Текст книги "Секс и эротика в русской традиционной культуре"
Автор книги: Наталья Пушкарева
Соавторы: Елена Левкиевская,Владимир Петрухин,Игорь Кон,Иван Морозов,Т. Листова,К. Логинов,Петр Богатырев,A. Плотникова,Ольга Белова,C. Толстая
Жанры:
Научпоп
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 36 страниц)
В 1990 году, путешествуя, я заночевала в псковских Печорах. Остановилась у местной старушки. Как только мы остались с нею одни, хозяйка покосилась на мой живот (а шел уже восьмой месяц беременности): «В какой стороне толкается: слева или справа». – «Вроде бы, – несколько теряюсь я, – справа». – «Мальчик будет. У меня дак все слева толкалась – и, точно, девочка была» (г. Печоры Псковской обл., 1990 г.).
Это пример приметы – одной из жанровых форм, в которых происходит передача материнской традиции.
Примета составлена из двух частей: первая фиксирует внимание на теле (здесь – на ощущениях движений ребенка в животе); вторая часть интерпретируется как знак половой принадлежности будущего младенца. Вероятно, в связи с появлением УЗИ этот пласт традиции в городе исчезнет, но пока бытует.
Итак, примета – не что иное, как момент кодирования тела (его ощущений, состояний, форм и т. п.): превращения в знак, введения в знаковый мир. Присмотримся: что же служит знаками? Какие аспекты телесности вводятся в знаковый мир? Этот вопрос об образе тела в материнской культуре.
1. Беременный живот.
а) размеры и форма:
Живот торчит дынькой (вариант: как огурец) – будет парень, а если круглый, из-за спины видать, – девочка (СПб., 1990 г.). Подобная примета часто фиксируется этнографами начала XX в.: острый, маленький и прямой, торчащий вперед живот, – значит, родится мальчик; широкий и неправильный – девочка. [785]785
См.: Успенский Д. И.Родины и крестины, уход за родильницей и новорожденным (по материалам, собранным в Тульском, Веневском и Каширском уездах Тульской губернии) // ЭО. Кн. XXVII. 1895. № 4. С. 71–72; Попов Г.Указ. соч. С. 330: сообщения из Вологодской, Калужской, Орловской губ.
[Закрыть]
б) расположение плода:
«Выдается у беременной правый бок – она родит мальчика, левый – девочку». [786]786
Попов Г.Указ. соч. С. 330.
[Закрыть]В данном случае о расположении плода судят по внешней форме живота, а бабушка из Печор делала заключение, прислушиваясь к толчкам плода внутри.
2. Пигментация сосков.
«Белые соски матери указывают на беременность мальчиком, а темные – девочкой» [787]787
Там же.
[Закрыть]– зафиксировано в материалах Тенишевского бюро. В городской среде эту примету обнаружить пока не удалось.
3. Вынужденные позы беременной.
«Если мать, сидя, протягивает правую ногу, – отмечено у В. И. Даля, – родится мальчик; если же… выставляет левую ногу… девочка». [788]788
Даль В. И.Пословицы русского народа. М., 1993. Т. 2. С. 127.
[Закрыть]Вообще, как правило, правое соответствует мужскому, левое – женскому. Но есть и пример противоположного:
«Мать левой ногой вперед выступает – мальчик родится, правой – девочка». [789]789
Там же.
[Закрыть]
4. Приметы фиксируют еще ряд признаков, которые можно определить как проявления токсикоза беременных:
а) во внешности:
У беременной губы распухают, нос заострился, «глаза, как у совы» и вообще подурнела – будет мальчик; а если похорошела, «кровь с молоком» – девочка (СПб., 1982 г.). Часто приметы противоречат друг другу. Мы слышали, например, совершенно обратное:
Женщину, которая носит мальчика, беременность красит, а девочка «всю красоту у матери забирает» (СПб., 1990 г.). И в материалах Тенишевского бюро содержится следующая запись: «беременная с чистым и румяным лицом родит мальчика, а с лицом пятнами – девочку»; при этом «худое и тощее лицо беременной также указывает на рождение мальчика, а полное и одутловатое – девочки». [790]790
Попов Г.Указ. соч. С. 330.
[Закрыть]
Может быть, дело тут в идеалах красоты? Возможно, речь идет просто о разных сроках токсикоза: поздний токсикоз (и соответствующие проявления) традиционно предвещает мальчика, а ранний наоборот: «Если первые три месяца беременности легки – родится мальчик, тяжелы – девочка». [791]791
Даль В. И.Указ. соч. Т. 2. С. 126–127.
[Закрыть]
б) в ощущениях «слабости» и «тяжести»:
«Когда беременная женщина чувствует слишком большую слабость и невероятную тяжесть в носимом ею в утробе ребенке – она, без сомнения, родит мальчика». [792]792
Степанов В. Сведения о родильных и крестинных обрядах в Клинском у. Московской губ. // ЭО. Кн. LXX–LXXI. 1906. № 3–4. С. 224.
[Закрыть]
5. Пищевые пристрастия беременной, которые, вероятно, также могут объясняться токсикозом:
В начале беременности тянет на соленое и острое – будет мальчик, а если на фрукты и сладости – девочка (СПб., 1990 г.). Ср. в материалах Тенишевского бюро:
«Женщина, предпочитающая во время беременности селедку, беременна мальчиком, а предпочитающая свеклу, редьку – беременна девочкой». [793]793
Попов Г.Указ. соч. С. 330. Сообщения из Орловской (Орловский и Карачаевский у.), Новгородской (Череповецкий у.), Смоленской (Сычевский у.) губерний.
[Закрыть]
В некоторых случаях само появление избирательности, плохой аппетит (тошнота, токсикоз) считают признаком ожидания девочки:
«Коли ест хорошо всякую пищу – родится мальчик; если же… причуд много – девочка», – отмечал В. И. Даль. [794]794
Даль В. И.Указ. соч. Т. 2. С. 127.
[Закрыть]И нам говорили: «Ешь все и побольше – мальчик будет» (СПб., 1990).
* * *
Итак, знаками служат телесные проявления: это телесный код. Причем это все проявления беременности: акцентируется живот (его форма, размеры, идущие оттуда ощущения). Обращают внимание на изменившуюся пигментацию сосков. Отяжелевшее, неловкое тело – вынужденные позы, переваливающаяся походка. Несколько опухшее или, напротив, осунувшееся лицо, необъяснимые неожиданные желания, избирательность в пище, странные вкусы.
Все это настойчиво проговаривается – происходит семиотическое освоение тела, причем в наиболее, пожалуй, табуированных его проявлениях.
Основа «языка» материнской культуры, источник знаков – тело, причем женское и беременное: его внутренние ощущения и внешние черты.
Что отсюда следует? Сам текст этой культуры существует тогда, когда присутствует беременное тело – именно оно служит сигналом к актуализации значимых смыслов. Закладываются эти смыслы, символически «привязываются» к телесным проявлениям во время беременности (первой и каждой последующей заново).
Потом каждый раз, ощущая характерные состояния (тошноту, или желание немедленно съесть банку кислых помидоров, или толчки в животе и проч.), ты снова переживаешь и смыслы, привязанные к ним культурой. Внутренние ощущения беременности – сигнал для самой женщины.
Внешний же облик беременной – сигнал для других женщин: видя ее «с животом», они совершенно естественно подходят, дают советы, пытаются угадать пол ребенка, подобно бабушке, у которой мы остановились в Печорах. То есть внешний облик беременной – сигнал к передаче традиции. Сразу же вспоминаются правила и приметы, казалось, прочно забытые. Нарочно их не вспомнишь, а увидишь беременную… [795]795
Розанов В.Указ. соч. С. 179.
[Закрыть]
* * *
И тут мы подходим к основной тайне материнской культуры: почему весь этот комплекс примет и поверий, сам образ жизни так прочно забывается и так ясно возникает, как только увидишь или испытаешь беременность? Почему беременное тело так непреодолимо привлекает внимание? Здесь нет рационального объяснения, оно обнаруживается в сфере эротики, специфической эротики материнства.
В самом теле я любил доброту его, пожалуй, добротность его. Волновали и притягивали, скорее же очаровывали – груди и беременный живот. Я постоянно хотел видеть весь мир беременным.
В. Розанов
Из письма Наташи А. (во время ее первой беременности): «Почему-то все спрашивают про мой живот: большой ли он (если меня не видели). И охают, и ахают, что похудела, худею, и «глаза, как у совы» – это, мол, плохо… многие стремятся потрогать живот… Одна повторнородящая сказала, что ей очень нравится с животиком ходить – больше, чем потом: кормить и т. д. Другая, с четырехмесячной дочкой, позавидовала мне, что у меня должен быть малыш. Одна женщина хотела по животу определить пол младенца, но я не далась».
(Наташа А., 27 лет. Москва, Люберцы, 1991 г.).
Женщины будто притягиваются животом. Хочется поговорить, потрогать. Присматриваются, обсуждают. Кодирование – лишь продолжение этого постоянного внимания к телу беременной.
Это влечение к животу – характерная черта рожавших женщин: испытываешь необъяснимую радость и теплоту. Может, это память собственных ощущений: внутри тебя новая жизнь – самое ценное, что может быть, уже у тебя внутри (это еще никому не известно, все охотятся за какими-то мелочами). Знание хулиганской тайны зародившейся новой жизни пьянит (физиологи регистрируют резкое усиление продукции половых гормонов – эстрогенов – в организме беременной). [796]796
Савченков Ю. И., Лобынцев К. С.Указ. соч. С. 27.
[Закрыть]Видишь беременную и даже просто узнаешь, что подруга «понесла», – все это оживает, как будто от ее чудесного живота исходят веселящие токи.
Феноменологию «влечения к животу» трудно описать. Нам важно отметить, что этот чувственно-эротический комплекс фиксируется и передается материнской традицией так же, как и значимая информация. Отношение окружающих женщин поддерживает и усиливает его, закрепляя и санкционируя внутренние ощущения.
Это начинается уже с начала беременности, с первой реакции окружающих. Женщины приходят в необъяснимый восторг (когда узнают, что ты собираешься рожать, а не прерывать беременность). Обнимают, сжимают запястья, смеются, что-то говорят.
Процитирую письма подруг к беременной – в них остался след той ласковой, радостной атмосферы.
«Получила твою весточку об ожидании ребеночка, – пишет из Магадана Нина Р. – Молодец! Скорее всего, без детей жизнь не так прекрасна и удивительна, чем с ними… Напиши, как ты себя чувствуешь?» (Нина Р., 1958 г. р., Магадан. СПб., 1990 г.)
«Здравствуй, дорогая… Безумно была рада, получив твои письма-открыточки по весне… я накатала тебе полтетради, потом мне стало неловко за свою безудержную болтовню, решила написать короче, и вот пишу…» (Елена И., 1956 г. р., Горно-Алтайская а. о. СПб., 1990 г.).
Обе подруги имеют опыт материнства – по двое детей. Испытали трудности и боль и все, без чего не обойтись. Но их первая реакция – эйфорическая, и все время беременности я буду купаться в атмосфере восторженной нежности, теплоты и необъяснимой ласки. Женская среда неожиданно делается для меня основной – мне в ней теплее, я все время ощущаю ее живое внимание, активный интерес. Сладость и нежность…
Все это не может не сказываться на самоощущении беременной – ошеломленно-сладостном, как у Риты П., которая написала из Москвы:
«Я вздумала наконец-то… решилась родить ребенка. Что получится из последнего решительного шага, неизвестно, но балдею в состоянии нежной беременностипочти 5 месяцев… Сама еще плохо понимаю, что я такое сделала. Однако пребываю пока в самом что ни на есть счастливом состоянии»(Рита П., 1961 г. р., Москва, 1994 г.).
Эротически теплое, эйфорическое восприятие беременности нормативно. Женская культура поддерживает и стимулирует его, определяя и эмоциональный след, который должна оставить беременность: довольно обычно воспоминание о ней как о самом сладком времени жизни. Женская культура, вербализуя, закрепляет эйфорические ощущения. Даже тягостные состояния: тошнота и тяжесть токсикоза, болезненность набухающих сосков – непостижимым путем включаются в образ «нежной беременности». Женская традиция обволакивает весь этот образ флером сонной, сладкой нежности и теплоты. Вместе с тяготами. Беременное тело в целом должно привлекать, а не отталкивать.
Таким образом, культура создает эротическое подкрепление своей (телесной) символике. Ведь груди и живот, тошнота и тяжесть – знаки ее «языка». Стимулируемое «влечение к животу» обеспечивает постоянную фиксацию внимания на этих знаках. Устойчивое внимание обеспечивает восприятие. Знаки этого языка желанны, влекут – и так же привлекательны делаются значения, информация, «привязанная» к ним культурой. Женщина радостно впитывает эту информацию.
А вот травмирующие образы изгоняются женской традицией из своего знакового мира: они не должны ассоциироваться с беременным телом, нарушая его эротическую привлекательность. Отрицательные (изгоняемые) символы сосредоточены в другом (кроме примет) жанре общения с беременной: советах-табу.
…На свете смерти нет.
Бессмертны все. Бессмертно все. Не надо
Бояться смерти ни в семнадцать лет,
Ни в семьдесят. Есть только явь и свет,
Ни тьмы, ни смерти нет на этом свете.
Итак, еще одна жанровая форма, весьма характерная для общения с беременной: советы-табу. «Тебе собаку перешагивать нельзя – ребеночек волосатый может родиться». «Не проходи под веревкой, не тянись к ней, когда развешиваешь белье: ребенок запутается в пуповине» (СПб., 1990). «Не грызи семечки – ребенок будет слюнявый» (Наташа А., Москва, 1991 г.).
Советы, как и приметы, – форма передачи женской традиции. Совет фиксирует две вещи: во-первых, телесное проявление (перешагивание, поднятие рук, сплевывание семечек и т. д.); во-вторых, табуируемый объект, символ (веревка, собака, семечки), который не должен совмещаться с этим телесным проявлением.
Советы продолжают формировать образ тела, указывая то, что ни при каких условиях не должно войти в этот образ: символы, не используемые в «языке» материнской культуры. Они изгоняются за рамки материнской модели мира – тем самым обозначаются эти рамки, границы.
* * *
Что же изгоняется из материнской модели мира? Символы смерти.
Традиционная этнография фиксирует запреты беременной:
– быть в доме, когда туда вносят гроб для умершего;
– и когда гроб с телом выносят из дому;
– обмывать покойника;
– провожать покойника на кладбище;
– бросать в могилу землю во время погребения. [798]798
Зеленин Д. К.Восточнославянская этнография. М., 1991. С. 348; Грысык Н. Е.Лечебные и профилактические обряды русского населения бассейна Ваги и Средней Двины: пространственные и временные координаты // Русский Север: Ареалы и культурные традиции. СПб., 1992. С. 72.
[Закрыть]
Все эти табу действуют и сейчас. В случае нарушения, по поверьям, ребенок родится мертвым или скоро умрет. Даже если беременная просто перейдет дорогу, когда несут покойника, то это угрожает ее будущему малышу: у него будет родимое пятно – говорят, «запечется кровь». [799]799
Попов Г.Указ. соч. С. 329.
[Закрыть]
Не должна была иметь отношение к смерти и повитуха: избегали звать бабок, которые когда-либо обмывали покойников. [800]800
Там же. С. 342.
[Закрыть]
Когда говоришь о смерти – одергивают: «Да о чем ты говоришь, подумай о ребенке!» или «Куда тебе о смерти думать – у тебя ребенок маленький, ты его еще вырасти!» (СПб., 1991 г.). Женская традиция настойчиво изгоняет смерть из своего мира. В деревенской традиции то же самое.
«Мама в лесу ходила, опять на Фокином (болоте. – Т. Щ.). Там были кряжики нарублены березовы, на лучину. И вот я, говорит, ходила-ходила и села на кряжики. И вспомянула сына – в гражданскую был убит: «Помяни, Господи, Олександрушка!» А Олександрушка сын был, это он рубил кряжики. Ну, говорит, меня как стукнуло – аж искры с глаз посыпались. Лежала-лежала. Пошла. Да не домой, а вдаль ведь. Навстречу Михей: «Ты куда?» – «Домой». – «Дак ты ведь вдаль идешь». – «Да?..» Она рассказала. Михей говорит: «Ты в положении?» – «Да». – «Дак ведь нельзя в лесу за упокой вспоминать. Вот тебе и ударило так». Он, Михей, век ведь в часовенке был, знает». [801]801
Архив МАЭ, ф. К-1, оп. 2, д. 1646, л. 86. Архангельская обл. Пинежский р-н, с. Сура, запись Т. Б. Щепанской, 1989.
[Закрыть]
Табуируется какое бы то ни было соприкосновение со смертью – даже смертью животных:
– «Если беременная увидит падаль и плюнет, то у новорожденного будет пахнуть изо рта», – отмечал Г. Попов. [802]802
Попов Г.Указ. соч. С. 329.
[Закрыть]
– «Если беременная раскосит (т. е. случайно разрежет косой во время заготовки сена. – Т. Щ.). лягушку или жабу, нельзя щупать головы, живота, а то пятна (родимые у ребенка. – Т. Щ.) будут», [803]803
Мазалова (Грысык) Н. Е.Народная медицина в современной северно-русской деревне // Этнографическая наука и этнокультурные процессы: Способы взаимодействия. СПб., 1993. С. 101.
[Закрыть]– верят по сей день жители Русского Севера (по наблюдениям этнографической экспедиции).
* * *
Итак, советы табуируют соприкосновение беременной женщины со смертью. Особенно жестко табуируется телесная реакция на смерть: плевком ли, жестом (схватиться за живот). Не должно возникнуть ассоциации беременного тела со смертью. Во время беременности нельзя даже думать о смерти и вспоминать мертвых, нежелательно ходить на кладбище и находиться в церкви во время отпевания умершего. Смерть не должна войти в образ беременности.
Тем самым женская традиция оберегает эротическую привлекательность беременного тела, вообще беременности. Э. Фромм определял эрос как «инстинкт жизни», [804]804
Фромм Э.Искусство любить. М., 1991. С. 63.
[Закрыть]в противоположность известному «стремлению к смерти» З. Фрейда. Смерть, страх смерти угрожает разрушить эротическое влечение, потому, вероятно, и изгоняется материнской культурой: это защита сладостно-эротического восприятия беременности.
Образ «сладкой» беременности поддерживает запрет на психотравмирующие ситуации и связанные с ними переживания: испуг, печаль, слезы, ссоры и ругань. Советы, регулирующие психоэмоциональные состояния беременной, составляют одну из самых заметных групп.
– «Не плачь, – успокаивают беременную, если она расстроена. – Подумай о ребенке!» Считают, что ребенок может родиться нервным, бессонным, плаксивым, болезненным или даже слабоумным, немым (СПб., Москва, 1990–1993).
– Ни в коем случае нельзя ссориться (испортят, сглазят ребенка) и особенно ругаться, сквернословить (СПб., 1990 г.). Этот запрет повсеместно распространен и фиксировался этнографами начала XX в. «Если беременная женщина ругается бранными словами, – отмечает В. Степанов, – то нечистая сила воспользуется случаем и «испортит» его (т. е. ребенка у нее в утробе. – Т. Щ.). [805]805
Степанов В.Сведения о родильных и крестинных обрядах в Клинском уезде Московской губ. // ЭО. Кн. LXX–LXXI. 1906. № 3–4. С.224.
[Закрыть]Исследователь описывает случай рождения урода, причиной которого общественное мнение признало сквернословие матери и ее неуживчивый бранчливый характер: «Ребенок родился совершенно без верхней губы, так что между нижней губой и носом не было тела, и изо рта глядела целым куском красного мяса верхняя десна. Ребенок был совсем обезображен и глядел на свет так страшно, что всем делалось жутко при виде его. Но тяжелее и страшнее всех чувствовалось это матерью. Она сознавала за собою незамолимый грех, за который Бог послал ей наказание. Она не могла без слез смотреть на своего ребенка. Все в деревне приписывали это наказание матери за ее резкий характер, «вострый язык», сквернословие…». [806]806
Там же.
[Закрыть]
– Особенно опасным считался испуг: до сих пор распространены убеждения, что он может отразиться на психическом здоровье ребенка, вызвав слабоумие, немоту, эпилептические припадки.
Эти представления полностью совпадают с «архаическим» – например, на Пинеге, в затерянной деревеньке, наша экспедиция записала такой рассказ: «Говорили, что быв аеще в животе у матери испугается. Вот был Петька немой – он все коров боялся. Так мать рассказывала: что у татька была корова – бодлива порато. И она корову испугалася. И Петька родился – не говорил, и теперь не говорит. Анна говорила: „Я испугалась тоды корову, дак он все коров боялся“». [807]807
Архив МАЭ, ф. К-1, оп. 2, д. 1647, л. 2. Архангельская обл., Пинежский р-н.
[Закрыть]
По некоторым представлениям, характер уродств может отражать причину испуга. «Если беременная испугается волка, – отмечал Г. Попов, – то щеки или какая-нибудь другая часть поверхности тела ребенка обрастут волчьей шерстью». [808]808
Попов Г.Указ. соч. С. 329.
[Закрыть]Кстати отметим факт избегания животных (больше всего – собак, волков, кошек, свиней, а также лягушек и мышей).
В общем, беременной предписывается (и теперь эти обычаи довольно сильны) избегать психотравмирующих ситуаций. В особенности они не должны ассоциироваться с беременным телом:
«Когда беременная, уже живая половина, – учила меня старушка, с которой мы разговорились в п. Котлы Ленинградской обл., – когда напугаешься, только за живот не хватайся: это будет черное пятно у ребенка» (п. Котлы, Ленинградской обл., 1990 г.). «Живая половина» – вторая половина беременности, когда уже ощутимы движения и толчки малыша в животе.
Позже мы столкнулись с тем же поверьем в городе. У наших знакомых родилась девочка с большим родимым пятном – лицо и шея как обожжены. Отец очень переживал и все спрашивал: «Почему?» Валя К., к тому времени уже опытная мама (у нее двое детишек), сразу же нашла объяснение: «А это, наверное, мама испугалась, когда ее носила, и за живот схватилась. Нельзя за живот хвататься!» (СПб., 1993 г.).
Итак, ничто не вправе нарушать сладостного, сонного состояния – беременность должна остаться в памяти как самое светлое время жизни. Неприятные переживания изгоняются из мифа материнства. И в особенности не допускается их переносить на тело, беременное тело: оно – тяжесть и нежность…
Женская традиция регулирует впечатления, зрительные образы, отбирая приятные; советуют часто быть в приятной обстановке, красивом окружении.
Рекомендуют, например, повесить возле кровати портрет красивого человека или изображение Бога, ангела: говорят, малыш будет тоже красив, а если подолгу смотреть на какое-нибудь изображение, то даже и похож на него (СПб., 1990 г.); ср. известный по этнографическим записям запрет:
– «Беременной нельзя смотреть на уродов и пристально всматриваться в слепых: недостатки эти могут передаться плоду»; [809]809
Попов Г.Указ. соч. С. 329.
[Закрыть]
– настоятельно предостерегают смотреть на заспиртованных уродов в Кунсткамере, читать и даже просто держать в доме книгу по тератологии (СПб., 1990 г.).
* * *
Присмотримся, какие именно эмоциональные состояния считаются неподходящими для беременной: испуг, гнев, печаль – отрицательные эмоции. А впрочем, содержание этих понятий в женской традиции (как «архаической» деревенской, так и городской) не совпадает с толкованием их в учебниках психологии. Скажем, «испуг» – не только эмоциональное состояние. Это скорее целостная реакция – эмоционально-поведенческий комплекс, включающий двигательные реакции (схватиться руками за живот или щеки), возгласы, а также и последствия психической травмы. «Испуганный ( испол охнутый) человек – замкнутый, с некоторыми странностями. Главное – нарушены отношения с окружающими, а иногда утрачена и сама способность нормально общаться (немота, слабоумие). «Испуг» в традиционном понимании – это «комплекс необщительности». Существовали специальные знахарские процедуры, направленные как раз на восстановление связей, возвращение в общество.
Так что давление женской традиции ориентировано против межличностного отталкивания, отчужденности; в том же направлении действует и запрет на ссоры, сквернословие, гнев. Беременная должна привлекать, а не отталкивать.
Вероятно, в эту же группу следует относить запреты на некоторые символы отторжения, разделения:
– беременной нельзя подстригать волосы. Ногти можно, а волосы – нет (Наташа А., Москва, Люберцы, 1991 г.);
– нельзя переступать через веревку: ребенок запутается в пуповине (п. Котлы, Ленинградской обл., 1990 г.; СПб., 1990 г.). Ср. в материалах Тенишевского этнографического бюро, приводимых у Г. Попова: «Если беременная переступит через вожжи или канат, то ребенок может запутаться в кишках и „задушиться“». [810]810
Попов Г.Указ. соч. С. 329.
[Закрыть]Стрижка волос – часто используемый символ отделения, обособления: например, первая стрижка (пострижины) ребенка – ритуальное обозначение отделения от матери. [811]811
Байбурин А. К.Ритуал в традиционной культуре: Структурно-семантический анализ восточнославянских обрядов. СПб., 1993. С. 60.
[Закрыть]Перешагивание через веревку – также известный знак отделения. Вариант:перешагивание через пояс – как знак «перекрытия канала связи, установления границы». [812]812
Байбурин А. К.Пояс (к семиотике вещей) // Из культурного наследия Восточной Европы: Сб. МАЭ. T. XIV. СПб., 1992. С. 9.
[Закрыть]Ср.: при трудных родах, когда нужно стимулировать «отделение» ребенка от матери, украинцы расстилали на полу красный пояс, и роженица должна была через него перешагнуть. [813]813
Там же, ссылка на: Сумцов Η. Ф.О свадебных обрядах, преимущественно русских. Харьков, 1881. С. 198–199.
[Закрыть]А во время беременности это действие табуировано: все направлено на сохранение связи.
Известен еще ряд запретов на пересечение границ:
– беременная не должна переходить кому-либо дорогу (иначе на этого человека нападут чирьи); [814]814
Попов Г.Указ. соч. С. 330.
[Закрыть]
– ей нельзя сидеть на пороге;
– нельзя выплескивать через порог воду – ребенок будет страдать рвотой. [815]815
Семенцов М. В.(авт. – сост.). Народная медицина кубанских казаков (В помощь работникам культуры и народного образования). Краснодар, 1992. С. 10.
[Закрыть]
Все это – символические аналоги перешагивания через веревку, символы отделения.
Еще один символ отделения (ребенка от матери) – крещение, обряд крестин. Широко известен запрет беременной участвовать в этом обряде: быть крестной матерью, а в некоторых местах – даже присутствовать при крещении. Иначе, по поверьям, ее ребенок умрет, или умрет крестник, или у крестимого будет тяжелая жизнь. [816]816
См.: Степанов В.Указ. соч. С. 234; Байбурин А. К.Ритуал… С. 89; сведения относятся к грани XIX–XX вв. (Клинский у. Московской губ.; Украина).
[Закрыть]
Думается, и запрет на участие в погребальных обрядах является разновидностью общего табу на разделение (смерть как важнейший символ разделения). Беременность – образ непреодолимого, самодовлеющего влечения. Никакого разделения.
