Текст книги "История Одного Андрогина (СИ)"

Автор книги: Морган Роттен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)

Она выглядела непонятной.

– Ева, что неправильно? Скажи, что происходит! – волновалась Изабелла.

– Понимаешь, я всю жизнь ждала этого момента, когда я встречу этого подонка и выскажу ему все. Но…

– «Но» что?

– Но слишком много времени прошло. Я не знаю, стоит ли. Раньше я была другим человеком. Понимаешь? С тех пор прошло около 10-ти лет, я слишком изменилась… слишком.

– Ты боишься, что он не узнает тебя?

– Да. Но не это главное.

– А что?

– Это сложно понять. Я раскроюсь, если выскажусь. Но если я этого не сделаю, так тоже будет неверно. Неверно по отношению ко мне, по отношению к Софи. К Синди.

– Кто такие Софи и Синди?

– Не важно. Я сейчас пойду и скажу ему все, что хотела сказать за эти годы!

Ева снова приложилась к рюмке, словно напоследок. Она понимала, сейчас в ней говорит Натаниэль, голос из прошлого. У нее пекло в груди. И она больше не могла молчать. Она чувствовала этот голос, который должен был сказать: «Что, тварь?! Не ожидал меня увидеть!..» схватив безвольного подонка за его деловое горло, опоясанное галстуком.

Она до сих пор переживала чувство какого-то сюрреализма. Вроде бы, вот он – Боб! Тот самый, именно здесь! Но так сложно ему молвить, черт возьми! Ева невероятно нервничала.

Между ней и Бобом было буквально несколько метров, которые все больше сокращались. Которые хотелось оставить или преодолеть одновременно. И Ева решила, все же, преодолеть. Будь что будет.

– Видимо, сильно он тебя обидел! – сказала вслед Изабелла, но Ева не слышала ее.

Она была сосредоточенной на Бобе. Она уже мысленно провела с ним диалог. Ей было все равно, больше уверенности в себе и в своей речи. Ей хотелось всего на всего сказать все это здесь и сейчас, по-настоящему. Слишком много это находилось в ней.

– Эй, может быть, пойдем, поговорим? – сказала она на родном английском языке, обращаясь к Бобу, тем самым беспардонно встряв в веселый разговор данной компашки.

Поначалу все находящиеся за столом не поняли, кому говорит эта красивая дама. Но судя по ее лицу, она имела явные претензии и смотрела на Боба. Она безумно нервничала, но внешне излучала ярый холод.

– Извините, вы мне? – решил переспросить Боб.

«Да, тебе, подлый гад!» Это точно Боб! По телу Евы пробежали мурашки. Она повторила свою мысль вслух:

– Да, тебе!

– А я вас знаю?

– Разумеется! – мгновенно сказала Ева.

– Извините, но…

– Пойдем в vip-комнату и поговорим! – сказала Ева властным тоном.

После данных слов компашка зашумела, издавая звуки, намекающие на что-либо интимное: «О-о-о…». Боб сквозь напряжение улыбнулся и сказал более расслабленным тоном:

– Предупреждаю, у меня жена и четверо детей!

– Ах, уже четверо! – в сарказме воскликнула Ева.

– Что вы имеете ввиду? – произнес Боб, снова не понимая свою новую собеседницу.

– Не заставляй ждать меня, Боб! – самоуверенно сказала Ева, после чего показательно развернулась и пошла в сторону vip-комнаты.

На самом деле Еве было невероятно сложно держать себя в руках и играть с Бобом. Боб обратил внимание, что красавица знает его имя. И его это заинтересовало, даже с некой опаской. Вставая со своего места за столом, он сказал:

– Наверное, это какое-то недоразумение. Я быстро, ребята! – устремившись вслед за Евой.

Еще полчаса назад она и подумать не могла, что все так обернется. Теперь она должна была пользоваться этим сполна, раз начала. Для Евы это был важный психологический момент. Момент расплаты. Плевать на себя. Ей хотелось словесно убить Боба. И когда они остались наедине, в этой уютной, темной, розовой комнатке, он сказал ей нетерпеливо:

– Чем могу помочь?

– Присядь, Боб! – сказала Ева, трогая рукой свой подбородок.

Боб покорно сел на мягкий пуфик в ожидании неизвестного.

– Мы знакомы? – не сдержался спросить он.

Ева села на пуфик напротив, крепко прижав друг к другу свои ноги, и оперев об них свои локти, пытаясь сохранять хладнокровие, как внутреннее, так и внешнее. Ее взгляд казался задумчивым. Она сказала:

– О, да! Давно знакомы!

– Но я вас не узнаю! Простите! Может быть, скажите, как вас зовут?

– Все зовут меня Ева! – с натянутой улыбкой на лице.

– Так вот, Ева… – что-то пытался сказать Боб, как вдруг его осенило, и он резко изменил свой курс речи, – Постойте, постойте!.. – всматриваясь в лицо Евы.

Он выглядел озадаченным. Ева передернулась в этот момент и напряглась больше возможного.

– Вы же Ева Адамс! Та самая, которая Гермафродит. Да? От, черт! Какой же я придурок! Как я сразу вас не узнал! Простите! Никогда бы не подумал, что окажусь с таким человеком в одной комнате! Обалдеть! Простите меня еще раз! – раскаивался Боб, заметно повеселев.

– Я рада, что ты знаешь, кто такая Ева Адамс! Но я сейчас не об этом! – со сдержанным видом, продолжала Ева.

– Разве? А о чем тогда? – снова растерянно выглядев, сказал Боб.

Ева встала со своего пуфика и, шагая с места на место, стала говорить с задумчивым видом, совершенно спокойно и методично:

– Видишь ли, Боб. Много лет меня грызла обида. Я не обращала на нее внимания, так как я не идиотка, чтобы зацикливаться на подобном. Моя работа забивала все мои мозги. Но, увидев тебя здесь, совершенно случайно и внезапно, она пробудилась во мне, словно кто-то вошел в комнату и включил свет. И я не могла упустить шанса, воспользоваться данным стечением обстоятельств. Поговорить с тобой, спустя столько лет.

– Извините, но я не совсем понимаю, о чем вы, Ева? – чувствуя себя в мысленном тупике, говорил Боб.

– А я тебе сейчас все напомню! Тебе станет понятно! Взгляни на меня! Неужели, ты никого не узнаешь в моем лице? – остановившись, сказала Ева.

– Ммм… Нет! – сказал Боб, с озадаченным лицом.

– Нет? – переспросила Ева.

– Ну, ты знаменитая модель – Ева Адамс! Ты это хотела услышать?

– Нет! Совсем не это! – со все большей злостью в глазах говорила Ева, – Иногда меня так это бесит, когда вы – глупые людишки, видите во мне лишь манекен, картинку, какой-то чертов идеал! Хоть кто-то спросил, как я себя чувствую!?

Было видно, как Ева начинает взрываться. Ее эмоции стали выходить наружу. Словно Ева перестала быть самой собой. Боб сказал:

– Что ты имеешь ввиду, Ева? Я тебя не понимаю!

– Сейчас поймешь! Напряги свои мозги и мысленно отправься лет на 10 назад, в 1985 год. Вспоминай! Что ты помнишь?

– Ну, это мои личные воспоминания. Какое отношение они могут иметь к данному разговору?

– Вспоминай и говори, что ты помнишь, мать твою! – злилась Ева.

– Я не буду говорить! С какой стати мне это делать? – возмущенно сказал Боб.

– С такой! – резко приблизилась к нему Ева, став перед самым носом Боба, – Ты не хочешь вспоминать похороны Синди? Или ты решил забыть все это, будто ничего и не было?

– Синди? Я помню! И похороны помню! Но причем здесь это? О чем ты? – будучи в откровенном замешательстве, говорил Боб.

– А теперь вспомни ее сыночка. Такого миленького, маленького мальчика. Помнишь? Вспомни ее сыночка и то, как ты его бросил! – все больше давила Ева.

– Натаниэль?

– Да. Натаниэль. Это имя тебе еще о чем-то говорит?

– Да. Но я здесь причем? Чего ты хочешь?

Весь этот ступор Боба просто довел Еву до бешенства. Она взорвалась и устроила ему чертовскую встряску, схватив за плечи с криками и ненавистью к нему.

– Ты причем? Ты очень даже причем! Ты оставил маленького мальчика, а сам уехал в Ниццу! Вот твоя преданность по отношению к Синди!? – трепая Боба, кричала Ева.

Она делала это так сильно, что она сама здорово встрепенулась. Ее волосы растрепались, а из-под ее кофты выскочил ангелок на цепочке. Боб аккуратно попытался отодвинуть ее и успокоить:

– Остановись! Я действительно не понимаю, о чем ты!

Ева успокоилась на миг, начав укладывать свои волосы руками. Боб взглянул на нее и вдруг увидел знакомый амулет на ее груди. Он начал находить соответствия. И вдруг его осенила, как ему сначала показалось, бредовая идея.

– Стоп, стоп, стоп! – просверливая в Еве дырку своим взглядом, говорил он, – Откуда у тебя это? – и показал пальцем.

Ева опустила голову и сама увидела, что вылезло у нее из-под кофты. Она сказала умиротворенным тоном:

– Что? Вспомнил?

– Нет. Я спрашиваю, откуда у тебя это? – опасаясь собственных домыслов, говорил Боб.

Ева развела руками и сказала в сарказме:

– Действительно! Откуда у меня это? Наверное, Синди подарила!?

– Нет, нет, нет! – со все большим удивлением говорил Боб, не веря своим глазам.

– Да, Боб! Наконец-то, ты понял, кто перед тобой!

– Но как? – спросил он, сказав далее трогательным тоном, – Натаниэль? Я… я не верю своим глазам! Ты не можешь быть Натаниэлем!

– Я и есть Натаниэль! – поставив руки в боки, сказала Ева.

Боба охватил шок. У него в голове не укладывалось, как такое может быть. Как известная супермодель Ева Адамс может быть тем самым Натаниэлем? Это было из разряда чего-то сверхъестественного.

– Но как? – с оцепеневшим выражением лица промолвил Боб.

– Что «как»?

– Как ты стал вот этим?

– Я и был «вот этим», если тебе не изменяет память! Когда Синди умерла, всем стало наплевать на меня, на мое здоровье. Никого не волновало то, кем я буду дальше. И ты в их числе. Такой же трус и предатель – сбежал при первой же возможности.

– О, Натаниэль! – трепетным голосом говорил Боб.

На его глазах стали накатываться слезы. Он стал все вспоминать, и стало видно, как он сожалеет о прошлом.

– Ты бросил меня!.. – добавила Ева, смотря на Боба, как на жалкого червя.

– Нет, Натаниэль! Все было абсолютно не так, как оно выглядит для тебя!

– А как? Ты уехал и забыл про меня! Ты даже не представляешь себе, какой это ад – жить на ферме с Уолкоттами! Безумец Билл не давал мне жизни! А Софи! Ее посадили в тюрьму! Из-за тебя!

– В тюрьму? Не может быть! Я ничего не знал об этом! – с ужасом раскаивался Боб.

– Теперь знаешь!

– Но как? Почему?

– Ее посадили за то, что она хотела быть моим опекуном. А еще она сказала мне, что ты меня бросил. – жестким, но спокойным тоном вела беседу Ева.

– Нет, Натаниэль!..

– Заткнись, Боб! Тебе все было до задницы! После смерти Синди ты все загреб себе, а затем как можно быстрее убежал от прошлого. Чтобы тебя с ним больше ничего не связывало. Ненавижу тебя! Ты подставил всех: меня, Софи и Синди!

– Выслушай меня, пожалуйста! Все было совсем по-другому! После смерти Синди осталось 150000 фунтов стерлингов, как имущества. Они должны были достаться тебе. Но когда я приехал на ферму, чтобы решить этот вопрос, то я никого не застал. Никого.

– Когда ты был на ферме?

– Я приезжал туда летом 1988 года. Но тебя там не оказалось. Все деньги сгорели, так как прямых наследников не оказалось.

– То есть? А Билл?

– Билл скончался за несколько дней до моего приезда. Его обнаружил местный фермер. Мне пришлось оплатить его погребение. Спился. Тебя признали мертвым, так как ты без вести пропал, и о тебе не было ничего слышно. Я думал, что ты мертв, Натаниэль.

Ева помутнела во внешнем виде. В ее горле начал скатываться ком.

– Я и так мертв, Боб. – сдержанно произнесла она.

– Господи, Натаниэль! Если бы я знал, если бы я знал. Я до сих пор не могу поверить, что это ты! – лил слезы Боб.

– Как видишь. – холодно сказала Ева, пытаясь все держать внутри.

– Тот фермер был знакомым Билла. Он сказал мне, что ты покинул ферму незадолго до всего этого. Я был расстроен и винил себя за то, что не приехал раньше. А ведь мог.

– Что тебе мешало?

– Не знаю!.. Возможно, ты прав! Я пытался убежать от прошлого. Но не смог. После того, как я навестил ферму, я отчаялся. Я чувствовал себя виновным. Но что я мог поделать? Ничего! Я безумно рад, что ты на самом деле жив, Натаниэль! – страдальчески говорил Боб, после чего попытался протянуть свои руки к Еве.

– Хватит ныть, Боб! – сказала она, отойдя от него на два шага.

– Нет, не хватит, Натаниэль!

– Не пытайся вызвать во мне жалость, Боб! Я не тот человек, с которым тебе удастся это сделать. Ты никогда не был в моей шкуре. Ты никогда не вынесешь эту боль, что у меня внутри. Я всю жизнь чувствовал себя никому не нужным, брошенным на произвол судьбы. Я уже 7 лет живу под маской Евы Адамс. И знаешь что? Я ни разу никому не пожаловалась за эти 7 лет.

– Почему ты не можешь быть собой? Натаниэлем?

– Ты же сам сказал, что я мертв для всех.

– Но ты был бы жив, если бы ты был собой!

– Зачем? Какой смысл быть мне Натаниэлем? Его никто никогда не любил!

– А я? А Софи? А Синди?

– Брось, Боб! Ты называешь это любовью?

– А что тогда?

– Я не хочу говорить об этом!

Ева снова села на свой пуфик и прикрыла лоб ладонью, будто пытаясь выдержать все напряжение. Она сама не могла разобраться во всем потоке тех мыслей, что были сейчас в ней и около нее. Кто говорит сейчас в ней?

Боб вовсе был в замешательстве. Его голова была готова взорваться от столь немыслимых открытий за последние 10 минут его жизни. Ему невероятно хотелось обнять Натаниэля после всего произошедшего. Жаль, что теперь он вовсе не был похож на того 13-ти летнего парня, которого он помнил. Ева Адамс не подпускала к себе Боба ни на шаг.

Единственное, что до сих пор говорило Бобу о том, что перед ним Натаниэль, так это его черные бездонные глаза, огромные как космос. Больше ни у кого не было таких глаз. Задумчивых и инфантильных одновременно.

– Она любила тебя, Натаниэль! – пытаясь заглянуть в эти глаза, молвил Боб.

– Что? – подняла голову Ева.

– Синди любила тебя. И пусть все говорят, что угодно. Я лучше знаю. Я был с ней рядом и всегда все знал.

Ева стала выглядеть более задумчивой и спокойной. Она сказала:

– Расскажи мне больше о ней!

– Даже не знаю, с чего начать. – пожал плечами Боб, также явно успокоившись во внешнем виде.

– Не надо с чего-то начинать! Просто скажи, какой ты ее помнишь?

– Напористая, эгоистичная. Всегда знала, чего хочет. Ее всегда было сложно в чем-либо переубедить. Да, она была карьеристкой, с этим не поспоришь. Но при этом она могла оставаться замечательным человеком. Была уверена и знала, что делает. Трудолюбивая. Я бы даже сказал – трудоголик. Щедрая. Не озадаченная скучным бытом.

– Зачем она меня усыновила?

Бобу было сложно ответить на этот вопрос. Поэтому, хорошенько взвесив свои слова в уме, он стал пытаться что-либо сказать Еве:

– Однажды она просто сказала мне, что хочет ребенка…

– Но у нее было слишком мало времени на меня! Зачем она меня усыновила?

– Не знаю, Натаниэль! Синди всегда делала то, чего сама хотела. Она ни у кого не спрашивала и не отчитывалась. Поэтому, иногда ее поступки было сложно понять или объяснить логично.

– То есть, мое усыновление нелогично?

– Я не говорил этого.

– Но ведь Синди было все равно!

– Ты упрекаешь Синди в том, что она усыновила тебя просто так? Я не пойму!

– Черт, я уже не знаю, что думать! Иногда хочется послать все к черту, но что-то не дает мне этого сделать.

– О чем ты, Натаниэль?

– Меня давно уже никто не называл Натаниэлем…

– Так я пытался тебе сказать об этом…

– Мне не нужна твоя чепуха о мертвом Натаниэле и живом! Я сам решил для себя, коим из них мне быть! И только попробуй кому-то сказать, что я – Натаниэль! Я изуродую твоих детей! Тебе понятно? Никто не должен знать!

– Хорошо. Я клянусь тебе, что никому не расскажу. – дергал себя за зуб Боб.

В его голове крутились картинки из прошлого. Он смотрел на образ пред ним и все больше тосковал по тому маленькому темненькому мальчику, которого больше не вернуть. С которым они веселились вместе. Которого он бросил. Он чувствовал себя виновным в этот момент. Он сожалел о том, как все сложилось. Если бы можно было вернуться в прошлое и сделать все так, как и должно было произойти. Софи не оказалась бы за решеткой. Натаниэль был бы счастливее, и может быть, выглядел бы нечто иначе. Все могло быть по-другому.

Боб до сих пор не понимал, почему Натаниэль скрывался под выдуманной личностью. Он так ненавидел прошлое? Или хотел быть кем-то другим? Боб мог лишь предполагать. Он не мог влезть в мозги Евы Адамс. И все больше ощущая себя ничтожеством в глазах этого человека, Боб все больше ностальгировал, и не мог не сказать:

– Знаешь, а ты напоминаешь мне Синди!

Ева лишь молча глянула в ответ. Она была такой опустошенной. За время сей беседы она полностью исчерпала себя. И ей уже не хотелось слушать, думать, переживать. Как-то реагировать на слова Боба. Единственное, на что она надеялась в этом момент, так это на то, что она больше никогда в жизни не увидит этого подонка. Она сказала все, что хотела сказать. Теперь ей хотелось забыть все это. Забыть все прошлое, которое сама же взбудоражила.

XXXIV Глава

Париж

1996 год

В комнате Евы играл какой-то агрессивный панк. Она держала в руках письма Астрид. Те самые два письма, которые она не могла прочитать до сих пор. Отпив красного вина из своего бокала, она бросила их на кровать. Продолжая держать в руке бокал с вином, она прошла в ванную комнату, чтобы посмотреть на себя в зеркало.

Она выглядела ужасно. Черные круги под ее глазами выдавали ее усталость. Они были настолько черными, что их не мог замазать ни один тональный крем или тени. Ее волосы стали сухими и ломкими. Щеки так впали, что ее скулы выпирали как у жертвы Бухенвальда.

Все перемешалось у нее в голове. У нее с головы не выходила эта встреча с Бобом. Она думала про работу. Как она бросила кино. Просто взяла и улетела домой в Париж. Будто кто-то дернул Еву за какой-то рубильник и переключил режим. Теперь у нее был режим несчастья, отстраненности и хронической усталости. Все, что она сказала режиссеру на прощание, так это: «Это не мое!». Она сорвала съемки. Буквально на полпути созданного материала. Франциску пришлось нанимать новую актрису. Все сцены, где снималась Ева, она настояла вырезать.

Она оборвала все связи. Вообще не желала иметь какое-либо отношение к этому фильму. Она больше не общалась с Изабеллой. Она не желала слушать кого-либо. Порой, ей самой казалось, что ей больше ничего не интересно.

Она вспоминала недавний разговор с Оливье, который был вчера, чуть ли не сразу по прибытию Евы в Париж. Он был единственным оставшимся человеком, с коим Ева еще могла связывать речь. Тогда они сидели в каком-то фешенебельном бистро. Оливье говорил ей:

– Ева, я переживаю за тебя! Ты очень неважно выглядишь! Может быть, сходишь к врачу?

– Брось, Оливье! Последний раз я была у врача, когда мне еле исполнилось 13 лет. – говорила Ева с отвратным видом.

Оливье пристально смотрел на нее, что не могла не заметить Ева. Та, набрав в свой рот побольше какого-то зеленого салата, сказала невозмутимым голосом:

– Что?

Оливье помахал головой и сказал:

– Ничего. Я просто боюсь, что в какой-то момент ты не сможешь выполнять свою работу!

– Пфф… С какой это стати! Всегда могла, а теперь не смогу? Так, по-твоему? Расслабься, милый! Это всего лишь очередной дерьмовый показ!

Оливье привык к подобным фразам Евы, а уж тем более к ее отношению к работе. Казалось, она выполняет ее с завязанными глазами, при том, что никогда не отступит от нее. Но сейчас она выглядела крайне инфантильно. И его беспокоило это.

Они договорились, что один из ассистентов придет к Еве на следующий день, чтобы решить вопросы следующего показа. И сейчас Ева, держа все это в голове, красовалась перед зеркалом, сосредотачивая свой усталый взгляд.

У нее было ощущение депрессии. Она была у нее от всего сейчас. Ее тело болело и ломало, словно после побитья. Она не знала, чего хочет в данный момент, и, зайдя обратно в комнату, она поглядела на свою кровать, где лежали знакомые ей письма. Но посмотрев правее, она почувствовала накат желания. Она почувствовала потребность в том, что лежало в ее белом пакетике, рядом. И отбросив эти письма в сторону, она схватила его, упав на кровать, и стала теребить его, а затем рвать зубами, чтобы высыпать его содержимое – белый порошок. Зелье, успокаивающее Еву.

Ее желание поскорей загнать иглу себе под кожу бороло все на свете в данный момент. Это желание было настолько сильным, что она больше не думала ни о чем другом. И ей нравилось это. Полное отсутствие чего-либо. Быстрей догнать нужную концентрацию и всадить ее в себя. Чтоб стало легче. Глянув на свою левую руку, Ева заметила, как один из ее уколов разнесся до не приличных размеров, и даже начинал гнить. Он выглядел ужасным, какого-то черно-синего цвета, его размер составлял не менее шести сантиметров в диаметре. Он выглядел отвратительно. Ева, подумав несколько секунд, решила, что займется им потом, а сейчас вколет себе дозу в правую руку. Скорее. Она больше не может ждать при виде всего этого.

Введя иглу, она стала чувствовать, как ее вена стала наполняться жидкостью, в миг же доставляющая ей блаженное удовольствие. Спустя пару десятков секунд ее охватило ощущение нирваны.

Пронзительный вокал в колонках звукового центра составлял Еве ее звуковое сопровождение, фон ее нирване. Ее мысли стали тут же растворяться, а ее кровать стала казаться целым морем. И она лежала в этом море, растворяясь вместе с мыслями, которых больше не наблюдала в себе. Она будто засыпала с приятным чувством охлаждения, отречения от всего. Она не была в этом мире.

Это был глубокий сон. Он был настолько глубоким, что казался Еве безвыходной реальностью. Из всеобщей потерянности и недопонимания в нем, она вдруг стала понимать, что снова входит в старый сон. Тот самый сон, что допекал ей, и не имел логического завершения.

Она снова проезжала мимо старого дома в Лондоне. Она снова понимала, что видит этот сон. Внутри у нее было чувство дежавю. Она видела тоже самое, говорила тоже самое. Шофер снова говорил ей:

– Но вы же хотели видеть Синди.

И Ева со знакомым чувством внимала этот момент. Она знала, что сейчас она повернет свою голову направо и обнаружит возле себя Синди. Как всегда, она будет прекрасной: с пышной прической, с отличным макияжем. И Ева понимала, что очень хочет завязать с ней разговор в этот раз. Она не проснется. Любой ценой она сделает это.

И вот, настал тот самый момент. То самое чувство дрожи и переживания внутри. Она видит рядом Синди, которая говорит ей:

– Зачем тебе меня видеть? Что же ты делаешь?

У Евы появляется то самое чувство отдаления, когда она начинала просыпаться в этот момент. Но всеми силами она пытается сопротивляться и остаться в этом сне. Воздух становится тяжелым. Она хватает его ртом, пытаясь что-то молвить, оставить фразу и продолжить сон. И вдруг она видит, как Синди протягивает к ней свои руки и начинает душить Еву. Вот, почему воздух стал таким тяжелым.

«Сон продолжается» – пробежало в голове у Евы, после чего она пытается бороться с Синди, не дать ей задушить себя. Прекратив все это, она снова пытается что-то сказать. Но безуспешно. Ей так сложно говорить. Вместо нее сказала Синди:

– Зачем тебе меня видеть в нем? Что же ты делаешь с собой, Натаниэль?

После данных слов Ева понимает всю полноту той информации, что недоставало ей до этого во сне. Все это время Синди не договаривала, будто у самой Евы не хватало сил продолжить свой сон. Теперь же она могла руководить им. Теперь у нее был голос.

Синди открыла дверь машины и устремилась куда-то. Ева вслед за ней. Она пытается догнать Синди, крича ей вслед:

– Прости меня мама! Не уходи, пожалуйста!

Произнося это в отчаянии, Ева на секунду почувствовала себя Натаниэлем. Тем маленьким Натаниэлем. Вот, почему ей было так неудобно до этого.

Синди не хотела слушать и, не оборачиваясь, шла в сторону какой-то рощи, прямо по газону. Ева, пытаясь догнать ее, кричала:

– Мама, подожди! Позволь мне объяснить тебе все это! – чувствуя какую-то вину.

Догнав, она упала и схватила Синди за руку, чтобы та не смогла уйти от нее. Глянув на пресмыкающуюся Еву, она сказала:

– Я все отлично понимаю, сынок!

– Нет, не понимаешь!

– Загляни туда, и ты поймешь, что я права! – сказала Синди, показав туда, куда она держала путь до этого.

Ева чувствовала страх и не уверенность в себе. Она забыла, когда у нее были подобные чувства. «Что там? Зачем мне это? Может быть, она обманывает меня? Но, нет! Это же Синди! Она не может обмануть своего сына!» – думала она.

Ева полезла через эту рощу, раздвигая густые ветви кустов и деревьев. И минуя ее, она оказалась на кладбище. На том самом кладбище, где похоронили Синди. И среди могил, представших ее взору, она глазами нашла знакомую. Могильный камень над ней имел имя ее матери. По телу Евы пробежали мурашки. Она вдруг подумала, что вовсе забыла про все это. О чем она думала? Ее мысли охватила паника. Все больше прошлого стало вмещаться в ее голове. И это безумно пугало ее в этот момент.

Ей стало больно и страшно находиться здесь. Она решила вернуться сквозь рощу туда, где должна была остаться Синди. И выйдя из кустов, она, почему-то, не обнаружила ее. «Может быть, она в машине?» – пробежала мысль в ее голове. Ей так многое хотелось сказать Синди. Она стала бежать к этому черному Bentley, в котором (как только сейчас осознала Ева) немой Честер разговаривал. Но подбегая к машине, та стала отдаляться. Почему-то автомобиль стал уезжать. И как Ева не пыталась догнать его, он лишь удалялся, все больше приближаясь к горизонту.

– Нет! Нет! – кричала Ева, пытаясь изменить хоть что-то в своем сне.

Но ей это было не под силу. Через несколько секунд Ева осознала, что она здесь одна. Кругом никого. Сплошное поле. В ее сердце так печально, что она снова стала теряться в пространстве.

Она стала осознавать свои ошибки. Она даже ловила себя на мысли, что сейчас думает не она. Мысли Натаниэля сейчас в ней. Это были его чувства и эмоции, которые будто прорвали тот барьер, который выстроила для себя Ева Адамс. И это так щемило в груди в данный момент, что физическая боль стала казаться чересчур реальной. Голова Натаниэля стала так болеть, что казалось, будто она сейчас взорвется. Это невыносимо!

«Черт! Как же болит голова!» – успел подумать он, как стал вдруг видеть, что кругом все резко побелело. Свет проникает откуда-то в его глаза. Он начал просыпаться и кричать, когда свет начал резать ему глаза. Его становилось все больше и больше. И наконец-то, свет охватил все зримое пространство, когда Натаниэль разжал свои веки.

– Она очнулась! – был слышен голос сквозь пробуждение.

– Пациент пришел в себя!

Ева стала ощущать, как к ней вернулись ее чувства. Запах, слух; глаза болели.

– Адамс вышла из комы! – продолжали говорить голоса.

Сквозь головную боль Ева пыталась открыть глаза. Но ей слепил белый свет больничных ламп. Ее глаза слишком болели. Казалось, что от этого ее голова готова разорваться на части еще больше. Тело ныло.

«Кто-нибудь выключит этот гребаный свет!?» – думала Ева и ей так хотелось выкрикнуть это, но в ее горле была слабость. Ей было тяжело дышать. Ей было сложно приспособиться к своему пробуждению.

Все еще пребывая под неким впечатлением от своего сна, Ева понимала, что находится в больнице, в ее руках торчат катетеры, а медсестры бегают в панике, пытаясь найти доктора. Она думала, что значит ее сон.

– Сейчас мы позвоним мсье Жипаму. – сказал кто-то, осмотрев зрачки Евы, которыми она даже не могла разобрать, кто перед ней. Ей тут же хотелось закрыть свои глаза. Она нашла в себе силы сказать тихим голосом:

– Свет.

– Что?

– Выключите свет. – повторила она.

– Это всего лишь реакция вашего мозга. Через 10 минут вы привыкните. Свет вовсе не яркий.

Слишком спокойным показался ей этот голос. После этого Ева осознала, что она осталась одна. И она решила, что пока придет Оливье, ей нужно приспособиться, привыкнуть к этому свету, так раздражающему ее.

Ей было так плохо. Не только в теле, но и в душе. Настроение Евы вовсе не давало ей поводов улыбаться. С каждой секундой ее осознание причины нахождения здесь все расширялось. Она знала, что ничего хорошего это не предвещает.

Пытаясь сосредоточить свой взгляд, она пыталась посмотреть на свои руки, похожие на руки мертвеца. Они были покрыты язвами, уколами, гнилыми ранами, засохшей кровью. Их мертвый запах смешивался с запахом медицинского спирта. Она не верила тому, что все может быть настолько плохо.

Она чувствовала давление, которое казалось всесторонним: «Сейчас придет Оливье. Как мне смотреть ему в глаза? Я полное ничтожество. Ветвь деградации в деревьях общества. Действительно, что же я делаю! Кто я? Ведь, это не я! Это другая личность!..»

Ева очередной раз понимала свою ничтожность перед Оливье. Хотя его еще здесь не было. Утопая в истеричных мыслях своего сознания, она все больше привыкала к свету. Хоть боль в глазах стала пропадать. Немного легче. Пусть Ева пыталась не подавать признаков боли, на самом деле ее беспокоило все. Все рвалось наружу у нее в данный момент.

В первую очередь ей захотелось приподняться. Так будет легче думать. Она должна привести в порядок свои мысли. Остальное не важно. Ева почувствовала, как приподняться ей мешают катетеры. Но стараясь не обращать внимания на них, она поднялась повыше, отперевшись на локти, после чего заметила бегущего по коридору Оливье. Через пять секунд он будет здесь. Ева набрала воздуха в и без того больные легкие, пытаясь морально настроить себя. Вбегая в палату Евы, Оливье восклицал:

– Слава Богу, Ева! Слава Богу!

Не успев толком забежать в палату, он тут же кинулся к ней с объятиями, пытаясь сделать это как можно осторожнее, при всем желании сделать это как можно душевней и сильней. Он выглядел безумно счастливым, но взволнованным.

– Ева, ты проснулась! – трогательно сказал он.

Ева посмотрела в тревожные глаза Оливье и сказала:

– Да, а что?

Оливье уселся рядом на койку Евы, и стал рассказывать Еве со всей своей обеспокоенностью в глазах:

– Ты пять дней пробыла в коме, Ева! У тебя была передозировка наркотиками. Ассистент пришел к тебе домой и обнаружил тебя при смерти. Врачи сказали, что у тебя наркотический коматоз. Тебя еле реабилитировали. Ты чуть не умерла, Ева!

Она уставилась в одну точку, погрязнув в свои мысли от слов Оливье. Ева понимала, что который раз подставила Оливье, который постоянно защищал ее от всех. Она зашла слишком далеко. Особенно с наркотиками. Теперь она не могла этого отрицать. И к ней быстро пришло это понимание.

– Прости меня, Оливье! Прости за все! Я не знала, что я делаю!.. – печальным тоном стала говорить Ева.

Оливье пытался утешить ее. Безусловно, он сердился. Но на данный момент он не мог обидеть свою музу. Он ласково прижал ее к себе. Ева, пытаясь держать эмоции при себе, спросила:

– Когда показ?

– Через два дня. – сказал Оливье.

Он посмотрел на растерянную и в то же время с сумасшедшим взглядом Еву, и прочитал тот намек в ее глазах, который уже был у нее на языке.

– О, нет! Ева, даже не думай мне говорить это! – молвил он.

– Я должна, Оливье! – сказала она с отчаянием.

– Ни в коем случае! Ты меня слышишь? – как можно убедительнее пытался говорить Оливье, – Ты хоть раз в жизни можешь подумать о себе? Почему у тебя в голове одна работа и признание?