Текст книги "История Одного Андрогина (СИ)"

Автор книги: Морган Роттен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц)

В вахтерской кабинке сидел молодой и малоопытный парень, что явно было на руку Натаниэлю. Немного поправившись, он напряг свои губы и лицо, пытаясь выглядеть как можно сексапильнее, и подошел к кабинке, начиная свой последний бой.

– Стой! Ты куда? – завопил смотритель, пытаясь выглядеть серьезным.

Но ему не шло быть таким. Натаниэль лишь улыбнулся и сказал:

– А что такое, милый? Я не могу сходить за сигаретами? – игриво посмотрев на него.

– Нет! Девушка, вы время видели? И вообще, вы кто такая? Почему я вас не знаю? – пытаясь сделать свой голос угрожающим, говорил тот.

Но он был робок. Как на вид, так и внутри.

– А ты сколько здесь работаешь, чтобы знать меня? – уверенно сказал Натаниэль, будто так и надо.

Он словно знал, что этот парень был новеньким, и работал всего лишь неделю здесь. Он был стажером, и даже не до конца знал все правила внутреннего распорядка поликлиники. Внутренняя неуверенность в себе явно выказывала его. Натаниэль, будучи тонким психологом, вывел его на чистую воду. Уже через несколько минут этот салага вовсе потерял свой мнительный кураж. Беседу стал вести Натаниэль.

– И? – спросил он, смотря вопросительно.

– Джереми. – сказал тот, чувствуя долг представиться.

– И так, Джереми. Ты собираешься меня выпускать? Или будешь вести себя как закомплексованный девственник? – заязвил Натаниэль.

Джереми вовсе почувствовал себя неудобно. Он тут же схватился за свой красный прыщ на щеке, опуская глаза, от нежелания встречаться взглядом с непокорной медсестрой и сказал:

– Будто бы вы знаете!

– У тебя на лбу написано! – чуть ли не засунув свою голову в его кабинку, сказал Натаниэль, будто досаждая своей настырливостью.

Джереми терзали сомнения. Он боялся ошибиться и не знал, как будет верно. Позволить ей сходить за сигаретами, или отказать ей, не будучи уверенным в последствиях. Он время от времени смотрел в эти милые, сверлящие его глаза, и ловил себя на мысли, что не может. Отказать не может.

– А вдруг кто-нибудь узнает? Время позднее! – молвил он, пытаясь уже хоть как-то отговориться.

– Никто не узнает. Я мигом. Обещаю. Я умру, если не покурю. А покурю, я тебя поцелую. – сказал Натаниэль, вбив последний гвоздь в мышление зеленого Джереми.

Он поддался и открыл ворота. Он выпустил пациента, пребывающего здесь уже более двух лет. Как тот хотел оказаться по ту сторону. И вот, он ступает за территорию насточертевшей ему клиники. Джереми не устоял перед обаянием и уверенностью красивой девушки. Натаниэль подмигнул ему и скрылся в темноте.

Спустя пару минут он уже рассекал ночные улицы. Как же он соскучился по этим милым улочкам так знакомого ему Лондона, который никак не изменился, будто ожидая возвращения Натаниэля.

Его легкие наполнялись свободой. Он чувствовал тот запах, которого так не хватало ему. Но его голова была озадачена иным. Она не давала в полной мере насытиться ему свободой.

Натаниэль пытался идти по малолюдным улицам, дабы обращать на себя меньше взора прохожих. Он считал, что в униформе медсестры он будет заметнее обычных обывателей. Он пытался идти скверами и парками, где почти не было людей. Где редкий хозяин мог выгулять собаку, или влюбленная пара извиваться в поцелуях темноты. Сам того не ожидая, Натаниэль наткнулся на тот самый дом, в который привезла его Синди, усыновив маленького ангелочка. Кто он теперь? Что значит его первый дом для него самого в данный момент? Натаниэль задумался.

Сколько он жил в Лондоне сам, он никогда не посещал свой первый дом. Теперь же он внимал его, стоя на противоположной стороне, через дорогу. Прямо напротив. Старый дом никак не изменился. Кажется, он до сих пор не обрел постоянного хозяина.

Натаниэль смотрел в его окна и видел темноту. Фасад дома лишь местами освещался редкими лучами, доходящими с фонарных столбов. Он весь был темный, окутанный мраком и закрытый деревьями, росшими на клумбах, впереди. Натаниэль стал вспоминать о прошлом.

Он вспоминал, как первый раз здесь оказался. Он не забудет этот день. Он вспоминал, как Синди обнимала его и радовалась, что они живут здесь. Он вспоминал, что даже, когда они жили в Париже, Синди находила хотя бы случай в год выбраться сюда и устроить пикник. И он был с ней. И он был рад. Он ни за что не отпустил бы ее, обхватив ее своими детскими руками в столь редкий момент. Он никогда не разлюбит Лондон, как не разлюбит Синди. Они оба любили Лондон. Натаниэль знал об этом. Почему она стала такой холодной ко всему? К своему городу? К ребенку?

«Я хочу быть таким же красивым, как моя мама!» – вспоминал Натаниэль, представляя пред глазами картинку из прошлого. Он пытался сдержать слезы. Он пытался оправдать себя и Синди. Но не получалось. Все больше гнева появлялось у него внутри.

«Я ни чем не хуже тебя, мама!» – хотелось ему выкрикнуть, посмотрев в глаза своей матери. Он так хотел посмотреть ей в глаза. Ее спасает только то, что она мертва. Натаниэль душу отдаст за это. И он задумался.

Его мысли казались ему абсурдом. Он уже стал колебаться, может быть, действительно – он псих?! Но его мысли не умялись. Они все больше разжигали в нем огонь. И он решил, что скажет это. Он скажет, когда придет на кладбище. Он мигом дернул к могиле своей матери. Он не был у места захоронения Синди с самого момента ее захоронения.

Время близилось к полуночи. Натаниэль искал и был настойчив. Ему не терпелось найти могилу своей матери. Он был озабочен мыслью. Гром в небе словно предвещал ему душевную бурю. Скоро разразится гроза. Стали возникать порывы ветра.

Натаниэль был намерен найти могилу своей матери, не смотря ни на что. Она должна быть где-то здесь. Где ее надгробный камень? Он узнает его даже спустя много лет. Капли с неба стали падать на Натаниэля. Они казались огромными и очень быстро учащались. В один миг они полили, словно из ведра. Началась гроза. Натаниэль был обеспокоен не погодой. Ему было все равно. Он должен был найти ее могилу. Вот она!

«Cindy Walcott 07.06.1948 – 24.04.1985»

Теперь Натаниэль был вкопаней самого надгробия. Ему не верилось, что он видит это. Что он здесь. Момент трагедии разбил что-то в его сердце, и мелкие осколки поранили его. Он не знал, что делать. А точнее – не мог. Он вспоминал похороны Синди и не мог смотреть на ее могилу так спокойно стоя здесь и смотря на нее сверху. Ему было больно. И он хотел покончить с этим. Его ноги вязли в грязи. И он со злости стал копать ее под собою.

Он вспоминал, как обнаружил Синди мертвой. Как много крови было на полу; как много героина было. Он признавался сам себе, что это наркотики ее убили. Он верил в это. Теперь он знал. Он копал сильнее.

Он вспоминал, как он все эти годы восхищался ее красотой. Ему снова хотелось узреть ее в реальности. Он перестал жалеть свои пальцы, которые он сдирал, пытаясь откопать Синди. Он копал, не останавливаясь. Где-то там должен быть ее гроб. Он откопает ее. Его одежда стала черной.

Все больше он погружался в землю. Он вырыл яму по колено. Его руки обессилены, но он ни за что не остановится. Пусть они отсохнут, отпадут. Он не оступится и не оставит Синди.

Его слезы стали смешиваться с потеками дождя на его теле. Он насквозь был мокрый и в грязи. Его руки кровоточили, как кровоточила его душа. Он добрался до гроба и стал ломать его голыми руками, через силу. Пытаясь удержать себя, он закричал, как никогда не кричал в своей жизни. Его крик был таким болестным и громким, что сам дождь должен был остановиться. Но тот продолжал смывать Натаниэля в могилу к его матери. Дождь был настолько сильным, что с ним мог сравниться только внутренний дождь Натаниэля, который поливал в нем.

XXXIX Глава

Астрид открыла дверь своей квартиры и увидела перед собой Натаниэля, по ту сторону порога.

Сначала она не верила своим глазам. Она долго не могла поверить, что перед ней Натаниэль. Он был таким не похожим на себя. Лишь его черные глаза выдавали его за того человека, которого Астрид ждала много лет.

Его униформа медсестры была черной от грязи, насквозь промокшей, как и сам Натаниэль. Он выглядел жалким и бессильным. Будучи в неком шоке, Астрид спросила настороженным голосом:

– Ева?

У Натаниэля тут же накатились слезы на глазах. Пытаясь сдерживать их, он сказал:

– Натаниэль.

Астрид вмиг стало все понятно.

Она впустила его в свою квартиру. В ту самую квартиру, которая заменяла Натаниэлю дом на протяжении двух лет. Которая практически не изменилась. Единственное, что здесь поменялось, так это то, что здесь больше не жила старуха, которую в юности так ненавидела Астрид. Теперь здесь жил ее младший брат Томас, который был ей как сын.

Астрид отправила Натаниэля в душ, в то время как сама пыталась собраться мыслями: «О, Боже! Натаниэль! В моем доме! Спустя столько лет! Боже, что с ним? Почему он так выглядит! Неужели он пришел? Я не свихнулась? Нет! Это реальность. Он здесь. И я тоже. Мы оба в реальности». Это утро было самым впечатлительным в ее жизни.

Она не знала, как настроиться на разговор с ним. Как начать разговаривать с Натаниэлем. Что ему сказать. Они так давно не виделись. Наверняка, они оба не мало изменились за столько лет. Они совершенно спокойно могли не понять друг друга. Вероятней всего, эта душевая пауза между ними лишь на руку обоим. Нужно настроиться.

Выйдя из душа в одежде, которую Натаниэлю дала Астрид – черную обтягивающую кофту и черные узкие штаны, Натаниэль первым молвил к Астрид, усевшись за столом на кухне:

– Ты здесь. Снова. Почему?

– Ммм… понимаешь… – откровенно нервничала Астрид, осознавая, что перед ней Натаниэль, – Произошло несчастье, и мне с Томасом пришлось вернуться в Лондон. – говорила она, все больше привыкая к его обществу.

Сам же Натаниэль выглядел привычно спокойным, но бесконечно грустным. Его глаза не сдвигались с места, уставившись куда-то в стол, будто он о чем-то думал, но пытался набраться чего-то необходимого. Он сказал:

– Какое несчастье?

– Мама умерла. Карл начал спиваться. Его уволили с работы. Он перестал обеспечивать семью. Мне надоело, что он наглеет у меня на шее. Он стал безобразным и не способным быть главой семьи. Я добилась опекунства над Томасом, и мы уехали в Лондон.

– Ты ответственная. – пытаясь натянуть легкую ухмылку, сказал Натаниэль, после чего увидел милого парня в другой комнате и добавил, – Сколько лет твоему брату?

Натаниэль время от времени стал поднимать на Астрид глаза. Та также стала выглядеть более смелой.

– Девять. – сказала она.

– Девять? Прошло девять лет? – сказал Натаниэль, оглядываясь в прошлое.

Он вспоминал, как мать Астрид приезжала, будучи беременной. Он вспоминал, как они стали ссориться на почве этого и не только. Он вспоминал, каким он был ублюдком по отношению к своей лучшей подруге. И он хотел выкрикнуть слова мольбы о прощении. Но что-то его сдерживало, до сих пор. Он лишь холодно сказал:

– Ты изменилась с тех пор. – пробегая своими глазами по новой внешности Астрид.

Ее волосы были все также черны. Но теперь они были короче и еле доставали до середины лопаток. Не было привычной готской челки. Теперь у нее был боковой пробор. Ее глаза больше небыли заключены в жирные стрелки. Теперь Астрид скупилась на резкий макияж. Она выглядела повзрослевшей. Она выглядела более скромной, чем в прошлом. Она робко улыбнулась и сказала:

– Я уже не та тусовщица, кем была раньше. Я стала писателем.

– А когда-то ты говорила, что пить и веселиться – лучше! – с улыбкой сказал Натаниэль.

– Да. – чуть-чуть стыдливо, но с улыбкой сказала Астрид.

Они взаимно улыбнулись и почувствовали, как стали сближаться друг с другом. Мнимая граница неудобства и страха сказать лишнее стала стираться между ними. Они стали ракрепощаться. Натаниэль сказал с ностальгией в глазах:

– И я когда-то говорил обратное… – взглянув Астрид в глаза, задержавшись во взглядах.

– Но ты добился успеха! – сказала Астрид.

– Призрачного успеха! Это был не я!

– Прости, Натаниэль!

– Что?

– Прости меня, что я тогда тебя не поддержала. Я должна была…

– О чем ты, Астрид? Это фальшивка! Это я виновен! Я! Это я виноват перед тобой, родная!

Теперь они не могли оторвать друг от друга своих глаз. Будто они засматривали друг другу в души, пытаясь нащупать их былые чувства. Они искали соприкосновения в прощении друг друга.

– Это глупое стремление быть признанным затмило мой разум. Я обидел тебя, Астрид. Я обидел всех, пытаясь преодолеть свой путь. Это все Синди! Ненавижу ее! Это она виновата! Она!.. – с яростью в своей меланхолии, говорил Натаниэль.

Его взгляд стал непонятным. Астрид не знала что сказать.

– На самом деле, она вовсе никакой не идеал! – говорил Натаниэль, со все большим безумием в глазах, – Она не идеал! Понимаешь?

– О чем ты, Натаниэль? – пыталась понять его Астрид.

– Сегодня ночью я разрыл ее могилу. И знаешь, что я там увидел?..

Астрид передернуло внутри.

– Ничего! – с разочарованием ответил на свой же вопрос Натаниэль, – Ничего я там не увидел! Ничего прекрасного! Ничего того, что можно было бы назвать идеальным, красивым. Красота смертна, Астрид. Она не вечна. Как и Синди. Как и я. Мир вовсе не таков, каким он тебе кажется.

– Успокойся, Натаниэль! – сказала Астрид, наконец, обняв его за столько лет.

Натаниэль почувствовал ее дружеское плечо. Наконец-то он мог поплакаться кому-либо в рубашку. Он так давно этого не делал.

– Прости меня, Астрид! Прости за все! За то, что я был таким слепым и самовлюбленным. Прости, что не смог тебя любить. – рыдал Натаниэль.

– Тихо-тихо! Все в порядке. Все хорошо. Я не виню тебя. Не думай об этом. – успокаивала его Астрид, прижимая и гладя головушку Натаниэля.

– Я думал об этом все девять лет! Я сделал тебе больно, Астрид. Но я отрицал и был принципиальным. Это делал я! Понимаешь? Я, а не Ева! Никакой Евы никогда не было! Я выдумал ее. Она фальшивка. Все это время был я.

– Тихо, милый! Выпей воды! У тебя истерика! – сказала Астрид, предложив ему стакан воды.

Натаниэль, вытирая слезы, стал судорожно глотать воду из стакана. После нескольких глотков, он оставил стакан зажатым между своих ладоней, и просто уткнулся взглядом в пол.

– Ты не виновен, Натаниэль! – еще раз пыталась оправдать Астрид Натаниэля в его же глазах.

– Нет! Во всем виновен я! – более спокойно сказал Натаниэль.

В этот момент Астрид заметила, как из комнаты появился Томас. Его лицо выглядело безобидным и непонимающим. Он лишь молча наблюдал картину. Астрид сказала ровным тоном:

– Томас, иди в свою комнату и закрой за собой дверь! – после чего села перед Натаниэлем на корточки, будто пытаясь заглянуть в него поглубже.

Она нежно обхватила его ладони, зажимающие стакан, пытаясь насладиться этим соприкосновением. Натаниэль глянул на нее, и в его взгляде была некая двусмысленность. То ли ему было больно, то ли он решался на что-либо. И его лицо стало приближаться к лицу Астрид. Что-то знакомое образовалось между ними в данный момент. Они словно затаили свое внимание и переплели их воедино. Натаниэль максимально близко приблизился к ее лицу и задержался, так, что они оба чувствовали нежное и волнительное дыхание друг друга на своих губах. Казалось еще сантиметр, но Астрид дернулась в сторону, после чего Натаниэль сказал тихим голосом:

– Разве не этого ты хотела все это время?

Его глаза стали казаться самыми печальными на свете. Астрид стало сложно говорить. Ее глаза наполнились слезами, а горло еле выговорило:

– Хотела… – но больше ничего сказать она не смогла.

Натаниэль все понял. Он уже не хотел ничего менять. Было слишком поздно. Он слишком долго жил не своей жизнью. И сейчас ему больше всего хотелось ускользнуть отсюда. Покинуть это место навсегда. Но что-то чувственно держало его здесь. Ему так не хотелось терять Астрид из виду, все время видеть ее здесь. Но также он хотел, чтобы они больше не виделись, не были вампирами друг друга. Им было больно друг от друга. Он осознавал, что если он покинет ее молча, она не сможет удержать его. Даже если не захочет. Она все равно будет пытаться его видеть. И это больно для обоих. Натаниэль уже не знал, как думать обо всем этом. Он чувствовал себя реальным психом, озабоченным неизвестно чем. Он словно ставил галочки напротив своих пунктов. И сейчас он добился прощения Астрид. Он хотел уйти. Надолго. Навсегда. Чтобы никого не беспокоить своим видом. Он столько боли принес в этот мир. Его могло простить только то, если бы его не стало. Единственный, кого он не мог простить – это он сам. Он не мог простить себе все то, что придумал он и для чего. Кем был он или не был. Он сам запутывался в своих мыслях. Он лишь хотел уединиться. Осталось подождать. Ночь, может другую. Астрид оставила Натаниэля у себя.

Когда они с Томасом отправились по делам, оставив Натаниэля одного, тот сразу же поднялся с кровати с одержимым видом, рыская по комнате. Он надел одежду Астрид, став искать ее косметику. Он чувствовал необходимость в этом. Попытавшись открыть дверь, закрытую на замок, он словил себя на мысли, что он сможет покинуть квартиру лишь через окно.

Четвертый этаж. Натаниэль забыл про это. Но открыв окно, он все больше вдохновлялся своим побегом в никуда. Некая ностальгия нахлынула его. То, что он пытался сделать, он уже делал однажды. Пустяки. Это казалось ему более легким, чем это было когда-то. И перед тем, как отважиться на последний рывок, он еще раз глянул обратно в комнату и подумал, что он не может так поступить с Астрид. Он должен был написать ей ответ.

«Дорогая Астрид!

Сочти данное письмо моим ответом на твои письма.

Ты была единственным, неповторимым человеком, который мог понять меня и принять. И, надеюсь, ты поймешь меня сейчас.

Я должен покончить со всем этим. Я должен убить ее. Раз и навсегда. Это именно то, что я не мог рассказать тебе доныне. Это то, что мучило меня все эти годы. Я – сорняк. Я должен убить Синди.

Помнишь, ты подарила мне браслет? Я отдал его тому парню. Извини. Теперь я ценю тот твой подарок. И я хочу подарить тебе свой. Подарить самую дорогую вещь на свете. Я хочу, чтобы она осталась у тебя, и напоминала тебе о ясном разуме. Я знаю, ты не выбросишь ее, подобно мне. Ты лучше меня, Астрид.

Не знаю, любишь ли ты меня сейчас… Хочу сказать тебе одно: Прости! За то, что не любил тебя. Я никого никогда не любил. И в этом моя проблема. Проклятие. Прости.

Твой Андрогин, Натаниэль!»

Ему было больно, но он не мог позволить себе слабость. Он должен был бежать, и он не мог ничего с этим поделать.

Он не знал, кто в его голове. Кто говорит в нем сейчас. Но он спрыгнул, цепляясь за карнизы и ветви деревьев, устремившись вдаль, не оглядываясь. Он хотел в свой дом. Свой первый, милый дом, в который привела его Синди. И найдя его, он взломал дверь и проник в него.

Тишина. Уют. Казалось, дом до сих пор пахнет семидесятыми, гримерками и косметикой. Как Натаниэль соскучился по этому запаху, который, на самом деле, волновал его сейчас. Ему было не до тонкостей эстетики. Он искал зеркало.

Ему хотелось поскорее сделать это. Чтобы никто не смог его найти, остановить его. Но он медлил. Мысли затягивали его в болота прошлого, которые не отпускали его. Ему вдруг вспомнилось, как в кладовке Синди хранила красные вина. Он надеялся, что за много лет ничто не изменилось. Те, кто снимал этот дом иногда – не выпили его. Он решил спуститься. И нашел бутылку красного вина 40-х годов производства. С горем открыв эту бутылку, он выпил треть на кухне. Наблюдая все вокруг, он говорил успокаивающим тоном:

– Здесь все осталось прежним!..

Начиная рыться в ящиках стола, он нашел кухонный нож, который хотел, но не ожидал увидеть Натаниэль. Видимо дом был чересчур не тронут. Многие вещи лежали здесь, не сдвинувшись с места.

– Неужто этот дом не был кому-то интересным? – удивлялся Натаниэль, внимая лезвие ножа.

Внешне он был спокоен. Но в душе его творилась немыслимая буря. Его мысли перемешивались между собой. И это было невыносимо.

Сев перед зеркалом, он снова навернул вина с горлышка и стал наносить макияж на свои веки. Он не хотел делать его привычным для себя. Он вспоминал, как это делала Синди. Он хотел ее макияж, словно добивался чего-то. Черные локоны по лопатки у него уже были, словно так и надо было.

– И зачем я их красил? – сказал Натаниэль, глядя на свои волосы, будучи уверенным в том, что сейчас ему так намного лучше.

Вся жизнь пробегала у него перед глазами. Он наносил макияж, а его глаза наливались слезами. Он вспоминал все.

Черным карандашом по верхним векам. Он вспоминал, каким он был в детстве. Капли, собирающиеся в уголках его глаз, не давали ему нанести макияж так хорошо, как хотелось бы.

Черным карандашом под глазами. Он начал вспоминать Гарри. Как он отдался ему за фальшивые документы. Зачем он это сделал? Ему это было так нужно? Он вспоминал Генриха и Маринелли. Как они сделали из него звезду. Он вспоминал Сару и даже Рокси, и думал, что мог бы сделать по-другому, вернуть бы время вспять. В нем накипала ненависть.

– Пошли вы к черту! – психовано сказал Натаниэль, прекратив краситься.

Он стал бешено глотать вино из бутылки. Через пару минут успокоившись, он глянул на себя в зеркало и взял в руки красную губную помаду. Начав наносить ее на свои губы он, вдруг, вспомнил Оливье.

– Ненавижу тебя, стерва! – выкрикнул он резко, бросив помаду в зеркало.

Пожав своими губами, он растер помаду по своим губам более равномерно, после чего он уставился в зеркало со знакомым взглядом. Он не мог оторвать свой взгляд от него. Он видел в нем Синди. И внимая ее образ в зеркале, ему чертовски хотелось разбить его, воткнуть нож в ее сердце. Но его разум охватила паника.

– Почему? Зачем? – стал говорить он зеркалу.

Ему казалось, будто Синди говорит ему оттуда:

– Зачем тебе меня видеть? Что же ты делаешь, Натаниэль?

– Я не желаю тебя видеть! Заткнись! – кричал он сам себе.

– Неправда. Всю жизнь ты хотел только этого!

– Нет! Нет! – истерил Натаниэль.

Образ Синди в его зеркале никак не пропадал.

– Признайся сам себе. Ну же, давай! – говорила ему Синди.

– Я покончу с этим раз и навсегда! – сказал Натаниэль отчаянным голосом, после чего посмотрел на нож.

Он трепетно, но с вдохновением взял его в руку.

– Давай! Попробуй! У тебя кишка тонка!

– Я сделаю это!

– Ты слабак! Ты знал это все это время!

– Я убью тебя!

– Попробуй. Только будь уверен, кого убиваешь.

После данного Натаниэль зашел в мысленный тупик. От отчаяния он допил вино и бросил бутылку об стену. Ему было сложно думать. В нем говорили эмоции. Они были настолько сильны, что ему хотелось все сразу. Разбить зеркало, чтобы не видеть Синди. Но это было так наивно. Он знал, что это не решит его проблемы. Он не может разбить зеркало. Все, что угодно. Только не его. Рукоятка ножа стала впиваться в его зажатую ладонь все сильнее. После он выпустил его и схватился обеими руками за лицо. Он зарыдал. Он был растерян. Он стал говорить сам себе:

– За что ты так со мной? За что я стал тобою? Я знаю – я хотел. Но я никогда не думал, что такое возможно. Что можно стать другим человеком. Что ты всегда будешь в моем зеркале. Я слабак. Я знаю. Я никто. Меня никогда не было. Не было Натаниэля Уолкотта. Не было Евы Адамс. – Натаниэль открыл свое лицо и, выдержав паузу, сказал в зеркало, – Никогда не было тебя!

Он опустил руки на колени и взглянул в зеркало внимательнее. Что-то иное он увидел в нем. Словно покаяние лишило его слепоты. Кто это? Неужели он видит себя перед зеркалом? Этого не может быть. Натаниэль не верит в это. Он говорит себе?

Он смотрел в зеркало и видел в нем кого-то незнакомого. И он понял, что никогда не видел себя. Он видел себя лишь будучи ребенком. Теперь же он был в отчаянии.

Это снова повторится. Он больше не хочет видеть Синди. Он не привык видеть себя. Он никого не хочет видеть. Он не знает, кем был он все это время. Натаниэль хватается за нож.

Его дыхание становится тяжелым. Он больше не богочеловек в своих глазах. Больше никто ему не кумир. Ни Синди, ни он сам. Он слишком долго жил не своей жизнью. И от осознания данного его рука с ножом все более дрожала, приближаясь к телу.

Натаниэль смотрел в зеркало и пытался понять. Но понял лишь то, что понимать больше незачем. Ему больше ничего не нужно. Осталось сделать движение рукой. Но это чертовски сложно. Как же это сложно, черт возьми! Натаниэль злился на себя. Даже в этот момент он чувствовал себя слизнем.

С каждым вдохом ему становилось все сложнее и сложнее думать обо всем. Осознавать момент, который может стать последним. Пред его глазами пронеслась вся жизнь. Он хотел заплакать, но в нем больше не осталось слез. Каждая из них казалась ему считанной. Каждое дыхание казалось предпоследним. Ему очень хотелось опустить свои руки и остановиться. Но в этот раз он почувствовал, что должен хоть раз в жизни сделать то, что действительно хочет сделать он сам. Единственный раз по истине победить. Самого себя. И он посмотрел в зеркало так, будто в нем никогда не было такого мучительного озарения. Такого, которое заставило его сказать последние слова в его жизни:

– Я убиваю того, у кого никогда не было сердца! – и со всего размаха воткнул нож в свое сердце.

Он воткнул его так глубоко, что лезвие ножа полностью скрылось в его теле. Изливаясь багровыми реками, Натаниэль чувствовал, как его сердце с невероятной колющей болью прекращало свою жизнь. Его охватили судороги. Он упал со стула и начал биться в конвульсиях. Это была агония сердца, которая выжимала из него последние капли жизни. Болестной, печальной, грустной жизни. Его кровь была такой черной, что казалось, нет больших мучений на земле. И с каждой секундой это мучение уводит его пленника в царство мертвых. Это мучение становится граничить с чем-то бессознательным, нирваной.

Из последних сил Натаниэль делает движение рукой, словно хочет взяться за ручку ножа. Но слишком поздно. В его глазах тут же потемнело. Он почувствовал последний стук сердца, вместе с которым он успел подумать: «Умри».

Эпилог

Лондон

2002 год

«Nathaniel Walcott 27.04.1972 – 30.04.1999»

Астрид и Томас стояли у могилы Натаниэля, внимая грустное молчанье подземелья. Рядом была могила Синди. Она также как могила Натаниэля была ухожена цветами. Обе они внушали противоречие. Оно повисло в воздухе духовно, проникая в сердца всех тех, кто знал эту историю.

Астрид была облачена в черные одеяния. Словно черный цвет ей был предписан судьбою. Томас, заметно подросший, скорбил не меньше. Они молча смотрели на обе могилы, проникаясь глубиной молчаний, словно думали о чем-то, пока Астрид не решила молвить:

– Не важно быть модным, не важно быть стильным, важно быть самим собой. Так Натаниэль сказал однажды. И он был прав. В этот момент он знал, что говорит. Это был он.

Она пыталась понять его в этот момент. Она всегда его понимала. Но она до сих пор думала об этом. Кто был и что было в голове Натаниэля. Ей было все равно, что целый мир думает и сочиняет по этому поводу.

Быть может, кто-то уже давным-давно забыл о Еве Адамс. Кто-то слагает о ней лучшие легенды моды. Кто-то восхищается, а кто-то презирает. Кто-то верит в нее, а кто-то верит в Натаниэля Уолкотта. Кто на самом деле этот человек? Натаниэль умер дважды? Или Ева Адамс – психически нездоровая личность? Люди знали обо всем. Но каждый верил в свою истину. Всех ли тревожила она? Всех ли тревожит истина каждый день?

Мир полон кумиров и их копий. Кто-то ведет, кто-то последует. Следы Евы Адамс также не просохли. Быть может, наступит такое время, когда фанатики образумят или уничтожат мир на почве ее образа. Кто знает…

Все либо делают невозмутимый вид, пытаясь не говорить о данном, либо отвергают, будто этого и не было. Никто не хочет признавать видимого. Знать. Верить. Зря. Что-то подкрадывается к тебе из глубин твоего же сознания, а ты этого не знаешь всю свою жизнь. Не веришь. Отвергаешь. Есть ли это проблемой?

Чего хотел Натаниэль? К чему стремился? Может ли хоть кто-то знать об этом наверняка? Вряд ли. В ком-то говорят сотни голосов…

Он стал неоднозначной личностью. Личностью, которой можно восхищаться и ненавидеть одновременно. Личностью, которую можно приравнивать к богу, и сравнивать с дьяволом. Это та личность, которую запрещают как продукт, употребляют лишь в порицательных целях, но которую признают неповторимой. В самом деле, личность?

Кто прав, кто виноват? Натаниэль или Ева? Все факты подтверждают истину. Натаниэль Уолкотт – этот тот самый без вести пропавший осиротевший сын Синди Уолкотт, которая была ему мачехой. Он умер лишь три года назад, а не в 1988 году, как считалось ранее. Он действительно гермафродит. И это он был пациентом психиатрической клиники. Можно ли в это поверить после всего того, что сотворила с миром Ева? Ева Адамс – образ дитя Гермеса и Афродиты. Она богочеловек, спаситель. Все красиво, идеально. Но Натаниэль разрушил ее образ. Или сохранил. Как знать. Он сделал ее неотъемлемой частью этой истории. Истории, которая стала реальностью. В сознании Натаниэля. В сознании людей.

Быть может, у кого-то данная история вызовет вздор или смех. Быть может, кто-то восхитится. У кого-то она вызовет разочарование и грусть. Кто-то задумается над смыслом жизни и сделает свой вывод. Каждый сам для себя решит. И это правильно. Ведь эта история написана для тех, кто видит смысл в ее чтении. Способна ли она повлиять на мир? Способна ли она поменять людей, их мышление и взгляды? Кто-то пересмотрит свою жизнь? Кто-то задумается о тех страданиях, что были здесь, или пропустит? Или, быть может, кто-то до сих пор не верит в то, что есть такая история?..

История о человеке, который стал Иисусом и дьяволом в одной плоти. История о человеке, который хотел изменить мир. Он прошел свой жизненный путь так, как он его прошел. И никак иначе. Он сам сотворил свою судьбу. Он сам сотворил свою историю. И это история одного андрогина.

Теперь Астрид оторвала свой взор от экрана своего ноутбука. Усталым взглядом она посмотрела в окно кафе, в котором они с Натаниэлем сидели когда-то давно. В нем она увидела нечто.

Она смотрела, как с витрины одного из магазинов снимали одну из самых выживших реклам, на которой было лицо славной Евы Адамс. Означало ли это конец? Или это было началом чего-то нового. Чего-то без участия Гермафродита? Неизбежность. На место старых людей приходят новые. Астрид грустно было осознавать все это. Ей было больно смотреть. В ее душе была ностальгия. Каждую секунду. Но это было чем-то трепетным. Что-то гладящее проскользнуло по ее губам, и она грустно улыбнулась. Она взяла в руку ангелочка, висящего на ее шее, зная, что андрогин всегда будет в этом мире. Она увековечила его в свои строки. И чувствуя потепление в своей душе, Астрид вернула свой взор в экран ноутбука, где крупными буквами было написано: