Текст книги "Героический эпос народов СССР. Том первый"

Автор книги: Автор Неизвестен

Гэсэр решает освободить из плена Урмай-Гохон

'Гэсэр'. Худ. А. Сахаровская.

 
Возвратился Гэсэр домой.
Он уселся за стол золотой.
Насладился вкусной едой.
Насладился влагой хмельной.
У него лицо раскраснелось.
Стал он думу думать о том,
Что такое робость и смелость,
И о том, что бесславно и славно,
Что случилось давно и недавно.
 
 
"Разве сын, что становится мужем,
Должен зло утверждать оружьем?
Разве стать рабыней должна
Та, что женщиной рождена?"
Так подумав, решил он мгновенно,
Что пора ему вырвать из плена
Дорогую Урмай-Гохон,
И, решеньем своим возбужден,
Богатырь запел вдохновенно:
"Желтый лук, мой военный лук,
Верный друг, драгоценный друг,
Ты по-прежнему крепок и туг!
Золотая моя стрела,
Ты, как прежде, быстра и смела!
Грозный меч, оружье мое,
Ты на все закален времена,
Чародей – твое лезвие,
На твоем обушке – письмена!"
 
 
Вся душа этой песней полна.
На гнедого сел скакуна
И отправился на восток
Удалой, отважный седок.
Поскакал по хребтам и отрогам,
По объезженным ханским дорогам,
Поскакал по дороге окольной,
Где народ проезжал подневольный,
Поскакал по теснинам безвестным,
Поскакал по вершинам древесным.
Так достиг он чужой страны.
Посредине простора степного
У подножья красной сосны
Спрыгнул всадник с коня гнедого.
 
 
Чародейных двенадцать сил
Он по пальцам своим пустил,
Двадцать три волшебства – по ладони.
Удивились бы люди и кони:
В жеребеночка-лончака
Превратил своего гнедого,
А себя самого – в старичка,
Слабосильного, еле живого.
Жеребенка того старичок
Оседлал седлом деревянным,
Подложил кой-какой потничок
И поехал путем чужестранным,
И хотя бесконечна река,
А земля – широка, велика,
Прибыл к трем шарагольским ханам.
 
 
Эти ханы, полны свирепости,
Все закрыли дороги-пути,
Все луга превратили в крепости,
Чтоб и червь не сумел проползти.
Колдовство призвав на подмогу,
Две огромных воздвигли горы,
Чтоб они преградили дорогу.
Из утесов и острых скал
Вырывался губительный пламень,
И зубами, сердясь, скрежетал
Каждый выступ и каждый камень.
Две горы на посту своем
Наблюдали за всеми вдвоем
На земных и небесных дорогах
И проглатывали живьем
Всех двукрылых и четвероногих.
 
 
К двум горам подъехал Гэсэр.
Над горами клубился туман.
Превратил седой старичок
Жеребеночка в кремешок
И упрятал его в карман.
У подножья саранки росли.
Он их выкопал из земли
И проткнул ими горные жилы.
Колдовские ослабли силы,
И проход меж горами возник.
И прошел по проходу старик,
Опираясь на посох кривой,
И оставил он за собой
Две горы – две волшебных преграды.
 
 
Вот почуял дыханье прохлады
И прилег старик на траве
У ключей-родников на полянке.
В это время семьдесят две
Шарагольских ханов служанки
Через старца перешагнули,
Родниковой воды зачерпнули.
Но сказала семьдесят третья:
"Не могу на это смотреть я!
Вы нарушить обычай дерзнули,
Через старца перешагнули,
Погляжу я, вы слишком горды!"
И кругом обошла девица.
 
 
«Для чего вам столько воды?» -
Вопросил старик у служанки.
Но, забыв, что старцы хитры,
Что, невидимые до поры,
Ямы есть на старой стоянке,
Та сказала: "Пойдя на войну,
Три могучих отняли хана
У Абай-Гэсэра жену,
И она томится в плену.
Порешили властители те,
Что нойон Саган-Гэрэлтэ
На жене Гэсэровой женится,
Но когда отказалась пленница,
Поместили ее в сарай,
Низкий, темный, холодный, сырой,
Кормят-поят одной лишь водой,
Притесняют ее лиходеи".
 
 
У Гэсэра тогда сильнее
Стало биться сердце в груди.
Он сказал: "Погоди, погоди!
Потому ли ее терзают,
Что она из страны чужой,
Потому ли, что не желает
Нелюбимому стать женой?
Почему вы ее не спросите?
Или воду в сарай не вносите?"
 
 
Та сказала в ответ старику:
"Нет, не вносим: по желобку
Звонко катится к ней вода".
И, услышав слово такое,
Поступил богатырь хитро:
Он кольцо свое золотое
Опустил незаметно в ведро.
Догнала подружек девица,
И, как только по желобу литься
Родниковая стала вода -
Золотое кольцо покатилось,
Покатилось и очутилось
На ладони Урмай-Гохон.
Показалось: со всех сторон
В том сарае заря засветилась!
Опечаленное лицо
Озарилось надеждой живою,
И Урмай над своей головою
Подняла золотое кольцо.
В сердце вспыхнула жаркая вера:
Здесь он, близко, людей оплот,
Золотое кольцо Гэсэра
Ей свободу и счастье вернет!
 
 
На земле шарагольских ханов
День зажегся, для мира воспрянув.
А Гэсэр трое суток подряд
Находился у водопоя:
Для грядущего смертного боя
Он выведывал, говорят,
Мощь и хитрость врагов непотребных.
Три и двадцать уловок волшебных,
Чародейных двенадцать сил
По ладони и пальцам пустил,
Превратился в мальчонку-мальца
И пошел к задворкам дворца,
Где Саган-Гэрэлтэ обитал.
Как приблизился к тем задворкам,
Мальчик плачем заплакал горьким.
 
 
Услыхав, что ревет мальчуган,
Подошел к нему хан Саган,
По щеке ударил сперва,
Чтобы выведать: мощь какова?
В храбреца превратится ль ребенок,
Как в коня-скакуна жеребенок?
Он дитя недолго испытывал,
И домой мальчонку отнес,
И растил его, и воспитывал.
Не по дням – по часам он рос:
Уж не к битве ли мальчик готовится?
Тесно в шкуре овечьей становится,
Перерос он и шкуру быка.
Ненароком его затронешь -
Сдачи даст Олзобой-Найденыш:
Так назвали озорника.
 

Подвиг Найденыша

 
Шарагольские ханы-владыки
Затевают праздник великий.
В золотой они бубен бьют -
Созывают северный люд,
Бьют в серебряный барабан -
Кличут жителей южных стран.
Мяса целую гору ставят,
Льются вина, как влага ключей.
Восемь суток веселие правят,
Длится пир девять дней и ночей.
 
 
Вот Бухэ-Саган-Маньялай,
Богатырь и стрелок умелый,
На пиру расхвастался вдруг:
"Посмотрите на этот лук!
Из него я выпустил стрелы,
И Гэсэровы богатыри -
Знаменитые тридцать и три -
Полегли у степных курганов!"
 
 
Все собравшиеся вокруг
Силачи шарагольских ханов
Этот желтый с крапинкой лук
Растянуть-изогнуть пытаются -
А не могут! Им трудно дышится,
Только волосы дыбом вздымаются,
Только скрежет зубовный слышится,
 
 
Попросил малыш Олзобой:
«Дайте лук, растянуть попробую».
Кто же знал, что он взыскан судьбой,
Что владеет он силой особою?
Стал Найденыш натягивать лук,
А народ смеется вокруг:
"Потяни посильней, сынок,
Не робей, не робей, стрелок!"
 
 
Покраснел мальчуган с натуги,
Стал растягивать лук упругий,
А кругом кричат силачи:
«Потяни и других поучи!»
Мальчик плечи свои расправил,
Мощь умножил, уменье прибавил,
Сила вспыхнула в нем удалая,
Потянул – и как дернет вдруг:
На три части рассыпался лук
Силача Саган-Маньялая!
 
 
Рассердился могучий стрелок:
"Этот лук я для битвы берег,
Чтобы местью сразить моей
Всех Гэсэровых богатырей,
Ну, а ты еще глуп и мал -
На три части мой лук сломал!"
Он ребенка схватил за предплечья
И Найденыша начал трясти.
Закричали одни: "Отпусти,
Не нанес бы мальчишке увечья!"
А другие кричат: "Нужен бой,
Бей его, не робей, Олзобой!"
 
 
В схватку ринулся мальчик сердитый,
Раскраснелся, как утром восток,
А противник, могуч и высок,
Пышет ненавистью ядовитой.
Мальчуган на. него напал,
Будто беркут слетел на добычу.
Ухватился за шею бычью,
Силача под ребра берет,
Под колени берет и за пятки,
Крутит-вертит он взад-вперед
Наглеца, побежденного в схватке.
Как ударит оземь с размаха -
Разлетаются комья праха,
Вырываясь из глубины,
И силач погружается в землю:
Только уши одни видны!
 
 
Властелины Желтой долины,
Все вожатые войск, все дружины
Поразились мальчишечьей силе,
Закричали, заголосили:
"Будет смелым богатырем,
Учинит он Гэсэру разгром,
Будет недруг сломлен заклятый!"
Тут воители подошли,
Кто с колом, кто с широкой лопатой,
Чтобы выкопать из земли
Силача Саган-Маньялая.
А мальчишка, важно ступая,
К трем приблизился грозным ханам
И сказал: "Если вкопан воин
В прах земной в поединке бранном,
То такой богатырь достоин,
Чтобы выкопали его
Не лопатами, не колами -
Чтоб другими спасли делами".
 
 
Вот ударил о прах земной
Мальчуган тяжелой ступней,
И; злодея хранить не желая,
Разом выбросила земля
Силача Саган-Маньялая!
 
 
А Гэсэр, врага победив,
Произнес чуть слышный призыв,
Чтоб его поняла река.
Удлинилась его рука,
И призыв своего вожака
Услыхали издалека
Мощнорукие богатыри -
Знаменитые тридцать и три,
И три сотни знатных вождей,
И три тысячи ратных людей.
Тот призыв был для них приказом.
Как приказывал ясный разум,
Поскакали воины разом,
Заставляя скрыться в пыли
Небеса с облаками размытыми,
Заставляя сердце земли
Трепетать-стучать под копытами,
Оглушая звоном кольчуг
Все, что жило, росло вокруг.
 
 
Шарагольские властелины,
Повелители Желтой долины,
Сообразно рассудку и опыту,
Догадались, прислушавшись к топоту:
Это скачут с силой утроенной
Тридцать три Гэсэровых воина,
И три сотни знатных вождей,
И три тысячи ратных людей.
Приказали: да будет построена
Их несметная буйная рать,
И Найденышу-Олзобою
Знамя боя велели поднять -
Пусть полки поведет за собою!
 
 
Погружая в пыль небосвод,
С двух сторон на дороги нахлынув,
Злое полчище трех властелинов,
Грохоча, устремилось в поход,
А полки Найденыш ведет.
По горам-вершинам скалистым,
По лугам-низинам душистым
Разлетаются стрелы со свистом.
И тогда-то Гэсэр воинственный
Принимает свой облик истинный,
На коня садится гнедого,
И его увидели снова
Мощнорукие богатыри -
Знаменитые тридцать и три,
И три сотни знатных вождей,
И три тысячи ратных людей.
Приумножили силу свою,
Словно вихрь, на врагов нагрянув,
Перебили войско трех ханов,
Разгромили его в бою
Так, что небо вдруг потемнело,
Распростершееся без предела,
И земли зеленое тело
Неожиданно почернело.
Из костей воздвиглась гора,
И река разлилась кровавая.
Бранный гул затих до утра -
Так закончилась битва правая.
 
 
Злобных три шарагольских хана,
Потерпев пораженье нежданно,
Растерялись, испугом охвачены.
Увидав, что войска перебиты,
Призадумались, озадачены,
Смысл желая найти сокрытый,
И увидели три лиходея,
Что недаром конец таков,
Что Гэсэр оказался хитрее -
Обманул он трех простаков.
 
 
Проклиная себя и ругая,
В золотой они бьют барабан,
Бьют в серебряный барабан,
Чтобы рать собралась другая
Из полночных и южных стран.
Силача Саган-Маньялая
Впереди головным поставили.
Под водительством Бирузы,
Чтоб дрожали верхи и низы,
Эту рать на битву отправили.
 

Желанное время

 
Видишь: движутся для боев
Муравейники муравьев?
Это – грохот и гул половодья,
Это – ветер в пустыне бесплодья,
Это – в поле взвихренный снег,
Это – буйного леса набег!
Но Гэсэровы богатыри,
Остроглазы и мощноруки,
Натянули грозные луки,
Обнажили мечи-булаты
Ради правды, во имя расплаты,
Устрашая сотни полков,
Превращая в козлят волков.
 
 
День померк, за тучами скрытый.
Были все враги перебиты.
Из костей, из вражеских тел
Вырастала гора большая.
Словно беркут, вдруг налетел
На Бухэ-Саган-Маньялая,
Гневом яростным обуян,
Храбрый воин Буйдан-Улан -
Из Гэсэровых богатырей.
Оказалось, что он сильней
Силача Саган-Маньялая.
"Ты убийца! – врагу он сказал,
Бычью шею к земле прижимая. -
Обезглавлен тобою Саргал,
Досточтимый старик белоглавый.
Ты стрелу напоил отравой,
Был ты мерзок, коварен в бою,
И за зло я злом воздаю,
За несчастье расплата – несчастье!"
 
 
Так сказал он, подлость карая,
И булатным мечом на две части
Разрубил Саган-Маньялая.
 
 
В это время Абай-Гэсэр,
И его тридцать три храбреца,
И три сотни знатных вождей,
И три тысячи ратных людей
Прискакали к воротам дворца
Шарагольских коварных владык.
Закричал Гэсэр – показалось,
Что могучий подняли крик
Десять тысяч, сто тысяч изюбров!
Был испуг мирозданья велик.
В страхе тело земли разверзалось,
И небесная твердь сотрясалась.
Разрушались горы и скалы,
В море вал восставал небывалый,
Падал с грохотом камень стоячий,
И дробился камень лежачий,
По священной Сумбэр-горе
С гулом трепет прошел первозданный!
 
 
Шарагольские злобные ханы, -
Растерялись три хитреца,
Заметались в безумном страхе,
Зарыдали, валяясь в прахе
У ворот своего дворца:
"Мы лишились власти и силы,
Наши души, Гэсэр, пожалей,
Пожалей нашу кожу и жилы!"
 
 
Так ответил Гэсэр – мощнокрылый
Предводитель богатырей:
 
 
"Вашим жалким слезам я не внемлю.
Разоряли вы бедную землю,
Убивали безвинных людей,
С каждым днем становясь лютей,
Ваша злоба крови алкала.
Страшной казнью казнили Саргала,
Увели вы мою жену -
Вы Урмай-Гохон захватили,
Чтоб она зачахла в плену.
Столько зверств совершив и насилий,
Искупите свою вину!"
 
 
Побелели от страха три хана -
Три коварства, три зла, три обмана,
И, поняв, что конец недалек,
Облизали пыль и песок:
"Не карай нас карою строгой,
Ты нам кости и жилы оставь,
Наши алые души не трогай!"
И в пыли, у Гэсэровых ног,
Распростерлись они, как мох.
 
 
Так сказал им Гэсэр в ответ:
"Мне противны обман и навет,
Я сюда явился с победою,
Ибо зависти-зла не ведаю,
Ибо ложным путем не следую.
Навсегда запомните то,
Что я ныне вам заповедую:
Ваши стрелы, что злобой отравлены,
Пусть теперь будут в вас направлены,
Пусть падут на вас беды-страданья,
Что всегда причиняли вы людям.
Мы людским судом вас осудим -
Да не будет вам оправданья!
 
 
Но искупится ваша вина:
Поклянитесь на все времена,
Что болезни распространять
Перестанете с этого времени,
Что не будете зла причинять
Человечьему роду-племени,
Что, в сознанье своей вины,
Вы откажетесь от войны!"
 
 
Поклялись шарагольские ханы
Соблюдать до скончанья времен
Человеческой жизни закон,
Зла не делать людскому роду.
А Гэсэр возвестил свободу
Светлоликой Урмай-Гохон,
Что была подобна восходу,
Озарявшему небосклон.
Он с любимой встретился снова,
Он сказал ей хорошее слово.
 
 
Сокрушил он врагов земли,
Завершил победой борьбу.
Приказал он, чтоб запрягли
Трех коней-иноходцев в арбу,
На серебряной той арбе
Он повез во дворец к себе
Дорогую Урмай-Гохон,
Озаряющую сердца.
Вслед за ним тридцать три храбреца,
И три сотни знатных вождей,
И три тысячи ратных людей
Поспешили с победой домой.
Поскакали чужой стороной
То дорогой лесной, то степной.
 
 
Вот последний проход-перевал.
Каждый воин возликовал,
Оказавшись на почве родной,
Оказавшись у той воды,
Что их в детские годы поила,
На земле, что свято хранила
С первых, детских лет их следы!
Удалого Абай-Гэсэра,
Тридцать трех его смельчаков,
Триста ратных его вожаков,
И три тысячи седоков,
Претерпевших горя немало,
И Урмай-Гохон, что познала
Униженье и тяжкий плен, -
Вышли встретить отец Сэнгэлэн
И Гэсэровы две жены.
 
 
В честь отважных, пришедших с войны,
В золотой они бубен бьют,
Созывают северный люд,
Бьют в серебряный барабан,
Чтоб услышали жители юга,
Чтоб они, поздравляя друг друга,
Шли к извечному морю Манзан,
Чтоб к священному водопою,
Кто лесной, кто степной тропою,
Устремились из разных стран.
У привольных речных побережий,
У прозрачной воды проточной
Угощали их пищей свежей,
Угощали пищей молочной.
 
 
Из похода вернувшись домой,
Порешил Гэсэр удалой:
Наступило желанное время!
Ни к чему походное стремя,
Ни колчанов не надо, ни стрел,
Не нужны ни мечи, ни луки!
Он с любовью на землю смотрел, -
Долго пробыл с нею в разлуке, -
И увидел покой и мир,
И устроил великий пир.
 
 
Восемь дней веселие длилось,
Девять дней земля веселилась,
Раздавались присловья и шутки.
По домам на десятые сутки
Разъезжаться начал народ.
А Гэсэр, сокрушитель невзгод,
Ниспровергший насилье и горе,
Отпустил своего коня,
Состоявшего из огня, -
Пусть пасется на вольном просторе.
Богатырь упрятал в сундук
Свой колчан, и стрелы, и лук.
 
 
Там, где вечное море Манзан,
Где бессмертья шумит океан,
Где в цветущей долине Морэн
Каждый камень благословен,
Где раскинулась величаво
Ранних жаворонков держава, -
На земле, где родился и рос,
У реки, чью испил он воду,
Богатырь, защитивший свободу,
Тот, кто счастье народу принес,
Мир и благо людскому роду, -
Стал Гэсэр, заступник добра,
Светлой жизни вкушать веселье.
Эта радостная пора
Продолжается там доселе.
 
 
От забот освобождены
Каждый род и каждое племя.
Наступило желанное время!
Так живут, не зная войны,
Там, где ярки зари переливы,
Богатырь Гэсэр Справедливый,
Три прекрасных его жены
И отважные богатыри -
Знаменитые тридцать и три,
И три сотни знатных вождей,
И три тысячи ратных людей,
И народ, чья земля благодатна:
В день питается он троекратно,
Наслаждаясь, у всех на виду,
Троекратным счастьем в году!
 

Сказания о нартах

Осетинские сказания о нартах

 
Здесь собраны древнейшие сказанья
О нартских героических деяньях.
Сказители их завещали миру,
Отдав всю душу звучному фандыру.
Во времена далекие, седые,
Проникли нарты в небеса впервые.
Они не раз пересекали страны,
Где жили уаиги – великаны.
В скитаниях не находя покоя,
Они спускались и на дно морское.
К донбетрам шли, терк-туркам и гумирам,
Они всегда кончали битвы пиром.
В подземном царстве жили далимоны.
У всех – свой нрав, у всех – свои законы.
Но вот огонь сверкнул во мгле зарницей,
Чтоб до конца земли распространиться.
И люди, озаренные огнем,
Не в силах были позабыть о нем.
Герои-нарты, мощь огня изведав,
Считать устали славные победы.
Так утверждались нарты на земле,
С огнем в глазах, со славой на челе.
На пиршествах, в сраженьях, на охоте
Вела их смелость, честь была в почете.
Отвергнув зло, насилие и гнет,
Искал свободы нартовский народ,
Он даже небу бросил смелый вызов -
И ринулся к воздушным далям снизу.
Но в этих битвах, страшных и неравных,
Погибло много нартов достославных.
Как воск на солнце, таяли полки,
Под женский стон у вспененной реки.
А те, которые в живых остались,
Опять, как прежде, с силами собрались.
Народный дух рождал живое слово,
И крепло мужество в борьбе суровой:
В полях, ущельях, на вершинах горных
Сражались нарты долго и упорно.
 

 
Вот в царство мертвых нарт огненноокий
Однажды утром двинулся до срока.
Привратник царства мертвых Аминон
Пришедшему сказал: "Таков закон,
О храбрый муж, о нарт огненноокий,
Всему предел есть, для всего есть сроки.
Вернись обратно в светлые края,
Не наступила очередь твоя.
Никто здесь до кончины не бывал".
Тогда Созырко гневом воспылал,
В железные ворота он ударил
И в преисиодню скакуна направил.
Он на коне объехал царство мертвых,
Увидел там супругов распростертых
В изнеможенье на воловьей шкуре,
На ней они лежали, брови хмуря.
Хоть шкура и громадная была,
Казалось, что для них она мала.
Они глядели друг на друга хмуро,
Не зная, как же разделить им шкуру.
На шкурке зайца в двух шагах от них,
Заметил путник пару молодых.
Короткой шкуркой укрываясь нежно,
Покоились супруги безмятежно.
Он едет дальше. Вот, едва живая,
Прорехи гор вдовица зашивает,
Пот градом катится с ее чела.
Сверкает мрачно толстая игла.
Вот – женщина и жернова над ней.
Но не муку, а пыль лишь от камней
Разбрасывает мельница большая.
Встает картина перед ним другая:
Старушка надоила молока,
Полна им бочка, хоть и высока.
Но сыр, как ни трудилася она,
Не превышал ячменного зерна.
Другая ж в ложку с птичий ноготок
Чуть надоила молока глоток,
Но сыр ее – и сочный и большой,
Пред ней он белой высится горой.
Он едет дальше. Вот под бугорком
Сидят супруги за большим столом,
Что яствами уставлен дорогими.
И не пустеет пышный стол пред ними.
Он едет дальше, видит старика,
Что носит кучи щебня и песка.
В мешке дырявом днем и ночью носит,
Но снисхожденья у судьбы не просит.
Нарт едет дальше. На траве зеленой
Вол отдыхает, солнцем озаренный.
Жует он рьяно чей-то ус седой,
Не соблазняясь сочною травой.
Созырко, онемев от изумленья,
Путь продолжает в прежнем направленье.
Вот остров, словно пост сторожевой,
Как лезвие, там мост волосяной.
На острове, что перед ним возник,
В яичной скорлупе живет старик.
Вот кто-то бороды седые бреет
Каких-то старцев, брить их не умея,
У жертв своих не может сбрить никак,
При всем старанье даже волоска.
А дальше – сука старая лежит
И чей-то вход безмолвно сторожит,
И слышен лай двенадцати щенят,
Что из утробы вырваться хотят.
Вот видит он: бегут чувяк и арчи.
Созыр подумал: "Что же это значит?
Как в состязанье нартов огнеоких.
Для бегунов кто установит сроки?"
Чувяк был впереди, и вот, казалось,
Ему уже победа улыбалась,
Но арчи обогнал его внезапно,
Сноровкою напоминая нарта.
Созырко дальше едет по дороге.
Вот средь равнины стол стоит треногий,
Стол ломится от яств, напитков редких,
А за столом он видит славных предков.
Он созерцает вид обычный кувда.
Но вдруг он вздрагивает: "Что за чудо?
Лежат на блюде среди сочных лакомств
Зажаренные кошка и собака".
Всем виденным ошеломлен был нарт.
И вот спросил Созырко их как брат:
"О предки нартов, расскажите мне,
Откуда столько бед у вас в стране?
Я на коне объехал царство мертвых,
Увидел и супругов распростертых
В изнеможенье на воловьей шкуре,
На ней они лежали, брови хмуря.
Хоть шкура та громадная была,
Казалось, что для них она мала.
Они глядели друг на друга хмуро,
Не зная, как же поделить им шкуру".
Созыру предки дружно отвечали:
"Был потому их облик так печален
И потому судьба их так плачевна,
Что ссорились супруги ежедневно".
"На шкурке зайца в двух шагах от них
Супругов наблюдал я и других.
Короткой шкуркой укрываясь нежно,
Они лежали дружно, безмятежно".
"А эта пара любящих была,
Которая смогла прожить без зла.
Они любили жизнь и в дни печали
Друг друга никогда не покидали".
"Потом я видел, как, едва живая,
Прорехи гор вдовица зашивает.
Катился пот, как град, с ее чела,
Сверкала мрачно толстая игла".
"А это, друг, была одна блудница.
Беда, коль и во сне она приснится!
Дружку белье строчила строчкой мелкой,
А мужу крупной – вот ее проделки".
"По царству мертвых дальше проезжая,
Я видел сам, как женщина другая
Лежала молча; жернова – над ней.
Но не муку, а пыль лишь от камней
Выбрасывала мельница большая".
"А это вот что, милый, означает:
Всю жизнь свою она была воровкой,
Муку чужую воровала ловко.
Вот здесь и платит долг она примерно
И на груди тяжелый держит жернов".
"Поехал дальше и увидел я
Корову и старуху у ручья.
В огромную она доила бочку,
И молоко лилось по ободочкам.
Но сыр, как ни трудилася она,
Не превышал ячменного зерна".
"А это, друг, хозяюшка скупая,
Она для ближних, как собака злая.
Она имела больше ста коров,
Но был всегда ответ ее готов,
Когда попросит молока сосед:
«Ни капли молока сегодня нет»,
То: «Не доила нынче я корову»,
То: «Скисло молоко, к несчастью, снова».
"Другая ж в ложку с птичий ноготок
Чуть надоила молока глоток.
Но сыр ее и сочный и большой,
Пред ней он белой высится горой".
"А это – щедрая хозяйка крова.
Она владела лишь одной коровой,
Но просьбе обездоленных людей
Вовек отказа не было у ней".
"В пути увидел я под бугорком
Супругов за обеденным столом,
Что яствами уставлен дорогими.
И не пустел обильный стол пред ними.
Лишь выпит ронг, как пенится опять".
"О них мы тоже можем рассказать, -
Супруги эти часто пировали,
Но без гостей к еде не приступали".
"Я на пути заметил старика.
Носил он кучи щебня и песка
В дырявом таске, выбившись из сил,
Но у судьбы пощады не просил.
Вздыхал он только, будто от забот.
С его лица катился градом пот".
"А этот отнимал у бедных землю,
Ни разуму, ни совести не внемля
Жил краденым, хотел он всем владеть
И все ж никак не мог разбогатеть".
"Я видел остров – пост сторожевой,
Как лезвие – там мост волосяной.
На острове, что предо мной возник,
В яичной скорлупе сидел старик".
"А это, солнышко, был нелюдим,
Он равнодушен был всегда к другим.
Он не имел ни близких, ни друзей,
К столу ни разу не позвал гостей".
"Заметил я вола в траве зеленой,
Среди равнины, солнцем озаренной.
Жевал он рьяно чей-то ус седой,
Не соблазняясь сочною травой".
"Судьба карает всех скупцов сурово
И это – участь каждого скупого.
Когда пахал он с другом иль знакомым,
То их волу подсовывал солому,
А своего кормил душистым сеном.
Так поступал он в жизни неизменно".
"Я видел: сука старая лежит
И чей-то вход безмолвно сторожит.
Был слышен лай двенадцати щенят,
Что из утробы вырваться хотят".
"А это означает: будет время,
Когда придет младое поколенье,
Которое сочтет себя всех краше
И разуму учить захочет старших".
"Потом я видел бег чувяк и арчи.
Я не могу понять, что это значит.
Чувяк был впереди, и вот, казалось,
Ему уже победа улыбалась.
Но арчи обогнал его внезапно,
Сноровкою напоминая нарта".
И улыбнулись предки, отвечая:
"А это, солнышко, то означает,
Что бедняки, судьбой так суждено,
Богатых перегонят все равно".
"Я видел, стариков обледенелых
Тупая бритва брила неумело,
И не могла она у них никак
При всем старанье сбрить и волоска".
"А это, пусть тебе известно будет,
Судьба плохих несправедливых судей,
Что богачам вину за мзду прощали,
А бедняков невинных осуждали".
"О предки, вы собрались здесь для кувда,
Так объясните мне и это чудо.
Зачем лежат среди обычных лакомств
Зажаренные кошка и собака?"
"А это, гость наш славный и желанный,
Совет дала нам мудрая Сатана:
"Придет Созырко скоро в царство мертвых,
Там встретит предков доблестных и гордых,
Когда же он придет домой обратно
О виденном поведать смелым нартам,
О кошке и собаке он расскажет.
И только этим нартам он докажет,
Что хоть недолго в царстве мертвых был,
Но видел вас и с вами говорил".
Созырко был ответами доволен,
И с предками поговорил он вволю.
А под конец, не скрыв от них волненья,
Он рассказал о цели посещенья:
"Дочь Солнца полюбил я всей душой,
Но требует она калым большой.
Я должен к свадьбе предоставить ей
Оленей, туров и других зверей,
В долине выстроить дворец стальной,
Блистающий волшебной красотой,
Углы же зданья по ее веленью
Украсить должен я аза-растеньем.
Зверей разнообразных я достану,
Мне обещала славная Сатана
Их выпросить у щедрого Афсати,
Но как дворец построю я богатый?
Где аза я теперь возьму, о предки?
Встречаются цветы такие редко".
Сказали предки нартскому герою:
"Возьми кольцо Бедухи золотое.
Стальной дворец ты выстроишь без рук:
Кольцом ее ты очерти лишь круг,
И на равнине, что была пустой,
Дворец стальной возникнет пред тобой.
Цветы ж аза, столь редкие для мира,
Есть у владыки мертвых, Барастыра.
Их выпросит Бедуха для тебя,
Живого мужа мертвая любя.
Обычай давний есть в стране у нас -
Неведом нашим женщинам отказ",
Бедухе Барастыр не отказал,
Цветы аза он для нее сорвал.
Бедуха же, придя от Барастыра,
Дала цветы аза с кольцом Созыру.
Нарт взял кольцо с цветком аза столь редким,
Поклон отвесил достославным предкам.
На землю он спешил вернуться быстро.
Но Аминон сердитый был неистов,
Созырко не хотел он выпускать.
"Закон превратник должен соблюдать, -
Сказал он, путь рукою преграждая, -
Тебе уехать я не разрешаю.
Ты задом наперед подкуй подковы
И лишь тогда поедешь к нартам снова.
Все мертвые иначе за тобой
Повалят бесконечною толпой".
Созырко вмиг коня перековал
И в путь-дорогу собираться стал.
А мертвые за нартом наблюдали.
И Аминону так они сказали:
"И нас наверх ты отпусти за ним,
Ты видишь, мы от холода дрожим,
Вода и хлеб здесь вкуса не имеют,
Здесь солнце нас своим теплом не греет".
Но Аминон одно ответить мог:
"Другого счастья не послал нам бог.
Из царства мертвых нам возврата нет.
Вот поглядите вы на конский след,
Ведет он внутрь, а не на землю, правда?»
Никто не разгадал уловки нарта.
И мертвые, поверив Аминону,
Вернулись вновь дорогой погребенных
И неохотно расходиться стали
На те места, что раньше занимали.
Когда на землю храбрый нарт вернулся,
Кольцом провел он круг и оглянулся -
Пред ним, сияя дивной красотой,
Утесом высился дворец стальной.
Цветы аза, что Барастыр любил,
По четырем углам он рассадил.
Сатана у Афсати попросила
Его свирель и нарту подарила.
Вот заиграл Созырко на свирели.
И стаями к нему сбегались звери.
На зов его, как будто по веленью,
К нему пришли и туры и олени.
Тогда семь братьев отдали в супруги
Дочь Солнца славному Созырко-другу.
В селенье нартское ее послали
И радостно на свадьбе пировали.