Текст книги "Время вспомнить (СИ)"

Автор книги: Наталья Норд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 27 страниц)

  ― Так, беги, догони, недалеко ушла. Только не надейся, что много с нее наколупаешь – баба-пиявка, присосется к Дому, сам виноватым выйдешь.

  ― Да ладно, что не видели таких? ― Брий побежал за вдовой.

  С его широченным шагом у злобной тетки не было шансов далеко уйти. Мейри довольно хмыкнула и встала. Саг, переодетый в дорожное, шел от калитки.

   Глава 9. Для счастья ближнего своего

  431 года от подписания Хартии ( сезон осени).

  Тормант

  На вторую ночь в поместье заявилась юная госпожа Логрета, дочь судейского чиновника из долины, того самого, к которому Птиш отвозил заказы из Ко-Днеба. Корчмарь, не зная того, немало досадил жрецу, раструбив о его миссии; сейчас Торманту вовсе не жаждалось пополнять армию поклонников и раздавать дары: ората Лофа объявила, наконец, о своем согласии отдать ему на службу Борая, и жрец с удовольствием скоротал бы вечер в 'компании' никчемыша.

  Пастырь Мефей, поминутно кланяясь, провел юную госпожу в покои жреца. Тормант увидел, что девица полна мрачной зрелой власти, что привыкла ловить на себе восхищенные взгляды и очень полагается на свои чары. В комнате девушка сбросила с плеч расшитый колофрадской вышивкой плащ, оставшись в кружевном, воздушном черном платье, выгодно подчеркивающем ее тонкий стан и прочие достоинства. У госпожи Логреты были крепкие маленькие груди, приподнятые корсажем, яркие зеленые глаза, обрамленные пушистыми угольными ресницами, и иссиня-черные роскошные волосы. Немного портили ее излишне густые брови, но Тормант признал, что девица удивительно хороша. Под заинтересованным взглядом жреца госпожа Логрета прошла к камину, позволяя отблескам огня заиграть на гладкой коже, и встала, повернувшись так, что волочившийся по полу шлейф оттянул шелк юбки, и та эффектно обтянула ей ноги и бедра. Барышня умела соблазнять. Торманту, однако, ее трюки были сейчас некстати. Он еле сдержался, чтоб не поморщиться: в девушке билось темное желание такой силы, что, казалось, все мертвые тени, висящие в междумирье вокруг жреца, жившие похотью и сладострастием, потянулись к ней, ища трещины в ауре, чтобы напитаться так легко раздаваемой пищей.

  Госпожа Логрета отказалась присесть и, с трудом сдерживая волнение, принялась за свой рассказ. Тормант немало позабавился, узнав, что предметом воздыханий юной госпожи оказался адман Лард. Мужественная красота управителя била в женские сердца без промаха. Девушка говорила о своей любви с таким чувством, что, казалось, сполохи огня пробегают по ее полуобнаженным рукам и плечам.

  Госпожа Логрета поведала о первой встрече, о равнодушии и жесткости холодного адмана. Тормант слушал ее, внимательно, но внешне бесстрастно.

  ― Чего же вы хотите от вашего покорного слуги? ― спросил он девушку, закончившую свой рассказ и застывшую у камина надменным изваянием.

  ― Его, ― кратко ответила юная госпожа.

  ― Мой Храм, ― устало заметил Тормант, ― не приветствует привороты и прочие любовные изыскания. Зельями не торгую, это пожалуйте к чародейкам в балаган.

  ― Я знаю условия сделки, вы не первый бесовик, которого я встречаю.

  Судя по всему, девушка привыкла получать желаемое и, потерпев неудачу в покупке любви, была уверена, что в покупке греха не облажается.

  ― Тогда должны знать, что моему господину нужна от вас услуга на Той Стороне, не более, взамен на счастье обладать Даром на земле, ― заученно произнес Тормант.

  Госпожа Логрета махнула рукой в кружевной перчатке:

  ― Пусть ваш господин прекратит мои страдания на Этой Стороне, а уж на Той мы с ним как-нибудь разберемся.

  ― Мне нужно в точности знать, на что вы готовы ради полного счастья с вашим избранником? ― откинувшись в кресле, спросил жрец.

  ― На все, ― последовал ответ.

  Жрец кивнул. Он и так знал, что Логрета пойдет до конца, ощущая, как напряглись в предвкушении мертвые тени, как заломило у него виски, скулы и запястья, в которых билась сила Домина.

  ― Мой дар будет вашим. Прежде чем выполнить все обещанное, я хотел бы, чтобы вы рассказали, как мне действовать в дальнейшем и оправдать ваши ожидания.

  ― Извольте. Мне нужен Роф. Целиком и полностью. Ваш господин может требовать любую цену. Если бы я сама...справилась, я бы здесь сейчас не стояла...Чего я только не делала, какие только усилия не прилагала. Уж и подумала, что он...Но нет, у него, оказывается, есть невеста в Коксеафе, простолюдинка какая-то, ― девушка презрительно сжала губы. ― Я ведь могу купить ему имя, уехать подальше, никто никогда и не дознался бы, что он не именитый, отец ради меня все бы устроил...Я ведь уже и у чародеек была, пробовала сначала себя отворотить...Но ведь вы видели его! ― Логрета нервно сдернула с руки перчатки, сжала их в комок, побледнела, чуть не потеряв самообладание. ― Только голову в мою сторону повернет, я за ним готова в село бежать, в корыте умываться, из глиняных плошек есть, позор какой, небось, все уже знают, что дочь господина Толомея по простому адману сохнет, ― у девушки сбилось дыхание и она отцепила от пояса небольшой перламутровый веер. ― Я ездила в Коксеаф, смотрела на...ту...девушку, она работает в лавке. Я...все поняла. Я не смогу...никогда не смогу быть такой...чистой.

  ― Для таких помех есть простые решения, ― пожал плечами жрец.

  ― Да знаю я, знаю! ― вскрикнула девушка, роняя веер, хрупкая вещь хрустнула под каблучком. ― Я видела привороженных! Мертвые лица, пустые глаза! Не хочу! Мне нужна любовь! Настоящая! Пусть он полюбит меня так, как я его! Пусть он будет только мой! Не хочу ни с кем делиться! И клянусь, я никогда не посмотрю ни на кого другого!

  ― Я хочу предупредить вас о том, что никто не знает, о какой службе попросит вас Повелитель на Той Стороне. Уверены ли вы? Назад дороги не будет.

  ― Уверена, ― хрипло, с волнением, выдохнула Логрета. ― Любая служба...Я сгожусь...

  ― Есть еще один способ. Я могу заставить вас забыть...

  ― Нет! ― лицо девушки страшно исказилось, возбужденные тени слились над ее головой в один закрученный, словно смерч, поток, вращающийся против хода солнца. ― Это все, что держит меня в этой жизни. Не будет Рофа, не будет смысла! Я знаю! Хоть с памятью, хоть без! Может быть, вам нужна его вещь? У меня есть...

  Жрец покачал головой, встал:

  ― Принимаете ли Дар Той Стороны?

  ― Да.

  ― Готовы ли отдать долг, когда придет время?

  ― Да.

  ― Да будет так.

  Тормант с облегчением высвободил бьющуюся в нем жаркую силу. Тени залились красным маревом. Несколько теней легко пробили доверчиво обнажившуюся перед ними ауру, всосались в открытые лакуны. Девушка пошатнулась, удивленно распахнула глаза. Она почти ничего не должна была почувствовать, быть может, только легкое головокружение. Пройдут недели, пока жадные паразиты закрепятся в Доме, лишенном защиты по собственной воле хозяйки; кто-то из них будет, все же, выкинут вон (если внутреннее 'я' Логреты воспротивится вмешательству), но это уже не важно, лишь бы боги отвернулись от согрешившей. Когда пройдет время, в дело вступит Тормант, ему предстоит подобрать из междумирья мертвую сущность, разумную, сохранившую память и человеческое мышление, способную ответить на желание девицы и наделить ее непреодолимой властью над возлюбленным. Пастырь трех строк чуть не потер руки от предвкушения. Все складывается к лучшему – на влюбленной девице он впервые проверит способности никчемыша Борая.

  Если все будет хорошо, жрецу не придется проводить никаких обрядов над адманом Лардом: силы пленса хватит на двоих. А что до девушки, невесты управителя, нет такой любви, которая победила бы власть смерти. Домин будет доволен. Когда Логрета умрет, от старости ли, от разрушительной болезни, вызванной паразитированием пленса, или, все же, от разбитого сердца, он получит отличного работника, духа, зависшего в междумирье и вынужденного подчиняться приказам хозяина.

  ****

  Борай шел себе вперед и шел, только домотканые штаны подергивались складками на бесформенном заду, а Тормант уже упарился – день выдался совсем не осенний, скорее летний. Каждое дерево и ручеек были в лесу никчемышу знакомы, вот он и на скалу влез – показать новому другу, откуда видел его в день приезда, и сыроежек в мешочек нарезал, и отвел к протоке, где год назад охотник забил тварь. Рубаха у никчемыша взмокла, он сунул голову в речную воду, удовлетворенно пофыркал и пошел себе дальше. Тормант, как Борай оглядывался, проникновенно улыбался мальчонке, а сам все время искал место, где остановиться. Шейный платок у него промок насквозь, сапог натер, жрец крикнул Бораю, чтоб тот остановился и присел на поваленное дерево. Лучше места было и не сыскать: маленькая полянка, скрытая от солнца кронами деревьев, еще не убитая осенью трава и ручей, чтобы напиться. Жрец с облегчением скинул гоун, окунул в прохладную воду платок и обтер лицо. Никчемыш примостился прямо на землю, даже прилег на живот, разглядывая что-то в траве и бормоча, по обыкновению.

  ― Борай, ― позвал его Тормант. ― поедешь со мной в большой город?

  ― Поедешь, ― откликнулся никчемыш. ― Борай поедет.

  ― Там много людей, много будет друзей, вкусной еды...

  ― А мама?

  ― Мама будет ждать Борая, шить ему теплую рубашку.

  ― А Мефей? Поедет с Бораем?

  ― Нет, дружок, ― Тормант склонил набок голову. ― Мефей тут нужен. Он хорошо работает.

  ― Работает, ― эхом отозвался мальчик, ― дары раздает.

  ― Вот именно. Умный мальчик. Какие дары?

  ― Пятнышки. Вокруг.

  ― Пятнышки? Верно. Вот давай с тобой поиграем в пятнышки. А сейчас вокруг нас они есть?

  Никчемыш, казалось, заинтересовался, посмотрел по сторонам и словно сквозь жреца:

  ― Есть. Много. Над тобой много.

  ― Ты можешь с ними поговорить? Видишь ли, мне нужно найти...особое пятнышко, ― жрец с трудом подбирал слова. ― Очень нужное. Эта такая...игра. Просто посмотри мне в глаза.

  Тормант, не жалея дорогие бархатные штаны, опустился на колени перед мальчиком.

  Борай посмотрел.

  ****

  Тормант тяжело дышал. Каким бы хорошим проводником ни был никчемыш, но темная мощь междумирья прошлась по жрецу, как плуг по полю. Несмотря на усталость, жрец не верил своему счастью: он добился того, что до сих пор было доступно лишь пастырям семи строк, он говорил с пленсом, тот отвечал ему устами медиума. Тормант не назвал бы поведение пленса подчинением, но то, что предложил пастырь, было выгодно им обоим. Госпожа Логрета могла радоваться, желание ее сбудется даже раньше, нежели обещал ей жрец. Вот только чем будет она расплачиваться за такую услугу?

  Сила пленса, его яростная готовность, тоска по живому телу, удовольствиям живого мира – еде, питью, любовному экстазу – поразили Торманта. Он всегда чувствовал эти неупокоенные души междумирья, еще даже до того, как однажды одна из них заговорила с ним устами убогой девочки-шлюшки на постоялом дворе. Ему было пятнадцать лет, и всех его денег хватило только на придурковатую девчонку. Он до смерти перепугался, когда, натягивая на потное тело рубашку, услышал за спиной хриплый потусторонний голос. Все городские байке о мертвых тварях в телах живых и суккубах промелькнули у него в голове. Девка сидела на кровати полуголая, с задранной юбкой, и с усилием вещала. Голос ее, более напоминающий мужской, поведал перепуганному подростку о его незаурядной силе, способности к магии и будущем величии. Тормант, который в то время носил еще другое имя, выскочил из грязной комнаты, сунул деньги хозяину девчонки, и удрал, слыша вдогонку скабрезные шуточки. Он не забыл, и в сумерках, сгущающихся над живыми богами, получил, наконец, подтверждение своей исключительности.

  Мальчик лежал на траве, поджав ноги, дыхание его было громким, неровным. Жрец склонился, повернул голову никчемыша к себе. Кровь из носа мальчика пролилась в траву, Тормант вытер ее с лица никчемыша, затер землю носком ботинка, потом тряс Борая, пока тот не открыл глаза и настойчиво несколько раз произнес, ловя мутный взгляд никчемыша:

  ― Это была игра. Тебе было хорошо и весело. Забудь все остальное, забудь, спи.

  Мальчик вновь послушно повалился на землю. Тормант понял, как несказанно ему повезло с никчемышем: тот был как дудка у его губ – пел, когда надо, молчал, когда угодно. Жрец привалился к поваленному стволу, блаженно смежил веки. В памяти всплыло одутловатое лицо госпожи Мартины.

  ― После, после, ― пробормотал пастырь. ― Подождет. Теперь я могу все.

  ****

  Поутру выяснилось, что с госпожой Мартиной праздновать победу он поторопился. Та слушала жреца за завтраком, сидя в беседке под айвовыми деревьями, а глаза ее выпучивались из орбит.

  ― Кем? Кем я стану?! Я стану пленсом, я умру!

  ― Только ваше тело...старое...

  ― Я старая? ― взвизгнула госпожа Мартина.

  Немолодой слуга, подошедший к столу с подносом булок, покосился на гостя.

  ― Что вы, что вы, ― успокаивающе забормотал жрец, ― я вовсе не это имел в виду. Вы прекрасны, но, вы же понимает, все мы смертны...

  ― И что? Помирать такой молодой?!

  ― Почему помирать? Вы же будете живы, будете себя осознавать в новом теле, как сейчас. Конечно, нужно какое-то время на привыкание, но...

  ― Мне чудесно живется и сейчас! ― госпожа Мартина схватила нож и принялась мазать маслом творожную булку.

  ― Да, но лучшие годы ваши на исходе, ― вкрадчиво произнес Тормант, опасаясь нового взрыва негодования.

  Навязчивый слуга отошел в сторонку, но, видно было, прислушивался к эмоциональной беседе.

  ― Уже одолевают некоторые хвори, и экстазы не такие продолжительные...

  Госпожа Мартина угрюмо куснула мягкое тесто.

  ― Представьте молодое, прекрасное тело юной девушки, которую вы можете выдать, скажем, за свою родовитую племянницу, дочь покойной сестры, поселить в этом самом доме на законных основаниях.

  ― А куда денусь я?

  ― Это и будете вы, ― Тормант мысленно досчитал до четырех. ― В теле молодой, прекрасной девушки.

  Госпожа Мартина призадумалась, но, к раздражению жреца, покачала головой:

  ― А если я потеряюсь? Я умру! А если придут саги и выгонят меня? Как я стану жить без тела?

  Тормант всплеснул руками:

  ― Саги? Кто нынче боится сагов? Наш король – почти жрец Храма Смерть Победивших! И что же думаете, вы первая, кто меняет тело? Уж поверьте, скоро очереди поклонников будут выстраиваться перед Храмом, чтобы отдать за это огромные деньги! Вы знаете, сколько заплатила одна дама за прекрасное, юное тело невинной девушки?

  Тормант негромко назвал сумму. Госпожа Мартина изменилась в лице.

  ― Она ныне жива и здравствует. А вам я предлагаю эту...почти безболезненную операцию бесплатно, в знак моего расположения. Мне больно видеть, как ослепительная поклонница упускает подобную возможность, поскольку я один из немногих жрецов, способных пересадить вашу суть в другое тело.

  Госпожа Мартина задумалась, ее губы и подбородок блестели от масла.

  ― Где же мы найдем такое тело? ― спросила, наконец, поклонница.

  Тормант с облегчением принялся за фаршированные фазаньи яйца.

  ― О, не волнуйтесь. Я обо всем позабочусь сам. Вам только нужно поехать со мной в Патчал и пожить немного в специально нанятом для вашего удобства доме.

  ― В столице?

  ― Разумеется.

  ― Она точно будет молодой?

  ― Ну разумеется!

  ― И красивой?

  ― Выберем самую красивую!

  ― А если ее кто-то узнает? А то буду уже я?

  ― А мы найдем сироту.

  ****

  ― Госпожа Мартина уезжает в паломничество, ― обратился Тормант к лавочнику.

  Хитрая физиономия лавочника отобразила все его предположения по поводу того, в какое именно паломничество отправляется госпожа. Но вид дамы, с покрасневшими глазами восседающей на крепкой гнедой кобыле, одетой по-дорожному и не взявшей с собой никого из прислуги, заставил его усомниться в собственных выводах.

   В седельных сумах у поклонницы было несколько предметов первой необходимости и одежда в дорогу. Жрец накануне с трудом убедил ее не брать ничего лишнего в 'новую жизнь'. Вдова до последнего пребывала в сомнениях. Служанка всю ночь бегала на кухню и заваривала успокаивающие травы. Утром госпожа Мартина собрала слуг и прерывающимся голосом сообщила о своем отъезде. Шокированная челядь обещала дождаться 'новую хозяйку' и служить ей верой и правдой. Несколько недовольных попросили было расчет, но обещали подумать в ответ на заверения, что уклад их жизни не измениться, а жалованье, напротив, будет увеличено.

  Тормант и госпожа Мартина выехали верхом из поместья лишь в третью четверть после рассвета, жрец злился, что сам, по дури, запамятовал, как волокитно делаются дела на селе.

  – И скоро ли ждать назад нашу прелестную госпожу? – бросив на Мартину масляный взгляд, поинтересовался лавочник.

  – Увы, – со вздохом ответил Тормант. (Дама отвернулась, кусая губы). – Госпожа покидает вас навеки.

  – Как же, – забеспокоился лавочник, – это что, назад, что ли, не вертаетесь? А поместье, а земли, неужто продадите, госпожа? Или храму этому вашему? Неужто храму отдадите? И что за паломничество такое, что родное село навсегда покидать надобно?

  ― Госпожа станет жрицей нашего храма и будет служить в нем до конца дней своих. Все свое состояние и имущество она оставляет своей племяннице, госпоже...запамятовал...

  ― Госпоже Маре, ― прошептала поклонница.

  ― Госпоже Маре из рода Балез, ― лучезарно улыбнулся жрец.

  ― Что еще за племянница такая? ― не отставал Птиш.

  ― Я...я не...

  ― Дело в том, ― учтиво объяснил Тормант, ― что госпожа Мартина давно не видела свою племянницу Мару в силу...нескольких разногласий между нею и семьей сестры. Теперь все позади, семейные связи восстановлены. Госпожа Мартина может со спокойным сердцем оставить свое имущество чудесной девушке, кстати, поклоннице нашего Храма, и отплыть в западные колонии, верно госпожа? О чем она давно мечтала.

  ― Ох, четыре храма, далековато собрались, ― покачал головой Птиш, ― но коли охота...

  ― Охота, ― сквозь зубы пробормотала госпожа Мартина и отъехала в сторону.

  ― Слышьте, господин пастырь, ― Птиш заговорчески поманил жреца заскорузлым пальцем.

  Тормант наклонился к лавочнику.

  ― Не знаю, как там это у вас делается, магия ваша, но сын третьего дня ногу в коленке согнул, может чудится, но и говорит внятней.

  ― Рад за вас, ― сказал жрец.

  ― Я жене сказал, что у охотника мазь купил и капли, а все сам сделал, не думал – не гадал, что такое знать могу...какую травку когда рвать надо...какой корешок какую силу несет. А руки-то мои все видят, чувствуют...Такого я ни от одного лекаря заезжего, да и от столичных не видал, а уж от себя и подавно...Слышьте, господин пастырь, а точно вы говорите, что я повинность на Той Стороне исполнять буду, а не сынок? ― Птиш схватил Люфия за повод, смотрел на жреца не то умоляюще, не то с угрозой.

  ― Вы, любезнейший, вы, ― повторил Тормант. ― Вы Дар попросили, вам и повинность нести.

  Птиш в поместье госпожи Магреты пришел на третий день. Тормант даровал лавочнику способность лечить, 'забыв' упомянуть о том, что пленс (мертвый дух жадного до ремесла лекаря, не сподобившийся уйти на другой цикл), вживленный в ауру, сам потребует от носителя откупа здоровьем и ясностью ума, не дожидаясь, когда этим на Той Стороне займется Домин. Никчемыш и здесь в грязь лицом не ударил, даже не кровил носом: голос из-за пленса у него поднялся до визга – лекарь очень хотел получить тело, чтобы продолжать практику и далее подтверждать величие своего таланта. Торманту ясно было, что простой лавочник ожиданий мертвого врачевателя не оправдает, тот или убьет Птиша болезнью, или подставит под случайную смерть, чтоб опять вырваться в междумирье и искать новое тело.

  На четвертую ночь в поместье заявился молодой парень, не любимый девушками. На пятую – служанка самой госпожи Мартины, впечатленная популярностью хозяйки у мужчин, жутко робея, заказала себе 'красу немыслимую'. Тормант 'всякую мелочь' отправлял к Мефею, младший пастырь в таких простых делах вполне себе справлялся. Борая жрец берег: не вводил пока в транс, кормил мясом, потчевал сладким. Ората Лофа, вроде, была довольна, ей жрец то и дело подкидывал по паре серебрушек, чтоб сама не отказывала себе в еде и прочих нуждах, да чтоб вдруг не потребовала вернуть ей сына – случись такое, управитель исполнил бы закон и отнял бы парня у жреца. Деньги у Торманта были на исходе, но он надеялся наполнить кошель в банке Храма в Ко-Днебе.

  В день отъезда Тормант был сильно раздражен. Управитель уехал осматривать сгоревшую накануне мельницу, без его свидетельства Тормант не мог выехать, и запланированный накануне тихий отъезд вышел каким-то балаганом. Для мальчика пришлось купить телегу и старенького мула у пасечника, тот продал требуемое не без уговоров и торга. Слава Домину, мальчишка умел править и не пришлось нанимать еще и возчика. Увидев телегу, госпожа Мартина встрепенулась и стала настаивать на том, чтобы взять с собой служанку. Торманту потребовалось немало усилий, чтобы ее успокоить, пришлось еще раз повторить все доводы, но вместо того, чтобы утихомириться, поклонница принялась в буквальном смысле биться головой о стены в ужасе от предстоящего. Жрецу хотелось придушить вопящую женщину.

  Теперь у телеги толпились местные жители, мать Борая держала мальчишку за руку, проливая слезы, а тот вертел круглой головой и что-то лепетал, в полном восторге. Сердобольные селянки поливали женщину упреками, взывая к ее материнским чувствам и чистоте веры, мужское население, привлеченное шумом, медленно собиралось вокруг телеги, напряжение нарастало, многие уже бросали на Торманта косые взгляды.

  Наконец-то появился хмурый, невыспавшийся управитель. Тормант еще раз повторил ему подробности 'паломничества' госпожи Мартины, тот скривился, скрепил воском доверенность, по которой земли вдовы до приезда наследницы передавались под управление старшего слуги поместья, выслушал сбивчивые объяснения Лофы и выписал Бораю бумагу, подтверждающую, что Борай, сын адманы Лофы, отец неизвестен, не имеет долгов перед королем и путешествует вольно в качестве слуги господина Торманта Эшира. Адман Лард был бледен и посматривал в окно. Там у лавки Птиша стояла элегантная двуколка, дама, сидящая в ней, скрытая вуалью, с нетерпением поигрывала кнутом.

  Несколько возмущенных женщин сунулись было в документарий вслед за Лофой и ее мальчиком, громко жалуясь на бесчинства бесовиков, отбирающих детей у матерей, но управитель сверкнул синими глазами и рыкнул, чтобы недовольные шли жаловаться королю, поскольку сам он получил приказ всячески помогать представителям Храма Смерть Победивших, а также имеет нежную привязанность как к своему месту, так и к своей голове. Местные жители, поворчав, стали расходится по домам; несколько мрачных типов в сопровождении старика единобожца шли за телегой до ворот, священник проводил 'бесовское полчище' пристальным холодным взглядом, потом махнул рукой, и мужичье, волоча выдернутые из изгороди жерди, потянулось обратно в деревню.

  Тормант чуть расслабился, лишь когда их компания выехала на королевские земли. Мальчишка шустро дергал вожжами и бормотал что-то под нос: то ли пел, то ли разговаривал сам с собой. Тормант прислушался: Борай вел неторопливый, по-детски забавный рассказ о том, как помогал своему другу ловить темные пятнышки, которые прыгали по людям и смешно корчились (кое-что из транса малец все-таки помнил). Жрец усмехался: теперь пусть никчемыш говорит и поет, что хочет, трепетная мамаша осталось далеко позади, и доброму пастырю будет мальчик служить верно и, по незнанию, безмятежно, хотя, может, и недолго.

  Госпожа Мартина косилась на никчемыша с брезгливостью и негодованием. Всю дорогу до Ко-Днеба она жаловалась и глядела в небо, не пойдет ли дождь. Жрец тоже беспокоился: он рассчитал по четвертям весь маршрут, но потерянное утром время нагнать не удалось – поклонница давно не ездила верхом и сбивала седалище, пришлось пересадить ее в телегу, и теперь она со злым видом тряслась по ухабинам. Уже затемно добрались они до постоялого двора. Никчемыш к утру обмочил одеяло, благо, что спал на полу, и жрец, бранясь, наковырял меди из кошеля прачкам на стирку. Госпожа Мартина проснулась желтая и с отекшими ногами, хныкая так, что Тормант засомневался, стоят ли его планы таких терзаний.

  К третьей четверти дня они достигли Ко-Днеба. Храм Смерть Победивших был здесь, в бухте Галиэн, близко к бестревожному югу, большим и доходным. Пастырь четырех строк Ювана сам вызвался здесь служить, несмотря на высокий ранг; ходили слухи, что кто-то из местных поклонников, проникнувшись учением, после смерти завещал ему земли и деньги, и пастырь жил ближе к завещателю в ожидании его кончины. Ювана на дух не переносил Торманта, и тот спрятал от его глаз никчемыша и поклонницу в корчме. Неприязнь пастыря четырех строк не помешала Торманту получить деньги и нанять прямо при храме хорошую карету с четверкой лошадей, кучером и форейтором. Добираясь на юг больше четверти сезона назад, жрец совершил вполне комфортное путешествие по морю в Залив через Ко-Нед, Коксеаф, Медебр и Митрицу, но в это время года он никогда бы не решился на обратный путь по воде, да еще и со спутниками. Кобылу госпожи Мартины Тормант пристроил в храмовые конюшни до 'возвращения' хозяйки.

  Кучер рекомендовал путникам сделать крюк через Буэздан, чтобы миновать 'лихой середины' – земель, поросших лесами и таящих в себе всяческие угрозы. Тормант согласился. Поначалу путешествие было весьма комфортным. Погода, однако, с каждым столбом пути менялась к худшему. Дорога, которую при новом короле еще ни разу не чинили, выложенная щебнем, морским голышом и булыжником, расползалась под струями проливного дождя по камушку. Карету изрядно потряхивало, Тормант то ехал верхом, то сажал на Люфия мальчишку – сына кучера. Тот, съежившись под кожаным плащом, отрабатывал свои медяшки. Госпожа Мартина смирилась с путешествием в компании никчемыша, тем более, что жрец все чаще заставлял его выполнять мелкую работу, положенную слуге именитого господина, заодно угождая даме.

  В Патчале было сыро и ветрено. На въезде у всех троих проверили бумаги, Тормант порадовался, что оформил приезд Борая как полагается. Для госпожи Мартины жрец снял небольшой дом на левом берегу Неды с красивым видом на набережную. Довольная поклонница слегка оттаяла, милостиво приняла новую служанку, и теперь развлекалась тем, что строила глазки проходящим мимо ее окон мужчинам. Тормант понимал, что ему необходимо разнообразить досуг поклонницы и аккуратно подобрать для нее нескольких регулярных любовников так, чтобы поведение южанки не вышло из-под контроля и не привлекло к ней излишнего внимания – все пороки, которым предавалась знать Патчала, было принято скрывать от посторонних глаз.

  Тормант незамедлительно начал поиски девушки, годной для роли 'племянницы' госпожи Мартины. Он привлек все свои связи в городе: проституток, попрошаек, воров и сводниц, лишь в 'донном' обществе он мог не бояться, что его странной просьбой заинтересуются. Поиски могли затянуться надолго, поскольку весь 'товар', предлагаемый жрецу, был из того же отребья, что и ищущие его. Неделя проходила за неделей. Госпожа Мартина жила в дорогом доме, ела и пила за счет Торманта, развлекалась с несколькими нанятыми им молодыми разгильдяями из адманов. Она немерено раздражала жреца, заставляя его выслушивать бесконечные жалобы на скуку и слабосильность любовников. Тормант лишь однажды разрешил поклоннице выйти в город, но в тот же вечер вынужден был посылать на ее поиски Орешка. Слуга нашел вдрызг пьяную госпожу в компании школяров и матросов с речных барж, полураздетую, растрепанную, дурно пахнущую. Тормант боялся , что слухи могут дойти до Высшего Пастыря: Толий был не из тех, кто терпел конкурентов – перенос душ был главным, глубоко секретным источником его невероятных богатств и власти. Жрец уже готов был отказаться от затеи, тем более, что зима выдалась суровой, и Патчал каждую ночь заваливало снегом, что усложняло поиски.

  Сюблим пропадал при дворе, и Тормант все откладывал демонстрацию невероятных способностей Борая. Жрец трех строк с содроганием и предвкушением готовился к моменту, когда он сможет, благодаря никчемышу, стоящему у самого края Этой Стороны, вырваться из суетного мельтешения междумирья и услышать голос Повелителя Той Стороны, Домина, воплощения всей темной силы смерти, чье имя жрец с благоговением шептал в подобие молитвы перед сном. Тормант не сомневался в силе Борая, позвавшей его за тысячи столбов на юг, в неприметное село. Души мертвых, слепо рыскающие в складках междумирья, вечно ищущие медиумов и носителей, надеясь на благосклонность жреца-проводника, указывали ему путь. Эти же души иногда ставили его в тупик, невнятно бормоча бессмысленные слова, предупреждая и запугивая странными предсказаниями.

   ****

  431 год (сезон зимы).

  Ему никак не удавалось разглядеть лицо девушки, да и фигуру тоже. Ораты ходили, с ног да головы перемотанные шалями и платками. Мороз не отпускал. Немыслимое дело: замерзла Неда, и детвора каталась на довольно прочном льду.

  Тормант уже больше четверти тенью ходил за девушкой. Старый моряк, завозивший по реке в столицу товары с запада, продал жрецу сведения о девице (она путешествовала на его корабле почти два семиднева) за, страшно подумать, шесть четверок золотом, это при том, что кандидатура ее еще была под вопросом. Жрец узнал, что прибыла она в столицу на торговом судне из Ко-Неда, была откуда-то с севера (очень удобно, ибо вписывалось в историю о северном родстве госпожи Мартины), не имела никакой родни (спорно, конечно, если в беседе с моряком девушка утаила о себе часть сведений), была бедна (даже помогала на корабле с готовкой, чтобы оплатить проезд) и в столице ждала, когда освободится место в сукнодельческом цеху (это Тормант выяснил уже сам, подкупив хозяйку комнатушек в Озорном Патчале – восточной части столицы, где жил преимущественно цеховой люд). Именовалась девица оратой Дейни из рода Чала.

   Если бы сейчас девица обернулась и блеснула кривыми зубами или выставила из-под платка костистый нос, Тормант повернул бы домой, отправил госпожу Мартину в ее Чистые Колодцы, смирился бы с тратами и думать бы забыл о неудавшейся авантюре. Но выглянуло солнце, засверкало на присыпанных снегом прилавках, и девушка, улыбаясь, откинула на плечи шерстяную косынку. 'Вот я и нашел тебя, будущая госпожа Мара Балез', ― подумал Тормант. Он отошел в сторонку под рыночный навес, по которому прыгали радующиеся солнечным лучам неугомонные воробьи, сделал вид, что раздумывает над какой-то покупкой, продолжая краем глаза следить за девушкой.