Текст книги "История Одного Андрогина (СИ)"

Автор книги: Морган Роттен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)

– Тебе виднее. – говорила Ева.

– Кстати, какие твои параметры, если не секрет?

– Я даже не знаю!

– Ну-у… как же так? Модель всегда должна знать свои физические данные! – шутливо говорил Генрих.

Ева засмущалась. Ей было стыдно. Пусть она была лишь в самом начале модельного пути, но даже это не оправдывало ее в данном контексте. Генрих продолжил:

– Рост хотя бы знаешь?

– Около 175 сантиметров. – неуверенно сказала Ева, добавив, – Наверное.

– Эх! – усмехнулся Генрих, – В общем, я должен снять с тебя все параметры! – и достал из своей сумки измерительную ленту.

Сара в этот момент подглядывала. И она видела, как Генрих стал прикладывать к груди и к бедрам Евы свои руки. Она не смогла сдержаться в этот момент. И она ворвалась в комнату, пытаясь как-то помешать. Но Генрих снова дал понять Саре, что ей здесь не место. И Саре ничего не оставалось, как покинуть их. Она была в гневе и озлобленной на Еву. Она была готова растерзать ее. Но Генрих был рядом. Что еще больше бесило Сару.

– Не обращай внимания, Ева! – спокойным тоном говорил Генрих, измеряя Еву.

– Ничего страшного. – сказала Ева.

– Хм-м…

– Что?

– У тебя отличные параметры!

– Правда?

– Да! 86-63-86 – это очень не плохо! Очень не плохо по нынешним трендам! – вдохновлено говорил Генрих.

Ева не могла таить улыбки. Она чувствовала себя в этот момент некой дурочкой, которая не знала собственной красоты. Ее все больше распирало самодовольство. Ее представления о красоте все больше обогащались. Не зная до этого ничего, она благодаря добродушному Генриху проходила в данный момент чуть ли не просвещение и посвящение. Как же ей повезло с наставником! Она осознала, что знает слишком мало. Нужно пользоваться моментом и получать бесценный опыт на ходу.

– Я хочу узнать твой рост! – сказал Генрих и притулил Еву к стенке, – Разувайся! – сказал он.

Ева сняла свои черные туфли с небольшим каблуком и прислонилась к стенке. Генрих, начиная снизу, стал подниматься вверх по измерительной ленте, сопровождая взглядом каждый сантиметр. Дойдя до головы Евы, он установил ее макушку и зафиксировал показатель:

– 177 сантиметров. Отличный рост!

Ева была рада слышать довольный голос Генриха.

– Я думаю, у меня уже вырисовывается некая картина в голове. – вдохновлено говорил Генрих, начиная устанавливать фото и светооборудование, – Ты, пока, присядь на диван. Подготовься морально, настройся. Я через две минуты буду готов. – добавил он.

Ева присела на диван и стала следить за каждым движением Генриха, пытаясь уловить каждую мелочь. Ее восхищало это. Ее притягивал процесс и Генрих. Как он владеет своим делом. Какой он великолепный. Казалось, он все сделает за всех.

Ева подумала, что следует расспросить Генриха о всяком. Узнать что-нибудь о моде, о работе моделью. И закинув ногу на ногу, она обратилась к нему:

– Сложно ли быть моделью, Генрих?

– Я не модель, поэтому не могу ответить на этот вопрос в нужном качестве и полноте ответа. – не отрываясь от своего дела, говорил Генрих, – Но могу сказать тебе со стопроцентной уверенностью, что это адский труд.

– Почему?

– Эта работа требует намного большего, чем кажется на первый взгляд. Модель – это, по сути, продукт. Она должна соответствовать потребителю. А это не так уж и легко. Многие ломаются, толком не начав. В некой степени, модель – это сверхчеловек. Она должна вызывать эмоцию «Вау!», и ничего лишнего. В ней не должно быть истинных женских чувств, иначе она проиграет в подиумной войне тиранов. Изнурительные диеты, спорт, бессонницы; фотосессии, стрессы; повышенное внимание со стороны прессы, телевидения, обычных людей, которое подавляет чувство собственного права на личную жизнь; извечная публичность, заученные фразы. Все те, кто становится этим сверхчеловеком, те становятся моделями с мировым именем. Это очень выматывает, поверь. Фотографам в этом плане легче.

Ева зависла от сих слов Генриха. Она вдруг о чем-то задумалась, не ведая сама. Генрих, глянув на нее, сказал:

– Эй-эй! Ты что, уже испугалась?

– А? Нет! С чего ты взял? Просто, задумалась. – улыбнулась она.

– Не бойся испытаний! Сначала все кажется сложным. На самом деле, не все так страшно. – успокаивал ее Генрих.

– Я не боюсь! – еще раз сказала Ева с выразительностью.

– Вот и хорошо! Главное – знать, чего ты хочешь! – сказал Генрих, после чего добавил, – Ну что? Я готов! А ты?

Пришло время фотосессии. У Евы пробежал холодок по коже. Неужели это оно и есть? Неужели фотосессия с Генрихом? Она дождалась этого. И благо, Генрих умел отлично поддержать и направить, и Ева ему доверяла. C каждым последующим снимком Ева все больше раскрепощалась и становилась частью всего замысла. Она становилась одним целым с процессом, который все больше наслаждал ее.

Генрих направил свет и выбрал отличный фон для Евы. Ее черный обтягивающий гольф удачно вписывался в общий контраст минимализма. Ева была естественной и неземной одновременно. Генриху нравилось то, что он видит в объективе и тем самым заводил Еву еще больше. Они оба влились в процесс настолько, что вырвать их из этого мира уже не было реальным.

– Вся сила во взгляде, Ева! Дай мне взгляд! Сделай его выразительнее! Да, вот так! Съедай меня глазами! Теперь повернись! Наклони голову! Да, именно! Ты будто знаешь, чего я хочу! Больше холода во внешности! Все пламя в твоем взгляде, Ева! Помни! Твои черные глаза потрясающи для этих снимков! Выгни спину! Я хочу увидеть грудь! У тебя отличный силуэт! Изогнись еще! – увлеченно говорил Генрих, не переставая.

Ева все больше чувствовала себя удовлетворенной. Она была как рыба в воде. Ей хотелось слушать Генриха и делать это настолько долго, насколько возможно. Без слов. Она понимала все, будто была в этом деле с пеленок. И Генриха удивляло это. Буквально через несколько минут Ева могла спокойно позировать без его руководств. Это было чем-то врожденным.

Буквально через 10 минут Ева с Генрихом настолько слились в процессе, что они уже даже мыслили одинаково. Но никоим образом никто из них не намекал на ню. Для обоих это казалось лишним в их концепции нынешнего дня.

– И тебе не надоедает каждый день вот так фотографировать, объяснять все всяким юным девицам? – пробился голос у Евы, будучи вовсе раскрепощенной.

– Это моя работа. – продолжая фотографировать говорил Генрих.

Они переговаривались некоторыми фразами время от времени, чувствуя друг друга совершенно непринужденно. Генрих стал фотографировать Еву с различными бытовыми предметами, усиливая таким образом эффект бытового минимализма. Он делал из нее сонную девушку на кровати, чужую хозяйку на кухне. Любая идея серого бытия ложилась на пленку фотоаппарата. Это не было каноном. Каждый снимок казался оригинальным. И завораживающая внешность Евы, ее невероятно фотогеничное лицо лишь украшали всякий замысел гениального фотографа. Это был эстетичный диссонанс. Это был нонконформизм. И Ева с Генрихом оказались похожими в этой тропе искусства. Они были довольны фотосессией, и оба получили лишь наслаждение от нее.

После того, как все закончилось, Генрих сказал Еве:

– Я выберу самые удачные из фотографий и оставлю завтра на столе. – показывая на журнальный стол, который стоял в зале, где они сидели, – Ты лишь скажешь Саре, что пришла за фотографиями.

Последнее предложение вовсе не порадовало Еву. Она даже слышать не желала о Саре, не говоря уже о том, чтобы просить у нее свои фотографии. Для нее это было исключено.

– А может быть, как-нибудь по-другому? – сказала Ева, как можно тактичнее.

– Прости, но по-другому никак! Я улетаю в Париж самым утром, и у меня не будет времени, чтобы встретиться с тобою лично. А что тебя смущает? Ты не можешь?

– Нет, могу. Но Сара…

– Ах, Сара!.. – засмеялся Генрих, – Не бойся ты ее!..

– Она меня ненавидит.

Генрих наклонился вперед, поближе к Еве, и тихим голосом сказал:

– Она всех ненавидит. Я-то ее не фотографирую.

– А почему?

– Я же говорил, быть моделью – это адский труд! Разве я пожелаю такого своей любимой девушке!?

Еве стало все понятно. Жаль, что пришла пора ей прощаться с Генрихом. В этот момент ее накатила грусть. Она давно не встречала таких вдохновляющих ее людей. Теперь ей приходилось думать лишь о том, как она завтра придет сюда же забирать фотографии у этой стервы. И единственное, что не досаждало ей в данной ситуации, так это мысли о будущем. И, попрощавшись с Генрихом, для Евы настала пора действий. 400 фунтов остались в кармане, завтра у нее будут фотографии, которые наверняка понравятся любому работодателю. Она чувствовала себя на старте. Это был успешный старт, поливающий Еву сладким удовлетворением. Она шла по улице, как никогда, полна оптимизма, уверенная в завтрашнем дне.

Постучав в дверь дома Генриха, Ева не могла дождаться своих фотографий и раздраженного лица Сары. Она была готова к сарказму и иронии в их общении. Когда Сара открыла дверь, она тут же скрестила руки и ноги. Ева смотрела на нее высокомерно с довольными глазами. Сара, чавкая жвачкой, сказала важным тоном:

– Что надо?

– Генрих оставил мне мои фотографии и сказал, чтобы ты их мне передала сегодня. – ответила Ева, пока что без пафоса.

– Какие фотографии? – спросила Сара.

– Мои фотографии! Не твои же! – сказала Ева с намеком.

Но Сара выглядела невозмутимой. Она лишь удивилась в ответ и сказала:

– Не видела таких.

Еву начало откровенно бесить данная беседа. Поведение Сары понемногу выводило ее из себя.

– Слушай сюда, дрянь! Генрих оставил мне мои фотографии, и я пришла за ними!

– Ах, подожди! – наигранно сказала Сара, пригубив свои изящные пальчики, – Кажется, я начинаю вспоминать. Да, точно! Я видела нечто похожее на то, о чем ты мне говоришь. Это были такие порванные кусочки в моей урне.

– Что? Отойди!

Ева не выдержала и ворвалась в эмоциях внутрь дома, оттолкнув Сару. Фотографии, которые много значили для Евы, нигде не лежали. Порыскав по комнатам, Ева так и не обнаружила их.

– Нашла? – спросила Сара.

Ева повернулась к ней и сказала:

– Что ты с ними сделала, сука?

– Сука? Это кто еще сука? Это ты вчера весь день терлась об моего парня! – с пробуждением эмоций начала гласить Сара.

– Я, между прочим, фотографировалась! У тебя то этого не было! Верно?

Эти слова сильно задели Сару. Ее глаза стали бешенными, словно у черта. Казалось, еще слово и она накинется на Еву, в попытках вырвать ее волосы.

– Заткнись! Ты не знаешь всего этого!

– Знаю, дрянь! И тебе завидно, что он фотографировал меня!

– Ах ты, сука! – крикнула Сара, не в силах сдерживать свой гнев, накинувшись на Еву.

Словно сорвавшись с цепи, Сара напала на Еву, сбив ее с ног на пол. Оказавшись сверху нее, она стала бить Еву по голове, дергать за волосы, царапать. Первые полминуты Ева практически бездействовала, закрывая лицо своими ладонями.

При всей своей ненависти к Саре, Ева чувствовала, как что-то сдерживает ее руки. Словно она не могла опуститься до физической расправы. Словно это не ее методы. Но ситуация требовала резких применений каких-либо действий, иначе Сара порвет ее в клочья. Ева все больше ощущала на себе боль. И это стало фактором, повлиявшим на ее дальнейшие действия. Ей пришлось как-то защищаться. И собрав всю свою силу в кулак, Ева схватила Сару за руку и своей второй рукой зарядила ей прямым ударом прямо в нос.

Сара тут же рухнула, опрокинувшись назад, и схватившись за свою окровавленную физиономию. Ева, вставая с пола, вся растрепанная и поцарапанная, глянула на нее и посчитала, что этой белокурой стерве должно будет мало. Она хотела выплеснуть на ней все, что имелось. Будто мужская половина заговорила в ней сейчас.

Она схватила Сару за воротник и еще раз ударила ее кулаком по лицу так, что Ева сама ощутила боль на костяшках своей руки. Но ей нравилась жестокость. Она добавила еще несколько раз ногой по ребрам Сары. Та плакала и корчилась от боли, пытаясь показать всем своим мучительным видом, что с нее хватит. Но Еву не интересовали желания Сары. Она доминировала, и ей не хотелось это прекращать. Впервые Ева чувствовала себя физически сильнее кого-либо, и ей было приятно использовать данное преимущество на Саре.

– Теперь ты не такая крутая! – сказала Ева, еще раз огрев своей ногой по ребрам Сары.

– Хватит! – мучительно сказала Сара, еле выговаривая сквозь свою боль.

– Что? Хватит? – сказала Ева, взяв Сару за волосы, а затем жестоко бросив в пол.

– Хватит! – снова выстрадала Сара.

– Значит поговорим. Да? – сказала Ева, усевшись сверху Сары, которая с согласием кивала ей.

– Где мои фотографии? – сказала она, взяв Сару за воротник.

Сара выдерживала паузу, видимо пытаясь перевести дыхание и боль. Ева с нетерпением смотрела на нее. Та, снова набравшись своей любимой дерзости, сказала сквозь красные от крови зубы:

– Я же сказала тебе, в урне! – и попыталась плюнуть в Еву своей кровью, но ее губы были так разбиты, что сделать это оказалось проблемой.

– Ах ты, дрянь! – сказала Ева, ошпарив своей ладонью лицо Сары.

Капли крови брызнули изо рта Сары на паркет.

«Ты не Билл Уолкотт! С тобой можно бороться!» – думала Ева, – «А толку? Фотографий нет. Стерва победила. Хоть и сделала это подлым способом» – все больше смиряясь с действительностью.

Ева, приняв абсолютно спокойный вид, встала с Сары с чувством обреченности внутри. Она не могла изменить ход событий. И от порыва эмоций она не приблизилась к собственному идеалу, что тоже грузило ее мысли сейчас.

«Это не мое! Я не могу пасть так низко!» – подумала Ева, пытаясь все переосмыслить.

Она направилась к выходу, дабы покинуть этот дом. Без лишних слов. Молча. «Все кончено» – думала она. Но смех за ее спиной заставил остепенить свои мысли.

Даже сквозь боль Сара находила в себе силы злорадно смеяться над Евой. Та остановилась, не в силах понять. Как можно смеяться, когда тебя чуть не смешали с дерьмом? Как можно терпеть такую боль?

«Она сумасшедшая!» – думала Ева, повернув свой взор на Сару и увидев ее попытки встать с кровавого пола. С разбитым лицом, ползая на коленях, Сара пыталась донести свой монолог:

– Тебе никогда не стать моделью! – после чего она засмеялась смехом ненормального.

Еве стало не по себе в этот момент. Она смотрела на Сару и удивлялась ей. И в тот же момент ей было жалко эту истеричку. Она до сих пор питала к ней невероятную ненависть и злобу за совершенный ею подлый поступок. Но она пыталась отстраниться от всего этого. Нет ничего хуже, чем подобать методам своего врага. И еле раздвинув свои губы, Ева сказала сдержанным голосом:

– Посмотрим. – и ушла.

XXV Глава

Лето пылало всеми красками жизни, вот только для Евы все было окрашено в черный цвет.

По приезду Астрид, она поделилась всем богатством событий минувшего месяца. Она рассказала все, что с ней произошло, и Астрид ничего не оставалось, как приютить Еву на своем плече.

Она была подавлена. Она понимала, что теперь ее шансы стать моделью сошли на нет. Фотографий нет, агентов тоже. Нет журналов и газет. В ее душе была зима и ей чужды были улыбки.

Астрид рассказывала Еве про Норвегию, не зная по началу, что твориться у нее в душе. Еве было все равно. Астрид пыталась хоть как-то отвлечь ее данными разговорами.

Ей понравилась Норвегия. Неспешная жизнь живописных фьордов. Она никогда в жизни не была такой счастливой. Она наконец-то поняла, что такое проводить время вместе с матерью, в кругу семьи. Вместе просыпаться, чистить зубы, улыбаться друг другу, завтракать и помогать по дому. Это и есть счастье.

Карл – жених ее матери, оказался вполне приветливым, светлым и дружелюбным человеком. Астрид поменяла свое мнение относительно него.

Ее жизнь стала позитивнее. Будто все свои 18 лет Астрид ждала именно этого. Она поняла, что мать действительно делала все это ради нее, и ради семьи. И теперь Астрид была готова отплатить ей своей любовью, иногда даже чувствуя тоску по матери. Теперь ей не хватало ее.

Ева была на противоположном полюсе. Она не могла разделить радость Астрид. А новость о том, что следующим летом Астрид уедет в Осло навсегда вовсе забила последний гвоздь в ее труну. Ева стала выглядеть хуже покойника.

Однажды, повидав Сару в паре десятков метров от себя, Ева почувствовала огонь в своей душе. Но она ничего не предприняла. Ни руку поднять, ни заговорить. «Это ничего не изменит» – думала она, концентрируя на Саре всю свою ненависть.

Она осознавала, что именно Сара испортила ей будущее. Но именно это все больше погружало ее в печаль. Ощущение себя неудачницей.

Ева пыталась убежать от всего этого, погружаясь в книги. Она читала все подряд: классику Гете и Шекспира, русский символизм, современных мировых писателей. Все ответы она пыталась найти в книгах. Все черпала из них. Лишь они ее спасали.

Все люди гуляли, веселились, ездили на пляж, на вечеринки, жили жизнью. Только Ева была погружена в свой внутренний мир, сидя на кровати в комнате Астрид. Она читала философию и убивала свое время. Она пыталась найти смысл в трудах Ницше, ибо фиаско отбило у нее интерес к жизни.

Астрид было больно смотреть на свою лучшую подругу. Она понимала всю трагедию ее души. У нее отобрали мечту! Что может быть хуже? Утешения не срабатывали. Пойти напиться Ева также не хотела. Астрид решила не мельтешить перед ее глазами. Она слишком хорошо знала Еву, чтобы оставлять ее одну. Ей так будет лучше. И когда Ева вдоволь намолчалась, она сама заговорила с Астрид в преддверии нового учебного года.

– Значит, ты уедешь навсегда? – спросила она.

– Получается, что да… – обреченно сказала Астрид.

– Я рада за тебя! Нет, правда! Я рада! Ты, наконец, обрела свое счастье. Ты, наконец, можешь жить с мамой, полноценно.

– Брось, Ева! Я же вижу, как тебе больно говорить все это!

– Нет, Астрид! Послушай меня! Я как никто другой отлично знаю, что такое не иметь родителей! Что такое отсутствие матери в твоей жизни. И ты делаешь это ради своей матери. Так будет правильней.

Астрид с жалостью посмотрела на печальное лицо Евы и обняла ее руками за талию, после чего сказала:

– А как же Синди?

– А что Синди?

– Ты же ее любишь? Как родную мать?

Ева подняла свои глаза на Астрид и пронзительно посмотрела ей в глаза, после чего не в силах сдержать свои слезливые веки, опустила голову вниз и зарыдала. Астрид обняла ее голову своими ладонями и крепче прижала к себе. Ева сказала сквозь слезы:

– Я больше никто! И буду никем!

– Эй, родная! Ты чего? Все в порядке! Ты не виновата! Это все эта дрянь! Вспомни, что говорил тебе Генрих! Он мыслит обратно. Не так ли? Ты помнишь, что он тебе говорил?.. – пытаясь успокоить Еву, говорила Астрид.

– Да. Он говорил, что у меня есть будущее… – вяло говорила Ева сквозь слезы.

– Вот видишь! Это сказал тебе профессиональный фотограф с мировым именем! А ты киснешь. Сара – никто. Ее поступки и ее мнение ничего не значат для тебя. Если у тебя нет фотографий, это еще не значит, что нужно сдаваться! Соберись! Ведь ты Ева Адамс?! А то я тебя не узнаю, подруга!

Данные слова здорово встряхнули разум Евы. Она, наконец-то, перестала плакать и улыбнулась, покрепче обняв Астрид в знак благодарности. Она словила себя на мысли, что хватит киснуть как компот. Действительно, где та Ева Адамс, которую все знают? Которую знает сама Ева? Она должна крушить стены, а не умываться слезами. И вспоминая, кто она, Ева взбодрилась, снова полная энтузиазма.

Не все кончено еще. Фирменная смекалка Евы Адамс была на ее стороне. И она подумала, что кроме официальных, должны были быть еще пробные, рабочие версии фотографий, которые не попали в портфолио. И Ева надеялась, что Генрих сохранил их где-нибудь, иначе им место на мусорке.

Найдя всю ту же визитную карточку Генриха Вандерсмайла, Ева набрала номер офиса в ожидании чуда. Шли гудки, она безумно переживала. Ей хотелось, чтобы искра переросла в огонь, а не канула в безнадежность. Прошло уже два месяца с тех пор, как Генрих сделал ей те фотографии. И кто знал, что сейчас ждет Еву на том конце провода.

– Здравствуйте! – прозвучал голос секретарши в телефонной трубке Евы.

Ева, тут же отстраняясь от какого-либо волнения и церемонии, решила сразу говорить в лоб:

– Здравствуйте! Мне нужен Генрих Вандерсмайл!

Голос в телефонной трубке стал перечислять разные услуги, всякую ерунду, совершенно не нужную Еве. Та, не стерпев, чуть ли не вскрикнула:

– Черт! Мне нужен Генрих Вандерсмайл! Лично! Он на месте? Скажите, что ему звонит клиент из Prada. Быстро! Пронто! Свяжите меня с ним!

После сих нервированных изречений Ева, наконец, услышала то, что хотела услышать. Ей пообещали соединить с Генрихом в течении полуминуты и в трубке телефона началась переадресация на иной номер. Видимо, Ева была настолько убедительной, что секретарша стерпела хамский тон и соединила ее с Генрихом.

– Генрих Вандерсмайл слушает! – прозвучал знакомый голос в телефонной трубке Евы.

В этот момент ее накатила радость, и ей хотелось прыгать от счастья. Как же она соскучилась по этому теплому голосу.

– Генрих, привет! – чуть ли не вскричала она, – Это я – Ева Адамс! Помнишь меня? – с нарастающей радостью в голосе.

– Ах, Ева! Разумеется, помню! Привет. А ты что, уже работаешь на Prada? – приветливым голосом говорил Генрих.

– Что? А, нет! Пришлось так сказать, чтобы я могла поговорить с тобой, Генрих. – смеялась Ева.

– Молодец! Ты изобретательная! – в ответ смеялся Генрих.

– У меня к тебе есть очень важный вопрос! Можно сказать, вопрос жизни и смерти! Пожалуйста, можешь уделить мне две минуты своего драгоценного времени?

– Да, пожалуйста! А что случилось?

– У тебя остались хоть какие-нибудь фотографии с нашей фотосессии?

– Разумеется. Я никогда не выбрасываю плоды своей творческой деятельности. Какими бы они не были. А зачем они тебе? Я же вроде отобрал тебе портфолио. Или что-то не так?

– Понимаешь, такое дело… – затягивала Ева.

Ей не совсем было приятно рассказывать все, что случилось тогда с ней и с фотографиями, ибо не хотела, чтобы это выглядело как стукачество. Но по-иному она не могла. Она должна была сказать все, как есть, поверит ей Генрих или нет. Но он должен знать всю правду. Ей это нужно.

– В общем, Сара уничтожила мои фотографии. – сказала она с не охотой.

– Что? Сара? Но как?

– Обычно. Я пришла за фотографиями, как мы с тобой и договаривались. Но она сказала, что выбросила их, после чего вовсе озверела и накинулась на меня с нездоровой ненавистью.

– Сара на тебя накинулась?

– Да. Но, в общем, это не важно…

– Нет. Важно, Ева! Еще и как важно! – перебил ее Генрих своим взволнованным голосом, – Давай подробнее. Что между вами произошло?

Ева рассказа Генриху всю произошедшую картину. Генрих впервые был наслышан таким о Саре. Он узнал ее с иной стороны. В его голосе и настроении чувствовалось разочарование и некая злоба на свою девушку. Ему было стыдно перед Евой, и он не скрывал данного.

– Ева, мне так стыдно! Я все возмещу! Хочешь еще одну фотосессию? Я прилечу в свой выходной день в Лондон! – говорил он, пытаясь хоть как-то угодить Еве.

– Спасибо, Генрих! Но мне всего лишь нужны фотографии. – сказала Ева.

– Рабочие? Но ведь они не так уж хороши!

– Лучше дай мне их, Генрих!

– Ты уверена?

– Да.

– Хорошо. Я отошлю их тебе по почте. Но мне до сих пор неудобно перед тобой, Ева!

– Не стоит, Генрих. Ты и так для меня многое сделал.

– Слушай, Ева! – вдруг осенило Генриха, – Давай я тебя лучше отошлю к одному фотографу, коль не хочешь, чтобы я ехал к тебе. В Лондоне живет один очень необычный и талантливый фотограф. А точнее, он фотохудожник. Он еще не признанный, но он очень-очень достойный товарищ. Его зовут Малколм Маринелли. Думаю, ты его заинтересуешь. Ему как раз сейчас не хватает того самого фундамента, на котором он планирует создавать свое искусство. Ты, как раз, отличный экземпляр для него. Извини за выражение. Ха-ха! Поверь, он действительно стоит попытки. Тем более, смотреть будут на тебя, а оценивать его. Ты когда придешь к нему, скажешь сразу, что это я его посоветовал тебе. Он мой должник – точно сработает.

– Очень мило с твоей стороны, Генрих!

– Ты прислушайся к моему совету! Я не зря тебе все это говорю. Ты же хочешь, чтобы я не чувствовал себя виноватым перед тобой? Тогда сделай то, что я тебе говорю. Уверяю, данная попытка может стать для тебя немаловажной. Малколм – именно тот, из чьих рук рождается целое явление. Он нечто сумасшедший. Именно это позволяет ему видеть сквозь призму ирреальности. До сих пор не понимаю, как я мог про него забыть… Почему я сразу тебе о нем не сказал…

– Не переживай, Генрих. Обязательно схожу. Попытка дает шанс, а не попытка – его отсутствие. Говори адрес.

Ева решила попробовать. Возможно, действительно, это был ее шанс достигнуть такого желаемого Олимпа. В глубине души она была невероятно благодарна Генриху. Она знала, что никогда не сможет отплатить ему достойной ценой за все то, что он для нее сделал и чем помог. Он оказался для нее не просто фотографом. И теперь ее перспективы снова казались ей видимыми, а не иголкой в стоге сена.

Снова мир Евы Адамс превратился в бурю амбиций и ветер стремлений. И с радостью на устах, Ева поблагодарила Генриха от всего сердца. Он ответил ей:

– Не стоит, Ева! Был рад тебя услышать! Я верю в тебя! Всего доброго! Надеюсь, мы с тобой еще увидимся.

И от данных слов Ева превознеслась еще больше, до седьмых небес. Она никого никогда не ценила, как в этот момент она ценила Генриха.

Увидевшись с Астрид, она бросилась к ней в объятия со словами:

– Ура, Астрид! Я победила! Я победила!

Ее радости не было предела. Астрид ничего не оставалось, как радоваться вместе с Евой. Они прыгали, радуясь друг за друга, и смеялись как маленькие дети. Казалось, ничто не помешает им сейчас. Но в данный момент что-то смущало Астрид. Какая-то внутренняя хандра. Ей было это знакомо. Ева снова станет общаться лишь со своими амбициями. Она снова начнет отдаляться. Астрид видела все это уже наперед, ибо она видела Еву насквозь. Она искренне любила Еву, и не только как подругу. И в моменты отдаленности друг от друга Астрид буквально убивалась всем этим в эмоциональном плане.

Когда страдала Ева, ей также было не по себе, ибо она не могла терпеть ее страданий. Смотреть, как Еве больно. Она перестала чувствовать Еву позитивно. Она теряла эту связь, общую волну. Ей всегда было неуютно. И когда они, очень редко, могли порадоваться вот так вместе, буквально пару минут, то Астрид пыталась насладиться этим мгновением сполна, как можно обширнее. Ведь это представлялось ей теперь чем-то утопическим.

– Астрид. Спасибо тебе за то, что не дала мне опустить руки. Спасибо за то, что умеешь подбодрить. Если бы не твоя поддержка, я бы давно пропала. – говорила Ева.

– Не стоит, милая. – говорила Астрид, улыбаясь, – Давай, лучше выпьем! Поговорим!

Но Ева отвергла данное предложение. Ей было не интересно раскрывать душу за бокалами вина. Она бредила будущим.

С началом учебного года она всерьез намерилась найти обитель Малколма Маринелли. Единственное впечатление, которое имела Ева о данном персонаже, так это: «сумасшедший по части своей гениальности». Если она правильно поняла Генриха в их телефонном разговоре. Так же, исходя из фамилии не признаного фотохудожника, Ева ожидала увидеть какого-нибудь итальянца с ярко-пылающими глазами и обильной жестикуляцией.

Перед походом в гости Ева обула черные туфли на высоком каблуке, надела черные колготки и черную юбку. Ее кофта была белой, рукава которой выглядывали из-под черного топа с увеличенными плечами и широким декольте. Данный ход делал шею Евы визуально длиннее, словно лебединую хрупкую шею. Ее лицо становилось более заметным. Особенно его выделяла белая пудра, которую нанесла Ева и подчеркнула черным карандашом свои и без того черные огромные глаза, сделав акцент на нижнем веке. Последним штрихом оказалась красная помада на губах.

«Он ведь сумасшедший» – думала Ева с иронией, не стесняясь наряжаться, будто на парад фриков. Она уже подходила к нужному дому. Это было высотное здание старых времен. И зайдя в подъезд, Ева подумала: «Ну и ну! Надеюсь, его квартира не будет столь безнадежной». Ответ не заставил ее долго ждать.

Поднявшись всего на пару этажей, Ева сверилась с адресом, написанным на ее бумажке, и позвонила в звонок темно-красных дверей. Она переживала. Больше не из-за неизвестности, а из-за того, что этот гений долго не открывал дверь. Ева стояла около трех минут и ждала, пока кто-нибудь ее откроет. Но, когда она подумала, что, возможно, хозяина квартиры нет дома, она развернулась и собралась уходить вниз по лестнице. Но, услышав щелчки дверного замка, она задержала свою ногу на ступеньке и глянула на дверь. Она медленно отворилась, и ее взору предстал молодой парень худощавого телосложения, ростом около 180 сантиметров. Его стрижка была короткой, под машинку (не более пяти миллиметров), волосы густые и черные. Они плавно переходили в стильную щетинистую бородку на лице, также аккуратно выстриженную, больше напоминающую старую добрую испанку, но с авторской изюминкой фотохудожника, с большей агрессией в образе.

Он стоял перед Евой в одних лишь трусах абсолютно без стеснений, зевая и выглядев заспанным. Кажись, Ева разбудила его в это позднее утро.

– Я вас знаю? – спросил он, сфокусировав свой заспанный взгляд на миловидной блондинке.

– Вы Малколм Маринелли? – спросила Ева, подойдя к нему.

– Да. Чем буду обязан?

– Я от Генриха Вандерсмайла. Он сказал, будто бы вы его должник!?

– Заходи! – без церемоний и всяческих раздумий сказал Малколм.

Зайдя внутрь, все ожидания Евы насчет этого парня рухнули. Лишь орлиный итальянский нос оправдал ее домыслы. Все остальное было иным. Человек, квартира. У нее сложилось неоднозначное первое впечатление о жилищи Маринелли.

Квартира была маленькой и бедной в плане интерьера. Она казалась пустой. Но она была довольно стильной. Было видно, как Малколм приложил к дизайну свою руку, пытаясь скрыть свою бедность гениальностью идей и нонконформизмом. Белые пустые стены покрывались оригинальными фотополотнами различных фемининных образов, что создавало видимость творческого процесса, либо беспорядка, который был везде – в комнатах, на стенах, на кровати. Главная комната сливалась с кухней, между ними была лишь стойка, которая зрительно разделяла комнаты. Благо туалет находился в отдельной комнате за дверью.

Первое, о чем подумала Ева, увидев все это, так это: «Как можно жить в подобных квартирах? С такой планировкой?». Затем ее внимание привлекли фотополотна, огромные, порой во весь человеческий рост. Они впечатлили ее. Сидя на пуфике, пока Малколм кипятил чайник, она молча рассматривала их и пыталась понять их творческий замысел. Они перекрывали весь ужас бедности Маринелли, которой Ева не ожидала увидеть в такой мере. Фригидные, холодные лица, непонятные композиции в жанре сюрреализма, постмодерна, пограничное состояние абсурда и гениальности будто бы были дополнением минималистической квартиры. Эти тусклые тона, преобладание то светлых, то зеленых, то багровых тонов. Выдержанная стилистика. Это все была концепция Маринелли. И Ева не могла оторвать своих глаз от его творений. Она получала эстетическое наслаждение вперемешку с изумлением и некой странностью в восприятии. И ее внимание мог отобрать лишь сам творец, сев напротив Евы на другой такой же пуфик, с кружкой кофе в руке.