Текст книги "Героический эпос народов СССР. Том первый"

Автор книги: Автор Неизвестен

Месть

 
То поднимаясь до облаков,
То опускаясь до желтых холмов,
Волк и скакун мчат седоков.
 
 
"Стой, белый волк! – Албынжи говорит.
Видишь, дорога вдали пылит.
Придется тебя превратить в посошок,
Чтоб глаз посторонний увидеть не мог".
По шерсти провел он чудесным шаром,
И снова волк стал простым посошком.
 
 
Два всадника скачут навстречу им -
Бело-буланый скакун под одним,
Светло-серый скакун под другим.
Слово привета сказали враз,
С богатырей не спуская глаз.
 
 
"Далеко ли, близко ли путь ваш лежит? –
Весело им Албынжи говорит. –
На какой земле вы стада пасете?
Из какой реки свою воду пьете?"
 
 
"Я – Ай-Мерген, – ответил один, -
Ай-Арх и Ах-Хана любимый сын.
А это мой друг – богатырь Ах-Молат,
Землей он владеет и славой богат.
К Алтын-Хану на свадьбу мы едем с ним,
На состязанье попасть спешим.
А вы что за люди, каких краев?
Поили копей из каких ручьев?"
 
 
И так отвечал Албынжи-молодец:
"Вот друг мой! Его Хан-Мерген отец.
А мать прозывают Алтын-Поос.
Он с детства у хана в юрте рос.
Здоровьем он нынче могуч, как гора,
И имя ему богатырь Тюп-Хара.
А я – Албынжи – бедным рожден,
Ханскою славою не наделен.
Отец Хулатай, Чибек-Арх моя мать
Пустили по свету несчастным плутать.
На Хара-Хулате отец Хулатай
На битву поехал в далекий край.
А я, безлошадный, иду пешком,
Пылю по дороге своим посошком".
 
 
Сказал Ай-Мерген: "Плохо пешему жить.
Не сладко по свету бродягой ходить.
Хочу я с тобой поделиться конем -
Садись на буланку, поедем вдвоем".
 
 
Албынжи восхитился его добротой,
Видно, родился он с чистой душой,
Видно, что с горем давно знаком,
Видно, на свете живет бедняком.
 
 
"Спасибо! – тогда Албынжи сказал.
– Я птицей крылатой бы в небе летал,
Да крыльев тугих за спиною нет.
Кладу я, несчастный, тропою след.
Моя судьба сзади вас идет,
Прошу вас, друзья, поезжайте вперед".
 
 
"Эк-кей, Албынжи! Мне жалко тебя.
Тебе я открыться хочу, любя, -
Сказал Ай-Мерген, – напрасен твой путь.
Отца Хулатая тебе не вернуть.
Я слышал недавно от добрых людей,
Он снова попал в лапы чертей.
Опять помутился отец твой умом,
Опять распростился с могучим мечом.
Юзут-Арх не отпустит его назад.
Закован в цепи Хара-Хулат".
 
 
Богатыри распрощались с ним,
Помчались они, как по ветру дым,
Скрылись за дальним крутым бугром.
Снова он посох потер шаром.
Вскочил на волка, сказал: "Пора!
Не отставай, мой друг Тюн-Хара!"
 
 
...Полог тумана в небе висит.
Земля Алтын-Хана внизу лежит.
Видят: в улусе столько людей,
В юрту одну не вместить богатырей,
У столба одного не привязать коней.
 
 
Албынжи говорит: "Ну-ка, друг, не плошай,
Смекалку и хитрость свою вынимай!"
Друга схватил он и с силой тряхнул,
Так что подземный послышался гул.
Зеркальце прямо к лицу поднес:
«Ну-ка, – сказал, – взгляни на свой нос».
Тот посмотрел и чуть не упал -
До того он грязным и страшным стал,
В овчину одет, одноглазым стал.
 
 
«Ладно, мой друг, смотри не тужи», -
Сказал и встряхпулся сам Албынжи.
Стал он противным плешивым слепцом,
С длинным носом, с кривым лицом.
А карий конь жеребенком стал,
Совсем худым и паршивым стал.
 
 
У юрты, где тесно столпился народ,
Слепой на кривого злобно орет,
По желтой плешине посохом бьет.
"Ах ты, проклятый, надул ты меня -
Не мог к коновязи поставить коня!
Меня, слепого, смотри не бросай.
Как в юрту войдем, хану руку подай.
А то, безумный, войдешь молчком,
Всю пищу сожрешь без меня за столом!
 
 
Алтын-Хан посмеялся над их худобой,
Велел посадить их рядом с собой,
Спросил, в какой стороне скот пасут,
Из какой реки они воду пьют.
 
 
"Да что ты! – воскликнул седой слепец.
– Хозяин наш славный, родной отец,
У таких, как мы, разве есть стада?!
Мы бродим по свету туда и сюда".
 
 
"Есть у меня, – сказал Алтын-Хан, -
Драгоценный пояс, украсивший стаи,
Алтын-Арх – моя славная дочь.
Над нею сейчас опустилась почь.
Вот там, куда смотрит твой длинный пос,
Сидит богатырь – Хара-Моос.
Видно, коварному наглецу
Дочка моя пришлась к лицу.
Всех переспорил, всех перебил,
Дочку в невесты себе попросил.
Да, видно, мне прыти его не унять,
Придется мне дочку злодею отдать!"
 
 
Слепец сокрушенно качнул головой,
Потом удивленно махнул рукой.
"Э-ге! – говорит. – Слышу женский дух,
Меня никогда не подводит мой нюх.
Скажите мне правду – тут женщина есть?"
Ответили люди: "Чил-Хара здесь,
Хара-Моосу родная сестра,
Она на язык, как иголка, остра!"
"Невеста Чил-Хара! – воскликнул слепец. -
Ну, вот мы с тобою сошлись наконец!"
 
 
Весело в юрте хохочет народ:
Чил-Хара старцу руки не дает,
Ногами пинает, в лицо плюет,
А тот к ней с ласками пристает.
 
 
Насупил брови Хара-Моос,
Совсем почернел его длинный нос:
"Да долго ли будем напрасно мы ждать?!
Пора состязание начинать!"
 
 
Тогда поднялся невестин отец:
"Мой голос, лети из конца в конец!
Пусть же найдется такой стрелок,
Кто с неба сшибет белый платок!
Борец пусть найдется из вас такой,
Кто всех уложит одной рукой!
Тому в награду я дочь отдаю,
Любовь и отраду свою отдаю".
Люди идут, а старец слепой
По воздуху шарит дрожащей рукой.
"Где ты, – кричит, – одноглазый злодей, -
Веди меня за народом скорей.
А то не оставлю тебе ушей!"
 
 
Пришли к месту схваток. И тут опять
Слепой Чил-Харе принялся кричать:
"Хочу я, Чил-Хара, бороться с тобой!
Дайте нам, люди, мерий другой!
Невеста моя, без тебя мне не жить,
Я гору готов для тебя своротить!"
Смеется народ: "А ну-ка возьмись,
Да только, несчастный, не надорвись!"
 
 
Чил-Хара, губы от злости скривив,
Камень курганный руками схватив,
Высоко подняла его над собой
И снова воткнула другой стороной.
 
 
Слепец нащупал камень рукой
И вдруг под хохот, крики и вой
Поднял его ловко, быстро, легко
И кинул с горы далеко-далеко.
Народ удивленный притих вокруг.
В глазах у Чил-Хары мелькнул испуг.
Слепец закричал: "Победитель я!
Теперь ты, Чил-Хара, навек моя!"
 
 
Меж тем уже стрелы свистят над горой,
В небо летят одна за другой.
Под Медведицей звездной висит платок
Еще не пробит ни один уголок.
Хара-Моос стрелу пустил -
Только один уголочек пробил.
Чил-Хара своею меткой стрелой
Проткнула платка уголок другой.
 
 
Воскликнул слепец: "Несчастья сыны!
Зачем вам, зрячим, глаза даны!
А ну-ка, дайте слепому лук,
Стрелу я пущу из своих рук.
А ты, одноглазый мой верный дружок,
Точнее стрелу наведи на платок".
 
 
Он левой рукой натянул тетиву -
Стрела полетела, свистя, в синеву.
Народ зашумел, словно горный поток, -
Разорван был надвое белый платок.
Слепец закричал: "Победитель я!
Теперь ты, Чил-Хара, навек моя!"
 
 
Чил-Хара, не выдержав шутки такой,
Наотмашь ударила старца рукой.
Упав, он воскликнул: «Кто меня бьет?»
«Невеста твоя!» – смеется народ.
И только хотел он на ноги встать -
Чил-Хара его оглушила опять.
 
 
"Невеста моя, за что меня бьешь?
Разве жених для тебя не хорош?"
Воскликнув, он быстро на ноги вскочил,
Чил-Хару крепко руками схватил.
Скатился с горы народ волной,
Почуяв, что начался страшный бой...
Одноглазый Хара-Мооса бьет,
Слепой Чил-Харе житья не дает.
 
 
...Шестой уж день дерутся они -
Над горой от мечей сверкают огни.
С Хара-Мооса слетела спесь,
Алой кровью обрызган он весь.
Кричит: "Чил-Хара, сил не стает,
Мой враг одноглазый меня убьет!
Выйди замуж, спаси меня,
Не то я умру на закате дня!"
 
 
Чил-Хара в злобе шипела: "Нет!
Пускай затуманится белый свет,
Пока голова у меня на плечах,
Пока чернота не поблекла в очах,
Приму я охотно любую беду,
Но за слепца ни за что не пойду!"
 
 
Под седоком не гнется седла лука,
А ханская честь, как лоза, гибка.
Закричала тут ханская дочь,
Что ей больше терпеть невмочь.
Что согласна женою стать,
Своим мужем слепца назвать.
 
 
А слепец говорит: "Постой!
Разговор я не кончил с тобой!
Взять-то тебя я, конечно, бы взял,
Да слух нехороший ко мне прискакал.
Узнал я недавно от добрых людей,
Что вскормлен ребенок грудью твоей!"
"Да что ты! – девица кричит в ответ. -
Почему услыхал ты то, чего нет!"
 
 
Слепец говорит ей: "Была молодой -
Мало ли что могло быть с тобой.
А если что было, честно открой!"
 
 
"Да нет, – отвечает, – зачем мне врать!
Плохого нечего мне сказать... "
В муках корчился Хара-Моос.
"Поскорей отвечай на вопрос.
Ничего от него не скрывай,
Из рук смерти меня спасай!"
 
 
"Ой, жених мой, – сказала сестра,
Заалев, как огонь костра,
– Я сознаюсь перед тобой:
Я была совсем молодой,
Чирис-Меке меня ослепил,
Своей удалью обворожил,
Совсем дурочкой я была
И сыночка тогда родила!"
 
 
"Ах ты, гадина! – крикнул слепец. -
Видно, глуп твой знатный отец,
Если будем с тобою жить,
Чирис-Меке ты будешь водить.
Я несчастный, я – старец слепой,
Разве мне углядеть за тобой?!
Вволю мы посмешили народ.
А теперь пусть твой брат умрет!"
 
 
...Так и скончался Хара-Моос.
Он много зла народу принес
И камнем в землю навечно врос.
 
 
А слепец говорит невесте своей:
"И ты черную кровь пролей!
И тебя я решил жизни лишить,
Чтоб за нос людей но могла ты водить!
Ты лучше других себя считала,
Себе ты мужа в народе искала,
Ну, что же, доля твоя не плоха -
На том свете пайдешь жениха!"
 
 
Как ветка, Чил-Хара душой надломилась,
Упав на колени, она взмолилась:
"Сохрани мне жизнь, мой слепец дорогой,
Тебе пригодится сынок мой!
На пегом коне мой Пилен-Тара
Телом крепок, как эта гора...»
 
 
«Мне не нужен в помощники кровосос», -
Гордо Чил-Харе слепец произнес
И меч над нею поспешно занес.
На труп брата упала сестра -
Коварная девушка Чил-Хара.
 
 
...Алтын-Арх плачет навзрыд:
"Бедное сердце мое болит.
Видно, мой смертный час настал.
От одного отвязалась, другой пристал.
Как мне исполнить наказ отца:
Одноглазого выбрать или слепца?
Как мне душой не скривить перед ним?
Как я буду жить со слепым?
Как по свету его поведу?
За одноглазого лучше пойду!"
 
 
В это время слепой стал опять молодцом,
Стройным и статным, с красивым лицом.
А одноглазый трясет головой,
Чтоб сбросить с себя весь наряд срамной.
 
 
Друга схватил Албынжи и тряхнул,
Так что подземный послышался гул.
Стал Тюн-Хара не корявым слепцом,
А стройным и гибким, как прут, молодцом.
 
 
Дочь Алтын-Хана, узнав о том,
Долго себя упрекала потом:
"Слепой оказался еще милей!
Таких я нигде не видала бровей.
Знала бы раньше, что он такой, -
Мужем моим стал бы слепой!"
 
 
Той продолжался несколько дней.
Славили люди богатырей.
Албынжи тихонько другу сказал:
 
 
"У Килин-Алыпа есть дочь, я слыхал,
Килин-Арх ту красавицу звать,
Поеду себе ее в жены брать.
А ты со своей молодой женой
Сейчас возвращайся к себе домой".
 
 
...Не долго друга ждал Тюн-Хара.
Настала скоро свадьбы пора.
Албынжи вернулся через несколько дней
С прекрасной женой Килин-Арх своей.
 
 
И тут был задан такой той -
Текла арака за столом рекой...
 

Смерть Килин-Арх

 
Недолго Хан-Хыс с Хулатаем жила -
Одну только дочку ему родила,
Крепкой, смышленой росла Хан-Чачах,
Всегда у нее любопытство в глазах,
Весело песни умела петь,
Голосом, словно чатханом, звенеть.
 
 
Как-то сидела одна Килин-Арх.
Вбежала веселая Хан-Чачах.
Искорки смеха блестят в глазах.
"Сколько веселья и смеха кругом!
Килин-Арх, дорогая, пойдем!
Что ты сидишь здесь одна взаперти!
Разве на праздник нельзя пойти?"
 
 
"Что ты задумала, Хан-Чачах?
Отвечала ей ласково Килин-Арх, -
Смотри, уже ночь в степи лежит,
Звездное небо над юртой горит,
Поздно идти нам куда-то в улус,
Мужа гневить я напрасно боюсь".
 
 
А Хап-Чачах все твердит о своем:
"Ну, тогда мы с подружкой одни пойдем!
Ты здесь в потемках одна грусти,
А нас на гулянье в улус отпусти".
"Ну, ладно! – невестка сказала ей. -
Только назад возвращайтесь быстрей".
 
 
Ушла хохотушка с подружкой своей.
Звездное небо стало темней.
Ползет по дороге стадо теней.
Невестка, случайно на дверь посмотрев,
Остановилась, вся заалев.
Стоит Хан-Чачах в углу в темноте -
Те же глаза и как будто не те,
Голос как будто тот и не тот.
Стоит и как будто кого-то ждет.
 
 
"Что это я испугалась тебя! -
Сказала невестка, платок теребя. -
Что же ты не пошла гулять?
Зачем ты в юрту вернулась опять?"
И тут же рассеялся глупый страх.
Заговорила опять Хан-Чачах:
 
 
"Килин-Арх, дорогая моя,
Да разве тебя оставлю я!
Раз ты не хочешь, и я не пойду.
Лучше я вечер с тобой проведу.
Давай посмотрим одним глазком
Посох волшебный с чудесным шаром!"
 
 
"Что ты задумала, Хан-Чачах!
Разве увидишь ты шарик впотьмах.
Албынжи не велел посох в руки брать.
Зачем же мы будем запрет нарушать?"
За полог подружку, сердясь, провела,
С кровати подушку быстро сняла.
 
 
«Смотри, – сказала, – да только скорей!»
И шарик зарницей сверкнул перед ней -
Один бочок, как луна, блестит,
Другой бочок, как солнце, горит,
А рядом посох волшебный лежит.
 
 
Потом прошептала: "Подушкой накрой
Белый посох и шар золотой.
Волшебство мы в руки не станем брать.
Лучше давай, дорогая, спать.
Холодно, холодно в сердце моем.
В одну постель мы ляжем вдвоем".
 
 
...На одну кровать легли вдвоем.
Крепким невестка уснула сном.
Добрая сердцем Килин-Арх,
Что ты видела в милых снах?!
Как тень, над ней поднялась Хан-Чачах.
Не искорки смеха блестят в глазах,
Не улыбка любви на губах лежит,
А злобою страшной лицо горит.
Стала она вдруг сама собой:
Хара-Нинжи коварной и злой.
 
 
«Очы-Сарх!» – позвала она.
В открытую дверь заглянула луна.
Сестра Очы-Сарх в юрту вошла,
Встала как вкопанная у стола.
Со смехом воскликнула Хара-Нинжи:
"Богатырем рожденный мудрец Албынжи,
Веселую шутку сыграю с тобой -
Найдешь под подушкой ты стебель сухой
Да войлочный мяч, годный лишь для того,
Чтоб малые дети играли в него.
Волшебный посох отныне мой!
Волшебный шарик отныне мой!"
 
 
Так говорила, смеясь, она,
Шарик и посох схватила она.
Сестре сказала: "Следуй за мной!
Надо укрыться во тьме ночной".
Но та повернулась поспешно назад.
На спящую кинула злобный взгляд,
Остановилась молча над ней
С мыслью, которая ночи черней.
 
 
...Килин-Арх, простая душой,
Разве ты знала, что ночью злой,
Большая беда случится с тобой?!
Добрая сердцем Килин-Арх,
Что ты видела в сладких снах?!
 
 
Очы-Сарх наклонилась над ней
С мыслью, которая ночи черней:
"Албынжи, ты любишь свою жену,
Как звездочки в пебе любят лупу.
Пусть же печаль твое сердце прожжет.
Горе пусть душу твою изгрызет.
Страх пусть всегда с тобой рядом живет,
Потом кровавым на теле взойдет.
 
 
Хара-Нинжи рыгнула слюной
И стала пестрой длинной змеей.
Вокруг спящей жгутом обвилась,
Выпучив черные пуговки глаз.
Килин-Арх не может вздохнуть.
Тело змеи страшно давит ей грудь,
Жало тянется к сжатому рту,
Чтобы дыханье ловить на лету. ...
Так и погибла Килин-Арх
В страшных мучениях, в тяжких снах...
 
 
Очы-Сарх и Хара-Нинжи
Шипели, как змеи: "Теперь, Албынжи,
Людям геройство свое покажи!"
Хара-Нинжи лисою стала,
Очы-Сарх серым волком стала,
И без дорог побежали они
Туда, где пылали зарниц огни...
 
 
...Поздно с гулянья пришла Хан-Чачах.
Молча к невестке прокралась впотьмах,
Рядом в постель неслышно легла,
Рукой осторожно ее обняла.
И, холод почувствовав под рукой,
Шепнула: «Как холодно спать с тобой!»
 
 
Тогда Хан-Чачах, ухватись за плечо,
Принялась невестке шептать горячо:
"Родная моя, как ты крепко спишь.
Ты слышишь меня, почему ты молчишь?
Проснись, Килин-Арх, рукой шевельни!" ...
Но та неподвижно лежала в тени.
 
 
Вскочила испуганно Хан-Чачах,
По телу ее прокатился страх.
Он вестником горя подкрался к ней
И сделал лицо ее снега белей.
Он дрожью скривил ее тонкий рот
И криком заставил смутить народ...
 

Вторая битва с Юзут-Арх

 
Кто горя не знает – в веселье живет.
У Алтын-Теека в юрте народ.
С восхода солнца до вечерней зари
Сидят за столами богатыри.
Хозяйке Хан-Хыс много хлопот -
 
 
То новые яства гостям подает,
То песни веселые им поет.
И вдруг увидела впопыхах
Дочку любимую Хан-Чачах.
"Почему ты, как снег, моя дочь, бела?
Зачем ты из юрты средь ночи пришла?"
 
 
Слезы у дочки из глаз полились:
"Мать дорогая, Алып-Хан-Хыс,
Душу мою страданье теснит -
Килин-Арх без дыханья лежит,
Похолодела грудь у нее,
Окаменело лицо ее".
 
 
Хан-Хыс пошатнулась от этих слов.
В висках у нее застучала кровь.
Подойдя к Албынжи, не может сказать,
Слова не может ему прошептать.
Тревога мелькнула в лице Албынжи:
"Алып-Хан-Хыс, скорее скажи!
Нежданное вижу в твоих глазах,
Горе или радость в твоих словах?"
 
 
И так прошептала ему Хан-Хыс:
"Сын мой желанный, мужайся, крепись,
Тяжкое горе в моих словах:
Крепко уснула твоя Килин-Арх,
Похолодела грудь у нее,
Окаменело лицо ее".
 
 
...От топота мелко земля дрожит -
Албынжи в свою юрту стремглав бежит,
Бежит с побледневшим, страшным лнцом,
С сердцем, горящим ужасным огнем.
Он полог откинул поспешной рукой.
Лежащая скрыта кромешной мглой.
Тогда он на ощупь приблизился к ней.
Почувствовал – тело льда холодней...
 
 
Албынжи подушку рукой приподнял
И страшно зубами заскрежетал.
Нежданное горе он увидал:
Вместо посоха – стебель сухой,
Вместо шарика – войлочный клок.
Гордой поник Албынжи головой,
Горя в душе утаить не смог,
Горячей слезы не смог удержать,
Со стоном глухим повались на кровать.
...Горьких шесть дней, шесть ночей прошло.
Гордо на небе солнце взошло.
Новый день, новый час настал -
Вдруг пошатнулся крутой перевал.
Богатырский голос сверху гремит,
Так что колется крепкий гранит,
Из трещин сыплется каменный град,
Ломаясь, гулко деревья трещат.
 
 
"Эй ты, кичливый мудрец Албынжи,
А ну-ка, смекалку свою покажи!
Без шарика ты трусливым стал.
А ну-ка, взберись на крутой перевал!
Важные есть у меня дела -
Отцовский скот я делить пришла!"
 
 
Дверь юрты раскрыв поспешной рукой,
Взглянул Албынжи на тасхыл крутой.
Много он недругов увидал.
На Хара-Хулате отца узнал.
Сидел Хулатай, помутненный умом,
Странный наряд одет на нем.
Слились в нем величие и простота,
Весь он двуличие и темнота.
 
 
А рядом с ним, высок, как гора,
Сидел сын Чил-Хары – Пилен-Тара,
А слева страшилище злое сидит -
Один бок белизною покрыт,
Другой бок чернотою блестит.
Узнал Албынжи, осилив страх,
В жутком чудовище дочь Юзут-Арх.
Он быстро надел боевой наряд -
На панцире пуговиц длинный ряд.
Стан обтянул пояс тугой,
Голову прикрыл пёрик стальной.
 
 
...Сказал Албынжи: "Меч булатный мой,
Настало время идти нам в бой!
Смелыми будьте, мои друзья!
Теперь отступать пред врагом нельзя!"
 
 
Так он близким друзьям сказал
И на тасхыл, торопясь, зашагал.
На карем коне Тюн-Хара могучий
Полетел за другом черною тучей,
А сзади мчался Алтын-Теек.
Он от друзей отстать не мог.
 
 
Три богатыря на тасхыл поднялись,
Три богатыря за мечи взялись.
 
 
Богатырям чудовище громко кричит:
"Страх, видно, сердце у вас леденит?!
Что-то поблек ваш хваленый вид!
Так слушай ты, Албынжи-мудрец,
У нас с Хан-Чачах один отец.
Хочу я народы вокруг покорить,
Хочу я славу с ней разделить,
Отдай мне сестру и сам покорись,
Если тебе дорога твоя жизнь!"
 
 
Сказал Албынжи, не потупив глаз:
"Откуда ты, нечисть такая, взялась!
Пока голова у меня на плечах -
Не будет твоею сестра Хан-Чачах".
 
 
Эти слова он гневно сказал,
В руке его молнией меч засверкал.
"Дочь черной силы! – кричит Албынжи. -
Имя свое перед смертью скажи.
Чтоб знала земля, моя милая мать,
Вечным проклятьем кого проклинать!"
 
 
Чудовище злое, схватясь за живот,
Нагло хохочет и дико орет:
"Меня не узнал ты, проклятый мудрец,
У нас ведь с тобою один отец,
И мать Юзут-Арх у нас одна!
Скоро сюда прискачет она.
Пусть имя мое внушит тебе страх -
Я прозываюсь Хочын-Арх".
 
 
Одиннадцать дней продолжался бой.
Туман заслонил небосвод стеной.
Сквозь пыли белую пелену
Совсем не видно ночью луну,
А днем, сквозь пар и коричневый дым
Свет солнца кажется кровяным.
 
 
На двенадцатый день раздался зов -
Дикая, страшная песня без слов.
Взглянул Албынжи за перевал -
Юзут-Арх – страшилище увидал.
 
 
Взмахнула ужасная пестрым бичом -
В горах раздался раскатистый гром.
Второй раз взмахнула – упала гора,
Как раненый зверь, застонал Тюн-Хара.
Бичом перебитый напополам,
Упал без дыханья к вражьим ногам.
 
 
Взмахнула ужасная пестрым бичом -
Кремневые скалы блеснули огнем.
Как кедр, пошатнулся Алтын-Теек,
Но на ногах удержаться не смог,
Грудь его бич трижды обвил И, перерезав, на землю свалил.
 
 
Радостно вскрикнула Юзут-Арх,
Злорадство блеснуло в раскосых глазах.
Звонко щелкая ременным бичом,
Подошла к Албынжи и толкнула плечом.
Лишь только хотел он мечом взмахнуть,
Бич трижды обвил богатырскую грудь,
В змеиных объятьях крепко сдавил,
Дыханья свободного сразу лишил.
 
 
Юзут-Арх, издав восхищенный клич,
С силой дернула тонкий бич.
Ремень, задрожав, натянулся струной,
До тела прорезав панцирь стальной.
Юзут-Арх рванула второй раз,
Так, что брызнули искры из глаз.
Тонкий ремень, словно черный змей,
Врезался в тело до белых костей.
 
 
От третьего страшного силой рывка
Албынжи, наклонясь, застонал слегка.
Послышался хруст перебитых костей.
Хлынула кровь, как горячий ручей.
С перерезанной грудью упал Албынжи,
Темные веки плотно смежив.
 
 
«Моя победа!» – кричит Юзут-Арх,
Садясь на кобылу о трех ногах.
Высоко подняв свой ременный бич,
Громогласно вещает победный клич:
"Лети, мой голос, во все края -
Всех ханов хозяйкою буду я!
Реки мои и земля моя -
Ханствовать буду теперь лишь я!"
 
 
...Повсюду следы разрушенья видны,
Все юрты разграблены и сожжены.
Тому, кто держал против нечисти меч,
Пришлось костями на землю лечь.
И только хитрец Хан-Мерген уцелел.
Он сладкие речи страшилищу пел.
Он ползал пред ним, не жалея колен,
Продавший родину Хан-Мерген.
Врагам он, о чести забыв, помогал,
Свое жилище он сам разрушал!
 
 
...Лежал Албынжи с потемневшим лицом.
До слуха его доносился гром,
Стоны и плач, проклятья и вой,
Но только не мог пошевелить он рукой.
Не мог он пальцы остывшие сжать,
Не мог он меч над собою поднять.
На лице Албынжи наступила ночь.
Он знает, что некому горю помочь -
Нет братьев отважных, нет мудрых сестер
Смертельною пленкой подернулся взор.
 
 
...Летят облака в голубой высоте,
Золотистые кости лежат на хребте.
Их дождик ласкает влажной рукой,
Луна им сияет ночною порой,
А днем, когда солнце встает над горой,
Ласкает их радостный луч золотой.
 
 
Ветры летят, травой шелестя.
Кости лежат, белизною блестя.