Текст книги "Вольно, генерал (СИ)"

Автор книги: Надежда Житникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)

Моргенштерна тот с собой не взял, поскольку пообещал быстро вернуться: проконтролировать налаженный конвейер смерти и вернуться. Генерал не сильно обрадовался, как и всегда, когда Молох исчез из поля зрения. Кальцифер узнал, что главнокомандующий будет не в такой закрытой и защищённой обстановке, как обычно, и потому сразу начал строить планы.

Во-первых, отличный шанс деморализовать Молоха. Зачем? Чтобы не путался под ногами. Деньги шли уверенным потоком, и если сейчас с его лёгкой руки всё сорвётся, то пиши пропало.

А во-вторых, гораздо лучше, если главком вообще станет его союзником. Тогда станут доступны новые связи, появится ещё большее влияние. Не будет места, куда бы ни смогла ступить нога Кальцифера. Лукавого и изобретательного суккуба.

Если пройти в штаб незамеченным – задачка для крепких зубов, то вот незаметно пробраться в ставку командования – уже легче. Всего лишь отодвинуть складку шатра – и всё. Конечно, у входа будут стоять охранники, но Кальцифер их нисколько не боялся. Вряд ли они настолько могущественны, чтобы противостоять его магии. Щелчок пальцами, и они уже готовы пасть к его ногам.

Примерно так же суккуб развлекался с собственными наёмниками. Бывало, щёлкнет пальцами, если находится несогласный, и тут же оппозиция теряется. Нет нужды быть дипломатом, когда под рукой такой подарок судьбы. Поначалу Кальцифер ненавидел себя и своё происхождение, но лишь до той поры, пока не научился умело пользоваться чарами. Слезы самоедства сменились довольной усмешкой.

Газалю Кальцифер доверял меньше, чем раньше, но ангел никогда и никого не слушал. Вероятно, если бы слушал, то был бы мёртв уже несколько веков как. Словом, ангел сидел в комнате на другом конце здания и сидел в позе лотоса: концентрировался и прислушивался. Мысленно шёл к тому месту, где Кальцифер должен был договариваться с наёмниками.

– Поверьте, тут ничего сложного, – хлопнул суккуб в ладоши. – Мы пробираемся в лагерь, доставляем меня к шатру, а остальное – моя забота.

– Но, хозяин, это военное преступление. Если они узнают, то убьют нас, – мягко возразил один из вышибал.

Кальцифер натянуто улыбнулся и прищурил здоровый глаз.

– Скажи, за что тебе платят?

– Понял, – мрачно буркнул наёмник в ответ.

– И всё же? – суккуб поднял руку и сжал ладонь в кулак. – Ты же умный, ты знаешь.

Вышибала почувствовал сильное головокружение и зашатался – быстро прижался плечом к стенке.

– Из-звините… За охрану… – кашлял он. – Платят… за охрану…

– Правда? – фальшиво удивился Кальцифер. – Я думал, за то, что кресла тут просиживаете, – парень разжал ладонь и брезгливо пошевелил ею, будто стряхнул что-то вязкое. – Я не спрашиваю вашего мнения. Я отдаю приказы. Вы доставите меня к шатру, а я – сделаю остальное. Отбивайтесь до того времени, как я закончу. Если вы сделаете всё правильно, то не умрёте, трусы, – презрительно бросил суккуб.

Газаль заинтересованно наблюдал за происходящим. Ситуация явно выходила из-под контроля. Не то что бы он очень переживал за судьбу адских жителей, Молоха или кого-то ещё, но… Дело пахло выгодным оборотом. По сути, на главнокомандующего готовилось покушение, а это значит, что его можно было бы и предотвратить. Если да, то награда найдёт своего героя. Газаль давно искал повода для того, чтобы войти в доверие к Молоху на равных. Если главнокомандующий окажется ему должен, то ангел сможет вертеть главкомом, как захочет. Количество синяков и ссадин точно уменьшится. К тому же возможность спихнуть мальчишку с вакантной должности выглядела ну очень привлекательной. Ангелу было достаточно – он тут же пришёл в себя. Газаль не был знаком с Люцианом, однако опять же – отличный повод, чтобы познакомиться поближе. Сплошная ярмарка возможностей – только без музыки и дурацких аттракционов.

***

Молох бродил по лагерю мрачный. Всё шло к тому, что вместо подавления восстания получится геноцид. Он не понимал, почему эти снежные дикари так ценят свободу, состоявшую только из выбора направления, куда пойти. В стиле жизни, питании и остальном всё было давно определено их предками. Главнокомандующий предлагал им подчиниться и войти в состав цивилизованного центра, на что не раз получал грубый отказ.

Что ж, зато тёмная энергия, выходящая из убитых, была гуще, чем у обычных демонов. Определённо, эти пустынники что-то знали. И именно из-за этого предпочитали гибнуть пачками. Люцифер по этому поводу ничего не говорил: просто приказывал разобраться с отшельниками, мозолившими глаза. Правда, как они мозолились на глубине нескольких метров в ледяной пещере… Впрочем, это другой вопрос.

Главнокомандующий вошёл в шатёр уставший. Он рухнул на постель из сложенных ящиков и постеленной медвежьей шкуры. Как только лёг, сразу почувствовал, как расслабилась спина. Стало сладко и сонно. Оставалось закрыть глаза – и забыться сном без сновидений. А потом тут же проснуться, прыснуть на лицо ледяной воды и пойти командовать дальше.

Молох был готов погрузиться в чёрную пучину и оказаться в будущем на несколько часов. Он не слышал шума снаружи, а потому не предполагал, что может произойти. В шатёр вошла фигура, внешне очень похожая на Люциана. Беззвучные шаги и плавные движения насторожили главнокомандующего, потому что в Моргенштерне было изящества примерно как в картофельном клубне. Главнокомандующий приподнялся на постели, чтобы получше рассмотреть осмелившегося его потревожить незнакомца, как вдруг почувствовал тяжесть во всём теле.

– Спокойно, – раздался насмешливый голос. – Не надо всё усложнять. Добраться сюда и без этого было нелегко.

– Победы… редко бывают лёгкими, – вполголоса произнёс Молох, решительно пытаясь шевелиться. Голова стала такой больной и чугунной, что было невозможно поднять её с постели. Единственное, что смог главком – слегка пошевелить пальцами. Гораздо больше паралича его беспокоила личность незваного гостя. Кто был достаточно силён, чтобы обездвижить его? И где, чёрт возьми, охрана?

Кальцифер прочитал вопрос во взгляде Молоха и усмехнулся.

– Взяли бессрочный отпуск. Думаю, они давно его ждали, – он взмахнул обеими руками, пропуская боль по телу главнокомандующего. – Здесь дивное место. Ты знал? Тут столько Инферно благодаря вашей жажде убийств, что я просто вне себя. Никогда не чувствовал себя настолько превосходно. Вы, высшие демоны, брезгуете, а мне вот – в самый раз. Посмотри теперь, кто слабее, – улыбнулся суккуб, садясь на постель Молоха.

Главнокомандующий почувствовал острое желание размазать сопляка по стене. Если бы не паралич, его бы не остановил тот факт, что вокруг стен нет. Нашёл бы, куда впечатать это самодовольное личико. Молох был уверен, что обездвиживание – максимум, на что способен суккуб. В конце концов, ещё не было случаев, чтобы низший демон убивал высшего. Но и чтобы низший питался энергией Инферно – тоже. Странная ситуация.

– Напоминаешь одну принцессу, – хмыкнул главнокомандующий. – Его ненаглядный брат что ли? Из какого гадюшника ты вылез? – и с презрением сощурился.

– О, много, очень много я их перевидал, мне пальцев не хватит, – посмеялся Кальцифер. – Но вот чтобы затуманить тебе мозги – запросто.

Молох глубоко вдыхал, стараясь сохранять спокойствие. Обстановка начала накаляться, когда Кальцифер опустился на бёдра к главнокомандующему. Он почувствовал: гнев стал выходить из-под контроля. Единственным поводком была магия суккуба. Кальцифер играл со смертью. К тому же главнокомандующий не знал, в каких отношениях с Люцианом он состоит. Было бы неловко убивать его родного брата.

А вот Кальцифера не сдерживало ничего.

Он очаровывал и засорял разум Молоха абсолютно чуждыми ему мыслями. Главком чувствовал в груди томящее ощущение, нисколько не связанное с умом. Понимал: чистой воды похоть. Похоть настоящая, животная, неудержимая, позволяющая нисколько не считаться с объектом вожделения. Она застилает глаза не хуже ярости. Ведёт по неправильному пути, полному ложных оправданий и взглядов. Похоть не знает лиц и обстоятельств. Её волнует только дикий и яростный животный инстинкт, который ни к чему не обязывает. Ничего после себя не оставляет, кроме дыры на месте сердца.

Молох стал бы верным адептом Люцифера, если бы тот помог ему справиться с суккубом. Но ситуация принимала всё более неприятный оборот. Главнокомандующий чувствовал, как Кальцифер освобождает его от одежды. Неужели его целью было просто переспать с ним? Даже если так, Молох был отчаянно против. Однако постепенно тело начинало предавать его. Главнокомандующего тянуло в бездну, из которой нельзя выбраться, не выполнив навязанной воли.

Кальцифер самодовольно восседал на бёдрах мужчины и гладил его сильную грудь, откровенно восхищаясь им.

– Отменно… Понятно, почему выбор моего брата пал на тебя.

Молох не стал рассказывать длинную историю их с Люцианом отношений, занятый выдворением Кальцифера из своей головы. Магия похоти была навязчивая, липкая, приторная, противная и тошнотворная. Как наркоз, заливаемый через уши и нос в мозг. Молоху было невыносимо жарко, он жадно втягивал воздух. Проклинал тот момент, когда упустил такой явный подвох в биографии Люциана. Когда согласился ехать в эту бесполезную кампанию на девятом круге. И думал, как бы поприцельнее размозжить голову Кальцифера светильником на ящике у кровати. Молох понимал, что Люциан, может, и не узнает, что здесь произошло, но сам себя главнокомандующий никогда не простит.

– Паскуда, – процедил сквозь зубы Молох, когда Кальцифер уже расстегнул ему брюки и пытался возбудить главнокомандующего. Так уж были устроены суккубы, что для закрепления результата нужна красочная белесая подпись. Парень касался губ мужчины и усмехался его попыткам откусить ему губу или язык. Молох бесился от своей беспомощности. Злоба придавала сил. Перебороть Инферно – первородную силу, существовавшую ещё до Люцифера, – непросто, но если получится, то этого сукиного сына размажет как надо.

Молох в ярости смыкал пальцы в кулаки, когда Кальцифер пытался возбудить его. Суккуб получал странное удовольствие, видя на себе полный ненависти взгляд. Касался губ мужчины своими, получая пресный и горький поцелуй.

– Ну же, не будь упрямцем, – с досадой произнёс Кальцифер, – я тебя ласкаю, ласкаю, а у тебя всё не встаёт, – он хотел наклониться, но их прервали.

Холодный голос будто заставил всё обледенеть.

– Достаточно.

Кальцифер обернулся и увидел Люциана с арбалетом в руке. Щёлкнул затвор. Одно движение пальца до выстрела.

Суккуб улыбнулся, будто ему сделали прекрасный комплимент.

– Рад тебя видеть, братик. Жаль, что мы встретились при таких обстоятельствах, конечно…

– Не зови меня так, – сухо ответил Люциан, сглатывая комок. – Какого чёрта ты делаешь?

– А, это… – Кальцифер бросил беглый взгляд на Молоха, готового сорваться с цепи в любой момент, стоит лишь суккубу ослабить хватку. – Всего лишь ступенька моей карьерной лестницы. Помнишь, отец отправил меня в гарем? Я плакал, я умолял его этого не делать… Что ж, пришлось самому как-то выбираться, – горько усмехнулся юноша. – Да и тебе не было до этого дела. Никому не было дела, – со вздохом подытожил он.

– Посмотри на себя, – дрожащим голосом выпалил Моргенштерн. – Разве ты не то, от чего так яростно отказываешься? В гареме таким и место.

Кальцифер тактично промолчал и постарался улыбнуться как можно мягче.

– Зачем тебе арбалет? Неужели ты убьёшь родного брата ради этого… солдафона? – и с пренебрежением указал на Молоха.

– Убью.

Молох поднял глаза на Люциана. Взгляды встретились. Блестящий – Люциана, полыхающий – Молоха.

Кальцифер поднял брови и закусил губу.

– Даже так… А я думал, что мы семья.

– Семья не ставит друг другу подножки. Тем более такие, – Люциан держал брата на мушке.

– То есть я могу терпеть подножки, а ты нет? – усмехнулся Кальцифер. – Да и что я такого сделал? Просто решил подружиться с твоим мужем. По-моему, в этом нет ничего плохого. Я ведь не убиваю его.

– Ты убиваешь меня своим поступком. Отойди от Молоха.

Суккуб усмехнулся.

– Хорошо. А ты не думаешь, что твой любимый сам пустил меня? Может, он давно искал повода посадить к себе на колени кого-то другого?

Люциан прищурил глаз, чтобы выстрелить. Кальцифер поднял руки.

– Мы лишь хотели договориться! – миролюбиво произнёс суккуб. – Да и даже если ты выстрелишь в родного и любимого брата… Что мне будет? Это же обычный болт.

Моргенштерн усмехнулся.

– Этот болт для тебя мне подарил Газаль.

Кальцифер прищурился, опуская руки, и хмыкнул.

– Вспомни, как ты любил меня, братик… – ласково произнёс суккуб. – Я ведь до сих пор жив в твоём сердце. Вспомни наш первый секс, когда я боялся, что моим первым мужчиной будет какой-нибудь подонок. Это была наша ночь любви.

Люциан закусил губу.

– Может быть. Но это было давно. Мы оба изменились с тех пор.

Кальцифер с опаской подошёл поближе и с любовью посмотрел на брата.

– Я люблю тебя, Люци. Пожалуйста, не убивай меня.

Люци… Генерал вспомнил, что именно так его звал Кальцифер, когда они оба были младше. Маленький хвостатый демонёнок, беззащитный и ласковый, прибегал к нему ночью и говорил, что боится монстра под кроватью. Непонятно, какие монстры ожидают под кроватью маленького демонёнка, но Люциан всё равно пускал его. «Люци!» – звучало каждый раз, когда Моргенштерн заступался за Кальцифера перед отцом, который его ненавидел. «Люци!» – доносился тихий стон, когда Люциан впервые начал касаться младшего брата. Слишком много было в этом слове. Демон опустил арбалет.

Молох закатил глаза.

Кальцифер улыбнулся.

– Давай…

Суккуб не успел договорить. Кто-то подхватил руки Люциана сзади, и раздался щелчок спускового механизма. Болт на секунду промелькнул в воздухе. Суккуб рухнул подбитый. Брызнула кровь. Раздался крик боли. Последний крик.

Люциан окаменел. Арбалет чуть не выпал из его рук. Он смотрел на подстреленного суккуба как заколдованный. Газаль, подошедший сзади, заглянул в лицо генерала. Они переглянулись. Ангел не знал, чего ожидать, и соблюдал дистанцию.

– Он почти взял тебя на крючок, – пояснил Газаль осторожно.

Моргенштерн вспылил и врезал ему тяжёлым арбалетом, после чего вышел, не проронив ни слова. Молох сопроводил генерала удивлённым взглядом. Всё происходило рядом с постелью, с которой теперь главком мог подняться. Мужчина медленно встал рядом с Газалем, боявшимся пошевелиться, и обступил труп суккуба.

– Свои люди – сочтёмся. Свободен, – главнокомандующий похлопал ангела по плечу, застегнул брюки и вышел из шатра.

Люциан стоял на морозе в окружении окоченевших тел мёртвых охранников и перебитых лазутчиков. Он рухнул в снег и уткнулся лицом в ладони. Был недвижим и тих, будто подкошенный. Молох молча смотрел на него, ёжась от холода. Он почувствовал между ними огромную бездну, толстую стеклянную стену. Понимал, что всё не так просто.

Ноздри резал морозный запах железа. Холод застывал в лёгких. Хотелось накрыть Люциану плечи какой-нибудь шубой, но ноги не шли. Молох сверлил затылок Моргенштерна долгое время, будто они оба выпали из реальности. Плечи генерала содрогались. Он тихо причитал, неслышно, и не верил в произошедшее. Твердил, что не знал, что видел.

Молох тоже хотел бы не знать, что видел, слышал, чувствовал. Случилась ли эта близость из-за его недостаточно сильной воли? Или под влиянием обстоятельств? В конце концов, он же древний демон. Какого чёрта это случилось? Ответ не был известен самому главнокомандующему, а потому спроси его сейчас Люциан – он бы не ответил.

Хотелось подойти к генералу и тихонько погладить его по спине. Сказать, что всё будет хорошо. Или хотя бы поверить в это самому. Поцеловать Люциана мягко между лопаток, уткнуться в затылок и забыться.

Мужчины бы долго так стояли, если бы Моргенштерн резко не поднялся. С красными опухшими глазами он подошёл к Молоху и стал сверлить его взглядом. Воцарилась мучительная тишина, тянущаяся как время жестокой пытки. Моргенштерн не понимал, что было спланировано, а что – нет. Кто прав, кто виноват. Он видел перед собой Молоха, который ласкался с его братом. По своей ли воле – вопрос. Усугубляло ситуацию то, что главнокомандующий не брезговал мальчиками в самом начале отношений.

– Ты мне не поверишь, да? – тихо спросил главнокомандующий, всматриваясь в полное страдания лицо Люциана.

Моргенштерн закусил губу и нервно усмехнулся, в глазах его блеснуло безумие. Как помешанный, генерал покачал головой.

– Я бы тоже себе не поверил, – признал Молох. – Я не смогу подобрать убедительных слов, я не политик, – и заправил Люциану прядь волос за ухо. Но это как будто сделало генералу ещё больнее.

– Может, всё действительно выглядит не так, как это вижу я, – вкрадчиво произнёс главнокомандующий. – Можно подумать, что я искал контрабандистов потому, что знал, что там состоит твой брат. Это, конечно, неправда. Можно сказать, что я исчезал, чтобы развлекаться с ним. Глупо. Но предположить можно. Позволительно подумать, что я уехал, чтобы развлекаться с ним на этой дурацкой потасовке. Но вспомни… – тихо произнёс Молох, продолжая гладить Люциана по волосам, – что я никогда не смешиваю работу и личную жизнь. Я не трогал тебя во время походов. Не потому, что не хотел. Ты можешь придумать тысячу причин, чтобы вынести мне приговор. И я хочу ответить на каждый довод, даже на тысяча первый, чтобы всё не покатилось к чёрту.

Люциан прикрыл глаза ладонью, рвано дыша.

– Всё это… Похоже на страшный сон… Кровь брата на руках. Эта картина перед глазами. Дерьмо… Чёрт бы тебя побрал! Ты же тысячелетний демон, так какого хера ты поддаёшься на уловки какого-то суккуба! – не выдержал генерал, и Молох получил крепкую пощёчину.

Главнокомандующий застыл, впервые испытав это отрезвляющее чувство.

Перед ним стоял разбитый и растерянный генерал, потерявший всякое самообладание. Так случается, когда приходишь домой, но находишь на его месте пепелище.

Молох задумчиво провёл рукой по ещё саднящему после удара месту. Горячо. Немного жжётся. В глазах Люциана невыразимая бездна. Он хотел её собой заполнить. Ему было невыносимо смотреть на мучения Моргенштерна. Можно было бы уйти, чтобы дать друг другу отдых, но Молох решил иначе. Для него побег с поля брани сравни позору.

Главнокомандующий опустился на одно колено в мокрый грязный снег и взял руки Люциана в свою ладонь. Приложил в губам – и поцеловал каждый палец в отдельности. Медленно и мягко. С молчаливой и терпеливой любовью.

– Прости меня.

Эти слова рассекли воздух, как пуля. Генерал застыл вне пространства и времени. Перед ним был Молох – склонившийся перед ним хищный зверь. Главнокомандующий ощущал часть вины на плечах. Взглядом просил искупления.

Во время каждого поцелуя Люциан был готов рухнуть рядом. В исступлении. Как подбитый. Он понимал, что не может отказаться от демона, смотрящего на него с таким вниманием. Но и до конца простить увиденное – тоже. Может быть, Молох испытывал то же самое, а может, и нечто худшее, когда Люциан виделся с Венцеславом Раухом? Возможно. Моргенштерн только сейчас почувствовал эту ответственность. Каждый час вожделения Люцианом Венцеслава – отдельный шрам на чувствах и терпении Молоха.

А Люциан вдруг испугался одного единственного. В котором, может, главнокомандующий действительно не до конца виноват. Но ЧТО заставило его опуститься на колени без тени сомнения? Неужели… страх?

Моргенштерн хмыкнул сам себе и наклонился, чтобы возложить руки на плечи Молоха и коснуться губами его волос.

– Здесь холодно. Пойдём домой.

========== Оказия 29-4: Пахло горькими надгробными цветами. ==========

Звуки органа в божественной мелодии разливались эхом по храму. Каждая нота гармонично сочеталась с другой, и музыка походила на небольшой ручей, неторопливо бегущий к реке. Река – кульминация произведения, когда становится больше тяжёлых и массивных звуков, пробуждающих в глубине души какой-то странный порыв, благодаря которому преклоняешься перед этим величием. Дьявольский инструмент играет, бесится, цепляет когтистыми нотами неподготовленную душу, и момент становится волнующим и тоскливым. Невозможно оторваться – музыкальная бездна безжалостно затягивает слушателя и бьётся в его груди вместе с сердцем.

Другой примечательной вещью в храме был пол. Его составляла огромная мозаика, узор которой можно было увидеть только с верхних ярусов. Картинка складывалась от входа и до алтаря по огромному прямоугольному коридору, и изображался на ней Сатана в своём истинном обличье. Существо с козлиной головой, женскими грудями, сложенными в позе лотоса ногами с копытами. Со сложенными пальцами, как у Христа, призывающего людей у его ног склониться, как перед богом. Мозаика детально изображала даже нимб вокруг головы Сатаны – подробно выводился каждый иероглиф языка огня.

В стеклах окон не было витражей, иначе бы они закрыли прекрасный вид на огненную пустошь, где сплошь клокотала магма и извергалась из небольших вулканов. Создавалось удивительное сияние жидкого пламени под покровом бордово-кровавого тяжёлого и ватного неба. Пейзаж за окном был похож на расшитую золотыми лентами красную ткань с переливающимися оттенками. Будто какая-то красавица стыдливо прикрылась от чужих глаз. Возможно, это была бы невеста Сатаны, но у Лилит не тот характер, чтобы чем-то там прикрываться.

Недалеко от алтаря стоял гроб, возле которого было много цветов. Чувство вины вынудило Люциана хорошенько потратиться на похороны. Он понимал, что от этого не станет легче, но продолжал. В данный момент Моргенштерн не любовался результатом трудов, но пребывал в глубокой задумчивости. Ему всё ещё не давало покоя: он ли убил Кальцифера или в этом больше виноват Газаль? С одной стороны, Люциан сам пришёл в шатёр с арбалетом наперевес. С другой – на спусковой крючок нажал не он. Словом, генералу было тяжко.

И Молох ничего не мог с этим поделать. Он сидел рядом с Люцианом, предпочитая не врываться в его потоки мыслей, и смотрел по сторонам. Главком редко присутствовал на похоронах, потому что всегда было не до этого. Более искренним способом помянуть умершего, по его мнению, – это бутылка хорошего виски. Всё остальное – ненужная мишура. Главнокомандующий, однако, был тактичен и не протестовал против того, что захотел устроить Люциан. Для многих эти похороны – повод поскорбеть, несмотря на то, что таких мало, но для Газаля – совсем другой случай.

Ангел стоял у колонны, подальше от общей массы, и с улыбкой разговаривал с незнакомым Молоху демоном. Газаль вёл себя так, будто женился его лучший друг, но главком знал, что, когда будет нужно, тот обязательно сыграет скорбь. Ангел очень напоминал Молоху типичного мафиози, образ которого нравится всем, кто занимается чем-то нелегальным. Газаль стоял в чёрном фраке с красным платком в петлице.

«Чтобы все видели, что у меня буквально сердце разрывается от мысли, что погиб один из лучших ваших представителей», – покачивая головой и поблёскивая глазами, улыбался Газаль на чьё-либо замечание.

Ваших… Главнокомандующий сомневался, что ангел – вообще ангел. Может быть, он давно перешёл в их лагерь, просто не распространялся об этом. В конце концов, Газаль явно больше времени проводит в Аду, чем на небе. Почему его ещё не выгнали оттуда ко всем чертям?

Молох понимал природу этой улыбки. Газаль наконец был на коне. Он очень ловко перехватил корону, упавшую с головы предшествующего короля. Не позволил, так сказать, пустовать святому месту. Но ангел сделал и нечто полезное. Ведь как бы всё обернулось, если бы не его вмешательство? Может, и божественное провидение действует по такому же принципу? Нет. Если такие ангелы, как Газаль, до сих пор могут оставаться на небесах, то богу не помешает хороший психиатр. Или же всему остальному миру.

Похороны не начинались, поскольку опаздывал по праву родства самый важный гость – Легион.

– Я думаю, он вообще не придёт, – мрачно предположил Люциан, глядя в пустоту.

– Ему же хуже, – решил немного подбодрить его Молох, как умеет.

Моргенштерн страдальчески и немного скептически посмотрел на него.

– Мне пока достаточно умерших родственников, – и он поднялся с места, чтобы тоже немного прогуляться.

Молох тихо вздохнул и пошевелил шеей. Размяться – действительно неплохая идея. Главнокомандующий бесшумно поднялся и так же без звука дошёл до гроба.

Мертвец выглядел гораздо прекраснее, чем при жизни. Лицо не было искажено печалью или злобой. Оно было расслабленно и бесстрастно, какое бывает или у мёртвых, или у святых, или ангелов. Мраморный, как надгробный памятник самому себе, Кальцифер лежал кротко, будто обнажилась наконец его истинная суть. Не злобный манипулятор, но – забитый всеми мальчик. «Он просто хотел услышать слова любви» – выгравировал бы кто-нибудь и был прав. Нижние веки у трупа были немного красные, будто суккуб сам оплакивал свою смерть. Умереть, так и не достигнув вершины, – достойный слёз проигрыш.

Молох поднял глаза с мертвеца и перевёл на Йенса Гросса. Демон не скорбел, но тоже был задумчив. Словно взвешивал, а стоило ли приходить, чтобы лишний раз огорчать себя. Он одним из первых погладил мёртвого Кальцифера по щеке и сказал несколько слов, слышные только ему самому. Поцеловал в лоб, как ребёнка, и призвал на помощь всю выдержку, на какую был способен.

Люциста явилась в длинном чёрном платье и шляпке с сеточкой, будто вышла из какого-нибудь американского фильма конца девяностых. Типичная и немного играющая на публику, чтобы отвлечь взгляды окружающих от лица. Никто не должен заметить грусти. Она принесла маленькую плюшевую игрушку и положила рядом с Кальцифером в гроб.

– Пушистик хочет умереть вместе с тобой, – мягко улыбнулась она и тоже поцеловала мальчика в лоб.

С Люцианом они пока что не пересекались. Девушка предпочла подойти к Молоху, поздороваться кивком головы.

– Обстановка накалённая, – констатировала она, придерживая шаль. Её внимательный взгляд обводил присутствующих не раз.

– Если скажешь, между кем, я буду приятно удивлён, – Молох стоял, сложив руки в замок перед собой и старался ни на кого не смотреть.

– Это слишком просто, – фыркнула Люциста. – Здесь не нужно быть психологом.

– И всё-таки?

– Люциан и Газаль постоянно переглядываются, будто хотят что-то сказать друг другу. Вряд ли доброго вечера пожелать, – демонесса покачала головой. – Ты присматривай за Люцианом, он глупости творит, как дышит.

Молох медленно кивнул, словно на него возлагалась великая и ответственная миссия. А потом усмехнулся.

– Отец-то ваш где?

– Должен быть с минуты на минуту, – Люциста взглянула на карманные часы. – А что, не можешь дождаться начала представления?

– Умираю просто, – хмыкнул Молох, на что получил немного осуждающий и насмешливый взгляд девушки.

– Если ты собираешься шутить на подобных мероприятиях, то заранее позаботься о тылах, – улыбнулась демонесса. – Кстати, где твой тыл?

Молох кивнул куда-то вдаль. Люцисте понадобилось время, чтобы взглядом найти пристроившегося на самой последней скамье Слайза. Он ни с кем не разговаривал – осматривался по сторонам и думал о своём. Возможно, восхищался архитектурой храма. Ему нечего было сказать окружающим.

Но секретарь вздрогнул, когда двери храма резко распахнулись. К мелодии органа и переливающихся шепотков прибавились размеренные громкие шаги. Легион величественно вторгся в храм Владыки и быстро преодолел расстояние до гроба. Все расступились перед ним, даже Молох отошёл в сторону, чтобы посмотреть на его реакцию.

Легион, весь в чёрном, со стелющейся сзади мантией, несколько секунд смотрел в лицо мёртвого сына, которого так долго не видел. Послышался тяжёлый вздох. Люциста украдкой заглянула ему в лицо и увидела сожаление. Которое быстро сменилось гневом. Ноздри Легиона раздулись, глаза загорелись.

– Люциан! – рявкнул он, и орган затих. Тишина.

Генерал солдатски развернулся к отцу и выжидающе на него посмотрел.

– Как это произошло, чёрт тебя подери?! – Легион быстрым шагом подошёл к сыну и взял того за грудки.

Молох так же стремительно оторвал их друг от друга. Красноречиво посмотрел в лицо разъярённому Легиону. «Не твоё – не трогай».

– Его застрелили, – выпалил Люциан с вызовом.

– Да ну? Это кто же? – развязно поинтересовался Легион, всецело готовый для скандала.

Моргенштерну потребовалось время, чтобы ответить.

– Пока неясно, – и посмотрел в сторону Газаля, спрятавшего взгляд.

– Идиоты, – Легион прижал ладонь ко лбу и немного прошёлся. – Идиоты! Полный зал профессиональных аферистов, и никто, никто ничего не знает! Нашли кого обманывать. Мой сын должен был умереть на коленях какого-нибудь старика или от яда, но застрелить… Вы что, издеваетесь?! – заорал он, обращаясь ко всем сразу.

– Ваш сын не таков, каким вы его считали, – холодно вступился Молох. – Вы ничего о нём не знали. Вам было плевать на него. А теперь вы приходите на похороны и ведёте себя, как истеричная домохозяйка.

Люциан и Люциста ошарашенно посмотрели на Молоха. Легион резко развернулся в его сторону. Он был похож на актёра, читавшего монолог Гамлета, но прервавшегося, потому что с него кто-то стащил панталоны.

– Господин главнокомандующий, при всём уважении… – сквозь зубы процедил Легион.

– При всём уважении, господин генерал-майор, вы ведёте себя неуважительно. К нам – я уже не говорю об усопшем. Что вы себе позволяете?

Люциан выжидающе смотрел на главнокомандующего. Всё в нём ликовало. Наконец нашёлся тот, кто мог призвать его самодура-отца к ответу. Он не чувствовал себя оскорблённым за то, что его отца отчитывали. Наоборот, слишком долго он ждал момента прихода третейского судьи.

– Я отец… – с придыханием начал Легион, сверля начальника взглядом. Но этого было слишком мало, чтобы пробить такую ледяную глыбу, как Молох.

– Вот именно, – жёстко произнёс главнокомандующий. – Или проститесь с сыном достойно, или убирайтесь к чёрту.

– Уж не хотите ли вы выгнать меня с похорон родного сына?! – вспылил Легион и толкнул Молоха в грудь.

Люциста торопливым шагом подошла к Люциану и уткнулась лицом в плечо брата, чтобы не видеть того, что произошло дальше. Молох был достаточно терпелив. Он и до сих пор сохранял достаточно спокойствия, чтобы не убить Легиона на месте. Главнокомандующий просто хорошенько ему врезал, чтобы отрезвить и поставить мозги на место.

Легион упал, и когда шок прошёл, то быстро прижал пальцы к носу, проверяя, не пошла ли кровь. Он шумно дышал и с немой яростью смотрел главнокомандующему в глаза. Было унизительно перед всеми получить такую оплеуху. Генерал-майор поднялся, плюнул Молоху на ботинки и вышел так же помпезно, как зашёл.

Безмолвие начало отступать, когда вновь тихонько заиграл орган. Сначала аккуратно, как долгожданный опоздавший гость, а потом уже более уверенный, как будто его впустили переночевать.