Текст книги "«Столетья не сотрут...»: Русские классики и их читатели"
Автор книги: Натан Эйдельман
Соавторы: Юрий Манн,А. Марченко,Андрей Зорин,Б. Игорев,Андрей Немзер,Лев Соболев,А. Ильин–Томич,Эвелина Зайденшнур,Вера Проскурина
Жанр:
Литературоведение
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)
И песнь моя бесследно пролетела…
«Умру я скоро…», 1867
Я умру – моя померкнет слава…
«3[и]не», 1876
Успех стихов Некрасова в его «непоэтическое» время признавался всеми (почти) его современниками. Это требовало осмысления. Враги поэта объясняли популярность Некрасова так: «Успех г. Некрасова в публике выражает собою успех известных начал, которым поэт служит, и наглядным образом определяет нынешний умственный и художественный уровень большинства читающей массы» [310]310
Рус. вестн. 1874. № 7. С. 433.
[Закрыть]. «Известные начала» на языке Авсеенко (его мы только что процитировали) – это идеи петербургской журналистики, вдохновлявшие в те годы русскую интеллигенцию. Так думал не только Авсеенко. Страхов: «…он как раз пришелся по вкусу тому обществу, которое гордится своей образованностью, весьма жалеет мужика, но в то же время чуждается народного духа». Количество изданий, считает Страхов, – сомнительный показатель: «…обилие читающих может быть только внешним успехом, только доказывать, что книга угодила толпе…» [311]311
Страхов Н. Н. Заметки о Пушкине… С. 133, 136.
[Закрыть]С направлением (взятым расчетливо, неискренне) связывали успех Некрасова и его бывшие сотрудники М. Антонович и Ю. Жуковский.
Иначе понимал дело критик "Новостей". Он отказывается связывать успех Некрасова с тенденцией: "Кто ныне из наших стихотворцев не тенденциозен? Минаев тенденциозен, Буренин тенденциозен, Омулевский тенденциозен, Плещеев тенденциозен… Они даже, пожалуй, будут тенденциознее Некрасова.<…>Отчего же, спрашивается, эти тенденциозные поэты не имеют успеха такого, какой приобрел г. Некрасов? Просто по недостатку таланта…" [312]312
Новости. 1873. № 38.
[Закрыть]Вполне возможно, что И. Кущевский (это его заметку мы только что цитировали), близкий в 1870—1872 годах к редакции «Отечественных записок», слышал от Некрасова что‑то вроде сказанного поэтом П. Ковалевскому: «Нынче только ленивый пишет без направления, а вот чтобы с дарованием, так не слыхать что‑то…» [313]313
Рус. старина. 1910. № 1. С. 29.
[Закрыть]
В "Публичных лекциях" (1 издание—1874 г.) О. Миллер пишет: "Некрасов в своих стихах шел совершенно в тон с господствующим направлением нашей послегоголевской литературы; он внес это направление и в стихи, и вот это‑то и было главной причиной, что даже в тот переходный момент, когда вовсе не читали у нас стихов, Некрасова не только не переставали читать – им даже зачитывались. Уже одно это, такая популярность его произведений должна дать ему видное место в истории русской литературы" [314]314
Миллер О. Ф. Указ. соч. С. 106.
[Закрыть]. Что делать дальше с констатацией «видного места», критик не знает и пускается в унылое цитирование текстов поэта с довольно заурядным комментарием, отмечая «крайности» и пересказывая «идеи». И. Н. Павлов из «Русского вестника» гораздо решительнее: «Чтобы получить такое значение, какое Некрасов получил у нас, таланту надо действовать заодно с обстоятельствами времени, надо говорить обществу то именно, что более всего оно расположено слушать в данную минуту» [315]315
Рус. вестн. 1879. № 3. С. 422.
[Закрыть]. Как видим, «общий глас» критики сквозь стихи вычитывал идеи и с ними соотносил успех или неуспех поэта в публике. В мемуарах о Некрасове обнаруживается та же тенденция.
Воспоминания А. Г. Степановой–Бородиной (ее статью в "Новом времени" мы цитировали) передают характерное отношение к Некрасову молодежи 60–х годов – при том, что Авсеенко и Буренин, например, принадлежа к тому же поколению, общих литературных пристрастий, по их собственным признаниям, не выражают. Степанова–Бородина пишет: "В настоящее время (воспоминания были прочтены ею в начале 1903 года на заседании одного из кружков, существовавших при Женском взаимно–благотворительном обществе. – Л. С.), когда критическое сознание гораздо более развито в массе интеллигенции, чем тогда, вряд ли даже может быть понятен тот энтузиазм и то преклонение, какими мы были преисполнены к поэту–гражданину, нашему светочу и руководителю, воплотившему в себе наш идеал писателя. Ни Пушкина, ни Лермонтова мы не любили и не понимали – они казались нам тогда такими чуждыми, пели о любви к вечной природе, о красивых ножках, один глядя на жизнь оптимистом, а другой – пессимистично, и все это в то время, когда старые идеалы добра и красоты сороковых годов, казалось, совсем уже поблекли и когда на смену им шла новая жизнь с другими требованиями и запросами…" В мемуарах ясно видно, что любовь к поэту вызвана его сочувствием к народу и им определяется: Некрасов "заставил нас понять и полюбить всех этих Власов, школьников, Арин–солдаток, всех этих баб, замерзающих в лесу, ребят, возящих дрова из лесу в шестилетием возрасте, и, полюбив их, <…> мы вознесли его на недосягаемую высоту, перед которой невольно мельчали в наших глазах великие поэты, которых сам Некрасов считал для себя недосягаемыми образцами" [316]316
Лит. наследство. Т. 49/50. С. 580.
[Закрыть].
Любопытно сопоставить с этими признаниями заметки В. В. Розанова. Он принадлежал уже к следующему поколению – в те годы, когда Степанова–Бородина встречалась с Некрасовым как сотрудница "С. – Петербургских ведомостей", будущий парадоксалист только заканчивал гимназию. Вспоминая это время, Розанов пишет: "В 1875—1878 гг. Некрасов не только заслонил Пушкина, но до некоторой степени заслонил и всю русскую литературу". Розанов замечает не только темы Некрасова и его направление (это видели все), но и стиль поэта, его стихи. "Одною из причин широкой и необыкновенно ранней усвояемости Некрасова было то, что он называет вещи необыкновенно широкими именами, говорит схемами, категориями, именно так, как говорит толпа, улица, говорит простонародье и говорят дети". И чуть дальше: "Отчего Некрасов мне, да и всем, кого я знавал, становился с первого знакомства "родным"? Оттого, что он завязывал связь с ущемленным у нас, с болеющим, страдальческим и загнанным! Это было наше демократическое чувство и социальное положение. Все мы, уже в качестве учеников, были "под прессом". Как члены семьи, мы были тоже "под прессом"".
Розанов подчеркивает особый характер любви Некрасова к народу, выразившийся в тоне его стихов. "У Некрасова заговорил сам народ, точнее – поэт сам, лично заговорил, как русский простолюдин, языком, прибаутками, юмором крестьянина, рабочего, наборщика, солдата и проч." Некрасов, по Розанову, "был настоящим основателем демократической русской литературы"; противопоставляя поэта Григоровичу и Тургеневу ("они относились к крестьянину как к свежему полю наблюдений и живописи"), критик предпочитает "естественное сочувствие к положению народа" Некрасова, любившего русского простолюдина "кровно", "как себя или своего" [317]317
Розанов В. В. Некрасов в годы нашего ученичества // Рус. слово. 1908. № 8, 12. Подпись Варварин.
[Закрыть].
И через восемь лет, в "Уединенном", Розанов вновь скажет в защиту поэта: "У Некрасова есть страниц десять стихов до того народных, как этого не удалось ни одному из наших поэтов и прозаиков" [318]318
Розанов В. В. Уединенное. Пг., 1916. С. 18.
[Закрыть]. Некрасова в 1916 году все еще надо было защищать, и Розанов вновь вспоминает общие пристрастия своей юности: «Он был „властителем дум“ поколения чрезвычайно деятельного, энергичного и чистосердечного. Не худшего из русских поколений, – и это есть исторический факт…» [319]319
Там же.
[Закрыть]
Нетрудно увидеть в розановских заметках перекличку с теми страницами "Дневника писателя" Достоевского, где говорится о Некрасове. Главное для Достоевского в поэте – "истинная, страстная, а главное – непосредственная любовь к народу". При этом "Некрасов пока еще – лишь поэт русской интеллигенции, с любовью и страстью говоривший о народе и страданиях его той же русской интеллигенции". Но в будущем – "в будущем народ отметит Некрасова".
Достоевский признается: "Как много Некрасов как поэт во все эти тридцать лет занимал места в моей жизни!" Но смысл его речи над гробом поэта (и всей второй части декабрьского выпуска "Дневника писателя" за 1877 г.) несомненно шире личного восприятия. "Некрасов – явление историческое", – записано в черновике второй части; Достоевский имеет в виду, очевидно, не значение Некрасова, а характерность появления русского "раздвоенного" человека. Но успех его в русской читающей публике не случаен. "Те тысячи, которые шли за гробом его, оправдали его. Что же это? Заблуждение толпы? Не верю!" [320]320
Достоевский Ф. М. Указ. соч. Т. 26. С. 111, 118—119, 197.
[Закрыть]Эта запись из подготовительных материалов к «Дневнику» свидетельствует: Достоевский, с его всегдашней чуткостью к факту, в похоронах Некрасова видит идею, требующую осознания, разрешения. Об этом и вся вторая часть «Дневника писателя». Над разрешением этой идеи – над осмыслением места Некрасова в русской культуре – будет трудиться еще не одно поколение русских читателей.
Пали с плеч подвижника вериги,
И подвижник мертвый пал!
3[и]не (1877)
Посмертная судьба Некрасова и его главной поэмы не менее драматична, чем борьба вокруг поэта при его жизни. Сюжеты здесь складываются самые разные – текстология Некрасова, изувеченного цензурой официальной и неофициальной; судьба его поэтической традиции, школы – при том, что само существование некрасовской школы многим критикам казалось более чем спорным… Вот лишь некоторые вехи…
1879.Первое посмертное издание Собрания сочинений Некрасова.
В начале 1878 года у сестры поэта Анны Алексеевны Буткевич возник замысел посмертного собрания сочинений Некрасова. Расходы по изданию взял на себя М. М. Стасюлевич – редактор "Вестника Европы" и владелец типографии, в которой и будут отпечатаны 6000 экземпляров четырехтомника. В издании участвовали (советами, отчасти редактурой) Салтыков–Щедрин и Г. 3. Елисеев – они представляли "Отечественные записки"; был приглашен А. Н. Пыпин – бывший сотрудник "Современника", позднее – активный автор "Вестника Европы", ему принадлежит одна из первых монографий о Некрасове (1905). Готовить будущее собрание издательница (по завещанию Некрасова, все права на изданные и неизданные его сочинения переходили к А. А. Буткевич) предложила библиографу С. И. Пономареву [321]321
Лит. наследство. Т. 53/54. С. 166.
[Закрыть].
В переписке А. А. Буткевич и С. И. Пономарева возникает вопрос – почему приглашен библиограф из Конотопа, а не близкий покойному поэту и известный в Петербурге П. Ефремов? Пономарев предположил даже, что к нему обратились после отказа Ефремова, – Буткевич опровергала это в письме от 29 июля 1878 года. Еще в мае 1878 года Пономарев, не зная об отношениях Ефремова с Буткевич, просил помощи у петербургского коллеги: "Все, что есть у Вас о Некрасове, давайте на помощь" [322]322
Некрасовский сб. Вып. 7. С. 151.
[Закрыть], просил и в декабре, хотя Ефремов не отвечал до конца года. Наконец (26 декабря 1878), Ефремов сообщает о некрасовских материалах, которыми он располагает: «…письма его ко мне чисто личные, стихи, написанные „для автографов“, – не для печати. Кроме того, я… несмотря на уважение к памяти Некрасова, не мог бы сделать что‑нибудь хоть малейшее, угодное для почтенной его сестрицы. Вот и весь ответ» [323]323
Там же. С. 101.
[Закрыть]. Между тем у Ефремова хранилась (в числе многих других материалов) первоначальная рукописная редакция «Пира…», опубликованная лишь в 1935 году Ю. А. Бахрушиным в пятом сборнике «Звеньев». Этой рукописи (как и другим некрасовским текстам из архива Ефремова) еще предстоит сыграть свою роль в спорах о тексте «Кому на Руси…» [324]324
См.: Евстигнеева Л. А. Спорные вопросы изучения поэмы Некрасова «Кому на Руси жить хорошо» II Некрасов и русская литература. Л., 1971.
[Закрыть].
Не лишена интереса хронология издания (4 тома, 100 печатных листов): в марте 1878 года Буткевич предлагает Пономареву приняться за подготовку издания; к 20 или 22 июня Пономарев был должен выслать первый том; 31 августа Буткевич благодарит Пономарева: "…наше дело кончено" [325]325
Лит. наследство. Т. 53/54. С. 184.
[Закрыть], а 4 сентября первый том уже готов [326]326
Там же. С. 186.
[Закрыть]. 14 января 1879 года готовы уже три тома [327]327
Письма… к библиографу С. И. Пономареву. М., 1915.
С. 19.
[Закрыть], 29 января Стасюлевич пишет Пономареву: «7 октября я начал печатание, и к 7 февраля, надобно думать, печатание будет совсем окончено: четыре месяца ушло на работу; это не очень много, но все же жаль, что не было физической возможности издать к первой годовщине смерти Некрасова» [328]328
Там же. С. 22.
[Закрыть].
Поэма "Кому на Руси…" была напечатана по предыдущему изданию (1873 —1874). "Пир на весь мир", вырезанный по требованию цензуры из ноябрьской книжки "Отечественных записок" за 1876 год [329]329
Известно, как тяжело переживал Некрасов этот последний удар. О попытках поэта провести «Пир…» через цензуру см.: Некрасов Н. А. Поли. собр. соч. и писем: В 15 т. Т. 5. С. 672.
[Закрыть], не был помещен и в посмертном издании; более того, переписав для Пономарева «Пир…», Буткевич предупреждает корреспондента: «Я дарю Вам поэму, которая есть только у очень избранных друзей брата, которым он дал сам. Помните, что мы переживаем трудное время, не подведите меня» [330]330
Лит. наследство. Т. 53/54. С. 188.
[Закрыть]. Ни Буткевич, вообще склонная преувеличивать цензурную неприемлемость произведений брата [331]331
Так, Буткевич считала, что «Элегию» 1874 года «напечатать нельзя», не зная, что это стихотворение уже было напечатано II Лит. наследство, 1949. Т. 53/54 (Некрасов, III). С. 170.
[Закрыть], ни «редакционный комитет», хорошо осведомленный о последних мытарствах поэта, не решились предпринять новую попытку напечатать «Пир…» (была напечатана только «Песня Гришина»).
Среди откликов на четырехтомник отметим рецензию "Одесского вестника" (1879. № 58), содержавшую упрек в неполноте – в частности, отмечалось отсутствие "четвертой части поэмы "Кому на Руси жить хорошо"" (т. е. "Пира…"). Между тем в том же 1879 году "Пир…" был издан Петербургской вольной типографией. Кто знает, повлияло ли это на петербургских цензоров или нет, но только в февральском номере "Отечественных записок" за 1881 год "Пир…" – искаженный, "с урезками и приставками" [332]332
Отеч. зап. 1881. № 2. С. 262 (примеч. Н. К. Михайловского к его же статье «Записки современника»).
[Закрыть]– был наконец напечатан.
1889. В двух номерах газеты "Новое время" (14 и 15 ноября) помещена большая статья Сергея Аркадьевича Андреевского "О Некрасове" (Б. Эйхенбаум назовет эту статью "одной из самых умных в некрасовской литературе" [333]333
Эйхенбаум Б. М. Указ. соч. С. 38.
[Закрыть]. Юрист и литератор, Андреевский напечатал свой первый стихотворный опыт (перевод «Ночей» А. Мюссе) в том самом январском номере «Вестника Европы», где был помещен некролог Некрасова. Главная мысль статьи – прозаичность Некрасова. «…Добрых две трети его произведений могут быть превращены в прозу и не только ничуть от этого не пострадают, но даже выиграют в ясности и полноте». Эту же мысль встречаем в более поздней статье «Вырождение рифмы»: Некрасов, пишет Андреевский, «царствовал в самый характерный период „обмена веществ“ между стихами и прозой», работая над тем, чтобы «опрозаить стих» [334]334
Андреевский С. А. Литературные очерки. 4–е изд. Спб., 1913. С. 384.
[Закрыть].
В газетной статье Андреевского много тонких и верных замечаний – назовем хотя бы проницательное сближение демократизма Достоевского и Некрасова или сравнение автора "Кому на Руси…" с поэтами-самородками Кольцовым и Никитиным. По мнению Андреевского, Некрасов "является истинным поэтом в тех случаях, когда он излагает народные темы народным говором". "Некоторый пуризм, которого держались в отношении народной речи Кольцов и Никитин, был совершенно отброшен Некрасовым: он пустил ее всю целиком в поэзию. С этим, подчас весьма жестким, материалом он умел делать чудеса. В "Кому на Руси жить хорошо" певучесть этой совсем неочищенной народной речи иногда разливается у Некрасова с такой силой, что в стремительном потоке напева совершенно исчезают щепки и мусор". О рифмах Некрасова Андреевский говорит в превосходной степени ("виртуозность"). Это стоит заметить особенно, так как поэзия Некрасова для Андреевского не только объект исследования, но и веский довод в общей концепции русской поэзии. Эта концепция ясна из заглавия уже упомянутой статьи 1901 года. "Рифмованные стихи, – пишет критик и бывший поэт (Андреевский перестал писать стихи после выхода единственного своего поэтического сборника 1886 года), – положительно доживают свой век" [335]335
Там же. С. 382.
[Закрыть]. В контексте современной поэзии прозаизация стиха у Некрасова и поэтизация прозы у Тургенева («Стихотворения в прозе») подтверждали, по мысли Андреевского, исчерпанность традиционного рифмованного стиха.
Эта идея вызвала резкие возражения.
1901. Возражал Андреевскому Брюсов в том же пятом номере "Мира искусства" за 1901 год, в котором была напечатана статья "Вырождение рифмы". Важнейший пункт спора – мысль о преобладании материализма и позитивизма в духовной жизни той поры; именно с этим утверждением спорит Брюсов, доказывая все возрастающее влияние идеализма во всех европейских культурах. А непопулярность поэзии, замеченная критиком, вовсе не убеждает поэта: масса читающих увеличилась, но масса "чуждается вообще поэзии" [336]336
Мир искусства. 1901. № 5. С. 244.
[Закрыть]—так было во все времена.
И вот что интересно: именно в эти годы, утверждая торжество идеального, Брюсов одновременно вступает в борьбу за "кодификацию". Обращаясь к брюсовскому осмыслению творчества Некрасова, мы следуем С. И. Гиндину: он в большой глубокой и интересной работе показал основные моменты восприятия некрасовского наследия Брюсовым. Там же содержатся ценные суждения об общих особенностях кодификации литературных явлений, то есть включения их в число классических. [337]337
Гиндин С. И. Брюсов о Некрасове. Ст. 1 II Некрасов и русская литература. Кострома, 1974; Ст. 2 // Некрасов и русская литература. Ярославль, 1975.
[Закрыть]поэзии Некрасова, за «утверждение ее в пантеоне русской литературы, среди незыблемых культурных ценностей» [338]338
Гиндин С. И. Брюсов о Некрасове. Ст. 1. С. 60.
[Закрыть].
Отвечая газете "Новости дня" (предложившей высказаться о поэте в связи с 25–летием со дня его смерти нескольким известным писателям), Брюсов писал: "Поэзия Некрасова до сих пор не оценена справедливо, и, конечно, первая причина тому – его "гражданское служение". Оно сделало из его стихов предмет партийных споров и лишило их спокойных читателей и критиков" (27 декабря 1902 года). Во всех своих работах о Некрасове Брюсов восстанавливал справедливость в отношении к поэту, причем в ранних заметках – с восторгом, с нажимом, с полемическим подтекстом (как убедительно показал С. Гиндин, адресат полемики – С. Андреевский) [339]339
Там же. С. 64.
[Закрыть].
О "Кому на Руси…" Брюсов выскажется дважды – в 1898—1899 годах (датировка С. Гиндина) и в 1919 году. В первом наброске (из материалов к "Истории русской лирики") поэма сравнивается с "Россиадой" Хераскова; при этом любопытно тонкое замечание (чувствуется поэт–символист): "Она не кончена, но есть какое‑то обаяние и в этой неоконченности" [340]340
Там же. С. 61.
[Закрыть].
Во второй заметке (конспекте "Десять лекций по истории новой русской литературы") поэма "Кому на Руси…" названа высшим созданием поэта: "В поэме ряд типов: мужиков, помещиков, попа, разбойника и мн. др.; высокопоэтические картины (напр., в Прологе– ночи, обращение к теням, к эхо), много метких слов и выражений, частью ставших поговорками, тот же прекрасный язык, своеобразие размера" [341]341
ОР ГБЛ, ф. 386, к. 40, ед. 5, л. 29.
[Закрыть]. Интерес к поэме углубляется – отмечена не только эпичность; да и незаконченность уже не заключает обаяния («не вполне законченная автором и до сих пор печатающаяся с грубыми цензурными искажениями и пропусками» – это уже речь не поэта, но исследователя). Специально отмечен язык – здесь же Брюсов скажет, что «Некра-1 сов создавал новую народную поэзию» [342]342
Там же. Л. 20.
[Закрыть].
1903—1909. Кажется, К. Чукрвский был прав, когда i писал о "декадентах" и "символистах", что они Некрасова "воскресили" и "благоговейно пред ним преклонялись" [343]343
Чуковский К. И. Лица и маски. Спб., 1914. С. 214.
[Закрыть]. В 1903 году в журнале «Новый путь» (№ 3) К. Бальмонт писал о «красоте трагического» в поэзии Некрасова. Далеко не близкий Бальмонту автор «Кому на Руси…» (как известно, символисты начинали с преодоления некрасовской традиции прозаического слова) поставлен в этой статье в ряд великих русских поэтов: кодификация Некрасова еще актуальна. Поэты < рубежа веков (и прежде всего «младшие символисты») испытывают заметное влияние некрасовской поэтики – влияние, ими самими осознанное и порой подчеркнутое. А. Белый посвящает книгу «Пепел» памяти Некрасова и эпиграфом к ней берет некрасовское «Что ни год – уменьшаются силы…». Стихотворение «Веселье на Руси» и «Песенка Комаринская» (примерно в то же время Блок пишет свою «Гармонику…», предвосхищающую ритмы «Двенадцати») из сборника «Пепел» ориентированы на многоголосье «Пьяной ночи» и «Пира на весь мир» с его «Соленой», «Солдатской» и другими песнями; а «Горе» и «Русь» прорастают из Руси некрасовской с ее знаменитыми антитезами («Ты и могучая, ты и бессильная…») [344]344
См. гл. «Некрасов в поэтическом мире Александра Блока и Андрея Белого» в книге Н. Н. Скатова «Некрасов. Современники и продолжатели» (Л., 1973).
[Закрыть].
1908—1920. Примерно в то же время, когда А. Блок j и А. Белый открывали для себя великого предшественника в Некрасове (Фет и Вл. Соловьев были ими открыты гораздо раньше), Некрасовым начал заниматься К. И. Чуковский. Статьи о поэте в газетах, публикации неизвестных текстов, освобождение стихов Некрасова от цензурных искажений – все это увлекло Чуковского, и в 1920 году в Петрограде вышло под его редакцией первое послереволюционное издание Некрасова. В это издание были включены выброшенные цензурой строки из "Пира…" (их прежде опубликовал А. Измайлов в газете "Русское слово" – 1 февраля 1908 года), но самое интересное для нас в этом издании – расположение частей "Кому на Руси…".
Чуковский поместил "Пир…" (напомним авторский подзаголовок "Пира…" – "часть II, глава вторая") перед "Крестьянкой": это вызвало возражения П. Н. Сакулина и… спор не закончен до сих пор [345]345
Краткое изложение дискуссии о расположении частей поэмы см. в последнем – Академическом – издании сочинений поэта (Т. 5. С. 609– 614).
[Закрыть]. На издание Чуковского откликнулся и М. Гофман. Публикуя в 1922 году рукописные варианты к «Кому на Руси…», он оценил работу Чуковского как «хорошую любительскую» с досадными признаками дилетантства: «отсутствием строгой системы и обоснованности» [346]346
Некрасов по неизданным материалам… С. 61.
[Закрыть]. Научная текстология только еще начиналась – статья Гофмана была симптоматичной; она напоминала, что «всякому… изучению творчества писателя должно предшествовать установление канонического текста» [347]347
Там же. С. 62.
[Закрыть]. Едва ли в 1922 году было ясно, что канонического текста поэмы Некрасова не может быть.
1921 —1922. "Споры вокруг Некрасова умолкли; он признан, по–видимому, окончательно" [348]348
Тынянов Ю. Н. Указ. соч. С. 18.
[Закрыть]. Так начиналась тыняновская статья 1921 года «Стиховые формы Некрасова». Статья Тынянова стала пограничной – с нее началось научное изучение поэтики Некрасова, противопоставленное «беспринципному и, в существе своем, безразличному „приятию“ Некрасова, которое изучением назвать нельзя» [349]349
Эйхенбаум Б. М. Указ. соч. С. 37.
[Закрыть]. Это уже из статьи Эйхенбаума 1922 года. В спорах вокруг метода Тынянова и Эйхенбаума, в полемике с Чуковским выяснялась специфика некрасовского стиля. Уровень некрасоведческих работ начала 20–х годов останется непревзойденным – на него будут вольно или невольно ориентироваться филологи последующих десятилетий.
1946—1949; 1981, 1987… Между тем изучение некрасовских текстов и публикация некрасовских материалов продолжались. В 1946 году вышел первый из трех томов "Литературного наследства", посвященных Некрасову, а в 1949 году начало выходить Полное собрание сочинений поэта в 12 томах. Исследование Некрасова продолжается, продолжается и новое Полное собрание сочинений (с 1981 года вышло десять томов стихов и прозы; впереди – статьи и письма поэта). Но споры вокруг Некрасова… не закончились. Прославленный по программе, он с трудом доходит до школьников и студентов (об этом свидетельствуют анкеты – и опубликованные, и неопубликованные). Не случайно, наверное, многие работы о Некрасове по сей день пишутся в чуть экзальтированном тоне, словно авторы спорят с неизбежным оппонентом, не признающим Некрасова. "Сегодня перечитывают Некрасова редко", – пишет В. Леонович в статье, предваряющей прекрасный путеводитель по выставке "Из архива К. И. Чуковского" (книжка издана тиражом 1000 экземпляров!). И продолжает: "Но загадка Некрасова в том, что о нем думают – не ведая даже, что думают именно о нем!" [350]350
Перечитывая Некрасова: Путеводитель по выставке. М., 1987. С. 20.
[Закрыть]А Юнна Мориц, отвечая на вопрос о некрасовской традиции, заметила: «Некрасовская поэтика вошла в организм отечественной словесности как вещество, подобное соли» [351]351
Там же. С. 58.
[Закрыть]. Поэты продолжают думать о Некрасове– и у филологов по–прежнему много работы.
