Текст книги "История Одного Андрогина (СИ)"

Автор книги: Морган Роттен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц)

Ему нравился его нынешний расклад жизни. Он жил под крышей благополучной семьи преподавателей, которых из-за напряженной научной и преподавательской деятельности почти никогда не было дома. Его работа заключалась в вполне тихом и спокойном ребенке, который больше любил спать, чем играть или обращать на себя внимание взрослых. Натаниэль ел за счет Вишесов и при этом получал неплохую (как для него) зарплату. Иногда Натаниэль сам не верил в то, что с ним происходит, как у него получилось. И это было его лучшим временем спустя кончины матери. И поэтому это нечто смущало его.

Он вспоминал кое-что из детства. Он вспоминал ту самую редкую улыбку Синди. Он вспоминал свою семью – Боба и Софи, рядом с которыми он чувствовал себя прелестно. И он вдохновлялся этими воспоминаниями. Он набирался стремлением в себе.

«Ты не такой, как все!» – снова вспоминал Натаниэль, потирая пальцами своего ангела на шее. Но Натаниэль не смел долго задерживаться в своем прошлом. Он хотел двигаться вперед. И сейчас он решил зайти в кабинет Саймона, который, когда был дома, часто закрывался там, для лучшего ведения своих проектов.

Натаниэль постучал в дверь.

– Да, войдите! – ответил Саймон.

Натаниэль открыл дверь и увидел Саймона, сидевшего за столом. Он что-то скрупулезно писал, и при виде Евы, оторвался, немножко распрямив спину и сняв очки. Вокруг его глаз можно было увидеть темные круги от усталости.

– Мистер Вишес! Я не помешала? – спросил Натаниэль, подойдя к его столу.

– Нет, что вы! – окинув беглым взглядом, сказал Саймон, – Что вы хотели, Ева?

– Саймон, у меня к вам маленький вопрос. Можете сказать, где это? – нечто кокетливо сказал Натаниэль, предоставив старую бумажку с тем самым адресом, который никто не мог подсказать Натаниэлю.

Саймон снова надел очки и прихмурил брови, сделав умный вид, после чего сказал:

– Хм… Не припоминаю я такой улицы… – вертя бумажку в своих руках, – Хотя, Хаунслоу. Хаунслоу – это где-то на западной окраине Лондона, если я не ошибаюсь. К сожалению, я не силен в географии. А вам, собственно, зачем? – посмотрев на Еву.

– Мне туда нужно. Но я не знаю, где это. – сказал Натаниэль, пожимая плечами.

– А вам срочно туда нужно?

– Не особо.

– Тогда, давайте я уточню местонахождение данного адреса и скажу вам в течении недели. Хорошо?

– Да. Хорошо. – с вдохновением сказал Натаниэль, после чего удалился с глаз Саймона, приступив к своим обязанностям няни.

Маленький Брюс любил свою няню. Натаниэль был очень нежен и обходителен с ребенком. Буквально за несколько дней он научился тому, чему няни учатся месяцами с разными детьми. Он стал более женственным. Он, наконец, покрасил волосы нормальной краской для волос и прикупил себе несколько хороших вещей. Он стал чуть ли не настоящей леди, не смотря на то, что ему было 16 лет и его имя при рождении – Натаниэль. И это ему льстило.

Он все также имел привычку пялится в зеркало, любуясь собой, пока никто не видит, хоть часами. Его грудь казалась ему более развитой. Теперь ее поддерживали бюстгальтеры разных цветов и моделей. Хотя, Натаниэль любил поддерживать ее и собственными руками, пока его взор и тело наполнялись наслаждением. Это было сильнее его. Даже сильнее мастурбации, которую он так же не бросил, возбуждаясь на самого себя.

Он восхищался новым собой. Он восхищался трансформациями собственного тела. Это все больше нравилось ему, идеализируя себя самого. Он смотрел на свои линии ключиц и плеч – «Они прекрасны, как у музы юного поэта». Он смотрел себе в глаза – «Они черны, как ночь». Он смотрел на свои пробитые уши с красивыми серьгами – «Они также прекрасны, как цветущий сад». И все это говорило в нем.

Он все больше стал увлекаться макияжем. Его лицо с каждым днем становилось все взрослее и стервознее. Его взгляд казался тяжелее. Казалось, все меньше остается от Натаниэля. Единственное, что не давало ему забыться в моменты самосозерцания, это его еле видный шрам на краю левой брови. Он напоминал ему о прошлом и о том, кто в этом теле и мозгах. И пока он знал, что он мыслит, и кто в нем мыслит.

На днях Натаниэль выбрался в парк, чтобы погулять с маленьким Брюсом. И он был в неком изумлении от того, что некоторые прохожие парни строили ему глазки и флиртовали с ним. Натаниэль понял, что все делает правильно. Это была его маленькая победа. Словно первая картина, от которой все ахнули, и теперь остается создать свою галерею. Признанную галерею собственных работ из своей внешности.

Собравшись за ужином спустя несколько дней, Натаниэль желал услышать ответ от Саймона, который все это время никак не выходил на прямой контакт с Евой из-за работы. Он начал разговор:

– Мистер Вишес! Что по поводу того адреса? Помните, который я вам давала?

– Ах, да! Ева, извините, пожалуйста! Совсем вылетело из головы! Эта работа… – озадачено сказал Саймон, потерев пальцами свой лоб, после чего, вспоминая, стал говорить ориентиры данного адреса.

Благо, что Саймон вовсе не забыл этого сделать. И Натаниэль подумал нечто аналогичное, воскликнув в уме: «Наконец-то!». Теперь ему нужно было дождаться выходных, чтобы Вишесы были дома, а он отправился на поиски легендарного адреса, ничего для него не значащего, но так манящего его.

Натаниэлю не терпелось узнать тайну этого адреса. «Что значил он для Синди, если она зафиксировала его на кусочке бумаги, причем оставив ее в своем шкафу? Ведь это все не просто так?» – думал Натаниэль. Вряд ли он мог ожидать дворцы или хоромы, раз дом находился где-то, где его даже не знали. Что это может быть? Он должен был узнать. И, дождавшись удобного для себя дня, Натаниэль решил отправиться на поиски.

Надев черные лосины, а поверх легкое пальто, свисающее до коленей; обув что-то спортивное на свои ноги и надев огромные солнцезащитные очки на глаза (в лучшей традиции Синди Уолкотт), Натаниэль пытался создать в образе что-то свое, в неком плане используя тренд супермоделей 70-х, при этом не желая быть в никаком из трендов.

По улице шла смелая, уверенная в себе блондинка. Худощавая, в чем-то загадочная, но привлекательная. Ее поведение было осторожным, но ее походка выдавала ее как за перчинку. Это была Ева Адамс. И она хотела заявить о себе на весь мир.

В подобном решительном и боевом настроении, Ева отправилась в метро, чтобы искать иголку в стоге сена. Натаниэль не был достаточно осведомленным в Лондоне. Но люди могли подсказать ему. И выйдя из метро где-то в Западном Лондоне, язык стал вести его в нужном направлении.

Июньское солнце стало припекать. Натаниэлю становилось жарко. Но красота требовала жертв, и он даже не думал снимать с себя свое демисезонное пальто.

Он внимал частные дома и полупустые улицы. Данная местность не была настолько оживленной, как центр Лондона. Один из указателей показывал Натаниэлю улицу Виттон, которую он искал, и он подумал, что осталось совсем немного. Найдя ее, он шел, поворачивая голову то на право, то на лево, пытаясь следить за адресами домов.

Впрочем, район был благополучным. Дома здесь были ухоженными, имелись газоны, супермаркеты. Но людей здесь было мало. Здесь не играли дети, не лаяли собаки. И данная пустота нечто угнетала Натаниэля, навеивая мысли о его первом доме, находящемся где-то на другом конце Лондона, который Натаниэль так и не смог пока посетить. И данные мысли прервал дом с нужным адресом.

«Неужели он?» – произнес про себя Натаниэль, сверяя номер дома с написанным на листке бумажки.

Его взору предстал дом, укутанный трехметровыми кустами. С виду нечто мрачноватый и не внушающий какой-то оживленности внутри. Он был построен из старого серого кирпича, который выглядел так, будто его выжигали во времена Первой Мировой Войны. Слева от дома рос здоровенный дуб, ветви которого словно защищали крышу дома, окутывая ее и спускаясь на самое крыльцо. Это еще больше делало этот дом загадочным и неприступным. И Натаниэль, глядя на него, долго думал. Но собравшись мыслями, он устремился к нему по едва видимой тропе, ведущей к крыльцу. У него не было предлога, он не знал, кто откроет дверь и откроет ли вообще, и что говорить в любом из случаев. Но Натаниэлю чертовски хотелось знать, что связывало Синди с этим домом.

И ступив на крыльцо, он постучал в коричневую дверь. Что-то закрутило в области его живота. Он не знал, чего ожидать. Его волнение увеличивалось с каждой секундой в геометрической прогрессии. Лишь через минуту по ту сторону двери появились признаки жизни.

– Кто там? – прозвучал недовольный женский голос по ту сторону двери.

– Извините! У меня есть ваш адрес… – неуверенно начал Натаниэль, не зная, что сказать.

– Проваливай! – сказала та.

– Нет-нет! Погодите! – сказал Натаниэль.

– Мне ничего не нужно! Идите другим впаивайте в уши!

– Я хотела поговорить о Синди Уолкотт! – сказал Натаниэль, пытаясь хоть как-то задержать внимание своей невидимой собеседницы, после чего настала тишина.

Обе стороны слепого диалога замолчали. Натаниэль думал, как бы он не сказал какую-нибудь глупость. Его дергало от ожидания. Почему та незнакомка замолчала? Видимо она думала. И спустя полминуты дверь чуточку приоткрылась и показалась половина лица седоволосой женщины, которая сказала тихим тоном:

– А ты, собственно, кто такая?

– Меня зовут Ева! Я… я родственница Синди Уолкотт! – сказал Натаниэль, импровизируя.

В этот момент он мысленно хулил себя за то, что не подготовился. Теперь он имел ввиду, что никуда и никогда нельзя отправляться данным образом.

– Родственница? – переспросила та.

– Да. На ферме я нашла ваш адрес и решила проверить, что это за место. Я думала, вы должны что-нибудь знать о Синди. – сказал Натаниэль, после чего почувствовал больше уверенности в себе.

Женщина смотрела на него, думая, а затем прикрыла дверь, чтобы снять цепь и впустить юную леди в свой дом.

– Ты извини меня за данное не гостеприимство! Эти промоутеры меня достали! Ходят по домам, предлагают всякую ненужную хрень, будто я не смогу прожить без этого! Сама понимаешь, как это раздражает! – сказала та, проведя Еву в гостиную комнату, после чего добавила, – Я кстати Мэган!

– Очень приятно! – ответил Натаниэль.

Он видел перед собой женщину возрастом около 45-ти лет. Ее волосы стремительно седели, они были длинными и собранными в свободный конский хвост. Она была одета очень скромно, но сама она оказывала впечатление ухоженной дамы, пусть и не молодо выглядевшей.

– Я налью чаю, а ты пока можешь рассмотреть здесь все! – сказала Мэган, после чего скрылась на кухне.

Натаниэль, став посреди комнаты, стал осматривать все вокруг. Ему нравился скромный, но стильный винтажный интерьер хозяйки дома. Атмосфера была абсолютно не напрягающей, а спокойной. Старые светлые обои довоенных годов; винтажная мебель и старые серванты; картины, маятниковые часы. Все это говорило о консервативном, но не плохом вкусе хозяйки, что понравилось Натаниэлю. Здесь было тихо, чисто и спокойно. Видимо, Мэган жила одна.

Заглянув в один из сервантов, Натаниэль заметил несколько старых фотографий в рамке, в одной из которых он заметил знакомый силуэт. Его сердце быстро застучало. На одной из фотографий была Синди. И Натаниэль, повернувшись посмотреть, нет ли рядом Мэган, протянул свою руку к фотографии и взял ее в руки.

Посмотрев на нее внимательнее, он увидел на ней вовсе молодую Синди, которой не знал и не видел Натаниэль. Ее лицо было вовсе подростковым и наивным, словно это не была сама Синди. Она стояла в обнимку с Мэган, так же вовсе молодой и почти неузнаваемой, на фоне одной из лондонских улиц. Они обе были невероятно худы, одеты в мини-юбки и выглядели счастливыми, словно лучшие подруги. Повернув к себе фотографию обратной стороной, Натаниэль увидел надпись шариковой ручкой: «Лондон. 1966 год».

На тот момент Синди едва было 18 лет. Поэтому она была такой молодой на фотографии. И Натаниэль не мог налюбоваться ею. Он смотрел на ее изображение и не мог оторваться. Он почувствовал некую близость с самой Синди и его начала накатывать ностальгия.

– Люблю эту фотографию! – прервала Мэган столь чувственный для Натаниэля момент, зайдя в гостиную с чайными принадлежностями.

Натаниэль тут же поставил фотографию на место, будто он ее и не трогал, после чего сел за маленький круглый столик для чаепития, вокруг которого стояли маленькие кресла.

Усевшись удобнее, Мэган смотрела своим опытным взглядом на худощавую, миловидную блондинку, в которой что-то было от мальчика, и не могла оторваться от нее. Она сказала:

– И кем же ты приходишься для Синди? – взяв в руки чашку чая.

Натаниэль, мешаясь в своих мыслях, также взял в руки чашку и сказал:

– Я ее племянница!

– Племянница?

– Можно и так сказать! – улыбнувшись, сказал Натаниэль.

– И о чем же такая замечательная племянница хотела бы узнать? – пригубив чашку чая, сказала Мэган.

Натаниэль нечто смутился после данных слов, но именно это сделало его более раскрепощенным. Он сказал:

– Расскажите мне все и поподробнее! Прошу вас! Я хочу знать о Синди все! Какой она была на самом деле? Или какой она вам запомнилась? Откуда вы ее знаете? Она, по-моему, никогда не говорила о вас!

– Ну, например, то, что у нее есть племянница, она тоже никогда не рассказывала… – сказала Мэган, после чего Натаниэль неудобно забегал глазами, – Хотя, черт ее знает, какие у нее были родственники! Единственное, что я знала, так это то, что она сбежала с фермы своих чокнутых родителей.

– Угу! – пытался поддержать разговор Натаниэль, отпивая горячий чай из чашки.

– Я знала Синди еще с первых классов, когда мы учились в школе в Брэйнтри. – более конкретно повела разговор Мэган, сделав задумчивый взгляд, – Она всегда была худой и длинной, с чего всегда смеялись остальные. Из-за этого она стеснялась своей внешности и пыталась не контактировать со сверстниками. Она была закомплексованной и неуверенной в себе милой девушкой, красоту которой пока не понимали. Многим казалось, что она так и будет прогнивать на своей ферме, выйдет замуж за какого-нибудь хозяйственного парня, нарожает кучу детей. Но она была вовсе не такой. Ее всегда было сложно вынудить на откровенный разговор, поэтому никто не знал, что на самом деле творится в ее голове. Будучи восьмиклассницей, я потеряла мать. Она умерла от рака. Я была вынуждена переехать в Лондон, к своему старшему брату, который на тот момент, как раз поднимался по ступеням своей экономической профессии. С тех пор я не видела Синди и не знала, что с ней.

– Это все? Что было потом? – спросил Натаниэль, намекая на ту фотографию, сделанную в 1966 году, на которой Мэган в обнимку с Синди.

Ему хотелось узнать как можно больше о своей матери.

– Нет, не все. – так же вдумчиво сказала Мэган, – Спустя четыре года Синди сама пришла ко мне. Она приехала в Лондон. Будучи ее единственной подругой, я не могла просто так попрощаться с ней. Поэтому, в надежде на то, что мы еще когда-нибудь увидимся, я написала ей свой новый адрес в Лондоне. Хотя, если честно, совсем скоро я перестала верить в то, что когда-нибудь это произойдет. Что она приедет. Но это случилось. Она явилась на пороге моего дома, и я сначала даже не узнала ее. Она была все также стройна, высока и длиннонога. Но ее пышные волосы, дешевая мини-юбка и безобразный, как мне показалось, макияж – это все не было ее, раннее. Теперь же она была таковой. Я долго думала, то ли передо мной проститутка, похожая на Синди Уолкотт, то ли Синди Уолкотт стала проституткой. Но когда она заговорила ко мне, я узнала ту самую старую Синди, лучшую подругу детства. Она все также была милой и нечто закрепощенной. Но, когда я ее спросила, что ее так поменяло во внешности, ведь я запомнила ее совсем другой, то она ответила мне, что хочет стать супермоделью, как Джин Шримптон, как Твигги. Ее очень вдохновлял прорыв Твигги 1966 года. Она хотела быть центром внимания, она хотела, чтобы все смотрели на нее, как на икону стиля. И в этом я не узнавала Синди.

Мэган сделала небольшую паузу, после чего прикоснулась пальцами к своему лбу и продолжила:

– Помню, как она повела меня в бар, чтобы отметить нашу встречу. – она слегка засмеялась, – Мы до чертиков напились и целовались так, будто у нас была любовь, а когда мы пришли ко мне домой, то у нее оказалось так мало сил, что она упала на меня и заснула прямо на мне.

– Интересно! – улыбаясь, сказал Натаниэль, увлеченный рассказом Мэган.

– О, да! У нас с Синди было много интересного. Я всегда ценила дружбу с ней. До тех пор, пока она перестала быть собой.

– В смысле?

– Понимаешь, Ева! Синди перестала быть той Синди, которую я знала. Она стала совсем другой. Она стала не просто раскрепощенной или наглой, каковой она никогда не была раннее, она стала стервой. По-настоящему стервой. Мне нравилось, что она живет у меня. Мой брат как год был в Америке, и мне было важно оставаться с ней, поддерживать дружбу и общение. Но Синди слишком часто начала перегибать палку.

Мэган замолчала. Видимо, она не знала, что говорить дальше. Ее лицо стало казаться более озабоченным. Натаниэль, понимая, что Мэган, наверное, нелегко говорить, не торопил ее. Но позже, помявшись, ему пришлось сдвинуть с места диалог с ней.

– А что было не так? В чем она перегибала палку? – сказал Натаниэль.

– Во всем! У нее началась звездная болезнь – вот, как это называется! Все больше фотографов цеплялись на нее. Все более известные журналы стали предлагать ей работу. Постепенно она становилась не только локальной знаменитостью, но всенародной. Ее любили, признавали. Она становилась моделью, именно тем человеком, которым она хотела быть. Она чувствовала свою важность, свою самостоятельность, свою значимость для общества. И в один момент это стало невыносимым для нас обеих, и мы поссорились.

– Но почему? Неужели нельзя было избежать конфликта?

– Трудно сказать, Ева! Наверное, нет! Понимаешь, если один из друзей превращается из скромного лебедя в гордого стервятника, то для второго, наверное, лучшим вариантом будет – не видеть всего этого. – с горечью в голосе сказала Мэган, – Было время, когда я подражала Синди и пыталась быть похожей на нее. Но я не захотела стать стервятником. Понимаешь?

Натаниэль молчал. Мэган тоже. Грустное молчание обоих повисло над ними в такт старинных часов. Каждый вспоминал что-то свое о Синди, пока Мэган не решилась на слова:

– Та фотография, которую ты держала в руках, была сделана на следующий день, после прибытия Синди в мой дом. Когда же она покидала его, она даже не сказала мне «пока».

Натаниэль был смятен. Ему неприятно было слушать все это. И ему хотелось выкрикнуть слова оправдания о своей матери в этот момент. Но он сдерживался. Он не хотел наглупить.

– И вы больше никогда не виделись? – сдержанно спросил он печальным тоном.

– Нет. Никогда. – сказала Мэган, – Конечно, иногда я наблюдала ее по телевизору. Особенно много ее стали показывать в 1972-73 годах, когда ее признали секс-символом Великобритании. А еще, когда начался скандал по поводу ее наркозависимости.

– А она действительно принимала наркотики?

– Конечно! Думаешь, зачем ей нужно было усыновлять того ребенка после всего этого?! Она не хотела пасть в грязь лицом! А зная Синди, мне, наверное, жаль того ребенка. Кстати, где он сейчас?

У Натаниэля накатились слезы. Он молча пожал плечами, желая как можно быстрее покинуть сей дом.

В вечерних сумерках он вышел от Мэган и полон разносторонних мыслей пошел пешком по улицам. «Лучше бы, я всего этого не слышал» – пробежала мысль в голове Натаниэля. Ему было больно, и он не хотел верить во все услышанное. Словно груз повис на его сердце – так он чувствовал себя. Ему даже не хотелось словить такси и подъехать к дому Вишесов. Он более чем два часа шел пешком, размышляя о Синди и о себе. Ему нужно было время.

Вечерний Лондон кишил жизнью и сверкал развлечениями. Дойдя до центра, Натаниэля стала отвлекать оживленность города. Он слился с толпой и понял, что ему пора домой, ему здесь не место, среди народа, среди людей. Он задумался о том, что он здесь делает. Он расстегнул пальто и устремился к Вишесам домой. Наплевать на все.

Придя домой, первое, что сделал Натаниэль, так это сходу устремился в ванную комнату. Ему нужно было зеркало. И сняв с себя пальто, он посмотрел на свое отражение. В тонкой обтягивающей кофте он увидел льстящие очертания своей фигуры, после чего сказал:

– Зачем мне пальто?

С привычной артистичностью он снова стал любоваться собой, меняя позы, тренируя мимику и жесты. Погладив себя по щеке, он почувствовал некое успокоение после столь тяжких мыслей, и, заглянув себе в глаза, будто пытаясь рассмотреть в них что-то, он сказал:

– Все это чушь! Я знаю, ты меня любишь! – и улыбнулся сам себе.

XVII Глава

Наступала осень и пришла пора Натаниэля поступать в ВУЗ, как он того и хотел. Сам бы он не смог этого сделать, по причине своего возраста и отсутствия аттестата. Но необходимым набором фактов обладала Ева Адамс: по паспорту ей было 18 лет, она окончила школу и у нее отличный средний балл. Как дополнение: она сирота (за что ей будут платить стипендию), и у нее есть куча других «подлинных» фактов, над которыми постарался Гарри.

По сути, Ева Адамс имела свою личную историю, не столь подробную, чтобы ее все знали, но и чтобы она не вызывала подозрения. И в данном аспекте Натаниэль довольствовался своей продуманностью ходов.

Во время вступительной компании он был уверен, что поступит. Но он нервничал по причине возможного его разоблачения как личности. Его беспокоила придирчивая комиссия, которая могла при желании найти малейшее несоответствие, как по фотографии, так и по документам. Но благо, Натаниэля пронесло. Перед началом учебного года он глянул в список поступивших и увидел в нем имя Евы Адамс, что позволило ему успокоиться.

Он поступил на Гуманитарный Факультет Сити Лондон по специальности Журналистика. В группе было 20 человек: 6 – юноши, 13 – девушки, 1 – гермафродит. Но, конечно, все думали, что в группе 6 юношей и 14 девушек.

В первый раз, зайдя в аудиторию, Натаниэль окинул своим взглядом все вокруг. Тихо и не заметно. Он не хотел привлекать к себе внимание сразу.

Он был одет в белую блузку, черный приталенный пиджак, черную юбку до колен, колготки и черные туфли на среднем каблуке. Единственное, что бросалось в глаза в образе студентки Евы Адамс, так это ее ярко-красная помада, услащающая ее губки, и обведенные черным карандашом глаза, так, будто Ева не стеснялась макияжа. Видимо она знала, зачем не скромничать в косметике.

Увидев укромное место у окна на последнем ряде, Натаниэль уверенной походкой пошел к нему. Усевшись удобнее, он мог рассмотреть со своего места всех присутствующих здесь. На первой парте он видел парня, одетого в свитер с орнаментом. Его внешность напоминала внешность заучки, или как в народе – ботана. Он имел неопрятную прическу из жирных волос и носил ужасные очки. Рядом с ним сидел парень, немного симпатичнее, но не далеко ушедший от своего соседа по парте. У него были русые волосы и центральный пробор в качестве прически.

Немного сменив направление своего взора, Натаниэль увидел несколько малоприметных девиц, сидевших на втором ряде. Максимум две показались ему симпатичными. На них его взгляд надолго не задержался.

Глянув далее, на третий ряд, Натаниэль увидел смешанное в гендерном плане население этой аудитории. Никто из них Натаниэлю также не показался интересным. Его взгляд вдруг остановился позже, когда он глянул дальше в угол, где на краю ряда сидела мрачная, облаченная в черную одежду девушка. Она сразу же задержала его внимание на себе.

В ней было что-то загадочное, что-то мрачное или нечистое. Что-то, что не давало оторвать Натаниэлю свой взгляд от нее. Она показалась ему интересной, не такой, как все находящиеся здесь. Она выглядела отстраненной, словно жила в своем мире. Она завораживала своим холодом в образе.

У нее были черные длинные волосы, полностью закрывающие ее спину. Она носила прямую челку, и наносила стрелки на глаза. Ее макияж отдавал чем-то могильным и сырым, а кожа на лице – белый памятник.

Она сидела словно одна в этом мире. Натаниэль заметил, как возле нее никто не захотел присесть. Впрочем, таковым был и он в данный момент. И он подумал что-то подобное, как вдруг, возле него громко рухнула какая-то белокурая дева, сказавшая чуточку наглым тоном:

– Можно? – жуя жвачку, и не дав времени на ответ, добавив, – Спасибо!

Натаниэль даже не успел отреагировать на столь резкое появление новой спутницы возле себя. Он глянул на эту девушку, оказывающую первое впечатление гламурной суки, и промолчал в недоумении, не зная, что сказать.

Она имела модный начес на среднюю длину волос, яркий макияж, и вполне дорогую одежду (скорей всего из разных модных бутиков), которая словно говорила: «Можешь взять такую дорогую штучку как я, только если у тебя есть Porsche и десять штук в кармане». Она все время чавкала своей розовой жвачкой, что поначалу действовало Натаниэлю на нервы. Сняв свои солнцезащитные очки, она глянула на Еву и сказала:

– Меня зовут Рокси!

– Ева Адамс! – представился Натаниэль.

– Ну что, Ева! Рассказывай, как дела, кто такая? Ты, кстати, ничего так штучка! – сказала Рокси, оценив своим взглядом.

К удивлению Натаниэля, который неохотно рассказывал о себе, а точнее о Еве Адамс, у них с Рокси завязался не плохой разговор. В большинстве благодаря подвешенному языку его новой подруги, что быстро заметил Натаниэль. Она любила обсудить всякое модное барахло, ведь действительно, Рокси была модной цыпочкой. Много слов она посвящала знаменитостям, их одежде, украшениям, позорам. Ведь сама она пыталась выглядеть «бомбезно», на фоне «серых мышек», которых она также любила обсуждать и критиковать.

Натаниэль в неком плане не переваривал Рокси. Она вечно совала во все свой припудренный носик и была, как казалось Натаниэлю, чересчур коммуникабельной. Но он желал быть с ней ради своей выгоды. Ведь эта гламурная дура могла посвятить его во многие полезные вещи, которых он еще не знал. Она могла ему помочь и в чем-то подтянуть. Ведь им обоим нужны были друзья в новом учебном заведении. И найдя для себя наиболее приветливое выражение лица, Натаниэль все чаще стал находиться в компании Рокси, со временем и вовсе став с ней одним целым, шныряя вместе друг с другом где попало, как два хвоста связавшихся в узел. При этом большим хвостом была все-таки Рокси. Она была ведомой в этой паре новых друзей. Она была популярной, знала много старших девчонок, перед которыми чуть ли не хвасталась своей замечательной подругой Евой. Скорей всего, она была одной из тех дамочек, которой попросту нужны были уши, которые все время будут ее слушать и поддерживать. И видимо она думала, что она их обрела. Натаниэля это утомляло.

Однажды он пришел домой вовсе уставший. Рокси прожужжала ему своими проблемами все мозги. Натаниэль, абсолютно лишенный какой-либо бдительности, полностью разделся в своей комнате и открыл свой шкаф. Какого же было его удивление увидеть в нем Брюса, который залез туда, играясь и что-то представляя себе с игрушкой в руках. Он поднял свою голову, чтобы взглянуть на Еву. И это был момент шока для обоих.

– От, черт! Брюс, что ты здесь делаешь!? – выкрикнул Натаниэль, пытаясь как можно быстрее закрыться попавшимся под руку белым ванным халатом.

Резкими движениями своего тела и рук, он замотался в халат. Брюс смотрел на него молча, лишь приоткрыв свой маленький рот, словно застыл весь во внимании. Они оба смотрели друг на друга в недоумении, пока Натаниэль решился сказать:

– Вылазь из шкафа и вон из моей комнаты! – каким-то грубым, но раненым тоном.

Брюс послушал свою няню и молча вышел из комнаты с игрушкой в руках. Натаниэль следом закрыл за ним дверь и сев на кровать, сказал сам себе:

– Вот дерьмо! А вдруг он понял? – еще больше озадачившись в выражении лица.

Он не знал, что теперь в голове маленького Брюса.

Однажды, ужиная с Вишесами за одним столом (что было редкостью последние пару месяцев), Саймон невзначай завел разговор:

– Рассказывайте, Ева! Как сейчас обстоят ваши дела? Как вам в вашем университете? Кстати, как ваша бабушка?

У Натаниэля екнуло внутри, особенно после последнего словосочетания сказанного Саймоном. И зачем ему вообще понадобилось заводить этот разговор? Вишесы почти никогда не спрашивали о бабушке Евы.

– В университете все хорошо! Скоро я должна получить свою первую стипендию. – сказал Натаниэль, затормозив в конце предложения, будто это все, что он хотел сказать.

– Да. Но Саймон также спросил вас о самочувствии вашей бабушки. – не смогла не съязвить придирчивая Сабрина.

Натаниэль немного помялся и сказал:

– Все также в больнице. Пока не выписывают. Сердце не отпускает. Ходить сама пока не может…

– Печально. Может быть нам ее навестить? А? Как думаешь, Саймон? – сказала Сабрина.

– Что? Зачем? – сказал Натаниэль, оставив мнение Саймона при себе.

– А почему бы и нет? – продолжала Сабрина, – Вы уже полгода работаете и живете у нас! Вы уже стали нам семьей, Ева! И я думаю, что ваша бабушка нагордиться вами не может! И с нашей стороны это бы выглядело не столь красиво и благодарно – за такое длительное время ни разу не повидать ее и не познакомиться!

Натаниэль был растерян. Почему Сабрина стала столь инициативной? Он не знал, что ответить сейчас и его взгляд стал терять силу, пытаясь спрятаться где-то.

– А может быть будет неудобно… – пытался сказать Саймон, вечно выгораживающий Еву, но Сабрина не дала ему договорить.

– Заткнись, Саймон! Мы не о твоей бабушке сейчас ведем речь! – сказала она, после чего пристально посмотрела на Еву и сказала, – Так что, Ева? Как вам идея? Навестим вашу бабулю?

Натаниэль неловко улыбнулся, после чего стал говорить по нарастающей:

– Понимаете, Сабрина. К ней очень тяжело попасть. Врач запрещает излишние посещения, чтобы не тревожить сердце моей бабули. Я сама еле попадаю к ней, очень строгий график посещений. Вы и сами должны понимать…

– Ясно. Тогда поговорите с ее лечащим врачом! Возможно, нам удастся проскользнуть хоть раз.

Натаниэль молча кивнул, согласившись. Сабрина продолжила:

– А то Брюс у нас теперь начал ходить в детский сад. Как у нас, так и у вас появилось больше времени.

После этих слов Натаниэлю стало не по себе. Он словно предчувствовал что-то не хорошее. Некоторые фразы Сабрины послужили ему тревожным звоночком. Сабрина стала вести свой диалог с Евой чересчур вызывающе последним временем. Она и ранее была не столь толерантной и чересчур придирчивой по отношению к Еве. Но сейчас это было видно намного отчетливее.