Текст книги "Героический эпос народов СССР. Том первый"

Автор книги: Автор Неизвестен

Албынжи
Хакасский народный эпос

Хулатай превращается в камень

 
Зарождаться земля начинала тогда,
Медь начинала твердеть тогда,
Русла в горах пробивали ручьи,
Звезды небес загорались в ночи,
Деревья корнями за землю брались,
Верхушки свои устремляя в высь.
Но выше всех гор в этом месте был
Могучий красавец Кирим-тасхыл.
 
 
От подножья тасхыла, покинув юг,
Мчался на север Хан-Харасуг,
Хан-Харасуг – звонкий ручей,
Приютил ты много хороших людей,
Напоил ты немало степных табунов,
Хан-Харасуг – сын земных пластов,
Разгульная сила в твоих волнах,
Счастливая жизнь на твоих берегах.
 
 
Много народа живет в тех краях,
Много пасется скота на лугах.
Славные песни в улусах поют,
Много в улусах хороших юрт,
Только одна красивее всех -
Песни здесь звонче и радостней смех.
 
 
В ней богатырь Албыган живет,
Человек, которого любит народ.
Перед юртою высится столб золотой,
У столба привязан конь молодой,
 
 
Бело-буланый красавец степной
Конь Албыгана с гривой густой.
С удивлением люди на лошадь глядят -
Могуч и красив гордый Ойат.
 
 
А рядом стоит скакун удалой.
Он, кажется, создан для битвы лихой,
Он грудью пошире и крепче в ногах.
Он словно буран, что гуляет в степях...
 
 
Хара-Хулатом зовут коня.
Хозяина ждет он, уздою звеня.
Как будто бы хочет сказать: "Хулатай,
Скорее меня напои, оседлай.
Ты сын Албыгана и сам богатырь,
Зовет нас с тобою степная ширь,
Туманная даль, скалистая высь.
Скорее, мой друг, на меня садись!"
 
 
Но молод еще богатырь Хулатай,
Боится покинуть отцовский край.
Он вместе с сестрою Алтын-Кеёк
Часто с тоскою глядит на восток,
Туда, где зарницы, играя, горят,
Куда беспокойные ветры летят.
 
 
Алтын-Кеёк быстро растет,
Шестьдесят косичек по утрам плетет,
Песни веселые звонко поет,
Но Хулатай не рад ничему -
Дорога дальняя снится ему,
Молодая кровь в груди горяча -
Руки просят стального меча.
Кажется низким любой хребет -
Тяжести лет на плечах нет.
 
 
Летят без возврата счастливые дни!
Один за другим улетают они,
Как гуси осенью в небесах,
Дни пролетают у всех на глазах.
Хулатай однажды к отцу пришел
И смелым голосом речь повел:
"Любимый народом отец Албыган,
Тобою мне конь богатырский дан,
Сила, сноровка даны мне тобой.
За это я предан тебе душой.
Хочется мне побывать на воле,
Под светлым небом поездить в поле.
Испробовать мне богатырской бы доли.
Широкую землю объехать мне, что ли?
И в самом деле, не поискать ли другого
Хара-Хулата, как мой, удалого?
Да есть ли на свете такой край,
Где живет, мне подобный, другой Хулатай?"
 
 
Отец на сына взглянул сурово
И молвил: "Я слышу хвастливое слово.
Твой век, Хулатай, добротою отмечен.
Тебе не к лицу неразумные речи!
Не об этом, сынок, у тебя забота.
Слава не в каждые ходит ворота.
Не в каждую юрту заходит счастье.
Не каждый под крышей сидит в ненастье.
Поживешь на земле – и увидишь, что много
Людей без крова бредут по дорогам.
Поживешь – и увидишь, что горе и голод,
Злые болезни, нужда и холод
Людям простым не дают покою.
Подумай об этом – и сердце заноет...
Я стар и хочу, чтобы сын мой любимый
Сторожил от набегов наш край родимый,
Чтоб каждому роду главою он стал,
Чтоб мысли и правде просторы он дал,
Чтоб славой народ свой навек увенчал..."
 
 
Отцовский наказ – для сына святой
Хулатай прослушал с холодной душой.
Хотел он сказать, что согласен с отцом,
А сам, уходя, думал о том,
Как бы скорее уйти в поход
Туда, где в тумане синел небосвод.
 
 
Стал он готовиться в дальний путь.
Кольчугой закрыл богатырскую грудь.
На голову пёрик для боя надел.
(На солнце вечернем он ярко блестел.)
Изогнутый месяцем лук боевой
Шесть раз затянул тетивою стальной.
 
 
Решившись, шагнул Хулатай из дверей.
Прощаясь, взглянул на просторы степей.
Доброго слова никому не сказал,
К золотому столбу, торопясь, зашагал.
Хара-Хулата по холке трепал,
Слова ему нежные тихо шептал.
 
 
Из юрты сестричка к нему подошла,
Повод отвязанный подала,
Сказала: "Мой милый брат Хулатай,
Где бы ты ни был, – отцовский край
Ни душою, ни сердцем не забывай.
 
 
Сила тебе для народа дана.
Пусть не уйдет бесполезно она.
Помни наказ мой, брат Хулатай,
За свободу народа грудью вставай,
Всегда обездоленным помогай,
Радость людскую не нарушай,
Счастье народа оберегай".
 
 
Наказ этот, данный родною сестрой,
Хулатай прослушал с холодной душой.
В ответ ни слова не проронил,
На Хара-Хулата ловко вскочил
И рысью поехал улусом большим
Дорогой прямой на тасхыл Кирим.
 
 
Распалилось сердце в груди от огня.
Он дернул тин, не жалея коня,
Вздыбился конь, как вихрь степной.
Оскаленный рот – как яр над рекой.
Богатырь поводьев коню не дает -
По большому, как степь, стегну его бьет
Как ветер, понесся всхрапнувший конь,
Через реки скачет взмыленный конь,
Через степи проносится, как огонь.
Такая у лошади смелая прыть,
Что трудно скачки ее уследить -
Открытых глаз не успеешь закрыть,
Закрытых глаз не успеешь открыть.
 
 
...Так скрылся из глаз озорной Хулатай.
Отец Албыган родной край
От недругов пришлых оберегал.
Он каждому пешему лошадь седлал,
Раздетому кров и одежду давал.
 
 
...Прошло-пролетело двенадцать лет -
И снова от сына известий нет.
Не шлет богатырь долгожданный привет,
Ни одной весточки нет и нет.
И вот на исходе двенадцатого года
Заколебалась земля под крутым небосводом.
Раздался топот Хара-Хулата,
Похожий на ярого грома раскаты.
И тут услыхала земля родная
Голос вернувшегося Хулатая.
 
 
Самый смелый и самый могучий,
Ехал он, пыль поднимая тучей,
Ехал он с песней к родному краю,
Ехал, беспечный, забот не зная.
На вершину Кирим-тасхыла поднялся,
От тяжести снежный тасхыл зашатался.
С копя соскочил богатырь Хулатай -
Долго смотрел на отцовский край.
Веселую песню зычно запел,
Возле коня на землю присел
И вдруг, завороженный, окаменел.
 
 
Окаменело могучее тело,
На лице улыбка окаменела.
Глаза закрылись. В одно мгновенье
Окаменели руки, спина, колени.
Стал Хулатай, богатырем рожденный,
С человеческим обликом камнем зеленым.
 
 
Сестра Хулатая Алтын-Кеёк,
Накинув на голову темный платок,
Запыхавшись, с трудом поднялась на тасхыл,
На колени упала, лишившись сил.
И видит она – на горе высокой
Стоит ее брат скалой одинокой.
На лице улыбка окаменела,
Окаменело могучее тело.
А рядом, в землю уйдя по колено,
Могучий конь девятисаженный
Стоит без движения, окаменелый,
Превращенный проклятием в камень белый...
 
 
...Плачет, рыдает Алтын-Кеёк,
Ветер, притихнув, на травы лег,
При виде слез он резвиться не мог.
Не удержать этих слез кровяной поток,
Не удержать этих слез ледяной поток,
Там, на вершине Кирим-перевала
Много горя она познала.
 
 
...Албыган с тревогою дочь ожидал.
Смотрел он с тоскою на перевал.
Вбежала дочка к отцу в слезах.
Кто видел ее – безотчетный страх
Тотчас поселялся у них в сердцах.
 
 
"Отец мой, – сказала, – отец Албыган,
Сын твой немало объехал стран.
Он землю обширную исколесил,
Да только завет твой не сохранил.
Беднякам обездоленным не помогал,
Радость людскую войной нарушал.
 
 
Тогда Хулатая народ невзлюбил
И, проклиная его, решил:
"Тот, кто с каменным сердцем рожден,
Пусть в камень навек превратится он!"
 
 
С глубоким вздохом сказал Албыган:
"Мне сын в наказание, видно, дан.
Ах, мой непослушный сынок Хулатай,
Зачем ты поехал в далекий край!
Зачем ты бездомным бродил по свету!
Почему не послушал моих советов!"
 
 
...На тасхыле ветры гудят и гудят.
Сизые тучи низко летят.
Куда ни кинешь орлиный взгляд -
Кругом равнинные земли лежат.
И высится там, на горе высокой,
Богатырь Хулатай скалой одинокой.
Близко живущие камень видят,
Далеко живущие о нем слышат...
 
 
...Недаром же так говорят в народе:
«Беда никогда одна не приходит».
Вдруг закачалась поверхность земли.
Все горы в тумане, все небо в пыли.
Кто это там ручьями сверкает?
Кто это там лучами стреляет?
Кто это катится шумным потоком
По руслам дорог к горе высокой?
Это стекаются темные силы
Юзут-Хана – царя, как ручьи с тасхылов.
Это война идет шумной волною,
Трижды опоясанная страшной бедою!
 
 
На Кирим-тасхыле мечи сверкают.
Недруги недруга вызывают:
"Эй, Албыган, гордец безмерный,
Рубленое мясо ты съел, наверно,
Одежду для боя надел, наверно!
О горе твоем мы давно уже знаем -
Нет у тебя силача Хулатая,
Теперь мы ребра твои посчитаем".
 
 
Албыган проворно собрался в бой,
С дочкой простился, с любимой женой.
Жена Ай-Арх голосила звонко -
Носит под сердцем она ребенка,
Видно, родится он в час ненастья!
Видно, ему не увидеть счастья!
 
 
Албыган ресницы слезой не смочил,
На коня Ойата ловко вскочил
И рысью поехал улусом большим
Дорогой прямой на тасхыл Кирим.
 
 
...На тасхыле ветры в ушах гудят...
Грудами черные тучи летят.
Пришлые недруги плотно стоят -
Сверкает молнией каждый взгляд.
На слова Албыган отвечал словами,
На удар кулаком отвечал кулаками.
С коня он спрыгнул, мечом сверкая,
На пришлых врагов озверевшую стаю.
Полнолунье прошло – Албыган все дерется,
Новолунье пришло, а он не сдается...
 
 
"... Уже иссякают последние силы...
Что будет с женою, с дочкою милой?
Что будет теперь с моим милым краем?
Помощи нет, а враги наседают..."
Знал бы отец, что в ту ночь роковую
Жена родила ему дочь вторую!
 
 
...О счастье своем ничего не зная,
В жестоком бою Албыган умирает.
"... Имеющий близких, ты честью гордишься.
Прощаясь, ты с ними рядом садишься.
А я умираю во вражеском стане...
Кто рядом со мной на прощанье присядет!
 
 
...Имеющий друга, ты счастлив вдвое.
Друг горечь прощанья разделит с тобою.
Мои же друзья умирают в темницах.
Кто нынче придет, чтоб со мною проститься?"
Так шепчет с тоской Албыган, умирая,
О дочке своей ничего не зная...
 
 
...У прекрасного утра – прекрасна заря.
Прекрасна дочка богатыря.
Не по дням, по часам на глазах растет,
Уже на крепкие ноги встает.
Над сестричкой своею – Чарых-Кеёк
Плачет, рыдает Алтын-Кеёк.
Ветер, притихнув, на травы лег,
При виде слез он резвиться не мог.
Не удержать этих слез кровяной поток,
Не иссушить этих слез ледяной поток.
 
 
...А в это время на гордом тасхыле
Враги Албыгана мечами рубили.
Страданья и боли превозмогая,
С народом прощался отец Хулатая:
"Для отдыха созданный милый край,
Любимый всем сердцем, навек прощай!
Сердце мое в крови закипает,
Закат моей жизни уже потухает..."
 
 
Как смерть, побледнела Алтын-Кеёк,
С плеч сорвала темный платок.
Вскинула руки, как крылья, она,
Золотою кукушкою стала она,
И полетела в небо она,
Туда, где бледнела вдали луна.
 
 
«Моя победа!» – вскричал Юзут-Хан,
Гордо расправив свой тонкий стан.
Свистит, не смолкая, ременный бич,
Громом летит оглушающий клич:
"Лети, мой голос, во все края!
Народа хозяином буду я!
Реки мои и земля моя!
Отныне ханствовать буду я!"
 
 
Он вынул свой меч, и конь Албыгана,
Гордый красавец бело-буланый,
Упал с отсеченною головою -
На камни хлынула кровь рекою.
 
 
...Степь застонала под вражьей пятой.
Пепел и дым летят над землей.
Жена Албыгана – красы созданье -
У золотого столба лежит без дыханья.
Повсюду следы разрушенья видны.
Все юрты разграблены и сожжены.
Тому, кто держал против нечисти меч,
Пришлось костьми на землю лечь.
 
 
...Лежал Албыган с потемневшим лицом.
До слуха его доносился гром,
Стоны и плач, проклятья и вой,
Но только не мог шевельнуть он рукой,
Не мог он пальцы остывшие сжать,
Не мог он меч над собой поднять.
 
 
Отары овец, табуны лошадей
Угонял в неволю враг-лиходей.
Понурив головы, шли скакуны,
Луга покидая родной стороны.
А тех, кто не мог, не желал идти,
Враги убивали, бросая в пути.
 
 
...На лицо Албыгана спустилась ночь.
Он знает, что некому горю помочь.
Окаменел богатырь Хулатай,
Не выйдет он в бой за отцовский край,
Окаменевшие пальцы не сможет сжать,
Не сможет меч богатырский поднять.
 
 
Одного Албыган предвидеть не мог,
Что живет невредимая Чарых-Кеёк.
Она в шалаше травяном живет,
Она не по дням – по часам растет.
 
 
...Ручеек звенит, волною блестя.
Ветер летит, травой шелестя.
 

Сестра оживляет Хулатая

 
Близ Хан-Харасуга шумит тайга,
Молодая, как утро, поет тайга.
Мохнатые ветви тянет она
К зеленой цветистой поляне она.
А там, на поляне, стоит шалаш.
Листвою зеленой скрыт шалаш.
Стоит одиноко шалаш травяной.
В нем дочь Албыгана живет под горой.
 
 
Однажды сиротка к ручью подошла,
Плетеную вершу рукой подняла.
Огорчилась, скупой проклиная свет.
Ни одной рыбешки в верше нет!
Наутро снова пришла к ручью,
Торопясь взглянуть на добычу свою.
Снова скупой проклинала свет.
Ни одной рыбешки на завтрак нет!..
 
 
На третий день поднялась с трудом,
До Хан-Харасуга добралась ползком.
Вынула вершу, а рыбы нет.
Померк для девушки солнечный свет.
Легла в шалаше, как береста, бела.
В голоде ночь с трудом провела.
В жажде, в тоске эту ночь провела.
 
 
...Весело светит крутой небосвод.
Вдруг она слышит: кукушка поет.
Вещая птица кого-то зовет,
Вечным покоем уснуть не дает.
Веки открылись, а сердце стучит,
Вещая птица ей так говорит:
 
 
"Слушай, уснувшая с болью в груди,
Слушай, забывшая жизни красу.
Счастье лежит у тебя впереди,
Счастье тебе я сейчас принесу.
Статная, встань и покинь свой шалаш,
Силу свою ты для жизни отдашь.
 
 
В тайге трехветвистый увидишь саргай,
Три стебелька ты рукой не срывай.
Выкопай белые корни его.
Вдаль посмотри, не сказав ничего,
Вдали ты увидишь вершину земли,
Ветер просторов увидишь вдали.
 
 
Гордо взойди на крутой перевал.
Камень там белый когда-то стоял.
Облик коня ему ветер придал,
Дождь его щедро водой поливал.
Рядом увидишь ты камень другой -
Синий камень с мужской головой.
 
 
Возьми трехветвистый саргай поскорей,
Отломи и пожуй один из корней
И выплюнь саргая чудесный сок
Каменной лошади прямо в висок.
Корень второй пожуй на зубах
И плюнь в синий камень, отбросив страх.
А третий корень, пожевав, проглоти.
 
 
Счастье тебя ожидает в пути.
Радость твоя польет через край.
Счастье тебе принесет саргай,
Брата тебе вернет саргай.
Имя которому – Хулатай.
 
 
Вернись ты в шалаш той же тропой,
Там ты увидишь сундук большой.
Быстро сундук тот волшебный открой -
Брызнет искрами свет золотой.
Будет сиять и гореть пред тобой
Блеском жемчужным наряд дорогой.
 
 
Надень наряд и возьми платок,
С золотыми каймами белый платок,
Трижды шалаш свой вокруг обойди,
Трижды платком дорогим взмахни
И тогда, славная, увидишь ты
Юрту шестиглавую такой красоты,
Какой ты не видела никогда,
Какой не запомнят былые года.
 
 
Слушай, уснувшая с болью в груди.
Слушай, забывшая жизни красу.
Счастье лежит у тебя впереди,
Счастье тебе я сейчас принесу.
Твой отец Албыган – ты это знай.
Твоя мать Ай-Арх – помни ее.
Брат твой родимый – Хулатай.
Чарых-Кеёк имя твое.
Только смотри – здесь не ночуй.
Толком запомни слово мое.
Ты полетишь в дальний улус,
К чудной земле, Чарых-Кеёк.
Вещей кукушкою будешь лететь,
На сосен верхушки будешь смотреть".
 
 
Смолкла кукушка.
Шум крыльев тугих
Где-то за дальней горою затих.
Встала, уснувшая с болью в груди,
Встала, забывшая жизни красу,
Видит – сияет ей свет впереди,
Видит, саргай расцветает в лесу.
 
 
Стеблей не срывая, копать начала.
Корни саргая с собою взяла,
Ветви саргая с собою взяла,
Быстро взошла на крутой перевал.
Там на вершине камень стоял,
Облик коня ему ветер придал,
Дождь его спину водой поливал.
 
 
В ладонях зажала концы ветвей,
Отломив, пожевала один из корней.
И плюнула соком Чарых-Кеёк
Каменной лошади прямо в висок,
И с шумом упал кремневый наряд,
И встала лошадь – Хара-Хулат.
 
 
Корень второй взяла она в рот,
Корень второй быстро жует,
В синий камень соком плюет.
Камень упал у нее на глазах.
Комом в груди шевельнулся страх,
Катится эхо в далеких горах...
 
 
Пятится девушка – перед ней
Богатырь поднялся из груды камней.
Корень саргая схватила она,
Страх отгоняя, жует она,
Соки саргая пьет она.
Сразу забилось сердце ее,
Все помутилось в глазах у нее,
Упал к ногам травяной покров -
Одежда ее из травы и цветов,
Плечи красивые обнажив,
Груди прелестные обнажив.
 
 
Стыд пробежал по спине, как мороз.
Грудь прикрыли пятьдесят кос.
Богатырь, восхитясь, словно к месту прирос,
С губ не слетит ни один вопрос.
 
 
Бросив на брата испуганный взгляд,
Чарых-Кеёк обернулась назад.
Скрыться от глаз любопытных спеша,
Стрелой долетела до шалаша.
За ней поспешил Хулатай – ее брат
И конь его верный Хара-Хулат.
 
 
...Смолк в отдаленье копытный стук.
Увидела девушка белый сундук.
Тронула крышку поспешной рукой -
Брызнул искрами свет золотой,
Блеском сиял там наряд дорогой,
Белый платок с лучезарной каймой.
 
 
Быстро оделась Чарых-Кеёк.
Взяла осторожно белый платок.
Трижды шалаш свой вокруг обошла,
Трижды платком помахала она -
Таких чудес и не знала она,
Такой красоты не видала она.
 
 
Хулатай, возвратись, удивленно глядит:
Нет шалаша, юрта стоит,
К золотому столбу он коня привязал,
В юрту вошел и сестру не узнал.
Низкий отвесил хозяйке поклон,
Ласково с ней поздоровался он,
Молча сел у стены на кровать.
Девушка стала стол накрывать,
Родного гостя спеша угощать.
 
 
"Эк-кей, дорогая! – сказал Хулатай. -
Меня, мертвеца, из камней подняла,
Потухший огонь ты, радость зажгла,
Друга-коня в награду дала.
Не мучь же молчаньем сердце мое,
Скажи драгоценное имя свое".
 
 
"Эк-кей! – отвечала ему сестра. -
Как огонь и угли одного костра,
Так и мы с тобою брат и сестра.
Албыган наш отец – ты это знай.
Ай-Арх – наша мать. Помни ее.
Брат ты мне с именем Хулатай,
Чарых-Кеёк имя мое".
 
 
Пока брат с сестрою вели разговор,
Солнце склонилось к вершинам гор.
...Вышла из юрты Чарых-Кеёк.
Взглянула с тоскою на алый восток.
Вскинула руки, как крылья, она,
Светлой кукушкою стала она,
И полетела к небу она,
Туда, где бледнела вдали луна.
 
 
Молча сестру Хулатай ожидал.
Тихо с тревогой слова шептал:
"Как тебя, милая, долго нет!
Ярче становится лунный свет.
Черною силой страшна луна,
Как бы тебя не схватила она!
Как бы не съел тебя сильный зверь
С пастью, огромной, как эта дверь!"
 
 
Вышел из юрты – сестрицы нет.
Ярче становится лунный свет.
Видит: кукушка летит от огня.
Крикнул: «Вернись, не бросай меня!»
Голос сестры вдруг зазвучал -
То затухал, то нарастал.
 
 
"Брат мой, брат мой,
Брат Хулатай!
Землю родную оберегай!
Реки от недругов оберегай!
Знаю я, верю – время придет,
В море вот здесь превратится ручей,
В лугах привольно пастись будет скот.
И радостной будет жизнь для людей!"
 
 
...Со стоном на землю упал Хулатай.
Горько тогда зарыдал Хулатай.
Покоя не зная, сестру зовет...
...Лучами сияя, солнце встает,
Возле столба, где конь стоит,
Горе познавший недвижно лежит.
Крыльев могучих шум услыхал.
Птичьих перьев свист услыхал.
Белого лебедя над собой увидал.
Летит этот лебедь и говорит:
"С надеждой летела я в эти края:
Молодца увижу – думала я.
А вижу, собака воет внизу,
Собачью судьбу проклинает свою.
...С надеждой летела я в эти края:
Мудрость увижу – думала я.
Но ветер надежду мою унес:
У столба лежит бешеный пес!"
 
 
"Погоди, белый лебедь!
Хулатай закричал. -
Злобой кипит обида моя!
Таких лебедей видывал я!"
...В белую юрту он забежал,
Богатырский лук и стрелу взял,
В лебедя целясь, спустил тетиву -
Стрела полетела, свистя, в синеву.
 
 
Подстреленный лебедь камнем упал.
Хулатай за добычею поскакал,
Подъехал и видит: не лебедь убит -
Мертвая девушка здесь лежит.
Плечи закрыли – пятьдесят кос,
Спину закрыли – шестьдесят кос...
Спрыгнул с коня, вынул стрелу,
Кровь из груди полилась на траву.
Хулатай подумал: "Умел я убить,
Как же сумею ее оживить!"
 
 
Начал себя по коленям бить,
Начал слезы горячие лить:
"Невестой ты, может, моею была!
Зачем же взяла себе два крыла,
Белые перья надела зачем,
Птицей крылатой летела зачем".
 
 
Так Хулатай рыдал три дня,
Потом убитую положил на коня,
К юрте привез, коня привязал,
Красавицу молча на руки взял.
И только к постели ее поднес -
Труп этой девушки камнем оброс,
Окаменело лицо ее,
Окаменело тело ее.
 
 
На каменном теле писал Хулатай:
"Каждый живущий помни и знай:
Всю землю обширную обойди,
Под небом сияющим все обойди,
Обшарь, обыщи весь белый свет -
Краше жены Хулатая нет".
 
 
Долго стоял он, лишенный сил.
Жену одеялом любовно накрыл,
Полог нарядный рукой опустил.
Вышел из юрты, вскочил на коня,
К кургану подъехал, уздою звеня,
Огромный каменный столб разыскал,
От земли оторвав, на седло поднял,
Коня повернул и назад поскакал,
Камнем дверь юрты легко завалил,
Хара-Хулата галопом пустил.
 
 
Мчался вперед Хара-Хулат
Туда, где цветет пышно закат...
 

Хан-Мерген

 
В степях недалеко от земли той,
Где проживал Хулатай с сестрой,
Край растилался совсем другой.
 
 
Крутой каменистый перевал
Огромного моря сдерживал вал.
Прекрасная Алып-Хан-Хыс там жила,
Стада на лугах буйнотравых пасла.
 
 
Хан-Мерген, ее младший брат,
Надев дорогой и красивый наряд,
Шапку дорогую надев,
Звонкую сбрую на коня одев,
Поехал забавы себе искать,
Решил за славою поскакать.
 
 
На перевал он заехал шажком,
Хитрым глазом огляделся кругом -
Земля Ах-Хана впереди лежит,
Полог тумана в небе висит.
Ударил коня Хан-Мерген рукой,
Поехал прямо густою тайгой.
 
 
На земле Ах-Хана людей не видать.
Но вот поляну пришлось проезжать.
Хан-Мерген удивленно глядит:
Шестиглавая юрта пред ним стоит.
К столбу привязал коня Хан-Мерген,
Косясь на убранство нарядных стен.
Завалена дверь курганной плитой.
Не сдвинуть ее ни рукой, ни ногой.
 
 
...Долго он ждал и дождаться не мог,
Подошел к скале, чтоб ступить на порог.
Плечом попробовал юрту открыть,
Спиною толкал, чтобы камень свалить.
Грудью налег и оттолкнул,
Через порог быстро шагнул.
 
 
Вошел и видит: стоят на столе
Яства, каких не видал на земле.
Тихо вокруг, никого не видать.
 
 
Сбоку присел Хан-Мерген на кровать.
Смотрит на полог, что рядом висит, -
Хозяин, кажется, крепко спит...
 
 
Долго сидел, озираясь кругом,
И вдруг решил – кашлянул баском,
За полог спеша заглянуть глазком.
Никто не поднялся. Тогда Хан-Мерген
Встал, не чуя дрожи колен,
Пола не чуя под собой,
Полог поднял робкой рукой.
 
 
Девушку спящую видит он,
Красоту слепящую видит он.
Сел на кровать – она не встает.
Даже рукою не шевельнет.
Хотел отвесить низкий поклон -
Камня сырость почуял он,
Камня холод почувствовал он.
 
 
На каменном теле прочел Хан-Мерген:
"Каждый живущий помни и знай -
Всю землю обширную обойди,
Под небом сияющим все обойди,
Обшарь, обыщи весь белый свет -
Краше жены Хулатая нет".
 
 
Думал встревоженный Хан-Мерген:
"На землю Ах-Хана еду я,
Еду за счастьем по следу я.
Лучшие кони туда сведены,
Богатыри там сильны и стройны.
Для честной битвы они собрались,
Как речки в море, они слились.
 
 
С ними бороться буду и я.
И, если согнется сила моя,
Мне не придется на свете жить,
Мне головы на плечах не сносить.
Хулатай побоищам всегда рад.
На битву примчит его Хара-Хулат.
Земля велика, и живет на ней
Немало испытанных богатырей.
Может, окажется хилым он!
Может, нарвется на силу он!
 
 
А я Хулатая жену увезу,
Перед сестрой пущу слезу.
Пусть помашет волшебным платком,
Чудным бичом с золотым черенком,
Чтоб жену Хулатая скорей ояшвить.
Горя не зная, буду я жить..."
 
 
Так решил Хан-Мерген, хитрец.
С каменным телом домой поскакал.
Через тайгу он путь пробивал.
Очень спешил Хан-Мерген, молодец.
 
 
В юрту Хан-Хыс вошел Хан-Мерген.
Положил красный камень на стол золотой.
Сестра Хан-Хыс сказала: "Родной!
Привез ты странную вещь домой.
Кого нежданно захватил в плен?"
«Жену я привез!» – отвечал Хан-Мерген.
 
 
Быстро Хан-Хыс к столу подошла,
На каменном теле надпись прочла,
Ту, что писал богатырь Хулатай:
«Каждый живущий помни и знай...»
 
 
"Оживи мне жену! – Хан-Мерген попросил -
Сестрица, мне свет без нее не мил!"
Хан-Хыс говорит: «Опомнись, мой брат!»
Хан-Мерген кричит: "Оживи мне жену!
Неужели заставишь везти назад
Куда-то в далекую сторону!
Если не выполнишь просьбу мою -
Меня не увидишь в родном краю!
Ты мне не сестра, я тебе не брат.
Уеду туда, куда брошу взгляд.
И не вернешь ты меня назад!"
 
 
Хан-Хыс отвечала: "Ну, что ж, поезжай!
Жену получит один Хулатай".
Со злостью вскочил Хан-Мерген на коня,
Поехал вперед, надежду храня.
Ждал он, что скажет сестра: «Вернись!»
...Из юрты даже не вышла Хан-Хыс.
 
 
Вот уж поднялся на перевал,
Но голос сестры не услыхал.
Была непреклонной Алып-Хан-Хыс.
Ни разу ему не сказала: «Вернись!»
 
 
С тревогой скакал Хан-Мерген в пыли,
Туда, где виден хребет земли,
Где перевал чернеет вдали.
Плеть подбавляла лошади сил.
На грудь перевала конь заскочил.
 
 
Взглянул Хан-Мерген за перевал.
Край незнакомый пред ним лежал.
Пустынные белые степи там,
Громадное тело черпеет там,
Что там такое – не разобрать,
Человеком нельзя назвать,
Черным зверем нельзя назвать.
 
 
Стоит внушающая дикий страх
На черной кобыле о трех ногах.
Лицом страшилище земли черней,
Сажени не хватит между ушей,
Пестро-змеиные косы у ней,
Глаза лягушачьи раскосы у ней.
 
 
Хан-Мерген от испуга: «Здравствуй!» – сказал
И сразу нежданный ответ услыхал:
"Здравствуй жених, Хан-Мерген мой,
Наконец-то встретились мы с тобой!"
Хан-Мерген чуть-чуть не свалился с коня,
Сказал: "Узнающая меня,
Кто ты, скажи мне, души не тая,
Зачем приехала в эти края?"
"Вышла из болотной тины я,
Отца Юзут-Хана покинула я,
Юзут-Арх – девушка я.
За женихом приехала в ваши края.
Ехала, думая лишь о том,
Какой богатырь будет мне женихом.
Кто первый мне встретится на пути,
За того и замуж придется пойти.
Ты первый мне встретился в поле чужом,
Так, значит, будешь ты мне женихом".
 
 
Подумал в отчаянье Хан-Мерген:
«Как же оставить нежданный плен!»
"Юзут-Арх! – он громко вскричал. -
Твоего жениха я давно знал!"
«Кто же жених мой, отвечай!»
«Тебе в женихи наречен Хулатай».
 
 
Юзут-Арх сказала: "Не знаю пути,
Чтоб Хулатая быстро найти.
Блуждает где-то, как ветер, он -
Много у света разных сторон.
Ты первый мне встретился в поле чужом.
Так, значит, и будешь мне женихом".
 
 
Хан-Мерген взмолился: "Прошу, отпусти,
Я берусь Хулатая тебе найти!"
"Ну, что же, – ответила, – поезжай.
Через двенадцать месяцев богатырь Хулатай
Должен рядом со мной стоять.
Иначе – счастья тебе не видать.
Прискачет к тебе на трех ногах
Кобыла моя, наводящая страх.
Перед тобою, гривой звеня,
Встанет горою средь белого дня,
Слышишь ли ты, несчастный, меня?!"
 
 
Каждое слово Хан-Мерген слыхал.
Прочь от страшилища он поскакал.
Он въехал галопом на перевал,
Белое море вдали увидал.
Полог тумана в небе висит.
Земля Ах-Хана внизу лежит.
 
 
Видит: столько сошлось людей,
В одну юрту не вместить гостей,
У одного столба не привязать коней.
"Как же, – подумал, – мне их обмануть,
Как мне узнать Хулатая путь?"
И вдруг улыбкой оскалил рот:
«Обмануть я сумею простой народ!»
 
 
Стрелой Хан-Мерген с перевала летит.
В руке полумесяцем меч горит.
Ногами под брюхом коня щекочет,
Летит по улусу, а сам хохочет,
Истошным голосом дико орет,
Так что сбежался вокруг народ.
 
 
"Стой! Нечистая сила! – кричит. -
Совсем ты меня уморила! – кричит. -
Сверху шкура, внутри кишка,
Совсем ты не слушаешь седока!"
 
 
Лошадь направив на народ,
Истошным голосом страшно орет,
Ногами щекочет под брюхом коня,
Машет мечом, сталью звеня.
"Эй вы, стадо богатырей,
Кто хочет жить, говори скорей!
 
 
Кто Хулатая укажет мне,
Где он сейчас, в какой стороне?
Если не скажете, на всем скаку
Пустые головы отсеку".
 
 
Испуганным голосом кто-то сказал:
"Я, я, Хулатая видал!
С Алтын-Тееком они враги.
За перевалом возле тайги
Который уж день дерутся они.
Не знаю, когда разойдутся они.
Алтын-Тееку уж свет не мил,
Он в битве лишился последних сил.
Сестру Алтын-Поос в обмен посулил,
И Хулатай его не убил.
 
 
"Ну, ладно! – вскричал Хан-Мерген, хитрец.
За то, что сказал, ты – молодец.
А то бы всем головы поотрубал!"
...И, смеясь, уехал за перевал.
 
 
Смех услыхали богатыри,
Хан-Мергена узнали они.
С досады, опомнясь, на землю плюют,
Свою доверчивость горько клянут:
"Да, если б мы знали, что это он,
Мы б его смяли со всех сторон!"