Текст книги "Пасынок империи (Записки Артура Вальдо-Бронте) (СИ)"

Автор книги: Наталья Точильникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 28 страниц)

К вечеру Кривина не нашли. Последняя трансакция с его кольца была зарегистрирована на Тессе пять дней назад. В столице Версай-нуво. Еще точнее в районе космопорта.

Последний факт не очень обнадеживал.

Нагорный охотно делился со мной информацией, правда, взяв обязательство не трепаться.

Еще через два дня нашли кольцо Кривина. Его кто-то сунул в мусорный бак на задворках того же космопорта.

Хозяин же, как в воду канул.

– Ничего, – прокомментировал Александр Анатольевич. – По сигналам модов тоже можно найти человека… если только он кровь не отфильтровал. Господи! В чем же он замешан?

Пропавшего журналиста не нашли и на третий день, и на четвертый.

Нагорный злился и кусал губы.

На следующий день я собирался домой, мне еще надо было переговорить с адвокатом. Я нанял собственного преподавателя права, надо сказать довольно известного: Станислава Давидовича Руткевича. Кроме того, он был тессианцем и соседом моего отца. В качестве моего опекуна, оплачивал тессианское светило, понятно, Хазаровский.

Нагорный не преминул мне попенять, что я транжирю госсредства и мог бы нанять кого-нибудь подешевле. Хотя, мне совершенно точно известно, что император оплачивал это из личного кошелька. Между прочим, с сайта Нагорного и известно.

– Если бы не ты, Леонид Аркадьевич наверняка нашел бы этим деньгам лучшее применение.

Я промолчал, сделав вид, что очень занят сбором вещей.

– Артур, ты меня навести завтра после заседания, хорошо? – попросил он на прощание.

– Ну, если меня не скрутят по рукам и ногам и не отправят в Центр срочным порядком.

– Да, кому ты нужен! Сам доедешь, когда пригласят. И не сразу после заседания, на следующий день, скорее всего. Приходи завтра, я тебе все расскажу.

На кассационном разбирательстве мой адвокат расписал, что я его лучший студент и вообще славный парень, мои однокашники, как и обещали, пришли с подписями и скинули их судье на кольцо.

Карина Юрьевна спросила меня, как я сам оцениваю свой поступок.

Я сказал, что в принципе считаю себя правым, но у меня есть определенные сомнения по поводу метода, и что конечно решить дело по закону было бы более правильно.

И меня снова признали виновным и обязали пройти обследование в ОПЦ. Отличий не было. Никаких.

Часа в четыре я был уже в больнице у Нагорного.

– Я смотрел заседание на портале суда, – сказал он. – Бедная тетушка Осипенко! Как же ей хотелось тебя оправдать! Это было просто видно. Невооруженным глазом. Как в человеке борются веление сердца с велением долга. И последний, наконец, побеждает. Картинка!

– Почему же не оправдала? – спросил я.

– Потому что не могла. У нее имя, репутация. Понимаешь, юриспруденция – точная наука. При Страдине, конечно, господа юристы умножали два на два и сплошь и рядом получали пять. Но сейчас, слава богу, другие времена.

– Значит, все, – сказал я. – Мне ехать в Центр.

– Нос подними! – улыбнулся Нагорный. – Это пока обследование.

– Ладно, что там с Кривиным? – спросил я.

– Да ни черта! – выругался Нагорный. – Давай лучше о тебе поговорим. В Открытый Центр тебе, скорее всего, завтра часам к десяти, такова обычная практика. Адрес лови.

И адрес вместе с привязкой к навигатору упал мне на кольцо. Оказалось где-то на севере Кириополя, почти в зеленой зоне.

– Свяжутся с тобой, наверное, сегодня вечером. По крайней мере, я просил Евгения Львовича, чтобы психологи связывались с клиентами заранее и не бросали письма, как в случае Кривина, а обязательно говорили. Он вроде не возражал. Так. Тебе сбросят адрес, который у тебя уже есть, и скажут во сколько, какой этаж и номер кабинета. Не опаздывай, пожалуйста. Неисполнение судебного решения, куда более тяжелая статья. Курс больше раза в три.

– Да, доеду, Александр Анатольевич.

– Надеюсь. Как только с тобой с тобой свяжется психолог, свяжись со мной и скажи, кто тебя будет вести. Ты же у нас человек, обремененный лишними знаниями. Он конечно и сам догадается быть поскромнее, но на всякий случай. Так. Будет очень подробный развернутый допрос под биопрограммером. Они говорят «психологический опрос». Нужно это для составления психологического заключения, которое они передадут в суд, когда будут просить утвердить продолжительность курса. Интересоваться будут всем вплоть до детских страхов пятнадцатилетней давности.

– Не помню, – усмехнулся я.

– Не бери в голову, вспомнишь. И их еще некоторые профессиональные моменты интересуют. Развлечение, по крайней мере, до обеда. Бывает, что кормят обедом, а потом еще часа четыре. Так что ты на завтра ничего не планируй. Если даже рано закончат, все равно будешь лежать пластом. Сам минипланом не управляй, ставь на автопилот или вызывай такси. Так. Как это происходит. Тебе вводят в вену иглу. Это антенна, твой отец совершенно правильно сказал. Кольцо связи снимаешь. Сеть вырубится. Не паникуй. Это ненадолго. Психолог запускает биопрограммер, и ты начинаешь отвечать. Процесс контролировать не будешь. Ощущение прямо скажем не фонтан, зубы лечить несколько приятнее, но ничего, потерпишь. Завтра ты уже никуда больше не попадешь, а послезавтра дуй ко мне. Расскажешь, как все прошло, а у меня, может, и по Кривину будет что-то новенькое.

У выхода из больницы меня обступили журналисты. В общем-то, они приставали ко мне еще у суда, но я отказался от комментариев. Ну, до больницы проследили.

– Мсье Вальдо, вы собираетесь завтра ехать в Центр?

– Вне всякого сомнения.

– Но господин Кривин не явился в Центр…

– Ну и что? Я же не господин Кривин.

– Многие считают вас правым…

– Люди, которых я уважаю, убеждают меня, что это не совсем так.

– Генпрокурор?

– В том числе.

– Император?

– Да.

– Вы не собираетесь просить его об отмене приговора?

От этого вопроса я даже остановился.

– У него есть такое право, – уточнил журналист. – Вето на приговор. А вы – член семьи.

– Да, у меня язык не повернется просить его об этом!

– Почему?

– Потому что, если для него нет никаких преференций, для меня их тем более быть не должно.

– Вам страшно?

– Да, но это не значит, что я не доеду.

Вечером меня вызвали по кольцу связи.

– Артур Вальдо-Бронте? Это Старицын Олег Яковлевич, я ваш психолог.

Голос звучал как-то совсем не угрожающе.

– Да, – сказал я.

– Приходите к нам завтра к одиннадцати. Постарайтесь хорошо выспаться. Четвертый этаж, кабинет двадцать. Не опаздывайте, пожалуйста.

И он скинул мне адрес, который у меня уже был.

– Сколько это займет времени? – спросил я.

– Посмотрим. Скорее всего, до вечера.

– Хорошо, я буду.

И все было так буднично, вежливо и спокойно, словно меня действительно вызывали к врачу.

Так что я устыдился всей возни с апелляцией, которую затеял по этому поводу.

Я связался с Нагорным.

– Старицын, какой-то, – сказал я.

– Не какой-то, а Олег Яковлевич, – наставительно ответил генпрокурор. – Мы с ним на одном курсе учились. У него семь книг по психокоррекции, между прочим. Хочешь, скину?

И тут мне стало откровенно страшно.

– Да, – вяло сказал я. – Скидывайте, Александр Анатольевич. Только я все равно не успею прочитать.

– Сегодня не успеешь, потом прочитаешь. Лови!

Я читал до половины двенадцатого, пока не вернулся император. Потом взрослая часть семьи пила чай на балконе. Было уже совсем тепло, даже в это время. Пахло жасмином и первыми розами.

– Артур, тебе завтра рано вставать, – сказал император.

– Не очень, – сказал я. – К одиннадцати.

– Тебе надо выспаться, – повторил он.

– Мне мой психолог тоже самое говорил.

– Правильно говорил. Потому что тебе может плохо стать под биопрограммером. Давление может упасть.

Кто психолог он не уточнил, но я уверен, что знал.

Про недосып и давление я тоже уже знал. Из книги Старицына.

– Старицын пишет, что это штатная ситуация, – заметил я.

– Ты конечно молодец, что его читаешь, – сказал Хазаровский. – Но сейчас закрой этот файл, если он у тебя еще открыт, и иди спать.

Перевел взгляд на дочь:

– И Марина сейчас пойдет спать.

И поднялся с места.

– Государь, – сказал я. – Можно попросить у вас пять минут?

– Да, конечно.

Он махнул рукой женской части семьи и сел напротив меня. Мы остались одни.

– Леонид Аркадьевич, мне тут журналисты сказали, что у вас есть право вето на судебные решения…

– Есть. И что? – спросил он совершенно ледяным тоном.

Пяти минут не понадобилось, хватило одной.

– Это все, о чем ты хотел у меня спросить? – уточнил он.

Я кивнул.

– Тогда пошли, – сказал он. – И спать, Артур!

¹Пар – это количество ударов, которое гольфист должен совершить на одной лунке или на всем поле при удачной игре.

Психологический опрос

Заснуть я не мог. Мысль постучаться в комнату к Марине, разумеется, пришла мне в голову, я даже надеялся на успех, но тот факт, что завтра это все станет известно совершенно чужому человеку и ничего сделать с этим я не смогу, остановил меня.

И я снова углубился в чтение опуса Старицына. Никогда не думал, что буду запоем читать книгу с таким названием: «Особенности психокоррекции в Открытом Психологическом Центре».

Заснул я около семи утра.

В девять меня разбудило кольцо связи.

Без пятнадцати одиннадцать я подходил к Открытому Психологическому Центру. Здание казалось не страшным и действительно напоминало больницу. Но вход был через пункт охраны. Возле стеклянных дверей висела табличка: «Кириопольский Открытый Психологический Центр. Диагностическое отделение».

У входа меня подкараулили журналисты. С десяток видео и фотокамер приготовились фиксировать каждое слово и записывать каждый шаг.

– Извините, я опаздываю, – сказал я.

Я открыл дверь и вошел в холл.

Представился охраннику.

– Артур Вальдо.

Тот очевидно проверил сигнал с моего кольца и кинул.

– Двадцатый кабинет. Это на четвертом этаже. Лифты направо.

Я прошел мимо диванов в холле.

Светлая плитка на полу, светлые стены, пара деревьев в кадках у окна.

Лифты появились в меню кольца. Я вызвал свободный. Самый обыкновенный лифт. Приехал, услужливо открыл двери. Внутри оказалось зеркало и отделка под дерево.

Обстановка успокаивала. Точнее пыталась успокоить. Получалось не очень.

Вот и четвертый этаж. Кабинет номер двадцать в десяти шагах от лифта.

Без пяти одиннадцать.

Я сел на диван напротив двери.

Долго ждать не пришлось. Дверь открылась, и в проеме появился человек примерно одних лет с Нагорным, русоволосый, еще не седой. Высокий лоб, прямой нос, серые глаза под светлыми бровями. Морщинки у глаз, мягкие черты лица. Если бы я встретил его на улице, не зная, кто он по профессии, наверняка бы принял за врача или учителя.

И одет в светло-зеленый халат, совсем как в больнице.

– Артур Вальдо-Бронте?

– Да.

– Заходите.

Внутри кабинет тоже напоминает больничную палату: кровать с никелированными бортами и приподнятым изголовьем застелена белой простыней, над ней прямоугольный биопрограммер, тоже принципиально не отличающийся от больничного, справа от меня – стол с двумя стульями.

– Мне туда? – спросил я, кивнув в сторону кровати.

– Нет. Пока за стол. Садитесь.

И я услышал, как за спиной щелкнул замок.

Старицын сел напротив и изучающе посмотрел на меня.

– Артур, сколько спали?

– Два часа.

– Понятно. Хоть домой отправляй.

– Ну, это же штатная ситуация, биопрограммер обычно справляется, – нагло процитировал я. – А на крайний случай у вас наверняка есть инъектор с кофеином.

– Есть, конечно.

Он открыл ящик стола и выложил белую капсулу с иглой в герметичном пластиковом пакетике.

– Откуда знаете мои книги?

– Всю ночь читал.

Он улыбнулся.

– Да, это конечно уважительная причина. А какую?

– «Особенности психокоррекции в Открытом Психологическом Центре».

– Отлично. Для нас самая актуальная. Много прочитали?

– Страницы до сотой.

– Очень хорошо. Значит, про предварительный психологический опрос уже все знаете?

– Все, что там написано. И Александр Анатольевич мне рассказал.

– Александру Анатольевичу привет передавайте, мы с ним вместе учились.

– Я знаю.

Он кивнул.

– Что еще запомнили из первых ста страниц, кроме кофеина?

– Что вы сейчас пытаетесь установить со мной раппорт, пробить психологическую защиту, чтобы я раскрылся.

– Угу. Пятерка. А вы сейчас ни в какую не хотите раскрываться. Зачем? Чтобы мне жизнь медом не казалась?

– Понимаете, когда знаешь методику и видишь, что именно ее против тебя и применяют, очень трудно принимать слова за чистую монету.

– Ну, первую ошибку нашли. Артур, никто против вас никакую методику не применяет. Я ее применяю для вас и за вас. У нас до сих пор распространено восприятие Психологического Центра как наказания. Да ни наказание это вообще!

– Помню, лечение. Выучил.

– Ну, пусть будет «совершенствование», если вам так не нравится «лечение».

– А зачем вообще нужно все это словоблудие? Все же сделает биопрограммер.

– У вас кольцо связи есть?

– Конечно.

– Вы можете на него скачать абсолютно любой текст?

– Ну, естественно.

– И любой университетский учебник?

– Разумеется.

– Тогда зачем вам преподаватели?

– Вообще-то можно обойтись.

– Можно. Но с преподавателем эффективнее. Потому что он и объяснит, и разберет трудные моменты, и покажет, как задачка решается. Вот мы этим и занимаемся.

Я пожал плечами:

– Занимайтесь.

Он вздохнул.

– Артур, на самом деле я очень рад, что вас направили ко мне. Вы очень интересный человек. Пасынок императора, сын сепаратиста и бунтовщика. Что у вас в душе творится с таким наследством?

– Думаете, нет ли раздвоения личности?

– Растроения. Там же еще Леонид Аркадьевич влияние оказывает. Верно?

– Да.

– Или расчетверения? Вы ведь последние две недели лежали в больнице с генпрокурором Нагорным. Тоже сильная яркая личность.

– Расчетверение – это уже что-то из мрачного средневековья, – заметил я.

– Там было четвертование. Не тяжело?

– Ну, когда Нагорный говорит: «Не подавай апелляцию это слабость, это не по-мужски, поезжай в Центр и не рыпайся»; император говорит: «Я тебе не советчик, это дело твоей совести, решай сам»; а отец: «Во всем надо идти до конца, подавай апелляцию, борись». Ну, трудно, конечно, Олег Яковлевич.

– Отец победил?

– Да. Он мне, наверное, просто ближе по характеру. Я и Леонида Аркадьевича, и Александра Анатольевича уважаю безмерно.

– Так, Артур, у вас рубашка с короткими рукавами, – констатировал он.

И у меня пробежал холодок по спине.

– Да, – кивнул я.

– Давайте на кровать, обувь снимайте, ложитесь.

Я прекрасно понимал, почему именно сейчас. Потому что я начал раскрываться, отвечать, начался «человеческий разговор», как он пишет в своей книге. Надо сказать, сделал он меня где-то минут за пять.

Я лег. Он вынул из ящика стола еще нечто миниатюрное в прозрачном пакетике и также упакованные резиновые перчатки. Принес вместе с инъектором на столик у кровати. Сел рядом. Откуда-то из-под столешницы возник пузырек, видимо, с дезинфицирующим веществом и ватный тампон.

– Руку давайте. Левую. Ладонью вверх.

Он надел перчатки, распаковал второй пакетик. Там оказалась игла с маленьким металлическим шариком на конце. Действительно похоже на булавку.

Тампон коснулся вены на локтевом сгибе. Игла пробила кожу, так что на поверхности остался только шарик.

Все произошло почти мгновенно, я ничего не успел почувствовать.

– Руку пока не сгибайте, – сказал Олег Яковлевич. – Кольцо связи снимайте. Осторожно. Давайте мне.

Сеть пропала. Я услышал только, как кольцо звякнуло о стеклянную столешницу возле изголовья.

– У нас разговор пошел, так что я буквально чуть-чуть. И надеюсь, инъектор нам не понадобится.

У меня слегка закружилась голова.

– Голова кружится? – спросил Олег Яковлевич.

– Немного.

– Ничего страшного. Это нормально. Не тошнит?

– Нет.

– Ну, поехали.

Вопросов было несметное количество. Все я не помню, хотя все время оставался в сознании. Зачем были некоторые из них, не понимаю до сих пор. Я отвечал на автомате, иногда выдавая длинные тирады на короткие вопросы. Не то, чтобы я совсем не контролировал процесс, но контроль был сильно ослаблен. Придумать что-нибудь или соврать было невозможно совсем.

Я один раз попытался сопротивляться, когда речь зашла о так называемых «преступлениях» моего отца. Даже не думал, что это для меня так болезненно.

И голова закружилась сильнее.

– Артур, не закрывайтесь, – сказал Олег Яковлевич. – Я вынужден увеличивать мощность, вы так до инъектора доиграетесь. Не тошнит?

– Нет.

– Ну, давайте перерыв сделаем, – наконец сказал он.

Он, видимо, выключил биопрограммер, потому что комната встала на место.

– Иглу пока не снимаем, – проговорил он. – Без кольца потерпите. Не пропадет. Здесь есть кафе: пообедаем, потом продолжим.

– А сколько сейчас времени? – спросил я.

Было очень непривычно об этом спрашивать. Кольцо всегда выдает информацию.

– Без пяти три.

Значит, я уже четыре часа в Центре.

Кафе оказалось на том же этаже, за что я был благодарен: меня пошатывало.

Олег Яковлевич усадил меня за столик, а сам пошел за едой.

Принес поднос с бульоном с пряностями, какое-то мясо на второе и чашку черного кофе.

– Бульон выпить, кофе – тоже, мясо съесть, – проинструктировал Старицын.

– Это что вместо инъектора?

– Ну, можно считать, что да.

Я стеснялся булавочной головки в вене и прятал руку: в кафе был народ. Хотя, по-моему, никто не обращал внимания.

Бульон пах белым перцем и базиликом, и здорово обжигал небо, но все равно был в кайф.

Старицын притащил себе такой же.

– Тоже отнимает энергию? – спросил я.

– Еше бы! Легче лес валить.

– И как результат?

– Результат пока не окончательный… Артур, проблемы есть. К нам ведь попадает народ с полной ерундой. Оскорбления, клевета, мелкие потасовки, кражи очень мелкие, коммерческие нарушения, налоги. А начинаешь копать и понимаешь, что это маленькая вершина айсберга, которую мы случайно заметили – и слава богу, что вовремя заметили – а там в глубину ледяная гора на полкилометра.

– И большой у меня айсберг?

– Средних размеров. Справимся. Но работать нужно.

– Сколько это займет времени?

– Недели две, но… Артур, когда у вас сессия в Университете?

– Через неделю.

– Вы были в больнице. Сможете нагнать материал?

– Если не буду каждый день с утра до вечера торчать у вас, то смогу.

– Понятно, о том и речь. Интеллектуальную деятельность вообще трудно совмещать с лечением в Центре. Сколько времени займут экзамены? По минимуму?

– Недели три.

– Значит, всего четыре. Давайте договоримся так. Мы сегодня заканчиваем опрос. Завтра-послезавтра будет психологическое заключение. После этого вы можете подписать согласие на психокоррекцию. Подпишите?

– Я подумаю.

– Хорошо. Если не надумаете, мы пойдем в суд. А потом я дам вам отсрочку по учебе на четыре недели.

– Здорово, – сказал я.

– Но… Артур, есть одно «но». Через четыре недели вы со мной связываетесь, приезжаете сюда и остаетесь.

Я, наверное, побледнел.

– В стационаре при Центре, – продолжил он. – Обстановка как здесь, на диагностике, никаких дополнительных ограничений, кольцо связи у вас остается, только не под биопрограммером, разумеется. Уходить оттуда нельзя без разрешения психолога, но, если очень будет нужно домой, скажете мне, на ночь отпущу, конечно.

– На все две недели к вам?

– Пока не знаю. Будет видно после психологического заключения.

Обед, между тем, был уничтожен, кофе выпит.

– Пойдемте, продолжим, – сказал Олег Яковлевич.

Мы вернулись в его кабинет, и я лег под биопрограммер.

– Сейчас может быть немного тяжелее, – сказал Старицын. – Плохо себя почувствуете, говорите. Головокружение не в счет.

Голова закружилась сразу, как только он включил прибор. Светлый прямоугольник окна смещался сантиметров на десять вправо и вверх, вдруг непостижимым образом оказывался на месте и снова начинал движение.

Тошнота подступила к горлу.

– Я все вижу, – сказал Олег Яковлевич, – сейчас будет легче.

Легче стало, но комната по-прежнему качалась, как корабельная палуба.

Процесс я не контролировал, вспоминал вещи, о которых даже не подозревал, что помню. Отца в молодости. Его корабль и тот день, когда он взорвал имперский лайнер с тремястами пассажирами. Я даже не помнил, что в этот момент мама была с ним, и я был с мамой. Вспомнил, как они расстались, и мы с мамой улетели на Тессу. Вспомнил пожилую даму, которую все называли «государыня», и она держала меня на коленях. И Хазаровский, молодой совсем, без седины, что-то с улыбкой ей рассказывал.

Я вспоминал войну, эпидемию, Даниила Данина, за которого вышла замуж моя мать. То, как он стал императором, и как умер.

Я почувствовал укол в вену правой руки, и комната остановилась.

За окнами была тьма.

– Инъектор? – спросил я.

– Да. Ну, все. Мне, в общем, все ясно. Давайте руку.

Он вынул, наконец, булавку из моей вены.

– Берите кольцо.

Я взял его со столика, где оно и лежало все время. Надел. Увидел Сеть. И настало счастье.

Было девять часов вечера.

– Еще одна маленькая деталь, – сказал Олег Яковлевич. – Идите сюда.

Он подошел к тому самому столу, за которым утром начался наш разговор. Открыл ящик и извлек из него очередной предмет в пластиковой упаковке.

– Садитесь, давайте руку.

Я уже приготовился к очередной инъекции, но в упаковке оказался полупрозрачный пластиковый браслет. Старицын замкнул его мне на запястье. Браслет растекся холодным расплавленным воском и плотно охватил руку – ни конца, ни швов.

– Это контрольный браслет, Артур, он не снимается. Я вам в принципе верю, но так надо по закону. Все пациенты Открытого Центра обязаны носить такие браслеты: в Центре, на отсрочке, дома, если психолог отпустил домой. Сигнал с кольца он не блокирует, так что Сеть от вас никуда не денется.

– Он теперь будет сигналить вам, где я нахожусь?

– Да. И не только мне. В Управление Психологических Центров – тоже. И в Центр электронного мониторинга полиции Кириополя (ЦЭМПК). Портить браслет нельзя. Это очень опасно: потеряете сознание.

– А что ему может повредить?

– Случайно не испортите, – улыбнулся Старицын, – вещь весьма прочная. Воды не боится: можно мыться, можно купаться. Не пилить и не нагревать до температуры выше двухсот градусов по Цельсию.

– Я не сумасшедший, – сказал я.

– Очень на это надеюсь. Согласие надумали подписывать?

– Две недели в ОПЦ?

– Скорее всего. Точно скажу после ПЗ.

– Психологического заключения?

– Да.

– Сколько у меня будет времени на размышление?

– Три-четыре дня. Если мы в течение трех дней после составления ПЗ не отправим ваше согласие в суд, Эрих Павлович назначит заседание.

– Я посоветуюсь с адвокатом.

– Давайте так. Вы с ним свяжетесь, и на днях мы втроем сядем и все обсудим. Я объясню, почему стационар. У вас с ним, может быть, будут другие предложения. Возможно, и Эриха Павловича беспокоить не придется.

– Хорошо, – сказал я.

– Вас ведь Руткевич защищает?

– Да, Станислав Давидович.

– Дайте ему мои координаты.

Я кивнул.

– В принципе здесь можно поесть. Или домой?

– Домой.

– Ну, хорошо. Я вам вызову такси. Как вы себя чувствуете? Голова не кружится?

– Нет. Но спать хочется жутко, – признался я.

– Ну, вернетесь и спите.

Он проводил меня до выхода из Центра и посадил в миниплан.

Огни города упали куда-то вниз, потом начали приближаться. Я не заснул только из-за краткости полета – не успел.

Миниплан приземлился у входа в императорский дворец. Я кивнул охраннику. Он проводил меня взглядом, по-моему, насмешливым. Зато в прихожей никого не было, так что я смог спокойно доползти до своей комнаты и упасть на кровать.

Часов в одиннадцать меня вызвал по кольцу Нагорный.

– Артур, можно мне твой опрос посмотреть?

– У меня его нет, – сонно ответил я.

– У тебя его и не должно быть. Я спрашиваю можно ли посмотреть.

– Да… наверное…

– Ну, хорошо, отсыпайся. Вечером залетай ко мне.

Я спал до обеда, потом меня хватило только на то, чтобы зайти на сайт Универа и посмотреть расписание зачетов.

У Александра Анатольевича я был часов в шесть.

– Неужто, жив! – встретил меня он. – Проходи, садись.

Я сел на бывшую свою кровать, которая теперь пустовала.

– Ну, что не так страшен черт, как его малюют? – поинтересовался генпрокурор.

– Терпимо, только голова кружится.

– Угу! Ласково, куртуазно с перерывом на обед, на минимальной мощности биопрограммера поговорили о детских страхах.

– Вас, наверное, никогда не допрашивали, Александр Анатольевич, – заметил я.

– Да, ну, наверное, не допрашивали меня. Когда при Страдине, против меня в первый раз возбудили дело, допрашивали целый день. И не на единичке, как тебя, а на восьмерке, так что колбасило по полной. Только они так и не придумали, что с этим делать. Протокол можно было вывешивать в Сети под лозунгом: «Найди-ка компромат!» Больше не допрашивали, за бессмысленностью. Твой, кстати тоже можно вывешивать. Не компромат же то, что ты до шести лет летал с Анри Вальдо, в восемь тебя держала на руках императрица Анастасия Павловна (не знал, кстати), а в шестнадцать ты хлестал кока-колу с настоящим кокаином с будущим императором Даниным Даниилом Андреевичем. Хотя последнее компромат, конечно, но на Данина.

– Олег Яковлевич сказал, что у меня большие проблемы.

– Насчет больших он явно преувеличил. Ну, или ты.

– Он мне дал отсрочку на месяц до окончания сессии, потом я должен приехать туда же, в стационар и остаться на две недели. Все равно, что Закрытый Центр.

– Совершенно не так. Обстановка гораздо мягче, и ты сможешь уезжать на выходные. У него же частная практика – что он будет с тобой в выходные возиться? И кольцо связи останется у тебя.

– Частная практика…

– Конечно! Дизайн личности, психологическая помощь. Ты бы знал, какие у него гонорары!

– Я что должен быть благодарен за лечение за казенный счет?

– А ты не иронизируй. Знаешь, почему он тебя в стационар тащит?

– Наверное, грешен сильно.

– Да, ладно! Он считает, что у тебя психологическая травма. И поспорить с этим трудно.

– В связи с моим отцом? Из-за того, что я стал свидетелем взрыва корабля с пассажирами?

– Ну, конечно. Ты кстати, книги его прочитай. Там много на тему лечения психологических травм.

– Я уже начал.

– Молодец. Я бы на твоем месте экзамен сдал по психокоррекции – все равно все узнаешь. Возьми дополнительный предмет, в жизни пригодится.

– Вы серьезно?

– Абсолютно.