Текст книги "Время вспомнить (СИ)"

Автор книги: Наталья Норд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)

  Мейри шла по улицам Патчала, шального от предвкушения веселья, но все внимание ее было устремлено на учителя, шествующего впереди. Берф переоделся в городское, ему шло, по виду ни дать ни взять именитый господин. У дома Владыки саг обернулся к ученице и буркнул:

  ― Молчи, смотри, слушай.

  Как будто бы она сама не знала.

  Дом игумена был под стать его хозяину – темный, аскетичный, неприветливый. Мейри уже на подходе к нему почувствовала, что удачи с единобожцем не будет, а Берф, должно быть, знал это наверняка, но если был хоть один шанс из сорока сороков, то саг готов был попытаться.

  Попасть к главному единобожцу оказалось делом не легким. Принимал он просителей и паству по ленным дням, но записываться на прием следовало за два семиднева. Саг, однако, получил разрешение на визит в этот же день – Мейри мысленно оценила 'покладистость' секретаря не меньше, чем в три полновесных золотых. Оказалось, ошиблась – саг скривился и признался, что оставил в приемной пятерик своего золота. Зато ждать Мейри и сагу пришлось не больше четверти.

  Секретарю Берф назвался по родовому имени. По счастью, у него с господином Басилем имена родов были разные – их матери приходились друг другу сестрами. Кузена саг под немилость подставлять не хотел, тот был в городе человеком не последним – чиновником Совета по Колониальной Торговле.

  Ифтор принимал посетителей в скромно обставленном кабинете, лишь полки, вплотную заставленные ценными книгами и свитками, свидетельствовали о ранге его владельца. У игумена Мейри сразу почувствовала нарушения цельности Дома, но поврежденная аура энергию не качала извне, жадно и бессовестно, как это обычно бывает у гневливых и высокомерных людей, а почему-то отдавала. С таким энергообменом жить долго ни один человек не мог. Если и держался главный единобожец за Эту Сторону, то, видно, только молитвами своей паствы, которая не давала Дому их обожаемого пастыря окончательно истощиться.

  Сага Берфа Ифтор узнал сразу же – прищурился и кивнул, будто был уверен заранее, что тот придет. Мейри единобожец окинул пристальным, оценивающим взглядом, рассмотрев ее наряд с усмешкой в уголке рта, словно тоже знал, что она не та, кем хочет казаться.

  ― Девушка пусть выйдет за дверь, ― мягким, но не терпящим возражений тоном проговорил Святой Пастырь, отворачиваясь от Мейри. ― Боюсь даже предположить, уважаемый Берф, зачем вы ко мне пожаловали, но полагаю, разговор будет долгим и неприятным.

  Мейри пожала плечами и вышла. Для женщин в религии Единобожья места не было, их считали чем-то вроде разумных животных, созданных Единым для поддержания Мужчины. Сами пастыри никогда не женились, зато в Синем Квартале у верфей только и ходили разговоры о странноватых постельных предпочтениях 'святых' отцов.

  ― Не жди меня, ступай домой, ― бросил саг девушке в спину.

  Мейри вышла на улицу. Было жарко. Она расстегнула жакет, пожалела, что не надела вместо него длинный жилет без рукавов – дни между Равноденствием и Тан-Даном всегда выдавались солнечными. Возвращаться домой не хотелось, но и сагу Мейри сейчас была не помощница. Все, что смогла она сделать – это поправить чуть Дом Владыки, да выгнать из него парочку тхуутов, присосавшихся к груди. Может Ифтора это и смягчит, но решающим моментом в беседе не станет. Если бы Мейри не почитала сага всей душой, отговорила бы его от затеи, чтобы не надсаживал старое сердце, но ученичество воспитало в девушке почитание учителя и понимание того, что в ее молодые года она и сороковой частицы его мудрости познать не сможет. Если от беседы Берфа с Ифтором суждено равновесию стихий сдвинуться хоть на чуть в сторону света, скажется это и через сотни лет. Так бывает. Живые Боги внимательны к усилиям людей, вот только эффект от тех усилий не всегда меряется одной человеческой жизнью.

  Жизнь города кипела вокруг. Мейри заглянула в пару книжных и эпистолярных лавок, прошлась по набережной, купила себе на лотке рыбный пирожок. За ней увязались нагловатые школяры, посвистывая и выкрикивая пошлости, и девушка, спасаясь от их внимания, юркнула в людской поток. Горожане, кидая друг другу короткие фразы, шли куда-то целенаправленно, торопясь и увлекая за собой все новых прохожих. Толпа кривыми переулками вывела ее к площади перед низким каменным зданием, в котором сагиня узнала старое Пятихрамье с выдающейся на восток апсидой огня. Храм уже не давал потоков, стены его были осквернены похабными картинками, он был как старик, покрытый язвами, покинутый всеми перед лицом смерти, но вдруг обнаруживший, что дочери и сыновья его вернулись в раскаянии и прощаются с ним, исполненные горя. Мейри увидела слабые завихрения стихий над крышей. Храм был еще жив, он откликался.

  Толпа собиралась, люди чего-то ждали, заметно волнуясь. Большинство тех, кто пришел на площадь перед Храмом, были цеховыми работниками, 'фартушниками', но то тут, то там в толпе мелькали богато одетые господа в сопровождении слуг. Со стороны широкого переулка подъехало несколько карет и телег, из-за тесноты кучера и возчики ругались, перекрикивая друг друга. По некоторым, услышанным в толпе фразам, Мейри поняла, что на этот день назначен был снос Храма, самого древнего и почитаемого в столице, и горожане собирались помешать этому. Многие из собравшихся с беспокойством поглядывали в сторону одной из телег, на которой с равнодушным видом, покуривая трубки и поплевывая, восседали крепкие молодые люди с молотами на коленях.

  Мейри из осторожности отошла к выходу в проулок – она знала, на что способна разбушевавшаяся толпа: когда-то вот такой же людской поток неподалеку от Четырех Сел смел с лица земли поселок бершанцев-переселенцев, обвиненных в краже скота. Однако наблюдая за потоками стихий над Храмом, девушка почувствовала нечто необычное и осталась на площади. Ропот нарастал. Саги, двое мужчин и женщина, стояли рядом с Храмом. Они успокаивали людей, но толпа уже никого не желала слушать.

  Несколько мужчин в темных гоунах остановились недалеко от девушки, у одного из них кончики пальцев были выкрашены в черный цвет, у двух на лицах видны были татуировки. Девушка с интересом смотрела на 'всамделишных' бесовиков. Те оглядывали толпу и негромко переговаривались. Из проулка выехала карета, из которой почти на ходу выпрыгнул высокий смугловатый господин лет сорока, с хмурым, напряженным лицом. Он поздоровался с учтиво поклонившимися мужчинами и скрылся в храме, пройдя совсем близко от девушки. Та успела разглядеть четыре строки татуировок и алую подкладу на плаще. Остальные бесовики, переглянувшись, последовали за ним.

  Мейри мысленно присвистнула. Четыре строки – высокий ранг. Храм Смерть Победивших посчитал снос старого Пятихрамья достаточно значительным событием, чтобы послать туда жреца не из последних.

  Люди уже в полный голос выкрикивали призывы отстоять храм и бить проклятых бесовиков. Молодчики с молотами не спеша слезли с телеги и прошли через толпу ко входу в храм, зыркая по сторонам. Вслед им летели проклятья.

  ― Без истинной веры оставить нас хотите?!

  ― Прогоним бесовиков!

  ― Храм – наш! Не дадим святотатству свершиться!

  ― Ласточка! Ласточка прилетела!

  Мейри удивленно обернулась. Совсем рядом, у ступенек кареты, в которой приехал жрец четырех строк, в возбуждении размахивая руками, прыгал на месте убогий паренек, некрасивый, низенький, лопоухий, с крупной бугристой головой и глазками-щелками. Никчемыш. Рыжеволосый парень, по виду слуга, шипя, пытался втащить паренька в карету – тот вырывался и кричал:

  ― Уйди, Орех! Уйди! Ласточка моя прилетела! Пусти!

  Воспользовавшись тем, что убогий отвлекся на слугу, Мейри шагнула под арку (у входа солидного двухэтажного дома) между оплетенными вечнозеленым вьюном створками кованой решетки. Никчемыш обращался именно к ней. Ласточка – это она. Так ее звали...саг и...многие. Осторожно выглянув, девушка увидела, что паренек потерял ее из вида и крутит во все стороны лобастой головой. Слуга, видно, уселся обратно в карету – наружу торчали носки грязноватых сапог. Мейри свистнула и махнула рукой, когда никчемыш обернулся на звук. Паренек радостно заулыбался и забежал под арку. Девушка строго посмотрела на него и спросила:

  ― Меня, что ли, звал?

  ― Тебя. Прилетела? ― никчемыш погладил ее по руке, глядя ласковыми влажными глазами.

  Мейри кивнула и улыбнулась, разглядывая мальчика. Тот в восторге таращился на 'ласточку'. Пленсы натворили дел в Доме никчемыша, но ушли, не удержались, не смогли угнездиться в царстве большого, невинного сердца. Мейри не нужно было объяснений, чтобы понять: он такой же, как и она – путник, бредущий по дорогам сразу трех миров. Разглядел ее, в толпе увидел. Мейри вдруг нахмурилась:

  ― Ты чей? С кем ты тут?

  Никчемыш дожил до таких, немалых для его Дома, лет, хорошо одет – кто-то заботился о нем. Паренек забубнил что-то, кивая на карету. Из невнятных объяснений девушка поняла, что 'Орех плохой, бьет Борая, а учитель хороший, кормит Борая, но гулять не пускает'

  ― Тебя Борай зовут?

  Никчемыш мелко закивал, подпрыгивая на месте.

  ― А я – Мейри.

  ― Мейри. Ласточка.

  ― Ты тут с кем?

  Мальчик замахал в сторону храма. Там как раз подкатили ко входу телегу, и давешний четырехстрочный жрец вскочил на нее, оказавшись выше толпы. Головы собравшихся обернулись к бесовику, заговорившему звучным, хорошо поставленным голосом. Ветер доносил до спрятавшихся под аркой гул толпы и обрывки фраз пастыря.

  ― Горожане, уважаемые жители Патчала... разные боги, в которых мы веруем...святотатство совершено не сегодня и не вчера...знаю, что...

  ― Учитель! Учитель! ― смеясь, закричал Борай.

  ― Этот, что ли? ― нахмурилась Мейри.

  Толпа перекрикивала жреца, один дюжий адман подобрался вплотную к телеге и недобро взирал на оратора снизу, сжимая в руке увесистую палку. Со стороны городской окраины на площадь вошел отряд такшеарских наемников – четверок семь воинов с пишталями и арбалетами. Саги пытались утихомирить толпу, но людской поток, отхлынувший от вооруженного отряда, поглотил их и увлек за собой. Темные фигуры бесовиков мелькали вокруг телеги. Часть наемников пробила дорогу к жрецу дубинками, часть выстроилась в ряд перед волнующейся живой стеной.

  ― ...религия...утратили веру...захват власти и насилие, ― до Мейри долетал окрепший голос пастыря четырех строк. ― ...жертвоприношения...зверства...сотни самоубийств по всей...не оставили равнодушными...петицию королю за подписью...собрались здесь, чтобы положить конец...

  ― Вот что, дорогой, ― Мейри повернулась к Бораю, положила руки ему на плечи, глядя в глаза мальчика. ― Здесь сейчас будет шумно и страшно. Мне нужно уходить. Спрячься в карете. Хотя, нет. Если наемники не сдержат толпу...Ты можешь сказать тому парню в карете..?

  ― Ореху.

  ― Да, ему, чтобы увез тебя отсюда?

  ― А учитель?

  ― Вот за твоего учителя я как раз и не беспокоюсь. Так сможешь? Скажешь, что учитель сам велел.

  Борай кивнул.

  ― Вот и славно, ― пробормотала Мейри. Она продиктовала мальчику свой адрес и заставила его повторить дважды. ― Найдешь меня после. Подожди, я скажу, и ты побежишь к карете. Понял?

  Жрец вещал. Такшеарцы не вмешивались. Толпа смелела. Над аркой послышался стук закрывающихся ставней – богатые горожане боялись за свое имущество. Пока, за густой зеленью вьюнка, Мейри и Борая никто не видел, но дальше оставаться в ненадежном убежище было опасно. На площадь подтягивалась буйная молодежь, далекая от религиозных разногласий, но разгоряченная самим фактом противостояния города и власти. Мейри разглядела тех самых школяров в войлочных шапочках, что давеча спугнули ее с набережной, в руках у них была крупная речная галька. Такшеарцы перестраивались по приказу командира, заслоняясь обитыми железом щитками.

  Девушка уже стала бояться, что Борай не успеет проскочить между протестующими и наемниками. Она вдруг заметила среди набежавших горожан странную фигуру: молодая рыжеволосая девушка, по виду горожанка, хорошо одетая, изящная и миловидная, растерянно оглядывалась по сторонам. Видно, думала праздно гуляющая девица, что нынче повсюду в столице празднества, вот и увязалась за толпой. Ее толкнули и обругали – чуть не упав, она отбежала к самой арке, заслонив Мейри весь вид на площадь. Юная сагиня помянула про себя всех тхуутов Метрополии и демона Мафуса, со всеми его четырьмя головами и родственными связями. Она уже хотела окликнуть рыжеволосую, чтобы отошла, и заодно предупредить ту, чтобы убиралась с площади, пока не поздно, но Борай вдруг учудил: просунув руку между прутьями решетки, оплетенными листвой, он коснулся плеча стоявшей у решетки девушки и нежно протянул:

  ― Цумэээиии.

  Девица подскочила на месте, как ужаленная. Она обернулась к решетке, силясь разглядеть между зеленых ветвей тронувшего ее человека, и Мейри увидела, как лицо девушки залилось мертвенной бледностью. Рыжеволосая почему-то испугалась так, что, казалось, вот-вот грохнется в обморок. Мейри цыкнула на Борая, чуть приоткрыла наружу кованую створку и выглянула.

  ― Прости, уважаемая, не хотели тебя напугать, ― обратилась она к девице. ― Ты или отойди подальше или давай к нам. Ничего же за тобой не видно.

  Рыжеволосая молча отошла, следя за сагиней расширенными от страха глазами. Мейри оглядела площадь и хотела уже сказать Бораю, чтоб бежал к карете, но в этот миг где-то совсем рядом раздался оглушительный выстрел из пиштали – то ли кто из такшеарцев не выдержал и нажал на курок, то ли командир приказал пугнуть напирающую толпу. Рыжеволосая девица зажала уши ладонями и, пискнув, шмыгнула под арку. Мимо забегали люди – кто-то надрывно кричал и звал на помощь, кто-то несколько раз врезался в решетку. Мейри не выдержала и выругалась вслух. Теперь они оказались почти что в ловушке. Втроем.

  Снаружи в крошечное убежище ломиться перестали. Но Борай, радуясь жизни и приятному обществу, продолжал шалить: он, высунув язык от любопытства, пытался потрогать огненные волосы 'гостьи', а та пятилась от него, пока не уперлась спиной в дверь и не задела бронзовый колокольчик. От звона все трое вздрогнули. Рыжеволосая вжала голову в плечи и отошла от двери, Борай бубликом округлил рот...

  Потрепанные и взмокшие, вырвавшись из тесных 'объятий' толпы, они отдышались уже почти у стен Храма.

  ― Простите, ― пробормотала рыжая девица.

  Мейри отмахнулась.

  Сагиня не стала гадать, что может прийти в голову вышедшему на звон хозяину дома, имевшему в дрожащих руках взведенный арбалет, поэтому схватила девицу за пояс, а Борая за шиворот и выволокла обоих в толпу. Они пробежали за спинами горожан, швырявших в наемников камнями, и выскочили у длинной полуобвалившейся стены, локтей сто в длину, огибавшей площадь перед апсидой Земли.

  Такшеарцы наседали на горожан, прикрываясь от камней щитками и размахивая шипастыми дубинками. К наемникам, видно, подошла подмога – их стало намного больше, и их бурые шапочки из сыромятной кожи с острым кончиком мелькали в толпе тут и там. Мейри взбежала на каменистую осыпь и осмотрелась. Небо заволокло тучами. Еще немного, и пойдет дождь. Проходы в боковые улочки были перекрыты где наемниками, где самими горожанами, выстроившимися цепочками и передающими по рукам булыжники и обломки досок. У самого храма такшеарцы, переплетя руки, спинами сдерживали наседающую толпу. Бесовики у входа в левую апсиду поглядывали на дерущихся и переговаривались. Смуглый господин тоже был там. С противоположной стороны площади донеслись выстрелы. Там люди уже не кричали, а выли. Время от времени кто-нибудь окровавленный, стеная, выбегал из толпы, подсаживаясь к стене, где хмурые горожанки рвали на бинты нижние юбки.

  Над ухом просвистел камень, и Мейри сбежала вниз. На этот раз убежище для троицы нашлось совсем ненадежное – выступ выбеленной и изъеденной ветрами и дождями стены. Нешуточная битва кипела уже совсем близко. Рыжая девушка за то время, пока сагиня осматривалась, успела поговорить с худощавой торговкой в сером фартуке – та в возбуждении то запрыгивала в толпу дерущихся, пытаясь дотянуться до ближайшего такшеарца суковатой палкой, то отскакивала назад, ругаясь и плюясь.

  ― Они достали из храма мертвого младенца, ― сообщила рыжеволосая, дрожа то ли от страха, то ли от поднявшегося холодного ветра.

  ― Что?!

  ― Бесовики на обозрение всем вынесли тело мертвого мальчика, новорожденного, ― повторила девушка, обхватывая себя руками. ― Они сказали, что ребенок был принесен в жертву. Один горожанин, увидев это, ударил воина мечом и был застрелен. Люди обвинили татуированных в том, что те сами осквернили храм.

  Мейри оперлась о камни и откинула голову назад, глядя в небо. Борай придвинулся к ней и сочувственно погладил ее по руке. Несколько тяжелых капель упали ей на лицо. Где-то зарокотал гром.

  ― Гроза идет, ― глухо заметила сагиня. ― Нам нужно выбираться.

  ― Только куда? Наемники место вокруг храма расчищают, бьют и женщин, и школяров: народ к храму рвется.

  Мейри вытянула шею и поглядела на Пятихрамие, хотела сказать, что после осквернения, хоть воюй за них, хоть нет, стихии уже мертвы, но сполохи энергии над апсидой огня все еще держались, даже, казалось, стали сильнее.

  ― Как тебя звать?

  ― Тайила Ном, ората.

  ― Я – Мей, Мейри Вала...тоже ората. Это – Борай. Нужно действовать всем сообща. Я заметила, что в локтях пятидесяти отсюда в стене есть выступы. Если залезть на стену, то можно по ней добежать до земляного вала, а там уж...

  ― Опасно, ― возразила Тайила.

  ― Другого пути нет. Такшеарцы площадь закрыли. Может, просто разгонят к бесам всех, а может, допросят с пристрастием. Хочешь на обед к бесовикам?

  ― Неееет, ― рыжеволосая ората замотала головой.

  Пугаясь, она всякий раз бледнела так, что заметными становились пятнышки веснушек на скулах. Вроде бы не совсем трусиха, но от того, что убогий назвал ее лисой, чуть в обморок не упала. Откуда Борай знает словечки на ээксидере, сагиня догадывалась. С таким-то учителем, бесовиком четырех строк.

  ― Борая тоже придется взять с собой.

  ― Он кто? Брат тебе?

  ― Нет, знакомец. Подружились мы с ним сегодня.

  Рыжая недоверчиво покосилась на никчемыша. Потом бросила быстрый взгляд на Мейри и опустила глаза. А что, милая, и такое бывает.

  Пока все трое совещались, такшеарцы отвоевали несколько локтей площади и прижимали горожан к самой стене. Пьяненькие школяры и крикливые торговцы в задних рядах выковыривали из нее камни и с улюлюканьем бросали их в наемников, попадая по головам и своим. Мейри шла впереди, выискивая просветы в толпе. Она держала Тайилу за руку, а Борай семенил, ухватившись за пояс новой знакомой. Рыжеволосая все же схлопотала по подбородку каменным осколком, но то была лишь царапина, а вот мальчишку кто-то сильно двинул в нос. Гроза приблизилась, и в промежутках между молнией и громом можно было едва досчитать до пяти. Борай каждый раз, когда гремело, приостанавливался и тянул Тайилу за пояс. Мейри почувствовала, что выпустила ладошку рыжеволосой и обернулась. Молния ударила совсем близко, но с неба сыпалась лишь дождевая пыль. Сагиня потеряла из виду и мальчика, и девушку и двинулась назад вдоль стены, зовя их по именам. Она почти налетела на Тайилу, склонившуюся над никчемышем. У того сильно текла из носа кровь, и он кричал каждый раз, когда била молния. Тайила тормошила его и уговаривала встать, вытирая кровь платком, но тот, схватившись за голову и поскуливая, сидел прямо на земле.

  Вокруг стало совсем темно. Молнии разрезали тьму и освещали яростные людские лица. У девушек не хватало сил поднять с земли крупноватого мальчишку (тот поджимал ноги и оседал кулем), а уговоры не помогали.

  ― Что делать? ― закричала Тайила.

  Мейри окинула взглядом толпу и вдруг совсем близко увидела пробиравшихся через нее двух бесовиков. Вспышка дала рассмотреть их татуированные лица, рядом с ними шел тот самый слуга из кареты, которого мальчик называл Орехом – все трое кого-то выглядывали в людской массе. Сагиня была склонна думать, что Борая.

  ― Бежим, ― закричала Мейри.

  Тайила удивилась, кивнула на мальчика, но сагиня выразительно замотала головой. Никчемыш никуда не денется. Что бы там не связывало его с пастырем четырех строк, но обиженным он не выглядел, скорее наоборот. Сагине совсем не хотелось попадаться в лапы бесовиков, а случись тем заметить ее нездоровый интерес к 'ученику' жреца, и вопросов соберется – сорок сороков. И не только вопросов, но и другого интереса. Тайила отпустила Борая и схватилась за протянутую руку. Они добежали до той части стены, которую Мейри приметила с осыпи – часть камней выпала из кладки, образовав 'ступени'.

  Мейри подоткнула неудобную юбку под пояс и полезла наверх. Лежа на животе, она помогла Тайиле вскарабкаться по скользким камням – дождь полил как из ведра. Выжидая, пока новая знакомая отдышится, сагиня пыталась за стеной воды разглядеть Борая у стены: она вроде рассмотрела темные фигуры, склонившиеся над светлым пятном Бораевой рубахи. Девушки уже бежали по поросшей скользкой травой земляной насыпи, когда две молнии подряд ударили в апсиду Огня. Люди на площади отозвались протяжным криком, не то ужаса, не то восторга. Словно откликаясь на призыв, оранжевые вспышки уже без остановки принялись хлестать полумертвый Храм. Сердце Мейри наполнилось ликованием. Живые боги по своему разрешили людской спор.

  ****

  По улицам носились возбужденные люди. Мейри и Тайила выбежали на набережную и пошли рядом, склонив под дождем головы. Вода немного смыла грязь с их одежды, ошметки земли и травы осыпались с обуви. Гроза бушевала над всем городом, люди, застигнутые бурей врасплох, прятались под навесами, извозчики собирали в экипажи праздную публику.

  Мейри пыталась вспомнить дорогу к дому господина Басила, ожидая, что новая знакомая попрощается с ней и отправится своей дорогой. Но та, как приклеенная, шла за сагиней и еще и пыталась что-то ей втолковать. Как назло, на пути не было ни одной открытой корчмы, где можно было обогреться и поговорить. Наконец, Мейри услышала стук копыт и запрыгнула внутрь коляски, высадившей двух дам у ворот богатого особняка. Рыжеволосая влезла следом. Кучер запросил втридорога, но у сагини были деньги, и она заставила Тайилу положить обратно в кошель серебрушку. Коляска запрыгала по булыжной мостовой, и Мейри со вздохом облегчения откинулась на кожаные подушки.

  ― Тебя куда потом отвезти? ― спросила она.

  ― Ты – сагиня, ― вместо ответа вдруг заявила Тайила. ― Или толковательница. Я видела: ты носишь сапоги с бусинами и перевязью. Ты залезала на стену, и я увидела.

  'Восемь тхуутов', ― подумала Мейри. Угораздило же ее надеть сегодня на сбитые новыми ботинками ноги сажескую обувку. Под длинной юбкой не видно, а на каблуках она бы долго не погуляла. Саг Берф не заметил.

  ― И что? ― хмуро сказала она. ― Понравились, и я купила.

  Тайила немного смутилась, но, упрямо качнув головой, продолжила:

  ― Может и купила, но бусины, ремешки...Я знаю. Покажи мне, и я скажу, какие за тобой деяния...Меня научили...немного. Такие сапоги кому попало не продадут.

  ― А мне продали! ― Мейри поджала ноги под сиденье и с вызовом посмотрела на бледную девушку, сидевшую напротив. ― С бусинами и ремешками. Я обычная ората. Какая из меня толковательница? Или сагиня?

  ― Такая, ― рыжая смотрела исподлобья. ― У тебя акцент. Ты не из столицы, с востока. Там еще остались храмы. И ты смотришь так...

  ― Как?

  ― Не знаю...насквозь. И мальчик тот...твой...почему он меня назвал...цумэии...лисой?

  ― Откуда я знаю?! Чего ты ко мне пристала? Тебя послушать, так все кто с востока – или саги, или толкователи. Может и бесовикам меня сдашь? Ты вот тоже...откуда знаешь, что лисой? Может головастиком?

  ― Послушай, ― уже умоляюще заговорила Тайила. ― По мне хоть лисой, хоть головастиком. Но мне очень нужен саг или сагиня, на худой конец, хоть толкователь. Я ведь ради этого к Пятихрамью пришла, второй семиднев по городу хожу. Все храмы или разрушены, или осквернены...Спасибо, кстати, что вытянула меня оттуда. Вечно я в переделки...И ведь я не ради себя. Там человек погибает, а я...И бесовикам я тебя не сдам. Мне к ним тоже нельзя.

  Мейри хмыкнула:

  ― Погибает, говоришь...Сейчас многие погибают, к сагам взывают. С чего мне тебе верить?

  ― Не знаю, ― выдохнула Тайила. ― Но мне очень хочется, чтобы ты поверила. Я раньше на богов-то не очень надеялась, а жизнь так перекрутила, что, порой кажется, они в спину толкают...как твой Борай...

  ― Ну, раз ты Борая с богами сравнила...― Мейри прищурилась. ― Видно, сильно тебя прижало...Ладно, почти приехали. Обогреешься, расскажешь, с учителем тебя познакомлю.

  Тайила облегченно вздохнула и кивнула.

  ****

  Саг сам открыл дверь (ората Мела строила за его спиной страшные рожи – мол, зол очень) и налетел на ученицу прямо на крыльце:

  ― Где ты была?

  Мейри выпихнула вперед новую знакомую:

  ― Вот, Тайила из рода Ном.

  ― Я, Тайила Ном, ората, без злого умысла и действия...

  ― Да проходи, девочка, проходи...не до церемоний сейчас, ― саг втянул гостью в прихожую и привычно потянулся к уху Мейри, та так же привычно извернулась, прошмыгнув вслед за Тайилой..

  Ората Мела вплеснула руками. Она выпустила из дома одну девушку, чистую и опрятную, а получила двух, грязных и мокрых.

  ― Что ты увидела? ― вполголоса грозно спросил Берф, пока экономка хлопотала над гостьей.

  ― Х-х-храм горел...

  ― Какой к бесам храм! Я про Ифтора...Как храм? Какой храм? Что ты успела натворить!

  Мейри раскрыла было рот, чтобы объяснить, но ората Мела цыкнула, топнула и отправила девушек в банную. Саг, ворча, пошел в столовую, где на столе стыл ужин, а кузен Басил с обычным благодушным видом сидел в кресле, читая свитки и надев (по слабости зрения) на нос стеклянные линзы в роговой оправе.

  Мейри сама сняла мокрое и новой знакомой одолжила юбку и блузу из купленных накануне вещей. Та обтерлась и переоделась за ширмой, но все равно клацала зубами. Лишь в теплой столовой, после чашки горячего травяного чая, Тайила отогрелась и без особых уговоров принялась за жаркое. Она лишь попросила орату Мелу передать со слугой записочку друзьям, ждавшим ее возвращения. Девушка ела аккуратно, безошибочно пользовалась многочисленными столовыми приборами (Мейри даже позавидовала, наблюдая), принятыми в доме королевского чиновника, завела беседу о книгах, обратив внимание на полки в углу комнаты, и господин Басил с удовольствием принялся рассказывать о своей коллекции томов по истории колониальной торговли.

  ― Кто она? ― вполголоса спросил Берф.

  ― Тайила? Она искала кого-нибудь из сагов. Ей нужна помощь, какая – пока не знаю. Вместе попали в переделку.

  Берф хмыкнул, давая понять, что совсем не удивлен. Ученица рассказала о битве за старый Храм, об апсиде Огня и грозе, о мальчике-никчемыше. Саг долго молчал, сосредоточенно жуя, потом сказал девушке, что теперь уже без сомнений вернется в Четыре Села и поведет учеников и тех сагов, кого сможет собрать, в Медебр. Мейри тихо спросила Берфа о том, чем закончился разговор с Владыкой. Саг скривился и покачал головой. Ученица поняла, что предчувствия не обманули ее и в этот раз.

  ― Я искал тебя, ― попенял саг. ― Мне нужно было знать, вменяем ли еще Ифтор, сколь велико на него влияние бесовиков.

  На этот раз головой покачала Мейри, в двух словах рассказав о мертвом, истощенном Доме игумена. Саг вздохнул:

  ― Значит, все напрасно. Я и сам понял, не знал только, велик ли в нем ущерб. Он говорил со мной, как с убогим. Сказал, что имел виденье, в котором Единый призывал его найти новый путь. Мол, Повелитель, Смерть Победивший – это демиург Единого Бога, творец цикла, конечная цель земного путешествия. Как тебе такой теологический расклад?

  Мейри не нашлась, что ответить.

  ― Еще и попрекал меня за то, что я, как некогда и мой отец, до сих пор 'играюсь в язычество', вместо того, чтобы вернуться в столицу и употребить влияние и власть моего рода на благо 'храмовой реновации'. Мол, все лучшие умы, деятели духовности и прогресса, сейчас заняли место у трона короля-новатора. И ведь знаешь, он в это верит, искренне. По словам Ифтора, несколько сагов уже перешли на сторону Новой Церкви, признав, что стихии и многобожье, на которое полагается 'необразованное крестьянство' есть аспекты Единого. Будто бы Пятихрамье этого не признает! Говорить с ним бесполезно, спорить – себе в убыток. Он никогда не вдавался в суть древней веры, для него и Магрета была отступницей.

  ― Почему Магрета была отступницей?

  Саг не заметил, как повысил голос, и Тайила, сидевшая напротив, услышала последнюю фразу. Берф отложил вилку и промокнул губы салфеткой, подбирая слова.

  ― Все это непросто. Но думаю, не скажу ничего такого, что вам не следовало бы знать. Когда Гефриж стал вести переговоры с тогдашним Советом об изгнании супруги, Магрета обратилась к сагам с просьбой пройти обучение в Пятихрамии и стать толковательницей. Саги не разрешили. Вы удивлены, Тайила? Интересуетесь биографией Добрейшей? Тогда вы знаете, наверное, что Магрета вышла замуж в шестнадцать лет, была, по мнению Совета, бездетной, но в свои двадцать стала настолько влиятельной при дворе, настолько любимой народом, что Гефриж обеспокоился. Мой отец рассказывал, что саги, следуя воле богов, не позволили королеве принять сажество. Они порекомендовали ей обосноваться в храме Единого на Севере – это не обязывало ее отказываться от светской жизни. И когда пришел срок, Добрейшая взошла на престол. Но в душе она всегда оставалась привержена древней религии. Вот так. Я бы многое вам рассказал, но боюсь, сегодня не самый мой лучший день. Прошу меня простить. Пойду спать. Мейри, мы договорим завтра. Всем приятно отужинать.

  Берф вышел из-за стола. После ужина Тайила, сидя у камина и зевая во весь рот, рассказала Мейри об Алоте и своих подозрениях. Сагиня, поразмыслив, решила отправиться в дом адмана Ларда с самого утра. Гостье постелили наверху. К полуночи буря над столицей совсем стихла. До особняка господина Басила не долетал шум центральных улиц. Оставалось ждать утра и кликунов, что каждую третью четверть после рассвета выкрикивают на площадях указы и новости. Никто из спящих в доме королевского чиновника, впрочем, на хорошие известия не рассчитывал.

   Глава 13. Во славу и в бесславии

  432 год от подписания Хартии (сезон весны)

  Ифтор.

  Ифтору показали прибывшие из Колофрада праздничные сутану, пояс, шапочку и нарукавницы. Владыка одобрил, не удержавшись, однако, чтобы не поморщиться: все облачение было расшито золотыми и пурпурными нитями. Но так полагалось, и Ифтор Патчальский это понимал – он теперь служитель не высшего, а высочайшего ранга, оплот единственной истинной религии. Ересь искоренена, последний храм паганов-язычников сгорел, не иначе как Единый выжег скверну своим очистительным пламенем. Славься, Единый, Всевидящий, Неподкупный, Карающий!