Текст книги "Секс и эротика в русской традиционной культуре"

Автор книги: Наталья Пушкарева

В д. Тарасовская сценка разыгрывалась следующим образом: «Приносят «покойника» на доске, ставят тубаретки. Этово целовека положат с этими досками, на ту баретки поставят. Ну вот, а тут много народу, полная изба найдёт. Которые стоят, везде, кругом обстанут. В комнате дак девки сидят, да, не много места. Ну, встанут. «Поп» наредивсе на себя накинув постилку. Крёст приделан на спине у етово «попа», из лучинок. Ну вот, «поп» приходит, встаёт к голове, тут кругом ево встанут. Ну вот, он и запевает:

 
– Баба ты баба, восударыня в лаптях,
Куда ты собираисси-то?
 

Это он потолще голос. А оне и запоют:

 
– На поминки, мой батюшка, на поминки.
– Баба ты баба, восударыня в лаптях,
На какие поминки-те?..
– Не знаю, мой батюшка, не знаю.
– Баба ты баба, восударыня в лаптях,
На ково он похож-то был?
– На вилы, мой батюшка, на вилы.
– Баба ты баба, восударыня в лаптях,
На какие вилы-те?
– На навозные, мой батюшка, на навозные.
– Баба ты баба, восударыня в лаптях,
Ево Вилантиём звали?
– Вилантиём, мой батюшка, Вилантиём.
 

Ну вот, это все пропоют и запляшут.

 
– Я стояла у собора у дверей,
Опоясал меня лентой а<р>хирей». [563]563
  Зап. Слепцовой И. С. в 1992 г. в д. Тарасовская от Коптеловой Руфины Ивановны, 1914 г. р. Приводимые две строки плясовой припевки, вероятно, являются частью текста, который был записан Н. В. Новиковым в этих же местах (д. Мытник) в 1962 г.: «Баба деревеньская, дура, куда ты пошла?»
Уж я тонкая, высокая была,Уж я разливиста, ухабиста.Тары-бары, я на рынке была,Тары-бары, я горелку пила.Напилася, охмелилася,За забором повалилася.Я стояла у соборных у дверей,Полюбился толстопузый архирей.Это дело было н асереду,Я мешала, бат, н асолоду.Не хватало у нее в квашоночке воды,Подняла ногу и посикала туды,И посикала, заткнула гвоздем.  «Эту песню выдумал Матюха Кознев» (ОР ИРЛИ, к. 224, п. 2, № 34).


[Закрыть]
 

Н. А. Иваницкий, записавший эту припевку в конце прошлого века, указаний на обрядовую приуроченность не дает:

 
– Баба деревенская в лаптях,
Куда ты пошла?
– На поминки, мой батюшка, на поминки.
– А кого ты поминать-то пошла?
– Мужа, мой батюшка, мужа.
– А как у тя мужа-то звали?
– Не знаю, мой батюшка, не знаю.
– Да на что имя-то его похоже?
– На вилы, мой батюшка, на наземные.
– Так не Вилантий ли муж-то был?
– Вилантий, мой батюшка, Вилантий.
– Каким он промыслом-то занимался?
– Скрипошник, мой батюшка, балалаешник.
– Какие он песни по скрипке пел?
 

После этой части песни, исполнявшейся «протяжно», шли шуточные припевки, которые пели «быстро, с притоптыванием»:

 
Уж ты, Фёкла белая,
Зачем глупо сделала?
Раз, два, три, люли!
Зачем глупо сделала,
Горюна прогневала,
Чёрного, горбатого,
Горюна проклятого.
Завсе вижу пьяного
У Никахи в кабаке,
В изорв анном шубняк е.
Зеленое вино пьёт,
Горюна домой зовет:
– Ах ты, сукин сын м отушка,
Всё ты пропил, промотал,
Всё на картах проиграл!
К столу овцу привязал.
Журавля на маште взял.
Журавли-то долгоноги
Не нашли домой дороги,
Шли стороной,
Боронили бороной.
Борона золезная,
Поцелуй, любезная!
 

(д. Печенга)

Далее, по свидетельству собирателя, шло «несколько строк не для печати». [564]564
  Песни, сказки, пословицы, поговорки и загадки, собранные Н. А. Иваницким В Вологодской губ. / Подготовка текстов Н. В. Новикова. Вологда, 1960, 1960. С. 115, 216.


[Закрыть]Обращает на себя внимание вторая часть плясовой припевки («Долгоноги журавли»), которую нередко напевали при встрече группы наряжонок, входящей в избу.

В сценках с «покойником» могли обыгрываться и другие действующие лица. Так, между «попом» и «дьячком» иногда завязывался шутливый диалог: «Дьячо ты, дьячо, посмотри в окошко! Не идёт ли кто, не несёт ли что? – Идут мужики, несут по мешку муки: – Мине, Господи! – Дьячо ты, дьячо, посмотри в окошко! Не идёт ли кто, не несёт ли что? – Идут мужики, несут дубину на попову спину. – Тебе, Господи!» (д. Карачево). [565]565
  Зап. Морозовым И. А. в 1989 г. в д. Федоровская от Ильиной Прасковьи Ивановны, 1908 г. р., и Аксеновой Зинаиды Илларионовны, 1929 г. р.


[Закрыть]

В д. Гусиха вместе с «попом» приходила «попадья». «Поп» кадил на свою супругу, а остальные в это время пели:

 
Поп кадит кадилою,
Сам глядит на милую.
Она баба модная,
Во святые годная. [566]566
  Зап. Горбачевой В. И. в 1990 г. в д. Кузьминская (Тарн.) от Самодуровой Раисы Петровны, 1917 г. р.


[Закрыть]
 

Из всех этих примеров видно, что к концу «отпевания» атмосфера разыгрывавшегося представления становилась все более оживленной и раскованной, временами переходя в пляску и разудалое веселье. Вполне естественно появление и нарастание эротических и брачных мотивов, причем, как правило, в пародийном и сниженном варианте.

В 20-е годы в Кирилловском районе Вологодской области встречалось «венчание» всех присутствующих на игрище девушек с ряженым-«покойником», причем эта сценка вклинивалась в его «отпевание», после которого следовало «прошчание с покойником» (девушек заставляли с ним целоваться).

Отметим, что отпевание нередко сочеталось с различными манипуляциями над фаллосом мертвеца: «„Покойника“ приносили. Заходят три мужчины в снопах сверху донизу: принесли, поставили – а там мужчина закрыт половиком. Они половик-то сдёрнули – а он весь голый. Дак девок заставляли целовать. Другой подойдёт да пошевелит это… Они принесли ведро с водой (со льдом) и с полатей хлестали да отпевали его с матюками» (д. Лукинская). [567]567
  Зап. Минюхиной Е. А. в 1991 г. в д. Монастырская от Игнашевой Клавдии Яковлевны, 1914 г. р.


[Закрыть]

Такого рода церемонии обычно практиковались, когда «покойника» приносили на игрище.

Заканчивалось «отпевание» репликой: «Идите с покойником прощаться» – или: «Надо с покойником проститься!» Сначала подходили «родственники»: «Прости, дядюшка! Прости, муженёк!» В тех деревнях, где нравы были не слишком строги, заставляли прощаться с «покойником» и остальных девушек: подтаскивали или подталкивали их к нему и заставляли целовать его в губы, в лоб или в уродливые «репные» зубы. Нередко девушек при этом поджидали всякие сюрпризы. Скажем, в одних деревнях «покойник» плевался в прощающихся (д. Кожинская, Середская) или «фукал» в них набранной в рот мукой (д. Пяжелка, Пондала). В других – колол целующихся с ним девушек взятой в рот иголкой (д. Мезенцево, Шарапово, Пеструха, Ростово, Верхняя Горка, Калитинская). В д. Спирино «покойнику» делали своеобразные «усы» из иголок, которые торчали из-под покрывала в разные стороны, или клали на губы щетку («шчеть с гвоздем» – д. Владыкина Гора), поэтому «попрощаться» с ним, не уколовшись, было весьма затруднительно. Иногда строптивых девушек вымарывали в саже, подталкивая их лицом к лицу «покойника» («приткнут, чтобы умазалася» – д. Подсосенье, Мосеево Тот.).

Тех, кто особенно упорно сопротивлялся, пугали розгой («в ицей» – д. Мокиевская), подхлестывали свернутым полотенцем или соломенным жгутом (д. Середская – здесь «покойника» носили женатые мужики). Иногда такая участь поджидала каждую девушку, пришедшую «попрощаться»: «А нёшо лапцем-то бякнут по спине-то девку-ту, которая наклоницци с «покойником-то» прошчацци-ту… В лапоть камешок положат. Один целовек-от стоит всё времецько. Дак ты не досадила никому, дак несильно хлопнут, а как досадила, дак и посильняе» (д. Фоминская Верхов.). [568]568
  Зап. Морозовым И. А. в 1990 г. в д. Фоминская (Верхов.) от Филипповской Александры Максимовны, 1909 г. р.


[Закрыть]В д. Середская, «кто наклоницце поцеловать, ту били ремнем». В д. Горка (Тарн.) «поминание» заключалось в битье картофелиной. Те, кому было страшно, откупались пряниками, конфетами, вареными яйцами, иногда и вином (д. Спирино).

Если «покойника» приносили неодетым, девушек могли стращать и его видом. В д. Григоровская, Климовская «как отпоют, открывали крышку гроба, а там мёртвый без штанов, лицо закрыто тряпицей. Девки кто смеётся, кто плюётся». [569]569
  Зап. Моспаном М. В. в 1988 г. в д. Юрковская от Кузьмина Алексея Николаевича, 1910 г. р.; зап. Морозовым И. А. в 1990 г. в д. Урусовская от Некрасова Николая Арсеньевича, 1928 г. р.


[Закрыть]Потом крышку закрывали и уносили гроб в другой дом: так ходили на вечорки, но могли и в дом принести, «если хозяин пирогов или яиц даст». В д. Подсосенье, если хотели посмущать «прощающуюся» девушку, приподнимали ненадолго перед ней покрывало, под которым скрывался «покойник» (голый или в «трун ине», то есть в рванье). Иногда саван делали полупрозрачным (д. Ростово, Халдынка) или заменяли его сетью (д. Колтыриха), чтобы при приближении можно было рассмотреть необходимые подробности.

Реже целовали «иконку», лежавшую на груди «покойника» (д. Фоминская Верхов., Федяево), на которой «рисовали Бога» («мужского рода надо изображение, потому как мужик» – д. Аверинская). По более подробным описаниям нетрудно убедиться, что «мужской Бог» больше напоминал фаллос («кружочек и к нему две палочки»). Закономерно в этом ряду и появление еще одного варианта: «Мама рассказывала, что носили «покойника», голого, и девок тащили его целовать. Задницей кверху положат и несут на носилках (весь закрыт, только задница открыта): «Поцелуй родителя!» А девки на пол свалятся и держатся друг за друга, не идут целовать» (д. Согорки). [570]570
  Зап. Федоровой А. В. в 1991 г. в д. Коробицино от Осокиной Манефы Ивановны, 1919 г. р.


[Закрыть]Подобная замена (задница – икона) встречалась и в некоторых вечериночных забавах. В д. Волоцкая прощающиеся клали на грудь «усопшего» мелкие деньги (на настоящих похоронах эти деньги использовали для устройства поминок).

В д. Ногинская и Фоминская (Верхов.) девушек с завязанными глазами по очереди подводили к «покойнику» и «заставляли целовать, что подставят». Правда, по утверждению очевидиц, подобные «шалости» устраивались только на средних вечеринках, а «старшие себе таких забав не позволяли». Однако эротические забавы, вплоть до 30-х годов нашего века сохранявшиеся на святочных игрищах в Сямженском районе, показывают, что такие «шалости» некогда были распространены гораздо шире (хотя, по-видимому, не повсеместно). Ср., например, сообщение из д. Новая Слуда: «„Покойник“ на скамейке лежит, инструмент-от голой. Девку подтащат: «Целуй в лоб и инструмент!» Не поцелуешь – «к оники» [ряженные «конем»] ременницей нахлещут». [571]571
  Зап. Смольниковым С. Н. в 1991 г. в д. Новая Слуда от Загоскиной Пелагеи Михайловны, 1907 г. р.


[Закрыть]

Подобные сценки назывались «мерянием шелка». «„Покойника“ принесут на калиннике голого. Он лежит, а вокруг пипки-то нитки намотают. Девку приведут: „Отмерь себе на платье да и откуси!“» (д. Гридино). [572]572
  Зап. Морозовым И. А. в 1991 г. в д. Колбинская от Иванчиловой Александры Афанасьевны, 1915 г. р.; зап. Слепцовой И. С. в 1991 г. в д. Кононовская от Мизинцевой Анны Семеновны, 1921 г. р.; ср. еще: Ивлева А. М.Ряжение в русской традиционной культуре. П., 1994. С. 73.


[Закрыть]В д. Арганово, Ездунья, Новая Слуда «„покойника“ приносили, белово всёво. Он одетой, а это место вот открыто. На член-от (на «курицю» – д. Кононовская) навьют ниток и кричат: «Шёлк, шёлк мерить!» Шёлк на «покойнике» мерили. Девкам скажут: «Прощайтесь! Ниточки откусывайте!» Гостью не тронут, своих заставляли: «Много ли надо метров на платьё?» – отмеривай сколькё-то четвертей. Кому три четверти скажут, кому четыре. (Эти вот, которые прицитают, говорят: «Много ли тебе аршинов надо?») Ты вот и отмеривай да откусывай у самово кончика. Вот шёлк мерить и начнут этак-то. Я вот не боялась – чево тутока. Подумаешь, ничё не пристанет откусить, дак. Меня не хлестали. А другие упрямяцця, так ну-ко ремнём-то эдак-то робята-ти и ж арят, пока не откусишь нитку». [573]573
  Зап. Слепцовой И. С. в 1991 г. в д. Арганово от Суровцевой Клавдии Петровны, 1913 г. р.


[Закрыть]

Иногда наматывали не нитки, а связанные в длинную ленту лоскутки: «Визк ов тут навяжут – лоскуточки всякие худые старые. Девок-то и гонят тутока: «Ну-ко зубами оторви!» (д. Аверинская). Причем часто как нитки, так и лоскутки были намеренно вымараны: «На мошню-то намотали ниток, а она вся в ыцисто усцяна. Это-то место-то открыли, и намотано много-то, много-то ниток, которые штобы не роскусить» (д. Демидовская). [574]574
  Отметим, что мотив «наматывания шелка», достаточно редкий в русском фольклоре, встречается еще в двух, весьма характерных контекстах. Во-первых, тем, что «куляши на прявку шовку намотают», запугивали девушек, не успевших допрясть «урок» до Рождества. Во-вторых, можно вспомнить дожиночные песни, известные в западных русских областях и в Белоруссии: «Ляжить (сядить) казел (мядведь) на капе,/ Дзивуицца бара де./ А чья ж гэта барада,/ Уся медам улита,/ Черным шовком увита» (Романов Е.Белорусский сборник. Вильна, 1912. Т. VIII. С. 264. Поповская вол., Гомельский у.). Эти песни, певшиеся хозяину и хозяйке, нередко заканчиваются требованием облизать бороду и расплести (выбрать из нее) шелк. Борода здесь очень многозначный символ, обозначающий как последний пучок (завиток) жита на ниве, так и бороду хозяина и гениталии обоих хозяев (ср.: Мехнецов А. М.Песни Псковской земли. Вып. 1. Л., 1989. С. 252. № 388, 389).


[Закрыть]

С забавой «шелк мерить» связана история о смелой девушке, которая заставила в своей деревне прекратить подобные развлечения. «А от у нас была с Р ежи – Лид ией звали, Л едей. Тожо от у Лек аси было игрышчо. Ево («покойника»-то) тоже повалили на скамейку и девку-то волокут, велят прикладывацце. А она ивкаёт да не берёт в зубы-те – ведь грязная тряпка-та, нецйстая. Да ведь и привязана-та куда? Никуда. Ну вот. А эта Ледя была храбрая девка-та. Она г<овор>ит: «Давайте-ко я!» Она булавочку взяла, да и ткнула ево туто-ка в цепурйху, лиш<ой>, цево ли не знаю. Ох! Он, лишь, соскоцив да и убежав. Больше и выряжацце не стали „покойником“» (д. Аверинская). [575]575
  Зап. Морозовым И. А. в 1991 г. в д. Колбинская от Иванчиловой Александры Афанасьевны, 1915 г. р.


[Закрыть]

А вот другой вариант этого рассказа из той же деревни. «Мужика положат на лавке – штаны сп ехнёны. К шишке привяжут-от нитоцьку порт яну, от столькё можот [чуть-чуть]. Дак от девки приходите и откусывайте от – «шовк привезён» дак. От накланяюцце и откусывают. А тут девка уд ала нашлась, дак булавку положила в рот, да как шаркнула, дак сразу убежав «шовк»!»

Именно опасениями такого ответного озорства объясняется то, что покойника обычно окружала верная охрана, бдительно следившая за подводимыми девушками. Интересно, что девушек заставляли «целовать у «покойника» нижнюю часть» даже тогда, когда последний был обычным соломенным чучелом. Видимо, одним из вариантов этой забавы было и целование зада «покойника» (д. Никулинская). Все эти действия можно трактовать как пародийные варианты обрядового коитуса, выполнявшего одновременно «инициационно-посвятительную» и «оживляющую» функцию.

В д. Комлевская целовать «покойника» подходили лишь те, кто хотел рассмешить его; поэтому для этой роли подбирали самого терпеливого парня. В других деревнях «покойника» могли подвергать и болевым испытаниям, например, щипали (д. Кокино) или прижигали «цигаркой» (д. Григорово), а иногда и обливали водой: «Почерпни ковшик да облей, дак он тебя и задавит за это» (д. Коробицыно). Неудивительно поэтому, что окружавшая «покойника» родня всячески оберегала его от подобных выходок. Такое поведение так же, как и брань, было, по-видимому, направлено на оживление «мертвеца».

Если в одних деревнях «покойника», как и описано у С. В. Максимова, сразу же после «прощания» уносили, то в других сценка заканчивалась его «оживлением». Например, во многих местах (Нюкс., Тарн., Тот., Верхов., Сямж., Вожег., Хар., Вашк., Кирил., Бабаев., Вытег.) «покойник» в конце отпевания или прощания начинал «заподрыгивать» (вскидывать то руку, то ногу), а потом вскакивал и гонялся по избе за девушками и детьми, ловил и катал их по полу («ребятишки все из избы убегут; он под конец уж и сам побежит за йими» – д. Федяево), иногда щипал девушек за плечи: «Так нащиплет, что в кровь руки!» (д. Починок). В д. Хмелевица вместе с «покойником» («голой, в белом во всём») приносили ведро с водой и веник. «Покойник» соскакивал с досок и, окунув веник в ведро, обрызгивал всех девушек (в д. Чеченинская так делал «поп»). В д. Пахтусово и Лодыгино «покойник» вскакивал, сдирал с себя одежду и мог опрыснуть сажей того, кто ему не нравился. В д. Борисовская (Хар.) «покойник» пачкал девушек мелом. Все эти действия имеют явную эротическую символику: «оживший», полный жизненной энергии «покойник» стремится передать ее окружающим.

Нередко эротическая идея передачи окружающим жизненной энергии «покойника» воплощалась в пляске «ожившего» мертвеца. Так, в д. Спирино «покойник», вскочив, старался поцеловаться с девушкой, за которой он обычно ухаживал или которая ему изменила, измазывая ее при этом сажей, а затем плясал с ней. Иногда «покойник» плясал со всеми девушками по очереди (д. Великодворская).

В Череповецком уезде в конце прошлого века была известна и еще одна концовка сценки с «покойником»: после отпевания его «хоронили» прямо в той же избе, где проходила беседа. Для этого вынимали половицу и опускали «покойника» в подполье, откуда он затем внезапно выскакивал в разгар пляски. Так же поступали в некоторых деревнях Кирилловского района: «„Покойником“ снаредят в белое, отпоют да в подполье спустят, как в могилу, на досках» (д. Оносово). Встречаются свидетельства, что «покойник» плясал в чем мать родила: «„Покойника“ принесут, откроют, а он голый. Тут девки заивкают. Мы его звали «милёнком». Когда он голый плясать пойдет, то говорит: «Не видали ли медведя с колоколом?» Колоколом называли то, что между ног находится» (д. Тимонинская). [576]576
  Зап. Смольниковым С. Н. в 1991 г. в д. Тимонинская от Романовой Нины Михайловны, 1910 г. р.


[Закрыть]

Мотив «медведя с колоколом» проясняет некоторые, иногда довольно неясные и отрывочные эпизоды в сценках прихода ряженого-медведя. Эротическая сущность этого персонажа, равно как и связь его с культами предков, достаточно известна и хорошо описана. [577]577
  Воронин Н. Н.Медвежий культ в Верхнем Поволжье в XII веке // Краеведческие записки Государственного Ярославо-Ростовского историко-архитектурного и художественного музея-заповедника. Вып. 4. Ярославль, 1960. С. 44–51; Новиков Н. В.Образы восточнославянской волшебной сказки. Л., 1974. С. 43–52; Рыбаков Б. А.Язычество древних славян. М., 1981. С. 98–108; Успенский Б. А.Филологические разыскания в области славянских древностей. М., 1982. С. 85–112, 163–166 и др.; Серов С.Я. Медведь – супруг (Вариации обряда и сказки у народов Европы и Испанской Америки) // Фольклор и историческая этнография. М., 1983. С. 170–190.


[Закрыть]Можно предположить, что он является стадиальным предшественником «покойника» и также участвовал в святочной «женитьбе». Это тем более вероятно, что в свадебном обряде «медведем» довольно часто называют жениха, его отца или дружку (то есть того, кто иногда в обрядовых ситуациях, например, в первую брачную ночь, заменял жениха), а «медведицей» – невесту, мать жениха, иногда сваху.

В святочных сценках с участием «медведя» фигурируют те же мотивы, что и в сценках с «покойником». В некоторых случаях «медведь» даже внешне выглядит так же, как «покойник». Скажем, в д. Беловская «медведя» привозили на санках, причем обе руки у него были в одном рукаве, а обе ноги – в другом, поэтому «медведь» не мог двигаться самостоятельно, а лишь, лежа на своем «лежбище», издавал разные странные звуки.

Вошедший в избу «медведь» непременно «знакомился» со всеми девушками и выражал свое к ним отношение (этот эпизод, по-видимому, можно условно соотнести со «сватовством» и «венчанием»). Так, в д. Слободка «медведь» (здесь им наряжалась женщина) обходил всех девушек, причем если девушка ему нравилась, то он похлопывал ее по плечу и шел дальше, а если нет, то хлопал ее по плечу и плевал на пол. Иногда сценку оживляли другие мелкие шалости: например, во время обхода девушек «медведь» мог гадить либо девушек заставляли его целовать (д. Фоминская Верхов., Федяево).

Так же как и «покойник», «медведь» запугивал девушек и плясал с ними вместе или в одиночку. Например, в д. Григоровская «медведь», войдя в избу, смешно «похрюкивал», а затем пел разные непристойные частушки. Под конец становился на «задние лапы», подходил к девушкам и делал вид, будто хочет на них броситься, а те « ифкали» [визжали].

В д. Дивково «медведь» не пугал девушек, а только кланялся им под руководством двух поводырей, один из которых вел его на поводке, а второй, с палкой в руке, шел рядом. Впрочем, в этой деревне для устрашения девушек также принимали меры: приделывали к «морде медведя» некое подобие «клыков». В заключение сценки «медведь» плясал, отбивая ритм привязанными к ногам деревянными тарелками, которые изображали «задние лапы», и наигрывал себе на гармошке.

Очень часто все эти эпизоды завершались кувырканием и катанием по полу в обнимку с девушками, а также измазыванием их сажей, что, видимо, можно истолковать как пережиточную форму обрядового коитуса.

Так, в д. Григорово, Брызгалово, Чеченинская, Патракеевская «парни «медведем» наряжались и перекатывали по полу девок». В д. Новая (Бабаев.), Паршино «медведь» хватал в охапку девушек и перекатывал их по полу или катался с ними сам. В д. Сергеево (Вашк.) «медведь» мазал при этом девушек сажей, которой были замараны его «лапы» – рукавицы.

Чаще, однако, встречаются упоминания о запугивании девушек «медведем» («девок хватав за ноги, ворчав» – д. Мякинницыно; «рявкат, шчупат девок» – д. Холкин Конец) или о «задирании», тискании («девок ловит да мнёт, рукой начнёт хобот ить» – д. Кузьминская Кадуй.; «ходив да пугав, рычав да махавси [то есть бросался]: сволокёт девку под себя» – д. Дуброва). Кого «мять», а кого помиловать, указывал «медведю» его поводырь (д. Середская, Пелевиха).

Иногда сценки с участием «медведя» больше напоминали игры с битьем девушек. Например, в д. Дресвяница, Новая (Верхов.), Скурилово ряженому «медведем» засовывали в рукава вывернутой шубы палки (поленья) такой длины, чтобы, опираясь на эти палки, можно было ходить не слишком нагибаясь. На палки ничего не надевали, а на ногах ряженого были катаники. Этот «медведь» плясал, пристукивая об пол деревяшками, потом хватал с лавок девушек, валил и мутузил их деревяшками («натовкёт до рёву»). В д. Великая (Верхов.) «медведями пр идут-от ребята. Дак которая, конешно, досад ит, дак и намнут порядоцьно – ремёнкой попадёт. Циган с медведём придёт с ремёнкой, дак один (медведь) облапит девку-ту, а другой ремёнкой обожгёт».

В д. Суходворская «„медведь“ мазал девок мазью (сажи из трубы набот ают) – которая не понравится. Ево девки уговаривали: „Медведушко, дедушко, доброхотушко!“». [578]578
  Зап. Морозовым И. А. в 1990 г. в с. Чушевицы от Климовского Александра Николаевича, 1925 г. р.


[Закрыть]

Похожую церемонию уговоров и задабривания «медведя» разыгрывали и в д. Данилково. Парни-ряженые, введя «медведя» в дом, командовали: «Ну-ко, девки, давайте, ходите вокруг, пойте песни!» Девушки становятся в круг и под пение песен («кто какую сможет») ходили вокруг «медведя». После каждой песни хором скандировали: «Дед-медведь! Дед-медведь! Дед-медведь!» Потом парни приносили чистой воды в чашке (подливали туда воды из бутылки) и хлопали по воде тряпкой, приговаривая: «Надо медведя спрыснуть!» – хотя все брызги летели на девушек. [579]579
  Упомянутый в этом описании приговор, возможно, представляет из себя фрагмент текста, записанного в качестве детской прибаутки в окрестностях г. Тотьмы:
Дедо медведь,Не дери больших,Дери маленьких,Косолапеньких,Кои дома-то сидят,Саламаты-то едят.  (Загадки, прибаутки и песни окологородних крестьян г. Тотьмы // Волог. ГВ. 1864. № 48).


[Закрыть]

Вождение хоровода вокруг «медведя» и диалоги с ним в большинстве сценок связаны с пародийным изображением манер и повадок женщин, девушек и детей: «медведь» показывал, как бабы блины пекут, девушки румянятся, дети за горохом лазят и т. д. Приведем описание такой сценки, сделанное С. Дилакторским в Двиницкой волости Кадниковского уезда Вологодской губернии в конце прошлого века. «Очень популярна и весьма часто практикуется сценка с медведем и вожатым. Тот, кто желает изобразить из себя Михаила Ивановича, надевает себе на ноги рукава от шубы, вывороченной наизнанку, и опоясывается, чтобы шуба не распахивалась и не сваливалась, а лицо свое дочерна пачкает сажей и, наконец, на шее завязывает один конец веревки, другой конец которой держит в руке вожатый, у которого в другой руке имеется длинный шест. Когда медведь с вожатым являются в какую-нибудь компанию, то начинается следующее сценическое представление.

Вожатый:

 
А ну-ка, Мишенька Иванец,
Родом Казанец,
Не гнись дугой,
Как мешок тугой,
Развернись, встрепенись,
Добрым людям покажи:
Как маленькие ребята
Горошек воровали,
Где сухо – там брюхом,
Где мокро – там на коленочках.
 

Медведь ползет на брюхе, а затем идет на четвереньках.

Вожатый:

 
А ну-ка, Мишенька Иванец… и т. д.
Как теща при зяте
Блины пекла,
А сама угорела?
 

Медведь делает соответствующие движения передними лапами, показывая этим, как теща пекла блины зятю, а потом наклоняет голову набок, подпирает ее лапой, падает и катается по полу.

Вожатый:

 
А ну-ка, Мишенька Иванец… и т. д.
Как конные дрягуны [драгуны]
В поход ходили,
Ружья метали?
 

Вожатый подает медведю тот шест, который у него в руке, а медведь делает примерные экзерциции с этим шестом, как с ружьем. Затем по команде вожатого: «Раз! Два! Раз! Два!» и т. д. – медведь марширует, идя на задних лапах, и играет на ходу ружьем.

Вожатый:

 
А ну-ка, Мишенька Иванец… и т. д.
А как прежде на барщину ходили?
 

Медведь идет нехотя, едва переступая с ноги на ногу, крайне медленно.

– А как с барщины обратно? – Медведь быстро бежит. [580]580
  РЭМ, ф. 7, on. 1, д. 240, л. 52–53. Рукопись С. Дилакторского «Ответы на 229–246 вопросы по программе кн. В. Н. Тенишева. Кадн. у. Вол. губ.».


[Закрыть]

«Вожатый идёт с верёвкой, маленьки ребята кричат: «Медведя ведут!» Вожатый посреди избы сядет да верёвку мотает в круг; верёвка длинная, на всю деревню – пока передёргают [веревку], всю избу выстудят. А конец может пустой или «медведь» – на четвереньках в избу идёт; девок лизёт обнимать, целовать. Вожатый [ему] скажет: «Ну-ко маленьких ребят похватай!» или: «Выведи-ко из избы таково-то!» – он и выведет» (д. Малое Коровино, Пялнобово, Тимонино). [581]581
  Зап. Морозовым И. А. в 1990 г. в д. Малое Коровино от Наумова Александра Михайловича, 1911 г. р.


[Закрыть]

«„Медв идь“ ходив. Верёвки до-овгие-довгие. Вот ён ковды повзёт, двери всё и п олые. Не смеем ничё и сказать. Пр идет. Прйдет: «Ну-ко, миша, покажи, как дрова катают». И начнёт бегать, скакать, да это – с лавок сп ехивать. Девок, девок. Девки да зарев им, да забегаем. А бежать не давают, дёржат – ён схватит да на пол де<в>ушку. Вывернесся, вывернесся – рукавицы сажные, тяпнет дак» (д. Панино). [582]582
  Зап. Слепцовой И. С. в 1994 г. в д. Матвеевская (Вашк.) от Леонтьевой Анны Филипповны, 1915 г. р.


[Закрыть]

Однако есть основания предполагать, что этим шутливым интермедиям некогда предшествовали сценки с более грубым эротическим содержанием. Скажем, в д. Глухарево визит «медведя» проходил так. «Ну, сделан настоящий медведь – голова и всё приделано, лапы и всё… И арканчик оденут, кольцо приделают – ожерёлок. Заводят ёво, гладят: «Мишенька, иди!» – там всё это. «A-а, мишка, ты это, потанцуй!» Дак станет, дак жопой потрясёт, да и всё. Ну там ещё што: «Ну, поговори с нами, как!» А он: «Ох, ох!» – таким голосом. Хто конфетку даст, хто чево. А рука-та эта у ё оходит свободно, рукава-та широкие. Ну, как поросёнок, снизу захватыват, а мы ему положим. Ну, посмиялись – это тут-то смешно. А это покатаесся там или що чи о– ну, как чи оскажут, этот, хозяин-то. Ну, а потом. Ну, э: «Мишенька, постой, постой, покажи-ко хуй толстой!» – вот этакие ищо приговаривали, а как же». За неисполнение просьбы «медведю» обещали «дать тумака». [583]583
  Зап. Морозовым И. А. в 1994 г. в д. Парфеново от Захарова Павла Егоровича, 1914 г. р.


[Закрыть]

Сценки такого рода очень близки к демонстрации обнаженного «покойника». Эта аналогия становится особенно очевидной в финале «медвежьей комедии» после того, как разыгрывались сценки «убиения медведя» (то есть, собственно, превращения его в «мертвеца»), его «шкур вния» и «продажи медвежьей шкуры».

«От у нас «медв идя» водили, дак тоо продавали. Он в шубе, «медвидь-то», а верёвок-то дак, наверно, метров триццать намотают. На верёвке тянут «медвидя». Вот хто ведёт продавать «медвидя», значит, те и тянут. Говорят, что: «Иди, иди», – там, понимаешь, тянут. «Медвидь» упираецца, не идёт. А двери п олые, дак выстудят и в избе. Потихоньку так и мотают верёвку. Вот намотают. Я сам в ожував. Притащили, там сред ились продать. Ну, там ср ядяцца, значит, ценой сойдуцца. Знацить, нада бить, шкуp ать. А там у «медвидя» кринка, кринка глиняная. И вот тут, знацить, у одново топор за кушаком. Этово «медведя» по кринке: раз! Эта в черепки кринка. «Медвидь» пав, надо «медвидя-то» шкурать – пав «медвидь». Ну. А шуба вывернута на леву сторону. Вот шубу розвёрнут, росстёгнут да и снимают – вроде и шкурают. Ну, а все веть глядят эти, девчонки там. A расстёгн ут шубу, а он голой» (д. Пиньшино, Ваномзеро). [584]584
  Зап. Морозовым И. А. в 1994 г. в д. Парфеново от Богданова Николая Степановича, 1922 г. р., и Журовой Веры Николаевны, 1914 г. р.


[Закрыть]

Часто убитый медведь выскакивал из шубы голым и убегал за дверь, а девушкам продавали уже пустую «шкуру». «„Медвидь“ ходит, мырцит, потом скажут: «Давай медвидя убьём и станем шкуру продавать!» – обухом топора по голове, нето стр илят ружьём, он упадёт, да и всё. Шубу-то с ёво сдёрнут, целовек-от убежит, а шкуру-то и станут продавать. Шуба лежит, девки по очереди подходят, [одни робята говорят]: «Сколькё стоит?» [А другие] цену говорят, которая девка цево стоит, – мо<ж>от, пять рублей, десять, пятнадцать. Иийи и лупят. Которая девка как досадила йим, так и побольше Хлестаков. Жгутом из верёвки бьют – если девка заносицце. Всех переберут. А которые как гулели робята с девками, дак от девку-то возьмёт, посад ит, да седет на кол ини к ей: Нициво эта не «стоит!» – дак она и не пойдёт туда, ей и ни посцит аецце» (д. Аверинская). [585]585
  Зап. Морозовым И. А. в 1991 г. в д. Колбинская от Иванчиловой Александры Афанасьевны, 1915 г. р.


[Закрыть]Иногда больше ударов получала девушка, назвавшая меньшую цену, то есть ценящая себя мало (д. Демидовская).

Необходимо отметить, что существовали еще сценки с персонажем, одновременно напоминающим и «покойника», и «медведя».

Например, в д. Федяево: «Было за верёвку все ташш ат, а двери полые. Потом каково зверя привяжут, каку-то чучелу, дак все и убегут с беседы. Или тянут таково – только место это [срамное] закроют, рубаха без рукавов, на лице маска, да нос из редьки сделают, да накрасицця, волос копну сделают – не узнаешь». [586]586
  Зап. Морозовым И. А. в 1990 г. в д. Федяево от Малова Павла Федоровича, 1899 г. р.


[Закрыть]

В Вожегодском районе был известен персонаж, которого называли «Парам оном» или «Уст ином», сочетавший в себе многие черты облика «покойника» и «медведя». Характерно амбивалентное восприятие этого персонажа носителями местной традиционной культуры. «У нас «покойника» тянули. Весь в белом, белом, и тянули. Когда тянут, так все хохочут. Потом притянут, и «покойника» в избу заносят». – «А у нас, дак Парамона [говорит мужчина из соседней деревни]. Всё в избе выстудят. Его на санках и заносят. С санками вмисти занесут, да: «Узнавайте, кто?» А как узнаешь? Весь-от закрыт. Так и не узнавали, пока не откроецца. А другой раз и не откроецца, убежит» (д. Быково, Ануфриевская). [587]587
  Зап. Слепцовой И. С. в 1992 г. в д. Бекетовская от Лутковой Александры Николаевны, 1940 г. р., и Луткова Виктора Ивановича, 1935 г. р.


[Закрыть]

«Ну, вот Парамона нар едят, в общем, шубу вывернут и целовека од инут (Парамон или хто медведем назовет – хто как). И етово Парамона волокут за верёвку длинную: двери откроют, штобы у хозяев выстудить в избе. Вот и волокут ево за эту, верёвку, пока не заташшат в комнату. Он уш тут-то идёт на коровках, вот так, на четвереньках. А на беседе-то, может, лапкой-то ково-нибудь и похлопаэт по колену. Походит по избе, обратно уходят в другое место… По избам водили – у кого большая семья» (д. Бор).

«Парамона водили: дверь откроют, на ужищще ташшут. Длинные веревки: «Выстудите всё в избе!» – «Ничево, он вас согр иёт!» Чучело заволокут. Он упираечча: «Иди, не бойся!» Человек – не человек, мешок – не мешок. Сто одёжек навяжут, широкие штаны с сеном. Выпросичче ночевать, роздевачца станет до нижней одёжи – всем работы хватит! Личо закрыто сеткой. Ночевать оставят: ак он всех нагрив, работы дав, угощать станут – чай, пироги» (д. Бекетовская). [588]588
  Зап. Морозовым И. А. в 1992 г. в д. Бекетовская от Клюшина Михаила Александровича, 1925 г. р.


[Закрыть]

В действиях этого персонажа просматриваются лишь смутные намеки на буйную и агрессивную эротику, характерную для «покойника» и «медведя» («лапкой похлопаэт по колену», «роздевацца станет до нижней одёжи»).

Однако «медведь», по-видимому, был не единственным зооморфным воплощением предка. Скажем, в д. Ереминская (Верхов.) наряжухи носили по домам в корзинке весьма своеобразного «покойника» – дохлого («проп ашчего») поросенка, жалуясь в каждом доме: «Ой, январ юшка у меня пропала!» Хозяева сочувствовали. Затем устраивалось торжественное прощание с «покойным». Можно предположить, что эта шутка связана с полузабытым к этому времени обычаем забивания к Рождеству либо к Новому году «кесарейского» или «кесарецкого» поросенка (свиньи). Именно у его туши устраивались столь опасные девичьи гадания. Не случайно поэтому среди сценок ряженых встречаются и такие, в которых имитируется погоня за девушками «свиньи», живо напоминающая картины святочных гаданий в хлеву.

Например, в д. Луканиха, Тюшково разыгрывалась такая сценка. «Один «свиньёй» нарядился: голый совсем, в саже (по телу прикатали сажой). В пест ерь [большая корзина] посадили его, тряпкой закрыли и привезли на беседу – прям по лестнице в избу закатили на санках. Вывалили серед полу из пестеря, он бегает по избе, девки от него убегают. Потом его опять в пестерь – и укатили». [589]589
  Зап. Слепцовой И. С. в 1991 г. в д. Арганово от Суровцевой Клавдии Петровны, 1913 г. р.


[Закрыть]

В д. Арганово на ряженого натягивали настоящую свиную шкуру. «„Свинью“ приносили: выредят как поросёнка – человека выредят-то. Шкуру-то наденут – раньше-то больших поросят держали. Дак вот он ровно как настоящий поросёнок: р юхает, да л изёт к девкам-то, за ноги хватает. Потом побежав, дак девки все ухнули и убежали».

В той же деревне кудеса приносили на игрище и шкуру настоящей свиньи, набитую разной гадостью, – «да вот как под вид поросёнка, он ровно как настоящий поросёнок. Три мужика принесут «поросёнка-то», а четвертый мужик-от там сидит, на печё, стрилёть будет сейчас. Из ружья-то стрельнут солью или чем ли прям по «поросёнку» – этот весь и розлетицце. Ак эт девок-то всех обрызнут, да побежат девки-ти. В шкуру-то напехают не знаю чево. Душин а-то невозможная – сразу все убежат». [590]590
  Там же.


[Закрыть]

В этих сценках присутствуют все основные мотивы, характерные для «покойника» и «медведя»: приставание к девушкам, демонстрация голой натуры, смерть (умерщвление, связанное с мотивом ритуального жертвоприношения). Для сценок с участием «свиньи» или «поросенка» очень важен также мотив «торга» или «продажи» (ср. «продажу шелка» или «медвежьей шкуры»). Например, в д. Горка (Тарн.), Марачевская, Карачево приносили в кузове одного-двух голых парней или мужика без штанов («поросят») и подтаскивали девушек «поросят смотреть». В д. Горка (Тарн.) могли носить поросят: связывали мужику крест-накрест руки и ноги, продевали между ними жердь и приносили его на беседу «продавать». Вокруг «поросенка» разворачивался оживленный торг: обсуждались детали его внешности, одежда и прочие достоинства. В д. Конец-Слободка также возили «поросят»: «Посадят старуху в кузов, она там и хрюкает». Потом «поросенка» продавали: «Кому-у поросят надо?»