Текст книги "Когда падают листья... (СИ)"

Автор книги: Наталия Андреева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц)

ГЛАВА 5
ПУТЬ МАСТЕРА

Я пойман в поле голым,

Мой волк убит дублетом,

Мои сова и ворон,

Где вас искать – не знаю!

Пылью играются лучики,

Anno Domini!

Я быть слепым не наученный,

Журавль в небе…

Веня Д" ркин

Как проходит все вечное, прошла пора осени, и зима, вступив в свои права, взяла в осаду пограничную заставу, ударяясь о ее каменную мощь непрерывными вьюгами, метелями и заносами.

Акиремские послы донесли до его светлости акиремского князя вести о непричастности Заросии к инциденту, и царственные особы пафосно расшаркались перед друг другом в фальшивых извинениях-сожалениях, чтобы потом втихую проскрежетать зубами и казнить парочку тайных приближенных: как же, такой жирный куш упустили! Придется теперь искать новых людей и заново заниматься поисками злополучного камня, да еще так, чтобы обогнать всех соперников. То-то, наверное, злорадствовал мастер Анрод в небесных чертогах Моарты!

Дарен им не завидовал, но и помогать совсем не желал. Напротив, он жаждал как можно скорее оказаться в недосягаемости этих двух глупцов, гнавшихся за властью над судьбами.

И зима милостиво помогала ему в этом деле.

Последние коричневые и сморщенные листья-одиночки еще болтались сиротливо на почерневших ветках, припорошенные снегом. Он падал хрупкими ломкими хлопьями в ладони и медленно терял свою белизну, превращаясь в маленькие капельки воды. На темных ресницах пушинки таяли медленнее, и то и дело приходилось вытирать их рукой. Черные волосы лежали на плечах мокрой кошкой, покрытые тонким слоем снега. Вот так бы стоять и стоять под небом, дарящим всему свету свое сребротканое покрывало, пока сам не станешь частью этого прекрасного!..

Дарен стоял на открытой, запорошенной снегом, площадке, которая вела вглубь лазарета, и с радостью и тоской наблюдал за танцем снежинок в промерзшем воздухе. Зима напоминала ему о доме. Только там она была другой: жестокой, неумолимой, но щедрой и заботливой. Укрывала бережно землю своим пушистым пологом, чтобы не померзла матушка-земля. А сугробы-то какие были на его родине, сугробы! Любо-дорого поглядеть! Порой идешь по лесу вместе с отцом проверять капканы, а на пути – он. Стоит, весь из себя белый, величественный и манящий. И, конечно, такие походы всегда заканчивались одним и тем же: отец и сын забывали обо всех делах, бросались с головой в эту мягкую гору, в шутку пытаясь затащить друг друга поглубже, а потом долго выковыривали смерзшиеся комки из меховых шапок, курток и штанов. Когда же они, виноватые, промерзшие, но довольные донельзя, возвращались домой, мать всегда ругалась и пыталась достать отца деревянным черпаком: мол, опять сушить вещи придется, лучше бы зайца принесли, бездельники! Отец же в одних подштанниках бегал по избе и заливисто басисто хохотал, зная, что жена не всерьез бранится, а так, для порядка. Он заразительно смеялся, что вскоре и мать начинала смеяться, бросала черпак на стол и неслась к любимому мужу через единственную преграду – стол, чтобы утонуть в его объятиях. Потом и они с братом подбегали – и стояли так, обнявшись, казалось, целую вечность, ловя нежность и даря тепло.

Дарен мотнул головой, отгоняя воспоминания почти семнадцатилетней давности: он бы даже жизнь отдал за то, чтобы все вернулось на свои места, чтобы вновь услышать басистый голос отца и заливистую песню матери, чтобы вновь увидеть братишку…

– Вот ты где, мастер! – Йена встала перед ним и уперла руки в бока. – Шляешься один Оар знает где, а нам тебя искать по всей заставе?

– Извините, сестра. – Дар изобразил раскаяние: ему ничуть, ну прямо ни капельки не было стыдно! – На снег смотреть вышел.

– Посмотрел – и будет. Возвращайся в лазарет, тебе нельзя много ходить, ноги-то еще небось болят?

Ноги болели, но Дарен отчаянно не замечал этой боли, сосредотачиваясь на каких-нибудь других мыслях. Он взял костыли.

– Да нет, сестра. Почти и не болят.

– Ври-ври больше, – ворчливо отозвалась Йена, накидывая на него теплый плед. – Рано тебе еще прогулки устраивать, мастер.

Дар поелозил плечами под пледом: уже было почти не больно. Ребре срослись, лицо и тело перестали напоминать спекшуюся рану, а ноги… С ногами вопрос тоже скоро разрешится. Он был уверен в этом.

Вот и сейчас: стоило ему только лечь в кровать, как, заведя вечный моторчик, на ноги ему вспрыгнула рыжая кошка.

– Кошка ты моя, кошатина… – Дарен ласково почесал ее за ухом.

Зоря зажмурилась от удовольствия и стала подставлять то один бок, то второй под мягкие поглаживания мужской ладонью, не прекращая своей кошачьей песни.

Сестра Йена, принеся в кружке Дару какую-то горькую гадость, вздохнула:

– Не увлекайся кошками, мастер.

– Почему? – войник лишь смутно улавливал смысл сказанного ему, увлекшись лаской.

Но сестра не ответила на его вопрос.

– На вот, пей.

Дарен послушно оторвался от своего увлекательнейшего занятия и, сделав воистину богатырский глоток, сморщился, будто червя проглотил и недоуменно посмотрел на женщину.

– А ты думал? Это тебе не бира на меду. Ты пей, пей, не отвлекайся.

И войнику, сильному и взрослому мужчине не оставалось ничего, кроме как подчиниться слабой женщине. Что ж, так всегда было, и так есть. Хотя, Дар не брался утверждать, что будет всегда. В конце концов, нет ничего неизменного.

Ближе к вечеру в лазарет тайком пришел Ждан.

– Привет! – Дарен обрадовался ему, как родному, и даже сел.

– Здравствуй…те, – замялся парень на пороге, чувствуя себя неловко.

– "Те!" – передразнил его войник. – Что стоишь, как бедный родственник, проходи.

– Да я тут… в общем…

– Садись, говорю.

Парень взъерошил белобрысые волосы.

– Я вот это хотел занести. – Он быстро оглянулся по сторонам и вытащил из кармана злополучный черный камешек.

Дар повертел его в руках, потом все-таки решил одеть и нехотя спросил:

– Где нашел?

– Да там… на поляне.

– Ясно. – Хорошее настроение войника куда-то улетучилось.

Он пожевал нижнюю губу, а потом все-таки решил снова завести разговор: слишком не хотелось вновь оставаться одному.

– Как успехи?

– В смысле? – не понял тот, но, бросив взгляд на Дарена, быстро добавил: – да ничего, вроде бы.

Разговор не клеился.

– Слушай, – Дар наклонился ближе к нему, – я тебя не узнаю. Выкаешь мне, ведешь себя, как девственник в женской бане… Что произошло?

Ждан молчал. Молчал и пытался решиться рассказать то, за чем, в сущности, пришел.

– Ждан?

– Я… Дарен, этот камень…

– Что?

– Он непростой. Когда тебя… Когда ты оказался там, в лесу, – парень сглотнул, – мне сон приснился.

Он снова замолчал. Дар не стал его торопить, чтобы окончательно не смутить, и терпеливо ждал.

– Там была девушка одна. Она просила тебя найти. Скажи, кто она?

Дар сначала поднял брови, а потом в памяти всплыли слова:

"Ты обманываешь, ты снимешь… Так знай, Дарен. Я ведаю, что ты хочешь вернуться, я чувствую это! Коли снимешь камень – уже не воротишься…"

– Вот паршивка, – пробормотал он и нахмурился. – Все знала!

– Так ты знаешь ее? – глаза Ждана загорелись. – Тем лучше. Мы должны ее найти, она чаровница!

Дар фыркнул.

– Акирему открыл, тоже мне. Зачем нам ее искать?

– Ну, как же? Чаровница же…

– И?

– Будет нам помогать!

– В чем помогать, Ждан? – начинал раздражаться войник. – Тебе девка на ночь нужна или чаровница? Ты уж определись!

Парень вспыхнул, вскочил, бросил злой взгляд на Дарена и убежал.

Йена тихо подошла к его кровати:

– Зачем же ты так, мастер?

– Мне эта девчонка…

– Девчонка! Не на кого тебе злиться, мастер, вот и бесишься. На себя злись.

– А поможет? – ядовито спросил Дар.

– Поможет, поможет, – успокоила его женщина. – Можешь даже кулаками себя поколотить.

И вышла, оставив войника недовольно хмуриться ей вслед. Самым обидным было то, что сестра была права. А Дару это категорически не нравилось, как и любому нормальному мужику.

Так проходили седьмица за седьмицей. Дарен изнывал от безделья и все норовил вылезти на улицу втихомолку. Правда, потом снова приходилось выслушивать нотации от сестры Йены, но его это не сильно напрягало. Разве удержишь ветер в поле?

Вот и сегодня, уловив момент, войник, крадучись, выбрался на веранду. Костыли он отбросил еще две седьмицы назад, и со следующей планировал начать тренировки с Богданом – вернуть форму было необходимо. Это, кстати, Дар понял, когда полвятка назад встал перед зеркалом: ввалившиеся щеки, бледное лицо, заострившиеся скулы и подбородок… Его смело можно было выставлять живым мертвецом, чтобы попугать маленьких детей.

Правда, с погодой в этот раз ему не повезло: за те дни, что он пробыл в лазарете, не вылезая на улицу, зима сдала свои позиции, и теперь снаружи весело пела капель, звонкими каплями ударяясь о каменные плиты, чавкающими лужами растекаясь по земле и страстной музыкой весны пробуждая спящие людские сердца. Что поделать, зима на юге не бывает длинной: побалует детишек снегом около двух вятков да и уступит место красотке-весне. А уж та развернется, если захочет! Голубые небеса и капель? Пожалуйста! Серое, низкое небо и теплый ливень? Нет ничего проще! А уж цветов, цветов будет сколько! И захочешь – не соберешь все. Будут теперь пестреть лесные поляны подснежниками, возвратятся птицы из южных Шатры и Загреда, затопают ножками дети по лужам, разбрызгивая воду…

Дарен улыбнулся и прикрыл глаза. Такое настойчивое спокойствие ощущалось в этом непрерывном беге природы, что войник просто позабыл обо всем плохом на несколько мгновений. Это было лучше, чем медовая бира, лучше, чем заливистый смех, лучше, чем бешенная скачка наравне с ветром!

– Слюни-то подбери, – добродушно хохотнул Богдан за спиной.

Дар резко обернулся и ядовито ответил:

– Как скажете, наставник.

– Будет тебе. Идем.

– Куда?

– Будешь вместе с моими оболтусами тренироваться.

– Сегодня?

– А ты когда хотел? – фыркнул Богдан. – Жаждешь, чтоб наши или акиремцы вновь тебя на цепь посадили?

– Но до сих пор же этого не случилось, – резонно возразил Дарен, все равно направляясь за наставником.

– Не будь идиотом! Какой дурак попрется в зиму за четыреста верст? Пока солнце окончательно не высушило признаки зимы, тебе надо скрыться отсюда. И чем скорее, тем лучше.

– Богдан, не делай из меня соплежуя. Я уже достаточно взрослый, чтобы самому принимать решения.

– Ты уже показал свою взрослость, – отрезал Богдан. – Идем.

И Дарен пошел. Взял заметно отяжелевший меч, пристегнул поясные ножны, и пошел. В конце концов, хватит жить прошлым. Заросия никуда от него не убежит, а он всегда мечтал увидеть теплое море. Да и когда выдастся более удобный предлог посетить соседние государства? Например? Ну, вот Шатра. Маленькое теплое государство, земли которого лишь формально входят в состав Заросии. На деле же – давно получили политическую независимость. Полвека назад даже своего князя избрали, перестав сажать на трон ставленников Блуда.

Тело постепенно возвращало себе ловкость и умение: движения с каждым днем становились все глаже и четче, боль в ногах почти совсем пропала, а на лице вновь появились щеки стараниями здорового аппетита и добродушного старичка-повара, одержимого идеей раскормить мастеров до скотского состояния.

– Как вы тут живете? – простонал под конец Дар, откидываясь на мягкую спинку и опасливо трогая сильно раздувшийся живот. – Это пытка какая-то…

– К хорошему быстро привыкаешь. – Веселин невозмутимо отправил за щеку двузубую вилку с куском мяса.

Богдан не стал возражать.

Ждан больше к давешнему разговору не возвращался, да и вообще, стал вновь тем самым бесшабашным мальчишкой, каким встретил его Дар в гостильне. Неудавшиеся чувства к диверсантке-Марте были смыты певучими весенними ливнями, на лице парня горсткой лучиков рассыпались яркие веснушки. Кстати, насчет меча и Ждана Дарен оказался прав: у мальчишки получалось намного лучше стрелять из лука. Еще пару-тройку годков побудет здесь и, авось, нормальным мужиком станет, когда вся дурь окончательно выветрится из его головы.

"Впрочем, – Дарен мысленно усмехнулся, – даже мне не всю выбили".

Все налаживалось. Так что, когда воздух нагрелся, а снежные сугробы превратились в черные ноздреватые льдины, Дар со спокойной душой решил покинуть заставу и податься южнее.

Прощание выдалось быстрым, но теплым:

– Давай, Дарен. Ни пуха, ни пера, – пожелал ему напоследок Богдан и крепко обнял.

– К дьяболу лысому, – усмехнулся Дар. – Не скучай, Богдан.

Ждан шагнул вперед из сороковника и, весело подмигнув войнику, пожал ему руку.

– Удачи, Дарен.

– И тебе.

Первые весенние печужки устроили на ближайших ветках звонкий квартет, но из-за подобных "музыкантов" на соседнем дереве в уши лилась сплошная какофония.

Последней была Йена. Медленно подошла к мужчине, заглянула ему в глаза и, прищурившись, сказала:

– Иди своей дорогой, мастер. Пусть будет она легкой, а искания твои приведут тебя к цели.

– Спасибо, сестра, – искренне поблагодарил тот и криво улыбнулся.

– Заезжай еще, – кивнул Веселин и шутливо погрозил кулаком: – И не смей больше встревать в подобные заварухи, коровья твоя морда!

– Постараюсь.

Когда он уже вскочил в седло похрюкивающего от нетерпения и стучащего копытом Брони, все остальные ученики, радуясь в душе уезду мастера-тирана, слаженно прокричали:

– До свидания, мастер Дарен!

А дальше было лишь звонкое ржание любимого коня, пыль из-под копыт, ветер в лицо и собственный счастливый смех.

Говорите, творить свою судьбу самому?

Да легче легкого!

Смейтесь теперь, древние боги и богини этого мира, смейтесь и втихую завидуйте: он один, смертный, сможет то, чего не удавалось и вам, просто потому, что за него вступилась в свое время сама Осень. Неодобрительно качай головой ты, Оар-Создатель, топай недовольно ножкой в каблучке и ты, строптивая Моарта – богиня ночи и смерти, тревожно хмурься в своих облачных чертогах загадочная Осуд – богиня судьбы, щурься разноцветными глазами непостоянная Нородж, плетущая сети удач и неудач, улыбайся беззаботно верная Эльга – богиня пути.

Вы воистину всемогущи, но так ли много надо человеку, чтобы мыслить себя таковым?

Когда солнце стало клониться к западу, Дарен заприметил вдали огни гостильни. Ветер, почувствовав долгожданную свободу от солнечного света, обрел си лу и стал гнуть молодые деревца к земле, насмешничая. Черные волосы, собранные в хвост на затылке, хлестко ударяли по спине, и Дару приходилось то и дело брезгливо поводить лопатками. Заметно похолодало, и под выданную на заставе хоржу* (хоржа – мужское платье до колен с разрезами по бокам и воротником под горло) медленно пробирались ледяные пальцы.

Нет, Богдан не поскупился, снарядил бывшего ученика в дорогу, как подобает: даже денег дал. Но теплого кителя мерцернарию не хватало. Очень не хватало.

Дарен задумчиво поскреб в затылке, выуживая из волос тонкую ветку, которую шутки ради заплел ему в волосы неугомонный ветер.

– Ну что, Броня, будем заезжать на ночлег?

Конь фыркнул и, не дожидаясь движений хозяина, сам свернул с дороги.

– Эх, ты, ленивая лошадка. – Он почесал его за ухом. – Расплачиваться-то пока за все твои удобства мне, а ты у нас пока еще золотом не опорожняешься.

Броний заржал, недовольно лупя себя хвостом по бокам, и попытался встать на дыбы. Дарен расхохотался и примирительно похлопал его по холке:

– Ладно уж, дружище. Будет тебе сегодня и грязная конюшня, и даже возможно гнилого зерна перепадет.

Бронию это обещание показалось довольно сомнительным, но гордое животное уже было на полпути к заветной цели, а потому не могло позволить себе свернуть с тропы.

Дар спешился, отдал коня на попечение юркого чумазого конюха и прошел к двери. Грузный вышибала, скользнув невыразительным взглядом по пестревшей в петлице алой ленте, снова отвернулся, отойдя с дороги. За дверью было светло, шумно и весело, а ему мерзни тут да ожидай, пока хозяин не соблаговолит вынести кружку биры.

Дар огляделся. Гостильня была полупустой: несколько завсегдатаев с характерными внешностями вливали в себя литры дешевой рябиновки, около стойки разговаривали с хозяином двое войников, за столом с левой стороны, рядом со стеной сидело еще шесть человек, что-то обсуждающих, с кухни доносился веселый щебет разносчиц и кухарок.

Войник встал около стойки и терпеливо подождал, пока хозяин не закончит беседу с молодыми войниками, после чего вежливо поздоровался. На лице его уже с волну блуждала странная ухмылка.

– Опа! Дарен, ты, что ли?! Какими дорогами?

Сагин, уроженец юго-западных земель, был смугл, черноволос и зеленоглаз, как и все жители присоединенного к Заросии век назад государства. Он ничуть не изменился, лишь взгляд стал еще хитрее прежнего.

– Ясное дело, что не Оаровыми.

Сказав это, мерцернарий ухмыльнулся и нагло уселся на высокий стул, поставив локти на шершавую поверхность.

– Никак остепенился, а, Саг? – он взглянул на стрибряную серьгу в ухе у мужчины и в удивлении поднял брови: – женился?..

Сколько Дарен помнил друга, тот всегда лишь ходил по злачным местам, в любом городе не пропуская ни одной драки и ни одной тюремной ямы, откуда его и приходилось вытаскивать им с Хемом, натужно матерясь и обещая "придушить гада". А уж о том, что каждая куртизанка знала его в лицо уже на третий день пребывания в этом городе, и говорить не стоило.

Впрочем, это были только их дела. Вместе воевали, вместе и кутили. Надо же иногда расслабляться, в конце-то концов? Но кто бы мог предположить, что через каких-то несколько лет Сагин не только выстроит хозяйство с нуля, да еще и женится. Дарен почесал в затылке.

– Как-никак, а я все-таки Путник, мой дорогой друг, – усмешка вновь возникла на его лице. – Дороги-то видеть я всегда умел, а конечный пункт – он на то и конечный пункт, чтоб за туманами скрываться.

– Умел, умел. – Дарен закивал. – Особенно во всякие передряги.

Сагин фыркнул и придвинулся ближе к Дарену, так, чтобы глаза были на одном уровне. После чего проникновенно начал:

– Кто старое помянет…

– …у того память хорошая. Ты не заговаривай мне зубы, Сагин.

Тот лишь отмахнулся.

– Да чего там! С этой женой глаз да глаз нужен. Она у меня такая… хм, горячая.

– Охотно верю, – легко согласился войник, – тебя только такая и могла зацепить настолько, что ты даже женился.

– Это еще кто кого… – начал было возмущаться друг, но Дарен остановил его смешком:

– Оставь. Лучше познакомь меня со столь героической женщиной.

– Не выйдет, Дар, извиняй, – развел руками мужчина, – она как раз к матери поехала.

– Жаль. – Дарен зевнул, не потрудившись прикрыть рот. – Ну да ладно. Дай-ка мне чего-нибудь пожрать. Есть хочу – аж живот чешется.

Фитилек в масляной лампе задвигался, разбрызгивая по стойке замысловатые тени.

– Что угодно господину септ-велителю? – хитро ухмыльнулся Сагин.

– Всего и побольше.

И вскоре перед Даром стояла тарелка с дымящимся мясом и жаренной в масле картошкой, а рядом – огромная кружка, до краев наполненная ароматной пенистой бирой. Войник сделал глоток и довольно прищурился:

– Хороша.

– Плохого не держим.

Сагин белозубо улыбнулся.

– Это хорошо, – заметил Дарен и, прожевав кусок ароматного мяса, задал вопрос: – а что со всеми остальными? Как поживают Хем и Варек?

– Хем умер в прошлом году, – вздохнул Сагин и, предотвращая расспросы помрачневшего друга, развел руками: – все банально, как ночь: тиф. Но зато Варек живет и здравствует: не поверишь, Дар, купцом стал! Закупает, скряга, где-то сукно по дешевке и вталкивает его простым обывателям по баснословной цене.

– И берут? – изумился мерцернарий.

– Хо! Еще как! Ты бы взял Лоранский шелк?

– На кой он мне?

– Не тебе, так девке, – усмехнулся тот. – Может, даже увидитесь, он тут рядом живет, в Зайцеке.

– А Яромир? – как бы невзначай спросил войник.

Сагин ответил не сразу. Сначала вздохнул, покрутил ножик между пальцами, а потом нехотя сказал:

– О нем нет никаких вестей, Дар.

– Совсем?

– Совсем.

Войник помрачнел.

– А вот ты где пропадал после нашего расставания? – поспешил сменить тему друг.

Дар задумчиво повертел в руках вилку, но Сагин продолжал терпеливо ждать ответа, и он решился:

– В Здронне я был, Саг.

– Никак шутить изволите, господин септ-велитель? – мужчина нахмурился.

– Если бы.

Они оба замолчали, и Дарен не выдержал первым:

– Ладно, хватит меня взглядом сверлить, не совершал я никакого злостного преступления. В конце концов, если бы каждого, кто пролил хоть каплю крови, сажали в тюремные ямы, в стране остался бы один лишь кралль, просиживающий задницу на своем троне. Не спрашивай, Саг. Будет лучше, если ты мне расскажешь все, что здесь происходит.

– Хм… – мужчина почесал подбородок, обросший жесткой щетиной. – Ладно, слушай…

И пока Дарен доедал ужин и допивал ароматную биру, друг потчевал его духовной пищей, просвещая насчет убийств, грабежа и прочей дряни, где при правильном подходе и желании можно было отхватить жирный куш.

– Вон, видишь около стены сидят шестеро?

Дар кивнул.

– Это северный купец, с берегов Злотного везет жемчуг.

– Рановато что-то, – веско заметил войник.

– Так он на то и рассчитывает. В прошлом-то году улов был в два раза больше обычного, а всего и не распродали. Сейчас же к первым ярмаркам в Шатру попасть – дело сложное, но наживное.

– А как же Шорстенка? Она же будь-будь как разливается, по тракту не пройти.

– В обход собирается, – усмехнулся Сагин. – И ищет охранников, ибо романтикам большой дороги тоже нравятся жемчуг и камушки. Давай, Дар. Может, и тебе что обломится.

– Спасибо. И, Саг…

– Что?

– Устроишь мне бадью с горячей водой?

– С девочкой? – со смешком уточнил друг.

– С мылом, – вернул ему усмешку войник.

Шатра, Шатра, солнечная Шатра… И море. А еще – Яромир. Легла ли так Нить на ладонь по его собственному желанию, или же все это лишь происки хитрой Эльги? Кто знает.

Войник решительно встал и направился к столу.

– Я присоединюсь?

Несколько пар глаз уставились на подошедшего, двое сразу же потянулись к голенищу сапог за кинжалами, но сидящий посередине мужчина – такой же смуглый, как и Сагин, только уже седой – сделал приветственный жест:

– Садись, коль нужно.

– Я слыхал, Вы в Шатру идете?

Мужчины переглянулись.

– Может, и так, – уклончиво ответил купец. – А, может, и нет. Это, смотря на то, откуда у тебя такие сведения.

– Этому источнику я предпочитаю доверять.

– И то уже хорошо. Значит, желаешь поучаствовать?

– Не вижу причин отказываться.

– Оружием неплохо владеешь?

– Проверим? – криво усмехнулся Дар.

Купец задумчиво поглядел на него.

– Поверю тебе на слово. Как звать-то тебя, а, септ-велитель?

– Дарен. А как мне называть…

– Родзат, – перебил его тот и потер руками коленки: – вот и познакомились.

– Шерен.

– Захар.

Мужчины встали и, наконец, пожали друг другу руки.

– Обсудим оплату?

– Почему бы и нет?

Родзат оказался не только красивым, но и мужиком умным и нежадным, так что торговаться пришлось недолго, и вскоре обе стороны, сытые и довольные, разошлись по комнатам, уговорившись выйти через день на рассвете.

Сыновья его – высокие и черноволосые, как две капли воды были похожи на отца. И лишь глаза выдавали молодую горячность: рыжие, бесноватые, с угольками посередине. Тонкокостные и легкие, как и все южане, двигались они с потрясающей грацией, присущей разве что пантерам.

В комнате на кровати обнаружилась черная в белых носочках кошка, при виде Дара вытянувшая лапы.

– А ты что здесь делаешь? Дуй отсюда! – войник еще и цыкнул на нее, так сказать, для верности.

Нахалка скривила усатую морду набок и, прищурив глаза, посмотрела на мерцернария. Всем своим видом кошка показывала, кто здесь хозяин. Точнее сказать, хозяйка. Дарен фыркнул и, схватив одеяло, резко дернул его на себя, стряхивая черную бестию. Кошка, как и водится, приземлилась на четыре лапы, смерила его презрительным взглядом и, задрав хвост, медленно направилась к приоткрытой двери, оставляя за собой мокрые следы. Вот ведь нахалка, еще и в его бадье лапами шевелила!

Дар проводил ее взглядом и пожал плечами. Паршивка. Но все-таки – кошка. Мало ли, что приходит в голову любимицам Эльги?

А вода в бадье действительно была горячей, да еще и не пахла, как обмывки с застойного пруда, так что Дар с чистой совестью забыл обо всем на свете и погрузился в нее с головой.

* * *

Утро началось со стука в дверь. Сначала Дарен попытался укрыть голову подушкой, но заснуть вновь не получалось, даже наоборот: от собственных телодвижений он окончательно проснулся и, продрав, наконец, глаза, крикнул:

– Все, встаю, хватит ломиться.

Но встать получилось не сразу: давешняя черная нахалка каким-то образом пробралась в комнату и пригрелась и у Даренова бока. Тот, естественно, ее не заметил спросонья и благополучно навалился на кошку боком. Послышался истошный мяв, пять пар когтей впились в тело, и войник, охнув от неожиданности, подскочил на месте.

– Чтоб тебя дьябол на груди пригрел! – прошипел он, потирая начинающий чесаться бок и открывая дверь. – Что?

За дверью стоял Сагин с какой-то девочкой лет четырех. Белые вьющиеся волосики, черные глаза и отчетливо проступающие на лице отцовские черты. Дарен нахмурился, но вместо приветствия кивнул на умывающееся животное:

– Что это за зверуха?

– Ой! Кисочка! – всплеснула руками девчушка, припустив в комнату. – Киса-киса-киса!

– Завира! – прикрикнул Сагин.

– Твоя? – поднял брови Дар.

– А чья же еще… Вот, породил на свет чудо. Завира! Ты как себя ведешь? Мать приедет – все ей расскажу!

– Но папоська, это же Сыся!

– Да ладно, – войник отмахнулся. – Чего ты хотел?

– Да собственно… – Сагин смешался. – Тетка с ними с седьмицу сидела, а вчера такой скандал закатила: мол, больше не могу с твоей разбойницей. А она мне тут весь дом раскурочит. Вся в меня. Ты мог бы…

Сагин замялся, а у Дарена глаза полезли на лоб.

– Что?!

– Дар, понимаешь… – отчаянно пытался выкрутиться друг. – Жена узнает, что Вирка одна была – запилит. А то еще и сбежит с ребенком вместе к матери на полгода (проходили уже), это как раз в ее духе. Ты, сделай одолжение, только до завтра… я с тебя ни гроша за постой не возьму!

– Но, Сагин…

– Ты самый лучший друг!

И нет его.

Дар раздраженно рыкнул.

Что ему теперь – лишь о косяк дверной головой биться?

– Кыся-кыся-Сыся! – раздавался позади сюсюкающий голос.

"Великий Оар, – взмолился войник, – за что?!"

– Так, жди за дверью, – он выставил девочку из комнаты и принялся одеваться.

Войник впихнул себя в слегка помятую хоржу, завязал волосы в узел, перехватив их куском черной нитки, подумав, засунул плохонький кинжал за голенище сапога и вышел.

– Веди, кралевна, – вздохнул Дар.

Черная кошка покорным шарфом висела в цепких ручонках, даже не пытаясь уже вырваться. Лишь посмотрела на Дарена умоляющим взглядом, но тот украдкой показал ей шиш и, глядя в глаза, мысленно проговорил:

"Будешь знать, как по чужим постелям шастать".

Кошка окончательно сникла и прикрыла глаза.

Едва Дарен вошел в дом, как в нос ему ударил неприятный запах пережженного сахара. Он попытался оглядеться, но сквозь едкий дым, заполнивший все помещение, разглядеть что-либо не представлялось возможным. Дыхание сперло, а глаза заслезились так, будто сто тысяч женщин готовили луковый суп.

– Что тут произошло?!

– Мы с блатиком конфетки из сахала делали! – гордо возвестила Завира и крикнула: – Калеб!

С братиком?!

"Ну, Сагин, – мысленно рычал Дарен, – ну удружил!"

Раздался топот, а через пылинку перед войником встал запыхавшийся чумазый мальчуган в рваной рубашке. Светлые, как и у сестры, кудри были взлохмачены и нечесаны, а в карих глазах плясали дьяболята. Он вопросительно посмотрел на сестру, затем перевел взгляд на Дара и внезапно серьезно подал ему руку "по-мужски":

– Калеб.

– Дарен, – войнику не оставалось ничего другого, кроме как пожать маленькую ладошку.

После этого он, разогнав рукой дым, обречено спросил:

– Что вы здесь натворили?

– Вирке леденцов захотелось, сахар жгли.

– И как успехи? – вздохнул Дар.

Мальчишка замялся, и войник лишь махнул рукой.

– Окна открой, пострел.

Калеб помчался выполнять указание.

Кошка отчаянно пыталась притвориться мертвой, но у нее ничего не получалось. Она уже была готова притвориться и полуразложившейся, но – увы! – это было не в ее власти.

– Сы-ыся, сы-ысенька!

– Вирка, пусти кошку! – пришел на помощь бедному животному ее брат.

– А вот и не пущу! – Завира схватила чернуху, и с силой прижала ее к груди: кошка издала жалобный мяв-стон, лапы безвольно повисли.

– А я говорю: пусти! – Калеб схватил страдалицу за передние лапы и потянул на себя.

– Не пущу! Моя киса!

– Не твоя! Брешешь!

– А вот и нет!

– А вот и да!

Дар только успевал головой вертеть. Дети визжали, кошка орала дурным голосом, а едкий запах нещадно бил по слезящимся глазам.

– Цыц!!!

Все стихло. Завира от неожиданности выпустила животное из рук и, осознав это, заревела в три ручья. Кошка, получив долгожданную свободу, припустила из дому со скоростью пущенной стрелки, а Дарен почувствовал себя почему-то полным идиотом.

– Ы-ы-ы!.. – Вирка села на пол и стала размазывать кулачками по лицу слезы и грязь. – Ы-ы-ы!..

– Рёва! – заявил Калеб, струхнув: ему всегда доставалось от отца, когда сестра плакала. – Рёва-корова!

Завира, даже не посмотрев на него, заплакала еще громче.

Дарен присел с ней рядом.

– И чего ты плачешь?

– Кы-ы-ся!

– Завирочка, но киса живая. Вы с братом делали ей больно.

– Ы-ы-ы!

– Иди лучше, поиграй в куклы. У тебя есть куклы?

– Кы-ы-ся!

– Когда ты вырастешь, у тебя будет много-много таких кис, – пообещал Дарен, начиная выходить из себя, – белых, рыжих, черных, пятнистых… Каких только пожелаешь!

"Только замолчи!"

Девочка перестала размазывать сопли по лицу и подняла на войника заплаканные глаза:

– Плавда?

– Правда.

Где-то позади фыркнул Калеб:

– А папа говорил, что кошки – свободолюбивые животные и насильно их жить рядом не заставишь.

– А Завира будет не насильно, – он строго посмотрел на дочку друга, – правда ведь?

Девочка быстро закивала и выставила вперед указательный палец:

– У меня будет много кисок, а ты никогда не женисься!

Дар поперхнулся смешком.

– А вот и женюсь!

– А вот и нет!

– А вот и да!..

Дарен сел на пол между детьми и опустил голову.

* * *

Когда вернулся Сагин, войник, за этот день переучившийся на няньку, уже ухитрился уложить детей спать.

– Ну, как?!

– Все хорошо.

Мужчина тактично не стал говорить о жженом сахаре, кошке и птенце кукушонка в клетке, неведомо как оказавшегося на чердаке.

– Правда? – подозрительно переспросил Сагин.

– Ага. Я пообещал Калебу, что с завтрашнего дня ты будешь учить его драться на саблях, а Завире – что купишь ей кучу кошек.

– Что?..

Дар похлопал скривившегося друга по плечу и вышел во двор, вдохнув воздух полной жизнью. За день он утомился так, будто не с детьми играл, а скакал всю ночь без отдыха.