Текст книги "«Столетья не сотрут...»: Русские классики и их читатели"
Автор книги: Натан Эйдельман
Соавторы: Юрий Манн,А. Марченко,Андрей Зорин,Б. Игорев,Андрей Немзер,Лев Соболев,А. Ильин–Томич,Эвелина Зайденшнур,Вера Проскурина
Жанр:
Литературоведение
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)
Бывают времена, когда поэзия отходит на второй план в сознании общества. Поэтам кажется, что их стихи никому не нужны; последняя надежда – что их услышит «хоть один пиит». И поэт слышит поэта – даже чуждого ему; слышит сквозь шум партийных споров и журнальных перебранок. Так слышал своих современников Некрасов, так слышали его Жемчужников, Полонский и Плещеев.
В сборнике «Снопы» (1871) Полонский поместил стихотворение «О нем» (более позднее заглавие – «О Н. А. Некрасове»):
<...> Перед дверями гроба он
Был бодр, невозмутим,– был тем, чем сотворен:
С своим поникнувшим челом
Над рифмой – он глядел бойцом, а не рабом,
И верил я ему тогда,
Как вещему певцу страданий и труда.
Теперь пускай кричит молва,
Что это были все слова – слова – слова —
Что он лишь тешился порой
Литературною игрою козырной,
Что с юных лет его грызет
То зависть жгучая, то ледяной расчет.
Пред запоздалою молвой,
Как вы, я не склонюсь послушной головой;
Ей нипочем сказать уму:
За то, что ты светил, иди скорей во тьму…
Молва и слава – два врага;
Молва мне не судья, и я ей не слуга.
Это стихотворение было не только мужественным поступком порядочного человека (оно появилось в ту пору, когда на Некрасова обрушились инсинуации Тургенева и клевета Антоновича с Жуковским); это еще и глубокое понимание личности поэта в связи с его стихами. Этим пониманием среди современников Некрасова мало кто был наделен.
В мае 1871 года журнал "Маляр" (небольшой по объему, весь он состоял из рисунков и подписей к ним) поместил карикатуру на Некрасова: поэт нарисован в халате, с сигарой, рядом – охотничья собака, на полу – книжка "Отечественных записок". Подпись– "Кому на Руси жить хорошо" [272]272
Автором рисунка был, вероятно, М. Волков, иллюстратор Некрасова. См. о нем: Лит. наследство. Т. 53/54. С. 132.
[Закрыть].
Можно было бы не вспоминать картинку из забытого журнальчика столетней давности – но здесь перед нами важнейший литературный факт. "Маляр" представляет образ поэта, как он сложился, надо думать, не у одного лишь карикатуриста. Искренность Некрасова, подлинность его любви к народу обсуждалась в ту пору очень часто. М. Антонович в печально известных "Материалах для характеристики современной литературы" обвинял поэта в "лицемерном литературном краснобайстве, рассчитанном самым холодным прозаическим образом" [273]273
Материалы для характеристики современной литературы. Спб., 1869. С. 7.
[Закрыть]. Это был удар слева. Уже после смерти Некрасова Т. Толычева в «Русском вестнике» сочувственно процитирует знаменитого радикала и от себя добавит упрек в цинизме [274]274
Рус. вестн. 1878. № 5. С. 358.
[Закрыть]. П. Павлов в «Гражданине» не услышит в некрасовских плачах «над разными Трофимами и Степанами» «ни малейшего, так сказать, сердечного участия» и даже поместит в статье своей эпиграмму, написанную «стихами плаксивого размера»:
Это – выпад справа.
В январе 1878 года Суворин напечатал свои воспоминания о Некрасове. "Он вырос в большого человека, – писал издатель "Нового времени", – настолько большого, что, говоря о нем, следует не руководствоваться теорией умолчания…" И Суворин приводит слова поэта: "Я поклялся не умереть на чердаке, я убивал в себе идеализм, я развивал в себе практическую сметку". Подобные признания Некрасова ничуть, по мысли мемуариста, не оскорбляют его памяти. "Мне кажется, что поэт и человек в Некрасове идут вместе и неразлучно, и он такой именно поэт, потому что был таким именно человеком, каким мы его знали. Некрасов-идеалист, Некрасов-мечтатель, Некрасов, сломленный судьбою, Некрасов, терпеливо выжидающий случая, ждущий у моря погоды, отличающийся всевозможными добродетелями, пылающий при всяком случае благородством и самоотвержением, такой Некрасов не был бы поэтом "мести и печали", не слышалось бы в его поэзии того, о чем он сам говорит, что в ней "кипит живая кровь"" [276]276
Н. А. Некрасов в воспоминаниях современников. М., 1971. С. 340—341.
[Закрыть]. Г. 3. Елисеев в «Отечественных записках» (лидеры журнала считали себя единственными правомочными наследниками покойного поэта) резко выступил против суворинских воспоминаний, усомнившись в их правдивости. Суть возникшей полемики состоит именно в различных образах поэта, создаваемых «Отечественными записками», с одной стороны, и Сувориным– с другой. "Есть разница, – пишет Елисеев, – между отношением интеллигентной публики к поэту-гражданину и к поэту чисто художественного пошиба.
В первом она видит не поэта только, но некоторым образом вождя своего, передового человека. Она не может изолировать здесь произведения поэта от лица" [277]277
Отеч. зап. 1878. № 4. С. 322—323.
[Закрыть].
Елисеев последовательно спорит с теми, кто разрушает, по его мнению, образ "передового человека" в сознании публики. Для себя же он отметит некрасовские "сделки с совестью" и даже определит поэта словом "герой–раб", но лишь для себя – эти заметки Елисеева о Некрасове опубликует после смерти критика Н. К. Михайловский [278]278
Михайловский Н. К. Литературные воспоминания и современная смута. Спб., 1900. Т. 1. С. 75.
[Закрыть]. Воспоминания Михайловского появились в 1891 году – в них уже иной образ поэта, гораздо более сложный, чем в некрологических выступлениях «Отечественных записок» и примыкающей к ним биографии, составленной А. М. Скабичевским.
В "Русском вестнике" меньше чем через год после статьи Т. Толычевой напечатана рецензия на посмертное издание "Стихотворений Некрасова" в четырех томах. Рецензия – далеко не сочувственная, но в ней интересно признание: "Он изведал всю скорбь, которой дышали стихи его" [279]279
Рус. вестн. 1879. № 3. С. 423. Статья принадлежит, по–видимому, Ипполиту Павлову (подп. И. П.).
[Закрыть]. Сильнее всего об искренности любви поэта к народу сказал в «Дневнике писателя» Достоевский: «Народ был настоящею внутреннею потребностью его не для одних стихов. В любви к нему он находил свое оправдание. Чувствами своими к народу он возвышал дух свой!» [280]280
Достоевский Ф. М. Поли. собр. соч.: В 30 т. Л., 1984. Т. 26. С. 125.
[Закрыть]. Нужно остановить цитирование– а жаль: ведь пункт спора важный и сталкиваются здесь точки зрения принципиальные. С Достоевским будет полемизировать в «Отечественных записках» Елисеев (ему не понравится мотив самооправдания Некрасова в любви к народу); важны противоречивые, на первый взгляд, суждения Н. Н. Страхова и всегда неожиданные замечания В. В. Розанова, жестко определенные формулы Михайловского и многословные апологии Скабичевского, желчная эпитафия И. С. Тургенева и благородные стихи о Некрасове Я. П. Полонского. А затем – ответы на анкету К. Чуковского, А. Блока и Д. Мережковского, М. Горького и Вяч. Иванова… Да и сами статьи и книги К. Чуковского, последовательно снимавшего «хрестоматийный глянец» любого рода с «близкого, понятного, дисгармонически-прекрасного лица» [281]281
Чуковский К. И. Некрасов: Ст. и материалы. Л., 1926.
С. 61.
[Закрыть]человека и поэта…
Человек и поэт. В соотношении биографии и стихов– суть дела и существо спора. Поэты второй половины XIX века едва ли могли повторить за Жуковским: "Жизнь и поэзия – одно". Были ?конечно, поэты, приближающиеся к этой формуле (прежде всего, Полонский), но доминирующим типом творческой личности был Поэт из пушкинского стихотворения 1827 года. «Пока не требует поэта к священной жертве Аполлон…» – он чиновник, дипломат, «толстый добродушный офицер» [282]282
Слова Л. Толстого о Фете в письме В. П. Боткину 9 июля 1857 г. II Толстой Л. Н. Поли. собр. соч. М., 1949. Т. 60. С. 207.
[Закрыть], картежник, издатель, завсегдатай Английского клуба, он вполне в «заботах суетного света»; но «божественный глагол» звучит для творца, поднимая человека до пророка. Несовпадение лирического героя и биографического человека разочаровывало и критиков, и читателей. Сочувствующие Некрасову сознательно или бессознательно творили свой образ поэта, противопоставляя его нелестной для Некрасова репутации, которая тоже имела устойчивые черты (это противопоставление заметно во многих мемуарных свидетельствах). Противоречие между биографией и стихами (а для Некрасова это противоречие – один из основных мотивов его напряженной и глубокой лирики) [Примечание: «Любители биографии недоумевают перед „противоречиями“ между жизнью Некрасова и его стихами. Загладить это противоречие не удается, но оно—не только законное, а и совершенно необходимое…» [283]283
Эйхенбаум Б. М. Указ. соч. С. 58.
[Закрыть]Ср. замечание Л. Я. Гинзбург: «Некрасов в быту был картежник и покровитель красивых женщин, но то, что он писал о горе народном, было его реальным опытом» [284]284
Гинзбург Л. Я. Литература в поисках реальности. Л., 1987. С. 312
[Закрыть].] пытались попросту снять. Вот характерное письмо. Иван Григорьевич Воронин пишет И. 3. Сурикову: «Не читал я давно произведений новых Некрасова, что‑то он пописывает? Про него здесь в провинции (письмо из Саратова в Москву. – Л. С.) такие распространяют сплетни, что Господи помилуй. Один мне в Симбирске передавал, что он и картежник, и пьяница, и помещик в душе. И что он его даже лично знает. Я не знаю, каким образом могут совмещаться в одной душе такая чистая, благородная любовь к народу, его свободе и правде, и крепостные нечистые элементы? Вероятно, все это вздор и месть многочисленных его врагов. Я не верю подобным сплетням!» [285]285
Письмо И. 3. Сурикову 24 февраля 1874 г. // ОР ГБЛ, ф. 295, к. 5326, ед. 10.
[Закрыть]Стоит отметить, что суриковцы как раз тяготели к биографической поэзии, охотно внося в свои стихи подробности собственной жизни. Их талантов не хватало, пожалуй, именно на отбор фактов, на воссоздание иной – не эмпирической – реальности.
У поэтов начала нашего века биография намного заметнее входит в стихи, чем у современников Некрасова. Среди вопросов анкеты К. И. Чуковского (1919) был и такой: "Как вы относитесь к распространенному мнению, будто Некрасов был безнравственный человек?" Характерно, что некоторые поэты (М. Волошин, Н. Гумилев, Н. Тихонов) в ответах так или иначе подчеркнули противоречивость личности Некрасова, ее сложность и – именно с противоречивостью связанную– значительность. Особенно интересен ответ Блока. Он в те годы продолжал работать над "Возмездием", совсем недавно (1917) была напечатана первая глава поэмы, где особенно заметен интерес к людям 40–х годов (в поэме и в "Матерьялах для поэмы" упоминаются А. Н. Бекетов, Щедрин, Достоевский, Некрасов). В сознании поэта этих людей отличает именно противоречивость. Блок отвечает на вопрос анкеты: "Он был страстный человек и "барин", этим все и сказано" [286]286
См. ответы на анкету Чуковского // Чуковский К. И. Некрасов. С. 388—393.
[Закрыть]. А на предыдущий вопрос – о народолюбии Некрасова – ответ еще характернее: «Оно было неподдельное и настоящее, то есть двойственное (любовь–вражда)» [287]287
Там же.
[Закрыть]. Это вполне некрасовское противоречие («…И как любил он, ненавидя»); но это и Блок с «нераздельностью и неслиянностью всего – противоречий непримиримых и требовавших примирения» [288]288
Блок А. А. Собр. соч.: В 8 т. М.; Л., 1960. Т. 3. С. 296.
[Закрыть]. Грех и покаяние, преступление и святость, нищета и неколебимая сила – антиномии, описывающие народ и у Некрасова, и у Блока; вспомним хотя бы знаменитое: «Ты и убогая, ты и обильная…» – и цикл Блока «Родина», где грешная и нищая Россия явлена прекрасной и святой, «в красе заплаканной и древней». Бпрочем, о народолюбии Некрасова поговорим подробнее.
Толпе напоминать, что бедствует народ…
«Элегия», 1874
Народ – главная тема русской литературы в некрасовское время. Здесь сходятся важнейшие узлы журнальной борьбы – и идейной, и эстетической. Литература в России от века мерялась отношением к народу, и немало копий было скрещено и сломано в спорах о том, что такое истинная народность. Для критиков Некрасова вопрос об искренности некрасовской любви к народу был тесно связан с другим – истинно ли поэт изображает народ.
И. Г. Воронин сразу подчеркивает свое особое право на суд над поэтом: "Почему же мне, как единице из народа, не сказать своего слова о Некрасове?" Вслед за суждением идет осуждение: "Мы имеем смелость сомневаться в народности Некрасова", ибо "народным поэтом может быть только тот, кто всесторонне сумеет понять, прочувствовать и художественно выразить не только одни страдания народа, но и его радости, надежды и верования" [289]289
Воронин И. Г. Очерки и рецензии. С. 32, 35, 36.
[Закрыть]. Вечный упрек в односторонности– и раздается он всегда в адрес тех, кто пишет слишком мрачно; почему‑то никогда он не слышен, если писатель видит только «светлую сторону»…
М. де Пуле в итоговой по сути статье – она напечатана в "Русском вестнике" через пять месяцев после смерти поэта – любовь Некрасова к народу назовет "странной, болезненной, патологической" [290]290
Рус. вестн. 1878. № 5. С. 345.
[Закрыть]. Один из немногих, он обратит внимание на проблему счастья в «Кому на Руси…», но ни постановка проблемы, ни ее решение в поэме его не устраивают. Вот сенокос в Больших Вахлаках («Последыш»). «Работа кипела. Народ высматривал бодро. Вот тут‑то, казалось бы, можно найти довольных и счастливых; но поэт задался мыслью, что их и быть не может между русскими крестьянами, даже после освобождения, даже в 1872 году, когда писалась повесть „Последыш“». «Можно подумать, – пишет далее критик, – что при создании своей поэмы Некрасов имел в виду не столько юмористическое решение вопроса о крестьянском счастье, сколько реальное изображение порки и сечения в разных видах» [291]291
Там же. С. 336, 340.
[Закрыть].
В статье М. де Пуле есть любопытный этнографический, так сказать, момент. Когда он пишет, что "Некрасов не знал России, не знал и русского народа" (в тогдашней критике это утверждение не было оригинальным), он имеет в виду прежде всего тот факт, что поэт изображал костромских и ярославских крестьян. "Те, кто живут южнее Москвы, не узнают в произведениях Некрасова своей Руси" [292]292
Там же. С. 344.
[Закрыть]. Это замечание перекликается с одним малоизвестным суждением Страхова. В письме к Н. Я. Данилевскому (приблизительно осенью 1874 г.) Страхов признается: «…нынешняя литература, наконец, начинает возбуждать во мне злобу, да и все наше современное искусство. <…> В ней, очевидно, господствует дух великорусского мужика. Чистые мужики, да еще костромские: Некрасов, Островский, Писемский, Потехин (все из Костромы), а к ним примыкают еще и Достоевский, и Салтыков, и Мусоргский, и Репин. <…> Великороссы не имеют дара к искусству и философии: это практический, прозаический народ» [293]293
Рус. вестн. 1901. № 1. С. 133.
[Закрыть].
Это суждение Страхова интересно не само по себе (Страхов не последний из тех, кто смотрит на литературу с этнической точки зрения), а как одно из многих – и противоречивых – высказываний критика о поэте. В 1869 году он пишет: "Самые стихи г. Некрасова, в которых так много говорится о народных страданиях, давно уже, несмотря на их несомненные и замечательные достоинства, признаны не выражающими полного сочувствия народу, не проникнутыми его действительным пониманием. <…> В поэме "Кому на Руси жить хорошо" поэт выражает свое сердечное желание, чтобы народ просветился и полюбил читать книги. Но какие же книги г. Некрасов желал бы видеть в руках у народа? Белинского и Гоголя! Такое несбыточное желание всего лучше показывает, как мало г. Некрасов сходится с народом в своих сочувствиях и воззрениях" [294]294
Страхов Н. Н. Критические статьи. Киев, 1902. Т. 2. С. 120.
[Закрыть].
Знаменитое, хрестоматийное место это вызовет сходное замечание и у Авсеенко (Рус. вестник. 1873. № 6). Не будем спешить с упреками критикам—с элементарной, наивно–реалистической точки зрения они правы: народ еще очень долго не понесет с базара Гоголя, тем более – Белинского. Блюхера и Милорда в качестве массового чтения сменят другие книги – за сто лет эта смена произойдет не однажды. Неужели Некрасов, внимательно приглядывавшийся к лубочной литературе (следы этого внимания заметны не только в "Кому на Руси жить хорошо", но и в переписке поэта с издателем книжек для народа И. А. Голышевым), не понимал, что его пожелание мало реально? Сам Некрасов пытался издавать "Красные книжки" для массового читателя, некоторые его произведения вышли в народных картинках еще при жизни поэта, сюжеты из "Кому на Руси жить хорошо" – уже после его смерти [295]295
См.: Клепиков С. Некрасов и его произведения в русской народной картинке // Лит. наследство. Т. 53/54. С. 573—585.
[Закрыть].
Восприятие Некрасова читателями из народа – важнейшая тема. В 1913—1914 годах этим займется В. Е. Евгеньев–Максимов, распространяя свои анкеты среди читателей разных сословий, в том числе и среди крестьян (в мартовском номере "Журнала для всех" за 1914 год он подведет итоги опроса). Читатель из народа постепенно узнавал своего поэта; господствующее настроение грамотного крестьянства выражено в книге литератора из народа Н. А. Панова (книга писалась в 1901 —1902 гг., но не была напечатана); перефразируя знаменитые строчки из "Кому на Руси…", Панов пишет:
Когда мужик не Блюхера
И не милорда глупого —
Решетникова Федора,
Успенских двух, Левитова,
Слепцова, Златовратского,
Каронина, Нефедова,
Засодимского, Салова,
А главное – Некрасова,
Всего без исключения,
С базара понесет [296]296
См.: Евгеньев–Максимов В. Е. Невышедшая книга о Некрасове // Некрасовский сб. 1956. Вып. 2. С. 496—497.
[Закрыть].
Мы затронули тему еще почти неизученную – в ней есть множество важных аспектов: Некрасов как издатель массовой литературы; отношение поэта к «низовой культуре» и попытка влиять на нее… Кроме того, имена Гоголя и Белинского связаны в сознании современников Некрасова с особым отношением к делу писателя – с «культом писателя», как назвал этот феномен В. Евгеньев–Максимов [297]297
Евгеньев–Максимов В. Е. Культ русского писателя в поэзии Некрасова // Некрасов: К 50–летию со дня смерти. Л., 1928. С. 35—45.
[Закрыть]. Наконец, выражение «заступники народные» имело вполне ясный читателям смысл, более широкий, чем словарный, – эпоха наделила это словосочетание особенным значением, соединив в нем и жертвенность, и тернистый путь, и раннюю смерть, и страдания за ближних своих. В том же ряду оказывается и некрасовский Гриша Добросклонов, с которым читатели познакомятся уже после смерти поэта. Но вернемся к Страхову.
В большой статье "Некрасов и Полонский" (Заря. 1870. № 9) Страхов вновь касается отношения Некрасова к народу: "Народ для него – страждущая масса, которую не только следует облегчить от несомых ею тягостей, но еще более следует просветить. <…> Целый ряд стихотворений этого поэта посвящен изображению грубости и дикости русского народа. <…> Толкуя беспрестанно о народе, он ни разу не воспел нам того, чем собственно живет народ, – ни единого чувства, ни единой думы, в которых бы отразилось внутреннее развитие народа, сказалась бы его великая духовная сила" [298]298
Страхов Н. Н. Заметки о Пушкине… С. 135—137.
[Закрыть].
Для Страхова (как и для его старшего современника А. А. Григорьева) нет правды вне правды народной, почвеннической, – отсюда и неприятие Некрасова, который для Страхова "поэт чисто петербургский", "поэт Александрийского театра, Невского проспекта, петербургских чиновников и петербургских журналистов" [299]299
Там же. С. 135.
[Закрыть]. Но, как сказано, отношение критика к поэту сложнее каждого отдельного высказывания, шире любого им же высказанного приговора.
Отвечая Достоевскому на его слова "помещичья литература", сказанные о Тургеневе и Толстом, а по сути – о всей современной литературе, Страхов возражает: "А что же Вы забыли Кольцова, Некрасова (великого … [300]300
Так в рукописи.
[Закрыть], но поэта?). А Ваш «Мертвый дом»? Это ли не народная литература?" (письмо от 8 июня 1871 г.) [301]301
Шестидесятые годы. М., 1940. С. 270.
[Закрыть].
Страховский упрек Некрасову в односторонности будут повторять и перепевать другие критики. В 1874 году П. Павлов в "Гражданине" постарается показать, что "в сущности не так горько живется Матрене, как поэту это доказать хочется". Просто Некрасов "стихами показывает" то, что его сотрудники по журналу "статейками о деревне, о крестьянском вопросе и т. п., т. е. что все уже так скверно в мужицком быту, что хуже быть не может" (№ 10).
Некрасов не был вовсе народным поэтом, не сочувствовал народному миросозерцанию и не носил в себе ни одного из народных идеалов, пишет Вс. Соловьев незадолго до смерти поэта (Рус. мир. 1877. № 35).
Т. Толычева в 1878 году вступается за народ, оскорбленный поэтом: ведь что показано в "Кому на Руси…"? Народ ломает комедию ("Последыш"), подкупает писаря, зарывает живого в землю ("Крестьянка") – так что о сочувствии Некрасова народу говорить не приходится [302]302
Рус. вестн. 1878. № 5. С. 384.
[Закрыть].
А Буренин не только отметит "барское представление о горечи семейной жизни" (в "Крестьянке"), но и напечатает пародию на "Кому на Руси…".
Эта пародия (подписанная Н. Некрасов-Ложногласов) появится в журнале "Дело" (1875. № 1). Публикация произведения Буренина в радикальнодемократическом "Деле" не должна удивлять: во–первых, в 1871 году Буренин печатался и в некрасовских "Отечественных записках" (стихи); во–вторых, мы уже видели, как сходились критики Некрасова из противоположных идейных станов: общим у них было неприятие своеобразия поэта. Журнал помещал одновременно пародии на Некрасова и Полонского, обещал пародировать А. Толстого и Майкова и при этом в поэтическом отделе печатал П. Вейнберга, Л. Оболенского, В. Славянского, П. Быкова, Омулевского (И. Федорова) и других столь же оригинальных поэтов.
Пародия называлась так же, как и поэма; следовал подзаголовок: "Глава 7.777.777" и далее некрасовским стихом повествовалось о том, как странники в Петербурге встречают испуганную Матрену Тимофеевну. Оказывается, барин (Некрасов) выписал ее в Петербург, чтобы расспросить о тяжелой жизни. Когда же Матрена рассказала о себе и выяснилось, что жизнь ее вовсе не тяжела, Некрасов рассердился и прогнал крестьянку.
Пойми ты, баба глупая:
С Михаилом Евграфычем,
С Григорием Захарычем
Я орган либеральнейший —
«Записки» издаю [303]303
В экземпляре корректуры с авторской правкой несколько строк (от «С Михаилом Евграфычем» и до «„3аписки“ издаю») зачеркнуты, но в журнальной публикации они остались (РО ПД, ф. 36, оп. 1, ед. 23).
[Закрыть].
Для Авсеенко народность Некрасова была и осталась ложной – и в первых стихах поэта, «идеализировавшего русского простолюдина», и в поэме «Кому на Руси жить хорошо», где Авсеенко обнаруживает «русский народный букет» в духе Решетникова. Вкус критика оскорблен «площадной грубостью», вносимой в печать стихами Некрасова. Так, он цитирует из «Последыша» сцену с Агапом, чтобы заключить: «Сцена дранья, различные приемы употребления розог и вообще вся теория и история сечения составляет <…> любимую тему реального поэта и самый благодарный источник его вдохновения» [305]305
Рус. вестн. 1874. № 7. С. 437.
[Закрыть].
Стоит вспомнить замечание Достоевского в "Дневнике писателя": "…г–н Авсеенко изображает собою, как писатель, деятеля, потерявшегося на обожании высшего света". У Достоевского с Авсеенко тоже вышел спор о народе и, по сути дела, за себя и за Некрасова отвечал Достоевский: "Оказывается ведь, что в каретах‑то, в помаде‑то и в особенности в том, как лакеи встречают барыню, – критик Авсеенко и видит всю задачу культуры. <…> У них отвращение от народа остервенелое, и если когда и похвалят народ, – ну из политики, то наберут лишь громких фраз, для приличия, в которых они сами не понимают ни слова, потому что сами себе через несколько строк и противоречат" [306]306
Достоевский Ф. М. Указ. соч. Т. 22. С. 107.
[Закрыть].
Кстати о грубости; Некрасов писал Жемчужникову в 1869 году: "…в стихе иногда невозможно без грубого слова, надо только, чтоб оно оправдывалось необходимостью, да чтоб не было это часто" [307]307
Некрасов Н. А. Указ. соч. Т. 11. С. 138.
[Закрыть]. Черновики поэмы содержат немало сцен и строк, не вошедших в окончательный текст, очевидно, из‑за излишней грубости (сцена избиения Матрены Корчагиной, поговорка о соплях и т. п.).
Через год, в июльском номере "Русского вестника" за 1874 год, Авсеенко откликнется на появление "Крестьянки" и вновь выступит против стиля поэмы: "Г. Некрасов не просто позволяет себе обмолвиться неприличностями, он, так сказать, возделывает эту! литературную целину, обнаруживая при этом изобретательность, достойную лучшего дела" [308]308
Рус. вестн. 1874. № 7. С. 440.
[Закрыть]. «Крестьянка» вызвала критические нападки Буренина. Предмет осуждения – речь главной героини; она «полна quasi-народных оборотов, введенных у нас по преимуществу автором „Тройки“ и „Огородника“. Эта искусственная речь заключает в себе много фальшивого, деланного простонародничанья и очень мало настоящего народного склада» (СПВ. 1874. № 26).
Разумеется, эти нападки вызывали возражения: критик "Биржевых ведомостей" (1873. № 78) находил в "Последыше" "оригинальный склад" и "чисто народный юмор", а в "Новом времени" писали, что "ни одна народная книга <…> не будет ему (народу. —Л. С.) так понятна, как "Коробейники" и "Кому на Руси жить хорошо". А все потому, что каждый крестьянин найдет в них отголосок своих понятий и стремлений; все потому, что он почует в них свое простое, безыскусственное человеческое чувство, переданное характерным и родным ему языком; все потому, что поэт изучил народ наш и знает его, как никто" (1873. № 61).
В спорах о народности "Кому на Руси…" есть любопытный эпизод. Буренин в упоминавшейся статье упрекает Некрасова в том, что поэт "заставляет слушателей рассказа Матрены, мужиков, ни с того, ни с другого затянуть следующую грубую песню:
Мой постылый муж
Подымается:
За шелкову плеть
Принимается.
Хор:
Плетка свистнула,
Кровь пробрызнула…
Ах! лели–лели!
Кровь пробрызнула.
Чудесно и необыкновенно реально! – комментирует критик. – Так реально, что такового грубого реализма не обнаружит сам народ в своих безыскусственных песнях; на подобный антихудожественный реализм способны только искусственные поэты, преследующие различные протестующие тенденции и усвоившие себе традиционные воззрения на дикость и зверское самоуправство мужей в русской семье". Чуть позже в газете «Русский мир» (1874. № 57) к нему присоединился Авсеенко, глумливо комментировавший «Крестьянку» эпизод за эпизодом и, в частности, приглашавший «полюбоваться» этой же песней. Но, как отмечено в комментариях к III тому Полного собрания сочинений (1949) и к V тому последнего Академического собрания (1982), в собрании Соболевского есть 14 вариантов этой песни, а Некрасов воспользовался вариантом, напечатанным в «Современнике» в статье В. Александрова (1864. № 7). Аналогичная ошибка вышла у Авсеенко и с поговоркой о ржи и пшенице: «Все это, – самоуверенно пишет критик, – придумал для мужичков поэт: самим крестьянам такой вздор в голову не полезет». Между тем эту пословицу можно найти в сборнике В. Даля (М., 1862, с. 476). «Бессмысленной» объявлена в той же статье пословица «Рабочий конь солому ест, а пустопляс овес», тоже имеющаяся в сборнике Даля (с. 39).
Среди подобных обвинений следует назвать и замечание П. Павлова (Гражданин. 1874. № 10): "Муза на миг отошла от поэта, и как будто в этот миг поэт дает умирающему старику сказать <…> прескверные и препошлые слова…:
А бабам на Руси
Три петли: шелку белого,
Вторая шелку красного,
А третья шелку черного.
Любую выбирай!.."
«Прескверные и препошлые слова» имеют, как установлено исследователями, фольклорный источник [309]309
Некрасов Н. А. Указ. соч. Т. 5. С. 664.
[Закрыть].
Спор о народности поэмы – подлинной или мнимой– это спор о Некрасове–поэте. Победил ли он на своем пути к созданию новой поэзии или проиграл? Для враждебной поэту критики популярность стихов Некрасова– свидетельство упадка поэзии, а его новаторство– псевдонародность. Интересно, что никто из сочувствующих Некрасову современников не показал (а это можно было сделать неопровержимо) заведомую ложность обвинений поэта в подделке под народность, никто не смог осознать значения фольклорных элементов в поэме "Кому на Руси жить хорошо" и в творчестве Некрасова в целом. Это было сделано уже в XX веке – Брюсовым, Чуковским, Тыняновым, Эйхенбаумом.
