Текст книги "Вольно, генерал (СИ)"

Автор книги: Надежда Житникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц)

– Всё как сон… – резко выдохнул Люциан, зажмурившись, после сильного толчка, и закусил указательный палец, закидывая ногу на спинку дивана и второй рукой держась за подлокотник.

Молох держал бедра Люциана крепко, впиваясь пальцами, как будто он мог куда-то ускользнуть. Но тот даже не собирался – он теснее обнимал мужчину, прижимая того к себе и начиная что-то тихо и неуверенно стонать ему на ухо. Это было настолько интимно и эротично, что Молох приостановился и с лаской поцеловал любовника в висок. Но потом возместил это жесткими толчками, заставившими Моргенштерна выпятить грудь и протянуть «А-а-а» на выдохе. Немного погодя – оба обмякли и погрузились в тишину, нарастающую с прекращением высокой частоты дыхания.

– Мо… Ты сегодня сам не свой.

– Ты тоже. То ли ты скромнее стал, то ли твоя наглая рожа меня меньше раздражает и не хочется тебя бить. В любом случае это был первый и последний раз. Я не приемлю такой вид отношений.

– А мне понравилось. Без увечий это очень приятно.

– И лживо. Боль очищает от лицемерия в отношениях. Что бы ты ни говорил, я не собираюсь играть роль голубка.

– Даже мысли не было предлагать, – усмехнулся Моргенштерн и, счастливый, закрыл глаза, обняв демона руками за шею, а ногами – за пояс. Оказавшись в такой своеобразной ловушке, Молох сдержался, чтобы не нарушить атмосферу, и губами коснулся лица любовника. Люциан чувствовал жар его тела и больше всего на свете желал, чтобы этот вечер не кончался.

Но он всё же кончится, и проснётся Люциан от ощущения того, что у него онемела рука: оказывается, на ней лежит главнокомандующий, в то время как сам Моргенштерн спит на его плече, обняв за грудь. Пока что Молох не проснулся, поэтому демон имел шанс посмотреть на лицо любовника, не озабоченное ничем и безмятежно спокойное.

Вчерашний вечер был как в тумане, будто они весь вечер пили. И утро было метафорически пасмурным. Люциан губами коснулся подбородка Молоха, отчего тот заворочался и повернулся спиной к спинке дивана, а лицом – к мужчине, и освободил руку.

– Что это вчера было? – спросил у себя демон, садясь на диване, но выглядя при этом довольно счастливым, поскольку когда Молох проснётся, то вернёт должок за вчерашнее.

Как потом окажется, Рене прекрасно владеет любовными чарами, как её мать, и Молох свалит своё состояние именно на это.

Девушка только Люциану скажет, что она их не применяла.

========== Оказия 14: Медовая потеха ==========

В честь долгожданной дружеской встречи Люциан предложил Слайзу, своему давнему другу, зайти в какое-нибудь кафе, чтобы всё хорошенько обговорить. Место выбрали тихое, невзрачное, несмотря на его расположение недалеко от центра города. Стоило им войти, как их тут же обдал тёплый воздух, пропитанный ароматом блинов и кофе.

Слайз усмехнулся и кивнул на самый дальний столик. Выбор вполне соответствовал его характеру. Скрытный и подозрительный, отчуждённый и спокойный – Слайз в своё время составлял Люциану дуэт в деле каких-нибудь афер, о которых теперь, впрочем-то, вспоминали со смехом. Демон последовал за другом, по пути захватив со стойки меню, и поудобнее устроился возле окна, находя выбранное ими местечко довольно уютным.

– Я ожидал чего угодно, но точно не встречи с тобой сегодня, – по-доброму усмехнулся Люциан, при этом пытаясь выбрать себе что-нибудь в качестве закуски. – Не знал, что увижу тебя в этом городе. Какими судьбами, Слайз?

К слову, Слайз был высокий и жилистый человек. Его лицо, скуластое и с длинным подбородком, кому угодно могло показаться очень странным. Глаза его широко никогда не открывались, отчего можно было подумать, что он постоянно недосыпает. Однако молниеносная реакция Слайза на что-либо быстро в таком впечатлении разубеждала. Если судить по движению, это был самый собранный из всех присутствующих. Благодаря этому его и Люциана редко наказывали за аферы. Демон был умён, а Слайз – ещё умнее. И предусмотрительнее. Но там, где Слайзу не хватало обаяния и длинного языка, в игру вступал Моргенштерн.

– Да делается тут одно дело… – тихим шёпотом произнёс Слайз как будто себе под нос, поскольку говорил он, уткнувшись в ладони, сложенные замком. – У меня подпись о неразглашении, поэтому многого я тебе сказать не смогу. Но это связано с демонами.

– Любое твоё дело связано с демонами, – с лёгким укором ответил Люциан.

Вскоре к ним подошла миловидная официантка небольшого роста и приятного телосложения. Она очаровательно улыбнулась, готовая принять заказ. Слайз тут же заговорил, чтобы справиться с этим побыстрее и продолжить разговор. Зная своего друга, он взял на себя заказ на двоих.

– Нам, пожалуйста, два кофе без сахара и блины с мёдом…

– Нет, – резко оборвал его Люциан.

Испугавшаяся официантка и нахмурившийся Слайз разом посмотрели на демона.

– Почему?

– Неважно, – отрезал мужчина. – Просто без мёда. С чем угодно, кроме мёда.

Слайз покачал головой и спросил уже после того, как девушка ушла.

– Это то, о чём я думаю?

– Думаю, нет. Всё гораздо хуже, – хмыкнул демон и отвернулся к окну.

Всё действительно было далеко от того, что представил Слайз.

***

Окончание того дня, когда произошла медовая потеха, не обещало ничего интересного. Вечер наступал так же, как и любой предыдущий, – без происшествий. Люциан, похрустывая шеей, делал обход этажа, чтобы проверить, вся ли документация была сдана на ночь. В интересах персонала работать ночью теперь было запрещено – в честь этого даже нарисовали табличку. Моргенштерн поочерёдно проверил каждую дверь, после чего, позвякивая связкой ключей и насвистывая, отправился к себе в кабинет.

В нём тоже всё было, как обычно, разве что слишком прохладно из-за открытого окна. В это время даже в Аду бывают промозглые ветры, приносящие доставучую простуду. Моргенштерн отправил связку в ящик стола, предварительно закрыв дверь, и расслабленно устроился в своём кресле. Сердце приятно томилось в груди, поскольку мужчина предвкушал интересный для себя вечер. Люциан зашторил окно и вернулся в кресло. Мысли о том, что он должен быть в штабе совершенно один, навязчиво роились в голове. Молох давно не давал о себе знать, а потому бояться было совершенно нечего. Генерал настолько был измотан разлукой, чего сам, однако, ни за что не признал бы, что стоило ему дотронуться до собственного паха, как волна возбуждения прошлась по всему телу.

Вздрогнув, Люциан закусил губу и продолжил поглаживать себя по члену через ткань галифе. Запретность его положения и возможность быть застуканным начальством подливали масла в огонь. Мужчина перестал себя контролировать, когда расстегнул молнию и высвободил из брюк возбуждённый член. Каждое прикосновение заставляло его задрожать и ощутить неумолимое желание продолжать. Томимый тоской и похотью, Люциан ласкал себя, всё шире раздвигая ноги. Откинув голову и закрыв глаза, он всё быстрее двигал рукой, чувствуя, каким горячим и твёрдым становится пенис от каждого движения. Демон ощущал ладонью пульсацию, и сердце его билось всё чаще. Большим и указательным пальцами он перетирал кожу на головке члена и начинал дрожать от ощущения, как поджимаются яички и начинает выделяться сперма.

В ящиках стола, в особенности запертых на ключ, всегда лежит много интересного. В особенности множество любопытных вещей было у Люциана, которому всегда было мало. Из самого нижнего ящика он достал компрометирующий продолговатый предмет. Сперма выделилась очень кстати. Демон помазал ею пальцы и провёл ими по своему колечку мышц, некоторое время ритмично его поглаживая и на фалангу в него проникая.

Люциан прижался щекой к письменному столу, ощущая одновременно стыд и наслаждение. Закусив губу и сделав глубокий вдох, мужчина поводил головкой резинового члена по своему колечку мышц, и воспоминания сами начинали всплывать в голове. Воспоминания о том, как это делает Молох. Грубо, властно, умело. Люциан с нажимом вводит фаллоимитатор, поначалу морщась и тихо ругаясь, но потом, когда глубина проникновения становится больше, замирает в пока ещё тихом удовольствии. Толчок выдался удачным, и демону хочется ещё.

Схватившись одной рукой за край стола, а другой ритмично вводя в себя игрушку, Люциан выпячивает бёдра и отдается незримой никому, кроме него, эротической фантазии. Спустя мгновение генерал предпочтёт сменить позу и станет насаживаться на фаллоимитатор, будучи в кресле, припустив галифе до середины бедра. Люциан дрожит от волн удовольствия по телу не столько от ощущения в себе продолговатого предмета, сколько от собственного вида. Он смотрит, как у него пружинит член при движениях бёдрами, и после откидывает голову в забытьи.

– А ты Нарцисс, – звучит самодовольный низкий голос.

Люциан был слишком поглощён фантазией, чтобы отреагировать сообразно ситуации. Опьянённым взглядом он смотрел на фигуру Молоха, расположившуюся аккурат посередине комнаты. Главнокомандующий сидел в кресле при полном параде и пригубливал чашку чая, иногда обращаясь к мальчишке-лакею, стоящему рядом, чтобы разбавить горечь напитка сладким мёдом. Обычно в этом кресле сидели всяческие просители, с участием заглядывающие генералу в глаза и умоляющие продлить срок сдачи отчётов.

Сейчас роли поменялись. Люциан, отдышавшись, усмехнулся, с досадой отметив, что у него покраснели щёки и бледнеть не собирались.

– Давно ты здесь? – сипло поинтересовался мужчина, стараясь не смотреть начальнику в глаза.

– Как только почувствовал, что во мне так остро нуждаются, – оскалился Молох. – Сидеть, – рявкнул он, заметив, что генерал начинает шевелиться. – Продолжай, я не буду мешать, – продолжил демон мягче и насмешливее. – Это твоё личное время, проводи его, как хочешь.

Люциан отвернулся, чувствуя себя униженным, в чём, впрочем, был виноват он сам. Собственную вину в таком промахе мужчина тоже полностью осознавал. Однако, с другой стороны, отчасти ему было даже приятно, что Молох застукал его.

– Не мог бы ты отозвать своего лакея? – пряча раздражение от жадного взгляда мальчишки, процедил сквозь зубы Люциан.

– Чтобы он рассказал об увиденном? – говоря так, будто юноши здесь нет, с лёгкостью ответил Молох, продолжая пить чай и демонстративно наслаждаться его ароматом. – Нет. Он отсюда уже не выйдет.

Эти слова подействовали на лакея как удар молнии, отчего его руки и колени задрожали, однако подноса он не выронил. Глотая слёзы страха, мальчишка стоял, соблюдая и осанку в том числе.

– Это твоё окончательное решение? – смягчившись от жалкого вида маленького сплетника, мягко спросил Люциан, немного подняв голову и осмелившись взглянуть на главнокомандующего.

– Более чем, – жёстко подытожил Молох. – Кири, наклонись.

– З-зачем?.. – дрожащим голосом произнёс мальчик.

– Скажу тебе кое-что на ушко, – с пренебрежением махнув рукой, подозвал его к себе Молох во второй раз.

Третьего не случалось.

Кири наклонился, после того, как Молох переставил на письменный стол чашечку с мёдом, а потом – с чаем. Люциан отвернулся, чтобы не видеть произошедшего, но до его ушей долетел противный хруст и юношеский вскрик. Поморщившись, демон несколько раз мысленно грязно ругнулся. И снова повернулся к мужчине.

– Ты чудовище.

Молох улыбнулся, правда, улыбка была больше похожа на ухмылку.

– Теперь нам не помешают. Бросай игрушки и иди сюда, Люциашка, – демон сложил руки на животе, развалившись в кресле, и выглядел довольным. Тела юноши в комнате уже не было.

Люциан стыдливо поднялся, с дрожью вытаскивая фаллоимитатор, а после, с пошатыванием, наклоняясь и убирая его в стол. Мужчина хотел надеть брюки, но получил жёсткий приказ:

– Нет. Даже не думай. Снимай их к чёртовой матери и иди, наконец, сюда.

Моргенштерн послушался, испытывая неудобство и от эрекции в том числе. Он снял пиджак, оставаясь теперь в одной рубашке, и по приказу Молоха опустился перед ним на пол.

– Как обычно? – хмыкнул Люциан.

– Сегодня разнообразим, – возразил Молох, погладив демона по щеке, – но ты не отвлекайся. Всё остальное я беру на себя.

Демон сглотнул и кивнул. Когда он приблизился, то почувствовал запах недавно стиранной военной формы. Пахло чем-то немного кисло-горьким, как будто гуталином, обычным одеколоном и запахом самого Молоха. Люциан нашёл запах довольно вкусным, а потом приложился носом к животу мужчины, расстёгивая его ремень. Холодная пряжка напомнила ему то множество порок, которые он успел перенести. Но Моргенштерн знал, что Молох порол его не так, как мог бы остальных. С ним он поступал по-особенному: оставляя кровоподтёки, но в меньшем количестве.

Да, действительно, главнокомандующий находился в комнате достаточное количество времени, чтобы возбудиться. Люциан это понял, едва лишь расстегнув молнию на брюках. Похоже, до этого момента Молоху было немного тесно, и он одобрительно хмыкнул. Моргенштерн и закрыл глаза, и приложился губами к члену, в который раз ощутив его терпкий вкус. Крепкий и мясистый, он привлекал Люциана и заставлял пошло фантазировать. Это было одной из причин того, что мужчина сидел на полу, в той же степени возбуждённый, что и его любовник. Генерал водил языком вдоль члена, придерживая его ладонью, вверх и вниз, пока Молох нажимом на затылок не заставил вобрать его в рот. Поначалу Люциан стал давиться, но у него не было выбора – задохнуться или нет – был только приказ, который нужно выполнить.

Ощущая в уголках глаз слёзы какой-то досады, смешанной со смутной радостью, демон двигал головой, щекой ощущая тёплую руку Молоха. Которой он, впрочем, отстранил Люциана немного деловито, чтобы добавить делу разнообразия. Главнокомандующий взял со стола чашечку с мёдом, и вскоре эта сладость протянулась золотой нитью от ложки до кончика пульсирующего члена, головка которого уже серебрилась спермой.

Люциан поморщился, выразив этим своё отношение к действию Молоха.

– Если у меня на брюках останется потом хотя бы капля, я выпорю тебя, так, что ты не сможешь сесть, Люциан. Тебе ясно? – вкрадчиво поинтересовался главнокомандующий.

– Более чем, – вздохнул Моргенштерн и, подавляя отвращение, начал ловить языком золотистые сладкие капельки, стекающие по пенису. Однако, пока он это делал, то подбородком чувствовал, какими липкими стали яички главнокомандующего. Сглатывая комок унижения, Люциан начал касаться их языком и доставлять этим своему партнёру несказанное удовольствие. Рука, державшая демона до сего момента за волосы, легко подрагивала.

Люциан почувствовал, что в этот момент Молох находится в его власти. Он участил движения языка, и реакция не заставила себя ждать: главнокомандующий что-то прорычал, сильнее раздвигая ноги и оттягивая мужчину за волосы. Моргенштерн усмехнулся и, взявшись за член мужчины, начал вылизывать головку, активно растирая остальную часть. Молох не утруждал себя тем, чтобы сдерживаться, и потому сперма попала Люциану в лицо. Он хотел отстраниться, но главнокомандующий удержал его и заставил поднять голову, чтобы полюбоваться.

– Красивее ты уже не станешь, – промурлыкал Молох и клацнул зубами перед носом Люциана.

Генерал немного убито посмотрел на него, пробуя сперму со своих губ. История его восхождения по службе и пребывание на полу с испачканным лицом слабо сопоставлялись. Но в его груди ютилось чувство, заставляющее разрываться между похотью и гордостью. Желанием объездить главнокомандующего и желанием умолчать об этом, а после просто где-нибудь напиться.

– Становись к стенке, – резко отстранив от себя Люциана, скомандовал Молох.

Мужчина с ощущением лёгкого страха поднялся и подошёл к стене, уткнувшись в неё лбом. Зазвенела пряжка, своим звуком заставившая его вздрогнуть уже сейчас.

– Только не это, – прошептал мужчина и зажмурился, сжав кулаки. Больнее всего первый удар, а потом уже немного, но привыкаешь.

Молох ударил наотмашь, приятно содрогнувшись от того, как сразу сжался Люциан и как покраснели его ягодицы. Моргенштерн собрал всю свою выдержку, чтобы не издать ни звука, но глаза у него заслезились. Молох ударил снова, и раздался громкий щелчок от соприкосновения с кожей, но от Люциана – снова ни звука. Он весь вытянулся в струну и замер, будто каменное изваяние. Молох снисходительно усмехнулся и после третьего удара, заставившего Люциана ссутулиться и закусить до крови губы, прижался к Моргенштерну сзади, испугавшемуся такого сокращения дистанции. Молох провёл ремнем по бедру Люциана, заставляя его трепетать и судорожно вдыхать воздух, пропитанный его запахом.

Моргенштерн пытался отстраниться, но мягкое прикосновение к внутренней части его бедра было слишком многообещающим. После трёх больнейших ударов они казались чем-то невообразимым, а потому – неописуемо приятным. Люциан испустил громкий вздох и откинул голову Молоху на плечо. Тот, в свою очередь, став немного мягче, плюнул на пальцы и проник ими между ног генерала, начав настойчиво ласкать его. Главнокомандующий имел Люциана пальцами, основанием ладони стимулируя его яички и вновь вынуждая его возбудиться. Немного придя в себя, Люциан вновь упёрся локтями в стенку и немного расставил ноги. Молох имел мужчину пальцами уже сзади; до тех пор, пока он не прижался щекой к стенке и не выдохнул тихое, напряжённое, страстное:

– М-М-Мо-о…

От которого у главнокомандующего сорвало крышу. Снова увлажнив сфинктер демона, он провёл по нему головкой члена. Люциан закусил губу в нетерпении и даже стал затаивать дыхание, сходя с ума от ожидания.

– Моя послушная шлюшка, – прошептал Люциану на ухо Молох и провёл по мочке шершавым языком.

Мужчина задрожал от горячего дыхания, по телу пробежала волна возбуждения, начавшая рассеиваться, когда Молох стал проникать в него. С напором и уверенностью. Он не реагировал на сопротивление Люциана, аргументируя это тем, что сделал всё, что должен был. Моргенштерн уперся руками в стену и отталкивался от неё, что Молоха не устраивало, поэтому главнокомандующий взял его запястья в свою ладонь и стал держать их у генерала над головой. Люциан поморщился, когда почувствовал, как прижался влажным членом к прохладной каменной стене. Он что-то прорычал, но податливо обмяк, когда Молох насадил его на себя полностью.

Чувство единения застелило разум Люциана дурманящей пеленой и заставило колени подкоситься. Молох двигал бёдрами и поддерживал генерала, другой рукой приобняв его за пояс. Моргенштерн таял в его объятиях, не выдавая себя ничем, кроме тихих ритмичных вздохов. Он не верил в реальность его воплотившихся фантазий, а потому – просто растворялся в подслащённой реальности. Теперь ничего не имело значения, кроме заветного интимного момента. Но это продлилось недолго. Вскоре, заметив, что мужчина не сопротивляется, Молох упёрся ладонями в стенку и начал трахать своего любовника, как умел, вдавливая его в стенку. Расчувствовавшийся Люциан ощущал спиной жар его тела и кусал главнокомандующего за предплечье, чтобы не стонать во весь голос. Молох в отместку больно кусал его за шею сзади, но Люциану некуда было деться от цепкой хватки.

***

Люциан смотрел на Слайза и улыбался своим мыслям. В тот вечер он лежал у Молоха на плече, растворившись в послеоргазменной неге. Главнокомандующий поцеловал его в лоб, в совсем не свойственной ему манере. Люциан сказал, что ему его не хватало. Молох назвал его мазохистом и похотливой сучкой. Своей похотливой сучкой.

Слайз усмехнулся.

– У тебя кофе остыл.

– Да к чёрту, – мечтательно хмыкнул Моргенштерн.

– И ты сидишь так минут пятнадцать, – продолжал Слайз.

– Я влюбился, Слайз, – вздохнул Люциан. – В самого жестокого ублюдка на свете.

– Серьёзно, – согласился Слайз. – Надо было тебе с клубникой блины брать, они обычно у всех с любовью ассоциируются.

– Да иди ты на хер, буду я ещё блины под настроение выбирать! – всплеснул руками Люциан, но потом, посмотрев на ироничный взгляд Слайза, рассмеялся вместе с ним.

– Но я надеюсь, что это не Молох. Нет ведь? А то это он послал меня сюда с поручением. Говорит, надо за его любовничком присмотреть. Не знаешь такого?

Люциан положил на стол деньги, взял пальто и пошёл прочь к двери.

========== Дурачок ==========

Венцеслав ощущал себя одиноким. Вечерело слишком быстро, зима заковывала землю в ледяные оковы. В комнате, маленькой закрытой коробочке в одном большом и бескрайнем мире, было душно. Он открыл окно, чтобы морозный ветер освежил его сопревшие мысли.

Депрессия никогда не уходила так просто. Ей надо было замучить, запытать, затравить, загнать в угол. Да, у него было множество пассий – близнецы Вудс, Джонни, Люциан… Почему Люциан на последнем месте? Вероятно, потому, что он лишь очередной любовник, прилипший, как репей к заднице после бани.

Венцеслав помнил Мари, которую когда-то любил по-настоящему. Ещё тогда, в Праге, когда он был жив душевно, то ещё чувствовал горячую и пылкую любовь по отношению к невинной девушке. Они собирались пожениться, но магазин ювелира, её отца, ограбили. Обоих жестоко убили. Это стало ударом для Рауха, он потерял всякую веру в человечество. Нет, почему именно ЕГО девушка умерла? Неужели недостаточно красивых девушек на свете, чтобы смерть выбрала именно её? У Мари были прекрасные золотистые локоны, голубые глаза, в которых можно было утонуть.

Так убого, как у Бога.

Почему всё так?

После этого Раух пошёл служить, чтобы забыться. Забыться не забылся, но приобрёл силу и выносливость. Никто не знал, кто он на самом деле, никто им не интересовался. Обычно Раух принимал решение, с кем провести ночь. Поначалу это были близнецы Вудс – двое забавных мальчишек, умевших повеселиться. Он закутил с ними, когда ещё был плохо знаком с Люцианом. Моргенштерн, конечно, дал жару. «Брось их немедленно!» – требовал он, но Венцеслав оставил их ровно после того, как пожелал этого сам. Или нет. До сих пор он изредка видел мальчишек, и они предавались увлекательному и чувственному сексу. Серьёзно Раух их не воспринимал. Да и кого вообще он воспринимал серьёзно? Наверное, ту самую Мари, которую жестоко убили во время ограбления. Раух хотел честно осесть и завести семью, но его лишили такой простой радости. Он замкнулся в себе раз и навсегда.

«Второго раза не надо, мне достаточно, спасибо».

Джонни – ещё одна отрада в его жизни, которая не сделала его менее одиноким и депрессивным. Юноша хорош собой, бодр, весел, радует взгляд. Раух смотрит на него и думает: «Откуда у него столько душевных сил?». Они едят вместе мороженое в кафе, гуляют, фотографируются на телефон Джонни, но становится ли Раух от этого менее одиноким? Нет.

Люциан требовал избавиться и от Джонни тоже. Ха, какой умник. Сам веселится со своим Молохом, а Венцеславу и шагу сделать нельзя в сторону. Неважно, что Молох – опасный маньяк, который насилует Моргенштерна, когда ему это удобно. Неужели Люциан способен уйти к подобному… существу? Неужели ему с ним лучше, чем с Раухом? Непонятно.

Раух устал от жизни. Устал от племени дримхантеров во главе с Вальхеймом, живущего в его сознании. Голова трещит каждый день. И отвлечься от этого можно, вылечиться – нельзя. Однажды он заключил с ними договор, и теперь никуда не деться. Да, они дали ему силу и бессмертие, но разве это жизнь?

Люциан улыбается, готовит ему мясо, говорит, что любит, но Рауху по-прежнему холодно. Многовековой лёд не так-то просто разбить. Венцеслав не может любить Люциана полностью, пока существует Молох. Главнокомандующий зашёл на его территорию, и Раух не мог этого простить. Да, возможно, он не очень-то любит и ценит Люциана, но забирать его он никому разрешения не давал. Можно было бы пойти и отстоять своё, но… зачем? Люциан сам разберётся со своими проблемами – взрослый мальчик, как ни посмотри. Пошёл бы он за близнецами или за Джонни? Тоже, вероятно, нет. Если за вас будут решать ваши проблемы, вы никогда не повзрослеете. Раух желал всему миру такого же взросления, через какое прошёл он сам.

Вероятно, если Венцеслав однажды всё-таки умрёт, то похоронная процессия из людей, печальных, как собаки, и смиренных, как монахини, пройдёт до кладбища. Последнего слова так и не последовало бы, но висело бы в воздухе…

«Моя самая славная шутка, мой самый веселый секрет заключается в том, что я никогда никого не любил».

Люциан, безусловно, оплакивал бы его, обогреваемый покровительствующим ему Молохом. Нет, такой, как Моргенштерн, один не останется. Всегда найдётся эгоманьяк, которому потребуется жертва. Был ли Венцеслав таким эгоманьяком? Возможно. Раух не чувствовал ничего, кроме пустоты внутри. И никто не был в силах заполнить эту пустоту.

Джонни, пусть и великолепный по-своему, весёлый и забавный, лишь развлекал Венцеслава, не давал заскучать, не надоедал, как Люциан, который вёл себя постоянно по-щенячьи.

«Ну же, Венц, поцелуй меня!»

«Вацек, а когда у нас будет секс?»

«Я люблю тебя, Вацек».

Всё это пустое. Пройдёт время, и ты перестанешь так говорить, Люциан. Ты молодой, у тебя вся жизнь впереди. Все клятвы рано или поздно за сроком давности перестают выполняться. Хотя ты, возможно, до сих пор что-то пишешь обо мне. Забудь меня, как забывал любой ночной кошмар, и живи счастливо. Но нет. Ты до сих пор любишь меня, и твоя любовь протянута сквозь века. Возможно, лёжа с Молохом в одной постели, ты до сих пор меня вспоминаешь. Зачем? Забудь, как страшный сон. А я, безусловно, такой. Я изменял тебе, а ты говорил «ничего страшного, бывает; ты же любишь меня до сих пор, правда, Вацек?». Сложно сказать, любил ли я кого-нибудь по-настоящему. Но мне было приятно с тобой. Ты… такой уютный. Такой заботливый. Возможно, если бы Мари была жива, она была бы такой же покорной женой, как и ты. Ты мечтал обвенчаться со мной. Заикался о том, что демоны двуполы по своей природе, и ты можешь нарожать мне детей. Я назвал это сентиментальным бредом, чем, наверное, здорово тебя обидел. Я не понимаю такой любви к себе. Я чудовище, я монстр, неспособный ни на что, кроме того, чтобы приносить боль и страдание. Я дримхантер, а не твой папочка, девочка-лапочка. Я много лет потратил на то, чтобы запереть чувства в себе, чтобы больше не страдать и не терять. Ты любил меня, я понимаю. Но ты не знал меня настоящего. А если бы узнал, вероятно, всё равно из упрямства остался со мной. В любовь я не верю, поэтому – упрямство.

Воевать за тебя я не буду. Ты сам способен решить свои проблемы. Нет, возможно, тебе бы польстило, если бы я подрался с Молохом и одержал верх. Ты бы назвал меня своим героем. Но я не герой. Совсем. А ты не принцесса. Ты взрослый мужчина, по-детски влюбившийся в меня, вот и расплачивайся с жизнью по её счетам сам, как это делаю я. Быть может, так ты станешь хоть немного достойным меня. Если же ты сдашься и Молох одержит верх, что ж… Значит, так должно быть. У тебя будет кто-то, кто будет любить тебя лучше, чем я. Или я погорячился… Я не знаю, какие у вас там отношения с Молохом, но меня они не касаются.

========== Оказия 15: Его шрамы ==========

Молох оставил на теле Люциана достаточно шрамов, чтобы их взаимоотношения запомнились последнему надолго. Действительно, на Моргенштерне осталось мало свободного места, однако на его теле имелась пара шрамов, о которой они не любили говорить. Как и о причине их появления.

Все началось с того, что однажды Люциан захотел покончить с собой. Одним тёплым летним вечером, найдя очень изысканный и изощрённый способ. Разумеется, Молох и мысли не мог допустить о том, чтобы подобное взбрело бы генералу в голову. Главнокомандующий сидел у себя дома, где и без того появлялся очень редко, и переводил документы с языка одних демонов на язык других.

Дома у него было уютно и очень тихо. Мужчина восседал на мягком белом диване, одетый в огромных размеров махровый халат, и возился с бумагами. Разумеется, волокиты у него и на работе хватало, однако дело не требовало отлагательства. От скорости перевода зависело, разразится ли новый конфликт или же можно будет обойтись меньшей кровью. Жил Молох в отдалённой части Преисподней, на восьмом кругу Ада, считавшимся одним из самых фешенебельных.

Он не стал жить в центре, поскольку лишнее внимание ни к чему, а вот где-нибудь подальше, среди морозных пустынь, образовавшихся в результате близкого расположения к границе девятого круга, – самое то. Ему нравилось ощущение того, как он приходит сюда, и его обволакивает безмятежность. Молох надевает любимый халат, ложится на диван и забывается на несколько часов, выпуская из головы весь шум жизни.

Правда, конечно же, дома не хватает запахов домашней еды, потому что никого Молох к себе никогда не пускал. Это была его личная крепость. Как нельзя впустить в голову, так нельзя впустить и к себе в дом. Ну, разве что Рене здесь жила некоторое время, и тогда здесь витали запахи оладий и пышных домашних вафель, а в ванной стояло великое множество разнообразных женских пузырьков. Но теперь снова пустота, которая нисколько не отвращала главнокомандующего, а наоборот, давала отличную возможность восстановить силы. Он будто сам становился пустотой.

Стены были выполнены в холодных и сдержанных тонах, хотя сам Молох буквально пыхал огнём. Словно дом был его ледяной клеткой, сдерживающей затаившийся пожар. В доме было до безобразия чисто. То ли потому, что Молох в душе был педантом, то ли потому, что просто некому было мусорить.

О том, что Люциан попытался покончить с собой, и результатом стало поражение, Молох узнал внезапно. В его дверь настойчиво постучали, когда демон был почти раздет, без халата. Ругаясь и гадая, кто за ним проследил и как теперь отмывать кровь от пола, он открыл. На пороге стоял озябший курьер, который, видимо, всё никак не мог решиться на то, чтобы нарушить покой такого могущественного демона. Тем не менее отступать некуда, и он дрожащими губами, с огромным усилием, смог доложить Молоху, в чём дело.

Некоторое время мужчина просто стоял в дверях, как будто переваривая информацию. Винтики со скрипом крутились в голове, мысли роились неутомимой бурей, и, в конце концов, мужчина сорвался с места. Он сбросил халат, наспех надел униформу, даже рубашку не застегнув до конца, и вскоре отправился к Люциану. А точнее, к нему домой.

Разумеется, перед тем, как куда-то выступить, необходимо знать о противнике всё. Молох вламывался к генералу домой уже не раз, а потому знал, где что лежит и как.

Всё было по-старому. Отживший своё диван возле стены, прикрытый клетчатым пледом, но всё ещё несущий службу хозяину. Письменный стол перед окном, занавешенным жёлтой занавеской. Витающие частички пыли в воздухе, который, к слову, был настолько спёртым, что от недостатка кислорода отбросил бы коньки любой не-демон. В первые несколько секунд Молох подумал, что ошибся квартирой. Однако на столе лежала предсмертная записка, в авторстве которой он не сомневался. Там значилось: