноград не вызревает…

– Все равно хорошо. – Грипсолейль с удовольствием выпил еще. – Так как же: успокоил я вас или нет?

– Ее Величество – что? – осторожно спросил Делагарди.

– По-прежнему в затворе. Постойте! – вдруг возопил Грипсолейль. – Вы своим нетерпением совсем меня сбили! Да сядьте же, перестаньте маячить! Я нес вам такую новость…

Делагарди присел на постель, заранее улыбаясь.

– В Аскаларе был форменный бой! – выпалил Грипсолейль. Делагарди вхолостую раскрыл рот. – Новопринятые синие колеты схватились с нашими! И было бы из-за чего! Из-за Финнеатля, чтоб ему пропасть!

– В самом деле, нашли причину, – облегченно вздохнул Делагарди. – А чем фригиец виноват?

– Ни для кого не секрет, что он таскается на улицу Филу, к любовнице Лианкара. Ну вот, кто-то из наших и пошути насчет того, что, мол, коннетабль теперь вооружен с ног до головы…

Делагарди громко расхохотался:

– Кто же из наших? Уж не вы ли?

– Да хоть бы и я… – скромно потупился Грипсолейль. – А эти провинциалы, черт бы их ел… Южане, горячая кровь… Наш дорогой лейтенант ди Маро был когда-то такой же телок… все на свой счет принимал… Впрочем, все обошлось, даже раненых не было. Телогреи развели нас, как детей…

– А что капитан?

– Посмеялся вместе с нами. Мне, конечно, был выговор с глазу на глаз…

Внезапно Грипсолейль поскучнел – как-то сразу, скачком. Делагарди удивленно воззрился на него:

– Что за туча нашла на вас, друг мой?

– Ах… – Грипсолейль махнул рукой. – С Лианкаровой любовницей про свою вспомнил… Вот была баба, слов нет! Пропала без следа еще до Рождества…

– Ну что же, – мудро заключил Делагарди, – в таком случае давайте выпьем. Вы любили ее?

– Как вам сказать… Не то чтобы любил… Да вы наливайте, наливайте, Франк… Никому не признавался, вам скажу… Я был ею околдован… Мне кажется, она из оборотней… – Грипсолейль серьезно посмотрел Делагарди в глаза. – Напрасно вы смеетесь, Франк, ей-богу, я не шучу… В постели она была сущая дьяволица… а шпагой владела, ей-ей, не хуже меня… рука сильная, как у солдата… И тоже ходила она зачем-то к итальянке на улицу Филу… Однажды Финнеатля прогнала от балкона итальянки, вот была штука! – Он грустно улыбнулся. – В женском платье я ее, кажется, не видел ни разу, только в мужском… Эх, как она раздевалась, преображаясь из мужчины в женщину, это надо было видеть… И всегда ходило с нею двое сбиров… Я не знал, где она живет… Наливайте еще… В последний раз я виделся с ней после марвского похода… А потом она – пых! – и пропала… Бесполезно искать…

– Шпионка какая-нибудь, – высказался Делагарди. – А как ее звали хотя бы?

– Звали ее, – Грипсолейль зачем-то понизил голос, – звали ее Бригитой. Больше ничего про нее не знаю… Выпьем!

Андреус ди Ренар, граф Мана, сосредоточенно поджав губы, читал письмо из Генуи, когда в его непрезентабельный рабочий кабинет вошел Гроненальдо. Банкир не сразу даже понял, кто пришел к нему.

– Я сделал это намеренно, дорогой граф, – сказал Гроненальдо, усаживаясь в жесткое кресло. – Я пришел просить о помощи.

Ренар, в затрапезном саржевом камзоле, выглядел, как последний клерк:

– Достаточно было бы вызвать меня в Аскалер, ваше сиятельство…

– Нет, нет. Садитесь, граф, вы все-таки у себя дома.

Ренар присел было за стол, но не усидел: встал, отошел к конторке, оперся на нее. Он привык слушать стоя. Государственный секретарь вежливо ждал, пока он примет удобную для себя позу.

– Казна Ее Величества пуста, арсеналы пусты, – наконец заговорил Гроненальдо, резко, как человек, решившийся выкладывать всю правду. – В Гразьене у нас идет небольшая, но самая настоящая война. Викремасинг из Венгрии просит подкреплений. Мы должны вооружить новые полки телогреев, Я и сам знаю, что положение с торговлей худое: запад разорен войной, Марву терзают фригийцы, Торн запирает весь Кельх. Все знаю. Что вы можете сделать для Ее Величества?

Ренар уже не был похож на мелкого клерка: даже в потертом домашнем камзоле это был мыслитель и финансист. Зато принц нервно вертел в пальцах свою трость. Пожалуй, и в самом деле следовало бы вызвать Ренара в Аскалер.

– Вы приняли фригийский заем, ваше сиятельство?

– Да, – сказал принц, – но мы еще не имеем денег.

– Можете получить наличные деньги у меня, под фригийские боны, которые передадите мне…

– Граф, вы просто добрый волшебник!

– О, ничуть, – уголками губ улыбнулся Ренар, – вы ведь будете платить мне проценты… разумеется, не выше обычных… Вы наложили арест на имущество лигеров?

– Нет. Вы же знаете, Ее Величество была против…

– Но для чего было об этом знать Ее Величеству? А теперь с них вряд ли удастся что-либо взять. Поздно… Жаль, ваше сиятельство… их можно было бы неплохо постричь… Воевать на вражеские деньги – это идея остроумная…

Принц молча выслушал этот урок высокой политики.

– Вы правы… – неторопливо рассуждал Ренар, – конъюнктура теперь плохая… Мне пишет из Генуи маркиз ди Меланж… он закупил большие партии пряностей и итальянских тканей, но как доставить все это через пылающие провинции… Впрочем, тысяч триста я смогу реализовать для вас в ближайший месяц… А теперь – каков будет мой профит…

– Диктуйте ваши условия, граф!

– Мои условия… – Ренар потоптался между столом и конторкой. – Ахтос, ваше сиятельство, и Торн… Третье – мы давно просим через Королевский совет концессию на постройку порта на другом конце будущего Кельхского канала. Это все, конечно, журавль в небе, пока на западе война. Но документы можно подписать в любое время, они дырку не пролежат… Важна гарантия…

– Вы правы, граф… – Принц устало потер виски. – Документы можно подписать, мне было не до них… Повремените еще немного. У нас уже апрель, вот вернется Ее Величество…

– Откуда вернется? – поднял брови Ренар.

Принц понял, что проговорился. Посмотрел в глаза банкиру, затем улыбнулся, махнул рукой: приходилось ломать комедию.

– Считайте, что вам послышалось, граф.

– Анхелита?! – закричал Сивлас, поднимаясь с кресла. – Как ты вошла?

– Твой Ивен впустил меня и не вопил при этом, как ты. Ты что, испугался?

– Я уж и не чаял тебя увидеть… Мы завтра уходим на запад…

– На запад вы не уходите, mi amigo [41]41
  Мой друг (исп.).


[Закрыть]. – Анхела развязывала ленты своего капюшона. – Ну, и что же ты стоишь, как столб?

Она откинула капюшон, и вместе с ним снялся с головы ее фрейлинский чепчик. Жесткие черные кудряшки упали на лоб. Сивлас глухо спросил:

– Что? Ее Величество вернулась?..

– Молчи, – перебила она. – При чем тут Ее Величество? Я тебе нужна или Ее Величество?

Зубы ее приоткрылись, в черных глазах появилось что-то звероватое.

– Целуйте руку, как говорит Ее Величество… Но вы мне не придворный, вы мой раб, шевалье, – она подняла платье, – целуйте ногу.

Сивлас рухнул к ее ногам, обнял, стал осыпать поцелуями ее колени, прижимался всем лицом к белой коже выше подвязок. Анхелита наконец выпустила подол из рук, накрыла его:

– Шевалье, вылезайте и кормите меня. Я убежала не поужинав…

Шевалье Сивлас, плача от счастья, тихонько трогал кончиками пальцев ее любимое, острое, осунувшееся лицо:

– Это ты! Настоящая ты! О, как я люблю тебя, mi guapa!

Господа и дамы собрались в аудиенц-зале. Уже несколько дней носились слухи, что Ее Величество видели: она якобы прогуливалась в саду. Видели также Эльвиру де Коссе и Анхелу де Кастро, в этом уж сомнения не было никакого, – видели многие, и даже говорили с ними, о пустяках разумеется. «Вышла из затвора», – шепотом передавали все друг другу, но никто не смел сказать вслух того, что думали: «Вернулась».

Пришел принц, как всегда, последним. Раскрылась инкрустированная дверь, появилась графиня Альтисора.

– Ее Величество желают дамам и господам доброго утра, – выговорила она и шагнула в сторону.

Все глаза широко раскрылись, и все спины сейчас же низко согнулись. На пороге стояла Жанна, освещенная сзади, из кабинета, ярким апрельским солнцем.

Она сделала несколько шагов вперед, ближе к свету. Всем хотелось на нее посмотреть, и она давала всем посмотреть на себя. Королева была как королева, затянутая в черное глухое испанское платье, стройная и тонкая. Глаза у нее были печальные, и пристальный взгляд, возможно, обнаружил бы, что эта молодая женщина перенесла какое-то большое горе; но это было не для придворного взгляда. Придворный смотрит не в глаза, а в рот государю; а ее рот был сложен в обычную королевскую гримаску. Заметили, пожалуй, что она была излишне бледна; но это можно было приписать качеству пудры на ее щеках.

Она приняла их поклон, сказала им: «Благодарю вас, дамы и господа», – как обычно говорила. Повернулась и ушла. Может быть, она и в самом деле никуда не уезжала из Аскалера.

Глава LIII
ОБ ИСКУССТВЕ ВОЕВАТЬ

Motto: Вот еще вздор какой! Да вы во сто раз сильнее всякого Геркулеса.

Франсуа Рабле

Шевалье Азнак был первый, кто встретил капитана Бразе на ступеньках лимбарской ратуши. Изысканно кланяясь, он назвал себя и доложил, что имеет честь представлять своего сюзерена, сиятельного герцога Марвы, а также оказывать его светлости маркизу де Плеазант всякое содействие.

– Благодарю, – отрывисто сказал капитан. (Сам того не замечая, он перенял эту манеру у Жанны: она великолепно швыряла это словцо – министрам, вельможам, лакеям – всем одинаково.) – Но какое это будет содействие? Вы, что ли, будете сидеть за меня в Лимба-ре, пока я буду гоняться за фригийцами?

– Боже меня упаси, ваша светлость! – воздел руки шевалье Азнак. – На то есть магистрат, а над ним – синьор калогер Марвы, а над всеми нами – Великий коннетабль, и превыше всех – Господь Бог…

«Королеву пропустил…» – мельком подумал капитан, но ничего не сказал.

– Я же – человек маленький, – продолжал разливаться шевалье Азнак, – буду при вашей светлости этаким поручиком… чтобы вы нигде и ни в чем не имели в Марве отказа… Затем – я понимаю фригийский язык и смогу быть переводчиком, и еще – не желая хвастать – полагаю, что смогу принести вам пользу и как солдат…

Капитан с недоверием осмотрел его. Этот человек и вправду был маленький: роста он был небольшого, и это подчеркивалось хилым сложением и пышными каштановыми буклями вокруг острого, чистенько выбритого личика. Он не понравился капитану еще издали, а при ближайшем рассмотрении антипатия только усилилась.

– Ну хорошо, – сухо сказал он, – там видно будет. Ведите же меня в ратушу, сударь, и представьте всем властям… И еще скажу – если хотите показывать мне свои солдатские качества, то зовите меня не светлостью, а капитаном.

Военачальнику следует начинать с разведки, и он начал с разведки, поручив своим лейтенантам натаскивать солдат.

Он расспрашивал не только официальных лиц, но и всяких других – на улицах, в лавках и по трактирам. С первых же слов он узнал много такого, о чем герцог Марвы, давая ему наставления, даже вскользь не упоминал. Не знал или умалчивал?

Очень уж странные разбойники были эти фригийцы – куда больше они смахивали на оккупантов. Поначалу они, правда, вели себя как истые разбойники: они налетали неожиданно, грабили, насиловали, всячески зверствовали (в этом искусстве фригийцев трудно было превзойти) и затем исчезали. Но уже тогда бросалось в глаза, что они прекрасно вооружены и скованы дисциплиной. Наспех собранные марвскими городами ополчения были многочисленны, но они оказались совершенно бессильными против этих разбойничьих банд. Фригийцы, словно части армии, руководимой каким-то талантливым генералом, объединившись, встретили городские дружины в поле и в прах разбили их еще летом. На этом организованная борьба с ними и закончилась. Марвские города перешли к обороне; но фригийцы, не посягая ни на Лимбар, ни на Санот, предпочли и дальше играть в разбойников. Рассеявшись на отряды по тридцать-пятьдесят человек, все на знатных конях, они спокойно владели северо-восточной Марвой.

Тогда и зверства их приутихли: они и так брали все, что им хотелось, тем более осенью, когда пораженные интердиктом городки и местечки открывали им ворота просто на стук. В занятых ими городках они пребывали до сих пор, взимая с жителей регулярную подать. Возможно, она и превышала обычные – королевские, сеньориальные и местные – налоги, но это отнюдь не было прямым грабежом. Под фригийцами, как оказалось, можно было жить. Порядок у них был отменный. Капитану не однажды рассказывали, как в городке Флэне фригийцы публично повесили своего стрелка, объявив его вину: убийство двух мирных жителей без всякой причины. Понятно, что, когда колокола снова зазвонили, никто в занятых городках не поднял оружия против чужеземцев.

Все это можно было назвать только одним словом: оккупация. Фригийцы попросту присвоили южный Нагрон и кусок Марвы, между Санотом и Чинором; отсюда они (при желании) могли совершать набеги до самого Острада. И насчитывалось их, этих разбойников, тысяч шесть, а то и десять. От разных людей капитан получал разные цифры, но и без того было ясно: сил у фригийцев значительно больше, чем у него самого.

Итак, предстояла война. Капитан принял решение – набрать и обучить в Лимбаре еще один батальон (из остатков ополчения), а самому выйти на военную прогулку, чтобы своими руками пощупать силы и тактику врага.

Ему очень не понравилось все то, что он узнал и что никак не согласовывалось с инструкциями, которые дал ему в Тралеоде Великий коннетабль. Были основания заподозрить его в какой-то двойной, нечистой игре. Но капитан решил до времени хранить свои подозрения про себя. Надо было сначала столкнуться с живым врагом, нужны были доказательства.

В середине января, когда установилась короткая марвская зима, он устроил военный совет. Сошлись на том, что батальон пройдет до Санота, истребляя по пути фригийские гарнизоны, а оттуда свернет на юг, в Чинор, через всю оккупированную территорию. Шевалье Азнак, принимавший участие в совещании, на правах почти что капитанского адъютанта, все время тихонько вставлял: «Ну что вы, господа: гарнизоны, территория… Это шайки, а не гарнизоны, вот увидите…» С ним не спорили – потому что не слушали его. Он был поручиком и на этой должности оправдывал себя – через него доставали порох, свинец, обозные телеги, провиант, пушки и все нужное; с ним капитан совершенно не знал никаких мелочных забот. Но в батальоне Азнака не любили. Особенно Макгирт – этот все время присматривался к Азнаку, словно пытаясь вспомнить, где он его видел. Азнак мужественно переносил его пристальный взгляд – ничего другого ему не оставалось.

Закрыв совещание и отпустив офицеров, капитан задержал Макгирта:

– Отчего вы все время убиваете взглядом Азнака? Если бы тот не вертелся, как бес под кропилом, вы уже прожгли бы на нем дыру. В чем дело?

– Не нравится он мне, – вздохнул Макгирт. – Больше пока ничего не могу сказать…

– Мне он тоже не нравится, – усмехнулся капитан. – Вот что, Макгирт: следить за ним, конечно, нужно, но не так явственно…

Через два дня, уже в сумерках, капитан Бразе, хрустя свежевыпавшим снежком во дворе цитадели, выслушивал доклады офицеров о готовности к походу.

Все были посажены на коней. Обоз сведен до минимума. Десять кулеврин-безлафеток установлены на телегах. Стрелки имеют необходимый запас пороху и пуль, колчаны арбалетчиков полны.

– Hurenweibel! – позвал капитан. – Теперь вы. Доложите вашу часть.

Вперед выступил багровый Hurenweibel [42]42
  Hurenweibel– шлюхин староста (нем.), должность, существовавшая в европейских армиях XVI в. Hurenweibel был обязан набрать и содержать определенное количество девиц (а иногда и мальчиков) для обслуживания воинской части. Будучи по своей прямой функции передвижными солдатскими борделями, «бабьи батальоны» были в то же время зачатками санитарных и тыловых служб: девицы ходили за ранеными и обстирывали солдат.


[Закрыть], «бабий фельдфебель», – его, блюдя воинский артикул, капитан завербовал еще в Тралеоде.

– У меня все готово, мой капитан, – доложил он хриплым пропитым басом. – Пятьдесят девок на десяти крытых фурах. Возможны раненые, мой капитан… Я свое дело понимаю.

– Вижу, – сказал капитан. – Девки-то подходящие?

– Извольте взглянуть, мой капитан! Все лимбарские бордели я самолично облазил!

Подбежал дежурный:

– Мой капитан! Там какой-то дворянин просится к вам поговорить приватно!

– Проведи его ко мне, – сказал капитан, – я сейчас приду… Де Базош! Не откажите в любезности сделать смотр девичьему батальону – я доверяю вашему вкусу более, чем своему собственному…

Он еще раз заставил каждого офицера повторить его задачу и наконец отпустил их. На душе у него была легкая тревога: по сути дела, он впервые выступал в роли полководца, ему никогда еще не приходилось командовать такой массой людей.

Но это, черт возьми, было куда лучше, чем изображать из себя наместника! Алеандро прыгал через две ступеньки, как мальчишка. Хороша была жизнь. Ди-ги-дин… ди-го-дон…

В темной кордегардии навстречу ему поднялась темная фигура.

– Привет брату во Квинтэссенции.

Капитан от неожиданности вздрогнул. Темный человек подошел ближе, на лицо его упал свет из комнаты.

– Великий Кулинар! – Алеандро заключил Хиглома в объятия. – Вот так встреча! Какими судьбами занесло вас сюда? Вы, может быть, письмо какое привезли мне из Тра… из Толета?

Он втащил Хиглома в комнату, усадил к камину, налил вина в оловянные кубки.

– Выпьем, брат мой во Квинтэссенции! Тринк! Это винцо неплохое, сам калогер Марвы его приемлет!

Хиглом выпил.

– Калогер понимает толк в жизни, – сказал он. – Кто тут нынче, барон Нагронский? В пантагрюэлисты я бы его, впрочем, все равно не взял…

– Ну, рассказывайте же! – Алеандро, сияя улыбкой, смотрел на Хиглома. – Зачем вы в Лимбаре?

– Я приехал к вам, Алеандро. – Хиглом с болезненной гримасой потер ногу. – Занемела, черт… Про ваши успехи я знаю и, поверьте, очень рад за вас…

– Ну а вы-то как?

– А меня отставили, – сказал Хиглом, все еще растирая ногу. – Наш могучий коннетабль очищает лейб-гвардию от понтомского духа, а где ж его еще и найти, как не в нашем батальоне… Я ведь родом из Палванта, самое что ни на есть гнездо…

– А куда же смотрел принц?!

– Э, друг мой, принцу не до нас. Шеф лейб-гвардии, граф Вимори, сидит в Дилионе, ему тоже не до нас… Лианкар теперь и царь, и Бог… я, говорит, очищу лейб-гвардию от ненадежных…

– Это вы – ненадежный?

– Я с острова Ре, этого хватило. В душу мне не заглянешь. Кто знает, а вдруг я – чемианец? Возможно, даже я сам не знаю этого до времени… Такова Лианкарова логика. Это мне ваш Грипсолейль объяснил, помните его?

– Отлично помню негодяя! – ласково откликнулся капитан. – Но почему же вы не пошли к принцу?..

– Да ведь не я один… Нас таких чемианцев набралось множество. Принц повелел устроить комиссию для рассмотрения наших физиономий… Ну уж, sans moi [43]43
  Без меня (фр.).


[Закрыть]! Я узнал от Грипсолейля, где вы, да что вы, – и сразу к вам. Примете чемианца?.. Это я-то чемианец… – Хиглом даже усмехнулся.

– Вот что, брат Арнор, – сказал Алеандро. – Завтра мы выходим в поход на фригийцев… а если попадутся нам доктринеры, мы и их в землю вкопаем! Будете у меня четвертым лейтенантом. А сейчас давайте ужинать – вставать завтра до света.

Батальон в походном строю вытянулся на улице, ведущей к восточным воротам. Капитан вышел на двор цитадели, представил Хиглома офицерам. Затем перешепнулся о чем-то с Макгиртом и Анчпеном. Члены магистрата, дрожащие и позевывающие со сна под своими меховыми мантиями, провожали капитана до самых ворот.

Шевалье Азнак на своем коньке крутился рядом с капитаном. Он один был без шлема, в красном берете, из-под которого ниспадали его пышные каштановые кудри. Макгирт старался не смотреть в его сторону.

Батальон вышел из ворот. Чахлая зимняя заря только приподнимала ночные тучи, и кругом было довольно сумрачно. Передовой патруль, во главе с Анчпеном, рысью шел в двух сотнях шагов от колонны. Скоро они должны выйти на развилку: левая дорога вела на север, в Санот, правая – на юг, в Чинор.

Анчпен со своими всадниками свернул направо.

– Что они делают, капитан?! – взвизгнул шевалье Азнак, увидев этот маневр. – Нам не туда!

Капитан был невозмутим, даже благодушен.

– Почему не туда? Разве в той стороне нет фригийцев?

Теперь уже Макгирт в упор смотрел на Азнака. Сумрак мешал хорошенько рассмотреть его лицо; но то, что он растерян, разочарован, обескуражен – видно было и в сумраке.

– Мы идем в Чинор, шевалье, – вежливо сказал капитан. – Я, видите ли, передумал. Вам это почему-либо неприятно?

Азнак уже овладел собой:

– О нет, ничуть, мой капитан… Просто я был несколько сбит с толку… Я буду сопровождать вас, куда вам угодно…

– Вот и славно, – сказал капитан. – И не отъезжайте от меня слишком далеко: ваш фригийский язык может понадобиться в любой момент…

Макгирт разворошил пальцем свои усы, чтобы скрыть ехидную усмешку.

До Чинора, стоящего в предгорьях Топаза, было пятьдесят с небольшим миль – на день форсированного конного марша. Но трудно было сказать, насколько легко удается преодолеть это расстояние: фригийцы могли не раз встретиться им на пути.

Прошли три деревни, не занятых фригийцами. День был ветреный, мглистый. В полдень, когда они уже отошли от Лимбара миль на двадцать, капитан приказал кормить лошадей, не распрягая и не расседлывая. Вперед он выслал разведку: невдалеке должна быть четвертая деревня, в которой – клялся проводник – он видел фригийцев еще позавчера.

Капитан остановил голову колонны на взлобке, чтобы иметь впереди свободным для обзора возможно большее пространство. Но выигрыш был невелик: лощина, в которую сбегала дорога, была покрыта высоким хвойным лесом, а сама дорога на середине лощины обрывалась поворотом. Проклятой этой деревни видно не было.

В остановившейся колонне стоял мирный гул голосов. Закусывали все: даже трубач за спиной капитана что-то звучно жевал. Подошел Хиглом, держа в руках гигантский ломоть хлеба и кусок ветчины.

– Поешьте, Алеандро, будет вам волноваться. Что-что, а прегерская ветчина – вещь, достойная внимания…

– Спасибо, Хиглом. – Алеандро принял бутерброд. – Что, заметно, как я волнуюсь?.. А вы не говорите никому (с полным ртом)… другие авось не заметят…

Прегерская ветчина таяла во рту. Алеандро уже взялся за фляжку, когда Хиглом сказал:

– Глядите-ка, и в самом деле кто-то скачет.

Макгирт и Азнак были уже рядом:

– Капитан! Капитан!

– Вижу, все вижу, – сказал Алеандро. – Макгирт! Велите взводным вывести вперед арбалетчиков.

Макгирт кинулся со всех ног. Алеандро закрывал фляжку, когда всадник подскакал к нему:

– Мой капитан! Фригийцы! Мы захватили их врасплох!

– Много их?

– Лейтенант Анчпен велел передать: человек сорок, не больше!

– Макгирт! – крикнул капитан. – Пускайте!

Конные арбалетчики де Базоша пролетели мимо него, на скаку готовя свое оружие. Капитан проводил их глазами. Де Базош, следовало признать, отлично выучил своих людей.

– Так мы начали войну, любезный шевалье, – сказал он Азнаку. – Поедем допрашивать пленных.

– Не выстрелить ли из пушки, мой капитан, – предложил Азнак, – для устрашения?

Алеандро вскочил на поданного ему коня.

– Не давайте мне впредь таких советов, Азнак. Видно, что вы не военный… Чтобы стрелять из наших кулеврин, надо отпрягать лошадей, иначе они взбесятся и вся наша колонна обратится в стадо. И кого нам устрашать? Те сорок душ, которые и без того уже довольно устрашены?

Деревня была очищена без потерь. Человек двенадцать фригийцев было убито, свыше двадцати взято в плен. Все с любопытством разглядывали их. Фригийцы были, как на подбор, здоровенные, ражие мужики, с явной военной выправкой, многие при касках и кирасах. Алеандро собрал короткое совещание, прямо на улице.

– Стемнеет через четыре часа, если тучи разойдутся, – он глянул на голубеющие прорывы в облаках, – через пять-шесть часов. До Чинора еще полпути. Фригийцев можем встретить еще раза два по меньшей мере. Анчпен не ручается, что никто не ушел; если ушел, значит, впереди нас будут ждать. Ваше мнение, господа, покороче.

– Пленных надо бы допросить, сколько их тут было, пусть скажут, – подал мысль Хиглом.

– Потеряем время. Главное сейчас – идти до Чинора или ночевать по пути?

– Второе бы вернее… – пискнул было Азнак.

– Вас не спрашивают! Что вы скажете, Макгирт?

– Предлагаю прорываться вперед частью сил. Авангард вполне успеет дойти до Чинора. Главные силы и обоз пройдут столько, сколько успеют до темноты.

– Пойдете вперед со своей терцией.

– Готов, мой капитан.

– Других мнений нет? Нет. С Богом, Макгирт. Берите проводников – и вперед. Мы идем следом.

Макгирт коротко поклонился и поскакал к своей терции. Запели горны, собирая солдат. Капитан повернулся к Азнаку.

– Теперь у нас есть несколько минут и для пленных… А вас, Хиглом, я попрошу взять двух-трех стрелков и обыскать дома. Не может быть, чтобы у них не было никаких бумаг…

Изрядно посиневший на зимнем ветру Азнак робко предложил:

– Быть может, мы зайдем в дом, господин капитан?

– Хорошо. Погреемся, – согласился Алеандро. – Приведите одного, какого получше. Выберите сами.

Он вошел в дом, ответил на низкие поклоны обитателей. Следов грабежа заметно не было. Хозяин предложил господину капитану горячего молока.

– Не откажусь, – сказал Алеандро. – Давно у вас фригийцы?

– С неделю, сударь… Тихо себя вели… то есть ели-пили, не платили… но убивать, так нет, не было… Не угодно ли еще?

Алеандро кивнул, глядя в окно. Мимо окна на рысях проходила терция Макгирта. Распахнулась дверь кухни, и двое солдат втащили скрученного ремнями и веревками фригийца. Шевалье Азнак проскользнул следом и тут же пристроился к молочной кружке.

– Развяжите его, – сказал капитан.

Фригиец, весь заросший дикой бородой, смахивал на медведя светлой масти, но одет был в дорогой зеленый бархат (впрочем, возможно, и краденый). Когда с него сняли путы, он облегченно повел плечами и сразу принялся растирать онемевшие мохнатые лапы. Алеандро с минуту разглядывал его в упор.

– Etes vous militaire? [44]44
  Вы военный? (фр.).


[Закрыть]– внезапно спросил он. Шевалье Азнак даже поперхнулся горячим молоком.

Нет, похоже, что фригиец не понимал по-французски или очень уж искусно скрывал: он смотрел на капитана совершенно пустым взглядом.

– Спросите его по-фригийски, Азнак.

Шевалье бойко перевел вопрос капитана. Ага, он-то по-французски понимал. Фригиец буркнул в бороду:

– Ajerem tskicen qa-m angqa nesemq lakaq [45]45
  Я дворянин, а больше ничего не скажу (фриг.).


[Закрыть].

– Он говорит, что он дворянин, а больше ничего говорить не будет, – перевел Азнак.

– И не нужно. Можете сказать ему, что его повесят, не глядя на то, что он дворянин. – И капитан сопроводил свои слова таким выразительным жестом, что фригиец понял и без перевода. Он ответил столь же выразительно, что ему на это наплевать.