Текст книги "Героический эпос народов СССР. Том первый"

Автор книги: Автор Неизвестен

Гэсэр. Ветвь девятая. Поражение трех шарагольских ханов
Бурятский народный эпос

Полет железной птицы

 
Ствол у дерева серый,
Свечи в желтой листве,
А в стихах о Гэсэре -
Битва в каждой главе.
Нам за ястребом в тучах
Почему б не погнаться,
Родословной могучих
Почему б не заняться?
 
 
В поединках побеждены,
С многооблачной вышины
Наземь сброшены были три сына -
Три опоры Атай-Улана.
Утвердились три злобных хана,
Шарагольских три властелина,
Там, где Желтой реки долина.
 
 
Самый старший был стар и бел,
Прозывался Саган-Гэрэл,
Табунами коней владел,
Что светились белою мастью.
Черный люд, подневольный люд,
У него находился под властью.
Средний сын, тот Шара-Гэрэл,
Что соловым конем владел,
Был для мира людского напастью.
Черный люд, подневольный люд,
Под его находился властью.
Самый младший, Хара-Гэрэл,
Сероцветной кобылой владел,
На расправу был крут и лют.
Под его находился властью
Черный люд, подневольный люд.
 
 
Вот подумал Саган-Гэрэл:
"Не пора ли свату отправиться,
Чтоб для первенца-сына красавицу
На просторной земле присмотрел?"
Стали хитрым трудом трудиться
Три владыки, три колдуна.
Сотворили огромную птицу,
Что, казалось, земле равна.
Хан Саган-Гэрэл белолицый
Создал голову этой птицы
Из белейшего серебра,
Чтоб возвысилась, как гора.
Желтоликий Шара-Гэрэл
Отлил грудь из желтого золота,
Чтоб сверкала жарко и молодо.
Черноликий Хара-Гэрэл
Из железа выковал тело,
Чтобы черным блеском блестело.
Сын Сагана, Эрхэ-тайжа,
Чародействуя, ворожа,
Сделал крылья и оперенье
И вдохнул в нее душу живую
Для полета и для паренья.
 
 
Рукотворную птицу большую,
Что была, как земля, велика,
Угощают мясом быка,
И тогда существо рукотворное,
Непомерное, туловом черное,
Шевельнуло клювом по-птичьи
И сожрало все мясо бычье.
Дали целого ей жеребца -
Съела птица мясо и сало
И еще еды пожелала,
Чтоб насытиться до отвала.
Дали целого ей верблюда,
Чтоб насытилась птица-чудо.
Клюв у птицы как мощный молот -
Кое-как утолила голод!
 
 
Три владыки, три злобных брата,
Наставляют разбойного свата:
"Троекратно ты облети
Землю круглую, нежную, юную,
Осмотри все дороги-пути,
Ибо девушку надо найти,
Чтоб сияла прелестью лунною,
Ты четырежды осмотри,
Чтоб сияла светлей зари,
А потом уже отбери
Ту, чьи щеки алее дня,
Ту, чьи губы жарче огня,
Ту, чье сердце – пахучий цветник,
Ту, чьи думы – кипучий родник!"
 
 
С этим твердым ханским наказом
Рукотворная птица разом
На высокое небо взлетела -
Как земля, велико ее тело!
Распростертые мощные крылья
И луну и солнце закрыли,
Расширялась когтистою тучею,
В небе тварь пожирая летучую.
 
 
Троекратно она облетела
Ширь и даль земного предела,
Выполняя слово наказа,
Облетела четыре раза
Землю круглую, нежную, юную,
Но нигде с красотою лунною
Не находит она невесты
Совершенной и наилучшей,
Той, чье сердце – цветник пахучий,
Той, чьи думы – родник кипучий.
 
 
Над вселенною пролетая,
Увидала железная птица:
На просторах счастливого края,
Где река Мунхэ, закипая,
По долине Морэн струится,
Расстилается величаво
Ранних жаворонков держава.
Опустилась птица большая,
Землю крыльями закрывая,
Посреди благодатных трав,
Распростершихся без предела,
И на лиственницу присела,
Ветви красные обломав.
 
 
А Гэсэра вторая жена,
Дорогая Урмай-Гохон,
Светоносная, как луна,
Озарившая небосклон,
Блеском правой своей щеки
Затмевая закат высокий,
Блеском левой своей щеки
Затмевая свет на востоке,
Как трава степная, звеня,
В это время зарей-восходом
Засияла перед народом,
Возвестив наступление дня.
 
 
В это время дядя Гэсэра,
Многомудрый нойон Саргал,
Все измерив, чему есть мера,
Дальновидным умом познал,
Что за птица вдруг прилетела,
Распластав железное тело.
И, с обличьем обеспокоенным,
Он сказал Гэсэровым воинам -
Храбрецам тридцати и трем:
"Прилетела к нам не с добром
Рукотворная эта птица.
В ней опасность большая таится.
Надо справиться с ней, с проклятой,
А не то беда разразится.
К нам проникла, как соглядатай,
На разведку примчалась птица!
 
 
У нее голова бела,
Голова блестит серебром,
Пусть взлетит стальная стрела, -
Эту голову разобьем.
Пусть стрела засвистит, взлетая,
Чтоб разбилась грудь золотая,
Пусть и третья взлетит стрела,
Чтоб разбились оба крыла!"
 
 
Но Гэсэровы тридцать и три -
Эти грозные богатыри -
Стали робки, стали несмелы,
Не метнули проворные стрелы
В эту птицу величиной
В необъятный простор земной.
И тогда по хребту земли
Поднялась огромная птица, -
На восток, на восток стремится,
Уменьшаясь все время вдали:
То в пылиночку сокращается,
То в былиночку превращается.
 
 
На летунью Алма-Мэргэн
Посмотрела с видом расстроенным:
Ведь Гэсэра третья жена
Родилась настоящим воином!
Тетиву натянула она
И пустила стрелу Хангая, -
От большого пальца большая
Сила этой стреле дана!
Восемь верхних высот пронзая,
Сотрясла их до самого дна,
Семь глубин и низин потрясая,
Их стрела пронзила насквозь.
Говорит воитель-красавица:
"На ладони отозвалось,
И в ушах моих отдалось.
Пусть вдвоем верховые отправятся,
Пусть посмотрят, что там стряслось".
 
 
По верхушкам трав луговых
Двое двинулось верховых:
Там, где зелень светом дышала,
Там, простреленное, лежало
Из крыла, что было остро,
Быстро выпавшее перо.
 
 
Двое славных и сильных бойцов
Пятьдесят притащили возов,
Пятьдесят возов запрягли,
На возах поместили перо
Из крыла, что было остро,
Из крыла, что скрылось вдали,
Из крыла той птицы, чье тело -
Словно ширь земного предела.
 
 
На пятидесяти возах
Кое-как притащили перо.
Вспыхнул гнев у Саргала в глазах.
Он, всегда защищавший добро,
Убеленный годов серебром,
Так сказал тридцати и трем:
 
 
"Далеко-далеко на востоке,
Желтоцветной долиной владея,
Пребывают, хитры и жестоки,
Три владыки, три хана-злодея,
Ненавистники рода людского.
Зависть, злоба и месть – их основа,
Ложь и мерзость – их клятва и слово,
А разбой и грабеж – ремесло.
Чтоб узнать, что у нас творится,
Чтоб людей победило зло,
Ими послана эта птица
Рукотворная, величиной
В необъятный простор земной.
 
 
Жаль, что мой племянник Гэсэр
О державе мало заботится,
Где-то в дальнем краю охотится,
Жаль, что наша Алма-Мэргэн
Не сразила стрелой соглядатая
И разведчица эта пернатая
За далекими скрылась пределами.
Жаль, что вы, тридцать три храбреца,
Растерялись – и стали несмелыми
И беспечными ваши сердца,
Жаль, что в птицу я сам не стрелял:
Постарел, ослабел ваш Саргал..."
 

Возвращение и гибель птицы-разведчицы

 
В это время птица, чье тело,
Как сама земля, велико,
К устью Желтой реки прилетела,
В облаках паря высоко,
И губительным блеском блестела,
В гуще множеств небес кружа.
И тогда, сын Саган-Гэрэла,
Кликнул птицу Эрхэ-тайжа.
Кличет, кличет ее, но птица
Не желает на землю спуститься.
 
 
Заколол он кобылу буланую
С жиром в восемь перстов толщиной,
Отвергает еду нежеланную
Птица, равная шири земной.
Из бесправного черного люда
Отобрал он раба одного, -
Не спустилась птица, покуда
Ханский сын не зарезал его,
А потом с небосвода раскрытого,
Два крыла широко распахнув,
Опустилась на грудь убитого
И, серебряный вытянув клюв,
Грудь раба насквозь проклевала
И, насытившись до отвала,
Утолила жажду свою
Человеческой кровью красною
И глотала с алчностью властною
Остывающую струю.
 
 
Все три хана Желтой долины,
Шарагольские властелины,
Птицу-хищницу, соглядатая,
Напоив и насытив сперва,
Стали слушать ее слова.
Вот разведчица эта крылатая
Сыплет речи свои свысока,
Как монеты из кошелька:
"Молодую круглую землю
Облетела я троекратно
И теперь вернулась обратно.
Молодую круглую землю
Осмотрела четырехкратно.
И, хотя земля необъятна,
Я красавицы ни одной
Не нашла на шири земной,
Что сравнилась бы с солнцем-луной,
Что сияла бы ярче созвездий!
Ничего не узнав о невесте,
Я достигла счастливого края,
Где река Мунхэ, закипая,
По долине Морэн величаво
Устремила чистые воды,
Где цветет, не зная невзгоды,
Ранних жаворонков держава,
Где Гэсэр – предводитель племен,
Где – Гэсэра жена вторая -
Всех чарует Урмай-Гохон,
Блеском правой щеки затмевая
Свет вечерний, закатный свет,
Блеском левой щеки затмевая
Свет восточный, ясный рассвет.
Как пройдет походкою гибкой,
Ей навстречу травы звенят,
Улыбнется светлой улыбкой -
Одарит овец и ягнят.
 
 
Подчиняясь вашим наказам,
Я оценивала ее
Острым разумом, острым глазом,
Проницательностью удвоенным,
Но, заметив меня, с приказом
К тридцати и трем своим воинам
Обратился дядя Гэсэра.
Так нойон Саргал повелел:
"Залетевшую в наш предел,
Эту птицу вы повалите,
Пусть пронзят ваши стрелы остро
Головы ее серебро,
Золотую грудь прострелите,
Прострелите оба крыла,
Чтобы гибель она обрела.
Наш Гэсэр сейчас на охоте,
Где-то скачет на вольном просторе.
Если птицу вы не убьете,
Будет нашей державе горе
От пернатого соглядатая!"
 
 
И тогда, испугом объятая,
Улетела я на восток,
Я в пылиночку сократилась,
Я в былиночку превратилась.
Но какой-то красивый стрелок,
С юной силою удалою,
Вдруг настиг меня меткой стрелою.
Я с трудом свою жизнь спасла,
Уронив перо из крыла...
 
 
Я летала в небесном пространстве,
Я устала от дальних странствий,
Поистерлось груди моей золото.
Я на родину вечного холода
Улечу и лягу на отдых
В ледовитых холодных водах.
Я три года там отдохну!"
 
 
Так сказав, она улетела
В чужедальнюю ту страну,
И ее огромное тело,
Растолкав на пути облака,
Рассекая лучи восхода,
Застилало шов небосвода,
Что белел белей молока.
 
 
Призадумались властелины,
Эти ханы Желтой долины,
Услыхав донесенья слова,
И решили: птица права.
Но они испугались: "Птица,
Что всей шири земной равна,
Даже в думах своих – кровопийца,
Изверг даже в объятиях сна!
Нам сулит она горькое горе:
Вдалеке отдохнув до поры,
Эта птица очистит вскоре
Наши изгороди и дворы
От животных четырехногих,
От людей очистит двуногих
Наши юрты-дома при дорогах
И кочевья в степной глуши -
Не оставит нам ни души!"
 
 
Так подумав, Саган-Гэрэл
Сыну-первенцу повелел:
"Ты возьми плетеный ремень
И ступай – будет ночь или день -
По следам непомерной птицы,
Что равна всей шири земной.
Как дойдешь до холодной границы,
Как дойдешь до страны ледяной,
Как дойдешь до воды ледовитой -
Ты ударь плетеным ремнем
Эту птицу, объятую сном:
Может белый ремень знаменитый
На пятьсот растянуться шагов.
Так во время сна излови ты
И свали в поток ледовитый
Ту, что всех опасней врагов,
Ту, что даже во сне – кровопийца,
Ту, что создана для грабежа,
Ту, что в помыслах даже – убийца!"
 
 
Сын Сагана, Эрхэ-тайжа,
Стал преследовать черную птицу,
Что равна всей шири земной.
Перешел он страны ледяной
Вечно стынущую границу
И увидел птицу-убийцу,
Что спала долголетним сном
Возле серой воды ледовитой.
Он взмахнул своим белым ремнем,
И плетеный ремень знаменитый
На пятьсот растянулся шагов.
Был конец этой птицы таков:
Он поймал ее, черную, сонную,
В воду бросил ее ледовитую,
Неожиданно потрясенную
И поэтому гневно-сердитую!
 

Три шарагольских хана, в отсутствие Гэсэра, идут войной на его страну

 
Порешили тогда властелины,
Все три хана Желтой долины,
Кликнуть воинов с двух сторон,
На Гэсэра пойти войною,
Чтоб его завладеть женою -
Светлоликой Урмай-Гохон.
Зашумело Севера воинство,
Ополчилась южная рать,
Чтоб Гэсэра страну отобрать,
Чтоб унизить ее достоинство.
 
 
Обе рати сильны, как гроза.
Их начальник – нойон Бируза.
Грохоча и гудя, как буран,
И желая лихих перемен,
Поскакали к долине Морэн,
Ворвались в долину Хатан.
 
 
Верховые передовые
Топчут свежие травы живые,
Верховые, что в середине,
Топчут пыльные листья полыни,
Те, что скачут в задних рядах,
Топчут зноем выжженный прах.
 
 
Если спереди встать и взглянуть,
То покажется: двинулась в путь,
Все деревья взметнув, тайга,
Если сзади на рать поглядишь,
То подумаешь: на берега
Наступает густой камыш.
Страшно воет зимой пурга,
Но страшнее – войско врага,
Быстро веет ветер весны,
Но быстрее – кони войны!
 
 
В это время в краю Гэсэра
Достославные богатыри
Догадались – тридцать и три, -
Что от Желтой реки, с истока,
Устремилось войско с востока,
Войско трех ненавистных владык,
Войско ханов, что правят жестоко.
Это полчище – как мурава,
Как дремучих лесов дерева,
Это движутся для боев
Муравейники муравьев,
Это вырос камыш шумливый,
Это – полой воды разливы!
 
 
Два нойона, Саргал и Зутан,
Богатырский возглавив стан,
Порешили двинуться в бой.
Повели они за собой
Триста храбрых ратных вождей
И три тысячи воинов грозных,
А они – как потоки дождей,
Как дыханье буранов морозных!
 
 
Чтобы встретить войну войной,
По холмистой земле родной
Поскакали в одежде бранной,
Прискакали к горе песчаной.
За песчаной горой сказал
Многомудрый нойон Саргал:
"Как на поле сражения выйдем,
Столько надо врагов одолеть,
Сколько мы под плетью увидим".
Взял он в руки длинную плеть -
Оказалось, что вражью рать
Невозможно узнать-сосчитать.
Он воскликнул, отбросив плеть:
"Надо нам через лук посмотреть,
Чтоб узнать: на поле войны
Скольких мы победить должны".
Лук широкий он в руки берет,
Смотрит прямо, смотрит вперед -
Не вмещается в лук большой
Войско, хлынувшее в поход.
И, старик с великой душой,
Объявляет нойон Саргал:
 
 
"Будьте зорки, мои сыны,
Будьте бдительны и умны.
Все вы знаете дело войны:
Если можно, вытянув плеть,
Вражье полчище разглядеть,
Мы идем, разгромом грозя,
Но теперь смотрю я: нельзя
Вражью рать под плетью вместить...
Мы могли врагам отомстить,
Если в лук их гуща вмещалась, -
Но с такой воевать не случалось:
Вражья рать, что нахлынула вдруг,
В боевой не вмещается лук".
 
 
Но не вняли тридцать и три
Тем словам, что сказал белоглавый,
Ибо только собственной славы
Эти жаждали богатыри,
И пока погружалось время
Всеми днями в безвестность и тьму,
Поскакали не стремя в стремя -
Поскакали по одному,
Поскакали за собственной славой,
Восклицая: "В битве кровавой
Пусть послышится звон мечей,
Пусть послышится хруст костей!"
 
 
Только славы своей им хотелось.
Лишь она им была дорога.
На свою уповали смелость -
И не поняли силу врага.
 

Предательство криводушного Нойона Хара-Зутана

 
Криводушный, с черною злобою,
Брат Саргала, Хара-Зутан,
Говорит: "Попытаюсь, попробую
Я напасть на вражеский стан".
Так сказав, на синем коне
Из рядов он вырвался вдруг.
Муравьиного цвета лук -
За спиной, а спина – в броне.
Знал Саргал, что душа Зутана
Состояла из зла и обмана.
Он сказал тридцати и трем:
"В младшем брате не вижу опоры,
С ним погибнем, с ним пропадем,
Он погубит наш край и дом".
Тут пошли меж бойцами споры:
«Пусть пойдет!» – одни говорят,
А другие: "Ваш младший брат
Ни за что с врагами не справится,
Если он пойдет – обесславится!"
 
 
Но Хара-Зутан, лиходей,
Говорит, говорит без конца,
Уговаривает силачей.
Вот на синего жеребца
Он садится и скачет вперед,
А навстречу войско идет,
На страну Гэсэра нагрянув, -
Войско трех ненавистных ханов.
 
 
Это – многодеревный лес
Поднимается до небес,
Это движутся для боев
Муравейники муравьев,
Это – ветер сорвался с гор,
Это – шумный камыш у озер,
Это – буйное половодье,
Это – душных песков бесплодье,
Это – черный, густой туман!
Испугался Хара-Зутан,
Увидав, что за сила скопилась,
Сколько вражьих полков впереди.
Серо-пестрое сердце забилось
У него в дрожащей груди.
Стали гнуться короткие ребра,
Он забыл свое имя тогда, -
Лишь о черной душе, о недоброй,
Сразу вспомнил, не зная стыда.
Ждал нойон в неоглядном поле,
Чтобы ночь пришла потемней,
А дождавшись, напал на коней,
Что стояли в ночи на приколе.
Сто поводьев разрезал он,
Сто угнал скакунов нойон.
 
 
Услыхав об этом захвате,
Предводитель вражеской рати,
Осудил его Бируза,
Злым весельем наполнил глаза:
"Разве слабость для мужа опора?
Разве, если б он был сильней,
Он угнал бы, с повадкою вора,
Темной ночью наших коней?
Так не делает честный воин,
Званья мужа он недостоин!
Он – грабитель, разбойник, тать,
Надо вслед за ним поскакать,
Захватить его надо в плен!"
Два стрелка – Зургалдай-Мэргэн
И Бухэ-Саган-Маньялай,
Одержавшие много побед,
За нойоном Зутаном вслед
Сквозь ночной помчались туман.
Слышит, слышит Хара-Зутан,
Что все ближе во мраке ночи,
Настигают его враги.
У коня его стали короче
И беспомощнее шаги.
Своему покорясь бессилью,
И покрытый горячей пылью,
И от угнанных ста коней
Отделившись в притихшем поле,
С жеребца, что стрелы синей,
Соскочил он, дрожа до боли,
И в байбачьей скрылся норе,
В страхе думая о расплате.
 
 
Прискакали туда на заре
Два стрелка из вражеской рати.
Осмотрели они нору,
Разожгли дрова на ветру
В поле диком и нелюдимом
И окуривать стали дымом
Ту байбачью нору поутру.
 
 
Из норы долгоспящей твари,
Задыхаясь от дыма и гари,
Выползает Хара-Зутан
Он забыл свое имя и сан,
Он забыл о роде и племени!
Два стрелка, не теряя времени,
Потащили его за волосы,
В пыльном поле выдавив полосы,
И за голени взяли сухие,
Стали бить нойона с размаха
О сыпучие камни сухие.
Завопил он от боли и страха:
"Старика пожалейте седого!
Льется кровь, если режут скотину,
А когда убивают мужчину,
Пусть прольется из уст его слово!"
Так молил он, валяясь у ног
Двух стрелков из войска чужого
И облизывая песок.
 
 
Тут стрелки Зургалдай-Мэргэн
И Бухэ-Саган-Маньялай
Говорят: "Не кричи, не стенай.
Если слово имеешь – скажи,
Два имеешь – слова свяжи,
Все, что хочешь, скажи, кроме лжи, -
Или твой мы вырвем язык!"
 
 
Начал слово Хара-Зутан,
В чьей душе – навет и обман,
Начал брата чернить клеветник,
Чтоб спасти свою черную душу:
"Пожалейте меня, я старик, -
Обращается к двум стрелкам, -
Верьте, клятву я не нарушу,
Вам сполна за это воздам!
 
 
Мой племянник Абай-Гэсэр,
Тот гордец, что возглавил державу,
Ускакал на охоту-забаву.
Хоть и выехал он из дворца -
Тридцать три удальца-храбреца
Берегут его честь и славу.
Не пронзит их стрела, а меч
Удальцов не сможет рассечь.
Если стрелы кончаются в сече,
То без стрел стреляют их руки,
Тетива разорвется – так плечи
Превратятся в мощные луки!
Тридцати и трем крепкостанным
Храбрецам, что у нас в чести,
Только хитростью, только обманом
Вы сумеете смерть нанести.
Мне отдайте сто кляч захудалых,
На войне истощенных, усталых.
Дайте волю мне и коню.
Я обманывать вас не стану:
Этих кляч к богатырскому стану,
К тридцати и трем пригоню
И скажу, прибегнув к обману:
"Повернули три хана вспять,
Еле-еле спасли свою рать.
Посмотрите: их скакуны
Обессилены, истощены!"
 
 
Так людей отчизны своей
Я сочту ниже жизни своей,
Их мечта, что живет издревле,
Для меня – моей шкуры дешевле!
Над племянником-богатырем
Занесу я возмездия руку,
Отомщу тридцати и трем,
Обреку их на смертную муку!
 
 
К ним вернусь я с речью такой:
"Наступили мир и покой.
Свой наряд вы снимите бранный,
Спрячьте луки, спрячьте колчаны,
Наши дни теперь не тревожны,
Спрячьте сталь смертоносную в ножны,
Не скачите в железной броне!"
Храбрецы, доверившись мне,
Скажут: «Скатерти мы расстелем!»
Будут пить, наслаждаясь весельем,
До беспамятства, до глухоты.
Вот тогда-то, сраженных хмелем,
Я вам выдам богатырей.
Только действуйте побыстрей:
Приходите условной порою,
И ворота я вам открою!"
 
 
Черен помыслом, черен душой,
Двух стрелков из рати чужой
Так молил он, валяясь в пыли.
Два стрелка, не веря слезе,
За два уха его повели
К предводителю, к Бирузе.
С речью льстивой, с низким поклоном
Криводушный Хара-Зутан
Пред могучим предстал нойоном,
Возглавлявшим вражеский стан.
Повторил он подлое слово:
 
 
"Наших воинов обману:
«Время мира настало снова!» -
Все напьются вина хмельного -
И тогда вторгайтесь в страну.
Снимут панцири, снимут шлемы
Наши тридцать и три храбреца.
Я открою ворота дворца.
Будут глухи и будут немы
Покорившиеся вину -
И тогда вторгайтесь в страну!
 
 
Ждите лучшего часа и мига:
Есть у брата священная книга.
Только глянет мой брат Саргал
В эту желтую книгу священную,
Чтобы правду узнать сокровенную, -
Повернитесь всей гущей ратной,
Поскачите стезей обратной,
Не оглядываясь в дороге,
Чтоб развеять его тревоги,
Чтобы сразу был успокоен
Проницательный старый воин".
 
 
Так нойон, изменивший стране
И погрязший в своих преступленьях,
Пред врагом стоял на коленях,
Возвышался тот на коне,
А предатель, стоя внизу,
Умолял и просил Бирузу.
Вражьих полчищ ответил глава:
"Произнес ты со смыслом слова.
Сто коней у нас отбери,
Пусть побоище будет устроено,
Пусть погибнут тридцать и три
Удалых Гэсэровых воина!"
 
 
Криводушный Хара-Зутан
Выбрал сто захудалых коней,
На войне усталых коней,
По земле, как будто в болоте,
Сто едва ползущих теней,
Сто имен без души и плоти,
И в родные места их погнал.
Вот он стана достиг боевого.
Перед ним – его брат Саргал,
Что смотрел на него сурово,
Перед ним – все тридцать и три.
Он сказал им: "Богатыри,
Вы – родного края основа!
Время мира настало снова,
Время пира, время потехи.
Боевые снимите доспехи,
Вам не нужно стрел и колчанов!
Трое грозных вражеских ханов
Повернулись к сраженью спиной,
Потесненные в битве со мной!
Обессилев, боясь погони,
Ускакали их кровные кони,
И воители трех властелинов
Убежали, оружье раскинув
Посреди равнины степной,
Позабыв, что пришли с войной.
 
 
Начинайте праздник счастливый!
Скакунов с шелковистою гривой
На зеленый пустите покров.
Отберите из табунов
Самых вкусных и самых жирных.
Будем гнать арзу и хорзу.
День пришел – и развеял грозу,
День пришел для радостей мирных!"
 
 
Многомудрый Саргал-нойон
Со вниманием слушал брата,
Но ему не поверил он:
Подозреньем душа объята.
Он сказал тридцати и трем:
 
 
"Только правильный путь изберем!
Быстро скачет порой собака,
Но она не скакун, однако, -
У того, чья душа крива,
Только кривдой полны слова.
Вы не верьте Хара-Зутану,
Вы не верьте его обману!
Три властителя Желтой страны,
Что нагрянули для разбоя,
Распахнув ворота войны,
Не уйдут отсюда без боя,
Так легко не вернутся назад.
Справедливо у нас говорят:
"Кто виновен – дождется суда,
Кто соврет – умрет от стыда!"
 
 
Всей душой негодуя черною,
Чуть не плача, Хара-Зутан
Отвечает с обидой притворною:
"Если слово мое – обман,
Загляните в книгу священную,
Чтобы правду узнать сокровенную!"
 
 
Вот, умом постигший вселенную,
Раскрывает нойон Саргал
Желтоликую книгу священную...
Долго всматривался, искал -
И увидел: три злобных хана,
Повернув скакунов нежданно,
Верховых повернув поток,
Удаляются на восток...