Текст книги "Королева Жанна. Книги 4-5"

Автор книги: Нид Олов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 29 страниц)

– Вы можете убить меня, сударь, можете заточить – все это в вашей власти. Но денег моих вам не видать. Вы можете взять наличность, имеющуюся в доме, ее не так много – но денег моих, повторяю, вы не возьмете. Ибо, если вы хоть что-нибудь знаете о коммерции…

– Да, я знаю, – прервал его Фрам, – затем я и пришел к вам. Я нуждаюсь именно в вашем банкирском доме, мне нужно ваше имя, ибо самое имя – Ренар – стоит денег. Я понимаю, что, взяв наличность и заточив вас в Таускарору, я убью дом Ренара…

Старик слушал, закрыв глаза; руки его неподвижно лежали поверх одеяла.

– Неужели вы поверили моим манифестам? Это слова. Я ожидал, что вы поверите моим делам. Я ведь охранял привилегии вольного порта Шлем, я подтвердил все права купеческого Ахтоса. Грабил ли я когда-нибудь купцов? Черт возьми, я унижаюсь перед вами до перечисления собственных заслуг…

– И совершенно напрасно, – сказал Ренар, не открывая глаз.

– Я понимаю, купечество мои лозунги отпугивают, – сохраняя выдержку, продолжал Принцепс, – но, поверьте мне, я собираюсь вести ту же политику, что и Марена. Я отнюдь не враг Виргинии…

Старик молчал.

– Почему вы отказываетесь иметь со мною дело?

Ренар наконец раскрыл глаза и взглянул на него в упор.

– Вы дворянин?.. Да? И я дворянин. Конечно, вы можете сказать, что я всю жизнь корпел над счетами, я не знаю, как обнажить шпагу, но я, черт возьми, дворянин, я граф Мана, мой король Карл пожаловал мне рыцарские шпоры. И я клялся – служить ему и его законным наследникам. Королева Иоанна – моя королева. Вы же, ваше сиятельство, всегда останетесь для меня изменником и бунтовщиком. А теперь, когда я объяснился с вами на вашем языке, – надеюсь, нам не о чем больше говорить?

Принцепс поднялся со стула.

– Мне очень жаль, граф. Но я уважаю ваши клятвы. – И он поклонился старику.

Этот тяжелый разговор не выходил у него из головы. Принуждать Ренара у него, конечно, и в мыслях не было; но и надеяться на то, что время заставит старика образумиться, было довольно глупо. Разве уж очень долгое время пройдет. А деньги нужны были сейчас – и большие деньги. Невозможно же было тянуть их с господ, которых он только что наградил – и именно деньгами.

И вот однажды, в начале августа, в его приемной появился молодой человек, при шпаге, брыжах и вообще одетый очень изящно. Никто его не знал. Он пробился через толпу и испросил частной аудиенции. Все посмотрели на него с большим удивлением: это был либо наглец, либо сумасшедший. Далеко не каждый член совета Лиги удостаивался частной аудиенции. На лице дежурного офицера, к которому обратился молодой человек, отразились те же чувства, что и у других. Он довольно холодно ответил, что его сиятельство занят с голландским посланником. Но пришелец не отставал. У него были чудные золотые пуговицы на камзоле и чудное итальянское шитье на плаще; дежурный спросил сквозь зубы, о ком он должен доложить.

– Маркиз ди Меланж, первый советник банкирского дома Ренара, – ответил молодой человек.

Дежурный скрылся. Господа лигеры еще немного поразглядывали Хапайота и вернулись к своей беседе:

– Нет, вы подумайте, и посланник этот, Корнелиус ван дер Боэн – даже не дворянин! – а Принцепс проводит с ним целые часы…

– Корнелиус ван дер Боэн? – смело встрял в беседу Хапайот. – Я встречал его в Лейдене. Замечательно толковый негоциант и весьма богатый человек. Союз с Нидерландскими Штатами будет нам чрезвычайно полезен…

Отпахнулась портьера:

– Его сиятельство просит к себе маркиза ди Меланж!

Хапайот слегка побледнел, но твердым шагом прошел в кабинет Принцепса.

– Сир, – сказал он, делая отличный придворный поклон, – одно ваше слово, и я положу к вашим ногам банкирский дом Ренара!

Лицо Принцепса ничего не выразило.

– Объяснитесь, сударь.

– Сир, я все знаю. Граф Ренар оказался неуступчив и, по моему мнению, старомоден. Очень жаль – у него необычайно светлая голова. Но, коль скоро деньги нужны Виргинии, а дом Ренара может их дать, более того – должен, ибо без этого он не в состоянии существовать, – то необходим человек, который будет вести дела. Я весь к вашим услугам, сир.

Герцог Фрам смотрел на молодого человека без всякой радости.

– Дальше, сударь.

– Моя просьба, возможно, будет несколько… ммм… неизящна, но иного пути нет. Я прошу вашего указа, сир, дарующего мне управление делами банкирского дома Ренара. Мою подпись знают в Виргинии и за границей так же хорошо, как и его, – я был его правой рукой.

Выговорив это, Хапайот побледнел еще больше и покрылся бисеринками пота. Момент был решительный. Великий Принцепс молча смотрел на него – целую вечность.

Хапайот раскрыл было рот, но счел более благоразумным дождаться вопроса. Наконец дождался:

– Граф может сам управлять своим делом?

– Но не хочет… – Улыбка у Хапайота вышла все-таки жалкая.

– И вы предлагаете отличный выход – ограбить его?

Хапайот пожал плечами; он уже почувствовал, что дело идет на лад. Иного выхода действительно не было.

– Ему будет оставлена огромная пенсия… Дочери его получат ренту… какую вам угодно будет назначить…

– Кто сделал вас дворянином?

– Королева Иоанна, сир… Но я…

– Молчите, я знаю все ваши слова наперед.

Принцепс еще немного помедлил.

– Граф Ренар, – сказал он наконец, – сделал вас своей правой рукой. Королева Иоанна сделала вас маркизом ди Меланж. Теперь вы желаете, чтобы я сделал вас управляющим банком Ренара. Я сделаю это, я подпишу указ, но за это извольте выслушать то, что я о вас думаю. Говорю вам прямо: вы, маркиз ди Миланж, мне неприятны. Доверие мое вы еще можете получить – если будете честны, но любви моей вы не добьетесь. Я читаю сейчас по вашему лицу, как по книге: сир, вы будете иметь дело не со мной, а с моими деньгами, а деньги не пахнут. Ваши деньги, маркиз ди Меланж, для меня всегда будут пахнуть предательством. Идите, управляющий банком Ренара, и принимайтесь за работу. А руки я вам поцеловать не дам.

Девятое августа было днем торжества Святой Экклезии: кардинал Мури въехал в Толет.

По поводу этого события Кейлембар неожиданно опять сказал стихами: «Попы на радостях с цепи сорвались». По улицам валил сплошной черный поток. Неистово колотили колокола. Его преосвященство второй кардинал Мури, возвращенный Виргинии Лигой, ехал в отшельнической хламиде, верхом на муле с веревочной уздечкой. Народ волной падал перед ним на колени. «Отец! Отец!» – раздавался вопль. Многие воочию видели нимб вокруг его головы; он въехал в Толет, как Иисус Христос въезжал когда-то в Иерусалим.

Но он не улыбался, не излучал доброты, это был пастырь суровый и карающий. Он раздавал благословения с плотно сжатым ртом, замедленно и как бы против воли. Ему даже не приходилось прикидываться: он и впрямь был озабочен. Его обманули, он опоздал – Иезавель не попала в его руки, как он втайне рассчитывал. Поэтому спешить в Толет не было смысла. Он доехал до Гантро и остался там, чтобы, во всеоружии документов, свидетелей и пыточных орудий, без помехи закончить следствие по делу коронованной ведьмы. Он знал, что Фрам запер ее в Таускароре, – и это было ему на руку, ибо ему нужна была живая Иоанна ди Марена, чтобы предъявить ей обвинительный акт. Но его постоянно заботило, как бы Принцепс не расправился с ней единолично, и он торопил следствие, как только мог. Но вот, слава Богу, все было готово, все показания вытянуты, все линии сведены и текст акта написан и переписан. В тот же день он выехал в Толет, и сейчас его заботило, как вырвать Иоанну ди Марена из рук земных властей, явно ей потакающих.

Была у него еще и третья забота – поважнее первых двух.

Самая ближняя ведьма Иоанны ди Марена, Эльвира де Коссе, оказалась дьяволом в облике девушки.

Все остальные ее адские служанки также были адски упрямы, но постепенно они признались во всем. Их показания расходились в мелочах, но мелочи и есть мелочи, они поддавались унификации, они так или иначе укладывались в схему. Эльвира де Коссе не подтвердила ничего. Ничего. Ни единого слова. Она вынесла жесточайшие пытки – даже фригийские палачи, бесчувственные машины, приходили в отчаяние от ее криков, – но она не отдала своих тайн. У этой дьяволицы были глаза ангела. Сам кардинал, полагавший, что имеет большую власть над бесами, содрогался, вспоминая ее глаза. А уж все остальные преступницы боялись ее больше, чем огня и железа. Делая свои признания о полетах на черные мессы, они охотно оговаривали себя, друг друга, даже Иоанну ди Марена – но не Эльвиру де Коссе. Вот как велика оказалась власть Диавола над их душами. Тщетно убеждали их милостивцы Трибунала Эссек Тлакенан и Аврэм Кинк, отличные знатоки своего дела, – они не верили, что сила креста избавит их от когтей Диавола. То есть они верили, они все примирились с церковью, но как только речь заходила об Эльвире де Коссе, они, как одна, все начинали отчаянно кричать: «Я ничего не знаю об Эльвире де Коссе!» Эта дьяволица с глазами ангела оказалась сильнее всех. Когда ее доставили из Толета в Гантро, у ней осталось нетронутым только ее ангельское лицо – все тело ее было сплошной раной. Единственными членораздельными словами, которые удавалось из нее извлечь, были «нет» и «ложь». Но теперь, посмотрев на Чемия в упор, она выговорила, с усилием шевеля искусанными губами и языком: «Ты пес, я проклинаю тебя». Ее пытали в его присутствии, но все было безуспешно. Кардинал своими глазами увидел, как силен Враг. Он приказал положить эту адскую девственницу на Люциферово ложе – больше уж ничего не оставалось, – и он сам уже не мог видеть этого, не мог слышать ее звериного крика, он уже сам шептал про себя: «Ну сознайся же, умоляю тебя, сознайся», – и вдруг она возопила чистым, сильным голосом: «Боже, пошли мне смерть! Пошли мне наконец смерть!» – и в недолгом времени кровь хлынула у нее из горла, и она воистину умерла, тут же, на решетке. Безобразно раскоряченное тело перестало дергаться, стало тихо, только шипело мясо, и смрад наполнял подземную камеру – это горел уже труп.

Кто же послал ей смерть?

О, разумеется, при всем уме и способности к суждению у кардинала не возникало даже мысли: если ей смерть послал Бог (что было очевидно, это видели многие), то кому же служу я? Нет, этой мысли у него не возникало. В своем предназначении он не сомневался. И все-таки смерть дьяволицы Эльвиры де Коссе не могла его не тревожить.

Угрызения совести, раскаяние, сожаление? Все это было ему не знакомо. Он смотрел на мир своими глазами, и смерть Эльвиры де Коссе доказала ему только его собственную правоту. Ведь он еще в прошлом году, едва увидев ее изображение, сказал: «Это daemonus familiaris [73]73
  Собственный демон (лат.).


[Закрыть]королевы, она не человеческого рода». И он оказался прав. Но странная и страшная оказалась эта правда очень непонятно она умерла… Воистину, Диавол умеет творить много удивительного.

Вот чем был озабочен кардинал Мури, отец народа, когда он без улыбки и как бы против воли раздавал благословения ревущей толпе на улицах Толета.

Принцепс, кажется, совсем забыл о том, что в Прокурорской башне Таускароры сидит свергнутая им королева. У него было так много дел: финансы, иностранная политика, дворянство, приближающийся к границам Виргинии Викремасинг… Но он помнил о ней постоянно – шевалье Сео мог это засвидетельствовать. Фрам едва ли не каждый день справлялся у него о королеве. Тот неизменно отвечал: «Маркиза Л'Ориналь здорова и ни в чем не имеет недостатка».

С ней надо было кончать. Она должна умереть, он это знал, и знал, что она знает. Ее смерть вызвана государственной необходимостью. Ее смерть развяжет много узлов. Ведь Викремасинг и Альтисора идут не мстить – они идут вызволять ее, вернуть ей трон. Ее смерть остановит их, она лишит цели их поход.

Пришла пора умереть ей. И все же Принцепс медлил, оттягивал, день за днем.

Жалел он ее? Самому себе можно было признаться: да, жалел. Или, скорее, боялся. Но боялся не ее. Ему страшно было представить, что она перестанет быть. Почему? – этого он не знал.

И тем не менее пришла пора ей умереть.

Тем более что нашелся человек, не стесняющийся говорить ему об этом. Но он говорил не о королеве – о маркизе Л'Ориналь, лиходейке и царице еретиков. Он не говорил: пора ей умереть. Он говорил: отдай ее мне, я сам с ней расправлюсь. Не умереть она должна – издохнуть, как ведьма, в корчах и вое, как ведьме надлежит. Принцепс имел дело не с самим кардиналом – на то у кардинала имелся каноник ди Аттан, председатель инквизиционного трибунала. Это он ознакомил Принцепса с главными обвинениями против Иоанны ди Марена. Она оказалась ведьмой высшего рода: она не пачкалась мелочами, вроде порчи посевов или изведения тех или иных людей. Впрочем, начала она именно с этого – она извела волшбою отца и брата, принца Александра, чтобы получить трон. А затем, имея в руках королевскую власть, она хотела всю Виргинию предать Диаволу – она отменила Индекс, потакала еретикам, она собиралась арестовать самого кардинала Мури, наконец, она сама объявила себя кардиналом Мури… к счастью, ее козни теперь пресечены. Кроме того, она, яко ведьма, вела жизнь самую свинскую и эпикурейскую, летала на шабаши… «Меня не интересуют подробности, – оборвал инквизитора Фрам. – Я надеюсь, вы держите все это в сугубой тайне?» Он не дал никакого ответа на притязания святейшей церкви.

Но Чемий, судя по всему, не отчаивался. Д'Эксме принес Фраму следующую новость:

– На Аранском плацу вмуровывают новый, прекрасной работы, железный стул по приказу Чемия.

– Для нее? – зачем-то спросил Фрам, хотя и так это было ясно. Д'Эксме утвердительно моргнул.

– Этого не будет, – холодно произнес Принцепс, – я ему ее не отдам.

– Он это понимает, сир, но тем не менее надеется поставить на своем. Он намерен требовать решения совета Лиги. На днях надо ждать официального письма по этому поводу.

– Вот что он задумал… Ловко, ничего не скажешь…

– Мы не сможем отказать ему, сир.

– Вы правы, д'Эксме, не сможем. Мы соберем совет. Но мы ее не отдадим. Она не будет сидеть на стуле. Распорядитесь соорудить эшафот для мечного сечения у собора Омнад, и пусть не жалеют сукна, самолучшего черного сукна.

Она умрет. Пришла пора ей умереть. Но эта пора пришла только потому, что Викремасинг со дня на день пересечет границу Виргинии.

Глава LXIII
SUMMUM JUS SUMMA INJURIA [74]74
  Высший закон – высшее беззаконие (лат.).


[Закрыть]

Motto: Немногие дерзнули совершить гнуснейшее преступление, многие его хотели и все – терпели.

Тацит

В Рыцарском зале Мириона поставили два длинных стола в десяти шагах один от другого, а к скамьям, стоявшим вдоль стен, добавили еще по два ряда. Наглые маренские витражи были завешены плотными белыми шторами. Да и незачем было Вивилю видеть, как потомки поверженных им Браннонидов будут судить последнюю из его кровавого дома.

Впрочем, предстоял не суд над Иоанной ди Марена, а бой за Иоанну ди Марена между властью светской и духовной, между церковью и Лигой, Чемием и Фрамом. Все уже знали, что будет именно бой, хотя вслух это называлось весьма пристойно и даже скучновато: конверсация о воздаянии бывшей королеве Иоанне ди Марена по делам ее.

Члены совета Лиги не желали пропускать такого спектакля и явились поголовно все. Скамьи справа и слева от стола, за которым сели Фрам и Кейлембар – сверкали оружием и золотом, переливались камнями и шитьем. Принцепс осмотрел густые ряды своего воинства. Да, это было зрелище внушительное. Надменно-вялый герцог Правон и Олсан со своими графами и баронами, бородач Уэрта, маркиз Гриэльс, отец и сын Респиги, Гразьен, Фарсал, Цондаг, Нагрон, славный д'Эксме, новопожалованные Шлем, Вистрин, Агр, Йестер… двадцать… тридцать пять… свыше сорока наберется. Вся голубая Виргиния здесь – запад, север, восток и юг – за небольшими исключениями, вся она объединена им, послушна ему. Ну, держись, понтомский Гедеон! Веди свою чернохвостую свору, веди сотню, две сотни! Неужели один рыцарь не стоит двоих рясников, по самой скромной мере? Да они заглушат ваш вой одним звоном своих шпор!

Церковников было всего шесть человек.

Они расселись в ряд за своим столом, а все скамьи за ними остались пусты. Они были в черном – не в атласе, не в сукне – так, в какой-то дерюге, они не сверкали золотом, как дворяне, власть мира сего. Их было мало, но, пожалуй, стоили они многих: все – беспощадные доктринеры, непоколебимые ратоборцы, воплощенная ecclesia militans [75]75
  Воинствующая церковь (лат.).


[Закрыть]. И в центре их – князь, раб рабов Божьих, отец народа, святой при жизни – Аврэм Чемий, второй кардинал Мури.

Страшное было лицо у кардинала Мури, Пергаментное, иссушенное, мертвое, с мертвым прямым тонким бритым ртом, с длинным мертвым хвостом бородки. На этом лице жили одни глаза – круглые, оловянные, беспощадные. Впечатление было такое, что он однажды уже умер, полежал в земле, а потом воскрес. Такому не страшны никакие соблазны, не ведомы никакие слабости. Такой добьется своего наперекор всему миру. Ему не нужна земная сила – он вдохновлен силой неземной.

Он в черном, как и все, только на голове его красная кардинальская шапочка, да на плоской груди – как на черной доске – алмазный католиканский пятиконечный крест.

Принцепс открыл заседание:

– Я буду краток. Судьба Иоанны ди Марена совершенно ясна: она должна быть казнена смертью. Лига Голубого сердца полагает, что смерть Иоанны ди Марена положит предел гражданской войне. Чем скорее она умрет, тем лучше для Виргинии. Мы предлагаем совершить казнь над Иоанной ди Марена послезавтра, двадцать пятого августа.

Эту дату, как будто бы уже обсужденную и утвержденную в узком кругу, все тем не менее слышали впервые. Но никто не шелохнулся: господа были солидарны со своим вождем.

Князь церкви тоже не шелохнулся. Фрам продолжал:

– Судебного процесса нам не нужно. Иоанна ди Марена умрет потому, что она – Марена. В ее лице прекратится династия узурпаторов, чтобы впредь не осталось никаких семян раздора. Мы казним ее открыто, публично, показав тем самым всему миру, что мы имеем право казнить ее и не скрываем этого. Таково мнение Лиги Голубого сердца.

Он приостановился, бегло осмотрел своих. Да, они были единодушны. Все они смотрели ему в рот.

Пора было начинать бой. Чемий не шевельнулся – он долго ждал, еще две-три минуты для него значения не имели. Фрам подавил в себе раздражение («боюсь я его, что ли?») и произнес:

– Святейшая церковь имеет свое мнение об Иоанне ди Марена. Поэтому выслушайте, господа, что скажет вам кардинал Мури.

Пепельно-желтый призрак раскрыл свои узкие губы.

– Господа сеньоры и чины, – раздался его баритональный, хорошо поставленный голос. Мертвец, полежавший в земле, говорил, как живой, даже чересчур живой. – Я представляю здесь власть духовную и от имени ее заявляю, что Иоанна ди Марена, маркиза Л'Ориналь, Божьим попущением занимавшая престол Виргинии свыше трех лет, запятнала себя опаснейшей ересью, пагубнейшим соблазном и тягчайшим беззаконием. Только что вы решили судьбу этой женщины с поразительной легкостью, что я объясняю единственно вашей неосведомленностью о подлинной ее сути. А суть ее состоит в том, что она безбожница, атеистка, отрицающая Бога, – я со страхом душевным произношу эти слова. Отрицающий Бога возлюбил Сатану, ибо середины в мире нет. Иоанна ди Марена – malefica, ведьма, явным образом продавшая себя Диаволу. Мы имеем доказательства этого. Вот, господа, каковы бывают сатанинские козни: женщина еще в детстве продается Диаволу, и за это он возводит ее на королевский трон, и вы служите ей, не подозревая, что все это время служили Диаволу. Это страшно, господа. – Он сделал ораторскую паузу; но господам уже и без того было очень страшно. – Чрезвычайный трибунал консистории вел процесс Иоанны ди Марена два года и ныне завершил его. Пособники и пособницы ее, взятые нами в последние месяцы, подтвердили все вменяемые ей вины. Полный текст обвинительного акта находится здесь и сейчас будет оглашен. Прослушав его, вы сами согласитесь с требованиями церкви. А требование это таково, чтобы злокачественная сия женщина, вслед за своими клевретами, была отдана Трибуналу для крепкого допроса под пыткой. Мы обязаны спасти ее душу, вырвать ее из диавольских когтей, а для этого надлежит без ложного милосердия провести ее через лестницу пыток, состоящую из четырнадцати ступеней. Мы должны заставить ее покаяться и примириться с церковью, как сделали мы со всеми, кто был с ней. Но это еще не все. За свои преступления она должна понести и положенное наказание, поэтому казнь этой женщины должна быть сурова, в предостережение прочим и на великое страхование впредь. Иоанна ди Марена должна быть сожжена на железном стуле всенародно как ведьма и безбожница. Что же до вашего предложения, господа сеньоры и чины, осуществить казнь послезавтра – на это церковь не имеет возражений. Времени допросить ее как должно у нас достанет. А теперь я хочу, чтобы вы выслушали обвинительный акт.

Поднялся Басилар Симт – послушный, как часть механизма.

– Christi nomine invocato [76]76
  Призвав имя Христово (лат.).


[Закрыть], – произнес он без выражения.

Господа пришибленно молчали. Басилар Симт начал читать преамбулу:

– Король есть король милостью Божьей, что следует понимать именно так, как сказано. Король получает свою власть от Бога, но не прямо, а через посредство священника, человека, стоящего несравненно ближе к Богу, нежели сам король…

Принцепс, брезгливо оттянув углы рта, осматривал своих. Гроша ломаного не стоили теперь все его дворяне. Шпаги, золото, голубые эмалевые орденские сердца, лихие боевые усы – все это был мусор, декорация, прикрывающая напуганное стадо. Эти шестеро черных стоили шестисот. Или даже шестисот шестидесяти шести – мрачная была шутка, и смеяться не хотелось. Все было закономерно, этот день должен был наступить, и он наступил.

«Мы с Чемием почуяли друг друга издали. Вот кто поможет мне, сказали мы друг о друге. Не знаю, нравлюсь ли ему я, – он мне не нравился никогда. Но мы связали себя одной веревкой, и никто нас не развяжет. Ибо оба мы – волки, и я тоже волк, и это – правда, какими бы словами я ни обманывал себя.

Горе победителям. Вернее, горе победителю – горе мне. Думал ли я тогда, что наступит сегодняшний день? Нет, я не думал. Даже когда этот святой при жизни выкрал принцессу Каршандара – меня это возмутило, но последствий, связей этого факта я не видел, мне было не до того. А старец, оказывается, лелеял потрясающую мечту – взять королеву и пытать ее, как обыкновенную ведьму. Превыше церкви нет ничего на земле, а церковь – это я. Новоявленный Самуил. Ниспровергатель ереси повсюду, даже и на королевском троне.

Я могу понять этого Божьего человека, ибо движут им в высшей степени земные страсти, силы мира сего. Он искусно скрывает это, но я-то вижу. Ему поклоняются, как чудотворцу, но этого ему мало. Он не желает невозможного, он умен, он желает того, что достижимо. А это – достижимо. Отдайте мне еретичку! Я требую отдать мне Иоанну ди Марена!»

И что же – неужели отдать?

Принцепса подмывало вскочить и забегать взад и вперед по небольшому клочку пола между столами. Но этого было нельзя. Он положил намертво сцепленные руки на стол, удерживая себя на месте.

«Как бы то ни было – это сделал я.

Рыцарские клятвы, как это почтенно. „Я вырезал это в своем сердце“. И потом распространял письмена своего сердца в манифестах, прокламациях… распространял цинично, уже не веря им, но зная, что толпа поверит, а требовалось именно это. И тогда попы первыми встали рядом с „голубыми сердцами“.. Да, мы не могли не прийти к сегодняшнему дню.

Когда я подошел к порогу кабинета и увидел ее лежащей на трупе Плеазанта – тогда был дикий крик… это кричала Эльвира де Коссе. Черные утащили ее, но мне тогда важна была одна королева. Я совсем не подумал об Эльвире де Коссе, и конечно, я забыл о ней тут же – и вот…

И вот – она оказалась просто-напросто дьяволица Ах, негодяй. Несчастная девушка… Такова расплата за королевскую дружбу. А я, помню, еще радовался, когда узнал, что она не погибла на мрежольской дороге Она осталась жива – для такого страшного конца.

Ловко ты врешь, поп, но ты врешь. Эльвира де Косее – не дьяволица во плоти, это благороднейшее сердце, возвышеннейшая душа. Вытерпеть все и не предать свою государыню… да нет, не государыня он ей была – подруга, сестра, alter ego [77]77
  Второе «я» (лат.).


[Закрыть]…

Фрам разжал пальцы, лихорадочно записал на листке: „Найти тело“. Я похороню их вместе. Рядом, под одним надгробием.

Как бы то ни было – это сделал я. И винить она будет одного меня.

Воители Истины… Пантагрюэлисты… Милые, веселые, славные игры. Что за мерзавцы эти черные! Нельзя было даже подпускать их…

Э, вздор. Поздно говорить об этом. Все теперь есть, захват престола диавольской интригой, договор („где договор?“ – спрашивали Эльвиру де Коссе тысячу тысяч раз), разврат, однополая любовь, прямое сожительство с Диаволом, есть черные мессы, куда все они летали по воздуху… вот как, даже место известно: развалины некоего замка в горах острова Ре, над Унандой… им сопутствовали дьяволы: Гильгерот, Вицлипуцли, Ауэрхан, Левиафан и Бегемот… и Сатана показывал им там всю славу мира… Ох и ловко сочиняют попы, черная сволочь.

Несчастная Эльвира де Коссе. Бедная, бедная королева».

Басилар Симт читал три часа, не прерываемый ни вздохом, ни шевелением, ни кашлем. Голос его не сел не охрип к концу – это был хорошо тренированный голос, голос Церкви.

Наконец он замолк, и сейчас же заговорил Чемий:

– Далее следует процедурная часть, к акту не относящаяся. По желанию господ она также может быть оглашена.

Все взоры обратились на Принцепса.

Он помедлил, в сотый раз оглядел ряды своей армии. «Волчата» сидели бледные, зеленые. Они по-прежнему смотрели на него, но в глазах их была тоска: вождь, как же нам теперь быть? Quid sum miser tunc dicturus [78]78
  Что я скажу на это, ничтожный (лат.).


[Закрыть], мы же ничего не знали, ах, беда-то какая!.. Мы всему верим, нас ведь учили, что Церковь, мать наша, всегда права. Как же мы не видели, что диавол усадил ее на королевский трон?.. И только сейчас он сообразил, что нет главного члена шайки – нет Лианкара. Вот уж негодяй! Он не желает мараться, хм, как будто бы на нем есть еще место, где будет заметно пятно. Ну нет, ему не удастся отвертеться.

– Я с удивлением вижу, – сказал Принцепс, – что среди нас нет сиятельного герцога Марвы. Его присутствие настоятельно необходимо. Пошлите за ним.

Господа лигеры несколько взбодрились. Лианкара не любил никто. Граф Респиги непрошеный соскочил с места, крикнул в двери:

– Послать за Лианкаром! Немедля!

Принцепс выждал, пока Респиги сядет, и обратил свой взгляд на князя церкви.

Не отдам.

– Ваше преосвященство, – начал он размеренным тоном государственного мужа, – я восхищен вашим священным рвением и вашими замечательными подвигами в битве за веру. Вы думаете о чистоте и блеске нашей религии денно и нощно. Мы, светские люди, столь же ревностно печемся об укреплении престижа и могущества Лиги Голубого сердца. Итак, мы с вами вместе, каждый по-своему, думаем о благе Виргинии и подвизаемся на ее вящую пользу. Мы узнали о преступлениях Иоанны ди Марена, до сей поры от нас скрытых, с большой дрожью отвращения. («Именно, с большой дрожью отвращения, бас-самазенята», – проворчал Кейлембар Отлично, Кейлембар, спасибо.) Мы единодушны с вами в том, что Иоанна ди Марена должна быть казнена смертью, и мы единодушны настолько, что сходимся с вами даже в сроках. Мы расходимся с вами в мелочи – в способе казни. Иоанна ди Марена – бывшая королева, дворянка из первейшего дома. Она должна быть казнена именно как дворянка, то есть мечом через отсечение головы. Она имеет неотъемлемое право на такую смерть, и мы не можем узурпировать у нее это право. Мы обязаны блюсти права и привилегии дворянства, за это мы воевали, мы обязаны воздавать должное врагу, тем более что враг этот носил корону. Итак, мы категорически высказываемся против позорной казни.

Чемий не пытался его прерывать. Он сидел совершенно прямо и абсолютно неподвижно, уставив на него свои оловянные глаза. «Хочешь подавить меня своим взглядом, призрак? Не выйдет».

– Мы расходимся с вами, – продолжал Принцепс, – еще в одном. Мы, все как один, осуждаем преступления Иоанны ди Марена. Но теперь, когда она полностью изобличена своими пособниками, что явствует из предъявленного нам акта, мы считаем, что достаточно наказать Иоанну ди Марена смертью, не усугубляя ее судьбы мучениями и позором. Лига высказывается против допроса под пыткой.

Вот тебе, Самуил. Не получишь ты ее. Господа перестали даже дышать, но черт с ними, черт с вами, господа, – я отвечаю за вас.

Кардинал Мури ухитрился еще побледнеть – он стал теперь совсем серый. Но он не шевелился, не открывал рта.

И тут в страшной тишине громыхнул стул – поднялся принц Кейлембар.

– О качествах преступлений Иоанны ди Марена я распространяться не буду, это излишне, – отчеканил он своим командным голосом. – Но всем здесь ясно, что они вопиют к небесам и заслуживают отмщения. Ее следует подвергнуть пыткам и, если угодно, допросить, хотя, по мне, спрашивать нечего. Все ясно, и пусть она покается. Ну а что до казни, то и здесь все ясно: она умрет на эшафоте, как дворянка и бывшая королева. У меня все.

«Ах, Кейлембар, Кейлембар, что ты наделал».

Призрак остался неподвижен – только глаза выдали его жестокую радость. Господа лигеры колыхнулись, точно вода в сосуде. Призрак сказал:

– Я вижу, что Лига имеет разные мнения. Необходим поголовный опрос.

«Вот чего он хотел. Теперь все проиграно. Господа – сила, когда они в толпе, да еще за моей спиной. Выдернутые из пучка, они ничего не стоят – ни один из них».

Принцепс хотел было закусить палец, но сдержался.

– Да, – сказал он. – Начнем справа, без вызова.

«Что ж, господа, отвечайте. Вы хотели мистерии, так вот вам мистерия, да еще какая – с личным участием каждого. Каждый скажет свое „да“ или „нет“. Впрочем, не так: каждый скажет свое „да“ – ибо у кого же из вас достанет духу сказать „нет“?..»

Пока бледные господа мямлили один за другим свое «да», Принцепс наклонился к Кейлембару:

– Вы подрезали меня под корень. За каким чертом вы это сделали?

Кейлембар, не взглянув на него, схватил листок и стал что-то яростно писать. Написав, передвинул Принцепсу. Тот прочел:

«Мой отец погиб безвинно от руки Марена. Его пытали, как вора. Око за око, зуб за зуб. Я мщу. До попов мне дела нет, выдумкам их я не верю. Это моя месть». «Моя» было трижды подчеркнуто.

«Ах, Кейлембар, Кейлембар. Никогда бы не подумал. Стратег, военная сила, с утра до ночи занят армией. Солдат – и никакого великодушия.

Зачем он подчеркнул „моя“? Он хочет сказать, что я забыл свои рыцарские клятвы, а он помнит? Ах, Кейлембар, Кейлембар. Это уж не рыцарские клятвы, это какой-то мелочный жидовский счет: около за око, зуб за зуб…