Текст книги "Уютная, родная, сводная (СИ)"

Автор книги: Наталия Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

Умею, – цифры замелькали, не сходилось, на несколько месяцев всего, но не сходилось, он ещё раз посмотрел на девочку с толстыми щёчками, подозрительно поглядывающую на него, поджимающую губки, как мама, точь в точь. Ты посмотри, ещё и человека, считай, нет, а повадки мамины. Взгляд, мимика, даже беззубая улыбка, демонстрирующая всего два зуба – мамина. Бронислав почувствовал, как эта улыбка захватила его в плен, как когда-то улыбка Марика. К

лешему эти несколько месяцов, которые не вписать, не могло эту чудо родиться от бледного, желчного Яшки, а вот Люда могла скрыть, приписать, соврать, всё, что угодно могла, лишь бы вытолкнуть из их жизни Борю. Не получится. Тем более,

когда смотрит на него снизу вверх, прижимая к себе их дочь. – Что это? – он резко повернул голову Люды вбок и смотрел на желтовато-зелёный след на скуле, можно только догадываться, какой силы был удар. – Муженёк постарался? – Не твоё дело, -

попыталась отойти на пару шагов. – Моё, – мотнул головой. – Уходи, уходи немедленно, я помогу всем, жильём, работой, деньгами, вы не будете ни в чём нуждаться. – И стать любовницей, содержанкой?! – вскрикнула. – Да лучше любовницей, чем грушей для битья, сколько можно терпеть? – Я же виновата перед ним, Боря. – Твою дивизию! Ты ни в чём не виновата! – Катя... – Яшка твой пропил все свои возможности родить ребёнка, у него наверняка всё заспиртовано уже, до самых ушей, и он понимает это, вот и бесится. Катя не должна выходки этой пьяни видеть, ты понимаешь это? – Ей отец нужен, Боря. – Я, по-твоему, кто? – Ты – не отец. – А муж твой – отец, да? – Да! И в свидетельстве о рождении так написано. -

Твою мать... Людочка, да какой отец из алкоголика? – Родной! – выпалила и вывернулась из захвата руки, быстро сажая Катеньку в коляску. – Я не оставлю это так, – сказал уже в окно машины и нажал на газ.

   Не оставит, не в этот раз. Он может жить с любовью к этой женщине, может смотреть, как она гробит свою жизнь на алтаре семейной жизни во имя сомнительных моральных принципов и праведных идеалов, но спускать коту под хвост жизнь своей дочери он не даст. Бронислав приезжал каждый день, в одно и то же время, Люда выходила и шла мимо, он догонял, и их диалог повторялся из раза в раз, одно и то же. Она отказалась от денег, разоравшись, что они с Катенькой ни в чём не нуждаются, в чём Бронислав сомневался, глядя на застиранное платье

Людочки, уже месяц одно и то же. Когда же она кинула взгляд на случайно выпавшую из пакета с продуктами сладкую булку и быстро сглотнула, Бронислав молча протянул, и Люда съела тут же, всухомятку, не запивая водой, ему захотелось орать от бессилия и злости. – Катенька хорошо кушает, ей хватает, – поймала его взгляд Люда, пробурчала, будто извиняясь за свой порыв. В тот день Бронислав выслал денег почтой, полагая, что таким образом Людочка не сможет отказаться.

Адресат перевод не получил, через несколько дней он ждал, как всегда, но она не вышла. Мимо проходила женщина, сухая, сгорбившаяся, похожая на смерть, только не хватало косы за плечом. – Не выйдет она, не жди, – прошамкала сморщенными губами. – Яшка её совсем разум потерял, как перевод твой увидел, в больнице она,

сильно он её в этот раз избил... Живого места не осталось, а что там бить-то,

путёвый цыплак, и тот больше весит. Вот пьянь-то! – В какой больнице? – ни жив,

ни мёртв, уточнил. – Не знаю, сынок, скорая увозила, свекровка ейная вызвала, я не расспрашивала. Спросишь – они и вовсе со свету сживут девку. Красивая она на свою беду, а Яшка пьянь последняя, поскорей бы бог его прибрал, да видать, такое отродье и там не нужно. Ты бы не приезжал больше, у тебя семья, жена -

уважаемый человек, мальчонка, а у них, может, и наладится, если ты мельтешить перед глазами не будешь, жили же до этого, прости, господи. – Всё знаете? Откуда только. – Так кто тебя не знает-то, милый? Город небольшой, ты фигура видная, а тут и вовсе деревня. И что девочка от тебя, тоже все знают. Яшка-то давно как мужик полный ноль, это и мать его говорит, а тут рожает Людка, да чернявую девчушку, отродясь у Агафоновых чернявых не было, а что она с тобой якшалась,

только ленивый не ведает, за то и бита. – Где Катя сейчас? – Так у Агафоновой, у свекровки, но ты туда не ходи, там девочку не обидят, присмотрят да накормят, а на пороге появишься, не жить Людке, свёкор-то психический у них, убьёт, и ведь не посодят даже. – Понятно, – просипел, борясь с тошнотой. – Не ходи к ним, не обидят они девочку, свекровка у неё баба жалостливая к животинам да ребятишкам. Найти,

в какой больнице Люда, не составило труда, там Бронислав натолкнулся на мать

Людочки, раньше срока состарившуюся женщину. – Пришёл? – накинулась она на него. – Обрюхатил, а теперь пришёл? – Я... – Головка от хуя ты, а не мужик!

Болтаешься туда-сюда, а она синяки носит. – Так пусть уходит, я всем обеспечу, -

уставился прямо на женщину. – У ребёнка семья быть должна, и отец. Яшка, какойникакой, а Катеньке отец, думаешь, легко без мужа-то, без отца детям? Как

Егорушка родился, так нас папаша их и бросил, всю жизнь на себе волоку. Теперь вот Егорушку схоронили, Люда замуж вышла, взял же порченую, не попрекнул сильно, и снова ты! Ещё и Катя... – Катя – моя дочь. – Яшкина она, а что родила от тебя, так не мудрено, женщине дитё нужно, а муж её бестолочный, вот она и сподобилась от тебя, но Яшкина Катерина, то и в документах указано. – И что же,

пусть этот «отец» бьёт, лишь бы был? – Да лучше битой ходить, чем совсем без мужика жизнь прожить и на себе волочь! А теперь уходи, уходи, пока я врачей не позвала или жену твою, она же тут работает. Будет разговоров ей, и за глаза, и в глаза. – Возьмите, – он протянул купюры, женщина выхватила и ловко спрятала в карман халата. – Пострадала из-за тебя, изверг, ты и плати, верно всё. Он платил,

Ира взяла под патронаж больную, Бронислав рассказал, готовый к разводу, но

Ирина только плечом повела. – Если ты решишь развестись, я возражать не стану,

Марика только жалко, но уверена, ты не бросишь его. – Не брошу, – подтвердил и вышел покурить, в доме был строгий Ирин запрет, Бронислав придерживался правил. – Знаешь, – через месяц сказала Ирина. – Она не уйдёт от мужа, никогда...

думаю, тебе надо отступить, оставить всё, как есть. – Не уйдёт? Такая любовь? -

криво улыбнулся. – Ну, любовь в браке не главное, – Ира долго смотрела на мужа. -

Живёшь не с любовью, а с человеком. – Да какой он человек, – махнул рукой. – Он подшился, мать заставила, когда трезвый – нормальный человек, ты только отступи,

дай ей жить. – Ты не знаешь, – про Катеньку Бронислав малодушно смолчал, не во всём можно признаваться жене. – Знаю, открой счёт, переводи туда деньги, надо будет – Люда снимет, но дай ей шанс... – Шанс, что он убьёт её? – Он подшился,

Боря, – от имени Бронислав вздрогнул, так называла его только Людочка. – Она просила тебя сказать это? – Да, она. Бронислав посмотрел внимательно на женщину,

ставшую его женой почти насильно. Та изменилась, сильно. Теперь у неё была модельная стрижка вместо длинной косы, идеальные брови и модный татуаж губ,

ухоженная, красивая, умная, с отличным чувством юмора и добрым сердцем. Жить бы, да и жить с такой, детей растить, дерево посадить, да не одно. Любить её,

верным быть, а не получается. Тянет его к Людочке, тянет она из него жилы, по одной, тонкими цепкими пальчиками, выворачивает наизнанку, до тошноты, рвоты,

бессонных ночей, воя в подушку. – Хорошо. Встал и ушёл из дома, прыгнув в машину, долго кружа по городу, потом снял какою-то девицу, молоденькую совсем,

неопытную, отвратительно хихикающую, и привёз в свою квартирку, где имел её всю ночь, выгоняя из себя пот и похмелье от своей любви. Утром он открыл счёт,

позвонил объявившемуся Богдану и рассказал ему всё, прося рассказать ему, «если что», Людочка обязательно с ним поделится бедой, если та с ней случится, и вернулся домой. Больше он жене не изменял. Не видел смысла. Ничем не удивить,

не обрадовать его бабы не могли, Ирина была достойна хорошей семьи и верного мужа, эта женщина достойна многого, и Бронислав был намерен это ей дать.

Работал, как проклятый, выстраивая хитрые схемы, всегда выигрывая, параллельно учась в торговом на экономическом факультете – чувствовал, не хватает знаний.

Занимался с Мариком, уделял столько внимания семье, сколько мог и даже сверху, и жене, балуя финансово и плотски. Сказать, что он играл в счастливую семейную жизнь – не скажешь. Семейная жизнь Исаевых действительно была счастливой, а дом – полной чашей. А что не спал иногда ночами Бронислав, задыхался и напивался сверх меры, так не железный же он, а бизнес нервный...

  Бонус. Бронислав и Людмила. Часть 7

   В тот год не стало матери, болезнь скрутила её за пару месяцев, и как бы Ирина не убеждала, что ничего невозможно сделалась, Бронислав, а тем более отец,

отказывались в это верить. Рак лёгких... Был человек, и не стало его. Отец бросил всё, уехал, куда глаза глядят, в далёкий таёжный посёлок, написав в итоге три письма, сидя там, как сыч, зализывая раны. Года матери ещё не было, когда не стало Ирины. Бездорожье, малая авиация, посёлок, где гостила тёща у своей родни,

пара дней, на которые вырвалась Ирина... и конец всей прошлой жизни Бронислава,

Марика, конец всем планам, мечтам, идеям. Не верилось до последнего. Потом хотелось к отцу, в тайгу, чтобы не видеть сочувствующих рож, особенно тестя,

которому как никогда хотелось разбить морду за неисполненные мечты Иришки.

Закрыл все пути, все лучшие интернатуры, клиники, оставив на её долю незавидное отделение местной больнички. Остался только Марик, его не оставишь, и семье жены не отдашь, как бы ни просила Галина, не в руки этому людоеду – тестю.

Марик – его сын, он растил его, не спал ночами, узнавал про дисбактериоз и зубы не понаслышке. Проводя всё время с Мариком, его мать не обратила внимания на свой недуг, пока не стало фатально поздно. Марик остался с отцом, в потемневшем доме, не понимающий маленький мальчик, которому была необходима мама. На сороковой день Бронислав напился, в хлам, никто его не посмел останавливать. А

потом нашёл себя у дома Людочки, за рулём собственной машины, спящего на руле.

– Ты сдурел? – на него во все глаза смотрела Людочка, а он улыбался, как идиот,

первый раз за сорок дней ощущая хоть что-нибудь, кроме боли. – Людочка, -

пролепетал и протянул руку в открытое окно. – Она самая, Боря, ты точно рехнулся,

у тебя Марик, тебе нельзя пить, нельзя пьяному за руль! – Можно, у меня всё куплено. – У Ирины тоже всё было куплено твоими деньгами, – осадила его Люда. -

Думаешь, смерть на твои деньги посмотрит или о Марике подумает? – выплюнула зло. Брониславу стало жутко, а ведь она права, не посмотрит, не подумает, а у

Марика никого нет, кроме отца. – А я бы хотел сдохнуть, Людочка, – пробубнил, -

хотел бы... Он не договорил, услышал хлопок двери и смотрел, как Люда устраивается на правом сиденье, пристёгивая ремень безопасности. Даже в этом она действовала по правилам. – У меня три часа, – скомандовала, – потом Катю собирать из садика. Бронислав моментально тронулся, его выдержки хватило до ближайшего леса. Дальше он бы с трудом вспомнил, что происходило. Дёрнул на себя Люду, игнорируя её сопротивление, и впился в губы, почти кусал, язык жадно проникал, отвечал, слизывал, толкался в глубь её рта и не мог насытиться. Стыд,

жажда, желание, отвращение – всё это билось в висках, отдавалось в паху. Руки нашарили кнопки на пуховике и молнию на брючках, быстро включил печку на полную мощь и стал стаскивать плотную ткань по женским ногам, уговаривая,

обещая, увещевая, как когда-то давно, в прошлой, уже забытой жизни. Он мало, что контролировал, только удерживал Люду и силу фрикций.

 Люда была всё такой же красивой, хоть и лопоухой, и родной. Боря, для Людочки

Боря, встречался год с Людой, у себя в доме, в квартире, он виделся с Катюшкой,

играл с ней и даже познакомил с Мариком, тот воспринял девочку как нечаянное знакомство, и интереса не проявил, как и агрессии, впрочем. Весь год он уговаривал Люду уйти от мужа, она кивала головой, даже стала снимать деньги со счёта, которые ежемесячно переводил Бронислав, у Катюшки появились новые вещи, как и у Люды, которая даже немного поправилась, может, от того, что Боря не отпускал Людочку, пока не удостоверится, что она сытно поела. Наверное, это низко – заводить отношения, когда после смерти жены не прошло и года, но Боря не мог... не мог ждать, не мог терпеть, он не хотел жить один, он уговаривал день за днём Людочку уйти от своего бестолкового и желчного Яшки, казалось, он сошёл с ума, и ведь сходил, каждый раз в постели с Людой – сходил. Запах, кожа, тело,

движения, его всё сводило с ума. Улыбки, слёзы, стоны, крики, отчаяние в её взгляде – сводили с ума. Он считал, что победил в этом поединке, что уговорил её.

Ведь всё так просто. Прошёл год, за это время многое изменилось, больше, чем за всю его жизнь, всё перевернулось в его душе от боли потери и надежды на лучшее для себя, Марика, Катеньки – славной, задорной девчушки, смешливой, бойкой,

любящей обниматься, ласковой и любящей. Она плакала каждый раз, когда Боря подвозил их домой, и счастливо смеялась, когда видела Бронислава. Её детские бесхитростные эмоции выдавали больше, чем полунамёки и слова Людочки о своём непутёвом муже. Всё просто: прошёл год, Бронислав по всем неписаным законам мог жениться второй раз, на этом сроке настаивала Люда, говоря, что раньше нельзя, невозможно, что так не принято, и надо соблюдать традиции. Как много всего было в голове у этой женщины лишнего, пустого, но он готов был мириться с этим. Год прошёл, а Люда всё упиралась, бубнила, что ребёнку нужен отец, про недопустимость развода, что-то плела про детскую психику и несчастного Яшу, за которым надо доглядеть. – Люда, хватит, я сыт по горло, – повышал голос Боря. -

Меня уже воротит от твоего Яши, хватит! Сколько можно? Ни у тебя жизни нормальной, ни у Катеньки, из-за него! Пьянь – он есть пьянь, хватит держаться за него. – Ребёнку нужен отец, ты же должен это понимать! – А я кто? – Боря, сколько я могу говорить, сколько повторять, ты не отец Катюшке! – А кто тогда, импотент твой? На меня она похожа случайно? – Не похожа она на тебя! Не похожа! Просто тёмненькая, как ты... но ты не отец Кати. – Да какая разница, а? Отец я или сосед,

бросай его и выходи за меня, я не хочу больше жить один, не хочу без тебя, не могу я больше. Марику мать нужна, да и мне тошно, понимаешь, тошно мне. Я не могу,

как отец – в тайгу, у меня бизнес, деньги, у меня Марик. Мне жена нужна, ты нужна. Я каждое утро хочу сдохнуть, но не могу себе этого позволить, даже лишний час не могу позволить себе поспать. – Ты не понимаешь, Яша, он... -

Алкоголик он. Господи, да я бы убил его давно, честное слово, только чтобы освободить тебя от него, мозги твои на место поставить! – Не смей! – она подпрыгнула, будто и вправду заподозрила, что он убьёт... а кто знает, Бронислав и сам не мог дать гарантии, что не сделает этого. Так его вымотала эта ситуация и любовь к упрямой женщине, которая упорно возвращалась к мужу, потому что развод – это вселенское зло, недопустимое, надо потерпеть, и всё наладится,

воздастся, он исправится, зато у ребёнка будет отец. Немного успокаивало то, что в то время Яшка был ещё подшитый, не пил, а значит, не дебоширил, руки сильно не распускал, хотя Бронислав и видел синяки на теле Люды. Всему есть предел,

предел Бронислава пришёл, когда он увидел, как этот Яша целует Людочку, жадно облизывая и поливая слюнями. Нахрена импотенту такие ласки, нахрена она терпит, или не терпит, или ей приятно? Бронислав попросту плюнул.   Найти болееменее подходящую женщину оказалось просто, ещё проще назвать своей женой,

Марик спокойно отнёсся с чужой тётке, а сама она была на редкость ласковой,

нетребовательной, льстивой, и позволяла больше, чем он рассчитывал, как в постели, так и в жизни. Потом появилась вторая, потом третья, и так до бесконечности. Требования Бронислава возрастали, капризы росли, наряду с распущенностью, ему всё время было мало. Мало ласки, мало секса, мало женщин,

он заводил интрижку за интрижкой, не успев привести в дом одну, он уже искал ей замену, которая будет ещё более покорная, не спорящая, глупая, противная ему,

ласкающая его непомерно растущее эго. Он забыл всё и вся... он жил для себя и

Марика, который стал единственной константой в его жизни. Сын – единственное,

ради чего он вставал каждое утро и работал, не уезжал к отцу, не уходил в запой, не проводил сутки в притонах.

  Бонус. Бронислав и Людмила. Часть 8

   Бронислав Евгеньевич нервно дёрнул ногой и набрал местный номер управляющей. – Лена, у нас уборщиц нет? – Так ведь отпуска, Бронислав

Евгеньевич, – залепетала новенькая. Потрясающе красивая женщина, редчайший экземпляр, ум, помноженный на внешность, всегда голодный блеск глаз выдавал жгучий темперамент. Бронислав Евгеньевич положил на неё глаз и намеревался в ближайшее время отведать этот вкусный кусок торта. – У меня грязь, – он прокричал в трубку. – Я должен в этом свинарнике сидеть, по-твоему? – не утруждал себя деловой этикой Бронислав. – Немедленно пришли уборщицу, если нет – сама приходи и драй, мне плевать, – бросил трубку. Через пять минут в дверь постучали, и на пороге появилась уборщица в синем рабочем халате, с инвентарём в руках. Он резко встал, рывком отодвинул стул, пробурчал, мол, наконец-то, и двинулся к двери, там почти упал, споткнулся о бледную кожу, красивое лицо и лопоухие уши. – Люда? – он не знал, что сказать, действительно растерялся, давно такого не случалось, но вот... стоит, смотрит и не знает, что сказать. – Я пройду? -

она говорила тихо и бочком обошла начальника. – Да, конечно, – робко отодвинулся,

потом хлопнул дверью изнутри и зачем-то провернул защёлку, вернулся на своё место. – Ты что тут делаешь? – Убираться прислали... – в глазах стояли слёзы. -

Подожди, ты же сестра... это... хирургическая, в травматологии детской, какая уборщица?.. Не понимаю, Люда, объясни добром. – Что тут объяснять, – плечи поникли, такие же худые, как и десять лет назад, как и пятнадцать. Да и сама Люда не слишком изменилась, всё такая же красивая, и так же уши торчат. – Яша, он... -

Да, знаю, умер, я приезжал тогда. – Помню, я выгнала тебя. Не надо, мне не нужна жалость. Я справляюсь. – Я вижу... справляешься, – показал глазами на ведро. -

Каждый месяц перевожу деньги, не снимаешь? – Мы не нуждаемся. – Люда! -

крикнул. – Хватит героиню из себя строить, говори, как есть. – Что говорить, Яша умер, пьянка, – вздохнула. – Прав ты был, алкоголик он, до самого конца пил...

Знаешь, даже лучше, что его не стало, Катя спокойней стала, бояться перестала,

ночами спать начала, а то всё вздрагивала и в одеяло куталась с головой. А я... пока долги за него выплачивала, своими обросла, да всё как-то не выбраться, в медицине, сам знаешь, как сейчас платят, пришла сюда по совместительству, но ничего не умею, даже в фасовщицы не приняли, вот, уборщицей взяли. – Ну, а деньги со счёта, ты, конечно, снять не можешь? Ждёшь, когда инфляция их сожрёт или очередной дефолт? – смотрел прямо в ожидании ответа. – Я ребёнку плачу, не тебе, могла бы гордость свою и в жопу засунуть. – Катя не твоя дочь, – упрямо поджала губы. – Конечно, Яшкина, я помню. Мой, давай – он встал и вышел, не зная, что сказать. А послать бы всё к чёрту или забрать Катеньку к себе, что ему стоит? Одно его слово в суде, никакая экспертиза не нужна будет, никакой закон против Исаева в этом городе, а уж тем более в области, не попрёт. Он ведь видел

Катеньку, не один раз видел, следил за ней в полглаза. Всегда чистенькая и одета хорошо, кофточки на ней, сапожки... выходит, Люда в очередной раз недоедает,

лишь бы дать что-то дочери... А может, отдаёт кто вещи для девочки? И ведь не узнаешь, упрётся, как ослица, и будет молчать, слова от неё не добьёшься, хоть убивай её. Деньги не возьмёт, хоть в карманы их засовывай, хоть в рот – выплюнет и дальше пойдёт. Он дождался Людочку после работы и, бубнящую, заставил сесть в машину, чтобы расспросить подробно. Что-то он знал от Богдана, тот держал его в курсе основных событий её жизни. Несмотря ни на что, Люда и Богдан продолжали общаться, кто знает, почему. Знала ли Люда, что друг докладывает о её жизни, если и было там что докладывать. Это перед Брониславом была закрыта дверь и право на откровения. Всё закрутилось снова, только с новой силой, в троекратном размере. В этот раз Боря не стал смотреть на возражения Люды, он прижал её,

заставил, отметая любой её аргумент, заставляя с ним соглашаться. На взгляд

Бронислава, всё было просто: побегали, хватит, дети уже того и гляди под венец пойдут, пора бы уже успокоиться и жить вместе. На взгляд Люды, всегда находилось тысячи причин, почему нет, начиная с банального «неудобно»,

заканчивая тем, скольких женщин он перебрал в своей жизни, а она не собирается быть одной из них, да и Катюшке это не к чему. Бронислав орал, как безумной, и раскидывал вещи по квартире, где они встречались, конечно, тайно, а как иначе с этой ослицей?! Он кричал, требовал и сломал новый шкаф со злости, смотря на

Людочку, пока она не согласилась, с тысячей и одним условием, но согласилась.

Потом Бронислав снова знакомился с Катюшкой – улыбчивой, доброй девочкой, она так восхищалась нехитрыми подарками, что он дарил, так льнула к нему в поисках взрослого тепла, что он бы не отпустил от себя Люду, даже если бы пришлось её связать. Любовь к женщине ничто по сравнению с любовью к ребёнку, так уж был устроен Боря. Связывать не пришлось, пришлось завязать с бабами и пьяными банями по пятницам, стать верным, приходить вовремя домой и научиться заново готовить, помогать с уборкой и смириться с тем, что не только Катенька, но и

Марик, семнадцатилетний пацан – ребёнок. Всё это было сущей ерундой, которая вызывала только улыбку и, изредка, раздражение, потому что Людочка так и оставалась упрямой, как дурная ослица. Но это была его любимая ослица, в том,

что Бронислав любит эту безумную и, скорей всего, глупую женщину, у него не было никаких сомнений. Из тысячи женщин, молодых, сочных, на всё готовых и податливых, он выбрал только одну, и это был осознанный выбор. Как и впоследствии, в выборе между Людой и детьми – он выбрал детей. Катеринке бы туго пришлось, дай делу об изнасиловании ход, Бронислав бы не позволил осудить

Марика, а значит, на закланье пошла бы Катенька. Если для этого нужно расстаться с Людой – так тому и быть. Пошло всё к чёрту, он большую часть жизни жил один,

без неё, и ещё столько же проживёт. Но его дети не станут играть в ослиные игры.

Таков итог семейной жизни. Выпил литра полтора односолодового виски, утром думал, что печень откажет, и через пару недель привёл в дом женщину, отравляя жизнь себе и ей, ей с особым рвением, отрываясь за свою боль, которая не проходила. Все десять лет. Одно радовало. Марик был при деле, хоть и шёл своей дорогой, не спеша возвращаться домой и наследовать бизнес отца. Да и Катенька настоящей красоткой выросла, выучилась, замуж вышла, всегда счастливо улыбалась, встречал порой, а мать её упрямая... да чёрт с ней! Бог даст, появятся внуки, будет, кого любить всем сердцем, не сложилась личная жизнь, может, так и надо. Баба для тела всегда найдётся, а там, может, и в тайгу, к отцу, когда тело перестанет нуждаться в женских прелестях.   Бронислав долго смотрел вслед сыну,

обернулся и впился взглядом в Люду, ощущая головокружение от внезапных откровений. Он не знал, зачем он притащил сюда Марика, что хотел услышать, но то, что услышал... – Богдан? Богдан? Люда, какого лешего, почему ты столько лет молчала? – Я говорила тебе, что Катя не твоя дочь, говорила, ты меня не слушал, не хотел слышать. – Так сказала бы мне прямо. – Не могла, я пообещала ему. – Может,

по порядку? – Мы расстались с тобой, помнишь? – Ещё бы. – Яшка совсем дурной стал, всё пил и пил, не переставая, я не знала, что мне делать, куда бежать, Богдану позвонила, думала, поможет... помог, больше я никого о помощи не прошу.

Приехал, вцепился, и... я не хотела, не могла, но его не остановишь. Завалил прям у поля, и... – Изнасиловал? – прищурил глаза и впился ими в Люду. – В общем, да.

Сейчас что таить – изнасиловал. Я несколько дней сидеть не могла, в туалет нормально сходить, всё огнём горело, а тут ещё Яшка пьёт. Потом поняла, что беременна, и аборт делать не стала, хотя свекровь орала, что придушит приблудыша, у Яшки в то время уже, – она махнула рукой, – какие дети, полная половая дисфункция. Мне ребёнка хотелось, а тут такой случай, ты же осторожным всегда был, а других мужчин у меня и не было... Не сложилось как-то, любила тебя,

вот и не могла с другими, как сейчас тебя вижу в халате фланелевом, ох, и красивый ты был, Боря, взрослый, глазами зыркаешь, как раздеваешь, а мне стыдно... – улыбнулась воспоминаниям, продолжила. – Богдан приезжал, раза два после рождения Катюшки, умолял молчать, говорил, неприятности у него, он тогда с бандитами спутался, время какое было, пугал, что я могу пострадать и Катя... – Он мне сказал, что Катя моя дочь, он же мне сам сказал! – Я недавно узнала, Борь, не знала я, что это он тебе внушил, ему гарантии были нужны, что Катюшка в безопасности будет, знал, что ты не бросишь и до правды допытываться не станешь. – И ты с ним общалась все эти годы? – Он несчастный, неприкаянный,

дурной, жена от него ушла, вторая тоже... – Спала с ним потом? – Нет! Мне на него в этом плане смотреть противно, как вспомню ту боль... как блевала несколько дней от того, что противна сама себе. – А раньше ты этого сказать не могла?.. – Я, Боря...

– Да молчи уже, ослица ты упрямая, мне, Людочка, пятьдесят лет, да и тебе не сказать, чтобы сильно меньше, я большую часть жизни по бабским койкам растратил, и остаток там же могу провести, да и ты можешь жить, как жила,

приспособилась уже. – А... – Подожди, я скажу, а ты подумай на досуге, время у тебя есть. Пока ты тут лежишь, я тебя навещать буду, лекарства привезу, еды нормальной, худая, как щепка, снова с воды на пряники перебиваешься. Знаю я,

какие у вас зарплаты, и какие платежи за твою халупку, – остановился, но слова вставить не дал. – Халат новый куплю, костюм у тебя, прости, уж больно страшный... и не спорь, – повысил голос. – А к выписке ты решишь, ко мне мы едем,

или ты сама дальше живёшь. Ещё одного шанса не будет, сама понимаешь, мы не молодеем. При выписке Люда села в машину и вздохнула. – Дай мне хоть день в себя прийти после казённых харчей, женщиной себя почувствовать, сам говорил, не молоденькая я. – Да без проблем, – усмехнулся. – У меня все условия, хочешь,

косметолога тебе вызовем, прямо на дом, чтобы ты совсем себя хорошо ощущала? -

А можно? – Всё можно Люд, от меня уходить нельзя, спорить со мной нельзя и упрямиться, а остальное всё можно...

  Бонус. Бронислав и Людмила. Часть 9

     Бронислав зашёл в дом поздно вечером, скорее ночью. Дел, как обычно, много,

рабочий день растягивался до шестнадцати часов, а то и дольше. Всё как всегда.

Поесть не успевал, пара чашек кофе, да на ходу закинутый бутерброд с бужениной -

вот всё, что было с утра в рационе. Телефон привычно плямкнул, известив о сообщении, Бронислав вытащил из кармана и на ходу прочитал, глянув на время. В

доме было темно, кроме полоски света из кухни. Он остановился в дверном проёме и посмотрел на женщину, стоявшую спиной к нему, та, судя по позе,

гипнотизировала взглядом адову машину – пароварку. Бронислав закатил глаза,

котлеты на пару, и ведь не поспоришь, ещё и нахваливать придётся, есть с рук и радоваться... Безумие, его личное, в его доме, на его кухне. – Ты почему не отдыхаешь? – посмотрел внимательно на Люду. Она изменилась за эти полторы недели, как он привёз её из больницы в этот дом. Правда, прожила она в нём ровно полтора дня, а потом отправилась к себе, заявив, что «это всё слишком», «не для неё» и «прошли те времена». Пришлось забирать её среди ночи, захватив в заложники кота – рыжую скотину, который первым делом нагадил в столовой, но после серьёзного, мужского разговора внял порядку в доме и быстро освоил лоток с наполнителем. Бронислав сам его менял и иногда удостаивался чести почесать мордатого меж ушей. Два котяры явно нашли общий язык, потому что на все попытки Людочки забрать кота домой, он прятался, а в экстренных ситуациях выпускал когти. – Даже кот за тебя, – фыркала Люда, но оставалась в доме, чтобы ускользнуть в удобный момент. Ускользнуть. Брониславу надоела эта игра в кошкимышки, в которой он не видел смысла. – Рейсовый... – начала было обычные песни.

– И не посидишь со мной? – он оглядел ещё раз женщину. – У тебя голова сырая, из душа, недавно, никакого рейсового. – Как же я домой доберусь?! – она ещё и возмущается. – Не имею понятия, – ухмыльнулся. – Я дела улажу кое-какие, грязь смою, устал, как собака, дождись, – скомандовал и двинулся на второй этаж.

Дождётся. И дождалась, ходила по кухне, переставляла, сдвигала, накрывала, не как Бронислав привык, в столовой, а тут же, за стойкой, укладывала котлеты в фарфоровую миску, будто они от этого станут съедобней. Ослица! Светло-голубое домашнее платье с запахом, до середины икры, босые ноги, светлые, недавно приведённые в салоне в порядок волосы, собранные в небрежный хвост, словно сошедшая с картины или из прошлого. Бронислав помнил её такой, почти в таком же платье, только за окном был другой вид, а Людочка была такая же, и он такой же, и... Подошёл ближе, обнял и прижал к себе, спиной к груди. Тот же запах, та же мягкость и податливость, тот же вздох. В ней не менялось ничего. Годы – блажь!

Они пролетели, кажется, за один день или даже миг. Их просто не существовало в этой вселенной. На этой планете, в этом месте, с этой женщиной. – Садись, ты голоден, – услышал в ответ, и как же она была права, во всех смыслах. – Ты меня будешь кормить?– улыбнулся в светлую макушку. – Да, – не терпящим возражений голосом, можно подумать, он бы возражал. – Людочка, а ты меня этим собралась потчевать? – посмотрел с наигранным подозрением на котлеты. – Да, – коротко.

Люда, если режет, то быстро и больно. – Лю-у-уда. – Боря, ешь, я половину вечера убила на эти котлеты! – Вчера я себе ужин приготовил за двадцать минут, -

фыркнул. – Чтобы отравиться, не обязательно готовить половину вечера. – Видела я, что ты приготовил, – мотнула головой в сторону посудомойки, конечно, он же не убрал вчера, а с утра и подавно было не до этого, значит, грязную посуду и остатки ужина досталось убирать Людочке. – Нормально я приготовил. Съедобно. – У тебя желудок, – началось. – Ты уровень своего холестерина видел? – что за женщина, а?