Текст книги "Пасынок империи (Записки Артура Вальдо-Бронте) (СИ)"

Автор книги: Наталья Точильникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 28 страниц)

– Ну, вот, – кивнул Нагорный. – Второй вариант. Вы признаете вину по двум эпизодам, но согласие не подписываете, надеясь на прощение суда. На самом деле, отличия в деталях. В этом случае я отправляю вас на психологическое обследование в рамках следствия. Сейчас вы все равно едете домой, а в ОЦ где-то в понедельник. На составление ПЗ уйдет около суток, и вы опять вернетесь домой. Скорее всего, обойдется даже без ночевки в Центре. Если ПЗ отрицательное – все то же самое, я закрываю дело. Если положительное – ваш выбор: либо подписать согласие, либо ждать суда. Суд может простить, а может и не простить. И тогда все равно придется пройти курс. Перед этим Артур к вашим услугам. Второй вариант плох тем, что вы теряете где-то месяц на ожидание: волнуетесь, мучаетесь, мечетесь между отчаяньем и надеждой. К тому же суд – это отдельная нервотрепка. Вон Артур знает. Но ваше право, конечно.

– Я подумаю, – сказал Привозин. – Есть третий вариант?

– Есть. Вы вообще все отрицаете. Вину не признаете.

– Я по первому эпизоду уже признал.

– Ничего страшного. В любой момент можете отказаться, хотя смотреться будет некрасиво. Далее, смотрите второй вариант. Психологическое обследование, потом в зависимости от результата. Отличие от второго варианта в том, что без признания вины суд прощает туго. Зато может повнимательнее посмотреть на обстоятельства, исключающие виновность. Так что, если Роберт Наумович убедит их, что в деле именно такие обстоятельства, вообще-то, могут и оправдать. Хотя при положительном ПЗ оправдывают крайне редко.

– А я могу после ПЗ, если оно будет положительным, признать вину и идти с этим в суд?

– Конечно. Тоже вариант.

– Тогда я выбираю вариант три.

– Хорошо, договорились. Тогда удачи. Мы с вами сейчас расстаемся, на выходе вас будет ждать охрана. Там вам вернут кольцо, но один браслет пока оставят. Они вас проводят до дома, проверят дом и останутся у ворот. А Роберт Наумович у нас задержится.

Дверь открылась, вошли полицейские, видимо, Нагорный вызвал их по кольцу.

– Ребята, – сказал он, – пусть кто-то из вас проводит Федора Геннадиевича до выхода, он едет домой. А двое пусть останутся в соседней комнате, подождите еще пару часов.

«Ребята» обреченно послушались. За окном стояла ночная тьма.

Утренний кофе

– Ну, теперь с вами, – сказал Александр Анатольевич адвокату, когда Привозин и полицейские ушли. – У меня сложилось, конечно, определенное мнение. Время у нас позднее, без пяти одиннадцать, так что дальнейшие мероприятия только с вашего согласия. Роберт Наумович, так сейчас под БП или навестите нас завтра утром?

– Это надолго?

– Не думаю.

– Мой адвокат…

– Пусть заходит.

Через пару минут на пороге появился Руткевич собственной персоной. Кивнул Роберту Наумовичу и шагнул к Нагорному. Протянул ему руку.

– Добрый вечер, Саша.

Александр Анатолевич встал с места и руку пожал.

– Добрый вечер, Станислав Давидович.

Руткевич улыбнулся мне.

– Привет, Артур. Рад видеть. Все у тебя хорошо?

– Да, вроде, – сказал я.

– Надо было соглашаться тогда со Старицыным, он предлагал очень хорошее решение. Теперь понял, что хорошее?

– Ну, в общем, да.

– Садитесь, Станислав Давидович, – предложил Нагорный.

И Руткевич сел рядом со своим клиентом.

– Саша, чем Роберт вам не угодил?

– Вы это говорите таким тоном, что после этого должно следовать: «Саша, этот экзамен вам придется пересдать», – улыбнулся Александр Анатольевич.

– Да что вы, когда пересдавали, Саша? Вы же были лучшим на курсе! Что я не помню?

– Я у Станислава Давидовича учился, – объяснил Нагорный.

– Я тоже, – сказал я.

– Роберт тоже у меня учился, – заметил Руткевич. – Так, в чем дело?

– Против Роберта Наумовича выдвинуто обвинение в сговоре со следствием, – пояснил Нагорный, – я не очень в это верю, но проверить обязан. Поэтому будет допрос под БП.

– Саша, без разрешения адвокатской палаты не имеете права допрашивать.

– Это не по делу клиента, – сказал Нагорный, – это по делу следователя.

– Все равно. А следователю обвинение предъявлено?

– Предъявим обязательно. И куда более серьезное. Там явная фальсификация доказательств и незаконный арест. Как минимум!

– Уф! – выдохнул Руткевич.

– Роберт Наумович не возражал против БП, – заметил Нагорный.

– Да, Роберт? – спросил Станислав Давидович. – Возмущаться будем?

– Нет, – сказал его клиент, – за мной ничего нет, а я не хочу, чтобы волна пошла.

– Двенадцатый час, – заметил Руткевич.

– Лучше сегодня отделаться, – вздохнул Роберт Наумович. – У меня завтра суд.

– Согласие подпишите на допрос? – спросил Александр Анатольевич.

– Да.

И последовал безмолвный обмен файлами.

– Ну, все, – сказал Нагорный. – Давайте-ка под БП.

Роберт Наумович расстегнул манжету и завернул рукав на левой руке. Он был совершенно спокоен.

– Не в первый раз, – заметил Нагорный.

– С адвокатами это бывает, – пожал плечами Роберт Наумович.

– Салаватов не заставлял?

– Нет. При Страдине в последний раз было.

Нагорный промолчал.

– У вас кофеин есть? – спросил адвокат. – А то у меня от этой штуки давление здорово падает.

– Не упадет. Это новейшая система. И я поставлю безопасный режим.

– Смотрите, – сказал адвокат.

Он встал с места и подошел к БП, опустился в кресло под ним.

Дима отправился мыть руки.

Роберт Наумович оказался чист, как стеклышко. Нагорный вздохнул и, видимо, выключил БП, потому что адвокат Привозина начал приходить в себя.

– Как ваше давление? – спросил Александр Анатольевич.

– Вроде нормально, – сказал Роберт Наумович, садясь в кресле.

– Я приношу вам свои извинения, – сказал Нагорный.

– Александр Анатольевич, а вы это запишите на какой-нибудь электронный носитель и просто воспроизводите в случае необходимости.

– Не пойдет, – сказал Нагорный, – превратится в пустую формальность, а сейчас я каждый раз делаю над собой усилие.

– Роберт, Саша сделал то, что должен был сделать, – вступился Руткевич, – просто обязан.

– Да я понимаю, – кивнул адвокат, – но чувствуешь себя после этого так, как будто по тебе катком проехались.

– А ты знаешь, что Саша попросил о допросе в ИКК, чтобы оправдаться в убийстве Кривина? – спросил Руткевич. – И мы завтра туда идем. Так что он действует вполне в соответствие с категорическим императивом. Каждый поступок можно возводить во всеобщий закон.

– Ну, вы мне льстите, – покачал головой Нагорный. – Пойдемте лучше кофе попьем. Все устали до смерти.

– А Салаватова не будем допрашивать? – спросил я.

– Ну, ты даешь, Артур! – хмыкнул Нагорный. – У тебя еще есть силы кого-то допрашивать? Половина третьего ночи.

– Подумаешь! – сказал я. – Мы в колледже, еще на Тессе по три ночи подряд гуляли.

– А мы работаем, – заметил Александр Анатольевич. – Салаватов не на Кратосе. Увы!

Мы вышли в соседнюю комнату, и Нагорный первым делом отпустил полицейских и предложил адвокатам сесть на диван.

– Я секретарш отправил домой естественно, – сказал Нагорный, – еще вечером. Не буду же я девчонок мучить непонятно зачем. Здесь есть автомат для завтраков, сами справимся. Дима, Артур, мы здесь вроде хозяева.

Завтрак (точнее ужин) состоял из кофе и круассанов с шоколадом, которые мы и поставили на стол перед адвокатами. И сели сами.

Кофе был очень кстати.

– При Стардине меня вечно подозревали в том, что я дал взятку следователю или судье, – заметил Роберт Наумович, попивая кофе, – теперь в том, что я вступил в сговор со следователем в ущерб клиенту.

– Если бы все было законно, никаких бы претензий не было, – сказал Нагорный. – Но в деле фальсификация доказательств. Это Закрытый Центр. Е3!

– Угу, – проворчал Роберт, – а Салаватов не на Кратосе.

– Достанем Салаватова, не беспокойтесь, – пообещал Нагорный.

– У Привозина наверняка будет отрицательное ПЗ, – сказал Роберт Наумович.

– Ну, по халатности, может быть, – согласился Александр Анатольевич. – Даже если будет положительное, суд, скорее всего, простит. И я даже возражать не буду. Но не по второму. При Страдине, столь часто нами поминаемом, меня оговорил такой же тюлень. Из страха, не из корысти. Точнее из менее злокачественной корысти, чем в данном случае: его сделали моим сообщником и пообещали освободить от наказания. А здесь вообще за деньги.

– Не только, – возразил Роберт Наумович. – Все-таки главным был страх.

Нагорный пожал плечами.

– Психолог будет смотреть. Я думаю, что ОЦ здесь совершенно необходим. Для его же пользы. Чтобы он сам не попадал в такие ситуации, и люди от него не страдали… Знаете, когда я соглашался на эту должность, я поклялся себе, что при мне дела фабриковаться не будут. Но дела фабрикуются.

– Саша, – сказал Руткевич. – На самом деле прогресс огромный. При Страдине это бы вообще никто расследовать не стал. Твоего Привозина как миленького отправили бы в Закрытый Центр, и Ройтман бы ничего не смог сделать. А следователей, фабриковавших дела, Владимир Юрьевич имел обыкновение защищать до последнего и несмотря ни на что. А их обличителей обвинять в клевете и отсутствии патриотизма. Я уже походил в его времена во врагах империи и сочувствующих тессианским террористам. Хотя ни с какого бока, как ты понимаешь. Так что, Саша, так держать, мы тебя любим.

– Это как остаточный кашель, – заметил Дима. – Не все болезни лечатся сразу, даже при наличии модов. Неприятно, но не опасно. Справишься.

– Не опасно, да… – вздохнул Нагорный.

Адвокаты откланялись, а мы с Димой и Александром Анатольевичем взяли еще по чашечке кофе.

За окном занимался рассвет.

– Я откажусь, наверное, – сказал Нагорный, – я ведь не согласился еще окончательно.

– От чего откажешься? – поинтересовался Дима.

– От предложения Хазаровского.

– Это еще почему?

– Потому что у меня бардак в ведомстве. Вы же не хотите, чтобы в стране было то же самое.

– Бардак у него! Да по сравнению с тем, что было до тебя, это только на выставке показывать – витрина! До тебя эти господа с двенадцатью бюджетными миллионами даже бы задницы не подняли. Забрали, распилили, по карманам разложили и сидели спокойно. И никто бы их не упрекнул даже. Страдина кроме личной преданности ничего не интересовало. Не бунтуете, против меня ничего не имеете – воруйте, сколько влезет. А будете против – вот тогда я вас и прищучу, благо есть за что. И чем больше тех, кого есть, за что прищучить, тем легче управлять империей. А теперь они такие многоходовки выстраивают, что диву даешься! Парня подставили и чуть не подкупили, следователя подкупили, судью, видимо, тоже подкупили, деньги на Анкапистан перевели и сами сбежали. На Анкапистан! Они там головой рискуют с такими деньгами.

– Головой они не рискуют, – сказал Нагорный, – охрану наймут. Но с Анкапистана мы их достанем.

– Анкапистан не выдает.

– Зато очень охотно продает.

– Двенадцать миллионов пойдешь просить к Хазаровскому?

– Ну, зачем двенадцать?

– Так против меньшей суммы они выкупятся.

– Дим, знаешь, я думаю, что из этих двенадцати миллионов одиннадцать давно на Кратосе, и их хозяева сидят спокойненько и задницы не поднимают. Но придется поднять.

– Вот! Такое боевое настроение мне гораздо больше нравится. А по поводу предложения Хазаровского тебя вообще никто не спрашивает.

– Хазаровский спрашивает.

– Это он из вежливости. Народ хочет, чтобы это был ты, а значит, ты должен взять под козырек и ответить: «Есть!»

– Народ пока не спрашивали.

– Да? А то не видно после чьего выступления сразу меняются все расклады на НС.

– Ну, выступление это одно, а малое кольцо совсем другое… Чего я им сдался? Вон Артур хочет.

– Артур, заткни уши, – сказал Дима.

– Не буду, – улыбнулся я.

– Тогда давай договоримся без пощечин.

– Да вы что? – хмыкнул я. – После психокоррекции? К тому же я отличник курса «Мирное разрешение конфликтов». Меня тренер на каждом занятии вызывает в центр круга: «Вот нам сейчас Артур покажет».

– Молодец. Ладно, тогда рискую. Саш, ты бы еще кого-нибудь из детского сада порекомендовал.

Я, наверное, покраснел. Глубоко вздохнул и быстро взял себя в руки.

– Артур, не обижайся, – сказал Нагорный.

– О! – отреагировал Дима. – Любо-дорого посмотреть, как человек успешно применяет на практике посткоррекционный курс.

– Все нормально, – кивнул я. – Уже нормально. Кстати, я бы точно отказался, если бы мне сейчас это предложили.

– Ну, значит, Саш, никуда не денешься, – заключил Дима.

– Сами не понимают, на что нарываются, – проворчал Нагорный. – Ночами заставлю работать.

– Себя в основном, – заметил Дима. – Мы-то сейчас с Артуром спать пойдем, а ты ведь наверняка останешься.

– А чего уходить? – сказала Нагорный. – Светло уже. Скоро начало работы. Доктора надо допросить, который справку подписывал. Или подпись его подделали. Андрея Кравченко.

– Саш, да вряд ли. Мы же все проходили специальный курс психологической подготовки у Ройтмана. Так же, как психологи Центров. Нас бы иначе не допустили к работе с заключенными.

– Похоже, из нас только Александр Анатольевич не прошел курс, – заметил я.

– У него все впереди, – улыбнулся Дима.

– Следователей через это надо прогнать, – заметил Александр Анатольевич. – И судей. А господина Кравченко все равно надо проверить.

– Ну, проверяй, – пожал плечами Дима. – Геру позовешь?

– Позову, иди спи. У тебя отгул.

– Ну, тогда я откланиваюсь. Артур, остаетесь?

Я вопросительно взглянул на Нагорного.

– Силы есть? – спросил он.

– Конечно.

– Тогда задержись еще на часок.

– Хорошо.

Мы остались вдвоем с Нагорным и взяли еще по чашке кофе.

– Александр Анатольевич, а вы обратили внимание на голубой гравиплан и карстовые пещеры? Помните, как умер Кривин?

– Помню, конечно. Обратил. И «Саша» – это совершенно нормально. У нас достаточно неформальная обстановка. Я вообще не ощущаю себя чиновником. Просто мы здесь собрались, потому что определенные вещи нам не нравятся, и мы хотим, чтобы так не было, а было по-другому. Мы же здесь не потому, что нам деньги платят, или мы хотим выслужиться, просто считаем, что это нужно делать, и мы хотим этим заниматься. Я и при Страдине занимался тем же самым, только тогда меня пытались за это посадить, а теперь я сам имею право направить человека в Психологический Центр. И это здорово! Эти люди и обязаны быть в ПЦ. А что касается интересных совпадений. Да, совпадения интересные. Но не стоит относиться к ним с излишним энтузиазмом. Голубых гравипланов много. Вот, Федор Геннадиевич нам место покажет, над которым его катали, тогда можно будет более определенно говорить.

– Тяжело просто. Я буду иногда срываться на «Александра Анатольевича». Так, Саша, зачем вы… то есть ты лишил меня еще часа сна?

– Ты вроде не возражал, – улыбнулся Нагорный.

– Я и не возражаю. Просто спрашиваю.

– Артур, у меня к тебе, во-первых, предложение. Так как ты, видимо в силу пройденного курса психокоррекции, нашим подопечным явно сочувствуешь, я думаю, что ты будешь на месте в ВКК. Как раз займешься отловом тех случаев, где мы напортачили. У тебя это очень хорошо получается. Начальником твоим будет Кирилл Венгер. Это уже решено. Он хороший человек. Как ты на это смотришь?

– Гораздо лучше, чем на работу у Салаватова.

– Вот и отлично. Второе. Я составил на судью, который Привозина арестовал, жалобу в Императорский Контрольный Комитет. Необъективное судебное следствие, отказ в повторном допросе под детектором, игнорирование показаний обвиняемого. Подозрение на сговор со следствием и, возможно, получение взятки. Посмотри, как это оформляется.

И мне на кольцо упал файл.

– Что теперь ему будет? – спросил я.

– От работы отстранят немедленно. ИКК назначит расследование. Заниматься этим будут они, мы не имеем права расследовать дела судейских. Но, думаю, если нам понадобится информация, важная для следствия, они нам дадут.

– А потом? Что ему грозит?

– Если все подтвердится, то «Е3». Неприятная штука. Хотя я бы и «Е4» влепил за такие дела.

– «Е4», по-моему, терроризм, – заметил я.

– А что намного лучше терроризма?

– Ну, все живы.

– Все живы, потому что мы вовремя вмешались.

– И сколько это?

– Меньше года. Но при режиме «Е3» это очень немало.

– Это похоже на «F»?

– Помягче, конечно. Но хуже, чем «А». О! Ты уже ему сочувствуешь.

– Да, нет…

– Ладно. И последнее дело. Я должен связаться со Старицыным. Нам надо дать психолога Привозину. Но сейчас половина шестого. Раньше семи совсем не комильфо звонить. Открытый Центр работает с восьми, психологи обычно с десяти, сам знаешь. Хотя Олег, как правило, раньше приезжает. Подождешь еще часа полтора?

– Конечно, – сказал я.

– Потом я включу громкую связь, чтобы ты тоже слышал. Посмотришь, как это происходит с другой стороны. С одной ты уже видел.

– Саша, а может быть не стоит, мне каждый раз об этом напоминать?

– Не буду, если тебе это неприятно. Но вообще не стоит комплексовать по этому поводу. Прошел курс – молодец. Больше никаких претензий.

– Угу! Тренинги до сих пор.

– Ходи, помогает. Кстати, если у тебя какой-нибудь тренинг с работой пересечется: ко мне или к Венгеру. Мы обязаны отпустить.

– А кто Старицыну звонил в моем случае?

– Судья, конечно. И посылал документы.

Еще часа два мы болтали и пили кофе.

– Теперь, думаю, можно, – наконец сказал Нагорный. – Ну, слушай.

Он на несколько секунд сосредоточился, очевидно, вызывал по кольцу Старицына. Потом сказал:

– Олег, я тебя не разбудил?

– Нет, конечно. Уже половина восьмого, – ответил Старицын.

– У тебя свободные психологи на «Е» есть?

– С понедельника.

– Ну, и хорошо. Мы парня только что отпустили, пусть придет в себя.

– Долго держали?

– Два с половиной месяца.

– С ума сошли! И ко мне? Может, к Ройтману?

– К тебе. У него в деле была фальсификация доказательств. На их основании собирались отправлять к Ройтману.

– А теперь, какие к нему претензии?

– Халатность и укрывательство.

– Понятно, ерундистика. Месяц, максимум.

– Возможно, будет отрицательное ПЗ.

– Спасибо. По халатности и укрывательству?

– Да.

– Посмотрим, – пообещал Старицын. – Но не думаю. Там психологическая травма, наверняка, после двух с половиной месяцев вашего замечательного заведения. Ну, сколько раз просил потенциальных пациентов ОЦ не арестовывать!

– Если человек не нарушает правил меры пресечения, никто и не арестует. По закону нельзя.

– Даже если по закону можно. Даже если убегает из города и пилит браслеты. Ну, задержали на пару суток, в крайнем случае. После этого полностью отпадает желание сходить с ума. Проверено неоднократно.

– А Ройтман считает, что иногда полезно.

– У Ройтмана своя специфика. Можно конечно и головную боль гильотиной лечить. Помогает, факт. Но понимаешь, тюрьма бьет по площадям. Да, иногда можно случайно попасть в цель, но при этом разрушив десять соседних селений. Да, иногда человек приходит к совершенно правильному выводу о том, что то, из-за чего он сюда попал, лучше больше не делать. Но при этом он делает еще десять совершенно ненужных выводов, что не надо вообще проявлять какую-либо активность, а правильным является сидеть тише воды, ниже травы. Или еще что-нибудь похуже.

– Ладно, виноваты, – сказал Нагорный, – наша ошибка.

– Это не ошибка, это преступление, – заметил Старицын.

– Преступление, – вздохнул Александр Анатольевич, – расследуем.

– Ладно. Скидывай документы.

– Хорошо, – сказал Нагорный.

И отправил файл.

Салаватов

Весь день я отсыпался. Вечером появились новости.

Во-первых, пока я спал, Нагорный успел допросить врача. Он был невиновен. Справку подделали.

Во-вторых, Кирилла Васильевича Венгера официально назначили начальником ВКК, и он подключился к расследованию. Это выразилось в том, что были задержаны и допрошены чиновники из министерства электронных коммуникаций, которые перечисляли деньги в фирму друга Привозина. Судя по всему, они не знали, что деньги уйдут с Кратоса, выполняли указания начальства. Я подумал, что мы так дойдем до министра. И живо вспомнил день рождения дочки господина Подогаса и его роскошный особняк.

В-третьих, судья Федоркин, который арестовывал Привозина, отказался от допроса в ИКК. Точнее на допрос он пришел, но отказался давать следователям код своих модов для допроса с помощью детектора и отказался от допроса под БП. «Имеет право, – прокомментировал Нагорный, – но говорит о многом. Процедура конечно неприятная, но честь дороже». Теперь разрешение на допрос судьи должно было дать судейское сообщество. «А если не даст?» – спросил я Александра Анатольевича. «Будем обращаться в юридический комитет НС», – сказал он.

На следующий день, пока самого Нагорного допрашивали в ИКК, я знакомился с Кириллом Венгером. Он мне скорее понравился. Спокойный, очень уравновешенный, обстоятельный. Впрочем, мне и Салаватов понравился на первый взгляд.

Правда, Венгер не отправлял домой.

Допрос Нагорного под БП не выявил ничего неожиданного: ни к пропаже, ни к убийству Кривина Александр Анатольевич не имел никакого отношения.

В тот же день Нагорный делился с нами впечатлениями.

– Классная штука. Вообще ничего не чувствуешь. Когда меня допрашивали при Страдине, я после этого три дня в себя приходил. А сейчас нормально. Уже полгода твержу нашим подопечным, что этот ультрасовременный агрегат совершенно безопасен и неприятных ощущений от него никаких, а теперь убедился сам. И это здорово! Когда оправляешь под него человека, всегда испытываешь не то, чтобы муки совести, но некоторую неловкость. Теперь будет легче, чисто эмоционально.

Судьи допрашивать Федоркина разрешили, правда, с перевесом всего в несколько голосов.

Пока шло голосование, у его дома уже дежурила полиция. Так что сразу, как только стал известен результат, его отвезли в ИКК. Взятки не было. Был сговор, но без материального подкрепления. Салаватов с судьей встречался перед процессом и убеждал в виновности Привозина. А самому судье явно не хотелось прикладывать лишние усилия и вникать в дело. Квалифицировали как халатность, и Федоркин отделался Открытым Центром. Суда он ждать не стал и подписал согласие на психокоррекцию. Правда, психолог пообещал много – семь месяцев. Видимо, потому что судья.

Нагорный был не слишком доволен, но оспаривать не стал.

«Никто его конечно там семь месяцев держать не будет, – прокомментировал он, – пять максимум. Но для халатности и сговора это весьма и весьма прилично».

В понедельник вечером стало известно ПЗ Привозина. Сам Старицын писал. По халатности был минус. Причиной неприятностей, по мнению Олега Яковлевича, была недостаточная компетентность и излишнее доверие к старым друзьям Федора Геннадиевича, а не дурное исполнение им своих обязанностей. В идеале надо было вести себя несколько иначе, но мы не вправе требовать от граждан идеального поведения. Мы требуем поведения в границах нормы. Привозин поступил также, как восемьдесят процентов граждан на его месте, а значит все в границах нормы, и психокоррекция не требуется. Если в подобных случаях делать психокоррекцию, это нарушит принцип равенства граждан перед законом. Мы не вправе требовать от того, кто попал в сложную ситуацию, больше, чем от тех, кто в нее не попал.

Укрывательство ПЗ признавало, но основным мотивом считало страх за свою жизнь, а не деньги. Психокоррекция необязательна, но очень желательно пройти месячный амбулаторный курс с посещением психолога два раза в неделю, из-за наличия психологической травмы, вызванной долгим пребыванием в тюрьме при Генпрокуратуре. Амбулаторка. То, чего я безуспешно добивался в своем деле, Привозин получил вообще без помощи адвоката. Я обзавидовался.

«Абсолютно нечему завидовать, – сказал мне Нагорный, – Два месяца тюрьмы – крайне неприятная штука».

Кроме амбулаторного курса психокоррекции ПЗ настоятельно рекомендовало реабилитационный курс. Тоже месяц.

Привозин не стал спорить и подписал согласие.

Я в очередной раз поразился дару убеждения Старицына.

«Так часто бывает? – спросил я Нагорного. – Многие подписывают согласия на психокорркцию?»

«Процентов восемьдесят. Ну, и хорошо. Судьи не перегружены и занимаются действительно сложными, спорными делами. Ну, или упрямцами, вроде тебя».

Салаватова задержали вначале следующей недели на Тессе, сразу после приобретения билета на Анкапистан. Не успев переночевать в гостинице, он оказался в лайнере, идущем обратно на Кратос.

В Кириополь его доставили еще через полторы недели, в четверг вечером.

Была пятница. Около десяти. Мы собрались в кабинете Нагорного. Вчетвером: Александр Анатольевич, Кирилл Васильевич Венгер, я и вместо Димы тот самый Гера – специалист по биопрограммеру. Александр Анатольевич нас познакомил, и мы пожали друг другу руки.

Салаватова ввели и посадили на стул напротив нас. С ним вошла женщина где-то в возрасте Нагорного. Брюнетка, вся в белом. Довольно симпатичная. Интеллект в глазах. Мне это кажется красивым.

Александр Анатольевич улыбнулся ей, встал и пожал руку.

– Рад вас приветствовать, госпожа де Вилетт. Ох! Кого вы только защищаете.

– Всех, кто нуждается в защите, – отчеканила она и опустилась на стул рядом со своим клиентом.

Нагорный отпустил полицейских в соседнюю комнату и держал паузу.

А я наблюдал за Камиллой де Вилетт. Никогда раньше не видел ее так близко.

– Извините, – сказал я, – вы защищали моего отца…

– Да, – вмешался Нагорный, – это Артур. Вы не знакомы?

– Нет, – улыбнулась Камилла, – но рада познакомиться.

И протянула мне руку.

Я встал, и пожал ее.

Злые языки говорили, что отношения Камиллы с моим отцом выходили далеко за рамки деловых. Впрочем, и про Камиллу и Хазаровского говорили тоже самое. Я подумал, должен ли я ее считать родственницей на этом основании. Не пожимал ли я руку своей потенциальной мачехе? Надо сказать, что она мне в общем понравилась.

Я вернулся на место и посмотрел на Салаватова.

На руках бывшего следователя белели такие же пластиковые браслеты, как у моего отца. Они были разомкнуты, но все равно смотрелись неприятно. И сам Салаватов имел вид обреченно-покорный. Наверное, большинство арестованных именно так и выглядят. Интересно, у меня тоже был такой вид после того, как мне надели браслет?

Руслан Каримович поднял на нас глаза, и в них отразился свет из окна. Как-то уж слишком ярко, как в зеркале. По-моему, в глазах стояли слезы. Он это пытался скрыть, казался внешне спокойным, но этот блеск выдал его с головой. И Салаватов опустил взгляд.

– Руслан Каримович, – начал Нагорный, – наденьте, пожалуйста.

И выложил на стол кольцо темного металла. Детектор. Привозина перед допросом просили надеть точно такое же.

– Надевайте, надевайте, – сказал Нагорный.

Салаватов медлил.

– Госпожа де Вилетт, – обратился Александр Анатольевич к Камилле, – все законно?

– Да, – кивнула она.

– Можем мы Руслана Каримовича с помощью детектора допросить?

– Можете.

– Руслан Каримович, в чем дело?

– Да, да, – глухо сказал он и надел кольцо.

Вместо обычного устройства связи, на тот же палец. УС у него не было.

И мне на кольцо упал пароль от его модов.

Салаватов жутко волновался.

– Руслан Каримович, – сказал Нагорный, – я, прежде всего, хочу услышать вашу версию произшедшего. С чего все началось? Кто обратился к вам с просьбой о фабрикации дела против Привозина?

– Вам идет сигнал с детектора? – спросил Салаватов.

– Всем присутствующим, кроме госпожи Камиллы. Но, если хотите, мы можем это исправить.

– Не надо… пока.

– Как скажете. Мне кажется вашему адвокату тоже надо быть в курсе. Впрочем, если вы сочтете нужным, мы потом скинем результат госпоже де Вилетт.

– Я подумаю. Потом будет БП? – спросил Салаватов.

– Скорее всего.

– У меня больное сердце, – заметил Руслан Каримович.

– Гера, посмотри состояние, – повернулся Нагорный к специалисту по биопрограммеру, – на предмет можно ли Руслану Каримовичу под БП. А то у него у каждого второго больное сердце.

– Хорошо, – кивнул «Гера». – Только пара вопросов.

– Угу, – кивнул Нагорный.

– Руслан Каримович, какие конкретно проблемы с сердцем?

– Ишемия.

– ИБС. Понятно. Какая форма?

– Стенокардия.

– Угу. Какая?

– Не знаю. Вроде, стационарная напряжения…

– Понятно. Сейчас сердце болит?

– Да, немного.

Гера кивнул и посмотрел на Александра Анатольевича.

– Саш, значит так. Стационарная стенокардия напряжения не противопоказание. Под нашим замечательным прибором допрашивать можно. Я даже более спокоен за допрос под БП, чем за обычный. БП-115М в случае обнаружения проблем, тут же начинает работать в режиме реаниматора. Да и моды контролируют ситуацию. В наше время стационарная стенокардия – это не очень опасно.

– Безопасный режим ставим? – спросил Нагорный.

– Это конечно. И еще. За допрос под БП я практически спокоен, а вот за допрос под детектором – в куда меньшей степени. У меня был случай, когда человеку стало плохо на допросе, хотя его пальцем никто не тронул, голоса никто не повысил. Я, конечно, рядом сидел, и было понятно, почему я рядом сижу, но мы ничего не делали. Правда, перспектива у нашего подопечного была нерадостной. Грозил блок «D». И все! Эмоциональная перегрузка.

– Откачали хоть? – спросил Нагорный.

– Если бы не откачали, я бы здесь не сидел. Откачали. Втроем: адвокат, следователь и я. Но, если бы присутствовал врач, было бы лучше. Я конечно первую помощь окажу, но на большее у меня квалификации не хватит. Так что давайте врача пригласим от греха. Тем более что ИБС. У нас же серьезный разговор предстоит, насколько я понимаю?

– Не то слово, – сказал Александр Анатольевич.

– Я поддерживаю, – кивнула Камилла. – Без врача мы вообще не будем разговаривать.

– Не вопрос, – согласился Нагорный. – Я сейчас свяжусь.

И, очевидно, включил громкую связь.

– Андрей, доброе утро, – сказал он, – ты сейчас не занят?

– Нет.

Я смотрел на графики с детектора. После совершенного ровного фона предварительной беседы с Салаватовым на графике вверх вылетел протуберанец с пиками на слове «Андрей» и «Нет».

– У нас сидит клиент, – продолжил Александр Анатольевич. – Жалуется на ИБС, а нам надо с ним с помощью БП пообщаться. Гера сказал, что можно, но лучше в присутствии врача. Сможешь спуститься?

– Да, пять минут. На боли в сердце клиент не жалуется?

– Жалуется.

– Тогда надо подготовить. Я лекарства возьму. И как зовут клиента? Мне надо медицинские документы запросить.

– Салаватов Руслан Каримович зовут клиента.

– Ух, ты! А это законно? Я же свидетель.

– Ну, ты же ему смерти не желаешь, я надеюсь…

– Мы протестуем, – вмешалась Камилла. – Участие свидетеля в следственных действиях в другом статусе совершенно незаконно.

– Хорошо, – сказал Нагорный, – он будет участвовать в статусе свидетеля. Против очной ставки нет возражений?

– Нет, – вздохнула Камилла.

– Ну, вот и прекрасно, – кивнул Александр Анатольевич. – А пока Андрей Кравченко к нам спускается, Руслан Каримович, скажите мне, пожалуйста, признаете ли вы вину в подделке документов.

– Каких?

– Ага! Значит, есть еще.