Текст книги "Время вспомнить (СИ)"

Автор книги: Наталья Норд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)

  Толий покосился на госпожу Турану. Та сегодня была тиха. Конечно, за день подчинить трех пленсов из междумирья, 'выродить' трех крепких волчьих бестий – сил убогой не осталось на безумные выходки. И он тоже хорошо потратился, благо хоть боль немного отступила и пришла сытость. Пастырь поднялся, кряхтя, разбудил спящего на лавке слугу, велел тому поужинать в кухне и приглядывать за госпожой, а сам вышел покурить трубку во двор, хотя знал, что перепелово семейство против дыма ничего не имеет, Перепел сам покуривал – 'разгонял тоску', смешивая табак с щепочками дурманного дерева.

  Толий подумал и попросил у хозяина фермы его табачку, его-то он и закурил сейчас, осторожно втягивая горьковатый дымок. Воняет кислятиной, как и древесное молочко, а так ничего, на сердце как-то полегчало, и боль совсем отступила. При этом разум не мутнел, наоборот. Надо узнать точную пропорцию, подумал пастырь, а то сыпнет лишку и вспомнит молодость – в забвении очутится среди полногрудых дев со змеиными телами. Тогда казалось – весело, а сейчас страшно: что из видений окажется дурманным сном, а что откроет дверь в разум для игр злопамятных пленсов.

  Зима выдалась холодная. Еще два семиднева и наступит новый год. Хотелось бы к этому времени попасть в столицу, но не успеет. Может, успеет, не верхом, так в хорошей карете? В столице – гуляния, здесь весь праздник – вино и жирная, сытная еда.

  Во дворе у дома рабы счищали снег. Сколько раз пастырь бывал на ферме, и всегда здесь воняло, как в свинарнике, хотя бестии содержались в чистых загонах и никогда в них не гадили, разве если заболевали, но больных тварей Перепел истреблял немедленно – очень боялся заразы. Кролики не могли так вонять. Пастырь поморщился. Нет, это все же бестии издают дурной запах, преображение быстро сбивает с правильного ритма звериный организм. Другое дело – люди, даже с пленсами, порабощающими душу, они живут достаточно. Живут тела, бьются сердца. Но тот, кто знаком с природой мертвых энергий, знает: захваченный паразитом организм быстро изнашивается, и вот уже заводится внутри смертная напасть – белесый влажный паук, который вгрызается во внутренности и пожирает один орган за другим. Этого проклятия больше всего на свете боятся те, кто общается с междумирием: бесовики, чародейки и гадалки. Когда-то Толий видел одно такое расчлененное тело, тот, кого он называл тогда учителем, показывал ему внутренности женщины, обратившейся к темной магии: паук пожрал ее женские органы. Что тогда сказал учитель? 'Дом, оставленный богами из-за грехов его владельца, перестает управлять телесным, тогда-то и поселяется внутри мертвая материя.'

  Толий представил, что паук уже вырос внутри него, просунул свои щупальца в нежную розовую плоть, скоро сожрет все нутро и подберется к сердцу. Пастырь содрогнулся. Нужно готовиться, решиться на то, к чему часто подбивал других. Вот только где найти посредника, в роли которого всегда выступал он сам? Кому доверить душу?

  ― Господин! ― слуга стоял на пороге, подзывал пастыря рукой. ― Госпожа зовет вас.

  ― Иду, ― Толий выбил трубку о поленницу.

  Что опять понадобилось этой никчемной бабе? Нашел бы другого медиума, вместо нее, собственноручно прибил бы – уж столько возни с ней, служанку держать отдельную приходится, а где лишние уши, там лишние слухи. Отправить к монашкам? В те горы севера, где святые сестры босиком ходят по снегу и перебираются через пропасти по хрупким мостикам из тонких досок. Туда, где некогда жила молодая королева, изгнанная своим мужем, – проклятие ордена Смерть Победивших. Что ей тогда стоило разбить голову о камни, не удержавшись грузным телом на шатком мосту? Удержалась, кобылица, обрекла орден на прозябание на целых пятьдесят лет. А ведь они тогда уже вплотную приблизились к трону, кто ж знал, что короля хватит удар! А он, Толий, юный ученик сага, будет по тогдашней наивности с восторгом слушать рассказы о том, как боги каждый раз спасают королеву от покушений таинственных недоброжелателей, о том, что Святая Магрета не признает ни телохранителей, ни противоядий, всюду путешествует с малочисленной прислугой и покровительствует пятихрамию! Взяла себе в Первые советники неименитого мальчишку, слугу, почти раба! Знал бы тогда, на какую жизнь обрекло его будущих 'братьев' решение Королевского Совета по передаче трона супруге покойного короля! Одно утешало, не давало совсем распереживаться из-за никчемно прожитого времени вдали от подлинной власти: он сам, Толий, своими собственными руками выбил душу из Первого Советника много лет спустя. Домин наградил за терпенье и самоотреченность, даровав поклоннику силу управлять междумирием. Вот только для подобного требовались ему посредники, медиумы, навроде госпожи Тураны.

  Тхуутова баба сидела на лавке, подкатив глаза. Толий жестом отпустил слугу. Госпожа Турана издала хриплый звук и произнесла низким мужским голосом:

  ― Послание тебе, Высший Жрец, от пастыря трех строк Дормея из рода Миц.

  ― Говори, пленс, ― пастырь вздохнул.

  И здесь его разыскали, не кликуном, так через междумирье.

  ...

  ― Перепел, брат, ― Толий подозвал 'создателя'.

  Тот подошел, почти подбежал, преданно глядя в глаза. Забегаешь тут, когда платят золотом каждую четверть сезона, и можно еще подрабатывать на стороне, 'сдавая внаем' бестий. Вот о последнем Толий и собирался поговорить с Перепелом.

  ―Брат Перепел, брат Говорт, новис храма из Ткулии, не заезжал, часом, к тебе?

  Вот что Толий ценил в хозяине фермы, так это нагловатую честность. Перепел спокойно посмотрел в глаза пастырю и ответил:

  ― Да, господин пастырь, был здесь такой. Молодой, лет двадцать пять от силы.

  ― Брал кого?

  ― Да, господин Толий. Того пса, что я привез с Западного Материка, мы зовем его Дитятко.

  ― Надо же, выжил баулия? ― Толий поцокал языком.

  Ох Перепел, знает же, стервец, что должен кормиться с одной руки, все норовит на стороне заработать. Все заказчики должны быть получить разрешение у Высшего Пастыря, и не для собственных забав, а для дел Храма. С другой стороны, пес – его, а с третьей, инициировали пса Толий и госпожа Тураны. Ладно, не будет Высший Жрец вовлекаться в споры с мелкими подчиненными. И спрашивать, сколько этот, как его...новис...Говорт заплатил 'создателю', тоже не станет. Перепел с официальных заказчиков приносил в храм немало, пусть пополнит карман.

  ― Чего хотел?

  ― Вроде бы выбить у кого-то долг.

  ― Выбил?

  ― А бес его...Дитятко знает. Только он не 'говорит'. Нужно Серохвоста спросить, Волка.

  ― Спроси.

  Живот опять разболелся, пастырь попросил жену хозяина принести чудесного киселька, та, осчастливленная похвалой и вниманием, притащила большую миску. Вот пастырю и ужин. Пусть смотрят, в какой скромности живет главный.

  Перепел привел пса. Толий помнил, как Турана битых две четверти 'рылась' в междумирье в поисках подходящего пленса, вскрикивая и бормоча на разные голоса. Ну, не зря поработали. Жутковатый зверь, тем страшнее, что взгляд у него осмысленный, цепкий. И крупный, скотина! Высокий Перепел на расстоянии смотрелся рядом с баулия низкорослым, Волк вообще казался щенком. Хорошо, что Перепел его оставил, не убил, не побоялся. В столице такого зверя скоро можно будет водить на поводке: если с запада привезти в город еще пять-шесть полукровок, помимо тех, что нынче держат для боев владельцы, соблюдая, конечно же, осторожность, 'преображенный' будет не так уж выделяться на их фоне. Перспектива иметь бестию под рукой заинтересовала пастыря.

  Толий похлебал киселя, отдал миску слуге, утер рот кружевным платочком. Ему почему-то было не по себе от странного взгляда пса. Он готов был поклясться, что баулия уставился на его больной живот. Нужно порасспрашивать о нем не только Перепела, но и рабов, и слуг, подумал пастырь. Слишком уж разумным выглядит пес, при том, что не 'разговаривает', хотя многие пленсы с преображением приобретали способность проникать в разум людей и передавать им несложные мысли и образы.

  Толий полуобернулся к своей помощнице. Госпожа Турана тупо смотрела в одну точку, у нее подергивалась к левому плечу голова. Плохой признак. Пастырь нахмурился. Действие дурмана с каждым днем все укорачивалось. Уже теперь за день на убогую уходил целый флакон древесного молочка, настоянного на листьях кувшинки.

  Три года назад Толий 'купил' сумасшедшую за семь тысяч золотых, до этого ему в посредничестве с пленсами ему 'помогал' раб-бершанец. Турана была из именитых, но это не помешало ее обедневшим родителям без особых угрызений совести взять за дочь деньги и отпустить ту на все четыре стороны. Семья Тураны ни разу не поинтересовалась после, зачем пожилому пастырю-бесовику понадобилась убогая, позор рода, – избавились и были рады. Сестры безумной при приданом даже вышли, кажется, замуж. Что бы сказал отец Тураны, владетель из Митрицы, если бы сейчас увидел свою некогда буйнопомешанную дочь? Тиха и кротка, когда под дурманом, все понимает, отвечает складно, но словно бы живет в своем странном мире. Семья в свое время до древесного молочка не додумалась, да и не по карману им это было. Толий, естественно, скрывал свое 'сокровище' от посторонних глаз. Кому-то из именитых могло не понравиться, что пастырь 'смерть приносящий' таскает за собой госпожу из владетелей, как служанку, да еще пользуется ее безумием для таинственных магических обрядов.

  ― Турана, дорогая, поспрашивай в междумирье, что пленсы видят в этом псе?

  Турана с трудом перевела взгляд на собаку, кажется, только сейчас её заметив. Ее лицо не выразило ни изумления, ни страха. Она закрыла глаза, пошевелила губами. Толий терпеливо ждал. Перепел глядел на убогую с беспокойством. Турана вдруг заговорила своим чистым (без пленсового влияния), мелодичным голоском, лицо ее осветилось улыбкой.

  ― Он думает...видит, что...зимой...он пойдет к реке...и там...будет раскачивать бобровую плотину...и бобры, вкусные, жирные...они выйдут ее чинить...и он атакует...вкусная еда. И волчицы...будут бежать вслед за теми, кто пробьет...проход в снегу...после снегопада, ― Турана облизнула губы, подергивая головой еще сильнее.

  Толий быстро сделал знак слуге, чтоб тот отвел убогую в дом и дал ей дурмана. Помедли он сейчас и госпожа примется выть, голосить и наскакивать на окружающих, обретя вдруг неожиданную, в таком хрупком теле, силу.

  ― Перепел, брат, спроси волка, что он видит в псе.

  Перепел нахмурился, помолчал, потом угрюмо сказал:

  ― Жрать хочет пес.

  Баулия, как нарочно, забил огромной лапой, расчесывая ухо, потом принялся ловить пастью падающие снежинки. На хозяев он поглядывал, но без интереса, лишь когда убогая говорила о бобрах, чуть заскулил и посмотрел в сторону леса.

  Перепел спросил, помолчав:

  ― А что за причина Дитятко допрашивать? Если господин соблаговолит сказать.

  ― Новиса Говорта братья ждут уже три семиднева, а его все нет. Пастырей высоких строк там нет, спросить в междумирье никто не может, вот и забеспокоились, говорят, вроде, юноша к вам собирался.

  ― Говорю же, был. Ах да, Серохвост, что там приключилось у Дитятко с братом Говортом? Спроси.

  Волк придвинулся к псу. Баулия прижал уши, поджал хвост, признавая первенство волка.

  ― Сказал, человек из поселка увидел его и тут же отдал господину кошель с золотом. Потом пес пошел домой. Больше он ничего не видел, ― разъяснил Перепел.

  ― Плохо, ― протянул пастырь. ― Глупо. Он отпустил пса и поехал один, с золотом. А как далеко это было?

  ― Он говорит, ночи, несколько. Простите, господин, зверюшки не умеют считать. Скажу только, что его не было весь семиднев. Что-то еще спросить, господин пастырь?

  ― Нет, ― Толий замерз и устал. ― Пусть дознаются братья Говорта по храму. Поздновато они спохватились. Да и сам младший пастырь не соблаговолил им рассказать, куда едет и зачем. Значит, было, что скрывать. Ступай, Брат Перепел, если узнаю что, сообщу тебе.

  Перепел поклонился и ушел, уводя волка. Толий, зябко поежившись, направился к дому. Ему вдруг показалось, что пес смотрит ему в спину, он обернулся: баулия выкусывал себе ляжку, почавкивая от усердия.

   Глава 11. Новые друзья и старые недруги

  432 год от подписания Хартии (сезон ранней весны)

  Тайила.

  Тайила мостилась на высоком табурете, как курица на насесте. Она попыталась поставить ногу на перекладину, но услышала, как под каблуком хрустнуло. Девушка изо всех сил старалась принять благопристойную позу и не свалиться на грязный пол. Свою сумку она пристроила у двери на ещё один такой же шаткий стул и теперь думала, не прогадала ли с выбором места для сидения. Из приоткрытых ставен дуло. Тай вспомнила, что оставила на постоялом дворе тёплую шаль. После разговора с Дейдрой, она представляла госпожу Катрифу влиятельной особой, самой крупной лягушкой местного болота, способной дать ей то, что она хотела: место и относительное спокойствие. Поэтому утром она волновалась и спешила: постаралась проснуться пораньше и привести себя в порядок в маленькой банной. В суете она оставила шаль на лавке в общем зале.

  Рыжеватая женщина, в темно-зеленом цеховом фартуке с изображением дерева на кармашке, уже четверть четверти водила пером по листу грязноватой бумаги. Тай казалось, что о ней уже забыли, но госпожа Катрифа вдруг развернулась всем корпусом и уставилась на нее, тяжело и неприятно. Тай увидела у нее в уголке глаза сгусток слизи и с трудом заставила себя отвести от него взгляд.

  ― Жители нашего города, ― голос у госпожи Катрифы, сухой и невыразительный, соответствовал её облику, ― весьма обязаны юной госпоже Дейдре, супруге юного владетеля Жарда. Весьма. Но мы ничем не обязаны вам, госпожа ...

  ―Тайила. Тайила Нами.

  ―Госпожа Нами, ― Тай заметила, что женщина назвала её не по главному, а по родовому имени, тем самым принизив девушку до уровня ораты из неизвестного рода. ― При всём моем уважении к госпоже Дейдре и её почтенному супругу. Но по их просьбе мы постараемся обеспечить вас работой и кровом. Что вы умеете делать?

  ― Меня обучали как чтицу, но я могу вести домашнее хозяйство: убирать, шить и готовить. Могу работать помощницей табеллиона...

  Госпожа Катрифа хмыкнула, возвращаясь к бумагам:

  ― Помощницей табеллиона...Не смешите...Что касается домашнего хозяйства... В городе есть цеха постоянной и приходящей прислуги, швей, кухарок и домоправительниц. Девушек отдают в обучение в тринадцать-четырнадцать лет, по рекомендации. У вас есть рекомендации?

   ― Нет, но ....

  ― Вы жили в доме владетеля, так же, как и госпожа Дейдра. Если вы занимались там ведением хозяйства, вам дали рекомендации?

  ― Нет, но...

  ―Вы староваты для обучения ремеслу. Сколько вам лет?

  ―Двадцать один....я....

  ― Староваты.

  ― Я думала...

  ― Я же сказала, что постараюсь вас пристроить. В конце концов, это личная просьба самой госпожи Дейдры.

  Тайила хотела сказать, что не просила госпожу Дейдру ни о какой услуге, что та сама предложила свою помощь. Но на городской колокольне отбили первую четверть дня – госпожа Катрифа встрепенулась и сгребла в кучку разбросанные по столу бумаги.

  ― Я оставлю вас ненадолго, подумайте пока, возможно вам что-нибудь полезное придет в голову, дорогуша, и мы договоримся. Я ведь не собираюсь тратить на вас весь день.

  ― Да, конечно.

  Госпожа Катрифа вышла, скользя между столов. В воздухе остался запах застарелого пота и дешевого талька. Тай припомнила, как Дейдра называла работницу документария Озорного Патчала: ящерицей. Метко.

  Было слышно, как женщина спускается вниз по лестнице. Когда шаги стихли, Тай с осторожностью встала с табурета. Она замерзла, утомилась и чувствовала себя неловко. Разговор ей не нравился, госпожа Катрифа была с ней нелюбезна, если не сказать, груба, заставила ее ждать под дверью с самого утра, но Тай нужна была работа. Девушка знала, что золото имеет свойство утекать сквозь пальцы, а еда и комната стоят дорого. Она уже и так много потратила из серебра, заработанного на свадьбе Деланы. Хорошо, что Кратти смогла передать ей все вещи, оставленные в комнате в замке.

  Тай прислушалась. Ее била дрожь. Очевидно, внизу осталась открытой дверь, и сквозняк усилился. Девушка прошла через комнату мимо стула госпожи Катрифы к окну. Она попыталась закрыть ставни, но деревянный подоконник у рамы разбух от влаги, и Тай не удалось сдвинуть их даже на мизинец. Тогда она потянула их на себя, в надежде затем с усилием захлопнуть.

  Ставни неожиданно легко поддались и распахнулись. Тай поняла, что, несмотря на прохладу, все это время просидела в вонючей, затхлой комнате. В морозном воздухе все еще пахло снегом, пухлые облака зависли над крышами, но город выбрасывал им навстречу влажные испарения, жар печных труб, дыхание и тепло человеческих тел. Холода немного отступили, река срывала с себя лед. Тай поняла, что мысль о том, чтобы остаться в этом городе, каждый день месить ногами слякоть, просыпаться в тесноте какой-нибудь стылой комнатушки, покупать в лавочках невкусную еду и понимать, что это ещё далеко не худшая жизнь, ей невыносима. Она никогда не была избалованной глупышкой, вроде Дейдры, но сейчас, ради покоя и сытой жизни, готова была бы терпеть выходки Ализы, свое неопределенное положение и будущее, лишь бы вернуться во владения Таймиира, видеть каждый день из окон своей уютной комнаты море и полоски насыпных лугов на уступах гор. Она готова была броситься к ногам владетеля, просить его о защите от убийц, вновь подвергнув Таймиира опасности обвинения в заговоре. Но она также понимала, что никто и никогда не сможет спасти ее жизнь, если она подчинится порыву и вернется в замок. Жаль, что она отвергла покровительство семьи господина Армеера, посчитав, что и так уже злоупотребив его гостеприимством.

  Тай горько улыбнулась облакам. Ее мысли были подобны снегу над городом. Нежные пушистые, полные надежды снежинки срывались, кружили и падали в теплую грязь. Ей почти двадцать два, она ничего не умеет и никому не нужна. Она предпочла жалкую жизнь неизбежной смерти. Что ж, у нее впереди много дней и ночей, чтобы насладиться своим выбором. Боги, как же ей холодно.

  До слуха Тай донеслись голоса, во внутреннем дворике с кем-то разговаривала госпожа Катрифа. Тай показалось, что она услышала свое имя. Она осторожно выглянула из окна. Госпожа Катрифа стояла возле небольшого двухместного экипажа. Тай видела сальную макушку распорядительницы документария, кожаную крышу кареты и ногу в изящной туфельке, выставленную на ее ступеньку. Женщины в карете говорила мелодичным голосом, а Катрифа кивала и что-то торопливо отвечала. Из кареты высунулась рука, и распорядительница, поклонившись, поцеловала ее. Королевские почести. Королевские. Тай легла животом на подоконник, пытаясь разглядеть даму в карете. Она расслышала несколько слов, узнала голос. Супруга владетеля Жарда, юная госпожа Дейдра, сумевшая женить на себе богатого наследника и расположить город к себе так, что стервозная старуха целует ей руку, и по одному ее слову бедной сироте ищут место и жилье в городе, которым правят цеха.

  ****

  Брионе, Цори и сагине, по имени Джерра, пришлось думать и действовать очень быстро. Тайила появилась у их шатра, полуобмороженная, в одном нижнем платье (верхнее она сняла, как только вылезла из воды, чтобы не тратить тепло на мокрую плотную ткань), босиком (туфли отобрала вода), замотанная в драное одеяло (Девушка нашла его, когда выбралась из реки, должно быть, прачки в очередной раз уронили корзину в слив, собрали выпавшее белье в мелкой воде, сушили одеяла на ветвях и одно забыли. Выгоревшая, клочкастая, но относительно сухая тряпка для Тай стала даром, мелкой услугой богов, соблаговоливших прийти на помощь). Ключи от подземного хода так и висели у Тайилы на пояске, но даже в полусознании она понимала, что татуированный может знать о тайном пути и будет ждать ее именно там. Тай не помнила, как дошла до шатра толковательниц.

  У Латии в черной воде Бароха шансов не было: по словам Цори, она не утонула сразу, но, скорее всего, когда ее вынесло на мелководье, сопротивляться уже не могла – из пяти девушек она плавала хуже всех. Могучему бесовику ничего не стоило дотащить девушку до храма и подвесить на каменного змея. Тай помнила, с какой легкостью он бросил ее саму в реку.

  Вода в считанные секунды протащила Тайилу под темными сводами, швырнула о стену, и онемевшие пальцы вмиг закровили, пытаясь зацепиться за гладкий камень. Счастье, что старая решетка, которой раньше перегораживали подземный поток, дабы по нему не проникли в замок лазутчики, была давно снята по просьбе нерадивых прачек, то и дело роняющих в воду корзины.

  Малый Барох выкатился из-под замка и бросил занемевшее тело на мелководье. Встать и бежать. У Латии не было шанса прийти в себя и уйти – оставшийся снаружи бесовик по сигналу Лакдама или Филиба мог уже ждать ее у расширяющегося на выходе потока. У Тай такой шанс был.

  Толковательницы все говорили разом. В полузабытьи Тай ловила обрывки жаркого спора. Никто из женщин не боялся, что заступничество будет стоить им жизни – они готовы были встретить убийцу в своем маленьком шатре, приди он сейчас по следам жертвы (Цори позже показала Тай свое оружие – крепкий самодельный лук из можжевельника, три четверки тонких стрел и ажезский кинжал). Никто не пришел ни в эту четверть, ни в следующую. Тогда толковательницы озабоченно заговорили о другом: раз бесовик так легко входил в замок и выходил из него, у него могли быть вещи Тай. 'Угольщик', ― шептала девушка, но ее не слышно было под шкурами. По личным вещам 'смерть приносящие' могли определить, ушла ли душа их жертвы с Этой стороны на Ту. Они должны были поверить, что Тай мертва, что Барох унес ее в море, пока татуированный шел из замка к реке, иначе девушка нигде не смогла бы от них укрыться.

  ― Пей, ― требовательно сказала Бриона.

  Тайила выпила горький отвар и, погружаясь во тьму, услышала 'Прости' и...умерла.

  Она пробыла в Междумирье почти три дня, и все это время Джерра в 'забвении' (своего рода медитации) охраняла ее дух 'на левом берегу' от чужеродного вмешательства. Обратившись к стихиям, сагиня чувствовала, как возбуждены рыскающие в междумирье мертвые духи. И только спустя четверку дней, бесовики прекратили взывать к пленсам.

  Однако даже теперь никто из толковательниц не был уверен, что все сделано правильно. Цори на следующее утро после покушения смогла предупредить Кратишиэ о случившемся. В замке только она, Шептунья и семья Таймиира знали, что девушка чудом избежала смерти. Остальным было сказано, что Тай самовольно покинула Тай-Брел, последовав примеру Дейдры. Ее имя было вычеркнуто из списка тех, кому в замке были рады – такова была плата за безопасность его жителей. Кратти, неохотно оставив Тай, уехала, по настоянию Таймиира, к Релане.

  Тай прожила всю зиму в маленьком охотничьем домике в горах, принадлежавшем господину Армееру, в компании Цори, отрезанная от Предгорья выпавшими снегами. Четыре дня за чертой жизни тяжело сказались на ней: она восстанавливалась словносломанная ветвь, спасенная варом и перевязью, но потерявшая все цветы.

  С наступлением солнечных дней к известию о смерти Лакдама добавилась новость о гибели в горах бесовика, адмана Марфа, бершанца, наемного убийцы.

  Релана прислала письмо, в котором с тревогой сообщала, что так и не дождалась Кратти. Тай теребила Цори, пока та не обратилась к стихиям и не подтвердила, что подруга жива. Через семиднев Тайила в экипаже господина Армеера, вызванного по срочному делу в столицу, уехала в Патчал.

  ****

  Тайила так задумалась у раскрытого окна, что перед возвращением госпожи Катрифы едва успела захлопнуть ставни и вернуться на место для посетителей.

  ― Надумали что-нибудь?

  ― Я...

  ― Не обучены, не имеете рекомендаций...Что мне с вами делать? ― по губам госпожи Катрифы зазмеилась улыбка, она переложила перед собой несколько бумажек пальцами с длинными, сероватыми лунками ногтей. ― У ораты Греи в 'Синей клетке' есть для вас место.

  ― В 'Синей клетке'? Простите?

  ― В заведении ораты Греи. Прекрасное место для вас, дорогуша. Вы не слишком-то хороши собой и свежи, но на любой тип всегда найдется свой клиент. Некоторые мужчины любят, чтобы им почитали...перед сном.

  Тайиле вся краска бросилась в лицо. О Дейдра, маленькая дрянь! Ничто не изменилась, ты все еще играешь людьми как балаганными марионетками. Кто же, как ни ты, подкинул только что распорядительнице такую идею? Не сама же она так невзлюбила просительницу с первого взгляда, что пошла наперекор просьбе 'уважаемой супруги юного владетеля Жарда'?

  Госпожа Катрифа с откровенной издевкой наблюдала за выражением лица девушки. Тай молча встала, прошла под взглядом ухмыляющейся распорядительницы к двери и вышла. На улице тепловатый воздух с запахом гнильцы лишь слегка охладил ее щеки. Чем же таким обязан Патчал супруге юного владетеля Жарда? И почему уже женатого владетеля 'ящерица' все еще называла 'юным'?

  ****

  Шаль нашлась. Тай спустилась в корчму, села за стол, нахохлившись. Девушка-подавальщица, по прозвищу Рыбка, кивнула ей, поведя глазами по залу, мол, людей много, подожди. Тай безразлично кивнула в ответ. В кошеле уныло позвякивало с четверку четверок серебрушек. Золотушку Тайила потратила в эпистолярной лавке, куда, после визита в документарий, зашла узнать насчет карт.

  Лавка оказалась не только магазинчиком, но также и кофейней. Цеховой народ, среди которого были и женщины в разноцветных фартуках, потягивал пряный напиток, пускал терпкий дым из трубок и играл в подобие северной игры 'леса и болота', только с маленькими деревянными фигурками, а не с раскрашенными камушками. Первой реакцией Тай было выскочить вон из дымной залы, содрогающейся от хохота и ударов по деревянным досточкам. Но в лавке мало кто из посетителей посмотрел в ее сторону, и девушка, набравшись мужества, прошла к прилавку. Тай только показала лавочнику краешек одной карты, а тот тут же отвел ее за крайний столик и при свете внимательно рассмотрел товар. На тысячу золотых, лавочник, разумеется, не согласился, но на восьмистах пятидесяти они все же сговорились. Тай трясло от волнения. Она боялась, что ее обманут, что ограбят по пути в корчму, что подсунут фальшивое золото; храбрости придавало лишь воспоминание о сегодняшнем позоре в документарии. Девушка с каменным лицом кивала лавочнику и торговалась, как Шептунья на рынке Кружев в ленный день семиднева. Однако торг закончился ничем. В лавке не оказалось нужной суммы, и Тай обещала зайти на следующий день.

  Она купила почтовый жетон, бумаги и конвертов, а потом, предвкушая скорое 'богатство', попросила лавочника продать ей меру самых дорогих кофейных зерен. Горький напиток ужасно нравился жене Армеера, вот только кофе, подобный тому, что продавался в этой лавке, в Предгорье доставляли не часто. Тай, сев тут же за столик, написала коротенькое письмо ('жива, благоденствую'), купила жетон на отправку и тут же сговорилась о передаче посылочки, продиктовав адрес. Вышла из лавки девушка в приподнятом настроении, но по возвращении на постоялый двор опять впала в уныние, борясь с обидой, переживая в памяти разговор с госпожой Катрифой.

  В снятой ею комнате в своих постелях громко храпели две соседки, ораты-фермерши, расторговавшиеся в столице добротной шерстяной тканью и теперь отсыпающиеся перед дорогой домой. Тай принудила себя спуститься в корчму и сделать заказ. Есть не хотелось. Она выбрала похлебку, хлеб с жареным сыром и редьку. Рыбка, с жалостью косясь на посетительницу, принесла порции, которых, ее мнению, не хватило бы и больному ребенку.

  Люди подсаживались за длинный стол, разговаривали, смеялись. Тай с трудом доела суп, запила все дешевым зеленым чаем с запахом сырости. Если экономить, не болеть и не заглядываться на столичные развлечения, золота за карты хватит надолго. А как не заглядываться?

  ****

  На второй же день после приезда Тай, приободрившаяся, поверившая, что все плохое позади, почти ополовинила свой кошель: надев лучшее свое платье, то, что Патришиэ заказала для нее в Гатрифе к свадьбе Деланы, она отправилась в столичный театр. Она никогда не была прежде в настоящем театре – все спектакли, что видела она компаньонкой Магреты, привозились труппами прямо в королевскую резиденцию. Тай корила себя за лишние траты, но не могла устоять: она жаждала тех изысканных впечатлений, которые всегда приносили ей книги и драма, пытаясь воскресить удовольствия, похороненные под страхом и униженностью.

  Она стояла в холле театра в окружении сияющей толпы, предвкушала, надеялась. Дамы насмешливо косились на ее скромную прическу, а их кавалеры поглядывали с интересом. Заметив излишнее внимание, Тай смутилась и отошла к колоннам. Она взяла один из самых дешевых жетонов, и распорядитель провел ее к месту у прохода, где люди то и дело ходили мимо, заслоняя сцену. После слепящего блеска свечей в холле, зал показался тусклым, но вот взвился занавес, и Тай не поверила своим ушам, когда распорядитель объявил, что актеры будут играть 'Сказание о Ронильде, дочери Севера', пьесу, переведенную с древнего ээксидера поэтом Берлием Талом.

  Тайила сидела ни жива, ни мертва. Она могла бы назвать выбор пьесы совпадением, но никакого Берлия Тала никогда не существовало, девушка сама его выдумала, чтобы скрыть знание ээксидера. Тай слушала переведенные ею самой строки, и казалось, что это над ней, а не над Ронильдой смыкаются холодные воды, и это она снова путешествует по левому берегу Куртины, притворяясь мертвой, как и главная героиня 'Сказания...'.

  Чтица Стеферия блистательно играла Ронильду. Это была не бесформенная, закованная в латы воительница с картинки в книге из библиотеки королевы, а изысканная дева, за которой войны шли завороженные ее красотой, а не победами в морских сражениях. Белокурая Стеферия в полупрозрачном платье, не имеющим ничего общего с плотной многослойной одеждой северян, взлетала над деревянными волнами и пела, и рыдала под звуки санторна о попавших в плен брате и отце, потом изящно 'падала' за сцену, простирала руки над движущимися по сцене крашеными в синее и белое деревянными гребешками, и зрители, ахая, следили за ее борьбой с бушующим северным океаном.

  В конце первого акта Тай стоило больших усилий выйти в холл, а не выбежать малодушно из здания. Она взяла себя в руки и осталась. В конце концов, это был театр, а в театре случается всякое. Немного успокоившись, она купила себе с лотка крошечное медовое пирожное в бумажном пакете, на котором черным были оттиснуты тонкие профили столичных чтиц: Дунии, Стеферии и Гардии. Съев пирожное, Тай спрятала пакетик в сумочку.