Текст книги "Королева Жанна. Книги 4-5"

Автор книги: Нид Олов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 29 страниц)

– Кас! Фет! Свим! Взять! Ату их, ату!

Свора вырвалась на двор, точно поток лавы. Псы полетели по прямой на толпу лигеров, которые благодушно лезли в ворота. Началась суматоха и стрельба. Собаки дрались самоотверженно, но на этот раз они имели дело с вооруженным зверем: в несколько минут с ними было покончено, хотя и лигеры понесли потери, и мало кто из них не был покусан. Это довело их ярость до нужного предела.

Выпустив свору, егерь приказал своим псарям:

– Бегите задним ходом, там наши лошади. Скачите в Демерль и скажите: мы погибли все. Пусть за нас отомстят. Ну, скорее же, скорее, скорее!.. Нет, я останусь. Я должен умереть здесь.

Он взял свой мушкет и пошел навстречу голубым сердцам.

Графиня Демерль очнулась от сильной боли в голове, ее тащили за волосы, как мешок. Открыв глаза, она увидела яркое апрельское небо. Она лежала на чем-то твердом и холодном – это оказались каменные плиты двора. Руки ее были липкие. Она подняла их к лицу: на них была кровь.

Тогда она вспомнила все. Ей нечего было бояться. Она удовлетворенно вздохнула и откинула растрепанную голову.

«Я ничего не отдала им. Благодарю Тебя, Господи, за то, что ты позволил мне это. Я вся в твоей власти Господи».

– Это она сама? Ну, подымите ее.

Графиню подхватили и поставили на ноги. Она была в цветнике, окруженном аркадами готической галереи. Перед ней стояла группа каких-то неопрятных вооруженных людей. Она смотрела на них, как на пустое место. Тут же вертелся рыжеватый оборванец с гнусной физиономией. Кажется, она уже когда-то видела его. Но ей не хотелось о нем думать.

– Графиня Демерль, – сказал ей один из разбойников, – я капитан Муал и представляю здесь Великого Принцепса. Мы помилуем вас, если вы безобманно признаете его своим сюзереном.

Графиня презрительно дернула верхней губой.

– Я не стала бы разговаривать с ним, а с вами и подавно, – произнесла она своим обычным надменным тоном.

– А что я вам говорил, господа! – заверещал Фансх. – Вы для нее все равно что мухи, а я – навоз, на который и наступить-то противно! Она только что зарезала своих девчонок… у-ух!

– Вы пожалеете о своем высокомерии! – заорал капитан. – Мы тоже дворяне, а вы травите нас собаками! Вы еще будете лизать наши сапоги!

Графиня не удостоила его ответом. Она стояла, как бездушная вещь, глядя поверх их голов. Муал плюнул, яростно махнул рукой, и несколько человек набросились на нее, срывая с нее платье. Графиня не сопротивлялась, она только закрыла глаза. Ее повалили на свежий газон. Она повернулась щекой к земле, вдыхая запах молодой травы и не слыша захлебывающихся реплик Фансха:

– Вот это, ребята, настоящая индейка… А?! Гладкая сволочь, вкусно кормленная… Стой, болван, что делаешь, это же настоящий жемчуг! Собирай его потом по траве… Не, не, а подвязочки я себе возьму, на память… Видал, и застежки золотые…

Ее раздели донага и прикрутили веревками к колонне. Она уронила на грудь голову с зажмуренными глазами. Ей не было стыдно или страшно; она дрожала оттого, что ей было холодно. Каменная колонна, к которой была прижата ее голая спина, и плита под босыми ногами были просто ледяные: разбойники привязали ее на теневой стороне двора.

Около нее, кажется, никого не осталось. Она не открывала глаз, но все слышала. Больше не стреляли. Был только женский вой, звон стекла и треск ломаемых дверей. Долетали до нее и отдельные фразы:

– Ну что, вина мне принесут, наконец?!

– Капитан, с собаками покончено!

– Поваров-то, поваров не режьте! Успеете!

– Слава Богу! Э, да вы хромаете, Гемтон!

– Тяпнула проклятая сучка… Я промахнулся из левого…

– Ооой, пощадите! Господаа! Пощадииитее!

– Дайте-ка, я сяду… Рванина! Начинай! Тебе первому!

– Нет, погоди! – Кто-то забухал сапогами по плитам. – Для начала покажите ей вот это!

Графиня почувствовала на шее лезвие ножа.

– А ну, открой глаза!

Она открыла глаза, инстинктивно отшатнулась и ударилась затылком о колонну. Прямо перед ней висели в воздухе отрубленные головы демерльского егеря и мажордома Элиаса. Она до крови закусила губу и с большим трудом подавила тошноту.

Отрубленные головы положили перед ней на плиты, так, чтобы она все время видела их. Рядом с ней смрадно дышали два разбойника с ножами, приставленными к ее бокам.

– Вот попробуй только закрыть глаза…

Она не закрывала глаз и не могла зажать ушей. Она не могла даже лишиться чувств. Она все видела и все слышала.

В круг вытолкнули Касильду – растрепанную, в одной сорочке. Графиня узнала ее только по гребню, каким-то чудом еще державшемуся в ее рыжеватых волосах. «Что же она не убежала, дурочка, – мельком подумала графиня, – не успела?» Касильда тихонько выла без слез. Двое лигеров неторопливо разрезали на ней сорочку, сорвали, повалили ее в колючие розовые кусты. Касильда завизжала, забила ногами. Графиня отвела глаза и увидела Сину – девушка, содрогаясь от плача, раздевалась сама. Разбойники, окружавшие ее, облизывались, совсем как коты. «Боже мой, ваша светлость, что они с вами сделали! О проклятые, проклятые!..» Это малютка Эвелина, ровесница Анны – она смотрит прямо на свою госпожу, и в голосе ее нет ни страха, ни мольбы – в нем сострадание и ненависть. «О, будьте вы все прокляты, прокляты! Будь проклят ты, герцог Фрам!..» Крик ее прерывается хрипением – кажется, ее душат – но потом возникает снова: «Будь проклята Лига! Будьте вы прокляты, Кейлембар и Гразьен!..» Она никого не забыла. Графиня ищет ее глазами – кажется, это ее розовые пятки торчат из-за спин разбойников… но вот и их не видно, и среди общего стона и плача вдруг вспыхивает, как язык пламени, острый звериный вопль. Это смерть. Графиня опускает глаза, но и это не дает облегчения – перед ней две страшных головы на плитах.

«Почему так трясутся губы?.. А слез нет. Неужели все это правда? Я не верю, но камень очень холодный, мне холодно. Да, это был Элиас, а это – егерь. Как же его звали, Боже мой? Егерь и егерь. Потом – Хранитель псарни. А имя?.. Нет, не вспомнить. Да я и не знала его никогда. Зачем? Это был человек графа, не мой О, как страшно кричат! Боже, как страшно у меня замерзла спина. Солнце уже подползает к моим ногам. Скоро два часа, время обедать. Фу, как противно пахнут эти разбойники. Ну вот, теперь Касильду поволокли туда, на ту сторону. Она прекрасно играла на лютне и пела хорошо. Бедняжка… Это она кричит! Ее убивают!..»

И вдруг она увидела рыжего негодяя. Он нес блюдо – да, ведь он был у нее лакеем. За что же я велела прогнать его – он отлично держит блюдо. Но что это там?.. Нет, мне почудилось. Этого не может быть. Этого не может быть! Нет! Нет! Нет!..

Фансх поднес блюдо к ее лицу – на нем кучей лежали отрезанные женские груди.

Ее отливали водой, давали ей нюхать разные духи из ее будуара и наконец привели в чувство. Изнасилование замка Демерль продолжалось. Солнце уже переползло на ее стену и косым лучом падало ей на живот и ноги.

«Как приятно, когда тепло. Особенно закоченели пальцы… Сейчас они отойдут, вот уже и камень не такой холодный. До чего же глупы эти разбойники. Теперь я ничего не вижу: мокрые волосы падают мне на глаза. Мои дамы и девицы все еще кричат. На все воля Божья. Но моих дочерей среди них нет и не будет. Они не будут раздеваться перед вами, насильники. Их кровь на моих руках… вот она, здесь, я не могу ее увидеть, но я чувствую ее в моих ладонях. Я сама сделала это, я не отдала их вам».

Опять около нее оказался Фансх.

– Вот эта самая плеть, я нашел ее, понюхай. – Он ткнул плетью ей в лицо. – Меня пороли ею по твоему приказу, а сегодня ты попробуешь ее… Я сам буду тебя хлестать… Но тебе этого мало. Вот еще для тебя…

Он показал ей каминные щипцы.

– Жаль, не настоящие, но сойдут и эти… Вот так… – Он раскрыл щипцы, ухватил ее за грудь и принялся сжимать их. – Ну?.. Что же ты не кричишь? Да не кусай же губки, ну покричи… доставь мне радость… Тебе же больно, индейка… А! – Он с досадой бросил щипцы. – Холодные. Погоди, вот мы их нагреем…

Голос его вдруг оборвался, он застыл, разинув рот. На губах графини Демерль появилась улыбка.

– Ты червь, – сказала она почти ласково, – ты не человек. Тебе не понять. Тебе отдано мое тело, и ты полагаешь, что это все?

Он метнулся прочь от нее. Она разжала липкие пальцы, ногтями впивавшиеся в ладони.

«Скоро настанет и мой конец. Господи, ты видишь меня. Господи, ты видишь все это. Ты слышишь, как кричат мои женщины. Они ни в чем не повинны, Господи. Посмотри: их вешают за ноги на арках моей галереи. Молю Тебя, Господи, не прощай им. Не прощай им, Господи. Я знаю, это не по-христиански. Я сама готова простить им, но Ты не прощай им, Господи. Я согласна гореть в аду тысячу лет, пусть даже рядом с ними, но сделай это, Господи, молю тебя: не прощай им».

Однако проклятый Фансх вернулся, и не один. Он тащил за волосы тела Изабеллы и Анны. Оба трупа были раздеты донага.

– Вот твои девчонки, – сказал Фансх. – Правда, они мертвы, но, может быть, теперь ты все-таки закричишь?!

Он выхватил нож и принялся отрезать грудь у Анны. Графиня подалась вперед, не чувствуя врезавшихся в тело веревок. Кровь стучала ей в виски все сильнее. Все для нее исчезло, кроме ножа, кромсающего тело ее дочери. Она уже хотела было закричать, но не могла. Не хватало воздуху. «Господи, не прощай им. Господи, не прощай…»

Фансх торжествующе поднял глаза и выругался.

– Опять обманула, сука!

В ту же секунду зверский удар в поясницу сбил его с ног. Он взвыл. Капитан Муал с размаху молотил его тяжелыми ботфортами.

– П-паадлец… с-скаатина… фригийский ублюдок… Ты что же это – вздумал убить ее раньше срока?

Лигеры попировали на славу. Мужчины, женщины и собаки замка Демерль были умерщвлены все. Последними пали повара, приготовившие вольным стрелкам превосходный обед. Все снабдились лошадьми, оружием и одеждой из графского гардероба. Золото и другие портативные ценности были увязаны в торока. Все были довольны и счастливы.

Фансх тоже был счастлив: он заставил-таки надменную хозяйку замка кричать. Она молчала, когда ее хлестали плетью, она молчала, пока ее насиловали, – но когда ее стали терзать раскаленными каминными щипцами – из груди ее были исторгнуты вопли, удовлетворившие Фансха. Правда, счастье его было неполным: ни слова мольбы о пощаде, ни даже проклятия – он от нее не услышал.

Да и вообще удовольствие обошлось лигерам недешево. Отряд недосчитался десятерых: шестеро были насмерть загрызены собаками, один убит мажордомом Элиасом, двое – демерльским егерем, и один по неосторожности захлебнулся, свалившись по пьяному делу в чан для грязного белья на кухне.

Поджечь замок они не успели. Около восьми часов вечера на демерльской дороге был замечен конный отряд, и им пришлось уносить ноги, благо лошади были оседланы заблаговременно. Двоих при этом подстрелили, но в общем им довольно легко удалось уйти, потому что эти дураки из Демерля кинулись прежде всего в замок, а не за ними вслед.

Глава XLIII
ДИСПОЗИЦИЯ

Motto:

 
Не все ли равно, хитростью или доблестью победил ты врага?
 

Вергилий

Это поле самой природой было предназначено для боя – прекрасная арена, вытянутая с севера к югу на десять миль. Западный край этой арены полукольцом охватывала цепь низких холмов, на которых стояли: деревня Ароса, ферма, фруктовые сады, городок Мрежоль с укрепленным лагерем Лиги, а на южной оконечности гряды, за Дилионской дорогой, начинался большой Мрежольский лес. Гряда ровно и полого сбегала к центру арены, где, обозначая ее низшие точки, извивался ручеек, опушенный кустами тальника. За ручейком местность снова повышалась и примерно через милю замыкалась четырьмя плоскими холмами на востоке. С этой стороны поселений не было, только в южном углу долины, на фоне Бродерского леса, виднелась деревня Шельбарена, почти дотла выжженная лигерами.

Армия Лиги заняла западный край этой арены и загодя пристреляла все важные точки на противоположном краю. Поле, ограниченное с запада и востока грядами холмов, а с севера и юга – дорогами на Дилион, поле почти всюду ровное, без деревьев и оврагов, было одинаково хорошо обозримо с любого возвышенного места. Вожди враждующих сторон могли без помехи наблюдать сражение на этом поле и довольно скоро увидеть его исход – разумеется, если они умели и хотели видеть.

Поэтому поле превосходно годилось для боя, и принц Кейлембар, военная сила Лиги, увидел это сразу. Всю зиму он готовил свою армию к бою именно на этом поле. Оно входило в его стратегический план, и он ждал к себе противника целых пять месяцев, и дождался его.

Королевская армия занимала боевые позиции. Лигеры вели себя тихо, очень тихо, слишком тихо: они молча выжидали, не беспокоя Викремасинга ни огнем, ни вылазками. То ли они остерегались до времени тратить боевые припасы и боевой пыл (таково было мнение большинства), то ли в этом таился подвох (так склонен был считать сам Викремасинг). Во всяком случае, маршал распорядился не выносить боевые порядки на гребни холмов, доступные для неприятельских пушек. Он прекрасно понимал, что лигеры, если они не последние идиоты – а он никогда не думал о противнике так, – уже пристреляли все холмы и отрепетировали на местности все маневры. Он ожидал также найти на поле волчьи ямы и другие скрытые препятствия. Он посылал разведчиков осматривать поле, они обшарили все ложбинки и бугорки, ощупали каждый кустик – и ничего не обнаружили.

Все это тревожило Викремасинга раз от разу сильнее. На что рассчитывал противник? На пристрелянные холмы на отрепетированные маневры войска, на прочность своих позиций? Или, быть может, на своих солдат? Все это была соломенная плотина, и Викремасинг это отлично понимал, и понимал, что это же понимает Кейлембар. При том соотношении сил, которое было налицо, мятежники в любом случае могли ждать только поражения. Если даже допустить, что лигеры смогут остановить его армию сильным огнем и контратаками, то ведь у Викремасинга как раз для этого имелся могучий сикурс. У Кейлембара за спиной ничего не было. Не могли же лигеры сидеть в мрежольском лагере и ждать королевскую армию только затем, чтобы быть разбитыми?

Оставалось одно – противник рассчитывает на предательство в рядах королевской армии. Эта мысль постоянно угнетала Викремасинга, Он чувствовал себя, как боец, у которого враг был впереди – силы этого врага он видел и знал – и враг за спиной – невидимый, неизвестный и оттого втройне опасный. Кто-то был предателем. Но кто? Где именно слабое место? Избегая говорить о своих подозрениях вслух, маршал все время менял план боя, прикидывая различные варианты на случай, если предателем окажется именно этот генерал. Он подолгу перебирал в уме одного за другим. Все казались безупречны – значит, изменником мог быть любой.

Наконец он пришел к выводу, что не все одинаковы Было два отряда, на которые он мог полагаться совершенно твердо его собственные кирасиры и сводный польско-венгерский корпус. Он поставил их на флангах своей линии это было уже кое-что. В таком виде диспозиция была одобрена и подписана королевой.

Принц Кейлембар был солдат и потому чуждался щегольства. Пока он работал над созданием и обучением армии ему было плевать, во что он одет, – он искал удобства, а не изящества. Но теперь, когда ему было объявлено начало кампании, он стал больше заниматься своей внешностью. Приближалось сражение – праздник, спектакль, который показывают после долгих и скучных репетиций. А принц Кейлембар был распорядителем и режиссером этого спектакля, хозяином этого праздника – положение обязывало его.

И вот он стоял в своей ставке перед разостланной на столе картой поля боя. На нем была кираса, обтянутая черным шелковым чехлом с вышивками, изображавшими эмблемы Лиги вперемежку с виргинскими трезубцами, и пышный кружевной стоячий воротник по последней моде. На груди его мерцал крест Св. Духа на зеленой ленте – орден, пожалованный королем Карлом за венгерскую кампанию. Широкие рукава камзола также переливались дорогими вышивками, а жесткие жилистые руки в кружевных манжетах сверкали огоньками перстней. Боевой меч висел на богато инкрустированном поясе. На желтых мягких ботфортах позванивали золотые шпоры. Уперев напомаженную бороду в воротник, раздувая нафабренные, торчащие выше носа усы, стоял у карты принц Кейлембар, величественный, как Марс. Он и был им – стратег и полководец, военная сила Лиги Голубого сердца.

Сиятельный Принцепс был, как всегда, в черном, с простым белым воротником; но его камзол и короткий плащ были покрыты неброскими темно-коричневыми вышивками, кое-где вспыхивавшими тусклым золотом, а мелкие малозаметные пуговки камзола были из черного янтаря. Тонкая золотая цепочка на шее подчеркивала смиренный характер его одежды, но более пристальный взгляд давал понять, что это смирение, которое паче всякой гордости.

Остальной генералитет грубо пестрел красным, черным и голубым – цветами Лиги, игравшими на их стальных доспехах. Все смотрели на принца Кейлембара.

– Уточняю диспозицию, – сказал Кейлембар и хлопнул тростью по разложенной карте. – Левый фланг нашей линии – Аросские люнеты, где сидит батальон мессира Контарини. Его прикрывает баронет Гразьена со своим отрядом, занимая легкие укрепления севернее и восточнее деревни Ароса. Центр – мой личный батальон и преторианцы сиятельного Принцепса, занимающие главный редут Далее – флеши, обращенные фронтом на юго-восток, занимает полк барона Респиги. В центре этого полукружия, то есть собственно в мрежольском лагере, стоят полки маркиза Гриэльса и Фарсала. Правый фланг – это укрепления типа флеш на юго-восточных подступах к Мрежолю. Он занят отрядами барона Буттегра и графа Таргоньеля. Прикрытие правого фланга – полк виконта де Баркелона, стоящий в лесу Мрежоль.

Трость его летала по карте, очерчивая расположение войск, резко проводила линии фронтов. Господа, вертя головами, следили за ее полетами.

– На случай неприятных осложнений вот здесь и здесь, на дорогах, ведущих в Дилион, поставлены небольшие заслоны, на их значение ничтожно. Они способны задержать неприятеля на время, но отнюдь не остановить его. В самом Дилионе рассчитывать не на что, господа, и вы это знаете, мы сняли почти все пушки с его стен. В поле выведены, в сущности, все наши силы. Главное командование сиятельным Принцепсом вручено мне.

Он приостановился и обвел всех свирепым взором. Никто не шелохнулся. Принцепс хмуро и как будто с отсутствующим видом разглядывал карту.

– Уточняю диспозицию неприятеля, – заявил Кейлембар. Трость его трахнула по другой половине карты. – Левый фланг, фронтом на запад и северо-запад, занят… гхм, будет занят, но мы это знаем достоверно, поэтому я говорю: занят, итак – он занят двумя батальонами пехоты и тяжелыми кирасирами Викремасинга. С ним рядом – граф Сеченьи с венгерскими гусарами. Центр – полки Лианкара и гвардия графа Вимори, севернее которого, на следующем холме – я считаю справа – находится ставка Иоанны ди Марена. При ней стоят мушкетеры и телогреи под началом графа Криона. Правый фланг, фронтом на юго-запад, занимают уланы князя Мазовецкого и еще два пехотных батальона. Главное командование вручено маршалу Викремасингу. На линию не выведены сильные отряды Каршандара и Менгрэ, так что заявляю вам прямо, господа, – противник сильнее нас.

– Кейлембар, не пугайте господ, – с бледной улыбкой сказал герцог Фрам.

Кейлембар ухмыльнулся.

– Наша надежда, господа – вот здесь, – произнес он, касаясь карты тростью. – Центральная позиция неприятеля уязвима изнутри. Кроме того, нам известен их план боя, а это еще один наш козырь. Викремасинг намерен начать с бомбардировки наших позиций, за чем последует фронтальная атака по всей линии. В ответ на это мы выводим в поле свои войска на фронте сады – ферма – флеши, причем наступаем нарочито медленно: чем ближе они подойдут к нам и оторвутся от своей линии, тем лучше. Как видите, редут Принцепса у нас не отвечает на атаку, ибо противостоящая ему гвардия генерал-капитана Уэрты, нашего друга, также затянет атаку возможно дольше и откроет тем самым дыру в наступающей армии неприятеля. Они со своего холма дадут нам знак красным флагом. По этому знаку мы выводим свою конницу слева и справа от редута Принцепса и, перестроив ее в боевой порядок на ходу – надеюсь, наши кавалеристы достаточно отрепетировали этот маневр, – мы устремляемся в дыру и галопом атакуем гвардию на холме. Хотя нам обещано, что гвардия не успеет еще развернуться для наступления – все же целиком рассчитывать на это нельзя, как и на то, что все они присоединятся к нам. Далеко не у всех голубые сердца, хотя перья кое у кого и голубые. Поэтому кавалерии надлежит без страха положить печаль свою на Бога и быстроту конских копыт, ворваться на холм и смять гвардию. Ставка Иоанны ди Марена – на соседнем холме, и мы имеем шанс захватить ее и большую часть ее штаба в первый же час боя. Ворвавшись на холм, мы первым делом захватываем пушки и ведем огонь в спину наступающим телогреям и кирасирам Викремасинга. Сразу же вслед за конницей выходят полки Гриэльса и Фарсала. У подножья холма они разворачиваются направо и налево и ударяют в тыл кирасирам и телогреям. Мы зажимаем их в тиски. Все это время фланги удерживают свои позиции, чего бы это им ни стоило. Стоять на месте, сат-тана! – Кейлембар стукнул тростью в пол. – Когда мы зажмем противника в центре, баронет Гразьенский по моему сигналу атакует поляков, а виконт Баркелон ударит в левый фланг кирасирам и пехоте Викремасинга, чтобы довершить дело. Вот в чем наше спасение, господа, – разрезать армию королевы на части и разбить ее по частям до подхода сикурса. На это наших сил хватит. Затем мы поворачиваем королевские пушки на юг и на восток и встречаем Альтисору и Гроненальдо канонадой уже издали. Надеюсь, они не станут навязывать нам боя, увидев, что мы овладели королевскими позициями. Таким я вижу будущее сражение, господа. План его держится на малодостойном маневре, признаю это первый, но я не вижу иного средства, и к тому же мне важен конечный результат, мне важна победа, басамазенята, а не путь к ней. Полагаю, и всем вам тоже. Замечу, что маневр наш, при всех его выгодах, весьма сложен и опасен, и выполнить его будет непросто. Бой во всяком случае будет трудный. У меня все. Господа, можно выпить вина и задать мне вопросы.

Возникло легкое замешательство: все ждали, пока Принцепс первым возьмет с подноса кубок. Наконец он медленно взял, за ним все остальные. Молча отпили. Фрам, вертя в руках свой кубок, спросил нарочито небрежно:

– Кейлембар, вы уже сняли эту падаль с дуба?

– Да, сир, еще третьего дня, – ответил Кейлембар.

Мессир Контарини прокашлялся и начал с важным видом излагать Кейлембару какие-то свои сомнения и соображения; Кейлембар свирепо засопел, готовый взорваться, но герцог Фрам не слышал ничего. Он смотрел на карту и не видел ее. Перед его глазами стоял мрежольский дуб.

Виконту Баркелону удалось выполнить свою миссию: он помирил «Детей Вифлеема» и мрежольских «волков». Это стоило ему неимоверных трудов и сорванного голоса, но цель была достигнута. Господа лигеры подали друг другу руки и простили взаимные обиды. Баркелон внушил им, что незачем убивать своих, когда под боком лежит Острад, земля смрадной Иоанны ди Марена, – вот куда следует направить копья. И господа лигеры согласно ринулись туда, не дожидаясь, пока просохнут дороги. Баркелон вернулся в Дилион, а в Торне был оставлен маркиз Гриэльс – чтобы пресекать злоупотребления, сколько это возможно. Увы, у маркиза Гриэльса не было реальной власти, и ему оставалось только скрипеть зубами, выслушивая сообщения о поджогах, убийствах и пытках, которые приходили из-под Шанетра, Эгла и Мана. В апреле Принцепс приказал собрать все вольные отряды в Мрежоль к исходу месяца. Начиналась настоящая война. Маркиз послал своих эмиссаров в Острад. Господа лигеры ехали в Мрежоль без всякой охоты, и их было мало: некоторые отряды были истреблены почти полностью, а другие не удавалось разыскать.

Двадцать третьего апреля маркиз Гриэльс, сочтя свою миссию выполненной, выехал из Торна.

Уже по пути до него дошли первые сведения о демерльском деле, а через день, между Бьелем и Римлем, он встретил и самый отряд капитана Муала.

Он узнал Муала, и Муал узнал его. Но Муал даже не думал что-либо скрывать: хвастливо, с ужасающими подробностями, рассказал он маркизу Гриэльсу о пиршестве, которое он и его «волчата» устроили в замке Демерль. За зиму маркиз Гриэльс наслушался и навидался всякого и кое-чему научился. Он сумел скрыть свои чувства, и когда отряд Муала заснул спокойным сном, он среди ночи поскакал в Дилион. На рассвете он был уже там и потребовал немедленной аудиенции у Принцепса.

Фрам выслушал его в халате, встав с постели. Маркиз Гриэльс говорил ровным безжизненным тоном. Когда он дошел до слов: «Ваше сиятельство, теперь мне остается только покончить с собой, потому что»… – Фрам остановил его.

– Довольно, маркиз. Не говорите этого. Таких вещей я не намерен покрывать.

Он распорядился немедля арестовать всю шайку. Это удалось без особого труда, хотя их и было тридцать девять: «волки» никак не ожидали подобного афронта от своих. Вначале они громко возмущались, не понимая, в чем их вина, затем, почуяв, что дело плохо, они принялись лгать, вывертываться и валить все друг на друга. Следствие продолжалось четыре дня. Герцог Фрам собрал совет Лиги и предложил казнить всех членов шайки через повешение за половые органы. Члены совета заколебались: «Как, и дворян?» (Относительно недворян сомнений не возникало ни у кого.) Герцог Фрам сказал: «Да, именно дворян. Ибо черные люди подобны скотам, и тем самым вина их меньше. Их вели дворяне, знавшие, что фамилия Демерль записана в Золотой книге Виргинии, которая священна и для нас с вами. Так пусть же они платятся за это лишением дворянской чести. Более того, я предлагаю лишить их всех последнего причастия и отпущения грехов. Прощения им нет ни на том свете, ни на этом. Пусть они отправляются в ад; я сам отвечу за это перед Богом и совестью». Тогда Кейлембар, мрачный и не выругавшийся ни разу на протяжении всего заседания, первым проголосовал «за».

Посреди бывшего мрежольского выгона, служившего теперь плацем, рос огромный дуб. Войска были выстроены в каре вокруг дуба, и под бой барабанов в середину вывели преступников, раздетых догола и связанных одной веревкой. Их повалили на колени и объявили всем их вину и приговор, Стон ужаса пронесся над войсками, когда прозвучали роковые слова: «без причастия и отпущения грехов». Бывший капитан Муал, бывшие лейтенанты Гемтон и Спланк, бывший фельдфебель Эрм и рядовой стрелок Фансх дополнительно были присуждены к наказанию раскаленными клещами. Они страшно вопили и корчились, когда дымящиеся клещи с хрустом ломали им ребра. Особенно досталось Фансху: его крики были слышны даже в Мрежоле. Но это произвело слабое впечатление на солдат. Ибо все они воочию видели вечные муки ада, которые ожидали преступников после смерти.

Итак, молитва графини Демерль: не прощай им – была услышана. Преступников несомненно ждал ад, ибо это было провозглашено официально и получило формальное подтверждение в документе за подписью и печатью Принцепса. Господь Бог был, разумеется, всемогущ, но форма оказывалась сильнее его: этих людей он уже не мог простить, даже если бы хотел.

Через два часа все тридцать девять висели на ветвях дуба, извиваясь и кусая себя за колени и пальцы ног. Около дуба был выставлен крепкий караул, следивший, чтобы никто не пытался сократить мучения осужденных. Они были здоровые, сытые, ражие мужчины, им было трудно умереть. Целых трое суток мрежольский лагерь жил под завывания и стоны висящих, а затем еще неделю на дубе висели трупы, на страх и в назидание прочим.

Графиня Демерль была отомщена, и честь Золотой книги Виргинии восстановлена. Но укрепило ли это боевой дух армии, которая наполовину состояла из таких молодцов, как Муал, Эрм и Фансх?

Вряд ли. Но другой армии не было.

Высказались все, и наступило молчание. Все смотрели на Принцепса.

Тот наконец шевельнулся, увидел перед собой карту боя, почувствовал кубок с вином в своей руке. Он поднял кубок и отпил.

– Я ваш вождь, – сказал он. – Я позвал вас, и вы пошли за мной, потому что вы – мои вассалы и потому что вы поверили мне. Вы хотите победы, но я, ваш вождь и сюзерен, должен хотеть ее еще сильнее. И, верьте мне, господа, – он поставил кубок на карту, и голос его зазвучал властным металлом, – я хочу победы всеми силами души. Видит Бог, как я хочу победить. В день битвы я не пожалею ничего и никого, чтобы получить победу. Победу, несмотря ни на что! Возможно, что в предстоящей битве нас ждет не победа, а поражение. Да, полной уверенности в победе у нас нет. Но у меня есть вера в победу, в нашу конечную победу, и эта вера во мне сильнее всего. У меня есть стремление победить во что бы то ни стало, любой ценой, не сегодня, так завтра. Верьте мне – я сделаю все, чтобы победить в битве, но если мы потерпим поражение – я не оставлю борьбы. Раз начав, я никогда не сверну с моего пути.