Текст книги "Пасынок империи (Записки Артура Вальдо-Бронте) (СИ)"

Автор книги: Наталья Точильникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц)

Суд

Летать в Лагранж мне Леонид Аркадьевич так и не запретил, хотя я бы, наверное, послушался.

– Твой Хазаровский жжет напалмом, что его прокурор, – сказал отец, когда мы тем же вечером пили чай на его веранде. – Ну, Ромеева – железная дева. Во всех смыслах. Что я его целиком и полностью, с потрохами, я понял где-то на середине. Я, Артур!

– Но он отказал тебе в прощении, несмотря на подписи.

– Мне третий император отказывает. Я привык. И всем я смиренно говорю одно и то же: «Да, я понимаю». Хазаровский мне сам об этом сказал: и про прощение, и про подписи, и про отказ. Глядя в глаза. На высоте в пять километров. И объяснил все также как в интервью. В тех же выражениях.

– Не упали?

– За штурвалом был он.

– Каков он пилот?

– Сносный, даже что-то помнит. Слушай, Артур, меня завтра в ведомство Нагорного вызывают.

Видимо, у меня был донельзя удивленный вид.

– Я тоже в шоке. Взяток мне не дают, деньги на распил не выделяют. Все остальное – дела давно минувших дней. С чего бы это я понадобился Александру Анатольевичу?

Я поднялся с места.

– Сейчас десять. Император обычно возвращается к полуночи. Я спрошу у него, в чем дело.

– Ты думаешь, он в курсе?

– Не сомневаюсь.

– К твоему отцу нет претензий, – сказал Леонид Аркадьевич. – Но есть несколько вопросов как к свидетелю. И давай пока без подробностей.

Так без подробностей я ему и передал.

О визите в прокуратуру отец рассказал мне сам.

Когда его выпустили.

– Нагорный лично со мной разговаривал, – сказал отец.

– Ну, ты же адмирал…

– И называл исключительно «мсье Вальдо». Они заподозрили в коррупции Реми Роше.

Господин Роше – тессианский миллиардер, друг отца.

– Какая-то сделка трехлетней давности им показалась нечистой, – продолжил отец. – Я сказал, что совершенно ничего об этом не знаю. И что никогда не поверю, что Реми замешан в подобных вещах. Хотя, честно говоря, поверил сразу. Он гедонист и всегда, скажем так, пользовался возможностями. Положили под биопрограммер, естественно. Знаешь, полузабытое ощущение полного отключения тормозов. Думал, что не доведется уже. Удовольствие, знаешь, много ниже посредственного. Ничего нового конечно не узнали. Нагорный попросил меня написать обязательство о неразглашении. Я сказал, что дружеский долг не позволит мне его соблюсти, так что писать не буду.

Отреагировал он совершенно роскошно, – отец улыбнулся. – Ни давить не стал, не угрожать, ни даже переспрашивать. Кивнул и объявил, что я задержан на сутки, чем избавил от моральных мук. После многолетнего общения с Евгением Львовичем выбор в пользу дружеского долга перед гражданским для меня не столь очевиден.

Продержали там же в прокуратуре. В общем-то, не хуже Психологического центра, блока «F», для приговоренных к смерти. В остальных камеры не запираются. Сочувствую господам коррупционерам. С Александром Анатольевичем не забалуешь – железный мужик.

Пока я сидел в императорских застенках, они допросили Реми. Извинения у них уже вывешены. Просят прощения за возможный ущерб чести и деловой репутации и т. д. И утверждают, что проверка показала полную беспочвенность подозрений. Реми это уже к себе передрал и вывесил на сайт своей пресс-службы вроде знака качества.

Но больше всего Нагорный поразил меня, когда извинился передо мной. Лично! «Господин адмирал, простите нас, мы иногда ошибаемся». Даже оправдываться не стал.

– Ну, он все-таки очень образованный человек, выпускник трех университетов: юрист, финансист, психолог, – заметил я. – И компанейский: острит, улыбается, байки травит. Не знал бы – никогда бы не подумал, что это и есть грозный господин генпрокурор.

– Да, острит, это точно. Я, признаться, решил, что вся эта история – следствие его убеждений. Для него же Кратос – центр мироздания, а Тесса и Дарт – так колонии, отсталые и неблагонадежные. Мы же тессианцы с Реми. Да так ему и выложил в ответ на извинения. «Угу, – говорит. – Только что же меня сразу Гитлером, Пол Потом хотя бы для начала». «Вышинским», – говорю. Он рассмеялся. Говорит: «Господин Роше как раз начал с Вышинского и утверждал, что это ему месть за сбор подписей в вашу защиту. Поверьте мне, господин адмирал, это здесь совершенно ни при чем, была статья в газете "Утро Кратоса", мы по ней работали, надо было проверить информацию».

– «Утро Кратоса»? Я, признаться, бросил его читать.

– Именно, Артур. Хорошо знакомое «Утро» хорошо знакомого тебе «Кратоса». И подпись под статьей тебе хорошо знакома.

– Кривин?

– Конечно. Поздравляю, теперь у Нагорного на него зуб. Извиняться же пришлось, не думаю, что он был от этого в восторге. Извинения передо мной тоже вывешены. Со мной тут же связался Евгений Львович и спросил, не нанес ли мне гад Нагорный психологическую травму. Но ничего, я крепкий.

Господин Кривин все-таки на меня подал.

Дело разбирал ныне судья, а в прошлом знаменитый адвокат – Эрих Павлович Шмидт.

Для светила юриспруденции случай совершенно плевый. Мне было даже неудобно отнимать у него время. Я сначала думал, что он взялся за него то ли, чтобы отдохнуть от хитросплетений финансовых обвинений от ведомства Нагорного, то ли из любезности. Но Александр Анатольевич объяснил мне иначе:

– Двоечник! Они по жребию дела распределяют.

Без Нагорного само собой не обошлось. Что у нас теперь без него обходится?

Генпрокуратура сочла себя пострадавшей в эпизоде с обвинениями Реми Роше и подала встречный иск о клевете. Реми Роше поддержал. В конце концов, иск поддержал и император, думаю, его Нагорный дожал. Дела, то есть мое об оскорблении действием господина Кривина, и господина Кривина о клевете на Реми Роше и Хазаровского, благополучно объединили, так что Кривин был одновременно и истцом, и ответчиком, но по разным искам, а я само собой только ответчиком, поскольку «проклятие семьи» – это оценочное суждение.

Журналисты тут же написали, что я притащил с собой на суд тяжелую артиллерию в лице генпрокурора и императора. И что дело решенное. Я так не думал, и Александр Анатольевич был со мной солидарен.

– Для Эриха Павловича это не аргумент, – чуть не с придыханием сказал он.

И я понял, что имя Шмидт сияет для него где-то в невообразимой выси прямо рядом с солнцем.

И точно, Эрих Павлович разбирал дело с такой дотошностью, словно речь шла о распиле госбюджета на миллиард гео.

Допросил Роше, вызвал в суд свидетелем моего отца, вызвал Хазаровского. Император попытался было отговориться занятостью и прислать вместо себя адвоката, но с Эрихом Павловичем спорить было бесполезно, и Леонид Аркадьевич приехал в суд, причем совершенно неожиданно.

Впрочем, ничего нового не сказал:

– Я, безусловно, был оскорблен, но после пощечины Артура счел конфликт исчерпанным. Поддержать иск меня попросил Александр Анатольевич, поскольку лживые публикации отнимают у них рабочее время, чем вредят делу, а, следовательно, с ними надо бороться как с системой, и я с ним согласился.

И очень быстро уехал.

Допросили Нагорного. Александр Анатольевич сиял свежеполученной алмазной звездой «За заслуги перед отечеством», которую носил с видимым удовольствием. Эрих Павлович равнодушно скользил по ней взглядом и слегка выпячивал пухлую нижнюю губу. Слушал, впрочем, внимательно: что Роше, что отца, что императора, что генпрокурора.

Я рассказал все как есть. И что ни разу не видел у императора никакого кокаина, хотя завтракаю с ним каждый день. И что не жалею. И что я бы ему еще влепил, этой сволочи.

Кривин сказал, что у него были сведения самые точные, а императорский тест на наркотики на портале Нагорного подделан и вообще снят с биомодераторов верными императору врачами.

Хорошо, что Хазаровского уже не было в зале.

И по поводу Реми Роше и «сообщника его Анри Вальдо, который вообще не правоспособен» Кривин сказал, что его сведения тоже самые верные, просто тессианцы подкупили Нагорного.

Глаза Александра Анатольевича налились ледяной сталью, губы сжались в ниточку, и я понял, что внутри у него разгорается вулкан, а то, что на лице – это так базальтовая пробка, ненадежная как перед взрывом Кракатау.

– Что вы на это скажите, Александр Анатольевич? – как ни в чем не бывало, поинтересовался судья.

– Ваша честь, ко мне приходили естественно эмиссары с деньгами. Вначале валом валили, и я гнал их взашей. Потом стал отдавать под суд, и они быстро отучились. За всей прошлый год явился один парень, который оказался агентом СБК, что выяснилось тут же на допросе, как только я приказал взять его под стражу. Это у них проверочки такие. Так что мои трансакции пусть СБК проверяет. Я не против.

Эрих Павлович невозмутимо послал запрос в Службу Безопасности Кратоса и отложил слушания до следующего утра.

– Между прочим, он сам вел два таких дела, – сказал мне Нагорный между колоннами суда, когда мы выходили из здания. – О тех, кто мне взятки носил. И они благополучно поехали к Ройтману. Так что Эрих Павлович прекрасно знает, и кто дает, и кто берет, мог бы и не проверять.

– Думаю, он хочет для вас чистой победы, – утешал я, – чтобы вообще не было никаких вопросов.

На лестнице нас окружили журналисты. Интересовались в основном Нагорным.

– Александр Анатольевич, что вы можете сказать по поводу запроса в СБК?

– Надеюсь, что там честные люди.

Решение выносили на следующий день.

Эрих Павлович открыл заседание.

– Александр Анатольевич, встаньте, пожалуйста, – начал он.

Нагорный почтительно поднялся с места.

– Александр Анатольевич, суд получил официальный ответ СБК, – сказал Эрих Павлович. – Только что он был загружен на страницу нашего разбирательства. Сейчас все присутствующие и все, кто следит за процессом по дальней и ближней связи получат ссылку на этот файл.

Ссылка тотчас упала мне на кольцо, и я прошел по ней.

В файле было страниц этак триста.

– Эрих Павлович… то есть, ваша Честь, а за какое время трансакции? – спросил Нагорный.

– За два года, с момента вашего назначения генеральным прокурором.

– Мать, – шепотом сказал Нагорный. – Ни хрена себе, это они два года мои счета мониторили!

– Я понимаю, что файл большой, – сказал судья. – Я просмотрел его естественно. Там есть ментальный код, это будет быстрее. Так что я объявляю перерыв на два часа, чтобы все могли изучить документ. В конце там есть выводы СБК и их экспертная оценка. Я с ней, в общем, согласен. Доходы с расходами сходятся.

В выводах говорилось, что Александр Анатольевич чист, как стеклышко. Что его доходы складываются из зарплаты генерального прокурора и гонораров за лекции и консультации. Что лекции Нагорный читает раз в неделю на юридическом факультете. Что гонорары за лекции являются средними для специалиста такого уровня. И что опрошенные свидетели из студентов подтверждают, что лекции действительно читаются, и что курс полезный и интересный. Ментальные коды лекций на портале Университета были проанализированы юристами СБК, и оплата за них найдена обычной и адекватной.

Гонорары за консультации СБК проверяла с особой тщательностью и тоже нашла их обычными и адекватными, а опрос консультируемых не выявил коррупционной составляющей.

Превышения расходов над доходами СБК не обнаружила.

Я все-таки посмотрел и основной файл, откуда узнал уйму интересного. А именно, какую кухню Александр Анатольевич предпочитает (восточнославянскую), какое вино (вообще не пьет) и какой стиль в одежде и дизайне интерьера (классический). Последнему был посвящен целый раздел, поскольку год назад Нагорный затеял ремонт в предоставленном государством особняке. Особо было отмечено, что другой недвижимости у Александра Анатольевича не найдено: как зарегистрированной на него, так и на родственников.

– Я хочу на ваш курс, – сказал я, когда мы с Нагорным перекусывали в столовой суда.

– Не вопрос, записывайтесь, – кивнул он. – Только без халтуры. А то на меня студенты жалуются. Говорят, пар много ставлю.

– Пока вроде пятерки были.

– Вот мы и проверим, чего стоят ваши пятерки.

Перерыв подошел к концу, и мы вернулись в зал.

– Кто-то хочет высказаться по изученному документу? – спросил судья.

Встал адвокат Кривина.

– Отчет СБК еще не доказывает, что Александр Анатольевич не брал взяток, – сказал он. – Ему могли дарить подарки. В отчете этого нет. И быть не может.

– У вас есть факты, подтверждающие, что такие подарки имели место? – спросил Эрих Павлович.

– Да, – сказал адвокат Кривина. – Если вы позволите, ваша Честь, Сергей Валерьевич сам их изложит.

– Конечно, – кивнул судья.

Встал Кривин.

– Как журналист я имею право не раскрывать мои источники, – начал он. – Так вот, несколько дней назад на меня вышел человек, близкий к Реми Роше и сказал, что господин Роше отправлял господину Нагорному в подарок на день рождения кольцо связи работы тессианского дизайнера Бенедикта Шенье, выполненное из белого золота и инкрустированное бриллиантами. Стоимость кольца мой источник оценил примерно в полмиллиона гео.

Я посмотрел на Нагорного. По-моему, он слегка побледнел.

– Александр Анатольевич, вы можете что-то пояснить по этому поводу? – спросил судья.

– Да, конечно, – кивнул Нагорный и поднялся с места.

– Я вас слушаю, – сказал Эрих Павлович.

– Это правда, – сказал Александр Анатольевич. – Реми Роше присылал мне кольцо. Но это очень давняя история. Про Шенье я знал, про полмиллиона, честно говоря, нет. В тот же день я отправил кольцо обратно. Вообще, кольцо связи, украшенное бриллиантами – это смешно. Кольцо связи – функциональная вещь и оно должно уметь только одно – позволять выходить в Сеть, а не сверкать во все стороны. А бриллианты я позволяю себе носить только эти.

И он указал на звезду «За заслуги перед отечеством», одновременно демонстрируя, что кольцо связи у него самое обыкновенное, средней паршивости.

– Ну, естественно он его не носит, – сказал Кривин. – Это же, как шапка, которая на воре горит.

– Мы просим суд провести обыск в доме господина Нагорного, – сказал его адвокат.

– Александр Анатольевич, ваше мнение? – поинтересовался судья.

– Я, разумеется, ничего не имею против, – пожал плечами Нагорный, – но, по-моему, куда проще вызвать в суд Реми Роше и попросить продемонстрировать кольцо. Надеюсь, он его не потерял и не передарил кому-нибудь, – он переглянулся со своим адвокатом, – Мы заявляем ходатайство о вызове Реми Роше.

Эрих Павлович удовлетворил оба ходатайства. Правда, по поводу кривинского заметил, что обыск в доме генпрокурора должен проводиться в присутствии представителей СБК и Императорского Контрольного Комитета, сказал, что уже направил туда уведомления и перенес заседание на следующий день.

Эта тягомотина начинала мне надоедать.

– Это что! – успокаивал меня Нагорный. – Частное обвинение. За неделю управятся. Серьезные процессы могут длиться месяцами.

Он был явно расстроен.

– Придут, – вздохнул он. – Перевернут все. Ничего не найдут.

– А почему Эрих Павлович принял такое решение? – спросил я. – Разве не достаточно было просто вызвать Роше?

– Ну, а вдруг у меня весь дом забит кольцами по полмиллиона? Просто будут искать дорогие вещи, которые я не покупал. Значит, подарили. А я не имею права принимать подарки дороже, чем за сто гео.

– А если найдут?

– Не найдут.

– Ну, теоретически. Спрашиваю как студент-юрист.

– Теоретически меня могут взять под стражу, – сказал Александр Анатольевич. – Это же Е3. Тяжкое, ненасильственное, должностное, экономическое преступление. А могут и не взять. Как Эрих Павлович решит. Я обычно не просил суд об аресте в таких случаях. Не «С» же! Насилия не было, так что, скорее всего контрольный браслет наденут. И начнут следствие. Если арестуют, будут привозить в суд из тюрьмы. Или из Психологического Центра, если я сразу подпишу согласие на психокоррекцию.

– На сколько это потянет?

– Е3? До года. Если конечно больше ничего не найдут.

– А Кривина оправдают?

– Кривина, боюсь, и так оправдают. По крайней мере, по моему эпизоду. С кокаином – не знаю. Но мне еще перед Сергеем Валерьевичем извиняться придется.

– Даже если у вас ничего не найдут?

– Да. Клевета же умышленное преступление. То есть для состава «клевета» нужно, чтобы человек точно знал, что врет. Так называемое «добросовестное заблуждение» исключает виновность. А здесь похоже на добросовестное заблуждение. «Источник» у него явно был. Знал же он про кольцо Роше.

– А меня осудят? – спросил я.

Взгляд Нагорного стал отсутствующим

– Извините, Артур, меня жена по кольцу вызывает. Там уже сбкоиды, полиция и ИКК. Сейчас начнут перетряхивать. Поеду, поприсутствую. Адвокат мой уже там. Приходите завтра обязательно. Продолжим разговор.

Во время обыска у Александра Анатольевича ничего криминального не нашли. Самым дорогим объектом оказался камин, честно оплаченный им со счета. И стоил оный камин, несмотря на презентабельны вид, примерно в сотню раз дешевле кольца Роше. Причем, вместе с дымоходом.

На следующий день заседание суда началось с допроса Реми Роше. Тессианец был невысок ростом, дороден, кучеряв и улыбчив.

Кольцо обнаружилось у него в бархатной коробочке, которую он открыл и поставил на стол судье.

– Александр Анатольевич вернул мне кольцо с извинениями и объяснениями, – сказал Роше. – Сейчас оно хранится у меня.

– Хорошо, – сказал Эрих Павлович, – К господину Нагорному нет претензий по этому эпизоду, чего нельзя сказать о вас, господин Роше, – и в его тоне появились ледяные нотки. – Почему вы вообще решили подарить Александру Анатольевичу такую дорогую вещь?

– Я понимаю, как это выглядит, – сказал Реми, – но это случилось почти два года назад. Это был первый день рождения Александра Анатольевича на посту генпрокурора. Не привыкли еще. При Страдине, что только не дарили: от яхт до гравипланов. А колец и вовсе никто не считал. Не потому что хотели к себе особого отношения, да просто, чтобы остаться при своих. Чтобы не трогали. Господин Нагорный все понимал и просто всех заворачивал. Мне, правда написал приписку: «Еще один такой подарок, господин Роше, и вы уедите в Психологический центр».

– А кто это мы?

– Тессианский бизнес.

– То есть это было коллективное подношение?

– Да.

– И осталось у вас?

– Оно хранится у меня, как я уже сказал. Мы пока не решили, что с ним делать. Покупателя пока не нашлось.

В тот же день судья вынес решение.

– Нагорный Александр Анатольевич, – объявил он, – на основании отчета и заключения СБК, результатов проведенного у вас обыска и показаний господина Роше суд пришел к выводу о вашей полной невиновности.

Частного определения по поводу попытки дачи взятки Нагорному Реми Роше не последовало. Судья, очевидно, решил не давать делу ход.

– Артур Вальдо-Бронте, – услышал я голос судьи, – встаньте.

Я встал.

– Вы признаны виновным в нанесении оскорбления действием господину Кривину Сергею Валерьевичу. Согласно решению суда, вы обязаны пройти обследование в Открытом Психологическом Центре Кириополя. Суд ставит перед психологами Центра два вопроса. Первый: необходим ли вам курс психокоррекции. И второй: сколько времени потребуется для проведения курса в случае положительного ответа на первый вопрос. Заверенное решение отправлено вам на устройство связи. Копия направлена вашему адвокату и в Управление Психологичских центров Кратоса. Приговор может быть обжалован в течение десяти дней.

Я опустился на место. Решение казалось мне просто жутко несправедливым. Я считал себя стопроцентно, стопудово правым.

– Кривин Сергей Валерьевич, – продолжал судья, – встаньте.

Я злорадно наблюдал, как эта сволочь встала.

– Суд установил, что вы занимались распространением сведений, не соответствующих действительности, через портал «Утро Кратоса» о господах Реми Роше, Анри Вальдо, Александре Нагорном и императоре Хазаровском Леониде Аркадьевиче. В трехдневный срок вы обязаны дать опровержение и принести извинения потерпевшим. Однако у суда остаются сомнения, было ли это умышленным деянием или добросовестным заблуждением. Поэтому, согласно решению суда, вы обязаны пройти обследование в Открытом Психологическом Центре Кириополя. Суд ставит перед психологами Центра три вопроса. Первый: было ли вам известно, что распространяемые вами сведения не соответствуют действительности. Второй, если на первый вопрос ответ будет утвердительным, необходим ли вам курс психокоррекции. И третий: сколько времени понадобится психологам Центра для проведения курса. Решение суда отправлено вам на устройство связи. Копия: вашему адвокату и в Управление Психологичских центров Кратоса. Решение может быть обжаловано в течение десяти дней.

– И ему обследование, – шепнул я Нагорному. – Только обследование!

– Да. Это стандартная ситуация. Судья же не знает, насколько глубокая коррекция там нужна. Психологи составят заключение и придут с ним обратно в суд просить о сроке. Если конечно виновный не подпишет согласие на психокоррекцию. Если подпишет – тогда сразу начнут работать.

– Сколько ему может грозить?

– До месяца. Если признают виновным.

– Его не признали…

– Пока нет. Понимаете, Артур, вина – это же отношение к преступлению: планировал, не планировал, знал, не знал, допускал возможность, не допускал возможность. Установить, виновен человек или нет, иногда без психологов невозможно. В данном случае, знал ли он, что распространяет ложь, в два счета можно было бы выяснить на допросе под биопрограммером или даже с помощью детектора. Но проступок-то ерундовый, и потому ни арестовать до суда, ни допросить с помощью технических средств без его согласия никто права не имеет. А к психологам в Открытый Центр можно. Но только по решению суда. В общем, правильно. Все-таки психологический опрос всегда мягче нормального допроса.

– А чем Открытый Центр отличается от просто Психологического?

– Много чем. Из ОПЦ домой отпускают. Обычно на праздники и выходные, а иногда и на ночь. А могут вообще назначить несколько визитов к психологу и отпустить на все четыре. Кольца не отбирают, если конечно вести себя прилично. Охраны почти нет. И обстановка гораздо приятнее, чем в Закрытом Психологическом Центре: от больницы принципиально не отличается.

– А мне что грозит?

– Психологи посмотрят… От тех же двух-трех визитов к психологу и где-то до месяца в Центре. Открытом, конечно. Если психологи попросят больше месяца, скажем так, судья удивиться. И потребует обстоятельных объяснений на тему, почему так много. Если они смогут его убедить, что меньше, ну, никак – тогда до трех месяцев. Хотя вероятность маленькая.

– А почему может быть больше месяца?

– Психиатрия какая-нибудь: депрессия, мания, расстройство личности, психологические травмы, ПТСР.

– ПТСР?

– Посттравматическое стрессовое расстройство. Но вам это не грозит, Артур. Это бывает у участников боевых…

Нагорный осекся. Вспомнил, конечно, что я как раз участник боевых действий. С отчимом успел повоевать в шестнадцать лет. Хотя это была скорее игра в войну, чем война настоящая. В самое пекло меня бы никто не пустил.

– Ну, не думаю, что вам это грозит, все равно, – продолжил он и взял меня за плечо. – Но, если курс психокоррекции назначат – пройти надо обязательно.

Мы вышли с Нагорным на улицу, к лазурному весеннему небу, расчерченному белыми колоннами этого самого «храма правосудия». Вид был просто античный.

Нас, конечно, обступили журналисты.

– Александр Анатольевич, если Кривина признают невиновным, вы перед ним извинитесь?

– Да, конечно. Хотя у меня тоже было добросовестное убеждение, что он лгал умышленно.

– Теперь его нет?

– Теперь я сомневаюсь.

Я стоял рядом с Нагорным этакой сумрачной тенью.

– Вы собираетесь подавать апелляцию, мсье Вальдо? – спросили меня.

– Пока не знаю, я подумаю, – сказал я.

– Артур, вообще-то все правильно, – шепнул мне Нагорный, когда мы вышли из их плотной толпы и спускались по лестнице. – Со стороны очень некрасиво смотрелось. Все мы в детстве дрались до крови за правду и справедливость, но теперь мы выросли, и у нас другие методы и другой язык. Кривин – возможно, гад, но, представьте себе, что будет, если я начну бить своих подопечных? До чего мы докатимся? А иногда очень хочется.

– Я с Леонидом Аркадьевичем посоветуюсь, – сказал я.

– Не думаю, что он скажет что-то другое.

– А потом можно подать апелляцию? После решения о сроке.

– После решения о сроке подать апелляцию можно только о сроке. Если хочешь оспорить виновность – подавать надо сейчас.

– И какие шансы на успех?

– Никаких. Ну, все очевидно. Кривин действительно мог не знать, что врет, поскольку верил в то, что говорил. Но вы Артур, давая пощечину, не могли же не знать, что это пощечина.

– И что мне теперь делать? Как это вообще происходит?

– Свяжутся, вызовут, все расскажут: и куда, и в какое время.

– Ох! – сказал я.

– Да не вздыхайте так тяжко. Не смертельно совершенно. У вас еще десять дней на апелляцию, так что гуляйте, наслаждайтесь жизнью.

– Тут уж, насладишься!

– Не трусьте, Артур. Бывает. Я сам туда не загремел по чистой случайности – Страдина убили. Причем в Закрытый Центр!

Я хотел было возразить что-то вроде «одно дело приговор от Страдина и совсем другое от Эриха Павловича», но меня ослепила вспышка света. В плечо словно врезался раскаленный нож.

Кто-то дернул меня вниз, я упал на белую плитку тротуара. И меня залила боль.

А потом тьма.