Текст книги "Пасынок империи (Записки Артура Вальдо-Бронте) (СИ)"

Автор книги: Наталья Точильникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 28 страниц)

– Он вернулся и…

– Попросил меня позвонить адвокату и рассказать все еще раз под детектор. Но я как-то не позаботился об адвокате. И потом у меня все деньги связываются, нет сбережений. Так что мне дали государственного.

– Класс! – сказал Нагорный. – Похитителя 12 миллионов защищает государственный адвокат.

– Александр Анатольевич, – вмешался Роберт Наумович, – да, в этом деле мою работу оплачивает государство, но у меня есть и частные клиенты. И не скажу, что я к ним как-то иначе отношусь. Да и гонорары частные и государственные у меня пока не особенно отличаются. Я же не Руткевич! И даже не Камилла де Вилетт.

– А вас не удивило, что человек, укравший сумасшедшие деньги не может позволить себе оплатить адвоката?

– Нисколько. Я сразу понял, что он невиновен.

– Ладно, не будем отвлекаться, – вздохнул Нагорный. – Федор Геннадиевич, давайте дальше.

– И я рассказал все еще раз под детектор. Руслан Каримович выслушал, потом сказал, что я вру, что у меня вероятность правдивых ответов не выше 10 % практически по всему рассказу. У меня сейчас тоже так?

– Да девяносто у вас, – сказал Александр Анатольевич.

– Может быть, он перепутал? Или программа у него не работала? – предположил Привозин.

– Да совесть у него не работала, – отрезал Нагорный. – Продолжайте!

– Я возразил, что не вру, – продолжил Федор Геннадиевич, – и сказал, что, если он мне не верит, я готов пройти через допрос под БП. Он кивнул, сказал: «Ладно, только вас врач должен посмотреть. Если нет противопоказаний, будет вам БП». Было уже поздно, около восьми вечера, и он сказал, что сегодня мы уже ничего не успеем, и он меня на сутки задерживает. Тюремный врач посмотрит, если все в порядке, завтра будет допрос под БП. А там по результату. Спросил еще, признаю ли я себя виновным. Я сказал: «Нет, конечно». И скинул ему на протоколы мою электронную подпись, как он просил. Потом он дал полчаса на общение с адвокатом. Я сказал Роберту Наумовичу, что говорил правду, что вообще не понимаю, в чем дело. Он сказал, что верит мне. Спросил, были ли у меня проблемы с сердцем. Я сказал: «Никогда». Он: «Ну, тогда все в порядке. Это единственное серьезное противопоказание против допроса под БП. Не волнуйтесь, завтра все выяснится».

– И вас отвели в тюрьму?

– Да. Обыскали там, все отобрали, и меня действительно осмотрел врач, потом в душ отправили, потом надели контрольный браслет…

– Врач про сердце говорил что-нибудь? – поинтересовался Нагорный.

– Нет. Сказал, что у меня, возможно, начинается депрессия. Спросил, в чем меня обвиняют. Я сказал. Он: «Угу, ну, это "А". Вас завтра отпустят, скорее всего. Через месяц где-нибудь, если будете на свободе, покажитесь психологу. Если будете в ПЦ, они там сами все увидят».

– Так, про депрессию сказал, а про сердце нет? – переспросил Александр Анатольевич.

– Да, – кивнул Привозин.

– А не спрашивали его, можно ли вам под БП?

– Нет. Честно говоря, я не услышал ничего про сердце и успокоился. А на следующее утро меня отвели к Салаватову, и он показал мне медицинскую справку, где было сказано, что у меня больное сердце, и под БП нельзя ни в коем случае.

– Дима, – обратился Нагорный к Дмитрию Николаевичу. – У тебя уже есть результат? Можно Федору Геннадиевичу под БП?

– Можно. Даже под обычный. А под это чудо техники вообще без вопросов, – и он кивнул в сторону биопрограммера у противоположной стены.

БП действительно выглядел не совсем обычно: более блестяще, более дорого, и излучатель не прямоугольный, как везде, а овальный.

– Ну, десяточку может и не стоит выставлять, – продолжил врач. – Но ее никому не стоят выставлять. Откуда они взяли проблемы с сердцем, ума не приложу. Все совершенно в норме. А вот депрессия есть. Клиническая депрессия. Не лечили, Федор Геннадиевич?

– Нет, но я не жаловался.

– Психолог смотрел хотя бы?

– Да, где-то через месяц после ареста. Он про депрессию сказал. Сказал, что может выписать мне лекарства, если я хочу, но пока можно обойтись. Я сказал: «Обойдусь».

– Дим, это большой косяк со стороны психолога? – спросил Нагорный.

– Да, нет. В принципе, если явного суицидального синдрома нет, человек сам решает, принимать ему лекарства от депрессии или нет. Но я бы настоял.

– Так, Дим, еще вопрос. Ты знаешь этого Андрея Кравченко, который медицинскую справку подписал?

– Да, знаю. Нормальный парень вроде. Скорее всего, служебный подлог.

– У тебя все врачи нормальные парни. Ладно, допросим. Федор Геннадиевич, продолжайте. Салаватов показал вам липовую справку, и что дальше?

– А вы меня будете допрашивать под БП? – спросил Привозин.

– Посмотрим, – сказал Нагорный. – Вы рассказывайте дальше.

– Салаватов вернул мне устройство связи и отпустил. С контрольным браслетом, конечно. Сказал, чтобы я из Кириополя ни ногой, иначе браслет тут же просигналит в полицию. И чтобы я являлся на все следственные мероприятия, иначе меня опять отправят в тюрьму. Я так обрадовался, что не стал спорить со справкой. Полетел тут же домой. И два дня все было спокойно. А на третий выхожу я из дома, и прямо у ворот садится гравиплан небесно-голубого цвета. И человек на месте рядом с местом пилота обращается ко мне: «Федор Геннадиевич, садитесь, у нас к вам важный разговор». А на лице у него маска с прорезями для глаз.

– Не узнаете? – спросил Александр Анатольевич.

– Нет, конечно. Разве что голос, но и то вряд ли. Не уверен, что я его хорошо запомнил. Я не спешил лезть к ним в машину, разумеется, но растерялся. Пока я раздумывал, оттуда выпрыгнули еще двое, тоже в масках, и меня затолкали в гравиплан. Отобрали кольцо. И мы полетели куда-то на север в горы. Я говорю: «Мне нельзя из Кириополя». Они смеются. Говорю: «Меня арестуют». А тот первый: «А что ты хочешь за кражу двенадцати миллионов? Конечно, арестуют». Я говорю: «Я невиновен». Они: «Как только арестуют, тут же во всем признаешься, а иначе: смотри!» Мы летели уже над горами и спустились ниже к полонине. А там несколько провалов, как дырки в земле. «Там пещеры, – говорят они, – вглубь идут на несколько километров, а на дне сталагмиты. Если сбросить туда человека, никто никогда его не найдет. А Салаватов с нами в доле, не надейся на него, и адвокат твой государственный в доле с Салаватовым».

Нагорный жестко посмотрел на адвоката.

– Роберт Наумович…

– Неправда, – сказал тот.

– Вы дадите согласие на допрос с детектором?

– Хоть под БП.

– Значит, допросим. Позвоните вашему адвокату сразу, пока еще не очень поздно.

– Хорошо.

– Вы уже слышали эту историю?

– Частично, на суде по аресту. Он рассказывал, что его захватили неизвестные и увезли за пределы Кириополя.

– И что судья?

– Не поверил. Федор Геннадиевич попросил допросить его с детектором, но Салаватов подсунул судье результат обработки его первого допроса с графиками, где вероятность правдивых ответов менее десяти процентов, и судья отказал.

– Федор Геннадиевич, все так и было? – спросил Нагорный.

– В общем, да.

– Судье двойка, – прокомментировал Дима.

– Ну, история действительно фантастическая, – вздохнул Нагорный, – судью можно понять. Хотя конечно, по-хорошему, надо было перепроверить.

– Я составил на него жалобу в Императорский Контрольный Комитет, – сказал адвокат, – но без консультации с моим подзащитным подать не мог. А в тюрьме мне ответили, что он не хочет со мной разговаривать.

– Это правда, Федор Геннадиевич? – спросил Нагорный.

– Да. Я, честно говоря, поверил, что он в доле.

– Понятно. Вообще-то могли написать заявление, что хотите сменить адвоката.

– Салаватову? – поинтересовался Привозин.

– А Салаватову заявить отвод.

– Я не так хорошо знаю законы, – вздохнул Федор Геннадиевич.

– Ладно, мы вас прервали. Рассказывайте дальше. Что вам еще наговорили эти люди в гравиплане?

– Сказали, что, если я возьму вину на себя и не поеду в Центр, не подпишу согласие, а останусь в тюрьме, они меня не тронут. Иначе у них и в тюрьме есть свои люди. Могут лекарство какое-нибудь дать или в еду отраву подсыпать, и никто концов не найдет.

Нагорный слушал и мрачнел все больше.

– Саш, да вранье, наверное, – предположил врач.

– Поглядим, – проговорил Александр Анатольевич.

– И вы поэтому отказались принимать лекарства от депрессии? – спросил Дмитрий.

– Да, – кивнул Привозин.

– Дальше, – сказал Нагорный.

– Еще они сказали, что мне надо продержаться три месяца, за это время они успеют доделать свои дела и покинуть Кратос. Через три месяца, самое позднее, будет суд, а в суде дело все равно рассыплется.

– Деньги предлагали? – спросил Александр Анатольевич.

Привозин молчал, но на графике СДЭФ вверх выплеснулся протуберанц. На изображении мозга один из участков вспыхнул красным. Я посмотрел другие графики. Главный пик был по адреналину.

– Мне повторить вопрос? – сказал Нагорный. – Вы не расслышали?

– Да, предлагали. Но для меня это было неважно. Себя бы спасти!

– Сколько?

– Миллион.

– Угу, – кивнул Нагорный, – авансы были?

– Не знаю. Ну, как я мог это из тюрьмы увидеть? Кольцо у меня отобрали, а с адвокатом я не встречался.

Но графики говорили о другом. На второй фразе вылетел протуберанц с локальным пиком на слове «мог».

– Федор Геннадиевич, – сказал Нагорный, – ну, исповедь, так исповедь. Так хорошо начали! И давайте продолжать в том же духе. Вы бы видели сейчас свои графики.

– Программа мне не верит?

– Не то слово, Федор Геннадиевич. Пять процентов. И эмоциональный максимум, он же минимум правдивости на слове «мог». Так что давайте сразу о том, как именно вы могли это видеть.

– Мне показывал Салаватов. Они переводили деньги по частям на специальный счет. Не мой. Но у банка якобы было поручение перечислить мне деньги через три месяца после ареста.

– Ну, и все! Нетрудно совсем было сказать. Салаватов поручение показывал?

– Да, на планшете.

– Ну, хорошо. Мы все вперед забегаем. Давайте немного назад вернемся. Как вас арестовали?

– Меня высадили там же, на плато, и бросили. Минут через пятнадцать прилетели полицейские минипланы, и меня задержали и отвезли прямо к Салаватову. Мы были одни, без адвоката. Руслан Каримович сначала говорил дежурные фразы про то, как я нехорошо поступил, нарушив условия меры пресечения, и что меня придется арестовать, а потом сказал, что для меня есть послание, загрузил файл на планшет и показал мне. Там было письмо, где говорилось, чтобы я молчал и соблюдал договоренности. И была приписка: «Помни о северных пещерах». Это убедило меня, что Салаватов действительно с ними в доле. А потом был суд, ну, вы уже знаете.

– Что он решил? Подробно.

– Арестовать на месяц, с возможностью продления ареста по решению следователя на срок до трех месяцев.

– Надо отменить это положение, – сказал Нагорный, – чтобы судья не имел права больше, чем на месяц арестовать. Тогда бы через месяц был другой судья, и есть надежда, что он бы отнесся к делу более ответственно.

– Все это костыли, – заметил Дима, – костыли для совести.

– Костыли, конечно. А что делать? Всех через ПЦ не прогонишь… Федор Геннадиевич, продолжайте.

– После суда Салаватов показал мне еще одно послание. Я даже его помню: «Все бесполезно. Судья наш. Еще одна байка о захвате, и в дело вступит тюремный доктор». И, в общем-то, это и все. Салаватов меня почти не вызывал. Ну, кроме тех случаев, когда он показывал счет.

– Вы действительно признали вину после ареста?

– Да, я решил, что это единственная возможность сохранить жизнь.

– И никто не удивился тому, что вы не подписали после этого согласие на психокоррекцию?

– Меня даже об этом не спрашивали.

– Понятно, – сказал Нагорный. – У нас сейчас половина восьмого. Как, господа, готовы еще поработать пару часов?

– Я, да, – сказал я.

– Ну, ты понятно. Дима?

– Ладно. Все равно ночь пропала. Если завтра в шесть часов не поднимешь.

– Тебя не подниму. Роберт Наумович?

Адвокат тяжело вздохнул.

– После восьми вечера допросы запрещены.

– Это в интересах вашего подзащитного, – сказал Александр Анатольевич. – Я очень не хочу возвращать его в тюрьму, так что лучше договорить сегодня. Домой поедет.

– Ну, хорошо, – сказал адвокат. – Я не возражаю.

– Федор Геннадиевич, – Нагорный внимательно посмотрел на Привозина, – Нужно ваше согласие на допрос после восьми вечера. За полчаса точно не успеем. Подпишите?

– А потом?

– Домой, я же сказал.

– Точно?

– Абсолютно.

– Ладно.

Нагорный подождал электронной подписи и скомандовал:

– Федор Геннадиевич, под БП.

И я увидел крутой протуберанц на графике СДЭФ.

– Саш, ну, зачем? – протянул Дима. – Ну, все же ясно.

– Дима, не занудствуй, – отрезал Нагорный, – я не хочу уподобляться тому судье, которому тоже, видимо, было все ясно, и он запихнул на три месяца в тюрьму человека, которому там явно делать нечего.

– Саш, ты болен перфекционизмом.

– Даже спорить не буду. Но не считаю, что это требует лечения. Между прочим, я по закону обязан это сделать, Федор Геннадиевич несколько раз менял показания.

Нагорный поставил ладони ребром на стол, параллельно одну другой, словно показывал габариты некоего предмета.

– Так, – сказал он, – Федор Геннадиевич, во-первых, не страшно. Вон сидит Артур Вальдо, – он повернулся в мою сторону, – который проторчал под эти прибором десять дней, включая время сна, и ничего жив, здоров и весел.

– Не совсем под этим, – заметил я. – В ОЦ был коррекционный биопрограммер.

– В режиме психологического опроса принципиальной разницы никакой, – возразил Александр Анатольевич. – Как это было? Успокой человека.

– Голова здорово кружилась и подташнивало, а так нормально, – сказал я.

– Успокоил, – хмыкнул Нагорный. – Федор Геннадиевич, под этой моделью даже голова кружится не будет. Их на империю три всего: в ИКК, у Даурова и у меня. Совершенно безопасная вещь, и при этом очень эффективная.

– Это тот, который «выпотрашивает на раз»? – спросил я.

– Отец рассказывал? – догадался Нагорный. – Угу, он самый. Так что, Федор Геннадиевич, если вы еще что-то хотите мне сказать – говорите сейчас.

– Я все сказал, – вздохнул Привозин.

– Тогда просто уточним некоторые моменты. Так, как мы это оформим? Вы писали официальное заявление о том, что просите о допросе под БП?

– Нет. А надо было?

– Надо. Можно сейчас написать. Или я напишу постановление.

– Вы, – сказал Привозин.

– Ну, хорошо. Вы куртку снимайте пока, Рукав на левой руке заверните выше локтя, нам вены нужны. Вся эта бюрократия займет буквально две минуты.

Биопрограммер

Федор Геннадиевич снял тонкую летнюю куртку и повесил ее на спинку стула. Под ней оказалась рубашка с короткими рукавами.

– Совсем хорошо, – прокомментировал Нагорный.

Задумался буквально на минуту, наконец, поднял голову.

– Роберт Наумович, ловите постановление. Артур, ты тоже посмотри, как такие вещи оформляются.

И мне на кольцо упал файл.

В документе, подписанном Александром Анатольевичем, говорилось, что в связи с тем, что Привозин Федор Геннадиевич неоднократно менял показания, ему назначен допрос с помощью биопрограммера.

– Дима, ты тоже посмотри, – сказал Нагорный, – тем более, что у меня к тебе просьба.

– Догадываюсь, – сказал врач.

– Понимаешь, я очень не хочу дергать Геру в конце рабочего дня, он дома уже. Гера – это специалист по работе с этой моделью БП, – пояснил для меня Нагорный, – Тем более, что я справлюсь и сам. Единственное, что я делать не умею, это вены прокалывать. Дим, поможешь иголочку поставить?

Дима поморщился.

– Это противоречит врачебной этике? – поинтересовался Александр Анатольевич.

– Да, нет. Это же не казнь. Мы же вреда не причиняем. Так что не противоречит. Просто, по-моему, необходимости нет.

– Дим, но я же тебя не учу геморрой лечить.

– Ладно, поставлю. Где у тебя можно руки помыть?

Нагорный указал глазами на узкую дверь справа от БП, которую я даже не сразу заметил.

– Там все, что нужно, – пояснил он.

Дима встал с места и направился к двери. По пути тронул Привозина за плечо.

– Федор Геннадиевич, давайте, давайте, в кресло.

Привозин послушался, но ему было страшно. Пики на графике шли один за другим и были стабильно выше фона.

Врач вернулся с таким же пластиковым пакетиком в руке, с какими ко мне приходил Старицын в Открытом Центре. Я знал, что там игла-антенна, дезинфицирующее средство и резиновые перчатки.

Он подсел к креслу под БП на такой же, как в ОЦ вращающийся стул, спросил:

– Федор Геннадиевич вас обедом кормили?

– Да.

– Ну, про ужин не спрашиваю.

Дима надел перчатки. Как он дезинфицировал кожу и ставил иглу, я не видел за ним, но операция заняла две секунды.

– Все, – сказал он. – Федор Геннадиевич, руку не сгибайте пока.

И вернулся за стол, на свое прежнее место.

– Саш, выстави безопасный режим, ладно? – сказал он. – Федор Геннадиевич очень устал и не ел с двух часов.

– Хорошо, хорошо, – кивнул Нагорный.

Я следил за графиками, как сглаживается СДЭФ. Наконец, линия почти совпала с границей фона, и мышцы Привозина тоже расслабились, рука бессильно лежала на подлокотнике. Он закрыл глаза. Зоны на изображении мозга сменили цвет с красного и оранжевого до голубого и синего.

– Он спит? – шепотом спросил я Александра Анатольевича.

– Нет. Ну, ты же не спал во время психологического опроса. Это состояние ближе к опьянению, чем ко сну.

Тем временем спинка кресла медленно опустилась, а опора для ног поднялась, так что Привозин уже полулежал, а не сидел в нем.

Мне было не по себе. Я вспоминал собственный опыт общения с БП и представлял себя на месте Федора Геннадиевича.

– А зачем действительно? – очень тихо спросил я. – Все же было видно на графиках.

– Не все. Допрос с детектором это такая разведка боем. Мы видим, что человеку страшно или он пытается нас обмануть, или то, что он говорит, для него эмоционально значимо. Но почему страшно, что он скрывает и почему значимо, мы можем только предполагать.

– Можно у него спросить.

– Так мы сейчас этим и будем заниматься. Грубо говоря, детектор только подсказывает нам, о чем спрашивать. Спрашиваем под БП.

– Саш, – также тихо сказал врач, – можно начинать.

– Федор Геннадиевич, – громко сказал Нагорный, – кто пригласил вас в компанию «Строй-полис»?

– Эдуард Валевич, – он говорил очень тихо, но в изголовье стоял микрофон, и все было прекрасно слышно.

– Он предупреждал вас о том, что в перспективе собирается назначить вас генеральным директором?

– Нет.

– Расскажите подробно о вашей работе.

Привозин рассказывал очень подробно с именами и деталями. Но принципиально его рассказ не отличался от того, что мы уже слышали. Зато здорово отличались графики. Они были пологими, без резких всплесков, и вместо горных пиков и провалов шли цепи пологих холмов.

– Эдуард объяснил вам, что это за поставщики? – спрашивал Нагорный.

– Он сказал, что очень надежные поставщики.

– Вы их проверяли?

– Нет.

– Такая проверка входила в ваши обязанности как директора?

– Не знаю.

– Вы знали, куда на самом деле пойдут деньги?

– Нет. Я думал, что это поставщики.

– Артур, смотрите, – шепнул мне Дима, – это эмоционально значимый вопрос, видите максимум?

– Да.

– Но он пологий. Если бы беседа была не под БП, после максимума шел бы резкий спад – так называемый, «вздох облегчения». Под БП все вопросы равнозначны.

– «Тормоза сносит», мне отец рассказывал.

– Можно и так сказать. Самоконтроль отключается. И не только. Человек вообще перестает понимать, какие вопросы для него опасны.

– Федор Геннадиевич, вы понимали, что вам не хватает компетентности, чтобы выполнять обязанности директора? – спросил Нагорный.

– Да.

– Что вас заставило все-таки согласиться?

– Меня очень просили помочь. И Эдик мой друг.

– А деньги это сулило?

– Да. Зарплата директора выше.

– И все?

– Мне обещали процент акций. В случае успеха брали партнером.

– Какой процент?

– Десять процентов.

– А что считалось успехом?

– Завершение строительства.

– Вы могли отказаться от должности?

– Да.

– Вам было страшно брать на себя ответственность?

– Да.

– Вы ожидали дурных последствий?

– Предполагал.

– Вы ожидали их избежать?

– Да.

– Почему?

– Все принципиальные решения были приняты Эдиком, я, по сути, был только техническим исполнителем.

– Вы верили, что Эдуард Валевич предпринял правильные шаги?

– Да.

Я не понимал этого разговора. Мне казалось, что Нагорный спрашивает какую-то ерунду, но Роберт Наумович кажется все прекрасно понял, и вопросы ему не нравились, адвокат становился все мрачнее.

Александр Анатольевич сменил тему.

– Расскажите о вашем задержании и первом допросе.

Федор Геннадиевич рассказал. Все то же самое, только чуть больше деталей. Нагорному очень хотелось выяснить, к кому и куда уходил Салаватов во время допроса, но Привозин явно не знал.

Потом была история освобождения и голубого гравиплана. Нагорный хотел подробностей. Какого роста были эти люди, как говорили, принадлежали ли к образованному классу, о чем говорили между собой. Куда конкретно летали. Привозин почти ничего не помнил, кроме разве что места и то приблизительно. Точно горы на севере от Кириополя. Недалеко от хрустальных пещер. Эти места любят спелеологи. Он сам там лазил в юности. Да, он узнает место, если его туда привезут.

– Вы были очень напуганы? – спросил Александр Анатольевич.

– Да, – ответил он.

– Когда вы приняли решение взять вину на себя?

– После суда. Когда судья мне не поверил. Я решил, что все бесполезно.

– Вы надеялись получить деньги?

– Да.

– Вы получали деньги за самооговор?

– Только на депозит.

– Сколько туда упало?

– Триста тысяч.

– Депозит можно было отозвать?

– Да, если я нарушу договоренности.

– А если не нарушите?

– Не знаю. Видимо, да.

– Вы верили, что с вами расплатятся?

– Надеялся. Это не было главным.

– Что было главным?

– Спасти свою жизнь.

– Вы верили, что тюремный врач в сговоре с Салаватовым?

– Да.

– Он плохо к вам относился?

– Нормально, как ко всем. Но я ему не верил.

– Сколько раз вы с ним встречались?

– Два. После задержания и после ареста.

– Вы могли отказаться от осмотра?

– Да, кроме этих двух раз. Я дважды отказывался.

– Как же тогда он смог бы вас убить?

– Не знаю.

– Вы не доверяли вашему адвокату?

– Да.

– Вы знали, что можете его сменить?

– Да, но на платного. У меня не было денег.

– Вы могли найти деньги?

– На свободе – да, в тюрьме – нет.

– Вы знали, что можете пожаловаться во Внутренний Контрольный Комитет Генпрокуратуры?

– Да, но я не смог бы составить жалобу без адвоката.

– В свободной форме можно было писать.

– Я не знал.

– У вас планшет был в комнате?

– Да.

– Там была «Памятка для арестованных»?

– Да.

– В ней был раздел «Что делать, если ваши права нарушаются»?

– Да.

– Вы его читали?

– Да.

– Там были образцы жалоб в ВКК, Императорский Контрольный Комитет, СБК?

– Да.

– Вы поняли, что их можно отправить в автоматическом режиме по защищенному каналу?

– Да.

– Почему вы этого не сделали?

– Не верил в эффективность.

– Еще?

– Я бы гарантированно потерял деньги.

– Ну, наконец-то!

– Саш, ну зачем ты так? – тихо спросил Дима. – Он два с половиной месяца был в тюрьме.

– Так надо, – отрезал Нагорный. – Там психокоррекцию не делали.

Адвокат Привозина был мрачнее мрачного.

– Все, – сказал Александр Анатольевич, – я отключаю, сейчас он придет в себя.

– Можно мне будет с моим клиентом наедине поговорить? – спросил Роберт Наумович.

– Я не возражаю, – кивнул Нагорный, – я, в общем, представляю, о чем будет разговор. И у меня нет ни малейшего желания навесить на вашего клиента что-то лишнее.

Он сделал ударение на слове «лишнее».

Дима встал с места, подошел к Федору Геннадиевичу, сел рядом с ним.

Тихо спросил:

– Как вы себя чувствуете?

– Нормально, – сказал Привозин.

Но язык слегка заплетался.

– Голова не кружится? – спросил врач.

– Нет.

– Тогда руку давайте.

И Дима снял иглу-антенну и дезинфицировал кожу.

– Федор Геннадиевич, вставайте, идите сюда, – сказал Нагорный и указал глазами на стул напротив своего стола, – садитесь.

– Что я там наговорил? – спросил Привозин, садясь, – я почти ничего не помню.

– Ох, – вздохнул Александр Анатольевич, – давайте по порядку. Во-первых, Роберт Наумович просил у меня разрешения поговорить с вами наедине. Как вы на это смотрите?

– Нет. Не надо.

– Ладно, – кивнул Нагорный, – понятно. Роберт Наумович, чтобы человек не остался без защиты, если вы захотите что-то сказать во время моей речи, пожалуйста, просите слова, я не возражаю.

– Хорошо, – сказал адвокат.

– Так, во-вторых, – продолжил Нагорный, – никакого хищения здесь нет, конечно. Это обвинение я снимаю. Точнее снял, мое постановление уже в архиве прокуратуры. Когда вы сегодня будете отсюда уходить, вам вернут устройство связи, и там оно тоже появится сразу, как только вы наденете кольцо.

Привозин заулыбался.

– Спасибо, Александр Анатольевич.

– Благодарить меня не за что, – вздохнул Нагорный. – Мне приходится исправлять сейчас то, что натворили мои подчиненные. От имени генпрокуратуры я приношу вам извинения за их действия. Вы имеете право на компенсацию за незаконный арест и содержание под стражей. Так, два с половиной месяца… я сейчас точно не скажу, но это где-то порядка десяти тысяч гео, если не было ущерба для здоровья. Дим, как ты оцениваешь состояние здоровья Федора Геннадиевича?

– Все в порядке, – сказал врач, – за исключением депрессии.

– Депрессия – следствие тюрьмы? – спросил Александр Анатольевич.

– Не только, предшествующих событий тоже. Но в большой степени.

– Заключение мне скинешь?

– Конечно.

– Дополнительное лечение нужно господину Привозину?

– Такие вещи обычно на свободе сами проходят. Но, – он взглянул на Федора Геннадиевича, – если симптомы сохранятся – к психологу в обязательном порядке.

– Хорошо, – кивнул Привозин.

– Так, Федор Геннадиевич, – продолжил Нагорный, – мы, похоже, десятью тысячами не отделаемся. Будет больше. Тысяч на пять. В течение недели перечислим. Если вы будете не удовлетворены суммой, у вас будет возможность подать на нас в суд.

– Спасибо, – улыбнулся Привозин, – думаю, мне хватит.

– Это было «во-вторых», – сказал Александр Анатольевич. – В-третьих, от трехсот тысяч на депозите вам придется отказаться. Не ваши деньги, не праведные.

– Я сказал, сколько…

– Вы много всего сказали.

– Я на них особенно и не рассчитывал, – вздохнул Привозин, – счет арестуют?

– Уже арестовали.

– Понятно.

– В-четвертых, – продолжил Нагорный, – мы вас берем в программу защиты свидетелей, поскольку вам грозит опасность, и предоставляем вам охрану. С другой стороны, мы ждем вашей помощи. Надо будет слетать с нами в горы и опознать место, над которым вы летали, и опознать ваших похитителей, если мы их поймаем.

– Хорошо, – кивнул Привозин, – я постараюсь.

– И в-пятых и шестых. Есть два неприятных момента. В-пятых, то, что вы согласились на должность генерального директора, не имея знаний и опыта, называется «преступная самонадеянность». Это наказуемо.

– Минуту, – вмешался адвокат, – могу я сказать?

– Да, конечно, – кивнул Нагорный.

– Александр Анатольевич, некомпетентность исключает вину по статье «халатность».

– Это правда? – спросил Привозин Нагорного.

– Такое положение есть, но я ставлю вам в упрек именно момент вашего согласия. Вы согласны с такой оценкой?

– А как это наказуемо?

– Открытый Центр. Месяц максимум. Вон Артур. Он там был, и все у него замечательно. Абсолютно ничего страшного.

Привозин задумался.

– Признаете свою вину? – спросил Александр Анатольевич.

– Да. Да, пожалуй.

– Ну и хорошо.

– Мне прямо отсюда туда ехать?

– Да бросьте! Не раньше понедельника. С вами свяжутся, пригласят.

– Мне согласие подписать?

– Угу.

– Не торопитесь, – вмешался адвокат. – В вашем случае суд может принять решение вас простить, даже если ПЗ будет положительное. Проступок небольшой, а вы уже два с половиной месяца провели в тюрьме.

– Есть такая вероятность, – кивнул Нагорный. – И даже довольно большая. Но я не считаю, что психокоррекции следует избегать любой ценой. Я бы прислушался к психологу. Если он скажет, что психокоррекция необходима – лучше пройти курс. К тому же у нас есть еще один неприятный факт. История с вашим самооговором подпадает под статью «укрывательство».

– Угроза жизни исключает виновность по этой статье, – заметил Роберт Наумович.

– Это так? – спросил Привозин Нагорного.

– Это так, – кивнул Александр Анатольевич, – но не в вашем случае. У вас было несколько возможностей изменить ситуацию, но вы ими не воспользовались, потому что надеялись получить деньги. Это так? Или мне запись с БП поднять?

– Чем это грозит?

– Да, то же самое, где-то до месяца Открытого Центра. Всего два.

– С двумя с половиной месяцами тюрьмы получается уже четыре с половиной, а это откровенно много, – вмешался адвокат.

– Много, конечно, – согласился Нагорный, – но тюрьма – не Психологический Центр. Бывает, что человек делает после нее весьма правильные выводы, но далеко не всегда. В любом случае психолог должен смотреть.

– Согласен, – кивнул Роберт Наумович, – но и в этом случае, даже если будет положительное ПЗ, в чем я сомневаюсь, есть вероятность прощения судом. Так что, Федор Геннадиевич, не стоит торопиться с подписанием согласия на психокоррекцию.

– Вероятность прощения есть, – подтвердил Александр Анатольевич, – но небольшая. Все-таки два эпизода. И для того чтобы рассчитывать на прощение, надо признать вину.

– Прежде чем признавать вину, надо пройти психологическое обследование, – заметил адвокат. – Такая возможность есть в рамках следствия. Если ПЗ будет отрицательное, все вопросы отпадут.

– Так, – перехватил инициативу Нагорный, – у нас господин Привозин будет решать. Итак, Федор Геннадиевич, у вас есть несколько вариантов дальнейших действий. Первый, самый простой. Вы сейчас признаете вину по обоим эпизодам и подписываете согласие на психокоррекцию. После чего едете домой. Где-то в течение недели, скорее всего, в понедельник вас вызывают в ОЦ. Психолог в любом случае начнет с психологического опроса и составления ПЗ. Если Психологическое Заключение будет отрицательным по какому-либо эпизоду, мне эта информация придет, и я закрою дело. Ничего перепроверять и гонять вас в другой Центр не буду, заведению Старицына я доверяю на девяносто девять процентов. Если будет отрицательное ПЗ по двум эпизодам, значит, к вам вообще никаких претензий.

– А бывает отрицательное ПЗ после признания вины? – спросил Привозин.

– Бывает, конечно. У нас же признание не «царица доказательств». У нас «царица доказательств» Психологическое Заключение. Если ПЗ будет положительным – значит надо пройти курс. Если вы выберете этот вариант, вот сидит Артур Вальдо, он провел в ОЦ десять дней и, думаю, с удовольствием вас проконсультирует: что, где, как это происходит и как лучше себя вести. Да, Артур?

– Конечно, – сказал я. – Давайте мои координаты, без проблем. На самом деле это очень помогает. Я сам с отцом консультировался.