Текст книги "Вольно, генерал (СИ)"

Автор книги: Надежда Житникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 25 страниц)

Люциан посмотрел на Молоха с благодарностью. Он понимал, что теперь путь домой ему заказан. Да и можно ли было назвать место, где владычествовал Легион, домом? Дом там, где твоё сердце. А где оно, было давно понятно всем. Молох хмыкнул и сдержанно кивнул генералу. Он ощущал неловкость, ведь Легион, по сути, его родственник, пусть и нежелательный. И отец его супруга. Однако отвращение ко всякого рода дешёвым представлением и любовь к справедливости отсекли всякую тактичность. Молох понимал, что не мог поступить иначе. Кто-то должен был избавить Люциана от необходимости краснеть за своего невоспитанного родителя.

Когда служба кончилась, из подгробия – небольшой подставки из чёрного калёного железа – тут же заклокотало изголодавшееся синее пламя. Оно окутало гроб и застрекотало, зашипело, на глазах у посетителей уничтожая всё. Постепенно Кальцифер становился лишь пеплом, ссыпающимся в подгробие.

Люциан закрыл глаза и вслепую нащупал пальцы Молоха. Ему невероятно сложно на это смотреть. После отца уже было тоскливо, а зрелище сгорающего трупа брата и вовсе делало момент невыносимым. Другой рукой он закрыл глаза, чтобы скорбь по Кальциферу осталась его личным делом.

Из тени алтаря вышел тёмный адепт с козлиной головой и в шелковистой мантии. Он наблюдал за всем, что происходило, не потому, что было интересно. В его обязанности входило проводить ритуал последнего воплощения.

– Да восславится Владыка и да украсит собой эта демоническая душа великую сущность Инферно. Ave, Lucifer!

– Ave, Lucifer! – донеслось из всех концов храма.

Адепт вознёс руки, и пламя прекратило клокотать. Это и было окончанием службы. Прах после погребения вручается родственникам по прошествии какого-то срока. Для чего? Чтобы с его помощью можно было посредством жестокого кровавого ритуала воскресить его, если есть необходимость. Каждый понимал, что нет такой причины, по которой можно было бы вернуть Кальцифера к жизни.

И похороны воспринимались как первые и последние.

========== Оказия 30: Соль и безымянные цветы ==========

Люциан в беспамятстве лежал на диване. Кружилась голова, от частых вздохов во рту пересохло. Уже несколько часов длится эта сладкая пытка. Шлейф от извинений Молоха за то, что произошло между ним и Кальцифером, пусть и против воли главнокомандующего. Извиняется Молох с таким же размахом, как и обижает.

Генерал лежал связанный. Его руки были прижаты к животу слоями чёрной изоленты, а ноги ― обездвижены за счёт того, что Молох опустил галифе Люциана до середины бёдер и затянул ремень. Моргенштерн никак не мог пошевелиться и имел вид весьма беззащитный. Он часто дышал и выгибался в спине, и обнажённая грудь вздымалась колесом вверх. Молох расстегнул на нём рубашку, чтобы иметь возможность измываться и любоваться. Как художник, знающий, что в помещении прохладно, но заставляющий раздеться под предлогом высокого искусства. Это и вправду искусство ― напряжённое и чувственное тело любимого демона.

Молох завязал Люциану рот своим галстуком, который никогда не надевал, но на всякий случай хранил в ящике стола ― мало ли что.

Главнокомандующий был свободен в выборе того, от чего в следующую минуту будет сходить с ума ёрзающий и сверлящий его взглядом Люциан. Молох бегло касался ладонью гладкой крепкой груди, гладил по кругу, касаясь сосков, и щекотал подушечками пальцев выступающие ключицы. Генерал внимательно смотрел на него, выжидающе и с вызовом. Ему было неловко, но очень интересно, что может произойти.

Вид Молоха в галифе и майке, когда можно рассматривать его могучую фигуру, воодушевлял. Люциан чувствовал его острый, терпкий, но очень приятный запах, и когда аромат ускользал, то хотел ещё. По всему телу, особенно вокруг шеи, красовалось множество засосов. Каждый сантиметр кожи откликался на прикосновения, и Люциан дрожал, когда Молох просто его гладил. На щеке у генерала красовалось несколько царапин с запёкшейся кровью – след от демонических когтей.

Чем только главнокомандующий не развлекал генерала. Несколько минут назад Люциан изнемогал от того, что не может двигаться, потому что чувствовать в себе вибратор было невыносимо. Молох тогда приподнял мужчину за ноги и, как если бы проникал сам, мягко ввёл в генерала искусственный член. Главнокомандующий позволил себе немного отступить от привычной схемы, ведь это не столько занятие любовью, сколько – извинение, искупление, доказательство.

Он всматривался в мутные глаза измученного генерала.

– Ты действительно думаешь, что я мог трахать кого-то, кроме тебя? – недовольный и тяжёлый голос ввинчивался в уши, оставался где-то в груди, и Моргенштерн откидывал голову, пытаясь двигать бёдрами. Он ничего не отвечал: боялся разомкнуть губы и громко застонать на радость мужчине даже сквозь галстук. Зато активно мотал головой, чтобы ему вновь разрешили двигаться. Но Молох не позволил.

Он сидел на диване рядом и смотрел, как генерал то напрягается, то обмякает, то пытается освободить руки. Или же вовсе подвигать бёдрами, устроившись поудобнее и упёршись ногами в подлокотник.

Молох щедро приправил дело лубрикантом, поэтому Люциан чувствовал, как скользко между ног, если двигался. Насаживался на вибратор, как мог, чтобы снять напряжение, и дрожал, рвано вздыхал сквозь стиснутые зубы. Главнокомандующий смотрел, усмехался, и иногда наклонялся, чтобы поцеловать в шею или в грудь, совсем невесомо коснуться языком твёрдых сосков. Тогда Люциан жмурился, моля всех богов подарить выносливости, и громко дышал, вот-вот срываясь на стон.

– Этот член тебе нравится больше моего? – как бы невзначай интересовался Молох, протискивая пальцы между бёдер генерала, и основанием ладони надавил на яички. Подушечками он мягко и ощутимо потирал промежность. Моргенштерн, распахивая глаза, пытался раздвинуть ноги, и беззвучно хныкал оттого, что не получалось.

Кончить у него тоже не получалось, поскольку Молох непонятно откуда узнал о небольшой металлической спице с тупым концом с одной стороны и маленькой шляпкой – с другой. Или, может, он просто ждал возможности украсить торт их отношений этой вишенкой. Словом, генерал мог начать умолять, чтобы Молох вытащил из его уретры эту замысловатую вещь. Однако молчал, хотя чувствовал в паху невыносимую тяжесть.

Главнокомандующий прижимался щекой к бедру Люциана и с интересом начинал двигать спицу в члене, заставляя генерала тихо скулить. Зрелище было приятное. Молох чувствовал, насколько диким становится, когда вслушивается и всматривается в генерала. Как хочется всё отбросить и просто хорошенько выдрать его. Но нельзя. Слишком просто, слишком примитивно.

Молох мягко приподнимал и отпускал спицу за шляпку, щекой чувствуя, как дрожит генерал. Как мычит что-то сквозь зубы и ткань, всё глубже врезаясь затылком в сиденье дивана.

– Ты знаешь, что если я вытащу её, то стану искать другой способ поиграть с тобой. И ты не сможешь сказать наверняка, будет ли это лучше. Может, хуже? – играючи интересовался главнокомандующий, видя искажённое в муке и истоме лицо Люциана. – Но ты упрямец. Чёртов упрямец… Ничего ты мне не скажешь. Но тем лучше.

Главнокомандующий приобнял генерала за пояс и надавил, чтобы он глубже насадился на игрушку, и резко вытащил спицу из его уретры. Люциан громко закричал и начал обильно кончать, дрожа всем телом. Удовольствие кружило ему голову, глаза застилала чёрная пелена, тело сходило с ума. На грудь брызгала его собственная сперма. Молох наблюдал, щурясь, и вновь решал выжидать. Конечно, собственный член давно давит на ширинку, но удовольствие быстро обесценится, если себя не сдерживать. К тому же главнокомандующий ещё не наигрался.

В его арсенале совсем недавно появилась неплохая находка – тонкий кожаный прутик, который, как ему обещали, способен причинять невыразимую боль – и невыразимое удовольствие.

Люциан был достаточно опьянён, чтобы Молоху захотелось попробовать на нём что-нибудь изощрённое. В конце концов, генерал будет очень избалован, если перестанет чувствовать боль.

Прут лежал недалеко, и Молох мог дотянуться рукой. Но прежде он извлёк из генерала вибратор, на что тот громко выдохнул и резко сжался. Главнокомандующий знал, что сейчас Люциан особенно чувствителен. Он приказал ему перевернуться на живот и выпятить зад. Генерал поначалу красноречиво посмотрел на него, давая понять, что без галстука направление Молоха было бы очень грубым и очевидным. Но поддался, когда главнокомандующий грубо приказал ему. И хлёстко ударил ладонью по бедру, оставив болезненный красный след. Моргенштерн что-то промычал и исполнил желание мужчины.

Теперь главнокомандующий мог видеть, как восхитительно разгорячён генерал. Хватит одного прикосновения к расчувствовавшемуся колечку мышц, чтобы заставить Люциана задрожать. Но вместо этого Молох поднялся с дивана, чтобы взять в руки кожаный прут и попробовать в действии.

Первый удар заставил генерала тихо взвыть, уткнувшись лбом в сиденье дивана. Он напрягся всем телом. На месте удара осталась тонкая кровавая полоса. Молох с интересом посмотрел на неё, провел пальцами – на них осталось совсем немного крови.

Главнокомандующий ударил сильнее, и генерал вздрогнул ещё резче, громко, но из-за галстука – приглушённо закричав. След от удара был глубже, и бордовая капелька побежала по ягодице – и бедру. Молох понимал, что генерал всё стерпит, и продолжил. Ему доставляло удовольствие наблюдение над тем, как быстро украшается кровавыми полосками крепкий, бледный и гладкий зад. Генерал мычал что-то, уткнувшись в диван, и выл от боли. Как будто в него вонзались и тут же исчезали острые лезвия. Это было гораздо сильнее, чем предыдущие пытки Молоха, поэтому сейчас демон сомневался, что вынесет издевательство с честью. Он был слишком расслаблен перед этим, а потому выдержки – меньше обычного.

Главком вошёл в раж, и было трудно остановить его. Постепенно вся спина и поясница исполосовывались, и Молох не чувствовал, даже не подозревал о том, какую боль испытывает Моргенштерн. Люциан глухо вскрикивал от каждого удара – и так, будто с него заживо сдирали кожу. Он изо всех сил кусал галстук и чувствовал, как слезятся глаза. Генерал почувствовал себя особенно униженным. Безжизненно обмяк на диване, как будто надеясь скрыться.

Молох это заметил и тут же перестал. Вопросительно посмотрел на генерала. Провёл ладонью по спине, опьянённый запахом железа, неистово дышащий, и почувствовал очаровательный запах бойни. Но сделал большое усилие и взял себя в руки. Он увидел немного сжавшегося в комок Люциана, и ему стало совестно.

– Принцесса? – тихо обратился к нему Молох и перевернул на спину. Снял галстук.

Моргенштерн усмехнулся, чувствуя, что главнокомандующий увидит его влажное и солёное лицо. Воспалённые блестящие глаза. Прищурился и засмеялся самому себе, признавая, как глупо выглядит.

– Нормально, – хрипло хмыкнул он, шмыгая носом. – Прямо как в первый раз.

На самом деле его мучила беспощадная агония, и лежать на диване ему было невозможно. Он заставлял себя терпеть, потому что это – дело чести. Меньше всего он хотел терять лицо перед кем бы то ни было.

– Я вижу, – тихо произнёс Молох, пораженный влагой на лице Люциана. И до неё он дотронулся пальцами. Попробовал на язык. Стало горько и на языке, и на душе.

«Явно перестарался», – мрачно подумал главнокомандующий.

– Эта штука… Прям до нервных… окончаний… Ух-х, – при последнем слове Моргенштерн попытался придать голосу бодрости, но получилось неубедительно. – И это всё, – он явно говорил про слёзы, – не потому, что больно… Может, просто реакция тела? Премию тому, кто это придумал…

Молох вздохнул. Отвернул Люциана от себя. Словно не хотел больше видеть его таким. Вновь оказавшись на животе, генерал непонятливо заёрзал, но главком ткнул его головой в диван, и тот притих.

Молох вновь начал касаться кровоточащих ран, но уже с каким-то подобострастием. Он целовал их, наслаждаясь запахом, не в силах ему противиться, и желая как-то отплатить Люциану. Тот чувствовал тихие поцелуи. И становилось приятно. То ли оттого, как Молох сменил гнев на милость, то ли оттого, что боль утихала, оставляя после себя эйфорию.

Главнокомандующий медленно опускался от спины до поясницы, одновременно с этим спуская наконец мешающие галифе с Люциана окончательно. После Молох увидел, с каким удовольствием генерал развёл ноги, ведь в них теперь стала лучше поступать кровь. Можно было шевелиться. И Моргенштерн решил, что на первых порах и этого будет достаточно. Молох усмехнулся, будто почувствовал, как ему дали шанс. Он послюнявил пальцы и ввёл их в демона. Продолжил целовать солоноватые кровавые раны.

Послышался сдавленный вздох со стороны Люциана, постепенно отвлекающегося от боли и забывающего о чувстве унижения. Он закатил глаза, когда почувствовал, что вместо пальцев Молох начал использовать язык – активно и умело, положив ладони на поясницу генерала. Моргенштерн обожал такую интимную ласку и думал, что мог бы вытерпеть и больше только за то, чтобы Молох становился таким нежным. Возбуждение тут же накрыло Люциана с головой вместе с фантазией и опьяняющим чувством счастья. Об унижении не шло и речи.

Генерал рвано дышал, постепенно начиная тихо стонать, потом – более громко и эротично. Тёрся щекой об обивку и чувствовал, как вновь тяжелеет в паху. Люциан ощущал прилив сил, из-за которого регенерация ускорялась, а боль – уменьшалась. Молох ласкал его с отдачей, так, будто это и ему самому было приятно. Имел Люциана языком, бегло скользя ладонями по бёдрам, пока не остановил ладонь на уровне яичек и не начал их массировать. Послышался резкий и рваный вздох генерала. Молох мысленно усмехнулся и продолжил делать это усиленнее, пока Люциан не начал двигать бёдрами и насаживаться.

Генерал закусил обивку, когда главнокомандующий поднялся над ним, и почувствовался твёрдый и скользкий член на ягодицах. Люциан застыл в нетерпении, после чего выпалил всего одно слово, поразившее Молоха.

– Наконец-то…

Да. Больше всего генералу хотелось близости. Зачем ему игрушки, если рядом живой и желанный демон? Если можно чувствовать его, а не бездушную резину?

Это читалось в податливости Моргенштерна, и это заставляло Молоха жмуриться. Едва заметно улыбаться. Он прижимался к генералу как можно ближе, почти лежал на нём, и медленно, но ощутимо толкался. Дышал сладковатым запахом волос, гладил по телу. Если бы в этот момент кто-то зашёл в кабинет, Молох бы размазывал его по стене медленно и с удовольствием.

– Мой мальчик, – прошептал главнокомандующий сиплым от нарастающего оргазма голосом. Приобнял Люциана и взял за подбородок. Губами прижался к его колючей щеке. Моргенштерн закусил губу: дополнительная дрожь пробежала по телу от этих тихих, интимных слов. Он повернулся, насколько было возможно, чтобы поцеловать Молоха. Сделал это с желанием утопающего, жадно хватающего ртом кислород. Как будто бы Люциан задохнулся, если бы не поцеловал главнокомандующего. Не почувствовал его сухие губы и горячий язык.

***

Не меньшей радостью для Моргенштерна было освобождение от пресловутой изоленты и рубашки, насквозь мокрой от пота. В вальяжной позе генерал голый лежал на диване и пребывал в состоянии ленивом и очень тягучем. Молох любовался им, передвинув кресло из-за стола ближе к дивану, и смаковал сигарету.

– Живой? – хмыкнул главком, посматривая на демона.

– Пока что, – сыронизировал Люциан, лёжа без стеснения. – Но прут выкинь к чёрту.

Молох покачал головой.

– Оставлю на случай обострённой политической обстановки. Ну и сначала он пройдёт из задницы через рот того, кто мне его продал.

Моргенштерн хмыкнул. Но на этом Молох не закончил.

– Кстати, на похоронах… Да, извини, что поднимаю эту тему, – главком стряхнул пепел. – На похоронах я видел цветы, на которых не был указан адресат. Одни-единственные. Это странно, или в вашей семье такое часто практикуется?

Моргенштерн приподнялся и сел.

– Это может значить только одно.

Генерал показался Молоху очень встревоженным.

– Что же?

– Что моему отцу не поздоровится, – улыбнулся демон. – Скоро ты всё узнаешь.

========== Оказия 31-1: Это прозвучит странно… ==========

Мысли о безымянных цветах долго не покидали Люциана. Кому, а главное – зачем посылать их и оставаться инкогнито? Адресат должен быть или важным, или опасным. Иногда он является и тем, и другим – и ситуация складывается аховая. Моргенштерну не хотелось неприятностей, поэтому он пытался как-то здраво оправдать этот факт. Может быть, кто-то просто забыл подписаться? А он уже разводит панику, как обведённая вокруг пальца школьница.

Задумчивость делала Люциана более рассеянным, а потому уже с утра начались мелкие неприятности. К примеру, генерал опрокинул на себя кружку с горячим кофе. Такой грязной брани дом Молоха давно не слышал. Его хозяин красноречиво поднял взгляд на Моргенштерна, мол, попридержи язык. На что Люциан выпучил глаза, сделал возмущённую гримасу и поднял руку с кольцом на уровень лица.

«Я твой муж, а не пацан с подворотни, имею право!» – заявлял он всем своим видом. Молох спорить не стал – и углубился в утреннюю газету. Хотя с ней не так весело, как с этим неуклюжим генералишкой.

Моргенштерн задумался: может, это Газаль, решивший таким образом извиниться? Почему бы и нет. Гласность помешала бы его образу отмороженного ублюдка. Мафиози никогда не извиняются. Люциан его, правда, таковым не считал. Для него ангел был «хером в дорогом пиджаке». Тем не менее, Люциан направился именно к нему.

Газаль замечательно обосновался на новом месте. Наслаждаясь дорогими сигаретами, он посмеивался в лицо тем, кто хотел сотрудничать, ведь раньше это приходилось делать ему. Льстить, заискивать, искать этические ловушки, в которые оппонент, конечно же, попадал. Ангел смотрел на просителей оценивающе, как экзаменует будущих актёров повидавший виды мастер. Он давал добро не самым несчастным, но – самым убедительным.

Люциан вошёл и поймал на себе именно этот взгляд. Ему не понравилось, что его изучают, и поэтому средним пальцем невзначай почесал щетинистую щёку. Газаль понял что к чему и рассмеялся.

– Заходи, дорогой, будь как дома! – он развёл руками, будто демонстрировал, какой роскошный у него кабинет. Красноречиво смотрел на генерала: «Если ты вдруг не заметил, какой он дорогой!»

Моргенштерн обвёл взглядом пространство вокруг себя с пренебрежением, не выказав ни малейшего признака зависти, чем немного раздосадовал Газаля. Генерал это заметил и усмехнулся, опускаясь в кресло напротив.

– Ты очень любезен.

– У тебя ко мне дело? – многозначительно поинтересовался ангел, думая, чем бы можно было подцепить этого упрямца.

– Пожалуй, – согласился Люциан. – Это не займёт много времени. Я хочу знать, кто послал неподписанные цветы к гробу Кальцифера.

– Кальцифер… – Газаль будто попробовал имя на вкус. – Не помню, кто это, впрочем, наверное, кто-то важный. Для тебя. Не для меня, – и сложил руки на груди. – Наверное, это твой… не знаю… дворецкий?

– Не зли меня, – тихо произнёс генерал. – Мы оба знаем, что Кальцифер – мой брат, который умер по твоей вине.

– По моей? – с искренним удивлением внял Газаль. – Ты уверен? Напомни-ка, в чьих руках был арбалет? Кто был готов стрелять на поражение за своего жеребца?

– Давай без этого, – поморщился Люциан. – И арбалет был, чтобы слегка припугнуть. Как это ни жаль, но мой брат был с твоего поля ягода. А с вами так и нужно. Пока не пригрозишь бутылкой в заднице, ничего не скажете.

– Ну, это, пожалуй, лишнее всё-таки, – покачал головой Газаль, настраиваясь на сотрудничество.

«Нахватался от этого бычары», – с досадой подумал ангел, вспоминая о том, как был с ним любезен Молох.

– Это ты надавил на спуск, – уже громче заявил Люциан.

Газаль ухмыльнулся.

– А где доказательства? Даже если бы ты довёл дело до разбирательства, никто бы не поверил такой голой заднице, как ты, – и фыркнул. – Оружие было даже не у меня в руках. Кто поверит, что убийца я? При условии, что всё было именно так, как ты сказал. Ведь, быть может, ты сам надавил на спуск, когда испугался моего приближения. А я?.. Просто помогал прицелиться. А теперь ты боишься ответственности и хочешь свалить всё на меня. Как нехорошо, – ангел издевательски покачал головой. – Надо отвечать за свои действия.

Генерал покачал головой, будто хотел стряхнуть лапшу с ушей.

– В любом случае, – продолжил Газаль, протягивая Люциану сигарету и хмыкая на отказ, – это уже неважно. Дело сделано. Твой жеребец при тебе, а кресло предпринимателя – при мне. Всё складывается, как нельзя лучше.

– Не думал, что ангелы настолько испортились, – мрачно произнёс Моргенштерн.

– Думаешь, они такие, как я? – сдержал смешок Газаль. – Ошибаешься. У них и половины моего обаяния нет. Если бы ты видел, что творится там, – он воздел глаза к небу. – Тоже бы «испортился».

– Я тебя понял, – недоброжелательно ответил Люциан и поднялся с кресла. – Что бы ты ни говорил, я уверен, что его убил ты. Это было выгоднее всего именно для тебя.

– Считай, как тебе удобнее, – улыбнулся Газаль. – Кто-то предпочитает такой самообман, а кто-то – спасение в религии. Я слишком давно живу на белом свете, чтобы это осуждать. Я бы и сам с удовольствием поверил в рай после смерти, да вот незадача: бессмертный, – и развёл руками, довольный собой.

– Хорошо, – вздохнул и помассировал виски Люциан. – Ты даже предположить не можешь, кто прислал цветы?

– Могу, – охотно закивал Газаль. – Но ты вёл себя очень грубо, поэтому я не хочу тебе помогать. Скажу только, что если ты заглянешь к отцу, то найдёшь интересный для себя случай. А теперь пора бы и честь знать, ко мне скоро придут гости, и я хочу посмотреть, как их будут жрать крокодилы.

Моргенштерн с сомнением покосился на ангела, но ничего не сказал. Да и что в принципе можно противопоставить ангелу, который вместо того, чтобы бренчать на арфе, скармливает кого ни попадя внезапно появившимся домашним крокодилам? Да, звучит немного расистски, но если бы всё было именно так, как мы себе представляем, мир стал бы гораздо менее запутанным – и более приятным и понятным.

***

Люциан с большим скепсисом, но всё же прибыл в поместье, где проживал Легион с многочисленными слугами и фрейлинами. Окраина второго круга Ада выглядела, как обычно, пустынной и зловещей. Поместье располагалось вдали от мегаполиса, и хватило пары крыльев, чтобы довольно быстро туда добраться. Уже издалека Моргенштерн начал подозревать неладное. Его насторожили разбитые окна вторых этажей.

Демон нахмурился и спикировал вниз, приземлившись между оголённых, обожжённых деревьев. Врезался в сухую, горячую землю. В отличие от мегаполиса окраины были мало адаптированы под цивилизацию, а потому перемещаться приходилось по-старому – сжигая подмётки до голых ног. Быстрым шагом генерал добрался до поместья и присвистнул. Дверь покачивалась на скрипучей петле под воздействием ветра. Кое-где шуршали шторы и позвякивали осколки стекла.

Недоброе предчувствие усилилось ещё больше, когда Люциан увидел на террасе большое бордовое пятно.

«Если это дело рук Газаля, а иначе откуда ему знать об этом, я его убью, просто-напросто прикончу», – Люциан забежал в дом, чтобы удостовериться, что всё так, как он себе представляет. Он боялся не за отца, а за то, что за него придётся мстить по праву крови, чего тот явно не заслужил.

Кровавый след вёл из коридора в столовую. Сильно пахло железом и палёным паркетом: однозначно, кровь была демонической. Чувствуя биение сердца где-то между ушей, Моргенштерн затаил дыхание и заглянул в столовую. Обомлел.

Легион был пригвождён к стене аккуратным небольшим мечом, пронзившим грудь. Нет, мужчина жив – это видно по периодически вздымающейся грудной клетке. Слышно по хриплому прерывистому дыханию. Одно крыло у демона было сломано и безжизненно висело, слегка прикрывая владельца. Когда под ногой вошедшего Люциана хрустнула стекляшка, Легион быстро поднял голову и сверкнул глазами.

– Освободи меня!

Моргенштерн усмехнулся и встал в паре метров от отца.

– А я должен?

– Обязан, – с нажимом произнёс Легион. – Я снял тебя тогда с креста, хотя тебе никто не помог, даже твой муженёк.

– Да что ж вы все заладили! – сердито всплеснул руками Люциан. – Кто бы это ни сделал с тобой, я обязан послать ему цветы.

– Очень смешно, – скорчил гримасу Легион. – Освободи меня.

Генерал подошёл и положил руку на эфес меча – и тут же отдёрнул. На пальцах появился сильный и очень болезненный ожог.

– Чёрт! – ругнулся демон. – Кому ты перешёл дорогу в этот раз? И напомни, почему я должен освободить тебя? Где все слуги, чёрт возьми?

Легион закатил глаза, попытавшись шевельнуться, но его плоть тут же зашипела на лезвии, и задымилась – запахло жареным мясом.

– Это… Старая история. Одна из тех страниц, которые раз и навсегда надо было закрыть, – прищурился демон. – Хватит вопросов! Мне надоело здесь висеть. Это унизительно.

– Для честолюбивого отца у тебя слишком много скелетов в шкафу, – генерал сложил руки на груди. – Может, ты это заслужил, – и вздохнул, но тут же выпрямился, когда поймал на себе угрожающий взгляд Легиона. – Хорошо! – дерзко отозвался Люциан. – Я освобожу тебя, если скажешь, кто прислал на похороны Кальцифера безымянные цветы.

Легион прищурился и усмехнулся, глядя куда-то за спину.

– Чёрт с тобой… Поздно рыпаться. Теперь она ответит на все твои вопросы.

Люциан непонятливо посмотрел на отца и обернулся, предположив увидеть кого угодно. Кроме того, кто предстал перед глазами.

В дверях стояла небольшого роста женщина в красной средневековой мантии с большим капюшоном. Материал обнажал широкие полные бёдра, на которых красовались металлические пластины по бокам. С простыми чёрными волосами, немного кудрявая, она улыбнулась Люциану. И улыбка показалась генералу очень знакомой. Словно, он её видел, но его заставили об этом раз и навсегда забыть.

Люциан застыл на месте. Предположения роились в голове, и он не знал, чему верить. Он шокированно посмотрел на отца, а затем – на женщину. Легион ухмыльнулся, обнажив пару золотых зубов.

– Да, малыш, это твоя мать.

И время для Моргенштерна остановилось. Он повернулся к женщине и вглядывался в неё так жадно, что прожёг бы дыру.

Легион хрипло засмеялся.

– Смотри, Анри, что ты сделала с бедным мальчиком: он помешался.

Демонесса, до этого ласково глядевшая на Люциана, посмотрела на Легиона со всей свирепостью, одним взглядом приказывая заткнуться.

– Понял, понял… – со вздохом произнёс Легион.

Анри улыбнулась сыну и медленно подошла к нему поближе.

– Только не волнуйся! Это прозвучит странно…

– Мама! – воскликнул Люциан и с распростёртыми объятиями устремился к ней. Его не волновали странные вещи, поскольку сейчас появился элемент мозаики, складывавшейся с самого детства. Демон долгое время не мог заполнить пробела, и сейчас он был такой близкий, живой, настоящий.

Женщина тихо засмеялась и обняла сына в ответ. Ниже него на голову, она похлопывала его по плечу. Жмурилась и счастливо посмеивалась. Она понимала, что не хватит слов, чтобы объяснить сыну всё до конца. И прощение не вернёт потерянное время. Но в настоящем – они вместе. И так ли значима разлука, если она закончилась?

– Я думал, ты умерла, – прошептал Люциан, уткнувшись ей в плечо.

Он не мог нарадоваться живой матери и не отрывался от неё. Анри виновато улыбалась и позже встала перед сыном, как перед исповедником.

– Фактически, так оно и было. Если бы не твой отец, – она зло посмотрела на Легиона, резко переменившись в лице, – уверена, твоя судьба, судьба Люцисты и Кальцифера… Всё было бы иначе, – демонесса жестом пригласила Люциана сесть за стол, чтобы всё обсудить и параллельно смотреть, чтобы Легион не удрал. – Проблема в том, что я слишком упорно хотела сделать вас счастливыми, а у отца на вас были совсем другие планы. Интересно, как долго он планировал смерть Кальцифера! – она вновь перевела взгляд на мужа и стукнула кулаком по столу. – Сволочь!

Люциан вздохнул и накрыл руки матери своими.

– Успокойся. У тебя будет время растерзать отца. Я не уверен, что ты мне не снишься, поэтому… Прошу, объяснись, пока ты не растворилась, – умоляюще попросил Моргенштерн.

Анри с сожалением посмотрела на сына. Его глаза блестели, как лезвие гильотины, которая вот-вот должна была оборваться под грузом вины.

– Твой отец очень хотел сделать вас такими, какие вы есть сейчас, – с горечью в голосе начала она. – Я была готова убить его за это! – женщина снова вспылила. – Что он натворил… – безутешно прошептала Анри, сжимая руки Люциана. – Это обручальное кольцо? – её глаза просияли. – Неужели ты женился?

Легион презрительно фыркнул.

Моргенштерн замялся.

«Женился» – пожалуй, слишком громкое слово. Гораздо больше подходило «вступил в брак». Интересно, как бы мать отреагировала на то, что он… не оправдал ожиданий? В конце концов, женщина наверняка ожидала увидеть прелестную невесту, которая продолжит славный, пусть и не очень честолюбивый род Моргенштернов. А тут… Как бы это помягче сообщить, что его «невеста» – главнокомандующий Ада, который выше него на пол головы и который убивает вообще не моргая? И вообще Люциан немного переживал, что мать спросит про виднеющиеся над воротником формы засосы. Он надеялся, что ей не до них.

– Почти, – мягко согласился Люциан.

Легион хрипло засмеялся в голос.

– Ох, милая, тебе лучше самой это увидеть!

Анри вопросительно посмотрела на сына, и Моргенштерн тут же всплеснул руками.

– Ты рассказывала о том, что с тобой произошло!

Мать посмотрела на него взглядом, обещающим непременно продолжить тему брака. «Мы ещё с вами поговорим, молодой человек», – говорила она одним выражением лица.

И вздохнула.

– Твой отец запретил мне приближаться к вам. Он у нас такой умный и замечательный, что догадался проклясть меня. Лишить возможности видеть вас. Это сработало, – она закусила губу и хотела что-то сказать Легиону, но сдержалась. – Но проклятия обычно очень придирчивы к словам. Когда Кальцифер… погиб, – она сглотнула и прищурилась в сторону мужа, – целостность проклятия нарушилась, оно перестало действовать. И я сразу почувствовала неладное. Я примчалась тут же. И случившееся поразило меня. Как можно было довести до такого! – Анри поднялась с места, чтобы влепить Легиону крепкую пощёчину. – Если ты убрал меня с дороги, чтобы убивать их по одному, так и сказал бы!

– Успокойся! – рявкнул Легион. – Я здесь ни при чём! Прежде чем бросаться обвинениями, узнала бы, что твоего сына убили! И это сделал, ты удивишься, не я!

Анри сжала руки в кулаки.

– Не смей кричать на меня! Деспот! Сколько лет прошло, а ты всё не меняешься!