Текст книги "Героический эпос народов СССР. Том первый"

Автор книги: Автор Неизвестен

 
Жил у нартов сын Фука, бесчинства творя.
Зложелатели в нем обрели главаря.
Он решил умертвить, уничтожить отравой
Ёрюзмека со всей его громкою славой.
Сатанай догадалась о замысле злобном
И пришла к Ёрюзмеку с рассказом подробным.
Ёрюзмеку она продырявила горло,
Хитроумная, трубочку вставила в горло
И сказала: "Тебе не опасен злодей,
Только помни, – бузу через трубочку пей".
 
 
Собрались зложелатели в доме Алика.
Ёрюзмек их от мала страшил до велика,
И боялся позвать его недругов круг.
"Я пойду! – закричал мальчуган Сосурук. -
Приведу его, ваши обрадую души,
Если ушки да ножки дадите от туши".
 
 
Он пришел, передал приглашение-зов:
"Если хочешь, иди, но поклясться готов,
Что тебя не добро ожидает, а зло".
Закричал Ёрюзмек: "До чего же дошло,
Коль посмели за мною прислать малыша!"
У могучего нарта вскипела душа.
 
 
Он явился на пир, что возглавил сын Фука.
"Испытаем, кто лучше стреляет из лука, -
Он сказал. – Цель – подпорка железная дома".
Всем была его нартская меткость знакома,
Испугались и стали стрелять, но вошла
В ту мишень одного Ёрюзмека стрела.
 
 
Хоть старается каждый, усилия множит, -
А никто ее вытащить, право, не может.
«Я попробую!» – крикнул малыш Сосурук,
И стрелу без усилий он выдернул вдруг.
 
 
Посмотрел Ёрюзмек на врагов-силачей:
«А теперь мы начнем испытанье мечей».
Принесли два отчаянных головореза
Толстый вертел, что был сотворен из железа.
Вынул меч Ёрюзмек и сказал сыну Фука:
"Ты вглядись, да вперед тебе будет наука,
Твоего обезглавил отца этот меч,
Но когда голова его падала с плеч,
Я случайно задел его зуб коренной,
С той поры и зазубрился меч мой стальной".
И мечом на две части он вертел рассек,
И, погладив, упрятал свой меч Ёрюзмек.
 
 
Предлагают воителю место почета,
Но занять это место ему неохота.
Пьют хмельную бузу всей веселой оравой,
И ему предлагают бузу, но с отравой.
Через медную трубочку пьет он бузу,
Льется наземь буза, – лужа, лужа внизу!
"Пьян старик, под себя он мочиться привык,
Да умрет он сейчас!" – поднимается крик.
 
 
Поднял чашу свою злоязычный смутьян, -
Поднял чашу с проклятием Гиляхсыртан:
"У врага, у которого зубы кабаньи,
Да затупятся зубы в тоске и страданье,
Да съедят кабана до кости муравьи!"
Но слова Ёрюзмек возглашает свои:
"Да вовек не затупится зуб кабана,
Муравьиная рать да не будет страшна!"
 
 
Как сказал он, – так сразу же дверь на запор
Вынул меч, – да врагов покарает, остер!
Зложелателей кровь заалела вокруг.
«Всех убил, порубил!» – закричал Сосурук.
Вышиб стену ударом, ворвался он в дом,
Ёрюзмека он на руки поднял с трудом,
И отнес его мальчик к воде ручейка,
И от грязи и крови омыл смельчака.
Посадил на коня и отправил домой.
Стал беседовать нарт с многомудрой женой.
 
 
Вопросила его Сатанай: "Подобру,
Поздорову ль пришел? Что узнал на пиру?"
"Был там ловкий малыш. Как в года он войдет,
Будет всюду его славословить народ".
«Ты хотел бы, чтоб это был младший твой брат?»
"Не хотел бы: недаром у нас говорят:
Коль сильнее ты брата, – имеешь ты брата,
Коль слабее, – имеешь ты в нем супостата".
«Ты хотел бы, чтоб мальчик был сыном твоим?»
«Я хотел бы, да счастьем богат ли таким?»
"Так узнай: он твой сын. Он – опора-скала,
Чтобы старость твоя опереться могла".
 

Сказания о нартах. Худ. Э. Левандовская.

 
Это было в давнишнее время седое.
Обитало в пещерах все племя людское.
В те года, когда каменным было корыто
И повсюду из дерева делалось сито,
Бог огня стал супругом богини земли.
Загремело вблизи, загремело вдали, -
И земля зачала. Становясь все круглей,
Ожидала дитя девять лет, девять дней.
Вот разверзлась земля, и родился Дебет,
И богиня воды искупала чуть свет,
Напоила водой родникового, звонкой,
И кормить, и воспитывать стала ребенка,
И учила его, и следила сама,
Чтобы нартского мальчик набрался ума.
У Дебета в груди ярко пламя горело,
Было крепким и твердым железное тело,
И растягивались, точно лук, сухожилья
И при этом сжиматься могли без усилья,
А сустав его каждый, круглясь и играя,
Разгибался легко, точно петля дверная.
Были кровь и душа у него из огня.
Как рукою дотронется он до кремня -
Раскален докрасна, расплавляется камень:
Сочетались в Дебете железо и пламень.
Бог огня научил его пламенной речи,
Бог земли научил его каменной речи,
Бог воды ему пищу давал и питье,
И открыл он Дебету наречье свое.
 
 
Вот, взобравшись однажды на горный хребет,
Там беседовать начал с камнями Дебет,
Он узнал их совет, услыхал наставленье,
И набрал он камней, и спустился в селенье.
 
 
В душу каждого камня он чудно проник,
Потому что камней понимал он язык.
Как лепешкой ячменной, камнями питался
И камней существо он постигнуть пытался.
Бог огня помогал ему, полон веселья,
Из камней всевозможные делать изделья,
А железо, как тесто, покорно, любовно
Подчинялось могучему беспрекословно.
 
 
Говорил он с огнем, говорил он с водой,
И наречье земли понял нарт молодой.
Он впервые постиг кузнеца ремесло.
Все, что в камне таилось, Дебета влекло,
Извлекал из камней все, что людям потребно,
Ибо в их естество проникал он волшебно.
Он из камня щиты мастерил и кольчуги,
Он искусством прославился в нартской округе
И такого умения даже достиг,
Что из гладких камней делал вкусный шашлык!
 
 
На скалистой вершине он кузню поставил.
На земле он впервые железо расплавил,
Он впервые стал каменный уголь сжигать,
Сделал кожаный мех, людям стал помогать.
Добывал он руду, прорубая скалу,
И растягивал, точно густую смолу,
Он железо своими большими руками
И, чтоб нарты расправились быстро с врагами,
Делал стрелы, в кольчуги людей одевал,
Днем и ночью для войска оружье ковал.
 
 
Смельчаки восхваляли его мастерство,
И такая гремела молва про него:
Есть в мечах его сила! Возьми что попало, -
Всё резрежут они, как курдючное сало!
Метким стрелам его не преграда – скала,
Не пройдут сквозь кольчугу ни меч, ни стрела!
 
 
Он готовил на северном склоне оружье,
Потрясая и громом, и звоном окружье,
А потом, протянув через горы, на юге
Закалял в Черном море мечи и кольчуги.
Не пугала стрелу безграничная даль,
Превращал он железо обычное в сталь.
Для воителей много он выковал стрел,
Скакуна Гемуду он в кольчугу одел,
И кольчугу чудесную эту рассечь
Не могли ни стрела супостата, ни меч,
Ну, а стрелы, которые делал Дебет,
Пробивали насквозь даже горный хребет,
И, надменно с громадою каменной споря,
Достигали просторного Черного моря.
 
 
От кузнечного, нужного всем ремесла
Сила нартского войска росла и росла.
Чем хитрее кузнец, тем храбрее боец.
Вот каков был Дебет, первый нартский кузнец:
Он деянья помог совершить боевые,
Из руды раздобыл он железо впервые,
Он железную силу дал нашему телу,
Научил он потомков кузнечному делу.
 

 
Был прославлен Карашауай, великан.
Был отцом его доблестный нарт Алауган.
Мать младенца была рождена эмегеной.
Ледники были пищей его неизменной.
Он, трехдневный, погнался за белым маралом,
Но по росту казался он трехгодовалым.
Мальчугана скрывали от матери жадной, -
Чтоб не съела, томима алчбою нещадной.
А как только он вырос и силой своей
Эмегеновой дочери стал он сильней,
Посмотрел на него Алауган: юный воин
Впрямь ли сыном его величаться достоин?
 
 
Он увидел, что сын – богатырь и храбрец,
И почувствовал сильным себя и отец.
Мальчугана Карашауаем тогда
Он назвал и сказал: "Вот тебе Гемуда.
Если нартом ты станешь, – поскачешь на нем,
Познакомься с бесстрашным и верным конем".
Поклялись конь и юноша клятвою чести:
«Если жить, – так вдвоем. Умереть, – значит, вместе!»
 
 
Перешли они реки, ущелья, низины,
Поднялись на вершины, спустились в долины.
Если конь ненароком вздыхал среди луга,
Не выдерживала никакая подпруга.
Попросил удалец, чьей отваге – хвала,
Чтобы кожу сама Сатанай закляла, -
Получилась подпруга булата прочнее!
Скромный юноша бурку надел победнее,
Гемуда еле ходит: скакун-то хромой! -
Опустив свои уши, плетется домой...
Все смеялись над всадником и над конем:
О их мощи не ведали в крае родном.
Но устроило скачки Схуртука-селенье, -
И хромой Гемуда всех привел в удивленье...
 
 
Хочет в скачках участвовать всадник забитый,
Но с собой не берут его нарты-джигиты.
Наконец Ёрюзмек разрешил: "Будь смелей,
Да не падай, смотри, под копыта коней".
И Карашауай, средь ущелий и скал,
Всех поздней поскакал, всех быстрей прискакал.
На коня его ставку не делал никто.
Крикнул некто: "Вручить ему дар? Ни за что!
Не достоин такой богатырского счастья:
В наших скачках он даже не принял участья!"
 
 
Тут Карашауай вспыхнул жарче огня.
На руках он обидчика поднял коня,
Опустил его около клеветника,
Перед этим помяв ему крепко бока,
И сказал: «И коня и награду возьми!» -
И ушел он, безвестный, обижен людьми.
Был он сыном воителя и великанши,
Но сильнейшим никто не считал его раньше.
 
 
Он с приветом и лаской встречал бедняка.
На богатых и сильных смотрел свысока.
У Карашауая был сладок язык,
Богатырь злоязычных прощать не привык.
Он седло от отца получил с малолетства
Да хромого коня Гемуду – друга детства.
Он не знал, что такое сомненье и страх,
Не боялся преград в чужедальних краях.
 

 
Ёрюзмеку сказал он такие слова:
«Ты возьми и меня, о похода глава».
"Для похода ты мал, – отвечал Ёрюзмек, -
Не под силу тебе смелый нартский набег.
Наш поход – это вихрь, что летит напролом.
По три дня мы без сна и без пищи живем".
А Карашауай: "Не страшусь я невзгод,
Разреши мне отправиться с вами в поход".
Не берут его нарты: "Сам будешь не рад,
Оставайся-ка дома", – ему говорят.
"Пусть идет, – согласился вожатый седой, -
А помехой нам будет – отправим домой".
 
 
Нарты скачут в поход урагана быстрей,
И трясется земля под ногами коней.
У людей на виду Гемуда отстает,
Но, отстав, – он стремится, как сокол, в полет
И отряд догоняет опять, хромоногий.
Долго скачут по длинной и узкой дороге.
Впереди – горный лес, позади – перевал.
На поляне устроили краткий привал.
«Табуны мы угоним», – решает отряд,
А Карашауаю остаться велят:
«Возвратимся мы скоро, нам дров заготовь», -
Так сказав, сели в седла и двинулись вновь.
 
 
А Карашауай, богатырь крепкостанный,
Стал валить да волочь дерева-великаны,
Кош построил, и дров наломал, и костер
Он развел посреди вечереющих гор,
И пошел на охоту. Вернулся усталый,
А добычей охотника были маралы.
Снял он шкуры, чтоб крыша простерлась над кошем,
Он решил угостить нартов мясом хорошим.
 
 
Без коней возвращается поздно отряд.
«Эй, приятель, да чей это кош?» – говорят.
«Здесь людей было много, а нынче их нет», -
Слышат нарты Карашауая ответ.
«А куда эти люди ушли? Отвечай!»
Говорит любопытным Карашауай:
"Я сказал им, что нартами принят я в слуги,
И они от меня разбежались в испуге".
 
 
Нарты юноше верят в своем простодушье,
И маралов едят с наслаждением туши,
И, отведав навара, ложатся на отдых,
Вспоминают, бахвалясь, о прежних походах.
 
 
Не могло даже в голову нартам прийти,
Что Карашауай – их опора в пути!
Как проснулись – отправились в путь раным-рано,
Чтобы коша хозяев не встретить нежданно.
Перед ними открылась поляна другая.
Ускакали, оставив Карашауая.
Повторил юный всадник свой подвиг вчерашний,
Ибо не было нарта скромней и бесстрашней.
 
 
За холмами закатное солнце горит.
Возвращения старших ждет юный джигит.
Прискакали – коней не сумели угнать.
Видят кош, видят шкуры маралов опять.
Удивляются нарты: "Вот чудо так чудо!
Этот кош, эти шкуры маралов – откуда?"
А джигит: «Помогла ваша слава нам снова!»
Вновь польстило отряду обманное слово.
 
 
Многократно проделывал так, – наконец
Удаль нартов решил испытать удалец.
Кош построил, на ужин зажарил он мясо
И взмолился к судьбе: "Сделай с этого часа,
Чтобы холод настал, леденя все живое!"
И туманы покрыли пространство земное,
Ураган зашумел, потемнел небосвод,
И замерзла земля, облаченная в лед.
 
 
Тускло-тускло мерцает во тьме огонек.
Нарты скачут, угнав небольшой табунок.
Еле живы, качает, шатает их вьюга,
И, сбиваясь с тропы, нарты давят друг друга.
На беспомощных смотрит с насмешкой джигит.
«Гей, сюда! Гей, сюда!» – верховым он кричит.
Нарты крепко примерзли к подушкам седельным,
Слезть не могут с коней в этом вое метельном.
Расстегнул их безвестный соратник подпруги,
В теплый кош, что возник средь туманов и вьюги,
Вместе с седлами нартов занес, и отменно
Накормил их, и дал скакунам вдоволь сена.
Нарты ожили, пищи отведав горячей, -
Не спросили про кош, смущены неудачей.
А Карашауай говорит: "Неужели
Есть враги на земле, что и вас одолели?
Почему вы так жалко вернулись с похода, -
Иль помехою может вам стать непогода?"
Нартам стыдно, молчат, осрамился отряд,
И Карашауаю в глаза не глядят.
 
 
А джигит поутру говорит: "Ёрюзмек,
Вместе с вами пойти я желаю в набег.
Поскачу, посмотрю я, каков белый свет".
«Хорошо!» – нартский вождь произносит в ответ,
Вижу сам, что скучаешь, но будь осторожен".
 
 
Был скакун Гемуда в это время стреножен.
Стал седлать его всадник в назначенный день,
Но, видать, Гемуде с места тронуться лень.
Мяса нет на нем; кости виднеются; уши
Обвисают; хромает... В своем простодушье
Нарты были обмануты хитрым конем.
Рассуждали: «Как всадник поедет на нем?»
 
 
Ёрюзмеку сказал Сосурук свое слово:
«Отдадим молодому джигиту рябого».
Всадник сел на рябого, а на поводу
Он повел свою клячу – хромца Гемуду.
Но хромца отпустил он, отстав от отряда.
Оказалось: и высь Гемуде не преграда,
Он взлетел, как орел, канул в облачной сини,
И собрал он коней, что паслись на равнине,
И погнал их, и пыль заклубилась густая,
Тех, что были получше, – изранил, кусая.
 
 
Так пригнал он к Карашауаю коней
И джнгиту сказал: "Поступи поумней.
Ты возьми тех, кто ранен, Карашауай,
А коней невредимых ты партам отдай.
Ты о раненых скажешь: «Их волки подрали».
Начинай же: построить загон не пора ли?"
 
 
Оградил он огромный загон, и без счета
Он загнал всех коней, крепко запер ворота.
Он сподвижникам-нартам навстречу помчался:
«Посмотрите, какой мне табун повстречался!»
Прискакали – табун увидали в загоне.
Удивились: «Отличные, ценные кони!»
 
 
Приходило ли нартам на ум, что табун
Угнан тем, кто, казалось, неопытен, юн,
Кто, однако, воистину был смельчаком?
Пожелали забрать весь табун целиком.
Но джигит попросил Ёрюзмека: "Дана
Пусть мне будет хоть малая часть табуна".
 
 
Нарты даже и слушать его не хотят:
«Часть получишь свою, как вернемся назад».
Не понравилось юноше грубое слово.
Оседлал свою клячу и сел на хромого,
В лес помчался, – таков был джигита ответ.
С удивленьем глядели воители вслед.
 
 
Под копытами сухо трещали чинары,
Как бурьян; топора раздавались удары.
Он построил загон и ворвался в табун:
Был как ветер его хромоногий скакун!
Перебрасывал всадник коней, как овец,
Брал себе только раненых юный храбрец,
Оставляя соратникам крепких, здоровых.
Удивил этот юноша нартов суровых,
Смотрят всадники, – что он еще сотворит?
А Карашауай храбрецам говорит:
 
 
"Разделил я табун: вам – здоровых коней,
А израненных – мне, станут долей моей.
Кто из вас недоволен таким дележом?"
Не дождавшись ответа, взмахнул он бичом,
Поскакал, словно вихрь, на хромом скакуне,
С табуном своим скрылся в степной стороне.
 
 
Кто он? Нарты не знали о нем ничего.
«Не узнав, отпустить мы не можем его!»
За джигитом посланцев отправили дважды, -
Без ответа вернулся к соратникам каждый.
Поскакал за неведомым сам Ёрюзмек
И, догнав, закричал: "Кто ты есть, человек?
Мы, все нарты, хотим твое имя узнать.
Я Агунду отдам тебе, – будешь мне зять!"
 
 
Отвечает Карашауай главарю:
"Да послушают нарты, что я говорю.
Алауган, сын Дебета, – отец мой почтенный,
Мать моя – великанша и дочь эмегены.
На горе Минги-тау я рос в ледяной
Неприступной пещере зимой и весной,
Я провел свое детство поверх облаков,
И не грудь я сосал, а сосцы ледников.
Если нартам угодно, то долю мою
От всего табуна вам теперь отдаю".
 
 
Так сказав, он в степной удалился предел,
Как орел, на своем Гемуде он взлетел.
Ёрюзмек с удивленьем смотрел ему вслед,
Поразил его юноши гордый ответ.
 

Абхазские сказания о нартах

Сатаней-Гуаша была матерью ста нартов-богатырей, а их отца звали Хныш. Слава ее была выше мужней. К ее мудрым советам прислушивались не только нарты, но и весь народ. За ум и красоту Сатаней-Гуашу величали Золотой Владычицей.

Сыновья ни в чем не перечили ей. Мать одна, а их-то сто! Если бы возвысили они свой голос против матери, что она могла бы поделать с ними? Женщина у апсуа пользуется особым уважением и по сей день. Разве удивительно, что Сатаней-Гуаша в те далекие времена благодаря своему уму и красоте была окружена великим почетом?

Хотя Сатаней-Гуаша и родила сто детей – тело ее, подобно свежему сыру, было тугим и белым. И любой человек, сдержанный в чувствах и с большим самообладанием, приходил в замешательство, если в глаза ему вдруг бросалась хотя бы частичка ее оголенного тела. Белая кожа Сатаней-Гуаши была такой ослепительно яркой, что отражение блеска ее, падавшее на море и от моря на горы, часто сбивало корабли с верного направления. И немало мореходов погибло именно по этой причине. Обломки кораблей находят и до сего дня на берегу нашего моря.

Для своих прогулок Сатаней-Гуаша выбирала долины рек Бзыби и Кубины, особенно Кубины. Она стирала на берегах этих рек, когда это приходилось делать.

Сатаней-Гуаша выходила обычно в долину Бзыби, и шла вверх до самого истока, и через перевал направлялась к истоку Кубины. Затем ее видели у самого устья Кубины, и тем же путем возвращалась она к ее истокам, а оттуда – к верховьям Бзыби и мимо озера Рица – к Черному морю.

В Апсны уже знали, когда Сатаней-Гуаша купалась в Рице. Подымаясь в горы или спускаясь в долину, она любила окунуться в холодную воду этого озера. И тогда от нагой купальщицы исходил свет, похожий на свет восходящего солнца. По временам чудесные зарницы освещали берег нашего моря. И жители уже знали, что Сатаней-Гуаша – в воде хрустально-чистой Рицы и что скоро прибудет на побережье.

Случалось и так, что Сатаней-Гуаша, прогуливаясь по долинам Бзыби и Кубины, пряла пряжу. Отдыхая, она купалась в реках. И от нее постоянно исходил все тот же чудесный свет, она сверкала без солнца и без луны.

Как уже говорилось, одежду своих сыновей стирала она где-нибудь на берегах Бзыби или Кубины. И не раз Зартыжв и другие пастухи зачарованно глядели на Сатаней-Гуашу. А стада тем временем разбегались, и пастухам подолгу приходилось их собирать.

Так проводила время Сатаней-Гуаша в своих путешествиях.

Однако чаще всего находилась она дома, где с превеликим умением и старанием вела немалое хозяйство. Ни утром, ни в полдень, ни вечером не знали ее руки покоя от домашних дел.

Нарт Сасрыква был самым младшим сыном Сатаней-Гуаши. Он был сотым и самым любимым.

Вот как он родился.

Приближался заветный день, когда должен был появиться на свет Сасрыква, и Сатаней-Гуаша принялась ткать полотно из белоснежной шерстяной пряжи. Ткала она так усердно, что содрогался каменный нартский дом. Из полотна она сшила белоснежную черкеску для новорожденного. Да, для новорожденного! И недаром удивленно спрашивали друг друга люди, увидя черкеску, повешенную на солнце: "Что это значит?"

Она сшила и черкеску и башлык, сшила архалук из шелка, а затем начала кроить и шить рубашки из тонкой нежной ткани.

Она обшивала в течение одного дня девяносто девять своих сыновей. И, разумеется, ей не доставляло большого труда сшить одежду для одного младенца. И все-таки она выглядела усталой и грустной.

Да, она ждала ребенка, и сердце подсказывало ей, что будет он необыкновенным. Но каким именно?

Колыбель, в которой Сатаней-Гуаша поочередно баюкала девяносто девять своих сыновей, была в полной сохранности, но матери казалось, что новорожденный будет достоин иной, лучшей колыбели.

Вот почему Сатаней-Гуаша отправилась к Айнару-кузнецу и сказала ему:

– Случилось со мною, Айнар, нечто такое, что только ты один должен знать, и никто другой. Окажи мне помощь – я нуждаюсь в ней.

– Гуаша, золотоногая, можешь рассчитывать на Айнара: мой молот всегда готов к работе, и наковальня тоже, да и огонь горит в горне, подобно солнцу. В чем же ты нуждаешься, Сатаней-Гуаша?

– Мне нужна колыбель, – сказала мать девяноста девяти нартов, – но не простая. Мне нужна колыбель из железа, но шум ее, когда она будет качаться, не должен тревожить ребенка. Вот что мне нужно!

– Хорошо, – сказал Айнар-кузнец, – но дай мне срок. Надо расплавить железо не простым, а особым огнем, и нужно выковать колыбель не из простого, а из особого железа.

– Приступай же к делу, – сказала Сатаней-Гуаша. – Приступай, и я посмотрю, на что твои руки способны. – И еще добавила Сатаней-Гуаша: – Спасибо, просьбу мою уважил, но я опасаюсь...

Чего же ты опасаешься, золотоногая Сатаней-Гуаша?

– Я боюсь, что высота, ширина и длина колыбели будут обычными...

– Золотоногая Сатаней-Гуаша! – воскликнул Айнар-кузнец. – Брат нартов, которому суждено родиться, не будет похож на остальных нартов. Его рост не будет равен росту его братьев, а геройством он превзойдет всех. Вот почему его колыбель должна быть необычной. Но зачем же говорить о размерах колыбели до появления младенца? Узнают люди, и злые языки скажут: нарты собираются приручить жеребенка, который еще в утробе матери. Если доверяешь – предоставь это дело мне.

– Я верю в твои золотые руки, – сказала Сатаней-Гуаша. – Даже враги нартов признают твое искусное мастерство. Но я бы хотела сказать еще кое-что.

– Говори же, Сатаней-Гуаша. Когда это бывало, чтобы слова твои не доходили до ушей моих?

– Вот ты примешься за колыбель. Огонь в твоем горне будет гореть и днем и ночью, и молот твой будет греметь, как гром. Мои сыновья могут неожиданно появиться и спросить, чем ты занят. Что ответишь ты им? Неужели скажешь, что куешь колыбель для нарта, который должен появиться на свет. Тогда они спросят меня: "О мать, откуда это дитя?" Что отвечу я им? Пусть уж лучше узнают о нем, когда на свет появится, а потом думают что угодно!

– Не беспокойся, Сатаней-Гуаша, – сказал Айнар-кузнец, – я умею не только ковать, но и тайны хранить. Не будет никакого шума, ведь железо в моих руках – что воск.

Ночью дул сильный ветер. Громыхал гром. По кровлям бил град. Но люди спали спокойно. Спали все, кроме Сатаней-Гуаши и Айнара-кузнеца.

Мог ли уснуть Айнар, если всю ночь ковал железо?

Могла ли уснуть Сатаней-Гуаша, если всю ночь ждала ребенка?

Она родила девяносто девять нартов, но такой тяжелой ночи, как эта, у нее не было. Всех девяносто девять сыновей она воспитала, по обычаю, на стороне. Но этого, который должен был появиться на свет, она решила ни за что не отдавать на воспитание чужим.

Всю ночь ходила она взад и вперед: ей казалось, что непременно родится мальчик, и она придумывала имя для него. Наконец выбрала самое звонкое: Сасрыква!..

Начало светать. Прошло ненастье. Лучи солнца коснулись снежных вершин. И вот раздались возгласы женщин:

– Мальчик родился! Мальчик!

Верно, родился воистину необыкновенный мальчик. Огненно-красный, он пылал, точно огонь в очаге. Попробуй дотронься!

Одна из женщин поднесла ему грудь и тут же вскрикнула:

– Ой, обожглась!

То же случилось и со второй и с третьей. Нет, невозможно было притронуться к младенцу: не знали, как с ним и поступить! А ребенок, словно взрослый, смотрел вокруг ищущим взглядом, словно кого-то высматривал.

...Да, ребенок был горячий, как огонь. Поэтому немедля вызвали кузнеца Айнара. Тот не замедлил явиться – словно на крыльях прилетел.

Он долго разглядывал мальчика.

– Пусть разрастается, не кончаясь, род великих нартов! – произнес Айнар и своими огромными щипцами, которыми вытаскивал из горна раскаленное железо, приподнял мальчика за ногу и перенес в свою кузню.

А в кузне у него закипало расплавленное железо. В эту страшную солнцеподобную жидкость он и опустил мальчика.

Это случилось утром, а купался маленький нарт в расплавленном железе, словно в теплой воде, до полудня. И только в полдень Айнар-кузнец решил, что мальчик достаточно закалился в солнцеподобном железе, и вытащил его оттуда. Лишь правая нога ребенка, за которую ухватился Айнар-кузнец щипцами, навсегда осталась незакаленной.

Мальчик закричал:

– Я голоден, мама! Накорми меня!

И Айнар-кузнец напоил его солнцеподобным железом. А потом подал ребенку целую лопату солнцеподобных угольев. И ребенок съел их все до последнего.

– Хочу спать, мама, хочу спать! – закричал мальчик. Сатаней-Гуаша беспокойно ходила вокруг кузницы. Услыхав голос своего сына, заторопилась к нему и на руках понесла к себе. Несла и поражалась: совсем недавно он был горячее огня, а теперь стал теплым, как обыкновенный человек.

– Куда ты меня уложишь, мама? – вдруг спросил мальчик.

– Вот сейчас принесут твою колыбель, дитя мое, – сказала Сатаней-Гуаша и велела послать за колыбелью.

Но посланный вернулся ни с чем, едва переводя дух.

– О, золотоногая Сатаней-Гуаша! – воскликнул он. – Я не мог донести колыбель. Она слишком тяжела.

– Ах ты немощный! – сказала в гневе Сатаней-Гуаша. – Как ты смеешь меня обманывать! Неужели детская колыбель не под силу тебе?

И попросила сходить за колыбелью другого. Но и тот вернулся с пустыми руками.

– Неужели ты без костей, словно улитка? – поразилась Сатаней-Гуаша. – Неужели и ты детскую колыбель не смог донести?

– Оставь их, мама. Мне самому хочется поразмяться.

Это говорил маленький Сасрыква. Он был одет в черкеску, на ногах – шерстяные ноговицы, голова повязана башлыком.

– Как? Ты сам притащишь колыбель? – сказала в отчаянии Сатаней-Гуаша. – Что же скажут люди? Скажут они вот что: родился сын у нартов, а колыбели не оказалось для него. Твое ли дело таскать колыбель? Найдем человека для этого.

Однако Сасрыква был уже у ворот. Мать бросилась за ним.

Маленький – не выше травы – Сасрыква шел себе вперед. А мать, едва поспевая, бежала за ним.

Сасрыква нашел свою колыбель в кузне и вскарабкался на нее. Не успел он в ней растянуться, как колыбель сама стала качаться, усыпляя удивительного ребенка.

Так, рассказывают старики, родился нарт Сасрыква. О том, как он родился, сложили еще и песню.