Текст книги "Пасынок империи (Записки Артура Вальдо-Бронте) (СИ)"

Автор книги: Наталья Точильникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 28 страниц)

Взрыв

Мы вернулись в кабинет Нагорного где-то в половине шестого.

Конвой дежурил у двери в адвокатскую комнату. Александр Анатольевич связался с Камиллой по кольцу:

– Госпожа де Вилетт, время вышло.

Салаватов на этот раз появился первым, Камилла шла за ним.

– Александр Анатольевич, – сказал он, – я могу вас просить о беседе наедине?

Нагорный задумался.

– Пятнадать минут, – наконец сказал он, – пойдемте.

И они ушли в адвокатскую комнату.

Минут через десять двери в основную часть кабинета Нагорного, ту, где стоял диван, распахнулись, и к нам решительно вошел конвой. Почти одновременно открылась дверь в адвокатскую. На пороге появился Салаватов, которого держал за локоть Нагорный. По-моему, очень крепко держал. Я бы не удивился, если бы остались синяки. Не знаю, насколько сильны мои зеркальные нейроны, но они диагностировали состояние Александра Анатольевича, как еле-сдерживаемую ярость.

– Под БП, – тихо скомандовал Нагорный конвою.

Дальнейшее произошло настолько быстро, что, думаю, Салаватов не сразу понял, что случилось. Его взяли за плечи, молниеносно опустили на кресло под биопрограммером и заставили лечь.

– Фиксировать? – спросил один из конвойных.

– Да, по минимуму, – сказал Александр Анатольевич.

Руки Салаватова разложили ладонями вверх на плоских подлокотниках, обтянутой такой же черной кожей, что и кресло. Конвойный взял его левое запястье и чуть надавил на пластиковый браслет так, что он коснулся такой же пластиковой ленты, пересекающей подлокотник. И браслет намертво сросся с лентой. Второй охранник так же быстро фиксировал правую руку.

Детектор показывал крайнюю степень стресса. Без резких пиков. Просто очень высокий фон.

– Дальше мы сами справимся, – сказал Нагорный конвойным, – спасибо, ребята.

И они ушли.

– Да чего вы так боитесь? – спросил Александр Анатольевич Салаватова. – Я же уже все знаю, хуже не будет, но ваше любезное предложение никак принять не могу.

Детектор показал пик на слове «все».

– Не все? – среагировал Нагорный. – Дальше-то куда? Руслан Каримович, вы, что зарезали сотню девушек, засолили их в бочках и держите в подвале дачи?

Салаватов нашел в себе силы улыбнуться. А эмоциональный фон даже несколько снизился.

– Вот, Артур, обрати внимание, – обратился ко мне Нагорный, – маринованные девушки Руслана Каримовича совершенно не интересуют. Не солил человек девушек. Ну, хоть в чем-то точно не виноват. И то, слава богу. А вот теперь посмотри, Артур, какая сейчас будет реакция.

Салаватов напрягся. Эмоцианальный фон пошел вверх.

Нагорный держал паузу так долго, что Руслан Каримович начал успокаиваться.

– Вы на ступенях суда хотели убить Хазаровского? – наконец, спросил Генпрокурор.

И выше и так высокого эмоционального фона вылетел пик.

Лицо Салаватова исказилось как от боли, он запрокинул голову и сжал зубы.

– Сердце? – спросил Андрей.

– Да, – еле выдавил он.

– Стрессовая боль? – спросил у врача Нагорный.

– Да. Но перед сеансом таблетки нельзя давать. БПшником можно мышцы расслабить.

Гера кивнул.

– Ну, давай, – сказал Нагорный, – иголочку ставь, боль снимай, но больше пока ничего не делай. Я хочу еще буквально пару минут при естественном эмоциональном фоне поговорить, а то ты его сейчас запустишь на полную катушку, и мы вообще никаких эмоциональных реакций не увидим.

Гера пересел на круглый стул рядом с Салаватовым и поставил на столик рядом с креслом до боли знакомый мне пластиковый пакетик.

Достал из пакета резиновые перчатки, надел, дезинфицировал предплечье Салаватова и проколол вену точно такой же золотистой «иголочкой», с которой и я проходил в Центре в общей сложности десять дней. На поверхности кожи остался маленький металлический шарик.

– Все, – сказал Гера, – сейчас будет легче, я включил.

Рука Салаватова расслабилась, и он задышал ровнее.

– Все в порядке? – спросил Андрей.

– Да, – усмехнулся Салаватов, – насколько вообще можно быть в порядке в такой ситуации.

– Начинаем? – спросил Гера.

Нагорный, не поднимая руки, так, чтобы Салаватов не видел, едва заметно поводил ладонью из стороны в сторону, что, видимо, означало «нет».

Но вслух сказал:

– Ладно, запускай потихонечку.

Гера понимающе кивнул.

– Руслан Каримович, – начал Нагорный, – нам пришлось прерваться, к сожалению, на самом интересном месте. Повторяю еще раз: «Вы на ступенях суда хотели убить Хазаровского?»

На графики СДЭФ появился пик, но не такой резкий, как в первый раз.

– Нет, – тихо сказал Салаватов.

И детектор выдал странный результат: вероятность правдивого ответа около пятидесяти процентов.

– Но такой план существовал вначале? – спросил Александр Анатольевич.

– Да, но это все было на уровне кухонных разговоров. Мы даже не были уверены, что он приедет в суд.

– Значит, суд был для меня?

На СДЭФ появился пик, но это уже было не так важно. Салаватова несло.

– Да, – сказал он.

– Кривин именно для этого и подал?

– Да, там место удобное, открытое, и много отражающих поверхностей. Митте сказал, что лучше не найти. Блуждающий луч создаст панику, и наши люди успеют уйти незамеченными.

– Понятно. Почему вы убили Кривина?

– Он понял, что его найдут, и хотел сдаться. Он мало чем рисковал, его участие было на уровне кухонных разговоров.

– Когда иск подавал, он знал о ваших планах?

– Приблизительно. Без деталей. Но всех участников знал.

– Понятно. Значит, мог выдать.

– Да, и обязательно бы выдал, если бы мы дали ему сдаться.

– Сколько вас было?

– Одиннадцать человек.

– Пофамильно.

Салаватов стал называть фамилии одну за другой. В число заговорщиков входил бывший кабинет Страдина почти в полном составе, исключая тех, кого успели уличить в коррупционных преступлениях и отправить на психокоррекцию. Было и несколько относительно новых людей: Герман Митте из кабинета Данина и Максим Подогас – министр электронных коммуникаций в правительстве Хазаровского. Присутствие Подогаса уже не было для меня неожиданностью. Видимо ему и должны были вернуться одиннадцать миллионов из двенадцати. Или не только ему?

– Ну, хорошо, – заключил Нагорный, дослушав список. – Это все?

– Да, – сказал Салаватов.

– Гера, теперь начинай, – приказал Нагорный.

– Что начинать? – переспросил Руслан Каримович.

– Все-таки человек-животное, – заметил Александр Анатольевич, – под БП положили, «иголочку» поставили, запястья фиксировали и понеслось. Руслан Каримович, все это время биопрограммер исключительно хранил ваше сердце от стрессовой боли. Вообще мозг не трогали. А вот теперь начнем.

Салаватов сжал губы.

– Так, Руслан Каримович, – начал Гера, – вы хорошо знаете, как это работает, и, наверное, не раз слышали подобные лекции, которые читали психологи вашим подопечным, прежде чем начать допрос под БП.

– Я его мало применял, – сказал Салаватов, – так что читайте. Она, кажется, такая успокоительная эта лекция.

– Ну, насколько успокоительная… пояснительная. Мы сейчас будем блокировать группы нейронов, которые, скажем так, мешают вам быть откровенным. Больно не будет. Не опасно, процесс обратим. Немного похоже на наркоз, но не вызывает галлюцинаций. И вы остаетесь в сознании, хотя сразу после допроса можете не все помнить. Потом, за пару суток память полностью восстановится. Самооговор маловероятен. Если по картинке с модов и уровню некоторых гормонов, я пойму, что может быть самооговор, мы снизим их уровень и повторим вопрос. Так что ничего страшного. Отнеситесь просто как к медицинской процедуре. Вы уже почти на максимум наговорили, чего вам бояться?

– Почти? – усмехнулся Нагорный.

– Ну, так «F» же еще есть, – заметил Гера.

– А, – сказал Нагорный, – засоленные девушки.

На графике с детектора монотонно снижался уровень СДЭФ, я рассеянно следил за ним, а Нагорный позвонил кому-то и перечислял фамилии.

– Нет, пока, – сказал он. – Держите под наблюдением, и пошлите людей, чтобы всех можно было задержать одновременно и немедленно по моему приказу. Всех, о ком я говорил сегодня, нашли?.. Ну, молодцы. Ищите этих.

– Готово, – тихо сказал Гера, – можно спрашивать.

– Руслан Каримович, фамилии еще раз назовите, пожалуйста, – сказал Нагорный. – Давайте с исполнителей начнем. Те, кто стрелял, захватывал заложников… ну, что вы еще делали?

– Минировали… – монотонно сказал Салаватов.

Детектор показывал совершенно ровный тон.

– Так, – вздохнул Нагорный, – что минировали?

– Гравиплан.

– Какой?

– Реми Роше.

– Господи! Реми Роше-то тут причем?

– Его гравиплан.

– На гравиплане Роше летает мой отец, – сказал я.

И тут же усомнился, стоило ли это говорить.

– Гравиплан, на котором летает Анри Вальдо? – спросил Нагорный.

– Да, – почти прошептал Салаватов.

– Гера, – сказал Александр Анатольевич, – сколько ты выставил?

– Пока троечку.

– Поднимай до восьми, только не резко. Руслан Каримович, вы хотели убить Анри Вальдо?

– Все равно, – сказал Салаватов.

– Что значит «все равно»?

– Не он был целью.

– Саша! – почти закричал я. – С моим отцом иногда летает Хазаровский.

– Артур, звони Леониду Аркадьевичу. Немедленно, – сказал Нагорный и продолжил допрос. – Руслан Каримович, вашей целью был Хазаровский?

– Да.

– Саша, – сказал Гера, – нельзя так формулировать вопросы, подсказываешь. Суд не примет.

– Да черт с ним с судом! – сказал Нагорный. – Хазаровского надо спасать.

Кольцо Леонида Аркадьевича молчало.

– Хазаровский не отвечает, – сказал я.

– Звони до упора. Сообщение пошли. Марине звони, секретарю, Даурову. Пусть людей посылает. Пока не дозвонишься.

Я кивнул и отправил сообщение: «Леонид Аркадьевич, очень срочная информация. Гравиплан Роше заминирован, не подходите. Артур»

– Гера, какой у него уровень гормонов? – тем временем спрашивал Нагорный. – Самооговор возможен?

– Низкий, вряд ли. Но лучше переспросить, как надо. Он сейчас не помнит ни вопросов, ни ответов.

– Кого вы хотели взорвать в гравиплане Роше? – спросил Нагорный.

– Хазаровского, – сказал Салаватов.

– Чего и требовалось доказать, – заметил Александр Анатольевич. – Он и сейчас заминирован?

– Да.

– Богдана Рябинина задержать немедленно, – приказал кому-то Нагорный по кольцу.

Я помнил, что Богдана Рябинина Салаватов назвал, как человека из охраны Хазаровского.

Марина ответила сразу.

– Где Леонид Аркадьевич? – спросил я.

– Папа на работе. Что случилось?

– Я ему дозвониться не могу.

– Совещание, наверное. Он отключается, чтобы не дергали.

– Да знаю я!

– Да что случилось?

– Для него очень срочная информация. От нас. От Нагорного.

– Секретарю звони. Что случилось?

– Ему угрожает опасность. Гравиплан заминировали.

– Гравиплан Роше?

– Да.

– Звони твоему отцу. Они собирались летать сегодня. Секретарю сама позвоню.

Я связался с отцом.

– Да, Артур, – сказал он.

– Пап, не знаешь, где Хазаровский? Я ему дозвониться не могу.

– Леонид Аркадьевич рядом сидит, он отключается, когда летает, все-таки не очень опытный пилот.

– Летает! Вы в гравиплане?

– Да. На высоте метров двести, только взлетели. У тебя голос такой…

– Гравиплан заминирован, – почти выкрикнул я.

– Где взрывчатка? – совершенно спокойно, по-деловому спросил отец, словно прогнозом погоды интересовался. – Под сиденьями? Под днищем?

– Где взрывчатка? – вслух спросил я.

– Как заминирован гравиплан, Руслан Каримович? – спросил Нагорный. – Где мина?

– В топливном баке, – тихо ответил Салаватов.

– В топливном баке, – повторил я отцу.

– Аве Мария! – сказал он и пропал.

– Ну, что? – спросил Нагорный.

– Они молчат, – сказал я.

Повисла пауза.

Тишина стала звенящей.

– Что там? – не выдержал Гера.

– Вы живы? – закричал я в пустоту.

– Да, живы, живы, – весело сказал отец. – Катапультировались. Вовремя, за две секунды где-то. Ты знаешь, какой тут фейерверк!

– Живы, катапультировались, – сказал я вслух. – Потом рвануло.

– Точно не «кухонные разговоры», – заметил Нагорный.

Я залез в новостную ленту.

Новость уже была в топе, но звучала неадекватно: «В нескольких сотнях метрах от императорской резиденции в небе взорвался гравиплан. Предположительно в машине находился император и Анри Вальдо».

Не я один туда залез.

– Хорошо бы пока не опровергать Сеть, – сказал Александр Анатольевич. – Могут они пока не светиться?

– Вы можете не светиться? – спросил я. – Нам надо задержать человека, который это сделал. Видимо, он еще во дворце.

– Полчаса продержимся, – сказал отец.

Нагорный тоже говорил по кольцу.

– Георгий Петрович?.. Слышали новость?.. Оцепите дворец. Мы считаем, что виновные еще там… Уже?.. Знаем одного. Богдан Рябинин. Думаю, он уже задержан. Видимо, есть еще… Дело двух минут… Скажу, конечно.

– Почему есть еще? – спросил я.

– Тебе не кажется странным, что Салаватов назвал исполнителя главной части плана, которую больше всего хотел скрыть?

– Значит, он не исполнитель.

– Или у него есть дублер. Так что продолжим. Руслан Каримович, кто участвовал в операции с гравипланом?

– Время вышло! – перебила Камилла. – Семь часов. Допрашиваете с десяти утра. Восемь часов чистого времени. Продолжение допроса незаконно.

Нагорный посмотрел на нее примерно с таким же выражением, какое у него было после разговора наедине с Салаватовым: еле-сдерживаемая ярость.

– Госпожа де Вилетт, вы можете подавать на меня в ИКК, ваше право, но допрос мы продолжим. Я сейчас ересь скажу, но есть вещи поважнее закона: жизнь, мир, прогресс, справедливость. Вы что хотите, чтобы эти люди к власти пришли? Чтобы вернулась эпоха Страдина? Вы действительно этого хотите? Забыли, каково было адвокатом работать при Владимире Юрьевиче? А я хорошо помню. Сам был адвокатом. Оппонентов наших только рассмешить можно было словом «закон».

Камилла молчала, и он повернулся к Салаватову.

– Руслан Каримович, кто участвовал в операции с подрывом гравиплана с Хазаровским?

– Ярослав Шульга.

– Кто он?

– Из СБК.

– Где работает?

– В охране Хазаровского.

– Кто еще?

– Лопатин Миша. Из СБК.

– Тоже в охране?

– Да.

– Ярослав Шульга и Михаил Лопатин, – приказал Нагорный по кольцу, – сотрудники охраны Хазаровского. Немедленно задержать… Да? Молодцы… Нет, не отдавайте. К нам. Пока дело у нас, всех к нам.

– Что там? – спросил Кирилл Васильевич.

– Рябинина задержали, – сказал Нагорный. – И СБКоиды хотели отнять у нас трофей. Обойдутся.

И он связался с кем-то по кольцу.

– Георгий Петрович?.. Пока дело у нас, задержанные едут к нам… Знаю, что не в нашей компетенции. Передам. А пока к нам. Давайте не тратить время на межведомственные разборки, дело слишком серьезное. Если нам понадобится ваша помощь, я скажу.

И снова повернулся к Салаватову.

– Руслан Каримович, кто еще?

– Митте курировал.

– Понятно. Рябинин участвовал?

– Нет.

– Какова была его роль?

– Он снайпер. Стрелял… в вас.

– Кто еще участвовал в подготовке покушения на императора?

– Все принимали решение.

– Коллегиально, значит, – усмехнулся Нагорный. – Назовите фамилии.

Салаватов назвал те же имена, новых людей не было.

– Хорошо, – продолжил Александр Анатольевич. – Кто участвовал в покушении на меня?

Руслан Каримович назвал тех же людей, что и на допросе с детектором.

– Кто принимал решение об убийстве Кривина?

– Все проголосовали.

– Кто исполнил?

– Ефимцев и Кан.

– Понятно. Кто еще?

– Горелин вел гравиплан.

– Хорошо. Его сбросили с гравиплана?

– Да.

– В пещеру?

– Да.

– Кто захватил Привозина?

– Рябинин, Кан, Ефимцев и Горелин.

– Понятно, Шульгу с Лопатиным берегли, значит.

– Да.

– Куда ушли деньги с Анкапистана?

– На Кратос.

– На чьи счета?

– Было несколько фирм, я не знаю.

– А потом?

– Нам.

– Поделили?

– Нет. Это на борьбу.

– Бессребреники вы наши. Всем поровну?

– Нет. Не знаю.

– Кто ведал кассой?

– Подогас.

– Хорошо. Все. Гера, выводи потихоньку. Пусть приходит в себя.

И Нагорный вызвал кого-то по кольцу.

– Всех, кого я сегодня назвал, задержать немедленно, – приказал он, – и желательно одновременно… Я знаю, что министр. И что?.. Могу прислать в помощь СБКоидов… Людей не хватает? Хорошо, пришлю… Георгий Петрович?.. Помощь нужна. В списке семнадцать человек… Да, скидываю. Рябинин точно задержан. Шульга и Лопатин, возможно, задержаны. Остальных задерживаем.

– Артур, воды принеси Руслану Каримовичу, – сказал Гера.

Облавы

Я вышел в соседнюю комнату, где до сих пор дежурил конвой, и набрал воды из канистры. Понял, что тоже бы не отказался, но не стал терять времени и вернулся к остальным.

Руслан Каримович уже сидел под биопрограммером, руки были свободны.

Я протянул ему воду.

– Спасибо, Артур, – слабо сказал он.

– Руслан Каримович, все в порядке? – спросил Нагорный. – Голова не кружится?

– Нет. Что я наговорил?

– Ничего не помните?

– Нет… почти.

– Вы нам очень помогли, – похвалил Александр Анатольевич.

– Хотя не совсем добровольно, – заметил Венгер.

– Ну, такие вещи очень тяжело добровольно говорить, – сказал Нагорный. – Так, дела такие. У нас закончилось время, мы беседуем больше восьми часов, так что госпожа де Вилетт уже высказывала нам свое возмущение. Если мы будем оформлять вас в Центр, это займет еще час, как минимум. Надо будет тогда вину признавать, подписывать протокол, согласие подписывать. Поэтому у меня компромиссное предложение. Вы сейчас едите в Центр, не в тюрьму, на психологическое обследование. Для этого достаточно моего приказа. Согласие там подпишите завтра-послезавтра. Вы собираетесь согласие подписывать?

– Я подумаю, – сказал Салаватов.

– Думайте, конечно. То есть мне не надо за вас Ройтмана просить?

– А вы будете?

– Ну, я же обещал.

– Хорошо, – сказал Руслан Каримович, – я подпишу согласие… в Центре.

– Тогда у меня к вам еще одна просьба. Руслан Каримович, мы канву событий знаем, состав участников знаем, но нам хотелось бы уточнить некоторые детали. Поэтому, чтобы нам вас больше к нам не таскать или почти не таскать, не напишите ли вы нам сочинение тысяч этак на двадцать печатных знаков?

– Тема сочинения «явка с повинной», – прокомментировал Венгер.

– Нет, Кирилл Васильевич, ну, что вы! – возразил Нагорный. – Какая тут «явка с повинной»! Ну, мы же честные люди. Тема сочинения «чистосердечное признание». Время у вас будет, Руслан Каримович, они никогда сразу психокоррекцию не начинают. Да и обследование тоже. Так что завтра-послезавтра займитесь, пожалуйста. Устройство связи у вас будет, они внутренние кольца выдают. С Генпрокуратурой прямая связь. Ну, что я вам говорю, вы сами все прекрасно знаете. Можете прямо мне отправить, можете через Ройтмана передать. Как хотите.

– Вам мало? – угрюмо сказал Салаватов.

– Руслан Каримович, ну я же не заставляю. Не хотите писать сочинение, ну, приедете к нам еще пару раз. Под конвоем. Евгений Львович, конечно, ругаться будет на то, что мы беспокоим пациентов в сложный период психокоррекции, но что поделаешь: вопросы остались, а спрашивать мы больше не имеем права. Сегодня не имеем. Есть, конечно, вариант не ехать в Центр, не писать сочинение, остаться у нас и продолжить завтра. Как вы на это смотрите?

Салаватов вздохнул.

– Ладно, напишу.

– Хорошо, тогда я звоню Ройтману. Или устали? При вас звонить?

– Звоните, – кивнул Салаватов.

– Только «Е2» не обещаю, это не реалистично. На «Е3» попробую уговорить. Громкую связь включить?

– Да.

– Евгений Львович? – сказал Нагорный. – Вы еще на работе?

– Да, Саша, – зазвучал голос Ройтмана, – честно говоря, ждал твоего звонка.

– Вообще-то, у нас громкая связь. И напротив меня сидит ваш будущий пациент, который нам очень помог.

– Один пациент?

– Пока да.

– А то вся Сеть гремит на тему «облавы в городе». Я ничего лишнего не сказал?

СДЭФ Салаватова впервые ожили после БП. На словах «облавы в городе» вверх взметнулся пик.

– Да, нет, нормально, – сказал Нагорный.

– Ваша работа? – спросил Ройтман.

– Наша.

– Там написано: «Совместная операция Генпрокуратуры и СБК».

– СБК в последний момент подключилась.

– Понятно. Сколько нам ждать пациентов?

– Восемнадцать человек.

– Какой блок?

– «Е5».

– Побойся бога! На «Е5» столько комнат нет. «Е» вообще блок маленький. Они все по одному делу?

– Да.

– Тогда их вообще нельзя в один блок. С сегодняшним взрывом это связано?

– Да.

– Тогда исполнителей можно на «D», – вздохнул Ройтман. – Двух человек разместим: «D4», «D5».

– «D3», – подсказал Нагорный.

– Ну, за очень хорошее поведение. Понимаешь, Саша, у меня же особое отношение к обоим: и к Леониду Аркадьевичу, и к Анри.

– Евгений Львович, наши личные чувства не должны отражаться на работе.

– Да, конечно. Но отражаются. У нас на «F» сейчас свободно. Можно шесть человек разместить.

– Ну, вот. Уже девять. И четыре блока на «Е».

– Какие четыре?

– «Е2», «Е3», «Е4» и «Е5».

– Саша! Ну, о чем ты! Я что их на «Е2» с фальсификаторами голосований помещу? Это абсолютно мирная тихая публика. Затюкают! Все-таки облегчая участь одному, мы не должны отягчать участь другому.

– Да там у многих участие на уровне кухонных разговоров.

– Саша, кухонные разговоры неподсудны. Кухонные разговоры – это вообще не к нам. Это даже не к Старицыну.

– Ну, не совсем кухонные разговоры. Планировали, организовывали, голосовали за теракты, вместе принимали решения.

– У вас, что там заговор с целью свержения власти?

– Да.

– И на «Е2»?

– Ладно с «Е3». На двенадцать человек есть места.

– Остальных придется в другие города отправлять, – сказал Ройтман. – Причем не близко. В маленьких городках «Е» нет. Закрытые Центры и то не в каждом городе. И до «С». Так что километров за пятьсот, а то и тысячу.

– Я давно говорил, что блоки надо разделить на подблоки. Когда большая орггруппа всякий раз у нас проблемы.

– Большая группа – это экзотика. Тем более на «Е». С легкими блоками проблем нет – ну, дома подождут своей очереди. Пригласим. А на «Е5» это не пройдет. Отпускать домой нельзя. Не в тюрьме же держать по несколько месяцев! И делить блоки нельзя. Маленькие помещения очень давят на психику.

– Ну, придется отправлять за тысячу километров.

– Придется. Плохо, конечно. Родственникам-то как ездить? Два часа на дорогу. А их самих на выходные отпускать? Целая история.

– Можно на Рождество, на Пасху.

– Нужно. Но этого мало. Все равно социальная депривация.

– Евгений Львович, давайте так. Тех, кто нам поможет на следствии, оставляем в Кириополе, а самых упрямых – за тысячу километров.

– Саша, такой подход… Я понимаю, что вам хочется облегчить себе жизнь. Но самый упрямый человек – не обязательно самый испорченный. Понимаешь, у человека, который никого не сдает, есть хотя бы варварская мораль. Есть от чего отталкиваться. А те, кто все выкладывают, чтобы вы за них попросили, зачастую не знают ничего, кроме шкурного интереса. С ними работы больше.

– Но должен же у людей быть стимул для того, чтобы нам помогать. Евгений Львович, передо мной сейчас сидит человек, который рассказал очень много, причем девяносто процентов сам…

– И на основании показаний которого сейчас идут облавы в городе.

– Да. Но показания которого только что спасли жизнь двум людям, к которым у вас совершенно особое отношение.

– Как?

– Евгений Львович, это пока конфиденциальная информация, не распространяйте.

– Хорошо…

– Оба живы: и Хазаровский, и Вальдо.

Над СДЭФ Салаватова вылетел вверх протуберанц.

– А я прошу для него только «Е2», – продолжил Нагорный. – Он виноват, но никого лично не убивал, не пытал. Человек мирный, образованный, немолодой и никого третировать не будет.

– Психолог посмотрит. Если ПЗ будет хоть сколько-нибудь приличное, «Е3» обещаю. Но в комнате, возможно, запрем. Посмотрим насколько можно и главное, насколько нужно. Все-таки депривация хороша в малых дозах. Как будет себя вести. Но «Е2» в данном случае невозможно.

– Хорошо. Минут через пятнадцать привезем. Ужином покормите?

– Конечно.

– Евгений Львович, мы с ним под БП последний час общались, и, надо заметить, очень эффективно. Он пока не помнит, но будет постепенно вспоминать. Вы там проследите, чтобы он ничего с собой не сделал.

– Саш, не учи ученого. Проследим.

Нагорный отключился и посмотрел на Салаватова.

– Руслан Каримович, с кровью выбил. Будет вам «Е3». А я жду сочинения.

– Все-таки что я сказал? – глухо спросил Салаватов. – Чтобы в «сочинении» не дублировать.

– Продублируете ничего страшного. Вы рассказали самое главное: про заминированный гравиплан. Причем даже вспомнили, где заложена бомба. За что вам особая благодарность.

– Я не знал, где была заложена бомба, – сказал Руслан Каримович, – я этим не занимался.

– Да? – усмехнулся Нагорный.

– Саш, может быть, – прокомментировал Гера. – Где-то слышал краем уха, а след в памяти остался. У меня не в первый раз такое. С помощью БП иногда можно вытащить информацию, которую человек не осознает. Психологи, кстати, этим пользуются на полную катушку. Во время психологических опросов.

И я вспомнил свой психологический опрос, во время которого ярко, словно наяву, видел моего отца, отдающего приказы перед взрывом пассажирского корабля, унесшего жизни трехсот человек. Я не знал, что я это помню.

– Я действительно их спас? – спросил Салаватов.

– Да. Не переживайте, – усмехнулся Нагорный. – После психокоррекции ваше отношение к этому факту изменится на прямо противоположное. Будете бога благодарить, за то, что мы не допустили их гибели.

– Я своим подопечным всегда тоже самое говорил, – вздохнул Руслан Каримович.

– Все. Руслану Каримовичу надо ехать, ужинать, спать, подписывать согласие, писать сочинение, – сказал Нагорный. – Так что не можем более задерживать.

И в комнату вошел конвой.

Салаватову сомкнули наручники за спиной и вывели из кабинета. Камилла де Вилетт ушла следом.

– Она с ним поедет? – спросил я.

– Конечно, – кивнул Нагорный. – Надо же проверить, что ужин не пересолен, белье чистое, душ исправен, кондиционер работает, внутреннее кольцо выдали и вообще права клиента не нарушаются.

– Со мной Руткевич не ездил, – заметил я.

– Артур, ну еще в Открытый Центр ездить! Там же всем устройства связи оставляют и отпускают домой на выходные. Можно хоть в юридический комитет Народного Собрания жаловаться, если что не так, хоть в ИКК, хоть по всему свету.

– Вообще-то, нас надо всех разогнать к чертовой матери, – заметил Венгер. – Речь шла о жизни или смерти, а мы эту сволочь обедом кормили и интересовались качеством борща.

– Ага! И меня в первую очередь, – сказал Нагорный. – Я весь день гуманизмом занимался и допрашивал под детектором, хотя было совершенно очевидно, что клиент больше всего не хочет под БП. Но, с другой стороны, ты помнишь, с чего все началось? Смешно сказать! С подделки медицинской справки и фальсификации доказательств.

– Да-а. Я ему еще три месяца обещал, – улыбнулся Кирилл Васильевич.

– А теперь, сколько будет? – спросил я.

– Три года, – сказал Нагорный.

– Только психокоррекция?

– Возможно, с реабилитацией. По крайней мере, с реабилитацией в стационаре. Понимаешь, у них теория, что после трех-шести лет изоляции, пациент практически не в состоянии адаптироваться в обществе. Поэтому они больше трех лет стараются не держать, если только это не «F». Самый длительный курс психокоррекции был у Анри Вальдо. Три года. Остальное, как ты знаешь, не по воле психологов.

– Ладно, – сказал Венгер, – слава богу, наш гуманизм не привел к антигуманным последствиям.

– Ну, все, – кивнул Нагорный. – Половина девятого. Все свободны. Вам тоже надо ужинать, спать, вставать завтра утром и идти на работу.

– Саша, а ты? – спросил я.

– А мне интересно, чем кончится. Сейчас пришло сообщение, что все задержаны, кроме Митте и Подогаса. Первый забаррикадировался у себя в доме, и не пускает ни полицию, ни СБК. Второй пропал.

– Вместе с миллионами, – предположл Венгер.

– Очень возможно.

– Сейчас будем допрашивать задержанных? – спросил я.

– Боже упаси, – сказал Нагорный. – После восьми вечера вообще нельзя допрашивать. Только с согласия клиента и его адвоката и, если до этого допрашивали не более восьми часов. Но здесь не тот случай. Не для добровольных ночных исповедей. Так что ни врач, ни психолог нам точно не понадобятся. Андрей, Гера, идите спать. Завтра можете пригодиться.

– Ладно, – кивнул Гера, – Выгоняете – ничего не поделаешь.

И они с Андреем попрощались и вышли из комнаты.

Я залез в новостную ленту. Тема «облавы в городе» по-прежнему висела на первой строке. Но теперь у нее было уточнение: «Задержано от десяти до пятнадцати человек». А «Новый портал» уже успел выдать статью под названием «Аресты с особой жестокостью».

– Все, – сказал Нагорный, – сейчас вся прогрессивная общественность заклеймит меня «Вышинским».

Откуда очевидно следовало, что он тоже смотрит новости.

Александр Анатольевич, как в воду глядел. Не прошло и минуты, как на «Новом портале» выплыла свежая статья: «Александр Нагорный: совесть нации, демагог или новый Вышинский?»

– Уже, – прокомментировал он, – Про демагога, я, по-моему, где-то слышал.

– Да, плюнь, – сказал Венгер. – На всех не угодишь.

Я посмотрел «Аресты с особой жестокостью». Там утверждалось, что Михаилу Лопатину при задержании сломали руку.

– Ох! – сказал Нагорный. – Обалдуи. Вежливо нельзя?

И связался с кем-то по кольцу.

– Марк, слушай, что у вас твориться?.. Молодцы, что задержали. Что с Михаилом Лопатиным?.. Да?.. Вы уверены?.. Врач будет смотреть.

– Сопротивлялся при задержании, – пояснил для нас Нагорный, – говорят, не сломали, а «немного заломили». Уверены, что кость цела. Сейчас в тюрьму позвоню… Сережа? Кто сейчас из врачей дежурит? Дима? Ну, замечательно… Дима? Ты Лопатина смотрел?.. Нет еще?.. Перезвони. Если на нем хоть царапина, сразу на больничку. А то прогрессивная общественность нас сожрет и не подавится.

Дима перезвонил минут через десять, и Нагорный включил громкую связь.

– Саш, с Лопатиным все в порядке. Перелома нет, вывиха нет. Чувствует себя нормально. Но задерживали жестко, как он говорит. Есть несколько синяков. От пальцев. Вцепились со всей дури. Надо его на больничку с синяками?

– Дим, ну, ты же врач. Не я.

– По-моему, не надо.

– Как скажешь. Медицинское заключение мне скинь.

– Хорошо.

К десяти мы вышли в соседнюю комнату и уселись пить чай.

События продолжали развиваться. Сеть утверждала, что с Митте находятся его сыновья пятнадцати и восемнадцати лет: Никита и Глеб.

Второго я знал, мы вместе учились в Универе.

– Георгий Петрович, – говорил по кольцу Нагорный, – что там с Митте?

– Митте утверждает, что дом заминирован, и, если начнут штурм, они взорвутся, – пояснил он для нас. – Значит, штурмовать нельзя, там же его дети.

– Средневековье какое, – прокомментировал Венгер.

– А из БП? – предложил я.

– Нужна прямая видимость, – сказал Нагорный. – Снайперы держат, конечно, окна под прицелом, но там должен кто-то появиться. Так что ведут переговоры.

– Я Глеба знаю.

– Да? Свяжись с ним.

Я позвонил.

– Глеб? Это Артур. Что там ваш отец с ума сходит? Максимум, что ему грозит, три года психокоррекции.