Текст книги "Секс и эротика в русской традиционной культуре"
Автор книги: Наталья Пушкарева
Соавторы: Елена Левкиевская,Владимир Петрухин,Игорь Кон,Иван Морозов,Т. Листова,К. Логинов,Петр Богатырев,A. Плотникова,Ольга Белова,C. Толстая
Жанры:
Научпоп
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 36 страниц)
СТРАЖИ ВОРОТ, ИЛИ ГРАНИЦЫ СООБЩЕСТВА
Символика «живота», консолидирующая женское сообщество, одновременно поддерживает его границы. Символика (она же – телесность) рождения воспринимается так, как мы описали, отнюдь не всеми: реакцией может быть не только властное влечение.
Яркий пример иной (и гораздо более распространенной, можно сказать, нормативной в современной культуре) реакции – в самонаблюдениях Н. А. Бердяева:
«Отталкивание во мне вызывали беременные женщины. Это меня огорчает и кажется дурным. У меня было странное чувство страха и еще более странное чувство вины. Не могу сказать, чтобы я не любил детей, я скорее любил. Я очень заботился о своих племянниках. Но деторождение мне всегда представлялось враждебным личности, распадением личности. Подобно Кирхегардту, я чувствовал грех и зло рождения». [844]844
Бердяев Н. А.Самопознание. СПб., 1991. С. 88.
[Закрыть]
Как это контрастирует с розановским: «Волновали и притягивали, скорее же очаровывали – груди и беременный живот. Я постоянно хотел видеть весь мир беременным». [845]845
Розанов В.Указ. соч. С. 179.
[Закрыть]
Граница женского сообщества – там, где пролегает грань между влечением и страхом по отношению к символике этого общества.
Телесность беременности, родов, новорожденное тельце столь же «страшны» для непосвященных, сколь сладостны постигшим этот опыт (но не любым способом, а именно в рамках материнской традиции, формирующей образ сладостной «нежной беременности»). Страх и вина, «грех и зло» – комплекс отторжения. Все это безотчетно (как и влечение) и часто повторяется в описаниях атмосферы родов. Характерный отрывок из наблюдений В. Степановым среднерусской деревни начала XX в.: «Тотчас по появлении в доме родильницы «бабушка» затепляет лампады у икон, молится Богу и затем осматривает больную. В избе воцаряется порядок тишины и религиозного страха. Как будто все члены семьи чувствуют за собой вину в предстоящих муках роженицы». [846]846
Степанов В.Указ. соч. С. 225.
[Закрыть]
Опять тот же комплекс: страх и вина. Всякий уважающий себя сокровенный мир имеет стражей ворот. Они ужасны и отвратительны, их роль – отпугивать непосвященных. Другое их имя – коммуникативные барьеры на границах сообщества. Для мира материнства это мистический страх беременности (и вообще перед телесностью материнства). Нужно иметь личный телесно-эротический опыт, чтобы преодолеть его – и тем самым получить доступ к телесной символике этой среды: понять и просто воспринять ее язык.
Культура (как господствующая, так и материнская) прилагает усилия, чтобы не дать этому опыту выйти за пределы материнской среды (и тех, кого она «посвящает», – отцов, докторов, знахарей). Этот барьер поддерживается с двух сторон.
Уже во время беременности женщина изолируется от внешней среды. Во всяком случае, существенно ограничиваются ее контакты и передвижения. А. К. Байбурин, рассматривая запреты беременной, заметил тенденцию к последовательному сужению ее общения (запреты на пользование общей посудой, утварью, участие в общих работах, поездки и визиты). [847]847
Байбурин А. К.Указ. соч. С. 89.
[Закрыть]
Отправляющиеся в путь, особенно мужчины, избегают беременных женщин: если беременная перешагнет через хомут, оглоблю и проч., то дорога не заладится, лошади будет тяжело везти и т. п. Все это проявления того самого мистического страха, который мы отметили выше. Поверья о «нечистоте» беременной заставляют избегать близости с нею – мы уже упоминали сексуальное избегание, особенно во второй половине срока.
Со своей стороны, беременные и роженицы опасаются вредоносного влияния внешнего мира: здесь вступают в силу поверья о сглазе и порче (колдовстве).
«Я была беременна, – вспоминала моя собеседница, пожилая женщина из чухломской деревеньки. – А врачей у нас своих не было. Приехали, остановились у одной женщины. А я пришла на осмотр – а соседка той тетки говорит: «Ой, с войны пришла, а такая полная! Хорошо тебе было на войне-то!» И вот пришла я, кости ломит, все болит. Мама говорит: „Это тебя обурочили…“». [848]848
Архив МАЭ, ф. К-1, оп. 2, д. 1647, л. 27. Костромская обл., Чухломской р., с. Чертово. Запись Т. Б. Щепанской, 1989.
[Закрыть]
Еще больше боятся за ребенка – и потому до сих пор сильно стремление укрыться, спрятаться от всех. Ира М., молодой психолог из Москвы, писала нам об ощущениях начала беременности: «Ни имени (ребенка. – Т. Щ.) не чувствую, ничего. Только ощущение, что надо все в себе сберечь, спрятаться от людей. Не совсем, а оставить для общения совсем немногих – кому можно довериться. Особенно в первые месяцы: ношу в себе хрустальный сосуд, к которому нужно относиться бережно…» (Москва, 1992, воспоминания о событиях 1989 г. Ира М., 1960 г. р.).
Особенно скрывают момент родов: о нем могут знать только повитуха, свекровь и родная мать роженицы, т. е. тайна должна остаться в мире матерей. Повитуха – обязательно рожавшая женщина, желательно многодетная и строго соблюдающая правила традиционной нравственности: как бы идеальная, символическая мать. Мать-наставница, посвящающая других в этот статус. Нерожавших (в том числе и профессиональных акушерок) избегали приглашать принимать роды: «Какая она бабка, как она бабить будет, коли сама трудов не пытала?» Говорили, что у такой тяжелая рука, рожать труднее, дети чаще умирают. [849]849
Попов Г.Указ. соч. С. 342; Зеленин Д. К.Указ. соч. С. 319; Максимов С. В.Нечистая, неведомая и крестная сила. СПб., 1903. С. 183.
[Закрыть]Плохо (тяжело рожать), если узнает девица, мужчина или старая дева – т. е. тайна рождения выйдет за пределы материнского сообщества.
Все эти страхи и самоизоляция роженицы (правда, не в такой мере, как при родах) продолжались до 40 дней – период ее «нечистоты». Она не появлялась в общественных местах, а ребенка избегала показывать чужим. По сей день не показывают чужим малышей до исполнения двух месяцев. Наташа А. писала нам из Москвы через месяц после рождения своего первенца Николки: «Нам завтра месяц, а мы болеем…у ребенка перелом левой ключицы. Каким образом это произошло, мне непонятно. Все было как обычно. Я его не роняла, не дергала и вдруг – перелом!
Как будто сглазили. Ведь перед этим я его показала тете своей и двоюродной сестре (и это до 40 дней, теперь никому не покажу). И был разговор, что я не боюсь его брать и спокойно с ним обращаюсь. Ну вот и дообращалась» (Москва, Люберцы, 1992 г. Наташа А.).
Поверья о «сглазе», с одной стороны, и о «нечистоте» – с другой, есть культурная фиксация страха – обычного способа переживания границы разных коммуникативных сред. Переживания и фиксации.
Культура «не выпускает» телесный опыт материнства за пределы круга рожавших. Более того, даже те, кто побывал там, пережили этот опыт, не могут «вынести его с собою». Дело в том, что опыт беременности и родов остается вне «я», за рамками личности (сформированной господствующей культурой, которая «не видит» материнства).
Эмили Мартин обнаружила, что при описаниях женщинами беременности и родов господствует метафора: «Твое «я»отдельно от твоего тела». [850]850
Martin Em.Ibid. P. 77.
[Закрыть]Тело – это то, что нуждается в контроле, посылает тебе сигналы, может поступать вопреки твоей воле, бороться с тобою и к чему ты должна приспосабливаться. Эти метафоры не проявляют зависимости от социально-профессиональных характеристик опрашиваемых женщин – это общекультурная установка: «Я» и тело (рождающее, беременное) разделены.
Программа Второго независимого женского форума в Дубне (ноябрь 1992 г.) включала ряд психологических тренингов. В отчете о них отмечено, что тренинги продемонстрировали существование проблемы «культурного отчуждения женщин от своего тела». [851]851
От проблем к стратегии: Материалы Второго независимого женского форума: г. Дубна, 27–29 ноября 1992 года. М.; Хилверсум (Нидерланды), 1993. С. 52.
[Закрыть]Женщины не принимают своего тела – психологи считают это следствием социализации в рамках маскулинной культурной модели, такой как у Т. Горичевой, известного христианского философа: «С детства я отталкивалась от всего женского. Занимала антиженские, антиматеринские позиции. Испытывая презрение к плоти (как к материнскому, к материи), я развивала свой интеллект, волю. Я жила в мире чистого спиритуализма». [852]852
Горичева Т.Дочери Иова: Христианство и феминизм. СПб., 1992. С. 56.
[Закрыть]
Телесный опыт рождения так и остается в подавляющем большинстве случаев за рамками «я» – женщины вскоре вынуждены вернуться к своему дородовому образу – «возвращение девичества»: культура властно побуждает их к этому возвращению.
Беременной не советовали смотреться в зеркало – облик ее «в положении» никак не должен совмещаться с образом «я»; избегают фотографировать беременных и младенцев до двух месяцев – фиксировать, сохранять «на память» телесность рождения.
Не потому ли телесный опыт рождения так быстро «забывается»? Мы взяли слово в кавычки, потому что новая беременность или даже просто вид беременной женщины тут же пробуждают этот опыт и связанный с ним пласт информации. Здесь не забывание, а вытеснение из сознания, с «дневной поверхности» личности. «Горьки родины, да забывчивы» – гласит пословица. [853]853
Даль В. И.Указ. соч. Т. 2. С. 125.
[Закрыть]
А кроме того, культура препятствует вербальной фиксации телесного опыта материнства: здесь действует барьер «стыда» – говорить о беременности и родах, об их телесных подробностях стыдно или, во всяком случае, неприлично в большей части ситуаций. Табуированы даже сами эти слова. Все это изгоняет опыт материнства с дневной поверхности культуры, которая продолжает его «не видеть»: «Смотрю на него и не вижу, а поэтому называю его невидимым. Слушаю его и не слышу, поэтому называю его неслышимым». [854]854
Дао-дэ цзин.Чжан 14 // Древнекитайская философия. В 2-х томах. М., 1972. Т. 1. С. 127.
[Закрыть]
Выход из мира рождения – это отгорожение от материнского тела. Важнейший момент для ребенка – отлучение от груди: прекращение основного, пожалуй, канала телесной коммуникации с матерью.
Женская традиция выработала устойчивые представления о «нормальных» сроках грудного вскармливания, существуют средства группового давления, заставляющего мать стремиться к соблюдению этих сроков. Вообще традиция активно участвует в регуляции кормления.
Первые два месяца окружающие женщины обучают тебя способам «раздаивания», учат средствам, чтобы «пришло» молоко. Средства самые простые: много горячего чая с молоком, настой фенхеля и т. п.
До 6–8 месяцев среда поощряет кормление.
До года одобряет. Узнав, что еще кормишь, удивляются, даже восхищаются: это уже необычно, но пока хорошо. Вероятно, это и есть грань «нормального» периода грудного вскармливания: отучают от груди чаще всего между 8 и 12 месяцами. Может быть, имеет значение появление зубов – когда я говорила, что кормлю, часто спрашивали: «А как же зубы? Не кусается?»
Где-то с полутора лет уже очень удивляются, говорят между собою: «Ирина свою еще грудью кормит – а уж почти полтора года девчонке!» И жалеют. И учат, как отучить от груди. Способы такие:
«Я щетку положила: одежную щетку обыкновенную. Она как увидела, так все. Отвернулась и больше не стала сосать» (Люба К., 1954 г. р., СПб., 1991 г.).
«Я горчицей соски намазала, – рассказывала мне моя мама. – Ты взяла сосок, ничего понять не можешь. А потом как заплачешь: «Сися кака!» – и больше уже не хотела. Еще подойдешь, потянешься – а потом: «Сися кака!» – отворачиваешься» (СПб., 1990 г.).
Некоторые просто уходят от своего сосунка на несколько дней. Одна из моих знакомых ушла в роддом рожать второго ребенка. Через пять дней вернулась – старший больше грудь не берет: отвык. По общему мнению, для этого достаточно трех-четырех дней.
В русской деревне традиционно кормили малышей грудью до полутора-двух лет: время «трех постов» (считая в году два главных поста – Великий и Успенский). Этнографы наблюдали те же методы отучения, что по сей день практикуются в среде горожанок: мажут сосок горчицей, солью, перцем, сажей; кладут на грудь что-нибудь мохнатое: щетку, кусок меха; наконец, уходят из дома на несколько дней, оставляя малыша на попечение родственников. [855]855
Зеленин Д. К.Восточнославянская этнография. М., 1991. С. 329; Дивильковский.Указ. соч. С. 599.
[Закрыть]
Смысл этих манипуляций: эротическое влечение к материнской груди должно смениться отвращением (вкусовые методы) или страхом. Обратим внимание на то, что кусочек меха, щетки – символически животные атрибуты – ориентированы как раз на то, чтобы испугать младенца. Бабушка в п. Котлы Ленинградской обл. рассказывала, как раньше отучали детей от груди: «Варежку приложишь (показывает – к груди) или что-нибудь такое, в шерсти, мохнатое: он увидит, испугается. Скажешь: «Собака злая там», – испугается, больше не подойдет» (п. Котлы, Ленинградская обл., 1990 г.). Дивильковский пишет, как мать, положив за пазуху щетку или мех, говорила: «Титю у мамы бука съела; вон, какая страшная стала! Смотри не тронь, а то тебя съест». [856]856
Дивильковский.Указ. соч. С. 559.
[Закрыть]
Вот он, первый страх, – граница, отделяющая от матери, а точнее – от женского сообщества, в недрах которого малыш появился на свет. Теперь пора переходить под влияние господствующей культуры. Настоящий смысл отучения от груди – переход в вербальную систему коммуникаций. Не случайно говорят, что если ребенок долго сосет грудь, то поздно научится говорить, будет плохо разговаривать, речь его будет невнятна (СПб., 1992 г.).
Кормление говорящих детей настолько поражает общественное мнение, что такие случаи надолго остаются в памяти материнского сообщества: «Трехлетний ребенок ставил рядом с матерью скамеечку, говоря: «Маци! Дай мне цыцки пососаць!» – и мать давала ему грудь», – сообщает из Гродненского уезда И. Корский. [857]857
Зеленин Д. К.Указ. соч. С. 329.
[Закрыть]«Я сама как-то сижу, с ней разговариваю. Тут подбегает ребенок, взбирается ей на колени: „Мам, дай сисю!“» – это со смехом и удивлением рассказывает моя подруга, с которой мы вместе прогуливали во дворе своих малышей (СПб., 1992 г.).
Шокирует то, что ребенок уже говорит. Это просто невероятно, несовместимо: речь и кормление грудью. Они в разных мирах.
* * *
Существуют и другие ограничения телесного контакта с матерью.
«Младенцам не давать целоваться: долго немы будут», – фиксирует В. Даль одно из таких ограничений. [858]858
Даль В. И.Указ. соч. Т. 3. С. 614. См. также: Дивильковский.Указ. соч. С. 596.
[Закрыть]
Приблизительно с тех пор, как малыш начинает говорить, с ним не советуют «сюсюкать» – т. е. щекотать его и тискать под приводившиеся выше пестушки, типа «козы рогатой» или «сороки-вороны», т. е. прекращаются эротические игры с малышом.
Чтобы ребенок вовремя заговорил, до года не стригли ему волос, а в год надо это сделать. Стрижка волос – аналог отрезания пуповины и смысл ее тот же: прекращение связи с матерью. [859]859
См.: Байбурин А. К.Указ. соч. С. 56.
[Закрыть]Это делается для того, «чтобы он вовремя заговорил».
Примечательно, что самые разные формы телесного отделения от матери (отлучение от груди, запрет целоваться, стрижка волос и проч.) мотивируют заботой о развитии речи: отделение от телесного мира матери явно осознается как переход в мир вербальный. Наблюдатели вообще отмечают, что, как только ребенок начинает говорить первые слова (1,5–2 года), уход и внимание к его телу уменьшается: «сам скажет». [860]860
Дивильковский.Указ. соч. С. 599.
[Закрыть]Тело перестает быть основным источником информации. В общем, выход из материнского мира – это прежде всего пресечение телесной коммуникации, эротического контакта с телом матери.
Телесная коммуникация постоянно противопоставляется вербальной и в конце концов сменяется ею. Любопытно, что выход из мира рождения включает не только отгорожение от материнского тела, но и от собственного младенческого. Табу те же, что и у беременной: традиционное – не давать ребенку смотреть в зеркало («чтобы он не запоздал разговорной речью») [861]861
Успенский Д. И.Родины и крестины… // Мудрость народная. С. 27.
[Закрыть]и – в настоящее время – страд перед его фотографированием. Младенческий облик не должен быть зафиксирован, запечатлен в памяти (или на фотографии), встроен в структуру формирующегося «я». Культура способствует быстрому вытеснению младенчества.
В последнее время можно заметить некоторое ослабление этого табу: становится модным фотографирование младенцев (но после двух месяцев). Кажется, интерес к собственному рождению в какой-то мере допускается господствующей культурой.
* * *
Возможно, требования избегания телесного контакта в не меньшей степени действуют на мать. Запрет целоваться, «сюсюкать», фиксировать облик младенца есть не что иное, как табу на эротику материнства. В том же направлении действует и запрет спать в одной постели с малышом: мотивируют опасность «заспать» младенца, но эта мотивировка совершенно не выдерживает проверки опытом. [862]862
Никитин Б. П.Указ. соч. С. 69.
[Закрыть]Многие матери берут малышей к себе в постель – так гораздо спокойнее, и можно согреть и покормить не просыпаясь. Мы думаем, здесь важнее избегание эротическое.
Заканчивается время таинственного творения нового человеческого существа. Вместе с тем закрывается и телесный код материнства. Тело беременной или рожающей женщины табуируется, как и тельце новорожденного. Собственно, табуируется эротика материнства, влечение к «животу» – телесности рождения. Но эта эротика – тайный ключ ко всему коду материнской культуры.
Поэтому вхождение в мир материнства сопровождается культурной стимуляцией эротики «живота» (рождения). А выход – подавлением ее, отстранением от телесности рождения – и тем самым от символики этого мира. Его знаки делаются невидимы, язык неслышим. Этот мир как будто перестает существовать. Но стоит только увидеть беременную…
К. К. Логинов
МАТЕРИАЛЫ ПО СЕКСУАЛЬНОМУ ПОВЕДЕНИЮ РУССКИХ ЗАОНЕЖЬЯ
I. РИТУАЛЬНЫЙ «КОИТУС», ОБНАЖЕНИЯ И ЗАГОЛЕНИЯ У РУССКИХ ЗАОНЕЖЬЯ. СЕКСУАЛЬНЫЕ И ДРУГИЕ СТЕРЕОТИПЫ «ЗАОНЕЖАН >, «ВОДЛОЗЕРОВ» И «ШАЛЬСКИХ»
«Заонежане» и «водлозеры» – это локальные группы русских Карелии численностью соответственно 27 и 7 тыс. человек. Обе группы выделяются среди других русских Карелии ярко выраженным локальным самосознанием, самоназванием, совпадающим с названием со стороны (экзоэтнонимом), особым говором (соответственно – «за-онежским» и «водлозерским»), четко очерченной территорией расселения. У заонежан это собственно Заонежский полуостров с прилегающими к нему заселенными островами в Онежском озере, у водлозеров – прибережья и заселенные острова озера Водлозера. Противопоставление «мы – они» у заонежан сформировалось в маргинальной зоне при наличии контактов с карелами и вепсами. У водлозеров такое противопоставление возникло ко всей «аморфной» [863]863
Логинов К. К.«Аморфные» и «обособленные группы» русских в бывшей Олонецкой губернии // Европейский Север: история и современность. Петрозаводск, 1990. С. 140.
[Закрыть]группе пудожан на основе убежденности в уникальности своего происхождения («от новгородцев»), в осознании особенностей своей культуры и хозяйственных занятий. Другие русские Карелии вполне сознательно отделяют эти две группы от любых других групп русских б. Олонецкой губернии.
Русские с низовий р. Шалы (Водлы) и ее притока, р. Шалицы, называют себя «шальские» (экзоэтноним – «шаляне»). Однако, не имея четко очерченной территории расселения, они не сложились в локальную группу. Они считают себя, по большому счету, «пудожанами» (согласны с обидным прозвищем «пудожские налимы»), а пудожане (т. е. жители большей части Пудожского района) считают их «своими», не выделяют их из своей общности так, как выделяют водлозеров (обидная кличка «белогвардейцы») или, скажем, «челмужан» (пудожане их именуют «заонежана», хотя и отличают от заонежан собственно Заонежья, проживающих по отношению к пудожанам за Онегом-озером).
Ритуальный «коитус» как средство обеспечения удачи отмечался в обрядах рыбаков и охотников перед отправлением на длительный промысел. Иногда тот же способ применялся, чтобы достичь удачи в лове рыбы на близкой тоне, «испорченной» заговором завистников или нетактичным поведением кого-то из рыбаков в отношении дорожного человека или водяного. [864]864
Считалось, что испортить тоню мог отказ накормить путника. Печное помело, упавшее в воду, тоже портило тоню. – Архив Карельского научного центра (далее – АКНЦ), ф. 1, оп. 6, д. 339, л. 42.
[Закрыть]
Обряд (называлось это – взять, брать товару)производился следующим образом. Накануне отъезда рыбак или охотник приказывал жене истопить баню до захода солнца. В баню шел с женой и совершал с нею «коитус» на пороге предбанника в полном молчании. Если мимо проходили соседи или случайные прохожие, традиция обязывала их не отворачиваться, а пожелать удачи: «Бог в помощь» или «Помогай вам Бог». Отвечать не полагалось. «Коитус» должен был быть исполнен до его естественного завершения в полном молчании. Затем рыбак (охотник) мылся в бане один и к жене больше не прикасался. Даже вещи или пищу от жены или других женщин брал не из рук в руки, а со стола или с земли и т. д. [865]865
Логинов К. К.Материальная культура и производственно-бытовая магия русских Заонежья. СПб., 1993. С. 42, а также: АКНЦ, ф. 1, оп. 50, д. 1039, л. 102–103; ф. 1, оп. 6, д. 11, л. 4.
[Закрыть]
Старики, не способные к «коитусу», заменяли его ритуальным проныриванием между ног жены в предбаннике, для чего приказывали своей старухе встать в предбаннике на две лавки или табуретки. [866]866
То же.
[Закрыть]
Ритуальное заголение применялось рыбаками, когда они обнаруживали, что вслед им смотрит старуха с «недобрым глазом». Чтобы не сглазилось мероприятие, заонежанин раскрывал ширинку портов (штанов) и, не оборачиваясь, ставил фигу, т. е. показывал старухе фигу правой рукой через левое плечо со словами: «Пизда тебе на лоб, а мне на лад». Ширинка закрывалась лишь после того, как старуха с недобрым глазом скрывалась из виду. [867]867
Логинов К. К.Материальная культура… С. 42.
[Закрыть]
У заонежанок ритуальное заголение практиковалось в одном из обрядов изгнания клопов из избы. Для этого первые три пясточки колосков нового урожая зерна срезались серпом и свивались в жгут ( вязево). Вязево это приносили домой. Когда в доме никого не было, хозяйка садилась на лавку вдоль половиц, задирала подол и с силой хлестала себя по паху, приговаривая: «По манды хлоп, хлоп, хлоп – уходи с фатеры [868]868
«С фатеры», т. е. из избы.
[Закрыть]клоп». Покончив с этим, хозяйка вешала вязево на вешалку-гвоздильню у входной двери. [869]869
Логинов К. К.Трудовые обычаи, обряды, приметы и запреты русских Заонежья // Этнокультурные процессы в Карелии. Петрозаводск, 1996. С. 37.
[Закрыть]Считалось, что, устрашившись, клопы покинут избу и не войдут в дом, пока жгут из колосьев висит около двери.
В северном Заонежье знают карельское поверье, по которому, встретив в лесу медведя, женщина может испугать его и прогнать – стоит ей лишь задрать подол и обратить к зверю свою vulva. [870]870
Там же. С. 37, а также: АКНЦ, ф. 1, оп. 50, д. 669, л. 69.
[Закрыть]Сами заонежане, сообщившие эту информацию, не верили в такую возможность, смеялись, что это все «басни стариков», такие же, как обращение колдунами участников свадьбы в волчью стаю.
Принародные обнажения мужчин и женщин в заонежской традиции не всегда воспринимались как эротические или магические. Еще в начале XX в. у заонежан было принято ходить купаться в озере без одежд после жаркой бани. Это было нормой. По свидетельству В. Лосева, в 1908 г. на купающихся после бани голых девушек никто из местных жителей, т. е. заонежан, не обращал ни малейшего внимания. [871]871
Лосев В.По пути // Олонецкие губернские ведомости. 1908. № 82.
[Закрыть]
В качестве эротических в Заонежье воспринимались, по-видимому, ночные катания и кувыркания девушек на летних святках во ржи для поднятия девичьей «славутности». [872]872
Логинов К. К.Досвадебная девичья обрядность в Заонежье // Обряды и верования народов Карелии. Петрозаводск, 1988. С. 64 и сл.
[Закрыть]По крайней мере, парни, собравшись компаниями, подглядывали за девушками и, если удавалось, похищали их одежды.
Неэротическими, но магическими воспринимались в Заонежье обнажения «честных вдов» во время ночных опахиваний деревни (чтобы защитить ее от сибирской язвы – «коровьей смерти») [873]873
Логинов К. К.Материальная культура… С. 34.
[Закрыть]и обнажения в обряде охраны хлебного поля от сорняка-овсюга. [874]874
Там же, с. 22, а также: АКНЦ, ф. 1, оп. 50, д. 669, л. 69–70.
[Закрыть]В последнем случае выбиралась самая юная из жниц, и ей поручалось на рассвете трижды обежать нагою вокруг поля. Случайно встреченного мужчину жницы били нещадно, если тот сразу же не обращался в бегство. Как и в обряде опахивания, мужчина воспринимался антагонистом женщин, чуть ли не представителем нечистой силы. Женская же нагота в обоих обрядах служила элементом устрашения.
Девичьи обнажения могли быть одним из многих, далеко не главных элементов обрядового действия, как это имело место в праздновании встречи лета в д. Суйсари, что расположена в 50-ти км к северу от г. Петрозаводска. Происходило празднование следующим образом. В ночь на Иванов день парни и девушки собирались за деревней у озера около большого приметного камня, именовавшегося у местных жителей «Тобот». У камня разводили костер, прыгали через огонь парами, взявшись за руки (поперек кострища) [875]875
Если руки парня и девушки в прыжке не разомкнутся – это положительный признак.
[Закрыть]или поодиночке (вдоль кострища). [876]876
Если девушка перепрыгнет, значит, скоро выйдет замуж.
[Закрыть]Девушки, отделившись от парней, под утро шли в баню. Там готовили на каменке пироги-сканцы. Угостившись, собирали цветы и плели из них венки, а еще ломали веники из тридевяти прутьев. Возвращались в баню, парились (для славы) этими вениками, после чего шли купаться в Онего-озеро с одними лишь венками на голове. Искупавшись, бросали венки в воду и смотрели, куда они поплывут, гадая о «судимой сторонушке»: «Куда он поплывет, там мой суженый живет». Если венок уносило в открытое Онего, считалось, что еще год в девках сидеть придется. Парни суйсарьские подглядывали за девушками. [877]877
АКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 339, л. 84–85.
[Закрыть]
II. МАТЕРИАЛЫ О СЕКСУАЛЬНЫХ СТЕРЕОТИПАХ У «ВОДЛОЗЕРОВ > И «ЗАОНЕЖАН»
Максимально растопыренные пальцы на ладони мужика указывают, как у него член стоит или будет стоять в зависимости от возраста. Считали с большого пальца (20 лет), указательный – (30 лет) и т. д. до мизинца (60 лет).
Если у женщины ладонь узкая, то и пизда узкая, если широкая, то и пизда широкая. Если у мужика пальцы длинные, то и хуй длинный, если пальцы короткие и толстые, то хуй толстый и короткий и т. д. (смотря у кого какие пальцы). У женщин длина пальцев указывает глубину пизды, но не ширину.
Почесать ладонь лицу противоположного пола – значит пригласить переспать.
Если у парня волосы кудрявые, значит, он блядун (у девушки – аналогичная склонность). Информанты ссылаются на припевку:
Кудри вьются, кудри вьются у блядей.
Почему они не вьются у порядочных людей?
Если у бабы лоб узкий, то и пизда узкая. Лоб широкий – пизда широкая. Если у человека брови срастаются на переносице, то он счастливый, а в сексе удачливый. Ему везет на хороших баб (мужиков), а в коллективном сексе его Бог милует, когда остальные «венеру» подхватывают. [878]878
АКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 341, л. 3–4, 10, 18.
[Закрыть]
У мужика ресницы длинные, значит, хер длинный, короткие – значит, короткий. Есть анекдот: «После первой брачной ночи молодая спрашивает молодого: «А почему у тебя такие ресницы длинные?» Он отвечает: «А я маленький много плакал». Молодая, вздохнув, говорит: «Жалко. Лучше б ты больше писал».
Из этого же анекдота информантки делают вывод, что если у мужика хер большой, то в детстве писал в постель наверняка, долго в постель мочился.
Если у мужика нос большой, то хер большой, и наоборот («Что на витрине, то и в магазине», т. е. спрятано за ширинкой штанов).
Если у мужика нос крючком, то он колдун, а если еще и глаза карие, то колдун, который легко порчу наводит (в том числе и свадебную «нестоючку» на жениха).
Если у мужика уши большие, то хер большой. Чем уши длиннее, тем хер длиннее. В Заонежье есть специальный анекдот [879]879
Пожилые заонежане и водлозеры упорно называют «заветные сказки» «анекдотами». – Там же. л. 3–4, а также: АКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 11, л. 10; фонот. ИЯЛИ КНЦ РАН, № 3181/7–8.
[Закрыть](на Водлозере этот анекдот мы не зафиксировали), обосновывающий это утверждение: «Царицы Аннушка и Елизаветушка (т. е. Анна Ивановна и Елизавета Петровна. – К. Л.) объезжали свое царство в карете и смотрели, что и как. Однажды у казаков (наверно, казахов. – К. Л.) они увидели осла, у которого хуй встал до самой земли. Подивились они. Елизаветушка и говорит: «Смотри, Аннушка. Мы с тобой всю жизнь мужиков себе по носам подбирали. А оказывается, надо выбирать таких, у которых уши длиннее». [880]880
АКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 11, л. 10–11.
[Закрыть]
Если у мужика усы вверх завиваются – он блядун.
Если у бабы рот большой, то пизда большая, и наоборот. Есть анекдот. «На ярмарке одна баба подошла к носатому мужику и спросила его лукаво: «А правду ли говорят, что если у мужика нос большой, то и хуй большой?» «Правда», – не без гордости ответил мужик. И тут же спросил: «А правда ли, что если у бабы рот большой, то и пизда большая?» Та смутилась и, сильно сузив и округлив рот, ответила (полунервно): «Ну кто это тебе сказал?»
Если у мужика шея толстая – значит, ебарь (вариант – пьяница, закладывать любит).
Ямка на подбородке у мужика – блядун, у бабы – блядь, либо у нее только девочки рождаться будут.
Губы облизывать – приглашать переспать лицо противоположного пола.
Если у девки или бабы титьки большие, значит, в детстве сырое тесто ела.
Если девушка любит грызть корочки и горбушки, значит, и целоваться любит.
Если мужик кривоног – у него яйца большие.
Если баба кривонога, значит, трахаться любит.
Чем выше ростом девка или баба, тем у нее пизда меньше. Есть анекдот: «Когда Бог баб да девок на свет выпускал, то косу лезвием вверх поставил и приказал им над косой пройти. Тем, кто пониже, между ног больше прорезало, а тем, кто выше, – только самым кончиком косы».
III. СЕКСУАЛЬНЫЕ И ДРУГИЕ СТЕРЕОТИПЫ «ШАЛЬСКИХ»
О голове
У дитя голова большая – умным будет.
У дитя уши торчком – летчиком будет.
Подбородок выступает вперед – человек коварен.
Лоб гладкий без морщин – вдовцом рано станет. Тонкая кожа на лице – человек быстро состарится. Ямка на подбородке – блядун («У него пизда на подбородке») или дважды женится (у чувашей – «Первым ребенком девочка родится»).
О глазах
Морщины у глаз – детей любит.
Глаза большие – добрый, маленькие глаза – злой или жадный.
Карие глаза – лукавые (коварен), голубые – злые, но человек честен.
К голубым глазам порча легче пристает.
Черные глаза – недобрые, сглаз наводят. [881]881
АКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 10, л. 8–15, 17.
[Закрыть]
Поговорка: «Голубые – злые, карие – лукавые, синие да сивые самые красивые».
О волосах
У кудрявых людей вся жизнь закручена, как волосы. Они женятся не менее двух раз.
Если у человека на макушке головы два вихра, он дважды женится (вар. – «он счастливый»), у северных вепсов – «нойдой»,т. е. колдуном будет. [882]882
АКНЦ, ф. 1,оп. 50, д. 116, л. 5.
[Закрыть]Так же и цыганки толкуют о двух вихрах на голове русских (мол, счастливым будет).
«Рыжий да рябой – человек золотой» (вариант – «он под солнцем родился»).
О руках
Сердце у человека размером с его кулак, а член – это двадцать первый палец.
Длинные пальцы у ребенка – пахарем не будет, а будет интеллигентом, короткие пальцы – будет крестьянином или работягой.
Если пальцы длинные, то хуй длинный, короткие – то короткий, толстые – то толстый, тонкие – значит, тонкий. То же говорят о глубине и ширине вагины женщины.
У кого руки длинные (длиннее, чем обычно), у того хуй толстый.
У кого руки тяжелые, тот вдовцом будет.
Рот – зубы
Рот большой – пизда большая.
Зубы редкие – блядун (вар. – врун).
«Зубы редки,
Машкой звать
Если Машка,
значит, блядь».
Hoc – член
Если нос большой, значит, член большой.
Если нос с горбинкой, то член хорошо стоит («Нос с горбинкой, хуй дубинкой»).
Курносый нос – хер маленький. Нос картошкой, хер гармошкой (лепешкой).
Анекдот: «Женщина курносого в постель затянула. Когда он ей вставил, ахнула, а перевела дух, на нос ему палец поставила и говорит: „У-тю-тю… тю… Обманщик же ты!“».
У кого ноги кривы, тот сильный.
Мужику с большим хуем баба нужна коротконогая с растоптанными пятками. Им советуют: «Не женись на маленьких – они широкопизды (вар. – «низкосраки»), им длинный хер нужен».
Мужику с тонким и длинным хуем надо высокую бабу («У высоких пизда уже»). Либо ту, что при ходьбе часто семенит ногами или имеет тонкий голосок («У высоких «золотник» повыше, а пизда поуже»).
Соотношение между человеческим верхом и низом и другое
«Что на витрине, то и в магазине», т. е. если нос большой, то и хуй большой.
Загадка о том, как появляются дети: «Туда даром, обратно (вар. – оттуда) с товаром».
Если у женщины грудь высокая, то пизда глубокая, и наоборот (мелкая).
Поговорка о предпочтительности брака с русской: «У русской бабы жопа широкая, а пизда узкая» (т. е. чем шире зад, тем уже влагалище).
У кого кадык большой – тот пьяница.
У кого шея длинная, у того хуй длинный.
У кого шея широкая, тот ебарь хороший.
