Текст книги "Героический эпос народов СССР. Том первый"

Автор книги: Автор Неизвестен

Древние латышские мифы, народные поверия, обычаи, Яновы песни, а также своеобразная топонимика родного края составляют фольклорную основу национального эпоса.

Одним из примечательных явлений в истории эпоса народов СССР является многонациональное происхождение многих художественных памятников. Когда-то шли споры о том, кому принадлежит, например, эпос о нартах: осетинам или адыгам? Но дружной исследовательской работой советских ученых было доказано, что эпос о нартах, являясь неотторжимой частью устной эпической поэзии осетин, абхазов, кабардинцев, адыгейцев, балкарцев, карачаевцев и черкесов, неопровержимо свидетельствует о древней культурной общности народов Кавказа. О давних духовных связях между народами свидетельствует также эпос о легендарном певце и бесстрашном борце против тиранов, которого зовут в азербайджанском варианте Кёр-оглы, в туркменском – Гёроглы, в таджикском – Гуругли и т. д.

Всемирно-известная "Гэсэриада" представляет черты духовной жизни одновременно ряда народов Сибири и Дальнего Востока. Еще недавно шли споры о том, какой вариант "Гэсэриады" считать первозданным: монгольский, тибетский или бурятский. Одинаковые сюжетные линии, общие черты поэтики "Гэсэриады" у халха-монголов, ойратов, народов Тибета, а также и Бурятии, давали повод думать, что этот эпос сложился у одного из народов Востока, а затем он был заимствован соседями.

По мере накопления записей текстов и по мере углубления в материалы истории стало очевидным, что споры о приоритете того или иного варианта этого уникального памятника художественной культуры лишены объективного научного интереса.

Каждый национальный вариант "Гэсэриады" самобытен и отражает существенные черты исторической жизни своего народа. На территории Советского Союза бытует одна из ярких в художественном отношении и весьма монументальных по сюжетному составу версия "Гэсэриады". Это бурятский героический эпос "Абай-Гэсэр", записанный в многочисленных вариантах непосредственно от народных певцов в разных уголках Бурятии.

В исследовательской литературе встречается определение исторической природы эпических сказаний как художественного воспоминания народа о прошлом. Однако в эпосе взгляд народа устремлен не только в прошлое, но и в желаемое будущее. Описание в вавилонском эпосе "золотого века", когда все люди говорили на одном языке, живя в полном согласии, не было ядовитых насекомых, а быки и овцы паслись на зеленых лугах, не опасаясь нападения хищных зверей, – этот идиллический мир, так же как и священное дерево в эпосе якутов и алтае-саянских народов или страна Бумба в калмыцком эпосе, являются не воспоминаниями, а мечтой. Желаемое в эпосе зачастую изображается в форме былого.

Героический эпос хранит, как в гигантской копилке духовных сокровищ человечества, алмазные россыпи народной мудрости. Эпос рождается, формируется и развивается в течение веков, впитывая в свою плоть и кровь типические черты опыта общественного развития народа, накопленного на протяжении длительного исторического времени. В течение ряда веков многочисленные поколения безыменных поэтов и певцов шлифовали идеи и сюжеты сказаний, сохраняя для потомства жар души наших предков, их наставления, их мечты и ожидания. Именно в этом и заключена нетленность памятников устной поэзии, вечно живая жизнь эпоса, его способность оплодотворять идеями и художественными образами искусство социалистического общества. Именно этим объясняется тот факт, что многие спектакли театров оперы и балета всех республик Советского Союза, многие произведения живописи и скульптуры выдающихся мастеров и многие талантливые книги современных поэтов и писателей, выпускаемые советскими издательствами ежегодно и большим тиражом, созданы и создаются по мотивам народного эпоса.

Устные эпические сказания, дошедшие до нас из глубин минувших веков, как и героический эпос народов СССР, принадлежат сокровищнице духовных достижений человечества.

Арфо Петросян

Былины

Святогор и тяга земная

Едет богатырь выше леса стоячего, головой упирается под облако ходячее... Поехал Святогор путем-дорогою широкою, и по пути встретился ему прохожий. Припустил богатырь своего добра коня к тому прохожему, никак не может догнать его: поедет во всю рысь – прохожий идет впереди; ступою едет – прохожий идет впереди. Проговорит богатырь таковы слова: «Ай же ты, прохожий человек, приостановись немножечко, не могу тебя догнать на добром коне!» Приостановился прохожий, снимал с плеч сумочку и клал сумочку на сыру землю. Говорит Святогор-богатырь: «Что у тебя в сумочке?» – «А вот подыми с земли, так увидишь». Сошел Святогор с добра коня, захватил сумочку рукою – не мог и пошевелить; стал вздымать обеими руками – только дух под сумочку мог пропустить, а сам по колена в землю угряз. Говорит богатырь таковы слова: «Что это у тебя в сумочку накладено? Силы мне не занимать стать, а я и здынуть сумочку не могу!» – «В сумочке у меня тяга земная». – «Да кто ж ты есть и как тебя именем зовут, величают как по изотчине?» – "Я есть Микулушка Селянинович!.. "

Вольга и Микула Селянинович

Былины. Худ. П. Соколов-Скаля.

 
Когда воссияло солнце красное
На тое ли на небушко на ясное,
Тогда зарождался молодой Вольга,
Молодой Вольга Святославович.
Как стал тут Вольга растеть-матереть,
Похотелося Вольге много мудрости:
Щукой-рыбою ходить ему в глубокиих морях,
Птицей соколом летать ему под оболока,
Серым волком рыскать да по чистыим полям.
Уходили все рыбы во синие моря,
Улетали все птицы за оболока,
Ускакали все звери за темные леса.
 
 
Как стал тут Вольга растеть-матереть,
Собирал себе дружинушку хоробрую:
Тридцать молодцов да без единого,
А сам-то был Вольга во тридцатыих.
Собирал себе жеребчиков темнокариих.
Вот посели на добрых коней, поехали,
Поехали к городам да за получкою.
 
 
Повыехали в раздольице чисто поле,
Услыхали во чистом поле оратая,
Как орет в поле оратай, посвистывает,
Сошка у оратая поскрипливает,
Омешики по камешкам почиркивают.
 
 
Ехали-то день ведь с утра до вечера,
Не могли до оратая доехати.
Они ехали да ведь и другой день,
Другой день ведь с утра до вечера,
Не могли до оратая доехати.
Как орет в поле оратай, посвистывает,
Сошка у оратая поскрипливает,
А омешики по камешкам почиркивают.
Тут ехали они третий день,
А третий день еще до пабедья,
А наехали в чистом поле оратая.
 
 
Как орет в поле оратай, посвистывает,
А бороздочки он да пометывает,
А пенье-коренье вывертывает,
А большие-то каменья в борозду валит.
У оратая кобыла соловая,
Гужики у него да шелковые,
Сошка у оратая кленовая,
Омешики на сошке булатные,
Присошечек у сошки серебряный,
А рогачик-то у сошки красна золота.
 
 
А у оратая кудри качаются,
Что не скачен ли жемчуг рассыпаются.
У оратая глаза да ясна сокола,
А брови у него да чёрна соболя.
У оратая сапожки зелён сафьян:
Вот шилом пяты, носы востры,
Вот под пяту-пяту воробей пролетит,
Около носа хоть яйцо прокати.
У оратая шляпа пуховая,
А кафтанчик у него да чёрна бархата.
 
 
Говорит-то Вольга таковы слова:
"Божья помочь тебе, оратай-оратаюшко,
Орать, да пахать, да крестьянствовати,
А бороздочки тебе да пометывати,
А пенья-коренья вывертывати,
А большие-то каменья в борозду валить!"
 
 
Говорит оратай таковы слова:
"Поди-ко ты, Вольга Святославович,
Мне-ко надобна божья помочь крестьянствовати.
А куда ты, Вольга, едешь, куда путь держишь?"
 
 
Тут проговорил Вольга Святославович:
"Как пожаловал меня да родной дядюшка,
Родной дядюшка да крёстный батюшка,
Ласковый Владимир стольно-киевский,
Тремя ли городами со крестьянами:
Первыим городом Курцевцем,
Другим городом Ореховцем,
Третьим городом Крестьяновцем.
Теперь еду к городам да за получкою".
 
 
Тут проговорил оратай-оратаюшко:
"Ай же ты, Вольга Святославович!
Там живут-то мужички да всё разбойнички,
Они подрубят-то сляги калиновы
Да потопят тебя в реке да во Смородине.
Я недавно там был в городе, третьёго дня,
Закупил я соли цело три меха,
Каждый мех-то был ведь по сто пуд.
А тут стали мужички с меня грошей просить,
Я ведь стал-то им грошей делить,
А грошей-то стало мало ставиться,
Мужичков-то ведь больше ставится.
Потом стал-то я их ведь отталкивать,
Стал отталкивать да кулаком грозить.
Положил тут их я ведь до тысячи:
Который стоя стоит, тот сидя сидит,
Который сидя сидит, тот и лежа лежит".
 
 
Тут проговорил ведь Вольга Святославович:
"Ай же ты, оратай-оратаюшко,
Ты поедем-ко со мной во товарищах".
 
 
А тут ли оратай-оратаюшко
Гужики шелковые повыстегнул,
Кобылу из сошки повывернул,
Они сели на добрых коней, поехали.
Как хвост-то у ней расстилается,
А грива-то с нее да завивается...
 
 
Говорит оратай таковы слова:
"Я оставил сошку во бороздочке
Не для-ради прохожего-проезжего:
Маломощный-то наедет – взять нечего,
А богатый-то наедет – не позарится, -
А для-ради мужичка да деревенщины.
Как бы сошку из земельки повыдернути,
Из омешиков бы земельку повытряхнути
Да бросить сошку за ракитов куст".
 
 
Тут молодой Вольга Святославович
Посылает он дружинушку хоробрую,
Пять молодцов да ведь могучиих,
Как бы сошку из земли да повыдернули,
Из омешиков земельку повытряхнули,
Бросили бы сошку за ракитов куст.
 
 
Приезжает дружинушка хоробрая,
Пять молодцов да могучиих,
К той ли ко сошке кленовенькой.
Они сошку за обори вокруг вертят,
А не могут сошки из земли поднять,
Из омешиков земельку повытряхнуть,
Бросить сошку за ракитов куст.
 
 
Тут молодой Вольга Святославович
Посылает он дружинушку хоробрую
Целым он да ведь десяточком.
Они сошку за оббри вокруг вертят,
А не могут сошки из земли выдернуть,
Из омешиков земельку повытряхнуть,
Бросить сошку за ракитов куст.
 
 
И тут ведь Вольга Святославович
Посылает всю свою дружинушку хоробрую,
Чтобы сошку из земли повыдернули,
Из омешиков земельку повытряхнули,
Бросили бы сошку за ракитов куст.
Они сошку за обори вокруг вертят,
А не могут сошки из земли повыдернуть,
Из омешиков земельку повытряхнуть,
Бросить сошку за ракитов куст.
 
 
Тут оратай-оратаюшко
На своей ли кобыле соловенькой
Приехал ко сошке кленовенькой.
Он брал-то ведь сошку одной рукой,
Сошку из земли он повыдернул,
Из омешиков земельку повытряхнул,
Бросил сошку за ракитов куст.
 
 
А тут сели на добрых коней, поехали.
Как хвост-то у нее расстилается,
А грива-то у нее да завивается.
У оратая кобыла ступью пошла,
А Вольгин конь да ведь поскакивает.
У оратая кобыла грудью пошла,
А Вольгин конь да оставается.
 

Былины. Худ. П. Соколов-Скаля.

 
Тут Вольга стал да он покрикивать,
Колпаком он стал да ведь помахивать:
"Ты постой-ко ведь, оратай-оратаюшко!
Кабы этая кобыла коньком бы была,
За этую кобылу пятьсот бы дали".
 
 
Тут проговорил оратай-оратаюшко:
"Ай же глупый ты, Вольга Святославович!
Я купил эту кобылу жеребёночком,
Жеребёночком да из-под матушки,
Заплатил за кобылу пятьсот рублей.
Кабы этая кобыла коньком бы была,
За этуго кобылу цены не было бы".
 
 
Тут проговорит Вольга Святославович:
"Ай же ты, оратай-оратаюшко,
Как-то тебя да именем зовут,
Называют тебя да по отечеству?"
 
 
Тут проговорил оратай-оратаюшко:
"Ай же ты, Вольга Святославович!
Я как ржи-то напашу да во скирды сложу,
Я во скирды сложу да домой выволочу,
Домой выволочу да дома вымолочу,
А я пива наварю да мужичков папою,
Л тут станут мужички меня похваливати:
«Молодой Микула Селянинович!»
 

Исцеление Ильи Муромца

 
В славном городе во Муроме,
Во селе было Карачарове,
Сиднем сидел Илья Муромец, крестьянский сын,
Сиднем сидел цело тридцать лет.
Уходил государь его батюшка
Со родителем, со матушкою
На работушку на крестьянскую.
Как приходили две калики перехожие
Под тое окошечко косясчато,
Говорят калики таковы слова:
"Ай же ты, Илья Муромец, крестьянский сын!
Отворяй каликам ворота широкие,
Пусти-ка калик к себе в дом".
Ответ держит Илья Муромец:
"Ай же вы, калики перехожие!
Не могу отворить ворот широкиих,
Сиднем сижу цело тридцать лет,
Не владею ни руками, пи ногами".
Опять говорят калики перехожие:
"Вставай-ка, Илья, на резвы ноги,
Отворяй-ка ворота широкие,
Пускай-ка калик к себе в дом".
Выставал Илья на резвы ноги,
Отворял ворота широкие
И пускал калик к себе в дом.
Приходили калики перехожие,
Они крест кладут по-писаному,
Поклон ведут по-ученому,
Наливают чарочку питьеца медвяного,
Подносят-то Илье Муромцу.
Как выпил-то чару питьеца медвяного,
Богатырско его сердце разгорелося,
Его белое тело распотелося.
Воспроговорят калики таковы слова:
«Что чувствуешь в себе, Илья?»
Бил челом Илья, калик поздравствовал:
«Слышу в себе силушку великую».
Говорят калики перехожие:
"Будешь ты, Илья, великий богатырь,
И смерть тебе на бою не писана:
Бейся-ратися со всяким богатырем
И со всею поленицею удалою;
А только не выходи драться со Святогором-богатырем:
Его и земля на себе через силу носит;
Не бейся и с родом Микуловым:
Его любит матушка сыра-земля;
Не ходи еще на Вольгу Всеславьича:
Он не силою возьмет,
Так хитростью-мудростью.
Доставай, Илья, коня себе богатырского,
Выходи в раздольице чисто поле,
Покупай первого жеребчика,
Станови его в срубе на три месяца,
Корми его пшеном белояровым.
А пройдет поры-времени три месяца,
Ты по три ночи жеребчика в саду поваживай
И в три росы жеребчика выкатывай,
Подводи его к тыну ко высокому;
Как станет жеребчик через тын перескакивать,
И в ту сторону, и в другую сторону, -
Поезжай на нем куда хочешь,
Будет носить тебя".
Тут калики потерялися.
Пошел Илья ко родителю ко батюшке
На тую работу на крестьянскую -
Очистить надо пал от дубья-колодья.
Он дубье-колодье все повырубил,
В глубоку реку повыгрузил,
А сам пошел домой.
Встали отец с матерью от крепкого сна – испугалися:
"Что за чудо подеялось?
Кто бы нам это сработал работушку?"
Работа-то была поделана,
Пошли они домой.
Как пришли домой,
Видят: Илья Муромец ходит по избе.
Стали его спрашивать,
Как он выздоровел.
Илья и рассказал им,
Как приходили калики перехожие,
Поили его питьецом медвяныим, -
И с того он стал владеть руками и ногами
И силушку получил великую.
Пошел Илья в раздольице чисто поле,
Видит: мужик ведет жеребчика немудрого,
Бурого жеребчика, косматенького.
Покупал Илья того жеребчика,
Что запросил мужик, то и дал;
Становил жеребчика в сруб на три месяца,
Кормил его пшеном белояровым,
Поил свежей ключевой водой;
И прошло поры-времени три месяца.
Стал Илья жеребчика по три ночи в сад поваживать;
В три росы его выкатывал,
Подводил ко тыну ко высокому,
И стал бурка через тын перескакивать,
И в ту сторону, и в другую сторону.
Тут Илья Муромец седлал добра копя, зауздывал,
Брал у батюшки, у матушки прощеньице-благословеньице
И поехал в раздольице чисто поле
 

Илья Муромец и Соловей-разбойник

 
Из того ли-то из города из Мурома,
Из того села да с Карачарова
Выезжал удаленький дородный добрый молодец;
Он стоял заутреню во Муроме,
А-й к обеденке поспеть хотел он в стольный Киев-град,
Да-й подъехал он ко славному ко городу к Чернигову.
У того ли города Чернигова
Нагнано-то силушки черным-черно,
А-й черным-черно, как черна ворона;
Так пехотою никто тут не прохаживат,
На добром коне никто тут не проезживат,
Птица черный ворон не пролетыват,
Серый зверь да не прорыскиват.
А подъехал как ко силушке великоей,
Он как стал-то эту силу великую,
Стал конем топтать да стал копьем колоть,
А-й побил он эту силу всю великую.
Он подъехал-то под славный под Чернигов-град,
Выходили мужички да тут черниговски
И отворяли-то ворота во Чернигов-град,
А-й зовут его в Чернигов воеводою.
Говорит-то им Илья да таковы слова:
"Ай же мужички да вы черниговски!
Я нейду к вам во Чернигов воеводою.
Укажите мне дорожку прямоезжую,
Прямоезжую да в стольный Киев-град".
Говорили мужики ему черниговски:
"Ты удаленький дородный добрый молодец,
Ай ты, славныя богатырь святорусский!
Прямоезжая дорожка заколодела,
Заколодела дорожка, замуровела,
А-й по той ли по дорожке прямоезжею
Да-й пехотою никто да не прохаживал,
На добром коне никто да не проезживал:
Как у той ли-то у Грязи-то у Черноей,
Да у той ли у березы у покляпыя,
Да у той ли речки у Смородины,
У того креста у Леванидова
Сидит Соловей-разбойник во сыром дубу,
Сидит Соловей-разбойник Одихмантьев сын,
А то свищет Соловей да по-соловьему,
Он кричит, злодей-разбойник, по-звериному,
И от него ли-то, от посвиста соловьего,
И от него ли-то, от покрика звериного,
То все травушки-муравы уплетаются,
Все лазоревы цветочки отсыпаются.
Темны лесушки к земле все приклоняются,
А что есть людей, то все мертвы лежат.
Прямоезжею дороженькой пятьсот есть верст,
А-й околыноей дорожкой цела тысяча".
Он спустил добра коня да-й богатырского,
Он поехал-то дорожкой прямоезжею.
Его добрый конь да богатырскии
С горы на гору стал перескакивать,
С холмы на холму стал перемахивать,
Мелки реченьки, озерка промеж ног спускал.
Подъезжает он ко речке ко Смородинке,
Да ко тою ко березе ко покляпыя,
К тому славному кресту ко Леванидову.
Засвистал-то Соловей да-й по-соловьему,
Закричал злодей-разбойник по-звериному -
Так все травушки-муравы уплеталися,
Да-й лазоревы цветочки отсыпалися,
Темны лесушки к земле все приклопялися,
Его добрый конь да богатырскии,
А он на корзни да спотыкается;
А-й как старый-от казак да Илья Муромец
Берет плеточку шелковую в белу руку,
А он бил коня а по крутым ребрам;
Говорил-то Илья да таковы слова:
"Ах ты, волчья сыть да-й травяной мешок!
Или ты идти не хошь, или нести не мошь?
Что на корзни, собака, спотыкаешься?
Не слыхал ли посвисту соловьего,
Не слыхал ли покрику звериного,
Не видал ли ты ударов богатырскиих?"
Ай-тут старыя казак да Илья Муромец,
Да берет-то он свой тугой лук разрывчатый,
Во свои берет во белы он во ручушки,
Он тетивочку шелковеньку натягивал,
А он стрелочку каленую накладывал,
То он стрелил в того Соловья-разбойника,
Ему выбил право око со косицею.
Он спустил-то Соловья да на сыру землю,
Пристегнул его ко правому ко стремечку булатному,
Он повез его по славну по чисту полю
Мимо гнездышка повез да соловьиного.
Во том гнездышке да соловьиноем
А случилось быть да и трем дочерям,
А-й трем дочерям его любимыим;
Болына дочка эта смотрит во окошечко косясчато,
Говорит она да таковы слова:
"Едет-то наш батюшка чистым полем,
А сидит-то на добром коне,
Да везет он мужичищу-деревенщину,
Да у правого стремени прикована".
Поглядела его друга дочь любимая,
Говорила-то она да таковы слова:
"Едет батюшка раздольицем чистым полем,
Да-й везет он мужичищу-деревенщину,
Да-й ко правому ко стремени прикована".
Поглядела его меньша дочь любимая,
Говорила-то она да таковы слова:
"Едет мужичища-деревенщина,
Да-й сидит мужик он на добром копе,
Да-й везет-то наш батюшка у стремени,
У булатного у стремени прикована.
Ему выбито-то право око со косицею".
Говорила-то-й она да таковы слова:
"Ай же вы, мужевья наши любимые!
Вы берите-тка рогатины звериные,
Вы бегите-тка в раздольице чисто поле,
Да вы бейте мужичищу-деревенщину".
Эти мужевья да их любимые,
Зятевья-то есть да соловьиные,
Похватали как рогатины звериные,
Да и бежали-то они да-й во чисто поле,
Ко тому ли к мужичищу-деревенщине,
Да хотят убить-то мужичищу-деревенщину.
Говорит им Соловей-разбойник Одихмантьев сын:
"Ай же зятевья мои любимые,
Побросайте-тка рогатины звериные,
Вы зовите мужика да деревенщину,
В свое гнездышко зовите соловьиное,
Да кормите его ествушкой сахарною,
Да вы пойте его питьецом медвяныим,
Да-й дарите ему дары драгоценные".
Эти зятевья да соловьиные
Побросали-то рогатины звериные
А-й зовут-то мужика да-й деревенщину
Во то гнездышко да соловьиное.
Да-й мужик-от деревенщина не слушатся,
А он едет-то по славному чисту полю
Прямоезжею дорожкой в стольный Киев-град.
Он приехал-то во славный стольный Киев-град
А ко славному ко князю на широкий двор.
А-й Владимир-князь он вышел со божьей церкви,
Он пришел в палату белокаменну,
Во столовую свою во горенку,
Они сели есть, да пить, да хлеба кушати,
Хлеба кушати да пообедати.
А-й тут старыя казак да Илья Муромец
Становил коня да посеред двора,
Сам идет он во палаты белокаменны,
Проходил он во столовую во горенку,
На пяту он дверь-ту поразмахивал,
Крест-от клал он по-писаному,
Вел поклоны по-ученому,
На все на три, на четыре на сторонки низко кланялся,
Самому князю Владимиру в особину,
Еще всем его князьям он подколенныим.
Тут Владимир-князь стал молодца выспрашивать:
"Ты скажи-тка, ты откулешный, дородный добрый молодец,
Тебя как-то, молодца, да именем зовут,
Величают удалого по отечеству?"
Говорил-то старыя казак да Илья Муромец:
"Есть я с славного из города из Мурома,
Из того села да с Карачарова,
Есть я старыя казак да Илья Муромец,
Илья Муромец да сын Иванович!"
Говорит ему Владимир таковы слова:
"Ай же старыя казак да Илья Муромец,
Да-й давно ли ты повыехал из Мурома,
И которою дороженькой ты ехал в стольный Киев-град?"
Говорил Илья он таковы слова:
"А-й ты, славныя Владимир стольно-киевский!
Я стоял заутреню христовскую во Муроме,
А-й к обеденке поспеть хотел я в стольный Киев-град,
То моя дорожка призамешкалась;
А я ехал-то дорожкой прямоезжею,
Прямоезжею дороженькой я ехал мимо-то Чернигов-град,
Ехал мимо эту Грязь да мимо Черную,
Мимо славну реченьку Смородину,
Мимо славную березу-ту покляпую,
Мимо славный ехал Леванидов крест".
Говорил ему Владимир таковы слова:
"Ай же, мужичище-деревенщина,
Во глазах, мужик, да подлыгаешься,
Во глазах, мужик, да насмехаешься!
Как у славного у города Чернигова
Нагнано тут силы много-множество,
То пехотою никто да не прохаживал,
И на добром коне никто да не проезживал,
Туда серый зверь да не прорыскивал.
Птица черный ворон не пролетывал;
А-й у той ли-то у Грязи-то у Черноей,
Да у славноей у речки у Смородины,
А-й у той ли у березы у покляпыя,
У того креста у Леванидова
Соловей сидит разбойник Одихмантьев сын.
То как свищет Соловей да по-соловьему,
Как кричит злодей-разбойник по-звериному,
То все травушки-муравы уплетаются,
А лазоревы цветки прочь отсыпаются,
Темны лесушки к земле все приклоняются,
А что есть людей, то все мертво лежат".
Говорил ему Илья да таковы слова:
"Ты, Владимир-князь да стольно-киевский!
Соловей-разбойник на твоем дворе,
Ему выбито ведь право око со косицею,
Й он ко стремени булатному прикованный".
То Владимир-князь-от стольно-киевский,
Он скорешенько вставал да на резвы ножки,
Кунью шубоньку накинул на одно плечко,
То он шапочку соболью на одно ушко,
Он выходит-то на свой-то на широкий двор
Посмотреть на Соловья-разбойника.
Говорил-то ведь Владимир-князь да таковы слова:
"Засвищи-тка, Соловей, ты по-соловьему,
Закричи-тка, собака, по-звериному".
Говорил-то Соловей ему разбойник Одихмантьев сын:
"Не у вас-то я сегодня, князь, обедаю,
А не вас-то я хочу да и послушати,
Я обедал-то у старого казака Илья Муромца,
Да его хочу-то я послушати".
Говорил-то как Владимир-князь да стольно-киевский:
"Ай же старыя казак ты, Илья Муромец!
Прикажи-тка засвистать ты Соловью да-й по-соловьему,
Прикажи-тка закричать да по-звериному".
Говорил Илья да таковы слова:
"Ай же Соловей-разбойник Одихмантьев сын!
Засвищи-тка ты во полсвиста соловьего,
Закричи-тка ты во полкрика звериного".
Говорил-то ему Соловей-разбойник Одихмантьев сын:
"Ай же старыя казак ты, Илья Муромец!
Мои раночки кровавы запечатались,
Да не ходят-то мои уста сахарные,
Не могу я засвистать да-й по-соловьему,
Закричать-то не могу я по-звериному.
Ай вели-тка князю ты Владимиру
Налить чару мне да зелена вина,
Я повыпью-то как чару зелена вина,
Мои раночки кровавы поразойдутся,
Да-й уста мои сахарны порасходятся,
Да тогда я засвищу да по-соловьему,
Да тогда я закричу да по-звериному".
Говорил Илья-тот князю он Владимиру:
"Ты, Владимир-князь да стольно-киевский!
Ты поди в свою столовую во горенку,
Наливай-ка чару зелена вина,
Ты не малу стопу да полтора ведра,
Подноси-тка к Соловью к разбойнику".
То Владимир-князь да стольно-киевский,
Он скорешенько шел в столову свою горенку,
Наливал он чару зелена вина,
Да не малу он стопу да полтора ведра,
Разводил медами он стоялыми,
Приносил-то он ко Соловью-разбойнику,
Соловей-разбойник Одихмантьев сын,
Принял чарочку от князя он одной ручкой,
Выпил чарочку-ту Соловей одним духом,
Засвистал как Соловей тут по-соловьему,
Закричал разбойник по-звериному -
Маковки на теремах покривились,
А околенки во теремах рассыпались
От его от посвиста соловьего,
А что есть-то людишек, так все мертвы лежат;
А Владимир-князь-от стольно-киевский,
Куньей шубонькой он укрывается.
А-й тут старой-от казак да Илья Муромец,
Он скорешенько садился на добра коня,
А-й он вез-то Соловья да во чисто поле.
И он срубил ему да буйну голову.
Говорил Илья да таковы слова:
"Тебе полно-тка свистать да по-соловьему,
Тебе полно-тка кричать да по-звериному,
Тебе полно-тка слезить да отцей-матерей,
Тебе полно-тка вдовить да жен молодыих,
Тебе полно-тка спущать-то сиротать да малых детушек".
А тут Соловью ему и славу поют,
А-й славу поют ему век по веку.