Текст книги "Время вспомнить (СИ)"

Автор книги: Наталья Норд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)

  Интересно, сколько даров раздал бесовик, прежде чем заслужить мантию, заработать золота и обратиться к создателям 'преображенных'? Какими грехами отяготил себе душу? Дитятко, чем дальше шел, тем больше тревожился. С такой мукой в сознании идут убивать, а не возвращать долги. Пробовал временами 'прощупать' мысли бесовика, но натыкался на тупую решимость пойти до конца.

  Дитятко утешался, вспоминая события последних дней.

  ****

  Перепел заметил, что Рысь совсем слаба, ее тело отвергало налепленную на него броню, началось воспаление. Лечить неудачное создание никто не собирался. Хозяин вывел из загона Дитятко и приказал ему убить больную бестию. Рысь сидела на куче земли у забора. Услышав приказ Перепела, она повернулась к псу спиной и потрусила к лесу. Перепел указал на нее взглядом, досадливо поморщился и ушел.

  Дитятко пошел за Рысью. Она вывела его к небольшой речушке, с трудом вспрыгнула на поваленное дерево, напилась, блаженно щурясь. Пес сел, не зная, что ему делать. Дитятко вдруг с изумлением понял, что тихо поскуливает. Рысь обратила к нему взгляд чудных глаз, женских, словно подведенных черной краской. Она заговорила:

  'Баулия, ты веришь в богов?'

  'Да, ― ответил Дитятко, слегка растерявшись.

  'Зачем ты продал свою душу?'

  'Я не помню'.

  'Я слышала твои сны, ты был хорошим человеком'.

  'Я...не помню. Ты можешь говорить? Ты говоришь совсем, как человек.'

  Рысь помолчала.

  'Я целый семиднев мысленно подталкивала хозяина, чтобы он выбрал тебя для моего уничтожения, тихо твердила в его голове, что он должен проверить твое послушание. Не бойся, тебе не придется меня убивать, я и так уже умираю. Еще немного потерпи, в эти последние минуты ты должен меня услышать и понять.'

  'Почему я?'

  'Потому что мы оба знаем: и ты, и я – люди. Может быть, мы сами виноваты, может, нас обманули, но я хочу, чтобы меня проводил человек.'

  Дитятко в отчаянии помотал головой:

  'Почему ты раньше со мной не говорила? Мы могли бы стать друзьями. Я помог бы. А теперь я должен смотреть, как умирает та единственная, кто понимает меня?'

  'О, не жалей об этом. Ты думаешь, что я умираю от болезни? Это не так. Перепел отличный...создатель, со мной было бы все в порядке, прими я свою участь. Он просто не знал: раньше таких, как я и ты, не бывало. Твари появлялись на свет тварями, и пленсы были под стать им. Что-то в этом мире поменялось к лучшему, Баулия, что-то поменялось'

  Пошел дождь. Рысь легла на землю, тяжело дыша. Ее слипшиеся от крови бока с полосками гноя вокруг брони тяжело вздымались. Дитятко ждал, когда рысь заговорит вновь. Она выражалась немного бессвязно, но пес впитывал каждое ее слово.

  'Я была рабыней, хотела освободиться, отомстить людям, отнявшим у меня мою семью...Бесовики всегда приходят к тем, у кого есть, что обменять. У меня была моя ненависть. Она ослепила меня. Никогда никого не ненавидь, Баулия. Если хочешь, чтобы кто-то был наказан – прости его и отдай свою ненависть богам. Никто на свете не умеет мстить лучше богов. Их наказание преодолевает века и рождения.'

  'Зачем ты мне это говоришь?'

  'Чтобы ты молился. Ты умеешь молиться? Знаю, умеешь. Выслушай меня. В человеческой жизни я...у меня был дар толковательницы. Заключая договор с бесовиком, я знала, на что иду. Но мне казалось, что я смогу обмануть законы перерождения. Лишь сейчас я за все расплатилась, страданиями и смертью. Я не больна, мой дух покидает это тело, и оно гибнет, потому что было мертво с самого начала. Та сторона притягивает мою душу. Баулия, послушай, все равно в какой темнице заключен разум – пока ты можешь молиться, боги слышат тебя. Они не слышат, когда мы хотим выгоды, но когда мы стоим на краю гибели – не тела, совсем нет, тело – всего лишь земля, которая перемещается с ветром и уходит в глубину, – они всегда слышат нас, ― Рысь судорожно вздохнула. ― Те из 'преображенных', кто захотел слиться с телом животного, останутся в нем до самой смерти. Они потеряют свое человеческое 'я' и, уйдя на следующий цикл, родятся неразумным зверьем. Ты, Баулия, сможешь разорвать связь между собой и этим телом. Тогда твой зверь погибнет, а душа уйдет на новый человеческий цикл. Я знаю, что ты сможешь, ведь ты раскаиваешься в своей ошибке – тебя простят, уже простили. Но есть кое-что еще: боги подыскали для тебя роль в своей игре, и не отпустят на Ту сторону, пока не сыграешь до конца, иначе не оставили бы тебе твой разум.'

   'Что мне нужно делать?' ― спросил Дитятко.

  'Уходи отсюда. Избегай смертоубийства, это будет трудной задачей, потому что ты создан убивать и устрашать. Иди по тому пути, что ляжет перед тобой, не думай много, слушай свой дух. Ты сам поймешь, что тебе делать. Не заставляй меня много говорить, я устала.'

   'Хорошо, что мне делать сейчас?'

  Рысь ощерилась, словно усмехаясь.

  'Когда я уйду, сломай горло у этого тела. Приведешь хозяина. Он станет больше тебе доверять, когда увидит, как ты послушен. Выполняй его поручения, но никого не убивай. Не показывай, что можешь говорить с людьми. Продумай свое бегство. Он должен верить, что ты погиб, иначе пошлет за тобой всех своих бестий. Все, не могу больше, я и так долго цеплялась за мертвечину, чтобы поговорить с тобой напоследок. Прощай.'

  Дитятко дернулся, чтобы подойти ближе, сказать что-нибудь на прощанье, но понял, что ничего не нужно. Он сделал все, что велела ему Рысь, ставшая перед смерть его наставником и спасителем. Перепел проверил его, заставил привести к телу, потом послал рабов закопать дурно пахнущий труп. Хозяин продолжал присматриваться к псу, а тот, молясь, как учила его Рысь, добавлял к молитве полную смирения просьбу о том, чтобы боги дали ему возможность освободиться, не причинив никому зла.

  ****

  У самых Родников Говорт начал нервно рваться вперед, покрикивая на пса. Дитятко терпел. Когда человек и собака вышли к селу, уже смеркалось. Бесовик уверенно вывел их к окраинной улочке, уже, видно было, не раз бывал здесь. Они дождались плотной безлунной тьмы в рощице у развилки. Говорт, не отрываясь, смотрел, как зажигается свет в окошках небольшого дома. За изгородью, невысокой, почти нищенской – хворост боярышника, ежевики и терновника, накиданный охапками между вбитых в землю кольев, – мычала корова, звенел подойник, хлопала дверь. Говорт повел по тропе за узду своего гнедого, наказав Дитятко ждать сигнала. Парень на ходу хлебнул из фляжки. Дитятко принюхался: древесное молочко с вином, юнец сейчас уже не в себе, а что будет, когда примерно через получетверть подействует дурман.

  Дом и лес разделяло клином приполье, цепные псы в дворах слева и справа от него уже услышали незваных гостей. Несмотря на приказ, Дитятко крадучись двинулся за человеком, нехорошие предчувствия, как как блохи между лопаток, тревожили его человеческую интуицию, приправленную звериным чутьем. Он хорошо слышал голоса во дворе за изгородью. Женщина говорила громко, жаловалась, перечисляя немудреные беды сельской хозяйки: смирная всегда корова вдруг перевернула подойник, кончились дорогое масло для ламп и тростник на лучины, и жир овечий нужно натопить, мужчина отвечал тихо, весело. Открылись ставни, деревенские, без стекол, и тонкий детский голосок вступил во взрослую беседу – его обладатель отчаянно пытался продлить удовольствия на редкость теплого осеннего вечера и отсрочить неизбежный момент, когда нужно будет ложиться спать. Женский и мужской голоса наперебой принялись уговаривать малыша закрыть ставни и идти в постель.

  Голоса вдруг смолкли. Дитятко услышал, как негромко здоровается Говорт, как мужчина, с удивлением, но дружелюбно, приветствует гостя и приглашает его в дом. Женщина молчала. Говорт привязал коня к колу в ограде и оглянулся. Дитятко знал, что в темных ямах приполья бесовик не увидит его, подошедшего совсем близко. Судя по визгливому лаю за изгородью, дом сторожил лишь брехливый псёнок. Хозяин дома, которого бесовик назвал Лучником, завел всех в дом, пустив гостя вперед, на ходу негромко и успокаивающе отвечая на вопросы испуганной женщины. Дитятко приблизился к ограде и заглянул в щель между прутьями. Ставни были закрыты, и пес переметнулся через колья бесшумным прыжком. Гнедой Говорта, уже совсем привыкший к присутствию огромного пса, даже не шарахнулся. Мелкий щенок, толстозадый и мохнатый, лая, запрыгал вокруг Дитятко, как горошина по полу, по бестолковости приветливо виляя хвостом.

  Двор был полон запахов. Старый глинобитный дом совсем недавно (судя по трещинам и лакунам в его ауре, не успевшим запитаться жилой энергией темноватым углам и мелкой в них нечисти), лишь пару лет назад принял под свою крышу молодую семью, получив взамен заботу и уход, которые хоть и не намного украсили его, но не дали разрушиться от сырости и тлена. Глупый щенок продолжал скакать вокруг 'преображенного' и даже попытался цапнуть его за лапу, которой баулия мог бы накрыть всю его лобастую голову целиком. Дитятко боялся, что кто-нибудь из хозяев выйдет на шум и увидит его раньше времени; не был уверен, получится ли, но рявкнул мысленно на псёнка и добавил парочку, понятных любой собаке, образов. Получилось. Щенок взвизгнул и, запутавшись в собственных лапах, обиженно скуля, полез под крыльцо.

  Дитятко уже как само собой разумеющееся воспринимал свои необычные способности. Дорогой он видел темные, закрученные причудливыми петлями, пятна, постоянно танцующие вокруг молодого бесовика, слегка отступающие только при свете дня. С приближением к дому Лучника их становилось все больше; они тянулись также и к 'преображенному', ощупывая его (брезгливо содрогавшегося), жадными нитями остатков разума и эмоций, но потом разочарованно отлетали. Сейчас множество их витало над домом, пестря в глазах пса, и тени в углах дома, запыленных, забитых старьем, оставленным от прежних хозяев, в которых хозяйская рука не успела разогнать тьму, заинтересованно потянулись из свой закутков.

  Дитятко нужно было немедленно узнать, что происходит внутри. Он бесшумно обежал дом. Ему повезло: топилась печь, и одно окно было открыто. Рядом с ним почти вровень со ставнями лепился к стене погреб с покрытой дранкой крышей. Дитятко запрыгнул на него, молясь, чтобы от прыжка не посыпались с грохотом деревянные досточки. В окно он увидел хозяина и хозяйку, стоявших возле стола, вполоборота к окну. Мужчина был немногим старше бесовика, но отличался от него, как сосновый бор от болота. Женщина, невысокая, ладная, белокожая, была из тех, кого в старину называли 'сердце дома и Дома'.

  Говорт так и застыл у входа, бледный, полный тьмы. Он снял плащ и держал его на руке. Нашивки из красного шелка у ворота в свете тускловатых ламп казались кровавыми разводами.

  ― Так вот, кто ты теперь, ― Дитятко не видел лица Лучника, но заметил, как под столом пальцы хозяина дома сплелись с тонкими пальчиками его жены. ― В гости пожаловал к старому другу или...по службе?

  ― Другу? ― ядовито переспросил Говорт. ― Ты теперь называешь себя моим другом?

  ― Я и раньше считал нас друзьями, ― спокойно ответил мужчина. ― Мица, дорогая, сходи, посмотри, как там малыш.

  ― Стой, Мица! ― повысил голос бесовик. ― Стой, где стоишь и не молчи, как будто ты здесь не при чем.

  ― Не кричи, Говорт, ― чуть дрожащим, но полным достоинства голосом, проговорила молодая женщина. ― Ребенка разбудишь. И не указывай, что мне делать в моем собственном доме. Мужу моему ты, может, другом и был, а мне – никогда. Говори, зачем пришел.

  ― Ну хоть ты правду сказала, ― криво усмехнулся бесовик. Он бросил плащ на табурет, потер на запястьях темные полукружья браслетов. ― Вы теперь – крепкая семья, как я погляжу, ― он оглядел комнату, ― дом у вас, сын. Обо мне вспоминаете хоть иногда?

  ― Чего нам о тебе вспоминать, ― Мица пожала плечами, ― ты нам не родственник...

  ― ...и не друг, ― язвительно закончил за нее Говорт. ― Вообще-то, бедновато живете. Неужели, отец твой, дорогуша, на приданом сэкономил? Ведь не бедный человек был в Коксеафе, мастерскую держал. Помнишь, Лучник, ведь это я тебя в той мастерской с Мицей познакомил, мы еще школярами были, пропили эпистолярные короба, пришли новые заказывать? А где твой знаменитый лук? Продал за долги?

  ― Я не держу в доме оружие, ― миролюбиво ответил мужчина. ― Не хочу растить из сына война. Ведь я с войны ушел в университет учиться мирному делу. Теперь я табеллион здесь, в Родниках. Люди приходят ко мне составлять бумаги, здесь даже документария нет.

  ― Мало, видно, тебе платят, Лучник, ― бесовик хмыкнул. ― Чем удержишь красавицу жену? Одним своим мужским достоинством? Это дело такое, сегодня ты молод, а завтра найдется кто-то помоложе.

  ― Мы не хотим с тобой ссориться, Говорт, ― Лучник предупреждающе положил руку на плечо жены, не давая той вставить недоброе слово. ― Если что-то было не так между нами, скажи. Прошло время, многое подзабылось. Мы не виделись...шесть лет.

  ― Шесть лет, а я ничего не забыл, ― бесовик покачал головой, ― сказал же, что вернусь и за все отплачу. А вы думали, я это тогда в сердцах наговорил? Шесть лет и две четверти прошло, а я все помню. Ты, Мица – глупая самка, я это и предательством-то не считаю. Ты просто пошла за тем, кто показался тебе сильнее и надежнее, вот только мне забыла об этом сообщить. Стой на месте, не дергайся, Лучник! Ты думаешь, я пришел сюда с пустыми руками? Я не глуп, видел пару лет назад, как ты дерешься с такими же тупоголовыми, как ты, за жалкое серебро, чтобы прокормить свою семью. А ведь я любил тебя, Мица, ходил за тобой, как тень, а ты все фыркала и отговаривалась, подругам рассказывала, что прыщавый школяр тебе проходу не дает. Я бы все бросил, скажи ты только одно слово. А папаша твой куда меня послал? К толкователям, судьбы наши просчитать, мол, если судьба, дочку неволить не хочу. Когда этот появился, стал он его к толкователям посылать или сразу позволил подол задрать?

  ― В чем ты нас обвиняешь? ― еле сдерживаясь, но с искренним недоумением спросил Лучник. (Он не боялся, понял Дитятко, просто, как все сильные духом и телом люди, не понимал обид и низости.) ― В том, что мы с Мицей полюбили друг друга? Ты шесть лет питал в себе ненависть, следил за нами, вместо того, чтобы прийти и поговорить обо всем? Может, ты и в бесовики пошел ради мести?

  ― Ага, прийти, поговорить, простить, поплакать вместе и разойтись добрыми приятелями? Ты странный человек, Лучник, или ты и впрямь такой...недалекий, или изображаешь из себя простоту деревенскую. Впрочем, какая разница...А что до моего храма...то, буду откровенен... сначала я нашел там людей, способных утешить мое разбитое сердце, которое вы, не заметив, втоптали в пыль по дороге к счастью, а потом подумал: и чего ради мне спускать вам это с рук? И вот я здесь, ― бесовик скрестил руки на груди.

  ― Говорт...― проговорил Лучник, Дитятко видел, что мужчина тянет время, быть может, уже и не надеясь уговорить нездорового на разум бывшего приятеля примириться, но выяснить слово за слово, чем реально угрожает его семье бесовик, почему ведет себя так нагло. ― Если ты так зол...Я такого и предположить не мог...Пусть Мица выйдет, а мы с тобой, как мужчина с мужчиной...

  ― Как мужчина с мужчиной ты меня одним ударом перешибешь. Я не дурак, ― бесовик отступил к двери, приоткрыл ее, Лучник напрягся, прислушиваясь к звукам с улицы. ― Мица останется. Все останетесь здесь.

  ― Чем ты нам угрожаешь, заколдуешь нас, наведешь порчу? ― презрительно бросила Мица, незаметно кивая мужу и шагая навстречу Говорту (Лучник, будто бы малодушно пропуская жену вперед, отступил слегка к печи, где в углу стояли ухваты и кочерги).

  ― Зачем колдовать, слишком долго, ― бесовик всмотрелся во тьму за дверью. ― Я кое-кого привел с собой, он там, за порогом. Ты, верно, слышала, какие слухи ходят о нашем храме? О тварях, прячущихся в ночи? И эти шесть лет я тоже не за вышиванием провел. Я еще делаю вам одолжение, потому что мир меняется, и через пару лет я просто смог бы прислать сюда пару человек и своего храма, и они сделали бы все по закону: для любого человека всегда найдется повод, цепь и место в узнице...В узнице плохо, особенно детям. Уж лучше покончить с этим быстро и почти безболезненно...Сначала хотел вас попугать, думал, раскаетесь, поймете, какое зло со мной сотворили. Теперь, думаю, ну испугаетесь, а когда я уйду, посмеетесь над никчемышем Говортом?

  ― Что тебе нужно? ― спросила Мица с нарастающим страхом в голосе, невольно проследив за взглядом бесовика во тьму.

  ― Что тебе нужно? ― передразнил ее тоненьким голоском бесовик. ― Вопрос, чего я хочу.

  ― Чего ты хочешь? ― Мица еще на шаг приблизилась к Говорту, вытянула руки вперед в умоляющем жесте, заслоняя мужа.

  Ее грудь вздымалась, глаза блестели. Взгляд бесовика вдруг затуманился, он облизнул губы, раздумывая.

  ― Ну нет, ― бесовик хитро подмигнул Мице, ― ты, конечно, женщина красивая, раньше бы я тобой...прогулялся за угол, но не теперь. Да и с тобой прежней тебя сейчас не сравнить. Раздалась, раздобрела. Зачем рожала? А то б, глядишь, и вымолила бы пощады для себя и мужа, если бы...постаралась.

  Лучник уже почти подвинулся к печи, напряг руку, готовясь схватиться за кочергу. На пути у него был стол, но для крепкого жилистого тела преградой он бы не стал. Дитятко усмехался про себя. Говорт был глуп, как неопытная площадная девка, которая надеется, что ее сводник захочет защитить ее от грубости клиентов. Бесовик выступил за порог, свистнул.

  Дитятко не стал суетиться и просто впрыгнул в открытое окно – Говорт сам, казалось, испугался. Мица вскрикнула, бросилась к мужу, тот швырнул ее себе за спину и схватился, наконец, за кочергу, казавшуюся прутиком против 'преображенного'.

  Те, кто видел подобных Дитятко собак на песьих боях или в охране, никогда не оставался равнодушным, но видели они там только полукровок. Настоящих баулия никто не выставит на бой, хвастался как-то Перепел перед заказчиком, когда-то на западных рудниках их выкармливали мясом рабов, и они убивали всех на своем пути, кроме особых, приставленных к ним, людей. Такие псы-убийцы стоили, как чистокровный скакун. На Западном Материке они были показателем могущества кланов, изображались на гербах, их держали в домах вместе с 'няньками' – слугами, которые находились с баулия с рождения. Если 'нянька' вдруг заболевал или погибал, но псы становились неуправляемыми и уничтожались. Баулия Дитятко был сыном породистых родителей, но пятым щенком в помете, тогда как заводчики обычно оставляли в живых только первых трех. Перепел выпросил его у старого знакомого с Западного материка – 'поиграться'. Слуга-раб, приставленный к щенку, сумел сбежать дорогой, но псёнок был еще мал, чтобы осознать свою людоедскую суть. Темная магия и обильная кормежка сделали свое дело: пес вымахал хозяину по пояс и продолжал расти дальше. Баулия с самого щенячества пытался оспорить право Перепела командовать им, но Перепел думал, что переиграл его, подчинив с помощью 'преображения'. Глупый хозяин.

  Дитятко в прыжке задел стол: грохот посуды разбудил мальчика в комнатке за кожаной занавесью, раздался плач, Мица метнулась за полог, и Лучник решительно встал у входа в спальню. Какими хрупкими были они перед 'преображенным'! Дитятко не разу не появлялся перед непосвященными людьми, никогда не видел себя чужими глазами. Его песья натура, что скрывать, наслаждалась вызванным ужасом. Вот только, тогда как хозяин дома и его жена боялись не за себя, готовые пожертвовать жизнью ради спасения ребенка, то Говорт весь покрылся потом от страха, потому что чувствовал трепетным бесовским чутьем: что-то пошло не так.

  Дитятко пока, наивный, надеялся, что юнец покуражится, скажет еще с четверку гадостей, может, захочет недругу в глаза плюнуть да в пах двинуть (Лучник бы не стал геройствовать и защищаться, выдержал бы побои и унижения ради спасения семьи, и Дитятко бы не вмешался, надеясь вернуться на ферму и затаиться в ожидании более удобного случая для побега), но бесовик, прокашляв пересохшее горло, коротко бросил:

  ― Убей их!

  Дитятко мысленно вздохнул. Прошелся за спину бесовику (тот крутнулся, недоуменно моргая), шумно полакал из деревянного ведра с колодезной водой.

  ― Убей их! ― почти жалобно повторил Говорт. ― Я тебя нанял, подчиняйся.

  Рысь (Дитятко отчего-то представлял ее черноволосой южной девушкой с подведенными сурьмой глазами), будь она жива, подсказала бы мудро и понятно, но ее рядом не было. Пришлось принимать решение самому, и Дитятко сжег за собой все мосты.

  Он побрезговал возиться с бесовиком: посмотрел в глаза Лучнику, застывшему в боевой позе у двери с жалкой железкой в руках, и 'кинул' ему короткую фразу. Мужчина вытянулся лицом и разве что не заозирался. Дитятко, скалясь, добавил фразу, от которой засмущалась бы уличная шлюха. Лучник пришел в себя и уже не раздумывая над тем, стоит ли дальше сомневаться в своем рассудке, перепрыгнул через стол и точным движением впечатал свое нехитрое оружие в лицо бывшего друга. Говорт еще попытался защититься рукой, но так, как девицы отмахиваются от комаров. Раздался хруст скулы, и бесовик, даже не охнув, а как-то булькнув, стал валиться на пол. Лучник слегка 'догрел' его по затылку, и Говорт затих.

  ****

  Мальчонку звали Рем. Он возился со щенком, а сам алчно погладывал в сторону баулия. Дитятко был уверен, разреши родители подойти к 'собачке', и ребенок уже сидел бы на нем верхом. Не то, чтобы пес был против, но такую потерю авторитета позволить себе не мог. Мица накрывала на стол, ее еще немного трясло после пережитого. Она вздрагивала каждый раз, когда Рем смотрел в сторону баулия и одергивала малыша, если тот пытался расспросить ее о случившемся в доме.

  Дитятко лежал у порога, раздумывая. Лучник поднялся на невысокое крыльцо, помешкав, неуверенно кивнул псу и прошел в комнату. Мица подбежала к нему, вытирая руки фартуком, зашептала. 'Преображенный' слышал каждое слово.

  ― Я боюсь. Что он тебе говорит? Почему я его не слышу? ― со слезами в голосе спрашивала женщина.

  ― Ну, не знаю, ― так же шепотом отвечал Лучник. ― Я слышу его хорошо, это...как бы...голос в голове, говорит...голосом...мужчины.

  ― Как мы можем ему доверять? Что он такое? Мне страшно.

  ― Мы живы, ― Лучник взял жену за плечи, заглянул в глаза. ― Это главное. Говорт запросто натравил бы на нас эту...собаку, но боги сегодня на нашей стороне, и...

  ' Боги и я', ― бросил Дитятко.

  Лучник запнулся, погладил жену по руке и подошел к псу, присев рядом на корточки.

  ― Я позвал друзей, объяснил, что случилось. Один мой приятель ходит на собственном корабле, торгует с Ажезом, напоим Говорта дурманом, переправим туда. Там есть, кому и чем его 'занять'.

  'Он вернется.'

  ― Знаю. Я не могу убить его, я дал слово.

  'Я тоже. Можешь не говорить вслух. Думай. Я понимаю.'

  Мица, углядев немой разговор мужа с кошмарной тварью, вольготно растянувшейся на пороге их дома, всхлипнула, подхватила Рема под мышку и ушла в спальню, бросив на столе пустые миски.

  'Мы с женой очень благодарны тебе. Скажи свое имя или прозвище, чтобы мы знали, о ком молиться.'

  'Будете молиться о собаке?'

  'Что мы еще можем тебе предложить? Но ты ведь не совсем собака, я прав? Когда-то о таких, как ты рассказывались сказки, актеры в балагане пугали детей масками полуживотных – полулюдей, охотники почитались, как святые. Я с детства думал, что вы исчадие ада.'

  'Правильно думал. Исчадие.'

  'Но разве ты не другой? Скажи, что мне рассказать сыну, когда он подрастет и вспомнит сегодняшний день? И что ему рассказать своим детям?'

  'Скажешь ему, что боги позволили человеку, обреченному идти в ад, искупить свою вину.'

  'У тебя могут быть неприятности из-за нас?'

  'Пока не знаю. Все зависит от того, насколько Говорт дорог для своих. Мне надо идти. Нельзя, чтобы твои друзья видели меня. Ты ведь ничего им обо мне не сказал?'

  'Нет. Мица тоже будет молчать, а Рем...он маленький, пусть болтает о большой собачке. Спасибо тебе еще раз. На рассвете мы соберем вещи и тоже уйдем.'

  'Не нужно. Пока кто-нибудь хватится Говорта, дождь и снег укроют следы, бестии сюда не придут. От меня никто ничего не узнает. И я сомневаюсь, что твой университетский приятель кому-то рассказал о том, куда едет. Это не то, о чем болтают. Если Говорт вернется, будь готов защищать семью. У вас хороший дом, любит вас. Живите. Вот только не верьте подобным мне...тварям. Таких, как я, больше нет.'

  Лучник кивнул. Дитятко встал, встряхнулся и вдруг, неожиданно для самого себя, 'сказал', вторя едва ожившему, слабому голосу памяти:

  'У меня есть имя! Я – Бран. Молитесь за Брана.'

  ****

  Когда Бран вернулся, Перепел удовлетворенно хмыкнул и 'переговорил' с Волком. Тот осторожно расспросил баулия о поручении. Бран, как мог 'запинаясь' и выдавая придуманные за дорогу правдоподобные образы, поведал о выбитом у недалекого селянина золотом долге. Вряд ли хозяин фермы мог предположить, что его 'преображенные' умеют лгать, тем более туповатый, по его мнению, пес, которого он все же втайне побаивался и, глумясь над собственным страхом, называл 'дитятком'. На заказчика, Говорта, Перепелу было наплевать. По договору с ним бесовик должен был отпустить пса после выполнения задания. Волк, единственно, по подсказке хозяина, поинтересовался, остался ли заказчик доволен. Баулия оскалил зубы и ответил: 'Очень!'

  Через три дня после возвращения Бран ушел на охоту. За последнюю четверть сезона он зарос угольно-черной с серебристыми подпалинами волнистой шерстью и не мерз в сырость и холод поздней осени. Он то подходил ближе к человеческому жилью, мучимый тоской и неуловимыми, от того еще более маетными воспоминаниями, то уходил в чащи Тережа, в глухие срединные земли. Бран рыскал среди голых, хмурых чащоб и величественных сосен, по коврам прелых листьев и старой хвои. Он даже подыскал себе логово – пещерку в скалах выше звериной тропы. Там он мог бы жить, молясь и отвергая тело 'преображенного', если решится уйти с фермы и избежит казни от клыков науськанных Перепелом бестий.

  Потом Брана почему-то понесло в горы Коровьего ряда – длинной гряды, на сотни столбов протянувшейся вдоль реки Неды от Долгого Моря. Он осторожно прошел узким проходом, оставленном горами между Коксеафом и Тай-Анофом, минуя густо хоженые тракты и большаки. Бран никогда не уходил так далеко от фермы, но ему казалось, что он помнит эти места. Собачьи инстинкты могли подсказать лучший, безопасный путь, но это разум пленса хранил в себе названия городов и селений. Прогулка, однако, разочаровала 'преображенного': к городам подойти он боялся, а хмурый скалистый пейзаж с видом на Долгое Море, какой открылся с Коровьего ряда, ни о чем ему не напомнил. Кроме своего имени ничего больше отвоевать у прошлого Бран не смог.

  На белых открытых скалах Коровьего ряда 'преображенного' могли легко заметить, и он шел рощицами и заросшими кустарником расщелинами.

  Он нашел в чаще развалины Пятихрамья, древнего, мощного. Почему много лет назад люди бросили благословенное место? 'Преображенный' бродил между остатков стен и поросли, пробившей себе путь к солнцу среди камней, пока не понял, почему: тело Матери-Земли за столетия изменилось, и источник силы сдвинулся, ушел из-под основания храмов. Брану, впрочем, в царстве стихий, хоть и ослабевшем, места не было: ему стало плохо, щупальца -паутинки его пленсовой сущности в спине задергались, поплыло сознание, и пса неприятно затрясло. Вот где можно ему ослабить связь с собачьим телом и уйти на новый цикл. Несмотря на неприятные ощущения, Бран попытался задержаться среди развалин: сознание человека в руинах Пятихрамья усиливалось.

  Темнело. Поднялся западный ветер, влажный, пахнущий морем и льдом. Храм Ветра, вернее, его остатки, все еще отвечал своей стихии, и Бран старался не приближаться к его апсиде, опасаясь, что из-за пульсирующих между живых стен токов, ему станет хуже. 'Преображенный' не был еще готов запустить в своем теле процессы разрушения. Сперва он попытается вспомнить, понять, поверить...

  Бран лежал на камне, терзая свою память...Белый песок, солнце, жалящее глаза, блики его лучей на морских волнах, белые пушистые гребешки пены, шуршание откатывающихся с прибоем песчинок и обломков ракушек. Юг? Восточные острова?... Ночные птицы, к крикам которых баулия уже привык, вдруг смолкли. Пес напряг уши, приподнял голову, принюхиваясь. Кто-то шел к храмам, шел ловко, почти бесшумно, знакомой, давно хоженой тропой.

   Глава 7. Безвременье

  431 год от подписания Хартии. (сезон поздней осени).

  Тайила

  Холодно. Вода холодна. Капли на коричневатом мраморе кажутся кроваво-красными.

  Огромное колесо с глубокими чашами вращается силой реки и наполняет хранилище между этажами, и оттуда вода стекает в нижние замковые помещения: банную, кухню, уборные. Стоит открыть тяжелый бронзовый кран, и она поступает по трубам, уложенным в замке еще дедом нынешнего владетеля. Эту воду лучше не пить – замок стоит над рекой, притоком Бароха, и в нее попадают песок, ил и насекомые. В прачечной есть дыра в гранитном полу, куда прачки опускают плетеные корзины с бельем, чтобы выполоскать щелок. Омыв замок от грязи и нечистот, бурный и нетерпеливый Барох поворачивает на север, разливается по илистой пойме и впадает в море.

  Девушка с трудом распустила свалявшуюся косу, вымыла грязные волосы. Сегодня кремировали Латию, прах был развеян над Пропастью Снов. Горечь потери не ушла. Многочисленные напоминания о Латии, предметы, звуки, отзывались в груди пронзительным немым криком. Но последние события изменили мысли Тайилы, в них больше не было смятения, и непреклонная решимость, вкупе с холодным расчетом, заслонили собой растерянность и страх. Тай просидела в банной почти четверть. В замке было тихо, Патришиэ отпустила приходящую прислугу, остальные уже спали, измотанные утомительными поминальными заботами. Волосы высохли. Тай завязала их в тугой узел, способный удержаться на голове без шпилек, и пошла в прачечную – ей нужно было выполнить обещание, данное сагу Флову.

  ****

  Девушку вынули из петли, зацепленной на голове каменного змея в Центральном храме, почти на том же месте, где некогда лежало тело королевы. Одежда Латии была влажной, подмерзшей, словно она побывала в воде перед смертью, люди решили, что это обильная роса, выпавшая из-за потепления перед рассветом на еще не укрытую снегом землю. Кратишиэ так и не дала ей заглянуть под покров, а Тай и не настаивала, поэтому, быть может, так легко перенесла дни до поминального ужина, даже спала ночью без снов, в черной пустоте бесчувствия, а Латию увидела лишь на возвышении посреди двора, омытую, облагороженную, одетую в белоснежное платье, с полупрозрачной вуалью на лице и браслетами на руках.