Текст книги "Уютная, родная, сводная (СИ)"

Автор книги: Наталия Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 21 страниц)

Уровень эрекции она не проверила, а уровень холестерина – да. Стоило лишь заикнуться о плохом самочувствии. Знал – молчал бы до смерти. – У всех желудок, -

рука скользнула под платье в области груди. Люда замерла. Кажется, даже дышать перестала. Бронислав не улыбнулся. Кожа, горячая, мягкая под его рукой,

сердцебиение, как у загнанного зверька, вжатая спина в его грудь. – Люд, какой холестерин, какие котлеты, не хочу больше об этом говорить, слышать ничего не желаю. – Тебя надо накормить, – встрепенулась. – Боря! – Хватит. По-твоему, меня некому накормить? – врал, конечно, некому. – Я, по-твоему, не могу нанять себе кухарку, экономку, ложкоподносилку? – мог нанять, но как-то в голову не приходило. – Некому позаботиться обо мне, голодном, несчастном? – Пфффф... и накормить, и спать уложить, всё у тебя есть, – пробурчала себе под нос, с грохотом переставила контейнер с салатом, нажала на кнопку, выпуская воздух со свистом. С

таким же свистом вобрала в себя воздух и принялась нарезать порей, будто собиралась кормить роту солдат, а не одного посаженного на диету «язвенника» с неподходящим ей уровнем холестерина. Прижал к себе сильнее, наверняка болезненно, казалось, кости хрустнули. Какая она всё же маленькая, тонкая, как из богемского стекла. Развернул к себе и впился взглядом, внимательно разглядывая.

Люда терялась от этого взгляда, отводила глаза, но вырваться не пыталась, да и не смогла бы. Не изменилась и изменилась. Мелькнул седой волос, одинединственный, а у него уже полголовы серебрится, изменила форму бровей, не зря на прошлой неделе прождал её в салоне несколько часов. Морщин не стало больше.

У глаз были и тогда, десять лет назад... и веснушки, прозрачные, бледные веснушки. Красивая. Удивительно красивая женщина. Невероятно упрямая женщина. Непрошибаемо глупая женщина. Безумно им любимая женщина.

Дождался всё-таки прямого взгляда в ответ, глаза в глаза, её глаза всегда говорили больше, чем она хотела, больше, чем она сама за всю её жизнь. – Ты голодный... -

вздрогнула, попыталась выбраться из захвата рук. Какое там, он бы и не заметил этих попыток. – Голодный, – согласился, – голодный, сил больше нет ждать и ходить вокруг кругами. Не хочешь жить здесь – не живи, добирайся на рейсовом автобусе,

если тебе так привычней, проходи в дом через заднюю дверь, как прислуга. Хочешь на работу, отказываешься от санатория – иди, работай. Ты всю жизнь на этой каторге, даже не пыталась перейти на место сытнее, как приросла. Всю жизнь на рейсовом, с сумками, да пакетами, трясёшься... приспособилась, привыкла. Мне жизни не хватит переспорить тебя, переделать, да и не сказать, чтобы жизни той осталось много. Но ждать я больше не буду, и ты не будешь, и не спорь, – прижал к себе ещё сильнее, вдавил бы и с большей силой. – Не спорь, не сейчас. Хотел, хотел же поцеловать нежно, деликатно, хотел наслаждаться долгим поцелуем, лёгким, а не получилась. Это светло-голубое платье, эти босые ноги, светлый хвост и пряди,

закрывающие длинную шею... Вдавил в стену, не оставив выбора, не давая пошевелиться, зафиксировал своей ногой между женских и впился в губы, в рот,

ловя вкус, дыхание, стон. Быстро снял серёжку из торчащего уха, заученным движением отправил её в карман, прикусил мочку и услышал это. То ли мурчание, то ли сопение, то ли поверхностное дыхание. Всегда срабатывало. – Пойдём, -

шепнул. На всякий случай от себя не отпускал, так и придерживал рядом,

прижимая крепко, не давая запутаться в непослушных ногах. Остановился у широкого дивана в гостиной, он ближе кровати в спальне. Одно движение, и Люда под ним, утопает в мягком плюше. – Люда, поверить не могу, что это ты, что ты здесь... – когда оторвался, наконец, от губ, сдёрнул голубую ткань и щёлкнул маленьким крючком сзади, между женскими лопатками. – Платье это безумно тебе идёт... – Сама шила, – улыбнулась, широко, десять лет не видел этой улыбки. – И я без платья уже, – поёжилась и попыталась прикрыться, кто бы позволил. – Без платья тебе тоже идёт, даже ещё лучше, – всосал сосок, сильно, слегка сдавив зубами ареолу. Рукой прижал к себе, пройдя пальцами между лопаток, царапнув. И

снова мурчание, всё громче, по мере того, как опускается рука по позвоночнику, до крестца, потом поднимается к пояснице, и снова ногтями. Бёдра двинулись в нетерпении. Сработало, как всегда. Казалось, Бронислав знает каждый сантиметр тела Люды, каждую клетку, каждый атом. И это приводит в восторг, трепет, намного сильнее любого эффекта новизны, заставляет землю вращаться быстрее или останавливать свой бег. Привычное, родное, нужное, сейчас до боли необходимое.

Люда отвечала тем же, тем, что всегда срабатывало. Закрыл глаза и только и слышал, что мурчание, вперемежку со своим дыханием, тихий смех, снова мурчание. И чувствовал женские руки на себе, её руки, точно знающие как,

ведающие, волшебные, манящие руки. Притягивающие губы, мягкая кожа на животе, гладкая на бедре, бархатная, рассыпчатая на внутренней стороне... Люда уселась сверху, справившись с его джинсами, отложив их в сторону, карманом сверху, чтобы не потерять серёжку, всегда так делала, машинально. Платье держалось на поясе, закрывая всё, что ниже. Он не спорил. – Не смотри, -

прошептала. – Ладно, – закрыл глаза, а потом смотрел сквозь ресницы, впитывал,

сжирал глазами. Десять лет назад не хватило бы терпения, теперь ждёт... – Я сама,

хорошо? – прикусила губу, убрала его руку между своих ног, всхлипнула, провела несколько раз по эрекции и стала опускаться, медленно, настолько медленно, что чуть не лишился чувств. – Лю-уд... – дёрнулся навстречу, сколько можно терпеть эту муку?! – Да тише ты, – уставилась льдистыми глазами, кажется, даже веснушки возмущённо дёрнулись. – Боречка, у меня же десять лет ничего не было... – Что? -

Бронислав сел от неожиданности, оказавшись лицом к лицу с Людочкой, впился взглядом. – Десять? Лет? Десять лет? – Что ж ты так орёшь-то, оооой... – всё-таки он вошёл до конца, сам, дёрнув бёдра наверх. – Аааахххх ... – в глазах мелькнули слёзы,

не от боли. – Десять, говоришь? – двигался сам, придерживая за бёдра, нажимая большими пальцами на тазовые кости. Маленькая она, всё же. – Чего ради?.. – Да ничего, не умею я без любви, вон, до седых волос дожила и не научилась... Не виновата я, что тебя люблю, я бы и рада, да не получалось, не складывалось, не могу я, – вздохнула и замурчала. Поменял угол. Всегда срабатывало. – Ох, дурная ты баба, Люда, такую дуру ещё поискать, – прижал к себе. – Хватайся, – она вцепилась в шею. – Не может она без любви... так больше и не придётся без любви, только по любви и будет, – перевернул и опустил на спину. – Ты же любишь меня. Любишь? -

Да, – хоть с этим согласна. – Вот и я тебя люблю, – приподнял женские колени, они машинально обхватили поясницу, и двинулся... Больше он говорить не мог и слушать ничего не желал, осталось только сбившееся, тяжёлое дыхание, руки,

везде, куда могли достать, то ли мурчание, то ли вздохи, приглушённый смех, губы,

уже припухшие от поцелуев, в конце концов, пот по пояснице, две царапины на плече и там же след от укуса. Безумная, абсолютно безумная женщина, и его любовь к ней, и её ответная, такая же безумная и невероятно упрямая. Бронислав посмотрел на светлую макушку устроившейся прямо на нём Людочки, на плечи ей он накинул платье, за одеялом было лень вставать, а Людочка, похоже, не возражала, никогда не возражала против такого «матраса». Пошевелился и провёл по светлым волосам. – Лю-у-уд. – Что? – она округлила глаза и уставилась на

Бронислава. – Только не говори, что ещё раз хочешь. Тебе же не тридцать лет, Боря!

– Ну, хочу, конечно, – усмехнулся. – Но лет не тридцать, тут ты права, я вообще-то голодный... – для эффекта жалобно поджал губы. – Давай уже твои котлеты на пару съедим, а? Правда, жрать охота. – Ох, – взмахнула руками и тут же подскочила,

засуетилась, чуть не запуталась в ногах, а вот в платье запуталась и едва не упала. -

Совсем не меняешься, – улыбнулся, дёрнул платье вниз по телу, придержал. -

Стоять-то можешь? – намекая явно не на головокружение. Марафон был один, а вот дистанция длинная, с препятствиями, на пересечённой местности. Бронислав сомневался, что Людочка между рейсовым автобусом и работой закидывает ноги себе едва не за уши. – Могу, – вздёрнула нос. – Я, вообще-то, пилатесом занимаюсь. -

Ого! – Что «ого», у нас одна медсестра закончила курсы, снимаем зал для ЛФК

вскладчину и занимаемся. Недорого получается, и на транспорт не тратиться. -

Молодцы, – улыбнулся, – теперь можешь купить абонемент в фитнес-клуб. – Тебе надо, ты и покупай, – уже по пути в кухню. – Там, поди, одежда нужна фирменная,

обувь, нет у меня таких денег, да и привыкла я уже со своими девчонками. Сделали мне маникюр в  салоне, куда ты меня отвёз, хорошо сделали, не спорю, но ничем не лучше, чем я у надомницы делаю, так там хоть поговорить можно по-человечески,

а тут? Сидит фря размалёванная и про филлеры мне втирает. Надо будет, подкоплю и поставлю, а вот это вот по ушам, – взмахнула руками у лопоухих, – мне не надо. -

Ладно, ладно, – засмеялся, – ходи со своими девочками, к надомнице своей ходи...

только филлеры если надумаешь, я тебе денег дам, а то ты к семидесятилетию как раз накопишь, – улыбнулся, зная, что не обидится Людочка. – Надумаю – возьму, -

согласно кивнула. – Оно и правда, у тебя вон сыр в холодильнике испортился, стоит дороже маникюра в том салоне, не обеднеешь, – фыркнула и кинула на сковородку сырокопчёный бекон. – Лю-у-удочка, а ты кому вкусненькое готовишь? -

облизнулся. – Тебе, ирод, умаялся же ... – А, так вот в чём причина, – подмигнул,

топчась с тарелкой у плиты, не рискуя стащить со сковородки хоть кусочек,

прилетит лопаткой по лбу. После сытного ужина, вредного для желудка и холестерина, «в виде исключения», Бронислав потащил Люду в спальню. – Со мной спишь сегодня. – Да я же на работу опоздаю, домой я... – Отвезу я тебя на работу,

пошли, я нашёл верный способ получить на завтрак что-то, повкуснее пресной каши, – подмигнул. – Своего шанса вкусно поесть я не упущу, и вообще, давай-ка,

перебирайся сюда. – Борь, я же говорила, это всё слишком, не для меня это. – А для кого?! Коту вон твоему нравится, а тебя, значит, не устраивает. – Его Барсик зовут. -

Да? А я думал Пятак... – Как? – А что, он откликается, – затолкнул в спальню. -

Оглядывайся пока, я пойду, телефон принесу с кухни, будильник на шесть ставить?

– Доберусь я... – Люд, сколько можно, а?! – Да ты сам говорил: «Можешь ездить на своём автобусе, пробираться в дом, как прислуга...» – Да мало ли, что голодный мужчина не скажет. Работать можешь, маникюры делай, где тебе нравится, а вот автобус, прости – нет. Ты кашляешь ещё, какой к чертям автобус!? Возьмёшь машину. – У меня же прав нет! – Купим. – Не хочу я за руль, боюсь, ты же знаешь. -

Ну, водителя найму, Люда, всё, вопрос решённый, – и хлопнул дверью. Упрямая ослица! Исчадие ада на его голову! Безумная, ненормальная, его. – Всё равно я к тебе не перееду, – услышал вслед. – Ну что, Пятак, – посмотрел на растянувшегося наглого рыжего жильца, – проигран бой, а не война. – Топай в ванну, – открыл дверь в спальню, – там она, – показал на дверь напротив кровати. Всё-таки никакой холестерин не способен заставить Исаева Бронислава Евгеньевича полюбить пресную кашу на завтрак.

 КОНЕЦ