Текст книги "Пасынок империи (Записки Артура Вальдо-Бронте) (СИ)"

Автор книги: Наталья Точильникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 28 страниц)

– Чем он вас так обидел?

– Меня вызывали в СБК. С его ведома вызывали. О чем шла речь, я сказать не могу, подписку давал.

– Но причина конфликта именно эта беседа в Службе Безопасности?

– Да.

– Понятно, – вздохнул Старицын, – сейчас посмотрю по базе.

– Только мне нужно на двоих. Чтобы хотя бы кровать широкая.

– Ну, кровать – это самое главное…

Олег Яковлевич нашел для меня студию недалеко от университетского кампуса. Я уж потом сообразил, что университетский кампус – это тоже вариант. Но не пожалел. Студия оказалась довольно приличной: раза в два больше камеры в ОЦ и примерно такая же по площади, как моя комната в императорском дворце. Обставлена дешевой, но функциональной мебелью, тоже примерно такой же, как в камере Психологического Центра. То же светлое дерево без всяких украшений.

Имелся даже балкончик с кованой оградой, столиком и двумя стульчиками.

В тот же день ко мне переехала Маринка.

Критически осмотрела наше новое жилище.

– Ну, как? – спросил я.

– Да, нормально.

Еду можно было заказать из ближайшего кафе, которое естественно тут же прорекламировалось на наших устройствах связи, или из магазина (он тоже не упустил новых клиентов и прислал рекламу).

Почти одновременно с местной рекламой пришло письмо от Хазаровского: «Если захочешь вернуться – я всегда тебе рад. Деньги буду перечислять тебе на счет, как раньше. Плюс то, что уходило на тебя, когда ты жил у нас. Береги Марину».

Честно говоря, деньги были очень кстати, но я пообещал себе, что как только начну получать зарплату стажера, перестану их тратить. За студию не надо было платить в течение года. Потом полагалась арендная плата, но и этого можно было избежать. «Если будете учиться, можно сделать отсрочку на получение образования», – обещал Старицын.

Вечером мне позвонил Олег Яковлевич.

– Артур, вас ищут журналисты. Давать им координаты?

– Смотря кому. «Новому порталу» давайте.

Сеть пестрела публикациями на тему: «Артур Вальдо ушел из дома Хазаровского и увел с собой его дочь». Леонид Аркадьевич уже успел дать комментарий: «То, что случилось между нами, трудно назвать даже конфликтом, скажем так, небольшие разногласия. Артур слишком эмоционально среагировал, но, с другой стороны, он очень повзрослел и, возможно, ему стоит пожить самостоятельно. Хотя я буду рад, если он вернется».

В шесть часов вечера мы ждали Ромееву, водрузив на стол чай в пакетиках и торт из ближайшего магазина. Я предположил, что так как Ромеева с Кратоса, то наверняка любит чай.

Она была одета столь же экстравагантно, как и неделю назад, только не в зеленое, а в вишневое, и жабо на блузке было черным с большой агатовой брошью. С ней был неизменный телеоператор.

Мы сели за стол, и Маринка разлила чай. Не очень умело, но ничего, получилось.

– Неплохое жилье предоставляет Управление Психологических Центров, – заметила Ромеева. – Убийцам тоже?

– Насколько я понял, да, – сказал я. – Всем, кто нуждается.

– Неплохой стимул для того, чтобы кого-нибудь убить.

– Не стоит, – возразил я. – Это не самый дешевый вариант. Оно же не в собственности, социальный наем, как социальный наем.

– Весь дом принадлежит УПЦ? – поинтересовалась Ромеева.

– Мы еще не знакомились с соседями, – сказала Марина.

А я впервые задумался о том, что здесь возможно обитает не самая приятная публика.

– Не знаю, вы у Старицына спросите.

– Так почему вы ушли из дома, Артур? – спросила Юлия Львовна. – А то Леонид Аркадьевич не говорит ничего конкретного.

– Я тоже ничего конкретного не скажу. Скажем так, при его попустительстве, а, может быть, и с его благословения, мне было сделано предложение, для меня неприемлемое и оскорбительное.

– Это связано с вашим вчерашним визитом в СБК?

– Вы и об этом знаете?

– Работа такая.

– СБК отдыхает, – усмехнулся я. – Связано. Но ничего больше не скажу, подписку дал.

Я проводил гостей до выхода во двор.

– Еще немного, и мне надо будет нанимать пресс-секретаря, – заметил я, вернувшись.

– А я на что? – возмутилась Маринка.

Статья на «Новом портале» появилось в тот же вечер. Кроме моего кратенького интервью, она была снабжена комментарием: «Управление Психологических Центров разъяснило для нас порядок предоставления жилья пациентам Центров. В собственности УПЦ Кириополя находится несколько сотен студий разной площади в разных районах города. Не боле одной студии на многоквартирный дом. По мнению психологов, такой порядок позволяет избежать стигматизации пациентов и помещает их в обычную среду, чем способствует процессу реабилитации».

Честно говоря, от сердца у меня отлегло, хотя ни от общения с Ильей Махлиным, ни с Вовой у меня не осталось никаких неприятных воспоминаний. Вова, конечно, был человеком другого круга, хотя и не из другой галактики, а Илья так вообще мог учиться со мной в универе на одном курсе. Но мало ли еще, какие личности водятся в ведомстве Евгения Львовича и Олега Яковлевича.

Около десяти меня вызвал по кольцу Нагорный.

– Ну, что, блудный сын? Как устроился?

– Отлично. Даже лучше, чем в Открытом Центре.

– А знаешь, что Старицын настоящую ноту протеста в СБК написал?

– Что за ноту?

– Ну, как? «Сотрудники Психологических Центров Кратоса просят СБК не мешать их работе, и не беспокоить пациентов в сложный период реабилитации». И добрая сотня подписей. И копия мне и в Императорский Контрольный Комитет. Мне скидывал лично.

– И все из-за меня?

– Про тебя есть отдельная приписка: «Особое беспокойство вызывает тот факт, что у психологов Центра нет возможности оказать квалифицированную психологическую помощь пациентам, попавшим в сферу интересов СБК, поскольку в Службе Безопасности берут подписки о неразглашении, и психолог не может адекватно оценить ситуацию, а задавать вопросы на эту тему под биопрограммером не имеет права. Это особенно опасно, когда есть подозрение на психологическую травму, и помощь нужна немедленно, как в случае Артура Вальдо, который после вызова в СБК ушел из дома и практически разорвал отношения со своим опекуном».

– Ну, они несколько преувеличили, – заметил я. – Леонид Аркадьевич мне пишет.

– А ты ему?

– Пока нет.

– Значит, не преувеличили. В общем, думаю, Старицыну дадут допуск. Так что готовься к разговору.

– А вы знаете, о чем был разговор в СБК?

– Нет, конечно. С кем, кстати?

– Не уверен, что имею права назвать имя…

– Не называй. У Даурова спрошу. До понедельника они, конечно, ничего не решат, но в понедельник, видимо, придется тебе ехать к Олегу Яковлевичу.

– А у меня все равно тренинг.

– Ко мне забежишь до тренинга? Вроде договаривались.

– Забегу, конечно.

Еще одно предложение

Было около одиннадцати, когда я, наконец, позвонил отцу. Он не отвечал. Странно. Обычно он ложился спать далеко за полночь.

Утром я позволил себе выспаться, все-таки воскресенье.

Позвонил еще раз в начале двенадцатого. Глухо. Отец не отвечал.

Светило солнце, было тепло, и я только теперь осознал, что это первый день, когда я могу поехать абсолютно, куда угодно, и мне не надо отчитываться перед Старицыным. И чувство это было просто великолепным.

Комната небольшая, но все-таки взгляд не упирается в стену, как в Психологическом Центре, ветер шевелит занавески у балконной двери, рядом дрыхнет Маринка, и я свободен. И я был бы совершенно счастлив, если бы не молчание отца.

Когда ему ехать в Чистое? Уже сегодня?

Если бы он уехал в ссылку, вся Сеть бы уже освещала событие с видео и фото.

Так что вряд ли.

– Марин, – тихо позвал я.

– Угу, – протянула она, не открывая глаз.

– У меня отец не отвечает. Я в Лагранж слетаю, ладно? Это ненадолго, потом поедем на море.

– Хорошо, – сказала она и перевернулась на другой бок.

Улицы Лагранжа были пустынны по случаю лета и воскресенья. Цвели клематисы, глициния отцветала. Ветер гнал вдоль улиц опавшие сиреневые цветы.

Вот и знакомые ворота с черной надписью «Убийца». По-моему, ее не подновляли с моего прошлого визита. И кисть глицинии свисает с забора рядом с уродливыми буквами.

Устройство связи отца по-прежнему не отвечает, дверь заперта. Я нашел ее в меню кольца, позвонил. Долго ждал ответа.

Молчание.

Где его искать? В полиции? В СБК? У Ройтмана? В ПЦ?

У Ройтмана – это мысль.

И я связался со Старицыным.

– Олег Яковлевич, извините, что второй раз беспокою в выходные. У меня отец не отвечает на вызовы. Не знаете, что с ним?

– Артур, вы имеете полное право и даже обязанность беспокоить меня в выходные. Я сейчас свяжусь с Ройтманом, он должен знать. Если знает, могу я послать ему ваш контакт?

– Да, конечно.

Я стоял у запертых ворот, опираясь на размашистую черную надпись «убийца» и ждал звонка.

Ройтман перезвонил буквально через пять минут.

– Да, Артур. Анри у нас. К нему пока нельзя.

– За что он у вас?

– Он у нас ни за что. Просто разбирательство в Народном Собрании достаточно тяжело ему далось, хоть он и пытается с этим спорить. Он на посткоррекционном отделении. Думаю, дня на три, не больше. Вы можете с ним пообщаться с семи вечера до десяти. Кольцо у него, наверное, вы просто попадали на сеансы.

Следующие десять минут я потратил на закрашивание надписи и успокоился, только когда забор обрел ровный зеленый цвет.

На море мы поехали. Оно было совсем теплым, так что мы не стали брать яхту, а пошли купаться.

Отцу я позвонил непосредственно от кромки прибоя, сидя на гальке и позволив волнам ласкать ступни. Было часов девять, когда солнце уже падало за горизонт и окрашивало воду лиловым, и сиреневым облака.

– Да, все в порядке, – сказал он. – Ройтман в очередной раз решил, что у меня депрессия. Почему не знаю. Никаких суицидальных мыслей у меня не было даже близко. С чего он взял? Просто перестраховывается, по-моему.

Отец говорил бодро, явно не под КТА.

– Лекарствами пичкают? – спросил я.

– Антидепрессантами. Да, они безобидные. Я их почти не чувствую.

– В Чистое тебе когда?

– Не прямо сейчас. Для меня там дом собираются строить за госсчет. Проект будет обсуждать НС, и что-то мне подсказывает, что после того, как я увижу результат, Ройтман опять загонит меня в Центр на недельку. Надеюсь только, что, если они выберут из всех вариантов брезентовую палатку, Леонид Аркадьевич наложит вето. В Чистом среднегодовая температура уж очень депрессивная, явно не для палатки. Хотя в остальном жилье для меня привычное. Ты кстати, что с милейшим Леонидом Аркадьевичем не поделил?

– Не могу сказать, я под подпиской.

– Да ладно! Задачка в два действия. Я прессу-то почитал по теме. Последовательность событий совершенно очевидная. Тебя вызывают в СБК, заставляют там общаться без адвоката. Потом ты возвращаешься домой и тут же ссоришься с императором. Я сейчас разглашу секретную информацию. Ну и замечательно. Посижу у Ройтмана на «Е», в тепле, полгодика, вместо того, чтобы ехать на север. За мной уговаривали следить? Я прав? Ну, и молчи. У меня никаких деструктивных планов нет, но все равно спасибо, что отказался.

У Нагорного я был в три часа пополудни. Здание генпрокуратуры обычной цилиндрической формы, и достаточно широкое для того, чтобы окно в кабинете Александра Анатольевича казалось почти плоским. Оно тоже во всю стену, как на Посткоррекционном отделении ОЦ и в СБК.

Комната выглядит менее официально, чем кабинет Даурова, хотя кожаный диван имеется, он светлого песочного цвета.

На этот самый диван мы с Нагорным и уселись.

– Морс будешь?

Я кивнул.

Морс принесли в высоких бокалах с сахарной обсыпкой по краю бокала и разрезанной до половины лимонной долькой, насаженной на край. Между бокалами на подносе стоял заполненный до половины графин. Естественно с морсом. У Нагорного была железная репутация абсолютного трезвенника.

– Артур, ну, во-первых, я в курсе, – начал он. – Мне дали допуск.

– Как генпрокурору?

– Как члену коллегии по реабилитации некоего Артура Вальдо. Состав своей коллегии знаешь?

– Ориентировочно, из разговоров между Ройтманом и Старицыным.

– Леонид Аркадьевич, Марина, Анри Вальдо, я, Шадрин и Старицын.

– Шесть человек по мою душу. Все равны?

– Ни в коем случае. Олег Яковлевич возглавляет сообщество.

– И Хазаровский обязан ему подчиняться?

– А как же? Компетентность Старицына в вопросах психокоррекции несравнимо выше. Приятно слышать, что Леонид Аркадьевич кому-то обязан подчиняться?

– Если честно – да.

– Артур, ты все сделал правильно. Я бы также поступил на твоем месте. СБК – все-таки слишком одиозная организация, чтобы быть хорошим началом карьеры. Я уж не говорю о второй части предложения. Все-таки СБКоиды – люди с вывернутыми мозгами.

– С вывернутой моралью.

– Можно и так сказать. У меня, кстати, тоже есть место стажера. Как ты на это смотришь?

– С большим интересом.

– Только отбираю не я. Так что ничего гарантировать не могу. Отбирает комиссия. Причем на первом этапе анонимно, по резюме. Резюме под номером, без имени. Ты имя вводишь, конечно, но комиссия его не увидит. Анкетку заполнишь на портале. Четверки есть?

– Нет.

– Ладно, просто я с четверками не беру.

– А после Центра берете?

– Артур, по закону пребывание в Открытом Центре до полугода не влечет юридических последствий. Никаких. Так что все нормально. В анкете, кстати, такого пункта нет, чтобы случайно подходящего человека не отсеять. На собеседовании это будет обсуждаться, конечно. Но курс реабилитации – это даже плюс, тебе же помогать надо.

– Ну, что ж, попытаю счастья, – сказал я.

– А теперь о нашем общем оппоненте господине Кривине. Помнишь, я обещал тебе новости?

– Еще бы!

– Фото, правда, не для слабонервных, но, надеюсь, я не нанесу тебе им психологическую травму. Так что лови.

Я открыл фотографию. На ней был человек, точнее его спина с кровавой раной посередине величиной с кулак. А над раной вырезана надпись: «RAT».

– Это Кривин? – спросил я.

– Угу. Что ты об этом думаешь?

Я пожал плечами.

– Очень странно. Зачем тессианским повстанцам кириопольский журналист? Вы у отца спрашивали?

– Спрашивал, конечно. Он сказал, что его высокоморальные последователи никогда такими вещами не занимались, и им бы это даже в голову не пришло. Что это либо попытка запутать следствие, либо какие-то эпигоны. Я подумал, что он может совершенно честно не помнить о некоторых обычаях РАТ. Ему же стирали часть памяти. Спросил у Ройтмана. Он тоже ничего такого не слышал, и ничего такого твоему отцу не стирал.

– Кому же он мог помешать…

– Хороший вопрос. Кроме нас с тобой. Если бы его не убили, мы бы должны были оплачивать ему гражданский иск, как проигравшие дело.

– У нас алиби, мы валялись в больнице.

– Слабенькое алиби. Понятно же, что мы не собственными руками сбросили его в пропасть.

– Александр Анатольевич, если бы это был я, из меня бы давно это вытряс Старицын.

– А тебя никто и не обвиняет. В отличие от меня. Я вспомнил господина Кривина. Мы с ним сталкивались раньше в Сети, еще при Страдине. Он был большим сторонником Владимира Юрьевича. Так что в наших дискуссиях только искры летели. Знаешь, я понимаю прекрасно, что могут быть разные взгляды. Можно быть и этатистом. Я и сам далеко не анархист. Но я не понимаю, какая может быть мотивация защищать вора и убийцу, если ты сам не вор, не убийца и не адвокат на гонораре. Я склонялся скорее к последнему варианту, но это не делало наши споры более политкорректными.

– Но между спором в Сети и убийством оппонента очень большое расстояние.

– Как от Кратоса до Тессы! Я его не вспомнил даже. Зато журналисты нарыли. И вот тогда я вспомнил.

– Вас обвинили в убийстве Кривина?

– Не официально, конечно. Но есть подобные рассуждения в некоторых изданиях.

– Будете в суд подавать?

– Боже упаси! Я бы сам так подумал. Явное добросовестное заблуждение. Я подал в ИКК просьбу о допросе под БП.

– Чтобы вас допросили?

– Ну, естественно. Не самое приятное времяпровождение, но ничего, у них техника хорошая, переживу. Кстати дело об убийстве Кривина у прокуратуры отбирают. Конфликт интересов.

– В ИКК?

– В СБК. В ИКК тоже конфликт интересов. Хазаровский же тоже с Кривиным судился. А Императорский Контрольный Комитет напрямую подчиняется императору. Так что Юридическая Комиссия НС решила, что СБК здесь будет менее ангажирована. Тем более что надпись «RAT».

– RATнаверняка ни при чем.

Нагорный пожал плечами.

– Все надо проверять. Кстати, о твоем отце. Артур, я понимаю, что без ссылки можно было бы и обойтись. Курс психокоррекции пройден. По закону от него больше ничего не требуется. Но если бы я не предложил ссылку, они бы проголосовали за казнь.

– Я понял. Спасибо, Александр Анатольевич.

– Благодарить здесь не за что. Чистое – не самое приятное место. Я вообще-то извиняться собирался. В Сети уже написали, что я дирижирую Народным Собранием. Демагог Нагорный. Я им не дирижирую. Ко мне, конечно, прислушиваются, но я только могу влиять на их мнение в определенных пределах. Слегка сдвинуть не более. Леонид Аркадьевич тоже поверил.

Я потянул морс через соломинку.

– И что?

– И в тот же день предложил мне малое кольцо.

Наверное, мое лицо отразило совершенно щенячий восторг.

– Угу! – мрачно сказал Нагорный. – И, судя по всеобщему экстазу, мне видимо не отвертеться.

– Вообще, это уже не совсем новость, – сказал я.

– Да знаю, разговоры давно идут. Мне конечно и лестно, и приятно, но…

– И от ПЦ не отвертеться, – закончил я.

– Ага! И это уже не новость!

– Со мной Ройтман поделился тем, как бы ему было приятно с вами поработать.

– Ройтман, значит. Честно говоря, я на Старицына надеялся.

– Ради такого случая могут быть и двое.

– Видимо, да. Хазаровский еще интересовался не скажется ли его предложение на моей позиции по закону о психологической подготовке Принца Империи.

– И как?

– Вообще, закон правильный. Я его поддерживал, я участвовал в разработке, но конкретно в моем случае…

– Вы начнете с того, что сделаете для себя исключение?

– Не должен, конечно.

– А на сколько туда?

Он пожал плечами.

– На основании рекомендаций психологов.

– Совершенно не смертельно, Александр Анатольевич. Я даже знаю, какой будет препарат. АНДС-10 называется. Дорогущая голубая таблетка с золотыми разводами. По-моему, специально разработана.

– Меня бы и КТА вполне устроил.

– Ну, вполне, если хочется сэкономить драгоценные государственные деньги. Курс недели три. Придется немного потерпеть, а так – ничего страшного! И никакая неприкосновенность вашего личного пространства, особый строй вашей души и драгоценные тараканы в вашей голове по сравнению с высоким государственным интересом, согласитесь, никакого значения не имеют.

– У тебя исключительная память, Артур. Ни КТА, ни АНДС-10 меня совершенно не пугают. Ни в малейшей степени! Но у меня нет тараканов, понимаешь! Не держу.

– Это вам кажется, что тараканов нет, – сказал я. – Самому не видно. А психологи составят ПЗ, и там их окажется десять видов разной величины, цвета и формы усиков.

– Даже, если есть. Я прекрасно понимаю, зачем это нужно. Леонид Аркадьевич считает, что у меня начнется острый психоз на почве интоксикации властью и хочет сделать мне железобетонную прививку. Не думаю, что начнется, если до сих пор не начался. Но есть народ. Если я начну вести себя не так – он выйдет на улицу и скажет все, что обо мне думает.

– Не надейтесь! Как говорит мой отец, народ долго раскачивается, зато в отставку отправляет сразу на вилы.

– Угу! Мне и император то же самое говорил. Народ способен выйти на улицу, когда его совсем достали, но менять что-либо тогда уже поздно. Только уходить. В лучшем случае в ПЦ лет этак на десять, но скорее – на тот свет. А регулярно, долго и занудно давить на власть народ не способен.

– Именно, – сказал я. – Разве что выдвинуть из своей среды Шарлотту Корде из рода Пьера Корнеля. Но правнучки Корнеля на Кратосе не наблюдается. Была одна Хельга Серхейм, но ее даже на приговоренного государственного преступника не хватило.

– Да и с девственницами напряженка, – заметил Нагорный, откинулся на стуле и сложил руки за голову. – Еще немного, и ты меня убедишь.

– Ка-анечно! Представляете, все вам поют «Осанна сыну Давидову!», все в экстазе, все говорят, что не было, нет и не будет никогда на Кратосе столь прекрасной власти, как власть Александра Анатольевича. И тут на каком-то дурацком либеральном портале какой-то идиот нагло утверждает, что и на солнце есть пятна. И только вы, Александр Анатольевич, решаете закрыть этот явно лживый и бесстыдный портал, как у вас в вашей собственной голове активизируется нейронный контур кнута, и вам становится так погано, что вы думаете: «Ладно! Ладно! Пусть треплются!»

– Да я и так никого не закрою, – сказал Нагорный и отпил морса.

– О! Я рад, что по первому вопросу у нас не возникло разногласий. По поводу осанны вы уже не сомневаетесь.

– Ну, осанна не осанна, но медные трубы. У меня же крышу не сносит.

– Это пока не сносит. Пока над вами Леонид Аркадьевич, а рядом СБК ласково поддерживает под руку и не дает оступиться. А под другую руку бережно поддерживает Императорский Контрольный Комитет, и тоже споткнуться не позволяет. И все мониторят ваши счета. И везде можно на вас нажаловаться. А теперь представьте, что никого над вами нет. И упомянутые ведомства не рядом, а там где-то под ногами.

– Надо мной есть, Артур. И есть, и будет. Тот, по сравнению с которым и император, и упомянутые ведомства – просто ничто. Надо мною Бог.

– Ну, ладно, вы верующий. Я нет. Мне трудно поставить себя на ваше место, но постараюсь. Все-таки божественная власть, она такая, виртуальная. Представьте себе, Александр Анатольевич, сделали вы одну гадость – и ничего, сделали другую – и опять ничего. И небеса не разверзлись, и огнь небесный не упал оттуда, и не испепелил вас. И вы совершено спокойно делаете третью гадость. А потом десятую, двадцатую, сотую. А потом, народ выходит на улицы и смотри выше.

– Артур, только давай не представлять себе, что я сделал гадость. Не сделаю.

– Не обязательно такую уж гадость, Александр Анатольевич. Но представьте себе: рассматривает Народное Собрание ваш новый закон. И все говорят, что закон совершенно замечательный, особенно молодые девушки. А эти долбоебы еще болтают чего-то, в смысле, дискутируют, и норовят закон не принять. А тут еще война не дай бог, или землетрясение, или всемирный потоп в масштабе двух прибрежных деревень, и, скажем, пожар. А они болтологией занимаются. И только вы решаете закрыть портал НС к чертовой матери, а болтунов расстрелять, как у вас активизируется нейронный контур кнута, и вам становится так дерьмово… В общем, «Ладно, ладно! Пусть дискутируют», – сдаетесь вы.

– Знаешь, Артур, бывают обстоятельства, когда работу НС действительно необходимо приостановить. Я этого и боюсь. В ПЦ меня загонят в очень узкие рамки, у меня не останется свободы для маневра.

– Не загонят. Планочку выставят. У них это отработано… ну, не тысячу раз, конечно. Но один раз точно отработано, с Леонидом Аркадьевичем. Так что, если уровень опасности ниже планочки, НС закрывать нельзя, а если выше – то можно.

– Много они понимают!

– Так их Леонид Аркадьевич проконсультирует.

– У него нет опыта правления в чрезвычайных обстоятельствах.

– Ну, вы проконсультируете, пока крыша на месте.

– И у меня нет.

– Тогда лучше подстраховаться от того, чтобы стать тираном.

– Артур! Не стану. Я же знаю себя.

– Да, ну! А Франсуа Вийон не знал.

– Франсуа Вийон был вор, хулиган и пьяница.

– И гениальный поэт.

– Ну, это его потом раскрутили. И до сих пор не могут перевести то, что написано на воровском жаргоне. Неудачный пример, Артур. У меня тормоза крепкие.

– Это вы сейчас так говорите. А вот представьте себе: окажется у одного из ваших военачальников жена красавица. И только вы решите отправить этого совершенно лишнего в вашей жизни Урию на войну, как…

– У меня активизируется нейронный контур кнута, – улыбнулся Нагорный. – У меня есть жена, Артур, и другой мне не надо.

– Это вы сейчас так говорите. А как будут девушки вешаться на шею пачками…

– Уже вешаются.

– Но вы железный?

– Стараюсь таковым быть.

– Старайтесь, Александр Анатольевич. Будем из вас делать гвозди.

– Артур, ну, что ты заладил «Александр Анатольевич» да «Александр Анатольевич»? Я тебе уже сколько времени тыкаю! «Саша» – вполне нормально.

– Ну, как? С будущим императором разговариваю. Да и разница в возрасте лет двадцать.

– Да, ладно. Сыну Анри Вальдо должно быть все равно, с кем он разговаривает с императором, или с последним солдатом повстанческой армии Тессы. За что я тебя и ценю. Давай на брудершафт выпьем.

Он подлил мне морса.

– Я уж надеялся на шампанское, – вздохнул я. – Или сливянку.

– Не держу! – сказал Нагорный.

И мы выпили морс на брудершафт.

И я подумал, что потенциальный будущий тиран скорее выгнал бы меня взашей после всего, что я ему наговорил, чем предложил перейти на «ты». Да и троллил я его скорее из спортивного интереса, чем от реальных сомнений.

– Саш, а когда ты придешь к власти, ты пить совсем запретишь? – спросил я.

– Не совсем. Но ограничу.